Был уже почти обед, когда я проснулась, ощущая себя так, словно только что пробежала десять миль, а затем спала без движения. Я умирала от голода, но я заставила себя отправиться в душ, зная, что горячая вода сможет снять мое напряжение. Это было временно и в целом безвредно, но, клянусь Богом, саднило везде, в особенности в любимых Эдвардом местах.

Я обнаружила его, сидящим за кухонным столом, когда вернулась позже; послеполуденное солнце Атланты поблескивало в его непослушных волосах. Перед ним стоял Mac: на экране мелькали, сменяя друг друга, графики, диаграммы и бесконечные колонки цифр. Он расшифровывал данные, и я умирала от желания узнать, что и как, но не спрашивала, потому что даже не хотела предполагать, что в ответ он захочет узнать о моей работе.

Он отправлял кого-то за покупками. Сумки с продуктами стояли на столе, ожидая, чтобы их разобрали. Кофеварка была включена, а свежие рогалики и высокие стаканы со свежевыжитым соком стояли рядом.

- Хэй, – я опустила руку на его шею, и он откинул голову на нее, словно кошечка, просящая её почесать. Он был босиком, одет в свободные джинсы и потертую футболку, и когда он посмотрел вверх, то улыбнулся, не проявляя никаких признаков того, что провел ночь без сна.

Я наклонилась к нему за быстрым поцелуем, но у него были другие планы, и, в конечном счете, я оказалась на его коленях, пробуя на вкус кофе и табак на его губах. Он изменил поцелуй в нечто другое, словно это не он не давал мне уснуть несколько часов назад. Он не был неуверенным в своих прикосновениях – никогда – бормоча «ммммм», пока его рука пробиралась под мою рубашку, а другая стягивала вниз мое нижнее белье. Не было никаких изгибов, никаких щелей, которые бы Эдвард Каллен считал неподходящими для захвата даже в середине дня, и мне вдруг стало любопытно, зачем я вообще потрудилась одеться. Было легко отдаться его пальцам, что начали касаться меня, но я сказала ему «Нет» прежде, чем оказалась в меню, лежащая на своем же кухонном столе.

- Ммм…все болит, – все, что я смогла сказать, и он рассмеялся, веселым гулом, что начинался где-то в его груди и, формируясь, поднимался к его горлу.

- Конечно, болит.

- И я голодна, – эти слова проникли в его затуманенный сексом мозг, и руки немного ослабили захват.

- Хочешь блинчиков?

Я сказала: «Да», – и подавила смешок, когда он направился на кухню, как послушная Бетти Крокер.

Он не удосужился выключить свой Mac, зная, что я не смогу ничего прочесть. Он был здесь несколько часов, судя по тому беспорядку, что творился на столе. Здесь была наполовину выпитая чашка кофе, немного джема и недоеденный бублик; огрызок яблока, бумаги, заметки о фондовом рынке, а также о приобретениях его Компании, выведенные его аккуратным, старомодным почерком. Все валялось абсолютно открыто, но я знала, что не найду здесь ничего изобличающего.

Тут же лежал номер «New York Times», открытый на разделе о бизнесе, где была опубликована статья, заголовок которой гласил, что известный магнат объявил об отпуске и вскоре назовет своего преемника. Спекуляция на тему, кого он выберет, процветала – будет ли это его СОО, близкий соратник, или его собственный брат. Wall Street ждет сюрприз, и я могла себе представить коллективный ужас, когда он, наконец, объявит о том, что выбрал своего сына, который был классическим музыкантом и, казалось бы, не был сведущ в экономических вопросах, но который провел свое юношество в тюрьме.

Каллены сделали свое состояние на транстихоокеанских поставках и производстве стали с начала века. На протяжении десятилетий семье удалось диверсифицировать свои интересы и приобрести новые компании, собирая сотни миллионов долларов ежегодного дохода. Энтони Каллен, нынешний потомок семьи, до сих пор использовал семейный дом в Чикаго в качестве официального адреса и устраивал традиционные ежегодные балы в своей обширной резиденции. Я видела репортажи, читала газеты. Только красивые, богатые люди были приглашены на балы, которые проходили в тысячу раз ярче и величественнее, чем дни рождения Карлайла. Я видела Эдварда среди этих людей, наблюдала, как он общается, производит впечатление и привлекает внимание. Я бы избегала этих увеселений, если бы только могла, зная точно, что никогда не стану их частью. И это было не только потому, что у меня никогда не было необходимой родословной. Это было потому, что у меня не было всепоглощающих амбиций.

Кроме того, афишировать свои отношения с личностью, чей список правонарушений был длиной в милю, и без того было сложным вопросом.

В течение многих лет я намеренно держалась на расстоянии, создавая впечатление, что любые отношении, которые у меня были с Эдвардом Калленом, не являлись и не будут являться прочными. ФБР неохотно приняло меня в программу, так как не могло проигнорировать мои отношения с экс-преступником, учитывая, что он считался «действующим», даже не имея на то доказательств. Несмотря на мою квалификацию, моя базовая подготовка была продлена с четырех до восьми месяцев, а первое задание я получила почти год спустя. Я пережила недоверие, молчаливые вопросы, иногда откровенно враждебные насмешки, «спуталась с врагом» от Чарли, говоря себе, что это небольшая цена за то, чтобы заниматься тем, чем всегда хотела. Зато Эдвард никогда не называл меня упрямым маленьким дерьмом.

И все это окупилось: я была здесь, являясь членом специального отдела по особым делам, связанным с наркотиками, которой вот-вот подаст на обед блинчики сам СЕО «Каллен Индастрис», который также был одним из наиболее известных главарей банд по мнению ФБР. Не было ничего более сюрреалистичного, чем это. Или могло быть?

К его чести, и моему удивлению, Эдвард был очень терпелив. У нас были стычки в течение этих лет из-за его манипуляций, высокомерного психа внутри него, который отказывался позволять вещам быть такими, как есть, ошибочно принимая это за мое упрямство. Но мы не только выстояли, но выросли и пришли к соглашению, основанному на наших различиях. Мне нравилось верить, что он хоть как-то смягчился. Я знала, что так и есть.

- Когда ты возглавишь компанию своего отца, насколько богатым ты станешь? – спросила я, и он даже не моргнул, словно не видел ничего плохого в этом вопросе.

- Давай-ка посмотрим… основная Компания, дочерние компании, четыре источника дополнительных доходов, акции, недвижимость, корпоративная штаб-квартира в Нью-Йорке, вертолеты, самолет или даже два и, думаю, тридцать транспортных средств…

- Только тридцать?

Он пожал плечами.

- Не знаю, ну, может быть, пятьдесят или сто.

- Если я выйду замуж за тебя, сколько я получу?

- По закону, половину того, что я имею. Навскидку, сто миллионов или больше.

- Сто миллионов?

Иисус, это было пугающе.

- Я хочу брачный договор.

- Почему?

- Мне не нужны твои деньги, – он посмотрел на меня, и я знала, что он собирался сказать, поэтому добавила: – Или твою Компанию, акции, недвижимость, дома или машины.

- Почему бы и нет? Этого слишком много для меня одного, в любом случае.

- Я не хочу этой ответственности.

- Ты не обязана с этим что-то делать. Это может находиться где-то и просто увеличивать твои сбережения. Это что-то типа трастового фонда для тебя.

- Я не хочу быть богатой, не так, во всяком случае, и быть обвиненной в бедах общества. Я хочу быть в состоянии промаршировать по улице и кричать: «Долой ваш народ…»

- А «Мы» это? – рассмеялся он тихо, и его плечи затряслись.

- Ты знаешь – испорченные детки и богатые ублюдки.

Он разразился смехом, опуская передо мной тарелку с блинами, политыми маслом и сиропом. Он снова повернулся к кухонному столу, чтобы налить кофе, добавляя сахар и сливки. Он поставил кружку передо мной, повернув её так, чтобы я легко могла взяться за ручку, и щелкнул пальцем о мой нос.

- Испорченный, да?

- Бесстыдно.

Он хихикнул, присоединяясь ко мне за столом, захватив свою тарелку блинчиков и кофе.

- Я должен разъяснить тебе, чтобы никогда не возникало сомнений в моей законнорожденности, – заявил он. – Я был зачат во время трехнедельного медового месяца своих родителей на необитаемом острове, где они никого не видели, кроме уборщицы, которая приходила убирать и доставляла продукты три раза.

- Всего три раза?

- Она прибывала на лодке ранним утром, ну, или так, по крайней мере, рассказывала мне мама.

- Они занимались сексом три недели подряд нон-стоп? – рассмеялась я, представив, как он морщился, когда Элизабет Мейсен рассказывала ему об обстоятельствах его зачатия.

- Ты хочешь брачный договор, – сказал он спустя какое-то время, и тогда я осознала, что, может быть, только возможно, я была серьезна, сказав об этом. Поэтому, когда он внезапно подхватил меня, никакие «Эй, эй, я же ем!» не могли отговорить его. Он бросил меня на диван рядом со столом и начал лапать. Лишь спустя пять лет я сказала «Да», после того, как он попросил меня выйти за него. Он не спрашивал снова, ни разу, но это всегда висело между нами, над моей головой; ныло в ожидании ответа. «Выходи за меня», – сказал он, – «И получи полный иммунитет». И я видела, что это был прямой вызов. Я позволю тебе выйти за меня и увидеть, что произойдет. И я никогда не узнаю что именно, если не сделаю это. Догадываюсь, что его откровенные тисканья были способом сказать «Яху!»

- Когда? – спросил он между ощупываниями и поцелуями.

- Когда-нибудь? Попозже? Я не знаю. Я не думала так далеко.

- Хочешь, тем временем, переехать со мной? Разнести эту адскую дыру? Сжечь свою машину?

- Нет, – сказала я, рассмеявшись. – Иисус, хочешь, чтобы тебе предъявили обвинения и в поджоге?

- Твоя машина – позор.

- Я знаю, поэтому я продала её.

Он замер и нахмурился.

- Когда?

И это была она – крохотная трещина в его скрытой броне. Неделю назад я взяла свою машину в магазин и переправила её дилеру различного антиквариата. Полагаю, его люди не уследили за этим маленьким оборотом.

- Твои сторожевые псы упустили это, – сказала я ему, и он усмехнулся. – Ты знаешь, это федеральное преступление – следить за кем-то без надлежащего разрешения.

- Не подтверждаю и не опровергаю обвинения, ваша честь, – сказал он. Я знала, это был не тот способ, которым я выбью признание.

Понадобилось некоторое время отталкиваний и много раз со смехом выкрикнутых мной «Нетнетнетнетнетнетнет!», чтобы мы смогли возобновить нашу трапезу. Позже я помыла и убрала продукты, пока он принимал душ. Когда он вышел, я спросила его, не был ли он сильно занят и не хотел бы он прогуляться со мной.

- Я хочу показать тебе кое-что.

Он уверенно ответил, что был готов, с легкостью приветствуя любой предлог, чтобы выйти из этого здания.

Он ненавидел мою квартиру, и это было правильно. Я получила её на «моядешеваяквартираточкаком», поскольку у меня не было времени на поиск дома, когда меня перевели. Как и следовало ожидать, Эдвард предложил снять местечко для меня, словно я была какой-то любовницей, которой необходима крыша над головой, пока я дожидаюсь его. «Дискуссия» о надлежащей вентиляции превратилась в полномасштабный спор, когда он заявил, что я была чертовски неразумна, а я высказала, что не собиралась тянуть очередную Такому на себе. Я сказала ему, и он был просто вынужден признать, что я собираюсь делать все по-своему, пока это моя жизнь, и он не мог понять, что я никогда, никогда не стану агентом ФБР, если они ухватятся хоть за что-то, что будет связано с его дерьмом. Мне не нужно было ничего кроме места, где я могла просто упасть и перекусить, и если он не собирается быть поблизости большую часть времени, нет никого смысла платить за большую квартиру, ведь так? Я помнила урегулирование этого спора мирным путем и часами тяжелых повторений позже.

Я вызвала такси, и мы направились по «Haynes Bridge Road», свернули налево на «Old Milton Parkway» и проехали часть толуэй ([color=gray]ПП: Существует система скоростных дорог, motorway, часть из которых платные, tollway, а часть — бесплатные, freeway). Я велела водителю свернуть на выезд в направлении «State Capitol», а оттуда на шоссе «Atlanta».

Эдвард молчал, но я поймала его на том, что он оглядывался. И там было оно – Бентли, через пару машин от нас, тайком следующее за нами. Я покачала головой, хмуро посмотрев на него, и он невинно пожал плечами и сказал мне, что на водителя компании возложено беречь его. Словно я не узнала внушительный профиль Феликса даже на расстоянии сотни метров.

- Прямо здесь, направо, мистер.

Такси замедлилось, останавливаясь перед магазином со старенькой вывеской «30% скидка. Не новое, но в хорошем состоянии!», которая призывала взять рассрочку от шести месяцев до года при оплате.

Мэтт, маленький, лысеющий старик, представившийся как главный менеджер, встретил меня радушно. Он вывел нас на широкое открытое пространство с обратной стороны магазина, заставленное старыми автомобильными деталями, словно кладбище для бедных, нежелательных авто. Мэтт передал мне документы, протянул ключ и оставил нас, чтобы вернуться к другим клиентам.

- Что думаешь? – спросила я, ожидая приговора своей новой «машине».

Это был Honda Mugen ME125 1979 года, винтажный, поддержанный, но я никак не могла позволить себе иметь собранный вручную с нуля. Черный, гладкий и потрясающий, он выглядел, как мотоцикл для шоу, хотя на самом деле был создан для соревнований. Он был узким, но достаточным для двух близко сидящих человек.

Взгляд Эдварда был таким, словно это была сияющая, новая игрушка.

- Вау.

Он обошел байк, коснувшись руля, скользнув пальцами по сидушке. Он присел на корточки, посмотрел двигатель, новенькие шины Metzler MC-5, отражающие солнце диски и прочие титановые приблуды.

- Вау, – сказал он снова, и я почувствовала, словно вернулась в школу и произвела впечатление на мальчика, потому что улыбнулась ему как идиотка. Кого волнует, что это означало, что я должна экономить и голодать в ближайшие шесть месяцев или еще дольше, если ему он понравился?

- Хочешь прокатиться? Я купила тебе шлем.

- Серьезно? – он с удивлением приподнял бровь, в то время как выражение на его лице изменилось в нечто… хитрое. – Это так… внимательно с твоей стороны.

Я поцеловала его ухмыляющиеся губы, пробегаясь вверх по его плечам к волосам, пока он прижимал меня к байку. Он немного закачался, поскольку не был достаточно широким и стабильным для траха, как его любимый Харлей.

- Пообещай, что будешь хорошо вести себя. Я еще не застраховала его.

Он открыл рот, словно хотел сказать «нет» и предложить уплатить взнос на месте. Но он все же подумал прежде и снова закрыл его.

- О’кей.

Мы взяли мотоцикл прокатиться, выехав на дороги Атланты на максимально допустимой скорости. Он отпустил комментарий – тонко завуалированное оскорбление в сторону моего «как-черепаха» вождения – проезжая мимо поста дорожной службы, но не стал указывать, как и куда мне ехать, лишь только как быстро мне следует туда добраться. Скорость была медленнее, чем он привык, но я не хотела получить штраф за превышение скорости с моей еще незапятнанной репутацией, и, к тому же, за рулем была именно я. Мы остановились около придорожного кафе, чтобы выпить по чашке кофе и поговорить о вещах до смешного нормальных.

Было совсем темно, когда мы вернулись в квартиру.

- Все еще болит? – спросил он, когда присоединился ко мне в душе, чтобы смыть пыль и грязь, и я ответила ему: «Нет, не очень, больше нет». Но мы отсрочили это на час, намыливая, омывая и тиская друг друга, между вздохами, и бормотаниями, и долгими поцелуями.

Мы заползли под одеяло голыми в тумане страсти и удовольствия. Не было ни бешенства, ни спешки, когда он повернул меня на бок и прижал к себе спиной: голова к голове, бедра к бедрам, ноги и руки – переплетены. Он положил свое колено поверх моих бедер и медленно, уверенно, миллиметр за миллиметром направил свой член в меня в медлительной пытке. Как только он полностью оказался внутри, он начал двигать бедра в безумном темпе, нашептывая милые пустячки, которые становились, в свою очередь, все грубее и грубее. Понадобилось немного времени, чтобы наслаждаться своими толчками, и никакие усилия не могли заставить его двигаться быстрее. Он начал слегка содрогаться и внезапно кончил, почти с насильственной интенсивностью. Я схватилась за кровать, пока он сотрясался в своих неконтролируемых спазмах, постанывая «О, Бог… Иисус… блять, блять, блять».

После того, как мы тихо лежали в течение долгой минуты, не двигаясь, он боролся за контроль над своим дыханием и телом. Это впервые напугало меня: нечто подобное уже случалось, когда он выглядел так, словно у него был удар или какая-то травма. Он вернулся в нормальное состояние спустя какое-то время, но смотрел на меня как-то… очень близко… к расстройству. И я подумала: «Боже мой, он зашел так далеко, и я не хочу, чтобы это случилось когда-нибудь еще». А затем он назвал меня по имени.

Белла.

Он сказал Белла… не детка или любимая, или дорогая, а Белла: «Белла, я люблю тебя».

Вот так просто.

- Ты в порядке? – спросила я через некоторое время, когда его дыхание замедлилось, а тело прекратило дрожать.

Он не ответил, и я подумала, что он заснул, когда почувствовала призрачный поцелуй на моей шее. Он улыбнулся на моей коже, засыпая, и прошептал:.

- Никогда не было лучше.