Эпилог

День седьмой совсем другого круиза

Эдвард удерживает меня за бедра. Медленные, чувственные удары сменяются быстрыми, резкими. Движение вперед — запрокидываю голову и кричу, движение назад — опустошенная, хнычу. Это сводит с ума. Ошеломляет. Дыхание перехватывает, а сердце колотится так, словно вот-вот остановится. Но что это будет за смерть!

Занятию нежной любовью и в то же время усердному траху мы предаемся уже… не возьмусь сказать точно, как долго. Стоило нам начать, как времени вместе со всем прочим не стало.

— Эдвард… — выдыхаю я.

Продолжает двигаться, я между тем выгибаюсь и, сцепив ноги у него за спиной, а пальцы — на влажной шее, притягиваю к себе.

— Что, Белла? Что? Чего ты хочешь? Скажи мне, — настаивает он, потом втягивает мой сосок себе в рот, обводит тот языком, посасывает и, выпустив, медленно перемещается ко второму; слегка приоткрытые губы оставляют у меня на теле горячий, чуть влажный след. — Скажи мне, — чувствую кожей его шепот.

— Не хочу, чтобы ты останавливался. Вообще никогда. Никогда не останавливайся. Настолько хорошо. Настолько, настолько, блядь… — начинаю задыхаться.

 Усмехается — резкий звук, эхом отразившийся от наших тел, ударяет прямо по центру происходящего.

— Ну, не знаю, могу ли я пообещать, что вообще никогда не остановлюсь.

— Пожалуйста... пожалуйста... Да... да-а-а-а…

— Вот так?

— Вот так, да... не останавливайся... не останавливайся…

Пока он вколачивается в меня, я, совершенно не смущаясь, умоляю, прошу и скулю. Смущение нам неведомо. Оно отсутствовало и в первый раз, когда мы занимались любовью, так откуда ему взяться теперь? И это одно из доказательств подлинности наших отношений. Эдвард отрывает меня от себя и укладывает поперек огромной калифорнийской королевской кровати. Протестующе кричу — оголенная грудь вздымается, тело дрожит — цепляюсь за простыни и, чтобы найти хоть какой-то контакт, ерзаю на постели.

— Эдвард... не останавливайся.

Хмыкает и, встав передо мной на колени, кладет ладони себе на мускулистые бедра; его руки, грудь и ноги блестят от пота. Бросаю на парня взгляд и облизываюсь.

— Боже, ты такой аппетитный. И такой твердый, Эдвард. Пожалуйста.

Кривит губы в усмешке, из-за чего эротическая картина передо мной становится еще совершеннее.

— Господи, Белла, ты стала такой…

— Озабоченной? — ухмыляюсь я.

— Ты отлично смотришься, когда двигаешься вот так. Потрогай сама себя, малышка. Дай мне посмотреть. 

Глядя прямо в его потемневшие, полные похоти глаза, делаю, как он просит, и притворяюсь, что это его рука, не моя. Изгибаюсь дугой. Он обхватывает себя ладонью и начинает двигать ею вверх-вниз.

— Такая прекрасная, — выдыхает он.

— Лгун. — Со смешком провожу свободной рукой по животу.

Эдвард лениво качает головой.

— Я не лгу. Вообще не лгу. Опусти ноги и расставь их пошире, чтобы я мог... да. Да, вот так.

Он наклоняется вперед и, положив руки на мои колени, удерживает меня в таком положении, пока его влажный горячий язык скользит все выше... выше… Закрываю глаза и выжидаю…

Когда его губы оказываются у меня между бедер, мой рот открывается в безмолвном крике. Я чувствую такое головокружение, что на один потрясающе долгий миг мне кажется, будто парю.

Потом он снова входит в меня.

— Когда будешь кончать, — шипит он, совершая настолько резкие и ритмичные движения, что их становится слышно, — скажи, как сильно ты меня любишь. Обещаю не сердиться. 

В ответ на его поддразнивания сипло хмыкаю.

— Сделайте все, как следует, мистер Мейсен, и я скажу все, что вам захочется услышать.

Он выгибает бровь.

— О, неужели?

Наши, Эдварда и мои, отношения наполнены сексуальным влечением, да, именно так все и есть. И я более чем принимаю это, я целиком и полностью соглашаюсь с этим. Я приветствую нашу обоюдную похоть, которой нет ни конца, ни края, желание, которое никак не унять. Мы не сопротивляемся нашей взаимной страсти, мы не хотим, чтобы она исчезла.

Тем не менее умопомрачительный секс — не единственная связывающая нас вещь. Есть много чего еще. Есть нескончаемые разговоры и совместно пережитое и разделенное на двоих веселье, и общие интересы, и проведенные вместе счастливые дни, и проведенные вместе грустные дни, и ссоры, и секс после ссор, и стремление во всем поддерживать друг друга и... и постоянное взаимное восхищение, которое не уменьшилось ни на йоту. И, как однажды сказала моя мудрая мама, лучший в мире чертов секс — просто побочный эффект от всего остального, одно из доказательств подлинности наших отношений. Так как если ты знаешь…

Господи, он проник так дьявольски глубоко, что у меня не получается связно думать. В каком-то укромном уголке моего сознания совершенно точно таится окончание незаконченной мысли, но я никак не могу сосредоточиться.

— Такая чертовски прекрасная, сексуальная, страстная... — шепчет он, отмечая каждое из моих новообретенных достоинств движением своих бедер, потом впивается в меня пристальным взглядом глаз цвета морской волны и засаживает так чертовски хорошо… так чертовски хорошо, что пружина внутри меня, которая по мере его движений вперед и назад сжималась все сильнее и сильнее, кажется, сейчас лопнет.

— Эдвард… Эдвард… Я почти…

— Знаю, детка. Я могу почувствовать, когда ты... пф-ф-ф, — фыркает он и, заключив мое лицо в ладони, крепко целует меня. — Я так люблю тебя, Белла. Черт, так сильно. Когда ты будешь кончать... — шипит он мне в рот, — когда будешь кончать, я хочу услышать, как ты выкрикнешь то же самое… громко… просто охуенно громко. 

Пока он, не прекращая настойчиво двигаться, говорит все это, пружина наконец лопается — из меня вырывается сдавленный крик, и я зажмуриваюсь. Эдвард между тем продолжает двигать бедрами... двигать бедрами... и я открываю рот, чтобы закричать…

На дверь в каюту обрушивается град ударов.

— Белла?

Парень цепенеет. 

— Белла, милая, ты проснулась?

Темные, наполовину прикрытые глаза, которые раньше были полны похоти, теперь округлились от ужаса. После двух секунд замешательства мне удается выдавить из себя:

— Э-э-э, да, папа! Я как раз собиралась... как раз собиралась проснуться?!

— Ох, ну ладно. Хотел дать знать, что все мы на палубе.

Эдвард злобно усмехается и, возобновив толчки, шепчет мне на ухо:

— Лгунья. Это совершенно не то, что ты собиралась сделать.

— Прекрати, — выдыхаю я еле слышно, но, словно противореча своим же словам, только сильнее пришпориваю его пятками. — Прекрати, — ухмыляюсь я.

— Кто бы ни стоял там у двери, я ни за что не брошу тебя на полпути. — Запускает руку мне за спину и притягивает меня к своей груди, другой рукой обхватывает мою задницу так, чтобы при следующем толчке прижаться ко мне всем телом.

— Белла?

В попытке игнорировать голос по другую сторону двери закрываю глаза.

— Беллз?

Эдвард продолжает вращать бедрами.

— Все в порядке, Беллз? Хочешь, позову Эдварда?

Нет-нет…

Эдвард утыкается лицом мне в шею и тягуче, протяжно стонет, я, как и он, приникаю к нему всем телом.

— Вот так, детка, — выдыхаю я ему в ухо. — Вот так.

— Беллз, все в порядке? — судя по голосу, отец тревожится не на шутку.

— Да, папа! Я просто... делаю растяжку.

Пару минут спустя Эдвард делает глубокий вдох и, немного ослабив хватку, бросает на меня изумленный взгляд.

— Делаешь растяжку?

— Что мне следовало сказать? Папа, заканчивай, мы с Эдвардом кончаем?

Вместо ответа он фыркает, с излишней осторожностью опускает меня обратно на кровать и, опершись на локти, нависает надо мной.

— Если я не сломалась в предыдущие полчаса, то из-за твоего веса точно не сломаюсь, — с этими словами я принимаюсь тянуть его на себя.

С хихиканьем Эдвард подчиняется, но могу сказать точно, что он продолжает частично поддерживать себя руками, затем ласково целует меня, нежно прикасаясь губами везде, где только получается.

— Эй, ты не знаешь, что такого важного могло понадобиться папе? — интересуюсь я.

— Нет, — шепчет он, — нет.

— Но что, если…

— Это неважно, красавица. Все в порядке. Все… — Со вздохом кладет голову мне на грудь, я запускаю пальцы во влажные волосы у него на затылке. Взглядом нахожу фотографию на тумбочке, и мое лицо расплывается в усталой, но блаженно счастливой улыбке. — ...идеально, — заканчивает Эдвард.

На фотографии восемь на десять парень и девушка, познакомившиеся меньше семидесяти часов назад, рука об руку бегут по палубе круизного лайнера и с озорными, но удивленными улыбками смотрят друг на друга, совершенно не подозревая о том, что находятся на пути к чему-то бόльшему, чем просто секс.

На пути к вечности.

— Да. Идеально, — эхом отзываюсь я и на несколько минут проваливаюсь в сон.

ОооооoO

Примерно через полчаса мы, взявшись за руки, выходим на палубу. Лично у меня наши наряды всегда будут ассоциироваться с тем первым круизом. На Эдварде белая футболка с крошечным синим игроком в поло на груди и синие бермуды с рисунком в виде миниатюрных белых китов. Мой модник. Я, в свою очередь, в желтом купальнике из двух частей и саронге оттенка Карибского моря; завязанная на шее ткань мягкими волнами струится по бедрам. Лучи яркого солнца, которое золотится в лазурном небе, отражаются от сверкающей чистотой деревянной палубы. Море ласково плещется о борт яхты. Так много общего с тем первым круизом. 

Но в то же время вместо музыки в стиле калипсо или регги из динамиков доносятся совершенно другие мелодии — мелодии, придуманные человеком, который после того судьбоносного круиза пополнил свою коллекцию тремя премиями Grammy, двумя премиями MTV Music Awards и парой-тройкой других «безделиц». 

Еще вместо громадного лайнера мы идем на яхте. Она во многом напоминает ту лодку, на которой в прошлый раз на Сен-Мартен приплывал Тайлер Кроули, музыкальный партнер Эдварда. Эта, однако, больше. Во время предыдущего круиза Эдвард не решался сказать мне, что на самом деле яхта принадлежала ему: боялся, что убегу сломя голову, как только узнаю, каким знаменитым он успел сделаться к тому времени.

Все могло статься: в то время я была довольно пугливой. 

Вместо очков, которые я когда-то стащила у Эдварда, на мне моя собственная пара. В ее основе — морская галька, найденная нами на крошечном острове; очки, сделанные по заказу Эдварда, стали подарком мне на нашу шестимесячную годовщину. На ту годовщину я прилетала в Майами: мой второй визит к нему против его шестой поездки в Вашингтон для встречи со мной. Но он знал... понимал, насколько сложно мне давался отъезд из Вашингтона. 

Также на этот раз вместо круизного лайнера, где посреди огромной толпы затерялась пара-тройка друзей, мы плывем на яхте, которая целиком и полностью заполнена теми, кто для нас важнее всех на свете. Большинство из этих людей сейчас на корме — завтракают за общим столом. Около двадцати голосов сливаются в общем смехе.

Мы с Эдвардом замираем на месте, чтобы понаблюдать за всеми, но нас почти сразу же замечают. Возможность побыть наедине теперь буквально на вес золота.

— Смотри, Рене! Там мамочка и папочка!

Впрочем, как и в любое другое время.

— Мамуля! Папуля! — тянется к нам наша двухлетняя дочь, которая сейчас сидит на руках у своей бабушки Лиз, мамы Эдварда.

— Вот и она, моя маленькая красавица. — Слышу, как рядом со мной шепчет Эдвард, а сама кричу: — Рене! — Просияв улыбкой, бросаюсь к ней, но Эдвард с усмешкой придерживает меня за руку: — Осторожнее, малышка. Не поскользнись.

Когда мы оказываемся возле дочери, Эдвард забирает ее у матери и поднимает высоко-высоко — так, чтобы руками она смогла достать до неба цвета лазури. Солнце выхватывает медные блики в ее вьющихся волосах, глаза оттенка морской воды сверкают, а хихиканье до краев переполняет мне сердце. Осторожно поставив ее на палубу между нами, Эдвард крепко прижимает нас обеих к груди.

— Две мои девочки. 

Прежде чем мы оказались там, где находимся сейчас, нам с Эдвардом пришлось приспосабливаться. Сначала я приходила в ужас оттого, чтобы расстаться с мамой больше, чем на несколько дней. Эдвард проявил лояльность и понимание. Самоотверженность — это еще одна из черт его характера.

Да, обладая талантом, который легко поддается транспортировке, именно Эдвард поначалу приезжал в Форкс, а потом вообще открыл там студию, где и творил свои биты. В перерывах мы отправлялись в походы по Олимпийским горам, ночевали под звездным небом и помогали моим родителям управлять туристической фирмой. Помимо этого у него имелись собственные обязательства в Майами... время от времени в Нью-Йорке, Лос-Анджелесе и во многих других местах. Постепенно к его поездкам стала присоединяться и я. Спустя год мы — только он и я — отправились в наш второй совместный круиз.

Так что в течение тех первых двух лет, когда карьера Эдварда взмывала все выше и выше, а бизнес моих родителей шел в гору, мы постоянно летали от одного побережья до другого, туда и обратно. Легко было не всегда, хотя, не стану отрицать, одно из препятствий устранило финансовое положение Эдварда. Но, несмотря на любые трудности, несмотря на расстояния, мы знали, что созданы друг для друга.

И вот в один прекрасный день, через четыре года после того судьбоносного мегакруиза мы с Эдвардом поднялись на борт гораздо меньшего и куда более частного судна и поклялись друг другу в вечной любви. И какой перелет от побережья к побережью мы не совершали бы после того события, мы совершали его вместе.

Пару лет спустя появилась Рене Элизабет Мейсен, которая слегка замедлила темп нашей жизни... однако сделала ее намного лучше.

С нами заговаривают родители Эдварда:

— Удалось тебе немного отдохнуть, Белла?

— Да, мам, — одариваю я свекровь, эту потрясающую женщину, нежной улыбкой. — Спасибо, что присмотрела за Рене.

— Она ангел, — сообщает отец Эдварда, Эд-старший, такой душка.

— Она на самом деле ангел, — соглашается Лиз.

Из-за спины Лиз слышится мелодичный смех, и я, не отдавая себе отчета в том, что делаю, улыбаюсь. Потому что мне знакомы эти переливы и известно, что за ними последуют подтрунивания. Потому что никогда больше не смогу воспринимать этот смех как должное.

— Прости, Белла, я люблю внучку всем сердцем, но твоя дочь — такой же маленький дьявол, как ты в ее возрасте.

— Такой же, как ее бабушка до сих пор, — говорит папа и, обняв маму за плечи, наклоняется, чтобы прошептать ей что-то на ухо, однако — намеренно или нет — шепчет недостаточно тихо, — в постели.

— Фу, папа, — вскрикиваю я. — Здесь же дети!

Все смеются.

— Такой же, как обе ее бабушки, — целуя жену в щеку, добавляет Эд-старший.

— Мам, пап, здорово, — с притворной улыбкой заявляет моим родителям Эдвард. — Теперь этим начали заниматься еще и мои родители.

— Эдвард, милый, мы с отцом начали заниматься этим задолго до знакомства с Чарли и Рене. Каким образом, думаешь, мы сумели заделать вас с братом? — острит Лиз.

Все заливаются хохотом, я тем временем притворяюсь, что меня сейчас вырвет, а Эдвард, зажмурившись, посмеивается себе под нос.

— Мам, пап, Чарли и Рене! Если вы сейчас же не прекратите, нас всех стошнит завтраком! Мне, например, совершенно не нужно знать обо всех тех странных штуках, что вы вытворяли, пока заделывали моего мужа! — доносится из-за стола гулкий голос Гарретта. Эммет заливисто смеется и целует мужа, потом они поворачиваются к своему четырехлетнему сыну Бенни, который сидит между ними, и чмокают его в обе щеки.

— Не волнуйся, Бенни, — ухмыляется Эммет, — папа с папой не станут смущать тебя такими отвратительными историями!

— Бедные наши детки, они будут травмированы на всю оставшуюся жизнь, — усмехается Пит.

— Нет, не будут, — улыбается Шарлотта, которая гоняется за своим собственным сыном трех лет от роду. За последние годы она стала одной из моих самых лучших подруг. — Не больше, чем мы, а мы, как мне кажется, в полном порядке.

Ненадолго мои мысли обращаются к остальным членам компании из того первого круиза.

Время от времени, хотя далеко не так часто, как с Питером и Шарлоттой, мы зависаем с Илаем и Кармен.

Ирина?

Эдвард оборвал все «связи» с Ириной сразу же, как сошел с круизного судна; она отправила ему несколько сообщений, в которых настаивала на возобновлении их «особых отношений», однако, так и не дождавшись от него ответа, сдалась. Последнее, что мне довелось о ней услышать: она вышла замуж или что-то в этом роде.

Квил... Ну, Эдвард как-то обмолвился, что, прилетев в Вашингтон, чтобы увидеться со мной после того, как заболела мама, «столкнулся» с Квилом в аэропорту. Рассказывая, он с ухмылкой клялся, что ничего не сказал моему бывшему парню, однако Квил даже не попытался связаться со мной. Как и Леа с Джейком. Джейк и Леа живут где-то в городке. Квил нет.

— Наши дети будут такими же счастливыми и общительными, как и мы, — тихо произносит мама.

Словно в подтверждение бабушкиных слов, наша невинная дочь кладет одну нежную ладошку Эдварду на лицо, другую — на мое. 

— Дедули и бабули забавные?

— Да, детка, — усмехается Эдвард и, взяв Рене за руку, целует ее в ладошку. — Бабушки и дедушки — просто умора.

— О-о-о-о, Эдвард, милый, — мама шаловливо улыбается зятю, — не думай, что нам неизвестно, что только что происходило в каюте. Вы даже не остановились!

— Попробуй объяснить это папе, — отвечает Эдвард.

— Я действительно считал, что она дремлет, — оправдывается папа, — а ты, Эдвард, как ответственный капитан, полностью сосредоточен на яхте.

— Сосредоточен-то он точно был, — иронизирует Лиз.

Мы так гогочем, что мне приходится схватиться за живот.

— Что? Что случилось? Что мы пропустили? — Еще один любимый голос — уже далеко не юный, немного скрипучий от старости, но я буду дорожить им до самого конца.

— Может, хватит дурачиться? Ведите себя осторожнее с этой девчушкой! — Другой — ворчливый, даже сварливый, как сказали бы многие, — голос тоже важен как для меня, так и для Эдварда. — Ну как же, только взгляните, из-за ваших проделок она уже держится за живот!

К нам медленно, одной рукой опираясь на трость, другой — на Элис, приближается Джаспер. Им обоим уже за девяносто, но, как и следовало ожидать, они все еще молоды душой. Иногда, когда я смотрю на них, мне представляются те бойкие революционеры, какими они были в молодости... и я воображаю себя и Эдварда спустя несколько десятилетий такими же, как и они.

— Ох, дорогая Белла в полном порядке, Джаспер, — похлопывает его по руке Элис.

— Так и есть, Джаспер, — заверяю я его с улыбкой.

— Хм, — выдает он в своей привычной, очаровательно злобной манере, а потом с улыбкой нежно, словно прикасаясь к чему-то хрупкому, щиплет маленькую Рене за щечку своими испещренными печеночными пятнами пальцами. И наша дочь принимается радостно хлопать в ладоши:

— Бабуля Элли и дедуля Джасси тоже забавные!

— Да, так и есть, — соглашается Эдвард.

— Хм, — хмурится Джаспер. — Несешь такую чушь прямо перед маленьким ангелочком.

— С ней все в полном порядке, Джаспер, — опять заверяет его Элис.

— Ты говорила, что с Беллой все в полном порядке, — ворчит Джаспер.

— Я говорила, что и с Беллой, и с маленькой Рене все в полном порядке.

— Что я тебе сказал, хватит говорить!

— У тебя все хорошо, Белла? — спрашивает Эдвард, который в очередной раз, причем совершенно напрасно, обеспокоился моим молчанием.

— Я в полном порядке, Эдвард, — вздохнув, встречаюсь с ним взглядом, — со мной все в полном порядке.

Потому что намного лучше жизнь можно сделать по-разному.

ОооооoO

Тем же вечером после солнечного дня, весело проведенного на яхте «Изабелла», когда одни пассажиры уже устроились на носу, другие — на корме, третьи принялись прогуливаться по палубе, а за маленькой Рене, которая благополучно заснула в постели, взялся присматривать кто-то из все позволяющих ей бабушек и дедушек, Эдвард берет меня за руку и ведет к левому борту — к лестнице на небольшую, изолированную ото всех палубу. Начинаю подниматься по ступенькам, и он, спеша подстраховать, руками придерживает меня за бедра.

— Белла, давай осторожнее! Не торопись.

Хмыкаю.

— Эдвард, я справлюсь. Все-таки я здесь не впервые. И ты не просил меня не торопиться, пока трахал… ай! — вскрикиваю я от шлепка по заднице и хохочу.

Когда мы оказываемся на месте, он подводит меня к релингу, встает позади и, обняв за талию, притягивает к себе так, чтобы его торс упирался мне в спину. Большими пальцами неспешно поглаживает мой живот, губами водит по виску. Долгое время молча смотрим на Млечный путь.

Из динамиков льется мелодия — изумительная и действительно самая лучшая в мире; как когда-то признался Эдвард, звуки, из которых родилась эта совершенная гармония, были его способом заглянуть мне в душу.

Мелодия получила Grammy.

— Завтра мы окажемся в Сент-Томасе, затем — на Сент-Мартене, а напоследок — в Пуэрто-Рико.

— Почти как в том первом круизе. — Со вздохом кидаю взгляд на сверкающие черные воды. — Спасибо, детка, что нашел время для отпуска.

— Белла, я знаю, сколько сил тебе потребовалось, чтобы убедить родителей на несколько недель доверить турбизнес попечению Сэма и Эмили Ули.

— Да, но я считаю, что на них можно положиться.

— Я тоже.

Супругов Ули, которым лет по сорок, мы наняли пару лет назад, чтобы те помогли моим родителям в расширении бизнеса. Пара оказалась настоящей находкой. Состояние мамы значительно улучшилось, и вместе с отцом она наконец-то смогла заняться тем, что сначала откладывалось по причине моего юного возраста, а потом из-за ее болезни.

— Не могу дождаться, когда покажу маме острова. Она так волнуется.

Несмотря на теплый вечер, несмотря на время, проведенное вместе, из-за теплого дыхания мужа у меня по шее и спине бегут мурашки.

— Я тоже. — Его пальцы перебираются на небольшую, еще совсем недавно не заметную выпуклость на моем животе. — Довольно скоро нам снова придется замедлить темп.

— Если бы все зависело от тебя, — фыркаю я, — ты замедлил бы темп давным-давно, хотя еще нет и пяти месяцев. И «нам снова придется замедлить темп»? Откуда взялось это «нам»? В то время как мне через пару месяцев действительно придется воздержаться от походов, ты продолжишь колесить по своим церемониям награждения и…

— И я, как всегда, с гордостью возьму с собой беременную жену.

— К тому времени слишком беременную жену.

— К тому времени слишком беременную жену, — эхом отзывается он.

— Дуралей, — заключаю я, он в ответ смеется. — Кстати, скоро тебе придется поменять название этой яхты. Можешь назвать ее «Рене Элизабет» или…

— Не-а, не стану я менять название этой яхты. Лучше куплю еще одну. Белла, вроде бы раньше, пока мы занимались любовью, ты должна была что-то сказать. На самом деле ты должна была прокричать это так, словно кричишь с крыши, — дразнится он. — Ты должна была…

Не разрывая объятий, поворачиваюсь к Эдварду и смотрю ему прямо в глаза. Его прекрасное лицо мгновенно утрачивает дразнящее выражение, он с трудом сглатывает.

Мы не произносим настоящих слов ежедневно, мы, скорее, из тех, кто доказывает это ежедневно.

— Я тоже люблю тебя, Эдвард, так, так сильно. Это любовь и страсть, и похоть, и…

С мягким хмыканьем он принимается баюкать мой живот.

— Я знаю, Белла. Так же, как и ты знаешь, что ты и Рене, и та другая жизнь, которую мы создали…

— Ты имеешь в виду малыша Джаспера?

— Или малышку Элис… Вы втроем были... Тот семидневный круиз был…

— Семидневный круиз, который закончился пять ночей спустя, — опять перебиваю я.

Впивается в меня взглядом глаз цвета морской волны.

— Нам не потребовались семь ночей, чтобы узнать.

— Потому что, если ты знаешь…

Он не заканчивает фразу, и я тоже: бывает, что слов недостаточно, а, бывает, что они излишни. Вместо этого я встаю на носочки, накрываю его рот своим, и на один долгий миг мы сливаемся в поцелуе. Дыхание перемешивается. 

Потом Эдвард притягивает меня к себе, и мы всматриваемся в воды Карибского моря, с которого все началось.

Что скажете?