— Эдвард, до викторины десять минут! — я вынуждена кричать, потому что он принимает душ. — Как думаешь, успеем?

Парень выглядывает из душевой и, вытирая лицо, с улыбкой отвечает:

— Есть только один способ это выяснить!

Вечерние викторины проводятся в пиано-баре на пятом этаже. Чтобы попасть туда вовремя, нам приходится срезать путь, используя несколько из известных Эдварду коротких маршрутов. К моменту нашего появления Джессика, директор отдела развлечений, уже стоит перед пианино и раздает желающим бланки участников и карандаши.

Заметив Эдварда, она распахивает глаза.

— Эдвард! Будь здоров, красавец! Ты пришел! Как здорово, что ты здесь!

Тут Джессика замечает наши соединенные руки. Надо отдать женщине должное, ее улыбка остается почти такой же широкой.

— И ты тоже... красавица!

Хихикаю. А что еще остается?

— Почему бы вам, двум милахам, не найти себе пару свободных мест и партнеров, а? Сегодня у нас аншлаг!

Мы с Эдвардом осматриваемся. Джессика права: бар переполнен молодежью и стариками, которые с нетерпением ожидают начала викторины. Незанятых столиков не наблюдается, но стоит нам начать переглядываться и вырабатывать дальнейшую стратегию, как слышится знакомый голос:

— Джаспер, смотри! Это Белла и Эдвард!

Озираюсь вокруг себя и замечаю бешено машущую мне морщинистую, покрытую печеночными пятнами руку. Элис. Возвращаю приветствие. Старушка жестами подзывает нас к себе.

— Белла! Эдвард! Вот сюда! Идите сюда и садитесь с нами!

Смотрю на Эдварда.

— После тебя, — улыбается тот.

Пропускает вперед и следует за мной по пятам — одна рука по-прежнему удерживает мою, вторая лежит у меня на бедре; пока мы зигзагами пробираемся через битком набитый пиано-бар, кричит: «Извините».

— Белла! — едва мы подходим, восклицает Элис.

Вокруг маленького столика, за которым устроилась старушка, расставлены четыре стула: на одном сидит она, на другом — Джаспер, остальные пустуют. Наклоняюсь, чтобы поприветствовать Элис поцелуем, и она принимает меня в свои теплые, уютные объятия. Как обычно, от старушки чудесно пахнет, однако аромат другой — не тот, что я привыкла чувствовать на ней. Отстранившись, замечаю, что Эдвард с Джаспером пожимают друг другу руки.

— Как поживаете, сэр?

— Артрит разыгрался, — забавно и, на мой взгляд, довольно мило ворчит Джаспер, — и все из-за того, что жена заставила меня слишком много ходить. — Поднимает густую седую бровь. — Сейчас я настраиваюсь на викторину и не хочу, чтобы меня отвлекали. Так что, если планируете играть, садитесь быстрее.

— Да, сэр. Немедленно садимся, — по интонации понятно, что Эдвард веселится. — Ох, и не беспокойтесь, сэр. Мы с Беллой очень серьезно относимся к викторинам.

— Отлично, — огрызается Джаспер, пока мы располагаемся на свободных стульях, — хм.

— Ну, как поживаете, ребята? — интересуюсь я. — Хорошо провели день на острове?

— Ох, мы грандиозно провели этот день, — отвечает Элис.

— Я хотел остаться на корабле… — сквозь зубы цедит Джаспер, — …пропустил утреннюю викторину и бинго. А теперь, цыц, сосредоточьтесь. Скоро зачитают первую подсказку!

— Ох, Джаспер, — Элис игнорирует просьбу мужа и с хихиканьем шлепает того по дряблой руке, — я сделала духи в парфюмерном магазинчике во французской части острова.

— Я почувствовала аромат, Элис, — замечаю, — пахнешь потрясающе.

— Спасибо тебе за это, милая! — восклицает старушка, после чего поворачивается к Эдварду и, кокетливо улыбнувшись, спрашивает. — Эдвард, а ты хочешь меня понюхать? Если тебе понравятся мои духи, я как-нибудь одолжу их Белле.

Чтобы справиться со смехом, вызванным как самим предложением Элис, так и знойно-скрипучим голосом, которым старушка пытается соблазнить Эдварда, мне приходится сжать губы. Гляжу на парня — тот явно опешил, однако одаривает Элис теплой улыбкой.

— Конечно, Элис. С удовольствием.

Элис приподнимает плечо и, хлопая ресницами, медленно-медленно тянется к Эдварду через столик: по всей видимости, это ее манера флиртовать. Деликатно взывая ко мне о помощи, парень стискивает мои пальцы, но все, что я могу ему предложить, так это — попробовать не расхохотаться и сжать в ответ его руку. Эдвард сам выходит из положения: встречается со старушкой на полпути и, когда та поворачивает голову, чтобы дать доступ к своей шее, делает быстрый вдох. Элис принимается подпрыгивать на стуле и обмахиваться рукой, будто веером.

— О-ох! Вот это да! Вот это я разволновалась... Ух ты! Вот уже сорок лет меня не обнюхивал такой красивый юноша!

Тут нам с Эдвардом уже никак не удержаться от смеха. Будь Элис на те же четыре десятка лет помоложе, я, наверное, чуть позже поделилась бы с ней историей о том, как еще совсем недавно Эдвард по-настоящему обнюхивал и облизывал куда более интересные местечки. И эта информация в любом случае заставила бы мою милую Элис дымиться.

— Полностью согласен с Беллой. Ты, Элис, пахнешь преприятно.

Отодвинувшись от старушки, Эдвард одаривает ту одной из своих ослепительных кривоватых улыбок.

— Ну-ну, Элис, — крысится Джаспер, — счастлива? Заставила бедного юношу понюхать твою шею, сказать, что ты приятно пахнешь. До конца дней будет, чем подпитывать фантазии. Теперь, пожалуйста, мы можем собраться с мыслями? А вот и первая подсказка!

Тем не менее Элис все продолжает болтать, и бедный Джаспер, запрокинув голову, стонет.

— Итак, как прошел вчерашний вечер? Я, как и обещала, думала о вас всю ночь. Ты, Белла, нарядилась в то прелестное платье, а Эдвард был в стильном костюме. Он ведь надел стильный костюм, не правда ли?

— Да, Элис, надел. И, когда сделал комплимент моему наряду, я рассказала ему о милой паре, которая подарила мне платье.

— О-о-у-у-у, вовсе не обязательно было делать это, — Элис заливается очаровательным румянцем и, отмахнувшись от моего замечания, спешит перевести разговор с их щедрости на другую тему, — поверь мне, подарок делался из чистого эгоизма. Должна сказать, что твое платье заставило поработать мое воображение.

Я расплываюсь в добродушной улыбке, Эдвард, хотя и борется со смущением, но тоже улыбается.

— Элис, черт побери, ты пропустила первую подсказку!

— Отгадка — Роб Рой, — невозмутимо отвечает мужу Элис, после чего принимается пристально разглядывать меня и Эдварда; ее глаза поразительно внимательны для дамы столь преклонного возраста.

Джаспер тем временем что-то брюзжит себе под нос, однако ответ записывает.

— Теперь дайте-ка подумать. Одинаковые улыбки, смешков тьма-тьмущая, сияющая кожа, слегка покрасневшие глаза и, да, вот еще что: с тех пор, как вы сели за стол, так и не оторвали рук друг от друга. Проклятие! — старушка так сильно хлопает себя по ноге, что боюсь, как бы ни сломала кость. — Судя по всему, сказала бы, что даже в воображении не смогла достоверно нарисовать прошлую ночь.

Смотреть на Эдварда не отваживаюсь, поэтому крепко-накрепко зажмуриваюсь и стискиваю губы. Решившись наконец открыть глаза, вижу, что щеки парня пылают.

— Элис, оставь детей в покое!

— Я просто болтаю, Джаспер.

— Что я тебе сказал, хватит болтать! Ты пропустила вторую подсказку!

— Ответ — графство Эссекс, Англия. Хотите верьте, хотите нет, но вы напоминаете нас с Джаспером в молодости, — взгляд Элис стекленеет и ускользает куда-то в пространство. — Помнишь, Джаспер? Помнишь, какими мы были, когда впервые встретились?

— Мы познакомились больше шестидесяти лет назад, Элис. Как я могу помнить то, что происходило шестьдесят лет назад? Какой ответ на третью подсказку? — требует он.

— Стоунхендж. Мы познакомились в тысяча девятьсот пятьдесят пятом году. И вот, если я правильно помню, — указательным пальцем она постукивает себя по подбородку, — в том году Верховный суд только-только постановил, что ученический состав всех школ должен стать смешанным. В то же самое время то же самое правительство приступило к подготовке войск для Южного Вьетнама. Кроме того, в том же году в Калифорнии открылся парк Disneyland, предназначенный для развлечения и отдыха счастливых семей, между тем как на другом конце страны уставшая женщина, которая после работы ехала в общественном автобусе, отважно отказалась уступить место. В нашем мире то был год множества противоречий. Но разве сейчас что-то изменилось? (ПП: на самом деле Элис путается с датами, поскольку решение Верховного суда США по поводу совместного обучения чернокожих и белых школьников было оглашено годом раньше, в мае 1954 г., кроме того, логично предположить, что правительство занялось подготовкой армии к партизанской войне в Южном Вьетнаме раньше официального начала боевых действий в 1955 г.; что же до открытия парка Disneyland и происшествия с чернокожей швеей, которая отказалась уступить свое место белому мужчине, то оба события действительно произошли в 1955 г., в июле и декабре соответственно.)

— Нет, ничего, — согласно киваю я.

— Элис, ты пропустила четвертую подсказку!

— Джаспер, я могу помочь, — добровольно вызывается Эдвард, — Шотландия.

— Хм, — ворча записывает Джаспер.

И снова глаза Элис смотрят куда-то за пределы пиано-бара.

— Так или иначе, я была поразительно красивой, богатой, благонадежной молодой наследницей из Нью-Йорка, а моего Джаспера в те дни назвали бы битником. Мы встретились в неформальном джазово-поэтическом клубе, куда одним летним вечером, как раз перед началом обучения в женском колледже, я тайком пробралась вместе с подругами. Видела бы ты его раньше, — улыбнувшись, она качает головой, — вот я о чем, я знаю, что сейчас тут уже не на что смотреть…

— Хм, пятая подсказка, Элис!

— Она у меня, Джаспер, — я тороплюсь с ответом, потому что хочу услышать продолжение истории, — королева Елизавета.

— ...но в те дни вы, маленькие дети, назвали бы его симпатяжкой.

Когда у поджавшего тонкие губы Джаспера слегка розовеют морщинистые щеки, у меня не получается подавить смех.

— О-о-у-у-у, Джаспер, ты все еще симпатяжка.

— У кого, черт возьми, есть шестая подсказка?

— Король Генрих Восьмой, — произносим все трое.

— Он приехал в Нью-Йорк из Сан-Франциско, — продолжает рассказывать Элис, — в тот вечер вышел на сцену, и стоило рассеяться дымке марихуаны, как у меня перехватило дыхание. Передо мной стоял молодой человек, являвший собой полную противоположность всему тому, что я привыкла ценить в мужчинах. У него были длинные роскошные волосы соломенного цвета, которые он носил, откинув за плечи, и эспаньолка. И на одно, и на другое в те дни смотрели крайне неодобрительно. Прочитанное Джаспером стихотворение о расовом и сексуальном неравенстве касалось самых табуированных тем того времени. И он декламировал с такой экспрессией: негодованием, яростью и чу́дным гневом на общественное приспособленчество. Однако его волосы составляли столь резкий контраст с черной водолазкой, черными брюками-сигаретами и черным беретом, что я сильно отвлеклась и почти… почти упустила смысл самого сообщения. (ПП: эспаньолка — короткая остроконечная бородка.)

Элис находится примерно на середине своего рассказа, когда я перевожу взгляд на Джаспера. После каждого произнесенного старушкой слова мой «объектив» будто бы поворачивается, изображение становится отчетливее, и Джаспер больше не кажется сварливым стариком сильно за восемьдесят. Он кажется, скорее, тем энергичным, одержимым идеей всеобщего равенства, молодым и, да, красивым мужчиной, которым, очевидно, был когда-то.

— На протяжении нескольких следующих недель мы поддерживали самые увлекательные и одновременно самые поучительные, самые просветительские и самые сексуально-освободительные отношения в моей жизни.

— Ох, ничего себе, — решаю ограничиться таким комментарием, поскольку просто не знаю, что еще тут можно сказать.

— Да, в искусстве секса я обучил эту женщину чертовой куче всего, — резко кивнув, подтверждает Джаспер. — Какая отгадка у вопроса номер семь?!

— Ну, конечно же, научил. Лондонский Тауэр, — не моргнув глазом отвечает Элис.

Свой рассказ Джаспер продолжает вести все в той же, привычной для себя задиристой манере, однако теперь она полностью противоречит его словам:

— Моя Элис была обворожительной, да, однако еще она была чертовски умной и отважной. Считалось, что это у меня имелся житейский опыт, но именно Элис наложила заклятие, проклятущая женщина.

Элис хихикает, как подросток, и я отчетливо вижу двадцатилетнего чертенка, который, очевидно, приворожил молодого Джаспера.

— Ну, если ты знаешь, ты знаешь, — пожимает она плечами.

Едва услышав излюбленное выражение отца, распахиваю глаза. Рука Эдварда, как мне кажется, стискивает мою чуть сильнее, потом вообще отпускает ее и, прежде чем осторожно обвиться вокруг моих пальцев снова, сильно дрожит.

— В любом случае за те несколько недель мы с Джаспером успели поучаствовать в митингах за гражданскую свободу, сидячих забастовках за права женщин, написать бездну стихов и выкурить чертову кучу марихуаны. И в перерывах между всеми этими делами занимались самым лучшим сексом в нашей жизни. На самом деле у нас было так много секса, что теперь, когда вспоминаю об этом, — она опять постукивает указательным пальцем себе по подбородку, — даже не представляю, как мы выкраивали время для всего остального. Джаспер, как мы выкраивали время?

— Все было наоборот, Элис, это всем остальным мы занимались в перерывах между сексом!

— Ты уверен?

— Конечно, я уверен!

— А вот я не уверена.

— Ну, а я уверен! Восьмая подсказка!

— Река Темза, — сообщает Эдвард.

Пока Элис и Джаспер спорят о том, чего у них было больше летом тысяча девятьсот пятьдесят пятого года: секса или митингов, он наклоняется ко мне и шепчет:

— Ты можешь поверить, Белла?

— Конечно, я верю. Разве они не восхитительны?

Отстраняется и смотрит на меня.

— Ну, да, но я имею в виду…

Продолжает пристально вглядываться в мои глаза, но фразу так и не заканчивает, поэтому я хмурюсь. Парень тем временем опять поворачивается к Элис и Джасперу и понимающе улыбается паре:

— Итак, Элис, Джаспер, полагаю, что история заканчивается на том, что с того лета вы не разлучались, верно?

— Нет, Эдвард, дорогой, — качает головой Элис. — Как я и сказала, тем летом Джаспер был просто развлечением. И в моей, и в его жизни происходили разные вещи. Стоило лету закончиться, как он отправился своей дорогой, а я — своей.

Эдвард насупливается.

— Но... сейчас вы здесь, вместе.

— Да, для этого понадобилось время, потому что мы... но это совсем другая история, — старые глаза Элис снова оживляются. — Хотелось бы вам услышать историю, как…

— Ради всего святого, хватит историй! Сосредоточься, женщина! Если я сегодня ничего не выиграю, прощай мое хорошее настроение!

Что скажете?