Глава 2

Родители были счастливы в браке. Ну да, поскольку мой рассказ не о мамином здоровье, то именно так и обстояли дела: родители были счастливы в браке. Никто из них никогда не изменял другому. Я сделала вывод из того, что когда-то довелось услышать... И опять же, по моим сведениям, ни одна из моих бабушек не наставляла рога супругу. Не взялась бы поручиться только за тетушек, дядюшек и кузенов.

Меня растили в атмосфере полного доверия.

То есть стать изменницей мне не светило, и то, что я ей все-таки стала, шокировало до чертиков. Как бы сильно ни разочаровал меня Квил.

Некогда меня привлекла его беспечность: мы познакомились на последнем курсе Вашингтонского университета, и, подобно своему приятелю Джейку, Квил был душой любой тамошней компании. Учиться мы закончили больше года назад; начали жить, как взрослые, работать, как взрослые, но поведением и суждениями Квил походил на себя прежнего — парня из братства. Мне же представлялось, что в какой-то момент ты был просто обязан начать воспринимать что-то... кого-то всерьез.

Разве не так?

И все осложнилось.

Стало казаться, что Квил, вероятно, не способен на подобные действия.

Впрочем, возможно, с моей стороны то было лишь отговорками, и потому вот как запросто это случилось.

День второй: открытое море, утро

В попытке вырваться из объятий отталкиваю руки Квила: они блуждают по всему моему телу.

— Квил, ты, верно, шутишь. Отвали!

Тот невозмутимо гогочет. Скинув одеяло, забиваюсь в угол кровати.

— Белла, возвращайся, и мы сразу ляжем на верный курс.

Пытаюсь игнорировать его; в темноте рывками, один за другим, выдвигаю ящики миниатюрной тумбочки — той, что с моей половины постели, — и ищу в них бикини.

— Брось, детка. Не будь букой. Мы в круизе! Разве не слышала? Трахаться — вот что нужно делать в круизе.

С отвращением фыркаю: он лыка не вяжет.

— Квил, ты только что ввалился в комнату. Думаешь, я в настроении кувыркаться после той хуйни, что ты учудил вчера вечером? Ты бредишь спьяну. И пахнешь, как крыса, утонувшая в чане с пивом.

Хмыкает:

— Мы просто болтались с парнями, исследовали лайнер. С теми, другими, с которыми вчера познакомились. Эдвардом… и как их там… помнишь?

Ох, как помню.

— Смутно, — вру я.

Я и не говорила, что не врала до круиза; врать — врала, но изменницей стать не случалось.

— Мы немного позависали вместе, но чуваки дали слабину, — продолжает Квил. — К тому времени, как посадка закончилась, этих засранцев было никак не найти. Мы с Джейком держались до последнего.

— Преисполняюсь гордостью.

Стягиваю верх от пижамы, но Квил либо перепил, либо отупел: не замечает, что я, абсолютно голая, нахожусь от него на расстоянии меньше фута. (ПП: один фут — чуть больше тридцати сантиметров.)

— Белла, почему ты с самого утра в дурном настроении?

— Не помнишь, — отвечаю, одновременно просовывая голову в топ от бикини. — Не собираюсь тратить время и просвещать тебя. Есть дела поважнее. — Надеваю плавки. — Захочешь выяснить — спроси у любого, кто вчера вечером был на приветственной вечеринке. Твой пьяный дебош видели все.

Он разражается хриплым смехом:

— Вчера вечером, Белла, все вели себя, как пьяные придурки.

— Поправлю: ты, Джейк и Леа вели себя, как пьяные придурки. Все остальные просто веселились.

— Всем было весело! — подчеркивает он. — По-прежнему не понимаю, почему ты ушла.

— Знаю: не понимаешь. Ты вообще мало что понимаешь. Вот в чем проблема.

Он пьяно хохочет, я между тем ухожу в ванную чистить зубы; смех слышно даже через закрытую дверь.

— Белла, скажи, что я сделал!

Быстро умываюсь, собираю волосы в хвост на макушке и бросаю взгляд в зеркало — оно демонстрирует, что новое бикини чуток… демонстрирует. Ну да ладно, я в Карибском круизе!

Выйдя, вижу, что сволочь храпит; сую ноги в шлепки и, накинув что-то легкое и прозрачное, бросаю в пляжную сумку солнцезащитный крем, полотенце, бутылку с водой и наушники, настраиваюсь на обозримое в ближайшем времени будущее и вынимаю из электронного замка карту-ключ.

— Постарайся не захлебнуться в собственной рвоте, — напутствую Квила, прежде чем оставить его отсыпаться после вчерашнего.

ОооооoO

Не впечатленная ни нашей до смешного крошечной каютой, ни длинным, узким, напоминающим лабиринт коридором добираюсь до лифтов. Главный бассейн находится на пляжной палубе: она значится под четырнадцатым номером и располагается в семи этажах надо мной. Именно на ней мы и тусовались вчера с полудня до позднего вечера — до тех пор, пока я, смущенная Квилом до усрачки, не ушла.

Путь от нашей внутренней каюты до нужной точки пролегает через палубу номер семь; там, стоя у лифтов, быстро сверяюсь с интерактивной картой — пытаюсь вспомнить, где по отношению ко мне располагается бассейн. С похмелья слегка мутит, из-за чего стороной обхожу огромный, переполненный пассажирами «шведский стол»: там ядрено пахнет яичницей, беконом, выпечкой и тысячью других скоромных продуктов; ароматы, витающие в зоне для завтрака, повсеместно разносит океанский бриз. (ПП: внутренние каюты относятся к самой бюджетной категории размещения на круизных лайнерах: расположенные внутри судна, они лишены окон и балконов, имеют искусственное освещение; приток свежего воздуха осуществляется за счет системы кондиционирования; площадь таких кают, как правило, очень мала — от 6 м², но все необходимое — спальное место, шкаф, тумбочки, TV, сейф, санузел с душем и т.п. — в них есть.)

Когда нахожу главный бассейн, приходится импровизировать — солнечные очки остались в каюте, а я пока туда, блядь, ни ногой — и козырьком прикладывать руку ко лбу. Вид, открывающийся передо мной, захватывает дух и полностью компенсирует и хреновую каюту, и плохо освещенный извилистый коридор. На безупречной, полностью открытой верхней палубе — смешение людей всех форм, цветов, возрастов и размеров; представители самых разных слоев общества смеются, пьют, разговаривают — наслаждаются ранним, как ад, утром. Ныряют в бассейн и вылезают оттуда. Лежа и сидя на шезлонгах, поклоняются богу Солнца и, будто в подношение ему, туда-сюда таскают закуски и коктейли. Куда ни глянь расхаживают принаряженные официанты, все преисполненные желанием исполнить любую прихоть нашей галерки. На каждом углу бассейна бары; атмосферу пронизывают чувства непринужденной расслабленности, легкости и безрассудной радости. Лазурное небо сливается с Карибским морем цвета индиго: почти невозможно понять, где заканчивается одно и начинается другое. Из динамиков льется соблазнительный голос Боба Марли.

И тут очень жарко.

— Твою мать, рай, — выдыхаю.

Несмотря на грандиозное мудачество Квила, расплываюсь в улыбке. Она, правда, быстро сползает с лица: понимаю, что на каждый находящийся в поле зрения шезлонг претендует либо чье-то полуобнаженное тело, либо кем-то расстеленное полотенце.

— Долбаный ад! — раздраженная, почти плююсь.

— Определилась? Рай или ад? — кто-то шепчет мне прямо на ухо.

Чудненько, чудненько. Вчера я так и так выставила себя на посмешище, значит, терять уже нечего. Прежде чем обернуться, понимаю, что совершенно точно знаю, кого там увижу. Не считая Квила, на этом мегакорабле есть, пожалуй, всего один человек, с которым я не хотела бы встретиться прямо с утра — ну, по крайней мере, до того, как найду храбрость в бутылке.

Вовсе не потому, что не хочу его видеть. На самом деле, если такое вообще возможно, золотящее все вокруг раннее утро работает на него даже лучше, чем вчерашний лунный свет: солнечные лучи совершенно обалденно высвечивают медные пряди в волосах и охристые искорки в глазах цвета морской волны, открытая улыбка демонстрирует идеальные белые зубы и резко очерченную нижнюю челюсть. Широкие плечи и обнаженная грудь, даже находясь на периферии моего сознания, — тщетно стараюсь не пялиться, возможно, так же сильно, как он пытается не таращиться на мою плохо прикрытую грудь — заставляют меня целиком и полностью забыть о живописном пейзаже.

Более того, в точности, как и вчера вечером, — мы танцевали полминуты плюс-минус, пока Квил не решил все испортить, — из-за близости с этим парнем начинают сильно волноваться даже ранее неизвестные уголки моего тела.

И я знаю... могу сказать хотя бы по тому, как он смотрит на меня прямо сейчас, что каким-то схожим образом воздействую на его «схемы». Так что дело вовсе не в том, что я не хочу его видеть, а, скорее, в том, что он представляет собой помеху для моей цели — незамысловато расслабляться на протяжении всего круиза.

Эдвард выпрямляется и отступает на расстояние, достаточное, чтобы послать мне улыбку:

— Доброе утро.

Приподнимаю бровь и упираюсь рукой в бедро:

— Как давно ты стоишь у меня за спиной?

Он открывает рот — хочет что-то ответить, но тут же передумывает и просто улыбается. Когда все же заговаривает, то задает собственный вопрос:

— Где твои?

— Один отсыпается, двое других вывесили табличку «Не беспокоить» и активно подтверждают написанное звуками из-за двери.

Эдвард фыркает:

— То есть поступают так, как принято у пар в круизах.

И выжидает.

— Правда? В буклете об этом ни слова.

Хмыкает — низко, но звучно так хмыкает, из-за чего мою кожу покалывает, и в основном… это очень приятно.

— Случается, как правило, неосознанно, — акцентирует он последнее слово и слегка кивает, — об этом обычно не предупреждают.

Выдерживает мой пристальный взгляд, затем резко кивает в сторону точеным подбородком:

— Пошли. Мы заняли вам места, ребята.

В сознании вспыхивают ярко-красные сигналы «ОПАСНО» — напоминают о вполне очевидной помехе, но Эдвард сказал «мы», «вам» и «ребята».

— Показывай дорогу, — улыбаюсь.

Он тем не менее предпочитает пойти рядом, положив руку мне на обнаженную спину и едва-едва направляя; вспоминаю о нашем слишком коротком танце, этих руках у меня на бедрах и вздыхаю — глубоко и так тихо, насколько могу.

— Приятно видеть, что у тебя нет похмелья, — говорит Эдвард, пока мы пробираемся через переполненную площадку у бассейна.

И, чтобы сказать мне что-то еще, вновь нагибается — в нашпигованной людьми пляжной зоне и без того слишком шумно, а тут еще Боб Марли решает посоветоваться с публикой: «Это любовь, это любовь, это любовь — то, что я чувствую?»

«Нет, Боб, не могу назвать это любовью». И шум на площадке вовсе не причина того, что Эдвард нагибается. Он оказывается так близко, что мне становятся видны золотисто-охристые искорки, которые пляшут у него в глазах, так близко, что чувствую его дыхание — оно теплое, но у меня по телу почему-то бегут мурашки. Шум на площадке вовсе не причина того, что большим пальцем Эдвард поглаживает мою спину. Его выдает взгляд, который в течение секунды скользит по моему телу — от шеи до бедер. Сглотнув, Эдвард снова встречается со мной глазами.

— Если помнишь, — ухмыляюсь, — вчера вечером у меня не было возможности задержаться настолько, чтобы с утра страдать от похмелья.

Глядя прямо перед собой, он кивает. Как и я, Эдвард знает о происшедшем больше, чем остальные.

— Не стоило уходить, — тихо произносит он, и мы опять пересекаемся взглядами. — Могла бы остаться и поболтаться с... нами.

— Только не после той унизительной сцены с Квилом.

Парень качает головой и в отвращении кривит губы.

— Послушай, в этом не было твоей вины, — решительно заявляет он, — как и причин для унижения.

— Разве?

Фыркаю и останавливаюсь.

Эдвард тоже притормаживает, но руку с поясницы не убирает. Не сводя глаз друг с друга, замираем, а вокруг все сильнее и сильнее шумит и кружится праздник. Мой спутник открывает рот.

— Эгей, Белла! Ты пришла!

Нас словно расколдовывают; Эдвард роняет руку и на шаг отступает, я с приклеенной улыбкой поворачиваюсь и столбенею, ослепленная женщиной в золотом бикини — ошеломительном, но таком крошечном, что мне кажется, будто я оделась для Арктики.

— Привет, Ирина.

— Рада, что Эдвард нашел тебя, — говорит она и заглядывает мне за спину. — Где твой парень?

— Все еще спит.

— Леа и Джейк?

— Пока только я, — улыбаюсь.

— Ох! Ну, не удивлена, — веселится она. — Ты с друзьями действительно умеешь развлечься. Я-то нас считала безнравственными. Согласен, Эдвард? — вскрикивает Ирина и берет его за руку.

Он не отвечает ни на вопрос, ни на ее притязания, взгляд остается прикованным ко мне.

— Да. Наслышана. Он всех переиграл, — замечаю я и вновь переключаю внимание на Эдварда.

— Совершенно верно. Ты ушла чуть раньше, после того как твой парень...

Кажется, что Ирина обрывает себя сама, но я успеваю заметить, что Эдвард почти испепеляет ее взглядом.

— Да о чем это я? — улыбается она. — Пойдем. У нас первоклассное место прямо у бассейна, и мы заняли вам, ребята, шезлонги.

Все еще держа Эдварда за руку, она тянет его за собой; мне, так выходит, предстоит замкнуть нашу колонну. Парень не двигается с места.

— Дамы — вперед.

— Извини, Белла, — Ирина с виноватым видом хихикает и отпускает его руку. — Я не хотела оставлять тебя в одиночестве.

Ага, конечно.

— Без проблем.

Ирина вышагивает рядом, болтая без умолку, Эдвард держится позади и продолжает — я знаю точно — таращиться на меня. Все эти смешанные сигналы заставляют задуматься: Ирина — девушка Эдварда или нет?

Тем не менее раз я знаю, что это случится, то какая мне разница?

Что скажете?