окончание главы 5

Все начинают собираться; пока я складываю полотенце, Эдвард подходит ко мне со спины и губами взад-вперед проводит по плечу.

— У тебя плечи немного подгорели, — бормочет он, отчего кожу покалывает... но краем глаза замечаю, что вон там, совсем рядом, возится Ирина, и потому уворачиваюсь. Смотрю на него — парень сбит с толку.

— Все в порядке?

— Да. Да, все отлично. Немного жжется.

— Ой, — замешательство на лице сменяется огорчением. — Извини.

— Нет-нет, все в порядке, — уверяю я, он облегченно вздыхает.

С обувью в руках всей компанией направляемся к бледно-розовой бетонной постройке; Эдвард держится рядом, но я остро ощущаю присутствие Ирины. Перед домиком — водяная колонка, внутри — душевые. Прежде чем по очереди разойтись по кабинкам, ополаскиваем ноги от песка.

Ребята распределяются по свободным мужским и женским секциям; по какой-то причине именно нам с Ириной выпадает дожидаться на улице. Сначала мы смотрим в небо, затем — себе на руки, потом — на загар и в конце концов, к сожалению, встречаемся взглядами.

— Изумительный пляж, не так ли?

Мне удается выдавить слабую улыбку, но глаза Ирины абсолютно пусты. Понимаю, что поступаю глупо, тем не менее пытаюсь снова:

— Он не похож на те пляжи, что у нас в штате Вашингтон, хотя и они по-своему тоже красивы.

Реакция отсутствует.

— Но, думаю, поскольку вы, ребята, живете в Майами, то привыкли…

— Пытаешься подружиться, Белла? — изгибает она безупречную бровь.

— Может, не подружиться, — уточняю, — но ради того, чтобы всем стало легче…

— Причина всеобщего неудобства — это ты.

Игнорируя обвинение, продолжаю:

— ...мне подумалось, что мы могли бы попробовать оставить позади пассивно-агрессивные и ехидные замечания, скрытые недовольные взгляды и очевидное избегание. Обе, разумеется.

Снова через силу улыбаюсь.

Некоторое время женщина пристально смотрит на меня и, как мне кажется, обдумывает, не принять ли протянутую мною «оливковую ветвь». Ребята были ее друзьями намного дольше, чем продолжается наше знакомство, поэтому из моего предложения именно она извлечет бόльшую выгоду.

— Белла, думаю, ты преувеличиваешь собственную значимость. Я вот о чем, сколько еще осталось от круиза, — фыркает Ирина, — пять дней? Потом ты уедешь в свой Вашингтон — туда, откуда бы ты ни явилась, а Эдвард и все остальные вернутся в Майами и... вот так все и будет.

Пожав плечами, она одаривает меня одной из своих фирменных фальшивых улыбок.

Но намек звучит ясно и четко: я лишь на время «забрала» у нее Эдварда. Как только круиз закончится, мне, в одиночестве, предстоит уехать обратно в Вашингтон, а им, вместе, — в Майами, чтобы…

Кто знает, чтобы «что»? В конце концов, Эдвард признался, что они уже спали. Как у них это было организовано... или по-прежнему организовано… не имею понятия. Правда это была или нет, но ее комментарий вкупе с самодовольной интонацией полностью уничтожает мои добрые намерения.

— Ирина, хотя мне известно, что у тебя имелись иные планы на этот круиз, я никого у тебя не отбивала.

— Как я и сказала, тебя не будет уже в следующий уикенд, Белла, — скалится женщина. — Мы с Эдвардом дружим с колледжа. Я пережила настоящих подружек, — снисходительно подчеркивает она, — подружек, которые оставались рядом гораздо дольше семи ночей, подружек, которые жили гораздо ближе. Так что ты права: ты никого у меня не отбивала.

Убежденность Ирины в собственных словах подобна удару наотмашь. Честно признаюсь, если она хотела выставить меня ничего не значащей полнейшей блядью, ей это удалось. Но уже через пять секунд я парирую:

— Если это правда, то тебе нужно уяснить вот что: когда парень так долго не принимает тебя всерьез, ситуация никогда не изменится. Следует больше ценить себя.

— Иди на хуй, Белла, — презрительно усмехается женщина.

Парни, болтая и похохатывая, выходят из душевой; быстро отворачиваюсь от Ирины и до того, как посмотреть на Эдварда, стараюсь совладать со своим лицом. Очевидно, мне это не особо удается.

Эдвард хмурится и берет меня за руку.

— Что случилось?

Прежде чем ответить, успеваю подумать вот о чем: после той хрени, что позапрошлым вечером выкинул Квил, я стала участницей стольких скандалов, что их за глаза хватит и на какое-то время после круиза. Более того... если Ирина в чем-то и права, так только в том, что до конца путешествия осталось пять дней. Нет смысла превращать это в нечто большее, чем есть на самом деле.

— Ничего, — улыбаюсь ему. — Наверное, просто устала. Мы уже несколько часов на солнцепеке.

Парень внимательно смотрит мне в глаза, медленно кивает и несколько секунд спустя неуверенно улыбается в ответ:

— Скоро вернемся на корабль, там кондиционеры.

ОооооoO

Да, это занимает какое-то время, но, пока мы на траке возвращаемся в порт, мне удается забыть о тираде Ирины. Вместо того чтобы злиться на образы, которые она попыталась внедрить в мое сознание, напоминаю себе: не имеет значения, правдивы они или нет. Мы с Эдвардом точно знаем, что это такое. Мы оба хотим хорошо провести отпуск. Я хочу хорошо провести отпуск, потому что дала обещание маме. Но этого не произойдет — уверена на все сто процентов — если постоянно обдумывать сказанное Ириной.

Итак, я переключаюсь на Эдварда — тот молча сидит рядом и, кажется, полностью ушел в себя. Поворачиваюсь и приникаю к его губам. Когда отстраняюсь, он поднимает брови — выглядит удивленным... но и довольным, возможно, даже испытывающим облегчение.

— Ты упускаешь шанс насладиться прекрасным окружением, — улыбаюсь.

— Уже нет, — бормочет парень. — Ты почему-то затаилась, — еле слышно произносит он. — Подумал, может быть... передумала.

Понимаю, о чем говорит Эдвард, поэтому, ухватив рукой за резко очерченный подбородок, притягиваю парня к себе и целую долго и крепко — к черту ППЧ. Ирину, даже если она пялится на нас сзади, тоже к черту. (ПП: ППЧ — публичное проявление чувств.)

— Сойдет за ответ на вопрос? — улыбаюсь ему прямо в рот.

Поглаживая большим пальцем меня по щеке, он хмыкает:

— Да.

— Думаю, что переутомилась: было слишком много солнца, к тому же... немного переживала насчет мамы.

Последняя часть, по крайней мере, является правдой.

Эдвард медленно кивает:

— Ты разговаривала с ней?

Качаю головой.

— Она заставила пообещать, что я не стану звонить без нужды, взамен мы договорились, что они с отцом свяжутся со мной, если что-нибудь... случится форс-мажор.

Он снова кивает и пристально рассматривает меня — наверное, прикидывает, о чем можно спрашивать.

— У меня такое чувство, — юлит парень, — что вы с мамой очень близки.

— Так и есть, — улыбаюсь, — она действительно моя самая лучшая подруга.

Делаю глубокий вдох и ненадолго умолкаю.

Дела обстоят так: я никому не говорю о маме, о том, что с ней происходит. В том смысле, что Квилу, Леа, Джейку и кое-кому еще, конечно, известны основные моменты, но не более. Те друзья и тот парень — все они были юношескими развлечениями, частью моей жизни до того, как у меня появились настоящие обязательства. И все с той компанией было прекрасно. Тем не менее, как только у меня появились настоящие обязательства, никто из ребят не захотел разделить их со мной. Поэтому мне тоже не показалось нужным делиться с ними. Раньше я не испытывала должного комфорта... должного расположения, чтобы рассказывать о той части своей жизни.

Но, когда Эдвард, взяв меня за руку, сплетает наши пальцы... во время поездки на траке по Сент-Томасу слова льются с поразительной легкостью.

— Мои родители поженились, будучи совсем юными, сразу после школы. Половину времени они все еще ведут себя как гребаные влюбленные подростки, — фыркаю я, — перебрасываются скабрезными фразочками, и все такое.

Эдвард хохочет, откинув голову назад.

— Это, наверное, очень занятно.

— Это отвратительно, — усмехаюсь, — но я привыкла. Родители очень откровенны со мной, возможно, потому что я появилась на свет, когда они были очень молодыми. Папа любит повторять: «Если ты знаешь, ты знаешь», — смеюсь я.

— И он знал, — теперь уже нежно улыбаясь, уточняет Эдвард.

— Ага. Маме только-только исполнился сорок один год, она всего на девятнадцать лет старше меня. Она всегда заботилась о своем здоровье, и, когда год назад стала часто болеть, это показалось странным. Как бы то ни было, мама пошла к доктору и... — мой голос начинает дрожать, и, когда опускаю голову, Эдвард нежно сжимает мне руку.

— Белла, если не хочешь, ты не должна ничего рассказывать.

Он очень серьезен; спокойствие и рассудительность в его голосе помогают мне сделать глубокий вдох и опять встретиться с ним взглядом.

— Вторая стадия, — констатирую, — мама борется.

Тот факт, что парень просто кивает, а не предлагает мне в утешение стандартные фразы типа «Мне так жаль», «Она сильная, она справится» или что-то другое из той мириады вещей, которые, как склонны думать люди, сделают все лучше... делает все по-другому. Эдвард крепко держит меня за руку, и почему-то выходит... что хватает и этого.

— Мама такая веселая, Эдвард, — ухмыляюсь я, — она шутит.

Сокрушенно качаю головой.

— Мы всегда, всегда разговаривали, о чем угодно. Этот отпуск был ее идеей. Я забочусь о маме и с тех пор, как она заболела, помогаю родителям с туристическим бизнесом. Изначально-то специализировалась на литературе. В любом случае, она хотела, чтобы я уехала и просто... расслабилась.

Смотрю вниз на наши соединенные руки.

— Я никого и ни в чем не виню, но... наверное, пренебрегала некоторыми аспектами своей жизни и именно поэтому все еще болталась с Квилом и его друзьями, — фыркаю. — Те отношения не требовали даже малейших усилий с моей стороны.

— Я знаю, каково это, Белла, — шепчет он, — болтаться с тем, кого ты перерос, просто потому что так легче, чем решиться на разрыв.

Пристально смотрим друг на друга.

— Так или иначе, — наконец выдыхаю я, — пока эта штука не звонит, — покачиваю телефоном в свободной руке и сглатываю, — все хорошо.

Неуверенно улыбаюсь, и Эдвард целует меня в лоб. Около минуты молчим.

— Белла, ты поражаешь меня своей силой, и я подразумеваю не только пляжную борьбу на воде.

В ответ хихикаю; вероятно, он осознанно предпринимает попытку избавить нас от сгустившейся вокруг атмосферы, потому что это — что бы это ни было — не должно становиться настолько мрачным.

— Похоже, ты довольно долго сама справляешься со многими вещами.

— Все нормально, — бормочу.

— И, похоже, хотя бы немного доверяешь родителям.

— Так и есть.

— Тогда... доверься им. Они позвонят, если что-то случится.

— Ты прав, — благодарю его улыбкой.

— И... если зазвонит телефон... и это будет звонок из дома... — наклоняясь все ближе и ближе ко мне, шепчет парень, — можешь на меня рассчитывать.

Один взгляд в его честные, искренние зеленые глаза — и я с трудом сдерживаю слезы. Мы только что встретились, мы живем в разных концах страны. И хотя я знаю, что он не лжет, мне следует в очередной раз напомнить себе, что это — всего лишь одна из тех приятных вещей, которые принято говорить, прямо как «Мне очень жаль».

Но все равно наклоняюсь и, нежно дотронувшись до его губ своими, провожу ими туда-сюда.

— Спасибо, даже ес...

Тут кто-то, сидящий где-то в траке, принимается возбужденно кричать:

— О, мой Бог! Джаспер, смотри! Это Белла!

С усмешкой отстраняюсь от Эдварда и оглядываю пассажиров.

— Привет, Элис, привет, Джаспер, — приветственно машу им рукой. — Как прошел день на пляже?

— Очевидно, не так хорошо, как у тебя, дорогая, — прыскает от смеха Элис и, чтобы поболтать, наклоняется вперед: на ошарашенных, сидящих между нами пассажиров не обращает никакого внимания. — Господи, когда я отправляла тебя на поиски кого-нибудь, с кем ты могла бы много и часто целоваться, даже не рассчитывала, что примешь вызов.

— Элис, перестань, — бормочет Джаспер, — оставь девочку в покое.

Хихикаю:

— Элис, Джаспер, это — Эдвард.

Поворачиваюсь обратно к Эдварду и вижу, что тот несколько озадачен ситуацией.

— Эдвард, это — Элис и Джаспер. Мы познакомились по дороге на пляж, — объясняю происходящее.

— Ой, очень приятно познакомиться с вами, — соображает парень и тянется через ряд для рукопожатия, — надеюсь, приятно проводите время.

— Боже мой! — Элис кладет себе на грудь украшенную драгоценными камнями морщинистую руку. — Не только прекрасный образец, но и вдобавок очень сильная рука и хорошие манеры! Скажи мне, Эдвард, дорогой, ты богат? Потому что тогда будет полный пакет, и моей Белле стоит хватать тебя прямо здесь и сейчас.

В ответ Эдвард просто усмехается.

— Черт побери, Элис! Теперь ты решила еще и мальчика смутить? — критикует Джаспер.

— Я просто спрашиваю!

— Что я тебе сказал? Хватит спрашивать!

Склоняем головы друг к другу, плечи ходят ходуном: пытаемся не расхохотаться. Губы встречаются, пальцы так и остаются сплетенными, и мы не понимаем, что уже добрались, пока не слышим, как нас окликают друзья Эдварда.

И проезд, и чаевые оплачивает парень, мне остается только поблагодарить. Затем, держась за руки, направляемся к гигантскому круизному лайнеру и по пути заглядываем в ларьки, где торгуют изделиями местных ремесленников. Остановившись у лотка с плетеными кожаными браслетами, беру один, самый затейливый и красивый: хочу рассмотреть получше, но ко мне тут же подлетает владелец магазинчика.

— Нравится?

— Он чудесен.

— Самый лучший. Отдаю почти даром, — предлагает он.

— Ох, — возвращаю браслет на место и отступаю, — извини, я не хотела…

— Сколько? — интересуется Эдвард.

Мужчина называет цену — Эдвард вручает ему купюру, после чего завязывает браслет вокруг моего запястья.

Криво улыбаюсь:

— Нужно было поторговаться.

Парень смотрит на меня сквозь темные ресницы.

— Об этом тоже говорилось в буклете?

Посмеиваясь, обхватываю той рукой, что теперь с браслетом, его подбородок, приподнимаюсь на носочки и нежно целую.

— Спасибо.

— Пожалуйста.

Смотрим друг на друга.

— Эдвард, я хотела бы освежиться, — бормочу я, — но потом... давай встретимся в моей комнате.

Он хмурится, и у меня никак не получается разобрать выражение, которое появляется на его лице, — что-то похожее... на разочарование.

— Или я могу зайти к тебе…

— Белла, могу я сперва пригласить тебя на ужин? Сегодня вечером. Только ты и я, если ты не против.

Удивленная и немного озадаченная, вскидываю брови: хотя мы с самого начала знали, к чему шло дело, теперь парень почему-то нервничает.

— Ох. Хорошо, да. Было бы здорово.

Тогда Эдвард улыбается и дарит мне поцелуй... нежный, но сулящий бόльшее.

— Нужно подготовиться, Белла Свон, — выдыхает мне в рот, — потому что после ужина ты вся будешь моей.