Глава 8

День третий: свидание, часть II

На одном повороте — целуемся, на другом — хохочем. Минуем пиано-бар: устроившиеся на высоких стульях курортники с ленцой делают фото за фото. Они, очевидно, почувствовав наше воодушевление, щелкают нас и многозначительно скалятся. Интересно, как будут подписаны эти фото?

Послушно следую за Эдвардом: я не имею представления, как добираться туда, куда бы мы ни направлялись, к тому же за последние несколько дней своими действиями парень… заслужил мое доверие.

Несмотря на взаимное нетерпение, каждые несколько футов Эдвард останавливается, разворачивается и, обняв меня за талию, привлекает к себе. Скользит рукой по моему затылку — сближаемся лицами, потом целуемся... и целуемся… и целуемся. Поглощая и обжигая своими прикосновениями, он вводит меня в состояние транса.

— Знаешь, если подумать о размерах корабля, то с этими остановками, — выдыхаю в раскрытый рот парня, — мы никогда не доберемся до твоей каюты.

— Да что ты говоришь! Доберемся, — хрипло парирует он. — Пойдем, я знаю короткую дорогу.

— Конечно, знаешь, — хихикаю.

Он принимается снова тянуть меня за собой, но постоянно оборачивается: то проверяет, как мне идется на каблуках, то дерзко ухмыляется, то дарит очередной поцелуй. На главной палубе срезаем через ресторан. Тот полон народа: обслуга, с трудом балансируя подносами, озабоченно мечется, пассажиры, потягивая вино, оприходывают дорогущие стейки. Мне почти жаль наших попутчиков: считают, что хорошо проводят время.

— Просим прощения. Извините. Простите. Виноваты.

Пока мы двигаемся зигзагами — лавируем между раздраженными официантами, занятыми столиками и любопытствующими посетителями, — смеюсь не переставая.

Добираемся до другой стороны палубы; в холле ожидает пустой лифт. Стоит закрыться дверям, как Эдвард — его глаза темнеют, становятся, считай, плотоядными — прижимает меня к зеркальной стенке. Сначала обхватывает мое лицо ладонями, затем опускает руки на шею; использует большие пальцы, чтобы открыть мне рот, и, удерживая в таком положении, пожирает его. Потом мои запястья оказываются сжатыми, руки — поднятыми над головой. Пошевелиться не получается — не позволяют бедра парня, и… когда в отражении вижу, как тот движется… запрокидываю голову, выгибаюсь дугой и…

…Лифт подает звуковой сигнал. Тем не менее Эдвард дожидается, пока двери не откроются полностью, и только потом, с невинным видом взяв меня за руку, отстраняется. Невзирая на сбившееся дыхание и растрепанный вид, нам удается обмануть почти всех, кто ожидал по другую сторону лифта. Только маленький мальчик принимается выведывать у своей мамы:

— Мамочка, а почему у этой тети такие красные и распухшие губы?

— М-м-м…

— Мне так жаль… — начинаю шептать.

Женщина заслуживает самого искреннего извинения, однако Эдвард дергает за руку, и я вскрикиваю.

Переплетя пальцы, шагаем по широкому, хорошо освещенному коридору кают класса люкс, остановок для поцелуев на скорую руку или взаимных переглядок больше не делаем. Останавливаемся — сердце колотится; Эдвард достает карту-ключ. Дверь с неестественно громким — на весь коридор — щелчком открывается. На секундочку уверяюсь: о том, что сейчас произойдет в номере 1107, только что был оповещен весь этаж.

И понимаю: мне все равно.

— После тебя, — придерживая дверь, шепчет Эдвард.

Нет ни намека на юмор: челюсти плотно сжаты, глаза, темные-темные, смотрят так пристально, что по моей спине бегут мурашки. Повернувшись к парню лицом, касаюсь его губ своими — судорожно выдыхает.

Автоматически включается общее освещение; люкс выглядит даже роскошнее, чем мне помнится. Накануне вечером я явно была пьяна, с утра мучилась от похмелья и нервничала. Передо мной прозрачная стена, и, хотя шторы открыты, темнота за стеклом создает иллюзию полного уединения — кажется, будто мы находимся в персональной черной дыре. Кладу на тумбочку телефон, подхожу к дверям на балкон — мягкий ковер проминается под каблуками — и оборачиваюсь: Эдвард так и не отошел от входной двери.

— Можно выйти? — интересуюсь.

— Конечно, — шепчет он.

Откатив в сторону стеклянную дверь, оставляю ее открытой и выхожу на воздух. Пылающая на абсолютно черном небе полная луна отражается от столь же темного океана — кажется, словно сегодня взошли сразу два светила. Окидываю взглядом горизонт — тот простирается без конца и края — и задаюсь вопросом: вид из соседних люксов столь же поразителен? С обеих сторон балкон огражден высокими стенами, которые закрывают тех пассажиров от наших глаз… а нас — от их.

Облокачиваюсь на релинг. Мягко плещутся волны: контраст между эбонитовой водой и пеной цвета слоновой кости изумителен. Ветерок треплет волосы, поглаживает шею; кажется, будто по плечам... сзади, под лямкой… скользят чьи-то божественные пальцы... медленно распутывают завязки…

Каскадом, подобно одной из ласковых морских волн, платье падает — резко выдыхаю. Из-за спины слышатся прерывистые вздохи; пара-тройка секунд уходит на то, чтобы осознать: там стоит Эдвард и наблюдает за мной, омывая своим теплым, тяжелым дыханием.

Все это время ощущаю, как колотится сердце, и, когда пальцы парня начинают вырисовывать на моих руках причудливый узор, закрываю глаза. Это уже за гранью. Желание, ранее незнакомое, недоступное мне даже в фантазиях, все нарастает. Расстегнув, но удерживая на месте бра-бандо, Эдвард шепчет на ухо:

— Белла, нас тут никто не увидит.

— Но услышит? — не уверена, что меня это волнует, но тем не менее спрашиваю.

— Зависит оттого, насколько тихими... или громкими мы намереваемся быть.

Втянув воздух через сжатые губы, нагибаю голову — бандо тут же присоединяется к платью.

— Эдвард... — судорожно выдыхаю, — прикоснись ко мне…

Обвив меня теплыми руками, привлекает к себе; откидываю голову ему на плечо и испускаю в океан вздох облегчения. Пальцы поглаживают, ласкают, губы прикасаются к шее — шепчут, и каждый тонкий волосок на моем теле встает дыбом.

— Я... я должен был сначала запомнить... наш первый... ты выглядишь так красиво... так идеально…

— Прикоснись ко мне... пожалуйста... пожалуйста…

В другой раз я, наверное, чувствовала бы себя униженной умоляющими нотками в своем голосе, но стыд — последнее, о чем сейчас хочется думать.

Парень скользит руками вниз и притягивает меня еще ближе:

— Где, Белла? Где?

— Пальцами... пальцами... — в нетерпении ерзаю.

Слова даются ему с трудом: кажется, что он, как и я, заставляет себя говорить.

— Где, Белла? Где к тебе прикоснуться? Где ты хочешь почувствовать мои пальцы?

— Там, где я умираю от желания почувствовать их с тех пор, как ты впервые прикоснулся ко мне... с тех пор, как мы впервые танцевали... о-о-о…

Одна рука устремляется вниз и без паузы сдвигает в сторону мои стринги.

Игры закончились.

Проникает в меня пальцем — оба стонем. Закрываю глаза и, пока Эдвард покрывает поцелуями мои шею, плечо и затылок, пока одна рука исследует мое тело, а пальцы другой — легонько сжимают и ритмично движутся, тихонечко всхлипываю. Изгибаюсь, качаюсь подобно волне, и мой почти беззвучный шелест уносится куда-то в море.

Открыв глаза, смотрю вверх: полная луна, будто вуайерист, наблюдает за нами.

— Ох, детка. Ты выглядишь так чудесно... так... чудесно, когда я прикасаюсь к тебе.

— Эдвард... Эдвард…

Ритм нарастает, и мои всхлипы становятся громче, но парень вдруг останавливается и разворачивает меня к себе. Вздрогнув, недоумеваю:

— Что?.. Почему?..

— Ох, нет, любовь моя. Мы просто сняли пробу, — ухмыляется он и, подхватив меня на руки, относит в уже подготовленную на ночь постель. — Пока нет.

Сдвинув сложенное в виде… черепахи?.. полотенце, Эдвард садится на край кровати. Вместе взволнованно развязываем ему галстук; расстегиваю рубашку сверху, он продвигается снизу. Бренд, сшито ли на заказ — это не важно: оба предмета, как и платье чуть раньше, небрежно летят на пол. Снова встречаемся губами; изучаю, глажу ладонями совершенный обнаженный торс и мускулистые жилистые руки, его палец тем временем ныряет под боковую полоску стрингов.

— Встань, — шепчет мне на ухо Эдвард.

Выполняю просьбу; под тесемками мигом оказываются обе руки — стаскивают трусики. Тянусь, чтобы расстегнуть ремень и ширинку, и одним махом снимаю с него и брюки, и нижнее белье. Парень тем временем не сводит с меня глаз. Мне чудится стук наших сердец.

Возвращается на кровать, все еще не отводя голодного взгляда, берет меня за руки, тянет к себе и пятится, пока не опирается спиной об изголовье; я между тем ползу вслед за ним на коленях и, наконец нагнав, останавливаюсь. Рука об руку замираем. Парень улыбается — чувственно, нервно. Слегка наклонившись, нежно касаюсь его губ своими.

— Достаточно ли было отложено удовольствие?

Хмыкает:

— Более чем.

Потом наступает тишина. Эдвард помогает мне оседлать себя и, когда, неспешно опустившись, я растягиваюсь вокруг него, придерживает меня за бедра. У него вырывается низкий гортанный стон.

— Не двигайся, — севшим голосом приказывает он.

Положив руки ему на плечи, борюсь с собой — все во мне заставляет поступить в точности до наоборот.

— Эдвард, — я едва дышу, — пожалуйста…

— Просто позволь... — он сглатывает и прижимает меня к себе, — дай мне почувствовать... Господи... ладно. Ладно.

Делает глубокий вдох и, еще крепче сжав мои бедра, медленно поднимает меня.

— О-о-о-ох... — выдыхаем дуэтом.

Затем парень столь же восхитительно томно опускает меня.

Приоткрываю рот.

В затянувшееся почти на вечность мгновение не слышно ни звука. 

Когда оно наконец истекает, тот отражается от стен и через открытую балконную дверь уносится в море. И Эдварду, и мне все равно, кто нас слышит: верх берут фрикции и несомненная химия. Придерживаемся ритма, подходящего нам обоим. Двигаемся быстро, потом медленно, целуемся жестко, потом нежно. Его губы легонько сжимаются вокруг одного из сосков — покусываю парня за шею. Вздыхаем и стонем. Время от времени посматриваем друг на друга. Иногда отвожу глаза: его взгляд становится слишком интенсивным — мне не по силам.

В какой-то момент Эдвард меняет позицию — переворачивает меня на спину — и, когда опускается, кажется, будто его окутывает лунный плащ. Я обвиваю парня ногами, пришпориваю пятками. Ощущения бьют через край, и мой крик разносится по всему бескрайнему океану. Эдвард вскоре присоединяется, и его возгласы тоже теряются в море.

Мы наслаждаемся приятным послевкусием: нежно целуемся и, неспешно поглаживая друг друга, удовлетворенно вздыхаем. Ощущения удивительны. Грудь парня тяжело вздымается; он кладет голову мне на плечо, и я начинаю играть с его волосами. Спустя несколько минут ненадолго, только для того чтобы вытащить из-под нас верхнюю простыню, выпускает меня из объятий, а потом плотно, словно в кокон, заворачивает нас в нее. Снаружи продолжает шуметь океан, плещутся волны.

Когда в конце концов он поднимает голову и встречается со мной взглядом, то лукаво улыбается:

— Итак, стоило ли все это отложенного удовольствия?

Выгибаю спину и тихонько смеюсь, он хихикает следом.

— Эдвард, ты не казался мне тем, кто нуждается в подобном заверении.

— Обычно нет… — отвечает парень.

Теперь он уже больше похож на того уверенного человека, с которым я знакома.

— Просто... — большим пальцем обводит сосок; взгляд, безотрывно следовавший за мнимой линией, вдруг обращается ко мне, — ты молчишь.

Приподнимаю бровь:

— У тебя есть привычка вести после секса долгий глубокомысленный разговор?

Глаза Эдварда снова искрятся весельем:

— Ну, нет. Не глубокомысленный.

— А-а-а, понимаю, — киваю я. — Ты привык, чтобы девушки кричали: «Боже мой, боже мой, Эдвард! — взвизгиваю и обмахиваюсь воображаемым веером. — Эдвард Мейсен, это был лучший секс в моей жизни!»

Расхохотавшись, он закатывает глаза:

— Забудь.

Начинает отстраняться, но я, хихикнув, обхватываю руками его за шею, будто пленяю. На лоб парню падают несколько влажных прядей — он выглядит невинным и до смешного нелепым.

— Эдвард... это действительно был лучший секс в моей жизни. Лучше, чем я могла бы вообразить.

Как ни странно, но он ожидал вовсе не такого ответа: взгляд внезапно тускнеет, становится серьезным... непроницаемым.

— Отлично. Я рад.

Снова отодвигается, и на этот раз я его отпускаю. Вместо того, чтобы опустить голову мне на плечо, он кладет ее на подушку, и я теряюсь в догадках. Но недоумевать приходится недолго, потому что почти сразу Эдвард притягивает меня к себе и бережно укладывает на бок — так, чтобы моя голова оказалась у него на груди. Облегченно вздыхаю и, нежно обняв его, устраиваюсь поудобнее. Парень целует меня в макушку, проводит губами туда-сюда, и мы еще очень надолго задерживаемся в этой позе.

Все это время я изо всех сил стараюсь смотреть в будущее, потому что... это — всего лишь семидневный круиз. Нет, я не лгала и не преувеличивала, сказав Эдварду, что это был лучший секс в моей жизни. Но правда в том, что... если я не поведу себя осторожно, то превращу это в нечто большее.

На секундочку отнимаю голову от груди парня и проверяю телефон; удостоверившись, что сообщений нет, откидываюсь обратно.

— Все в порядке? — спрашивает он.

— Да.

— Отлично.

Его ответ звучит не как пустая банальность, в нем чувствуется смысл, и это — лишь одна из множества причин, из-за которых мне следует быть осторожной. Эдвард еще крепче прижимается губами к моей макушке, потом пальцем приподнимает мой подбородок — так, чтобы мы могли встретиться взглядами. Заговаривает не сразу. Но когда все же начинает, у меня появляется ощущение, что на самом деле хотел сказать что-то совершенно другое.

— Белла, какие у тебя планы на завтра?

— После того, как мы пришвартуемся в Сен-Мартене?

Кивает.

— Никаких, — улыбаюсь, — я вообще мало что планировала.

Эдвард снова кивает, и мне кажется, что хочет пояснить что-то не столько мне, сколько самому себе.

— Полагаю, ты была несколько перегружена дома, поэтому решила, что будешь... действовать по наитию и просто расслабишься в круизе.

Смотрю ему прямо в глаза.

— Да, Эдвард. Да. Именно так все и было.

— Я тоже не все планировал, — бормочет он, затем делает глубокий вдох и, снова улыбнувшись, решительно кивает, — но на завтра программа имелась. Если хочешь, присоединяйся. Предстоит поездка к другу на лодку.

— Заманчиво.

— Здорово. И хотя мне известно, что у тебя есть комната, думаю, будет намного лучше, если сегодня ты останешься у меня и немного отдохнешь. Ну, знаешь, вместо того чтобы снова надевать одежду и обыскивать в поисках твоей каюты весь корабль вплоть до самого трюма.

Хохочу:

— Ох, раньше ты всегда ходил самым коротким маршрутом, а теперь вдруг не знаешь корабль.

Глаза цвета морской волны искрятся; парень шаловливо хихикает:

— Я думаю только о твоем комфорте.

— Так заботливо, — хмыкаю. — И о том, чтобы я немного отдохнула, да?

— Ну, я сказал «немного», но не уточнил, насколько мало.

Его улыбка превращается во что-то гораздо более непристойное; вернувшиеся поддразнивания ослабляют напряжение, которое уже начало овладевать мной.

Со вздохом приподнимаюсь и, обняв парня за шею, приникаю к нему поцелуем; думаю о том, насколько легко было бы принять это за нечто большее... почти так же легко, как дышать.

— Эдвард, думаю, это — отличная идея.

Что скажете?