У меня есть теория, которая гласит:

Ничто не имеет значения, на самом деле.

Вы либо играете свою роль, либо нет.

Либо любите, либо нет.

Но вы существуете.

Вы выбираете.

И я выбираю одиночество.

Мой швейцар - один из двух человек, с которыми я охотно разговариваю по установленному порядку.

- Какова сегодня моя цитата, мисс Свон? - с усмешкой спрашивает он.

- Наша научная власть опередила нашу духовную власть. У нас есть управляемые ракеты и заблуждающиеся люди.

- Ага, - с благодарностью говорит он. - Мартин Лютер Кинг.

- Младший, - добавляю я. - До свидания, Билли.

Черный костюм, сине-серебристый в полоску галстук.

Бариста Келли принимает у него заказ, и мне не слышен ее ответ, но взгляд ее подсказывает мне, что возникла проблема.

Она что-то говорит, в то время как плечи его напряжены, а затем он вручает ей счет и отходит от кассы. Она, ошарашенно разинув рот, смотрит ему вслед. Но быстро спохватывается, и, когда спустя менее минуты он выходит через дверь, в руках у него виднеется стаканчик с кофе.

- Что хотел тот парень? - беспечно спрашиваю я, покупая бутылку воды, хотя у меня нет намерения пить.

Келли закатывает глаза, но ее коллега усмехается.

- Он пытался заплатить стодолларовой банкнотой. Она сказала, что у нас нет сдачи, и тогда он велел оставить ее себе.

Удивленная, я киваю, сохраняя этот кусочек информации в памяти.

- Вы когда-нибудь расценивали свое поведение как хищническое? - спрашивает доктор Коуп, и я задумываюсь, насколько трудно сохранять ей свой голос настолько нейтральным.

- Нет, - мой спокойный ответ.

Она хмурится, совсем чуть-чуть.

- Вы понимаете, что именно так оно может быть воспринято другими?

- Да.

Она ждет от меня продолжения, поэтому я говорю следующее:

- Мне надоело волноваться за других.

- Хм. Мнение других не имеет для вас значения?

- Больше нет.

Я чувствую, как она меняет позу, выпрямляясь. Вероятно, она думает: «Теперь мы чего-нибудь добьемся».

- А было время, когда имело?

- Конечно.

- И что заставило вас передумать?

- Ничего, - вздыхаю я.

- Вы уверены? - спрашивает она со скепсисом, как будто я ребенок, который просто сообщил «да, мама, я действительно убрала в своей комнате, могу я теперь, пожалуйста, пойти погулять?».

- Конечно, я уверена.

- Хм.

Она снова начинает писать. Интересно, она составляет список покупок или решает кроссворд? Безусловно, никто не может быть занимательным настолько, чтобы заслужить о себе такое количество каракулей.

- Что вы пишете?

- Вам важно, что я пишу? - многозначительно спрашивает она.

- Нет. Но мне любопытно.

- Вам любопытно? Звучит так, будто для вас это важно.

- Это не так. - Я пожимаю плечами. - Я могу быть любопытной, не испытывая интереса.

- Хорошо. Поговорим об этом.

Я ненавижу, когда она так поступает - как будто я импровизирующая актриса, которой нужна правильная постановка.

- Вы никогда не хотели узнать о чем-нибудь безо всяких на то причин?

- Что именно? - терпеливо спрашивает она.

- Все, что угодно. Но иногда, вот вы видите человека и просто чувствуете… просто чувствуете эту связь с ним и хотите… хотите лишь наблюдать за ним.

Она кивает так, будто понимает.

- Эта связь взаимна?

- Необязательно. Это неважно. Важно лишь то, что вы ее чувствуете. Вы видите человека на долю секунды, минуту и все, просто хотите… просто хотите узнать всё.

- Так это одержимость… узнать мистера Каллена?

- Нет, узнать о нем.

- Вам неинтересна его личность?

- Нет. - Я делаю паузу. - Да.

- Да?

- Возможно.

- Возможно?

- Сейчас это не имеет значения, - повторяю я. - Я не хищник. Я не собираюсь… мне просто любопытно.

Она кивает, смотря на часы.

- Ваша правда. Наше время истекло. Вернемся к этому на следующей неделе.

Я собираюсь уйти, когда она окликает меня по имени.

- Да?

- Пожалуйста, будьте осторожны.

Я улыбаюсь.

- Обязательно.

- Добрый день, мисс Свон, - зовет Билли, когда я подхожу ближе. - По слухам вам сегодня пришла посылка.

- Посылка?

Мне не приходят посылки.

- Да, мэм. Какова сегодня моя цитата?

- Волнение лучше утешать супом, - рассеянно отвечаю я, быстро воспроизводя в уме список людей, у которых бы возникла причина или побуждение послать мне этот сверток.

- Да? Каким?

- Не знаю. Это старинная еврейская пословица.

- Ее мог придумать кто угодно. Кто угодно мог это сказать. Сдаете позиции. Завтра я хочу услышать настоящую пословицу.

- Несомненно, Билли.

Спустя несколько минут я, задаваясь вопросами, кладу сверток на обеденный стол. Обратный адрес заставляет меня нервничать, но я все равно его открываю, разрывая ключом бумагу и зарываясь в клочки от пакета, пока не остаюсь в лужице белого.

Когда я вижу содержимое, что-то жжется у меня в груди, совсем легонечко.

Тень памяти достаточно остра, чтобы оглушить меня.

Через несколько мгновений я кладу сверток в шкаф и трачу оставшуюся часть вечера, прижимаясь к чернильным записям, угрожающим окрасить мою душу.

Идея преследования его начинает надоедать моему мозгу с возрастающей силой.

Я знаю его походку, его выражение бесконечной скуки, его привычку поцарапывать лоб, пока он разговаривает по телефону, и тот факт, что иногда он считает разумным заплатить за чашечку кофе сто долларов.

А что будет потом?

Каждое утро он выходит и садится в машину, которая отвозит его в жизнь. Его истинный день начинается с того, что приветствует его, когда он выходит из своего «линкольна», и я понятия не имею, что это может быть.

Это ненормально, - временами напоминает мне этическая сторона.

Это ненормально, но я смотрю, как его изящные длинные пальцы загибаются вокруг кофейной чашки, и в груди у меня ноет от чего-то… чего-то, что кажется мне подобным потребности.

Этих утренних интерлюдий мне уже не хватает. Мне нужно большее.

Иногда я забываю, как он выглядит. Мой мысленный взор видит прямой нос, сильный подбородок. Густую шевелюру и плечи с выправкой частной школы. Части, рассеянные от суммы, и он почти нереален.

А затем, в другие времена, я отлично его помню.

- Ах, - выдыхаю я в воздух, лежа на кровати, мои пальцы кружат вокруг клитора все сильнее и сильнее. В моих фантазиях ему не скучно, он отчаян. Прижимаясь ко мне, он стонет мое имя, дыша как загнанная скаковая лошадь, пока я сжимаю бедра вокруг его точеной талии.

- Белла, - рычал бы он. - Белла, Белла, Белла.

Я хочу, чтобы он был внутри меня.

Однажды утром это происходит:

Я наконец прикасаюсь к нему.

Скорее, он прикасается ко мне.

Скорее, он, выходя из кафе, врезается в меня, слишком спеша, к моему смятению. Мое разочарование вдвойне сильнее: во-первых, сегодня он пришел раньше, и это означает, что я упустила шанс понаблюдать за ним; а во-вторых, несколько капель его кофе падают на мои белые кроссовки.

- Простите, - рассеянно говорит он и проходит мимо, не обращая внимания на пятна, оставленные им на моей обуви, или на мои разрушенные им надежды.

Сегодня у меня больше нет причин сидеть в кафе, и я смотрю, как он уходит, нервно подергивая пальцами возле бедер.

Водитель открывает заднюю дверь «линкольна», с силой захлопывая ее и осматривая меня сверху донизу, когда его босс исчезает в глубине гладкой блестящей машины. Его взгляд задерживается на мне лишь на секунду, после чего он идет в сторону водительского места. Я уверена, что он запомнил мое лицо, на всякий случай. Я бы так и сделала.

Они уезжают.

Сегодня, говорят мне мои раздражительные пальцы.

Сегодня.

Когда лимузин сигнализирует о своем возвращении в трафик, я, лишь наполовину заинтересованная в том, чтобы оставаться неприметной для водителя Каллена, останавливаю такси и произношу слова, которые слышала только в повторных показах сериалов про копов из восьмидесятых.

- Следуйте за тем автомобилем.

Спасибо всем, кто откликнулся на призыв почитать! Остается надеяться, что вы не разбежитесь

ФОРУМ