Наши дни

Розали и Сет давно ушли, и моя дочь угомонилась. Я лежала в своей постели, уставившись в потолок, но у меня не было никаких шансов уснуть в ближайшем будущем. Я оставила жалюзи открытыми, чтобы впустить в комнату лунный свет. Когда мне неспокойно, лунный свет помогает. Я хорошо знаю это, потому что в моей комнате в квартире Эдварда не было жалюзей.

Я вздохнула, когда мой взгляд остановился на коробке на тумбочке. Даже мельчайшие детали возвращают к нему – как например мой любимый свет, при котором я люблю засыпать. Раньше это заставляло меня чувствовать себя слабой, теперь просто имеет смысл.

Я любила Эдварда глубоко и нетленно. Я любила его во всех отношениях, без ограничений, с невинностью, которая присуща молодости. Несмотря на то, как он мог называть меня, Эдвард вошел и стал моим всем: защитником, родителем, другом... моей любовью и моим сердцем.

Это естественно, что я не хочу раскрывать его секреты. Это нормально, что я хочу защитить его и представить в лучшем свете – лунном: мягком и приглушенном, легко воспринимаемом.

Он предупреждал меня так много раз.

-

3 октября 1989 – я бы хотела, чтобы каждый день был как прошлое воскресенье... но Эдвард сказал, что это невозможно. Я не в состоянии доказать, что он ошибается.

Насколько я помню, это была холодная осень. На моей памяти каждый день был серым и дождливым с брызгами оранжевых и желтых листьев, падающих с деревьев. Все это я наблюдала через окно из объятий Эдварда.

Мы лежали обнаженными, запутавшиеся друг в друге перед камином, и оранжевое пламя играло в его зеленых глазах, заставляло тени танцевать на нашей коже.

Мы медленно целовались, как будто у нас было все время мира, пока руки Эдварда ласкали каждый изгиб и впадинку. В конце концов, он обхватил пальцами мое бедро и положил его на свое, открывая меня огню и себе, потому что он опять был готов.

Его глаза не отрывались от моих, когда он вошел в меня.

- Боже, ты, - пробормотал он. - Твою мать.

Итак, мы трахались. Почему нет? Я знала, как выгнуть спину, чтобы заставить его хватать ртом воздух и закрыть глаза, и он знал какой темп установить, чтобы медленно дразнить меня и неуклонно вести меня выше, постепенно заставить потерять себя. Он знал тайные местечки, куда мне нравилось, чтобы меня целовали, и он делал это с открытыми глазами. Я перекатилась на него сверху и запустила руки в его волосы – дергая и заставляя его шипеть, когда моя грудь терлась о его обнаженную грудь. Меняя угол наклона моих бедер, шепча о том, что я чувствую, когда он трахает меня, я каждый раз заставляла Эдварда кончить. Мне нравилось смотреть, как его веки закрываются, а губы приоткрываются, нравилось смотреть на то, какие чувства я заставляю его переживать. И удовлетворенная, я прижималась к нему. Я целовала его в шею и пробегалась руками по груди, играла с его мягкими волосами, позволяя им успокаивать меня.

- Боже мой, моя маленькая всё. Ты..., - выдохнул он. - Ты... я...

Я перестала дышать в ожидании, что Эдвард закончит свою мысль.

Однако, он не закончил. Он просто запечатал незаконченное предложение поцелуем в лоб.

- Ты... уважаешь меня? - спросила я, когда он качал меня в своих руках, как в колыбели. Я была не в состоянии выкинуть из головы слова его матери.

- Что? - усмехнулся Эдвард.

- Ты. Уважаешь. Меня, - повторила я и потерлась носом о его нос и чмокнула его в губы. У меня есть инсайдерская информация о том, что ты... высоко ценишь меня.

- Белла, - начал он. Я снова ждала, но он ничего не добавил к моему имени.

- Я тебе нравлюсь, так? - спросила я.

- Ты зовешь меня... всё.

Эдвард улыбнулся, и мое сердце затрепетало. Я могла представить себе его улыбку, но была абсолютно уверена, что в те дни она появлялась все чаще и чаще.

- Мое всё, - пробормотал он. - Это большая разница.

Единственным адекватным ответом с моей стороны было прикоснуться губами к его губам, приоткрыть их и впустить его... и очень скоро мы оказались перед вероятностью того, чтобы потерять себя друг в друге снова. Не было сомнений к чему бы все пришло, поэтому я отстранилась.

Я не могла не отстраниться.

- Итак... уважение будет следующим естественным шагом? - спросила я, убирая волосы с его глаз.

- Белла.

- Я тоже высоко ценю тебя, Эдвард. И сильно... уважаю.

- Белла, - повторил он, держа меня за плечи, останавливая меня.

- Что?

- Я плох в этом.

- Позволю себе не согласиться, - сказала я, ерзая в месте нашего соприкосновения.

- Черт, Белла, - он отодвинул меня назад, заставляя сидеть смирно. - Ты, я... пожалуйста.

Я пристально смотрела ему в глаза, удивляясь, если любовь всегда так сложно обнаружить в себе, то я все больше уверялась, что любовь в первую очередь не нужно скрывать. Эдвард должно быть любит меня. Я была почти уверена в этом. Я прижалась своими бедрами к его бедрам, как будто хотела помешать ему встать и уйти и избежать этих эмоций.

Он провел руками по моим рукам, держал мои бедра. Я ждала. Он вздохнул.

- Ты значишь для меня больше, чем кто-либо во всем свете, Белла... и вовлечь тебя в это. Во все это... я клянусь, что никогда бы не сделал этого. И потом, с тем, кто мне небезразличен, с тобой...

Как я и боялась, он сел.

- Не уходи, - выдохнула я.

Он не ушел. Вместо этого он обнял меня, прижал мою голову к своей груди.

- Я знаю, что ты ищешь, Белла, и я не могу тебе этого дать, - пробормотал он.

- Никогда? Я имею ввиду, что я даже не знаю, что ищу, - возразила я. Однако, это была ложь. Я очень хорошо знала и нашла в себе мужество продолжить. - Я просто хочу услышать, что ты... любишь.

Тело Эдварда напряглось, он закрыл глаза и сильно прикусил губу, что я была уверена, что почувствую вкус крови, если поцелую его.

- Послушай меня, Белла. Все, в чем я могу быть уверен, это здесь и сейчас. Следующая неделя, две недели, два месяца... О тебе позаботятся, если хочешь, но я не могу гарантировать больше, чем это. Я не очень хорош для любого, и меньше всего для тебя.

Я отодвинулась от его груди и попыталась вырваться из его объятий, но Эдвард крепко держал меня.

- Как ты можешь говорить такое? - с жаром произнесла я. - Это... это действительно хорошо. Правда, правда хорошо.

- Ты делаешь все лучше, Белла... А я все рушу.

Дождь стучал в окна. Угли потрескивали в камине.

- В этом нет смысла.

- Я знаю... и это несправедливо. Впустить тебя в мою жизнь, позволить этому случиться... это самая эгоистичная вещь, которую я когда-либо делал. Это говорит о чертовски многом. - Эдвард покачал головой, но я заставила его посмотреть на меня.

- Эгоистичная? Я хочу этого. Я хочу тебя. Ты хоть представляешь как удивительно... это для меня?

Эдвард, казалось, улыбнулся против воли, он убрал мою руку и держал ее в своей. - Сейчас все удивительно. Сейчас, черт, все хорошо. Не сомневайся в том, что ты сделала. Никогда. Но так не будет вечно, Белла.

- Почему?

- Я не оставлю все так, и не буду... не с тобой. Я не заманю тебя в ловушку, из всех людей... только не в этом. Безумие закончится на мне. Я решил так давным давно.

- Ты кто, типа, доктор Джекилл? - спросила я, нервно рассмеявшись и ненавидя себя за это.

- Я не шучу. Если я пойму, что это приближается, что я влюб... Я не хочу, чтобы ты была здесь.

Его слова рвали мне грудь.

- Я не нужна тебе?

- Я хочу для тебя большего. Всё, для моего всего. Хотелось бы, чтобы это был я. - Его глаза выглядели, как стеклянный зеленый огонь, зажженный пламенем моего сердца.

- Ты – лучше. Ты можешь быть тем человеком, - тихо спорила я, желая, чтобы это было правдой. Никогда не будет никого другого. В этом я была уверена.

- Я даже близко не подхожу, Белла.

- Для меня ты лучший, - молила я, чтобы он согласился.

- Нет.

Я поцеловала его. - Да.

- Белла, шшш, - шикнул он и поцеловал меня в ответ.

Я обвила его ногами, когда села ему на колени. Эдвард ходил голым примерно в течение месяца, но тем днем, впервые, он казался обнаженным, и льнул ко мне, когда я пыталась не замечать трещины, потоками распространявшиеся по моему сердцу – сердцу, которое открыто любило и умирало, в то время, когда его отвергли.

- Боже, Эдвард, - пробормотала я, сместившись, он поднялся.

- У нас есть сейчас, и оно прекрасно, Белла, - настаивал он.

Оно было прекрасным... мы обменивались идеальными прикосновениями, поцелуями и проводили дни за написанием и чтением. Я слушала, как альбом Эдварда обретал форму, становился более ясным и определенным с каждым часом, который мы проводили вместе. Каждый день мы рассматривали, как подарок.

- Ты написала это? - спросил Эдвард однажды утром, когда я вышла из душа и нашла его в моей кровати, с одной из моих записных книжек на коленях.

- Ты читал ее? - сглотнула я.

- Она была открыта.

- Не могу поверить, что ты читал... это.

Я выстроила историю вокруг, ну, секса. Она не обязательно была обо мне и Эдварде, но чувства, как физические, так и эмоциональные, были те же. Это была история, которая шла от сердца; что-то, купающееся в солнечном свете, скольжение кожи о кожу – трагедия в десяти тысячах слов.

Не могла не заметить, что Эдварду, кажется, правда понравилось. Я отвернулась, внезапно почувствовав себя неловко из-за того, что нахожусь в одном полотенце, мои щеки горели.

- Ты чертовски удивительная, - сказал он, притягивая меня на себя. Я не могла смотреть на него и спрятала лицо у него на груди.

- Ты не должен читать вещи других людей, - спорила я.

- Для тебя это было также? - спросил он, и его руки нашли дорогу под полотенце, на лице его была неудержимая улыбка. - Для тебя это было также, как ты написала?

- А для тебя это было не так? - спросила я и ахнула, когда его пальцы нашли путь внутрь.

- Я никогда не мог написать так, - удалось сказать ему, прежде чем его губы заявили права на мои, его пальцы дразнили мой сосок, и его колено раздвинуло мои бедра. - Но ты можешь. Ты... трахни меня, - хмыкнул он и вошел в меня.

- Поразительно... захватывающе... красиво, - Эдвард высказывал прилигательные с каждым толчком.

Страницы исчезли из моей записной книжки, но кого это волновало? Мы парили, трахались, и я сделала вид, что его слова предостережения были только сном... пока не явилась Элис и не вернула меня на землю.

-

Наши дни

Настолько насколько я ненавидела Элис в самом начале, настолько она помогла мне в конце. В конце концов, мы расположили к себе друг друга. А как могло быть иначе? Мы обе учитывали интересы Эдварда. Оказалось, что Элис стала заботиться обо мне также, как об Эдварде. Я не могу представить, как нелегко сохранять нейтралитет между двумя сторонами, но она это сделала. Не только со мной, но также и с Джаспером. Элис удивительная... и беспощадная. Я многим ей обязана.

Можно ли было поставить Эдварду точный диагноз осенью 1989 года? Не уверена, даже сегодня. Ему так много раз ставили ошибочный диагноз, что он не утруждался объяснить мне названия. К тому времени он был человеком настроения – и не стал бы оставлять без внимания, как случайную болезнь.

Я знаю, он дал зарок не употреблять медицинские препараты – как в конце концов мне сказала Элис. Препараты, которые были доступны в то время, заставляли его чувствовать себя мертвым внутри. Они забрали всю радость из его жизни и заменили взлеты и падения на бесконечные, мрачные и непродуктивные месяцы. Они держали его от края пропасти, но погрузили во тьму.

Однако, я не понимала. Вы не можете понять, пока не пройдете через это не понаслышке.

Эдвард боролся с того момента, как увидел меня в том переулке. Возможно, ему нужно было оставить меня в оплаченном гостиничном номере и обеспечить содержание. Это изменило бы мою жизнь и спасло сердце. Если бы он оставил меня одну, я бы никогда не узнала, насколько сильно мое сердце может любить. Я бы никогда не узнала, как глубоко его можно ранить.

Я благодарна, что он не отпустил меня. Я вынесу боль. Я думаю, он согласится. Вообще-то, я знаю, что согласится.


10 сентября 1988 – О мой бог, что я делаю?


Поскольку не было никакого дорожного движения в этот час ночи, поездка в квартиру Эдварда была быстрой. Эдвард был тих. Он смотрел в окно, как будто пытался решить неисчислымие проблемы в своем отражении.

- Гм, - выдохнула я, ища, что сказать.

- У меня есть комната для гостей, - объяснил он своему окну.

- Правильно, - согласилась я.

Я бы осталась в его спальне.

- Остальные твои вещи? - спросил Эдвард, его глаза окинули рюкзак у моих ног.

- У аппарата для чтения микрофишей.

- Конечно. Я утром пошлю Эммета, - пробормотал Эдвард и вернулся к решению сложных математических уравнений, глядя в окно.

- Он не попадет в библиотеку без идентификационной карточки Нью-Йоркского университета, - предупредила я.

Эдвард не прикоснулся ко мне, когда я выбиралась из машины у его дома. Он не признавал меня, когда мы ждали лифт, и в лифте, он смотрел на свои ноги, а не на наши отражения в стеклянных стенах. Я, конечно, поглядывала на него. Руки сжаты в кулаки, челюсти крепко сжаты, Эдвард выглядел так, как будто хотел ударить что-то.

Я должна была испугаться, но не испугалась.

Вместо того, чтобы вжаться в угол, у меня было желание обнять его. Я имею ввиду, у него были круги под глазами и плечи опущены, он прислонился к стене за поддержкой. Хотя, казалось, что у него был Эммет в полном распоряжении, у него была группа и менеджеры, и я только что видела, как тысячи людей падали к его ногам, здесь, в лифте со мной, Эдвард был очень одинок. Это не устраивало его; это не работало. Ему нужно было больше. Я могла быть большим. Так? Может быть?

Может быть.

Я изучила себя в зеркале, удивляясь, могла ли я быть тем большим; пытаясь понять, была ли я настолько тощей, как говорил Эдвард. Я всегда была худой, но возможно, скулы не всегда так выдавались, и глаза не всегда были такими большими. Я не могла решить.

Я не обняла его.

Вместо этого, я последовала за Эдвардом по коридору и ждала, пока он возился с замками и потянулся, чтобы включить свет, и затем, я застенчиво последовала за ним в квартиру, затаив дыхание. Его квартира была более старомодной и богатой, чем я могла себе представить, но от высоких потолков, сияющих полов и огромных окон, наполненных лунным светом захватывало дух. Большой, черный рояль мерцал в полумраке.

Я чуть не споткнулась о мешок, переполненный мятой, грязной одеждой, который был отброшен в сторону от двери.

Эдвард неловко стоял в фойе, все еще не смотрел на меня.

- Это на самом деле очень... мило, - пробормотала я.

- Это не мило. Это просто человечно. Никогда не позволяй себе делать что-то такое же... глупое, снова без...

- Глупое? - потребовала я, опешив. - Глупое? Знаешь, не у каждое есть дом-пентхаус.

- У тебя есть я, Белла. Нет никакой нужды жить в чертовой библиотеке. У тебя есть я.

- Что это вообще значит?

- Я не знаю. Идем.

Не говоря ни слова, даже не взглянув в моем направлении, Эдвард шагал по длинному коридору и включал свет, пока шел. Комната, в которую он меня привел, была больше моей спальни дома, черт, она была больше всего моего дома. Одна стена полностью состояла из огромного окна, а у другой, стояла огромная кровать с кованой железной спинкой.

- Эта подойдет? - спросил он, отходя в сторону, чтобы пропустить меня и не прикоснуться ко мне.

- Хм...

- Ванная там по коридору.

- Хорошо. - Я могла пользоваться ванной.

- И кухня, и кабинет, и библиотека... ты можешь пользоваться всем и считать своим.

- Это определенно не мое, - сказала я, пытаясь все осознать.

Я сделала пару шажков по комнате и села на кровать. Эдвард фактически попятился назад в холл.

- Уже поздно, - сказал он, пристально глядя на ботинки.

- Или рано, - предложила я.

- У тебя нет... ничего.

- По сравнению с тобой.

- Ты даже не представляешь себе, Белла. Жди здесь.

Эдвард вернулся через пять минут с аккуратно сложенной футболкой, халатом и бутылкой шампуня. Он в нерешительности остановился у двери, как будто у невидимого барьера, но, наконец, переступил порог и положил вещи рядом со мной на кровати. - В ванной уже есть мыло и полотенца. Я проверил.

- Гм, спасибо.

Эдвард сунул руки в карманы.

- Тогда спокойной ночи? - пробормотал он, что прозвучало почти как вопрос, покачиваясь на каблуках.

Он был достаточно близко, что я могла протянуть руку и дотронуться до него. Я не сделала этого.

- Да, конечно. Спокойной ночи... Эдвард.

Той ночью я приняла первый свой настоящий душ почти за месяц, не забывая ни на секунду, что я была голой в квартире Эдварда-гребаного-Каллена. Мое тело все время покалывало, вероятно скорее из-за массажной насадки душа, а не из-за моего воображения... Я представила, что мои руки, это его руки. Я специально оставила дверь незапертой, просто на случай, если ему понадобится срочно воспользоваться гостевой ванной.

Этого не произошло.

Вместо этого, я была очень одинока, когда насухо вытиралась полотенцем и развернула оставленную мне Эдвардом футболку. Мои руки немедленно начали дрожать. Это была футболка Specials. Знаете, та футболка Specials, которую Эдвард носил, когда мы впервые встретились. Это должно что-то значить, так? Что это, черт возьми, значит? Я мозги сломала, пытаясь это понять, когда на цыпочках возвращалась в свою комнату, совершенно голая, за исключением этого тонкого, хлопкового прикрытия.

Он трахнул мои мозги этой футболкой.

Само собой разумеется я мало спала той ночью. Я лежала в темноте и смотрела на полоску света из-под двери спальни. Я интересовалась и едва надеялась, что Эдвард удивит меня. Не удивил. Каждый раз, когда я ворочалась, я чувствовала, как мягкий хлопок трется о мои соски. Он хотел, чтобы я это чувствовала. Возможно. Может быть.

Я наконец прошлепала к окну и смотрела на черную пустоту Центрального Парка и многоэтажки Вестсайда. Все, как внутри, так и снаружи, казалось затихло, за исключением моего разума. Поддавшись импульсу, я порылась в своем рюкзаке и писала всю оставшуюся ночь напролет.

-

Я взяла коробку с тумбочки и начала перебирать небольшие записные книжки, и, наконец, нашла ту, которую искала. Она была более потрепаной, чем остальные. Мои руки тряслись, когда я нашла страницу. Я провела пальцем по собственныму почерку. Он почти неузнаваем. Я так больше не пишу. Трудно поверить, что я тот же самый человек, который сидел на подоконнике, одетый только в футболку, пишущий только под светом звезд.

Я однажды слышала, что все клетки нашего организма обновляются каждые семь лет. Я не знаю, правда ли это, но если это так, то это значит, что ни одной клеточки не осталось от той девочки, которая писала этот дневник. Ни единой клеточки моего организма не существовало тогда – это только воспоминания, эфир в воздухе.

Записная книжка была у меня в руках – это моя связь с прошлым. Вот почему эта коробка и ее содержимое так важны. Как Розали могла подумать, чтобы я избавилась от этого? Отказалась от него? Отказалась от моего сердца?

Глаза слезились, когда я читала свои записи.

Сегодня Эдвард Каллен нашел меня в толпе. Он услышал мой голос и когда увидел меня, попросил Эммета привести меня к нему. Эдвард сказал, что беспокоился за меня, и сегодня он позволил мне спать у него дома. Я никогда не думала, что ему не все равно. Ему не все равно.

Прямо сейчас я сижу над Манхэттеном, одетая только в его футболку, и хочу только его руки.

Однако, я все еще не могу его понять. Иногда я думаю, что он просто милый со мной, иногда я думаю, что он хочет порвать меня на куски, и малую толику времени, я думаю, что он хочет меня так же, как я хочу его.

Должно быть я навоображала это себе.

Он был зол сегодня и иногда держал меня за руку, но я знаю, что это ничего не значит. Джейк и Сет оба держали меня за руку тоже. Хотя я совершенно уверена, что Эдвард не гей...

Мне удалось улыбнуться, даже со слезами на глазах. Эдвард определенно не был геем. И сегодня я с ясностью понимаю, что Эдвард хотел меня больше, чем я могла себе представить.

Фактически, я полагаю, что он любил меня, даже тогда. Не могу сказать, что любила Эдварда в тот момент. Меня тянуло к нему, одержимая знаменитостью, и остро нуждающаяся в родителе. Эта последняя часть, конечно, особо сложный вопрос.

-

Когда я проснулась тем утром, я не удивилась тому, где оказалась, я не попалась в ловушку мечтательного неверия. Я без сомнения знала, что я была полуодетая в квартире Эдварда. Яркий солнечный свет лился сквозь окна, падал на меня и помогал прояснить вещи, и большая кровать и два моих рюкзака.

Два моих рюкзака?

Рюкзак, который я спрятала в библиотеке, теперь стоял у моей кровати.

Он был в моей комнате. Боже, почему и когда я заснула?

Эдвард уже встал, когда я зашла на кухню. Он сидел за столом с чашкой кофе в одной руке и зажженной сигаретой в другой.

Я не могла не нахмуриться. Моя мама была курильщиком. Запах табака сводил меня с ума. Эдвард немедленно погасил сигарету в пепельнице. Я выдохнула.

- Серьезно, ты у всех читаешь мысли, или только мои? - спросила я.

Он моргнул, но не ответил.

- Спасибо, что принес мои вещи.

- Это Эммет.

- Тогда спасибо Эммету.

- Ты хорошо спала? - спросил он, наконец, тайком посмотрев на меня. Он устроился в кресле и выглядел более расслабленным.

- Было время, когда мне трудно было спать совсем, - призналась я. - Но у меня есть... рюкзак был... здесь, понимаешь?

- Я не хочу, чтобы ты бегала по квартире... в одной футболке.

- Дело в этой футболке?

Я хлопнула себя по лбу. Я не должна была это говорить.

- Прости? - еще один пытливый взгляд от Эдварда, и мое сердце пропустило удар.

Я почувствовала, как щеки снова стали гореть. Я была безнадежной дурой.

- С тех пор как мы встретились? - удалось прошептать мне.

Эдвард отодвинул свой стул от стола и постучал пальцами по подлокотнику. - Эта футболка Джаспера. Она... маленькая. Я думал... она подойтет... тебе.. лучше.

Мое настроение упало. Я носила футболку Джаспера Уитлока из соображений удобства.

- Хочешь поесть? - спросил он. - Тут немного, но я попросил Эммета принести немного порезанных фруктов и кофе вместе с твоей сумкой.

- Гм, да. Конечно.

Я скользнула на сиденье за столом напротив Эдварда, и он толкнул большой контейнер с фруктовым салатом в моем направлении. Это были преимущественно дыни. Я ненавидела дыни, но я не хотела, чтобы Эдвард снова стал твердить про мой вес.

- Спасибо, что позволил мне остаться прошлой ночью, - сказала я, принуждая себя проглотить кусок безвкусной, наполовину спелой дыни.

- Прошлой ночью? - спросил он.

- Или утром, технически, я полагаю. - Прежде чем я смогла закончить предложение, я была охвачена напряжением, которое волнами стало распространяться от Эдварда.

- Ты же не думаешь, что я собираюсь позволить тебе вернуться жить на улицу!

- Позволить мне? - кашлянула я, пытаясь проглотить эту чертову дыню.

- Позволить, - согласился он.

- Ты не будешь позволять мне делать что-нибудь, Эдвард. Я не была "на улице”. - Я пошла дальше и изобразила в воздухе кавычки. Что он о себе думает?

- Комната с аппаратом для микрофильмов в библиотеке не дом.

- Микрофишей, - прошипела я. Мужчины, что, никогда не делали никаких исследований?

После такого обмена репликами, меня осчастливили исполнением одного из моих желаний тем утром: Эдвард, наконец-то, посмотрел на меня дольше, чем одну секунду. Или, более точно, пристально смотрел на меня. Мы смотрели друг на друга. Я была зла, смущена и мне определенно не нравилось, когда Эдвард включал режим странного папы. У меня никогда не было настоящего отца, и я, конечно, не искала такого в лице Эдварда Каллена.

- Белла, - вздохнул он. - Только не говори мне, что хочешь жить так.

Я искренне не могла понять, почему я спорила. Он был прав. Я не хотела оставаться в библиотеке и лгать друзьям.

- Я уезжаю завтра. Это место освободится, - объяснил он.

Всего шесть слов, а он как будто ударил меня в живот. Я могла остаться здесь, потому что он уезжает. Он не хотел остаться со мной. Футболка ничего не значила. Он заботился... но не так, как мне бы хотелось.

- Обещай, что останешься, - спросил он. - Я не могу уехать, думая, что ты будешь спать у аппарата для микрофишей.

- Я могла бы платить аредную плату.

- Черта с два, могла бы ты.

- Я тебе не объект для благотворительности, или, не знаю... не содержанка.

Эдвард покачал головой и закрыл глаза. - Последний альбом... ты не поняла, Белла, не так ли? Это последнее, что я могу сделать. Никакой аренды. Никакой экономии на еде с данного момента. У тебя будет материальное содержание.

- Я сама могу платить за еду, - буркнула я.

Эдвард поднял брови, и его глаза прошлись по моему телу. - Я не знаю, что ты можешь.

Я вздрогнула и сложила руки на груди. - Я буду есть, сэр, - проворчала я. - Обещаю. - Однако, я не стала больше принуждать себя есть отвратительную дыню. Ради бога, он не может говорить мне, что есть.

- Теперь, когда мы прояснили это, ты бы не хотела позвонить своей подруге, - упомянул Эдвард, делая еще глоток кофе, уставившись на точку над моей головой.

- Подруге?

- Эммет упомянул о ней сегодня утром, - он отвернулся в окно.

- Розали? - догадалась я.

Эдвард пожал плечами.

- Ты можешь воспользоваться телефоном в библиотеке.

-

Телефонный звонок начался с возбужденных криков Розали, затем она взяла с меня обещание, что я не буду больше держать от нее секретов, никогда, и кончилось все тем, что она потребовала детали.

- Он хорош в постели, так?

Эдвард гораздо лучше, чем просто "хорош” в постели, но я об этом еще не знала. В любом случае, я ей бы не сказала.

- Все совсем не так, - объяснила я.

- Он не хорош? Правда?

- Он хорош... я уверена, но мы не... ты понимаешь.

- Если он не хочет секса, тогда, чем вы с ним занимались? Интерьер украшали? В карты играли? Вязали?

- Он, я не знаю... заботливый.

- Что это значит?

- Я не знаю, - призналась я. - Может быть он просто милый.

- Его охранник милый, - хихикнула она.

- Эммет? - спросила я.

- Он вернулся после того, как забрал тебя. Я спросила его, куда он увел тебя. Знаешь, что он сказал?

- Гм, нет.

- Он сказал, что "Эдвард флиртует с проблемой”, - ответила Розали, используя глубокий, искусственный голос Эммета.

Я рассмеялась. Эммет был забавным.

- Затем он сказал, что присмотрит за тобой и убедится, что ты позвонишь.

- Эммет хорош, как охранник. С ним чувствуешь себя в безопасности.

- А с Эдвардом Калленом не чувствуешь себя... в безопасности?

- С Эдвардом я чувствую себя смущенной.

-

Я положила записную книжку обратно в коробку. Эдвард мог быть источником такого количества замешательства, что его хватило бы больше, чем на жизнь. Даже когда я была уверена, что поняла его, что-то менялось, и все возвращалось на круги своя.

В конце концов, я приняла все, что Эдвард пытался сказать мне с самого начала. Я поняла, что он чувствовал себя обязанным помочь мне. Я знала, что его тянет ко мне, и что он любит меня вопреки себе, даже вопреки собственному суждению.

Я узнала, что значит быть психически и эмоционально несбатильным... чувствовать себя бессильным, когда настроение берет над тобой верх. Я никогда не прощу такие действия, но я сказала себе, что понимаю.

Что бы ни произошло, Эдвард Каллен жил согласно своим принципам... которые пытался объяснить мне тем дождливым, осенним днем. Он будет жить и умрет вместе со своей нестабильностью, и он будет стараться никого не втянуть в это болото.

Наконец, потеряв больше, чем ожидала, я поверила ему на слово. Я двинулась дальше. Я оставила его позади. Я взяла все, что он дал мне: любую возможность, все похвалы, и использовала это, чтобы жить полной и усешной жизнью.

Мне следовало знать, что Эдвард полон сюрпризов. Также как я устроилась на новом месте, убежденная, что смогу двигаться дальше, он снова раскачивал лодку.


9 сентября 1998: горькое разочарование.

В тот год я удержала себя от того, чтобы послать открытку с днем рождения Эсми Каллен. Эдвард послушно перестал мне посылать посылки. Я не получила от него даже клочок бумаги за девять месяцев; меньшее, что я могла сделать – ответить взаимностью. Хотя это не означало, что я не думала об Эсми. Напротив, я беспокоилась, что она будет скучать по моим письмам. Если бы я прислушалась к своим чувствам, я бы обратила внимание на ошибочное опасение, что Эдвард заметил бы отсутствие моей открытки тоже.

Мои опасения явно были ошибочны. Не было никаких предзнаменований вообще.

В день шестидесятишестилетия Эсми Каллен, я рано закончила работать и села сАрнольдом Палмером и моим тайным увлечением. (сидела читала журнал - пп)

Сет думал, что был забавным, когда купил Розали и мне подписку на журнал US на наши дни рождения. Ему нравилось называть нас тайными девушками-группи – конечно, когда Ройс и Тайлер не слышали. Только Сету могло сойти с рук подобное. Это не укрылось от его внимания, что я религиозно листала журнал каждую пятницу.

Ничего не могла с собой поделать. Я любила журнал US. Глупый журнал о сплетнях был моим любимым способом уйти в мир, с которым я заигрывала почти десять лет назад, мир, с которым я была на короткой ноге теперь на моих условиях.

Руководитель по кастингу только что проинформировал меня, что с Дэниелом Дэй Льюисом велись серьезные переговоры на ведущую роль в экранизации моего романа. Эта сюрреалистическая информация заставила меня нелепо хохотать. Я отчаянно хотела увидеть Льюиса и его актерский метод, и надеялась, что он останется в образе в течение месяцев съемок моей книги.

В ту пятницу я перелистывала маленький журнал, мысленно сравнивая каждую актрису, на которую я наталкивалась, с мистером Льюисом. От чего я хихикала только громче.

Журнал US не суть этих воспоминаний, как и мой первый фильм. Смысл в том, что Розали и Сет знали о моей привычке, и мне не нужно было даже им звонить, они и так знали.

Они нашли меня в шоке. Я была вся в слезах, погруженная в эмоции, чтобы рассердиться или выбросить журнал. Я сидела там, читала и перечитывала маленькую заметку, пока слова не стали расплываться у меня перед глазами и бессмысленно танцевать на странице.

Я обыскала коробку и нашла страницу, которую я вырвала из журнала в тот день. Заметка была в разделе "Между прочим”, рядом с новостями о других звездах, которые не заслуживали полной колонки.

Бывший фронтмен Мейсенов, Эдвард Каллен, связал себя узами брака с культовой певицей Кейт Денали, в закрытой церемонии в ее родном городе Хэмпшир, Англия. Пока нет никаких деталей относительно того, какой континет новоиспеченная пара назовет своим домом.

Розали добралась до моего дома первой.

- Белла, ты в порядке?

- С чего это мне быть в порядке, Розали? - безжизненно ответила я.

Моя подруга села рядом со мной на диване, взяла журнал из рук и закрыла его.

- Не прячься от меня, Белла, - проинформировала она. Я слышала, как она таким же тоном разговаривала со своими детьми, когда они пытались стащить печенье из кухни.

- Я не прячусь, я здесь, - ответила я также раздражительно, как Джулия и Сэмми.

- Ты знаешь о чем я, - настаивала она и обняла меня рукой за плечи.

- Ты знала? - спросила я, листая красочные страницы, чтобы снова найти заметку, фиксируясь на словах, пытаясь понять где скрыта шутка.

- Откуда мне знать? Я думала, твой агент может кое-что объяснить.

- Элис? - спросила я и отвела взгляд от журнала и наконец посмотрела на подругу.

Розали укоризненно подняла брови. - Скажи мне, что они до сих пор не общаются, - потребовала она.

- Мы не говорим о... нем, - сглотнула я.

Сет вломился в заднюю дверь. - Ты видела это? - спросил он, затаив дыхание, как будто бежал всю дорогу до моего дома. Я спросила его о том дне – он на самом деле бежал. Он самый лучший друг, которого может иметь девушка.

- Она видела, - ответила Розали.

Я освободилась от жалости к себе, чтобы заметить, что Роуз и Сет принесли свои копии журнала US. Смех клокотал в глубине, и я не могла не чувствовать присутствие чего-то маниакального. Сет начал совершать набеги на шкафчики, и внезапно, показалось, как будто мне снова шестнадцать... за исключением того, что он не искал ликер, чтобы отпраздновать, что Эдвард написал мне письмо, а потому, что Эдвард только что женился.

Женился.

Мои глаза наполнились слезами. Когда мне было шестнадцать, я никогда не думала, что буду в таком положении: успешная, любимая, помолвленная с удивительным человеком... и расстроенная из-за того, что Эдвард Каллен только что женился на другой женщине.

Расстроенная?

Расстроенная – это сильное преуменьшение.

Я чувствовала, как слезы текли по моим щекам.

- О, детка, - ворковала Роуз, обнимая меня.

Я рухнула на нее. Моя грудь вздымалась, и голос хрипел. Я закрыла глаза, и мы с Розали вместе покачивались. Он сказал мне, что не может... Он говорил, что я значу для него больше, чем кто-либо другой, и все же не может связать себя обязательствами со мной. Он лгал.

Он лгал.

Он сказал, что никогда не женится, и что никогда не будет делить себя ни с кем, как он делал это со мной. Это должна была быть я. Я должна была быть всем.

- Белла, ты же знаешь, что ты лучше, - сказал Сет, и я слышала, как гремела бутылка и стаканы на журнальном столике.

Я заплакала сильнее.

Это не должно иметь никакого значения. Я была обручена. Я была влюблена. Тайлер Кроули был самым удивительным человеком, которого я когда-либо встречала (кроме Эдварда), и он очень любил меня. Он сделает ради меня все. У него планы на нашу совместную жизнь, планы на семью. Он единственный человек, которому я рискнула объяснить ту часть моей жизни... включающую трудности.

Но новости о браке Эдварда имели значение. Огромное.

Я опрокинула спиртное, которое Сет налил мне, и оно согрело горло на пути вниз. Впервые за годы я чувствовала себя совершенно опустошенной.

Сет, казалось, предвидел необходимость. Он подал бокалы каждому. Боже, я люблю его.

- Ублюдок, да? - спросил он, убирая журнал из моего поля зрения.

- Этот засранец полон дерьма, понимаешь? - фыркнула Роуз.

- Я знаю, его гладкие эмо-пассажи просто куча дерьма, - ворчал Сет, прежде чем опрокинуть свой бокал.

- О, я слишком испорчена для брака, - прохрипела Роуз глубоким, тихим шепотом, хватаясь за сердце. Сет хмыкнул, пока не увидел меня.

- Я знаю, это причиняет острую боль, Белл. Но ты вышла свободной и чистой. Мы должны почтить минутой молчания Кейт Денали.

Слова Сета попали в точку. Они жалили, потому что журнал US сделал их более очевидными, чем я полагала, но я не была ни свободной, ни чистой.

Мне потребовалось менее недели, чтобы разорвать помолвку с Тайлером. Я обманывала себя. Он заслуживал лучшего.

Тайлер Кроули в конце концов женился. Мы иногда пересекались на ниве публицистики. У него трое детей, все выглядят его точной копией. Он счастлив, и я рада, что сделала все так, как сделала.

-

Наши дни

Во мне пробудилась бурная активность. Моя дочь бегала по дому возбужденно, выбирая куклы, видеоигры и разную одежду, на случай если ветер переменится.

Наконец, полностью упаковавшись, она села завтракать.

- Ты все собрала, Малышка? - хихикнула я и взяла чашку кофе. Это только частично была шутка о размере ее сумки, но моя дочь имела такую маленькую особенность. Она имела тенденцию терять присутствие духа, если у нее не было с собой зубной пасты из дома. Замена, даже той же марки, не проходила. Даже ребенком, она никогда не цеплялась за любой знакомый предмет или соску – ей нужно было прикосновение. Она жаждала этой родительской связи. Теперь ей нужна зубная паста.

- У меня есть зубная паста, мамочка, - сказала она, драматично закатывая глаза.

- И твоя пижама и запасная пара трусиков, на всякий случай? - спросила я.

Конечно, прошло уже почти два года со времени ее последней случайности. Она покачала головой, как будто я дохлый номер.

- У меня там тоже есть вещи, мамочка, - сказала она. Конечно, она права.

- Ну, тогда повеселись, - сказала я и крепко ее обняла, она быстро вывернулась из моего объятия.

- Я вернусь завтра вечером! Я недолго буду отсутствовать.

- Я знаю.

Знаю. Я просила об этом на этот раз в одиночестве. Клаксон автомобиля раздался на улице.

- Он здесь! - поприветствовала она.

Я стиснула зубы. Я ему сто раз говорила выходить из машины. Он сказал, что в этом случае, занимает гораздо больше времени вывести ее из дома. А я сказала, что не хочу выработать у нее привычку бежать к машине мужчины, как только он подаст сигнал. Он сказал, что не мне об этом говорить.

Мы можем бесконечно обсуждать это.

- Увидимся завтра, мамочка!

Я уловила легкий блеск в ее карих глазах, когда она взяла свою сумку.

- Детка? - спросила я, использую родительский тон, который на полпути останавливал ребенка.

- Да, мамочка?

- Ты знаешь, что можешь просить меня о чем угодно, так?

- Я знаю, мама.

- Тогда ты знаешь, что тебе не нужно идти с папой и просить, так?

Она знала. Смотрела на свои ноги. Я вздохнула. Моей целью было не дать ей чувствовать себя виноватой.

- Ты папу тоже можешь просить о чем угодно.

- Он просто сказал мне спросить у тебя, - сказала она со смущенной улыбкой.

- Твой папа – умный человек, - сказала я от чистого сердца.

Я помахала нашей дочери, когда она спускалась по ступенькам к ждущей ее машине.