Вот и все. После этого все быстро закрутилось, как песок сквозь пальцы после долгого дня на пляже. Эдвард ушел в свою комнату и закрыл за собой дверь. Напуганная и ошеломленная, я оставила его в покое. Таблоиды, с презрением отвергнутые рассерженной и загадочной рок-звездой и соблазнительно мокрым соском, разразились историями.

Они нашли людей, готовых рассказать полуправду.

"Близкое знакомство Эдварда Каллена с 16-летней Милашкой.”

"Девочка, которая развалила группу.”

"Рок-бунтарь и катастрофа в звукозаписывающей студии: бездомный подросток спасает его.”

На следующий день я была окружена, когда пыталась попасть в класс. Я проталкивалась сквозь лагерь прессы, которая расположилась у нашего дома, меня снова захватили и затолкали. Вопросы сыпались на меня с разных сторон.

Я старалась не расплакаться, оставаться сильной и спокойной, когда проталкивалась скозь прессу, и прохожие останавливались, чтобы посмотреть на сборище, и ребята из моих классов, вместо того чтобы помочь, тыкали пальцами и отворачивались.

Охрана университета остановила толпу у входа в библиотеку и я еще раз нашла убежище за стеллажами с классикой. Я прошла полный круг. Бибилиотека дала мне приют, когда мне не к кому было обратиться. Я ждала несколько часов, прежде чем побежать обратно в метро и сесть на поезд до окраины города, я даже не пошла на уроки.

- Эдвард? - спросила я, постучавшись в дверь его спальни.

Он не ответил.

- Эдвард, пожалуйста? - умоляла я.

Я попыталась открыть дверь, но она была заперта.

- Эдвард, все перевернулось с ног на голову. Пожалуйста!

Я стучала, барабанила, сидела под дверью, удивлялась, был ли он вообще в комнате.

В конце концов, я пошла спать одна.

Эммет прищел на следующий день. Я не уверена, откуда он узнал, может здесь была тайная охрана, которая предупреждала таких людей как он, о дамочках в беде. Может быть он просто хорошо выполнял свою работу. Может быть он смотрел новости.

- Эй, Проблема, - сказал он следующим утром, когда я взяла трубку.

- Эммет?

- Когда у тебя уроки?

- У меня? Уроки?

- А кто-то еще здесь учится?

- Гм… в десять?

- Ты как-то неуверенно это сказала, - засмеялся он.

- Да. В десять.

- Я буду в девять тридцать. Жди, я позвоню.

Вот так я стала персоной, которую Эммет сопровождал из холла в ожидающий у входа черный седан. Эммет отодвигал репортеров в сторону и помогал мне сесть и выйти из машины. Он расчищал путь, чтобы я могла попасть в лекционный зал и сжимал в поддержке мою руку, наклонялся ко мне и шептал на ухо, что будет здесь, когда у меня закончатся занятия.

Ребята смотрели на меня, когда я вошла в класс и заняла место. Я стала "белой вороной”. Я была девушкой Эдварда Каллена. Однако, дело на этом не закончилось. Пошли слухи, что я была девушкой, которая спала с Эдвардом со школы, что я встала между Эдвардом и остальной частью группы, что моя вагина настолько волшебна, что заставила Эдварда сменить навсегда свои музыкальные вкусы. И еще был мой сосок. Люди ждали и смотрели, как будто я опять вытащу его прямо посреди семинара по Шекспиру.

Позвольте сказать, что я была отчасти искушена.

Каждый день я возвращалась с занятий, и Эдвард сидел взаперти в своей комнате. Каждый день автоответчик подавал звуковой сигнал с бесчисленным множеством неотвеченных вызовов. Каждый день проверяла Элис. Каждый день Эммет возил меня туда обратно. Аро Вольтури внезапно стал очень рад беседовать с репортерами. Он рассказал, что неустойчивое поведение Эдварда раскололо группу на части. Он намекнул, что видел Эдварда со мной еще в 1986 году.

После этого пошли слухи об уголовном деле по факту поведения Эдварда с бесчисленным множеством несовершеннолетних девочек. Пресса сходила с ума по поводу того, что происходит за кулисами и внутри концертных автобусов. Брали интервью у многих девушек, которые поделились своими непристойными рассказами. Конечно, они не говорили о своем опыте с Эдвардом – они были с другими звездами. Но кажется никому не было дела, что это не имеет ничего общего со мной и Эдвардом. Именно это хотели услышать люди.

Сет писал мне и спрашивал, как мы с этим справляемся. Я лгала в каждом письме.

Дорогой, Сет,

Эдвард и я проходим через все вместе. Он любит меня и знает, что я люблю его. Только это имеет значение. Я уверена, что в конце это только сблизит нас.

Спасибо, что думаешь обо мне.

Скучаю по тебе,

Белла.

Я не хочу, чтобы кто-нибудь знал, что я плакала по ночам и не могла уснуть. Однако, был день, когда я вернулась домой с уроков и проверила его дверь, как обычно, и обнаружила, что она не заперта.

Я ахнула и отдернула руку от ручки, как будто она была раскалена. Я затаила дыхание, прислонила ухо к двери и слушала, но ничего не услышала. Затем собралась с силами, повернула ручку еще раз и открыла дверь. Единственным свидетельством того, что Эдвард был там, был длинный, неровный холм под одеялом на кровати.

Мой разум пошатнулся. Действительно ли он спал целыми днями, пока я сражалась с прессой? Он правда оставил меня там одну... чтобы можно было поспать? День за днем я вставала, одевалась, сталкивалась с журналистами и глазеющими студентами университета. Пока он спал?

Нет.

Ему нужно поговорить со мной. Я заслуживала большего. Я не пыталась идти на цыпочках, когда шла через комнату, уворачиваясь от груды грязной одежды, книг, разбросанных журналов и грязных тарелок. Комната была грязной и воняла.

Эдвард не издал ни звука.

- Эдвард? - спросила я.

Ответа я не получила.

Сердце колотилось в груди. Я раздумывала над вариантом выйти и закрыть за собой дверь. Я рассматривала вариант, выйти из квартиры и оставить его одного собирать осколки. Именно этого он хотел, так?

Однако, мое сердце протестовало. Эдвард сказал, что он попытается. А пыталась только я одна. Я заставила себя подойти и осторожно сесть на край кровати, как будто показывая ему, что могу присутствовать в его жизни, не нарушая ничего. Я убедилась, что мои злосчастные соски прикрыты.

- Эдвард, пожалуйста... я не могу больше выносить не разговаривая.

- Поговори с Элис или Роуз, - раздраженно сказал он.

Из-за этих пяти слов я разъярилась. Этот ублюдок лежал здесь, не спал и знал, что я в комнате. Он знал, с чем я сталкивалась каждый раз, когда ходила на учебу? Когда он в последний раз смотрел на меня? Когда он в последний раз говорил со мной? И сейчас, наконец, я устала от его глупости, жалости к себе.

- Я хочу поговорить с тобой, Эдвард.

- Я не хочу никакой гребаной беседы, Белла, - прорычал он, бросая мне мое имя в лицо, как обвинительный приговор.

Я спрыгнула с кровати и прошлась по комнате.

У нас обоих были желания и потребности. Я хотела его. Я хотела справиться с этим вместе. Ладно, может быть его настроение колебалось вверх вниз, но я бы справилась с этим... раз уж мы вместе столкнулись с этим лицом к лицу.

Я открыла шторы и впустила косые лучи серого света. Лучи осветили грязь и продемонстрировали густое облако пыли, витающее в душном воздухе.

- Для этого мне нужно много света, - заявила я, оборачиваясь лицом к кровати и моему спрятавшемуся бойфренду. Но мое сердце упало, когда я просто взглянула на холмик под одеялом. Я не готова была видеть его в одних джинсах, сидящим на краю кровати, готового меня взять в первый раз. Вместо этого, он свернулся клубком под одеялом, скрываясь и охая.

- Прости заранее, - сказал он в тот день, когда мы впервые занялись любовью. Именно за это он просил прощение заранее? За то, что прятался от меня?

Ну, это мне жаль, что я не выбила дверь неделю назад. Мне жаль, что я обращалась с Эдвардом как с ребенком. Мне жаль, что я чувствовала вину, за слова таблоидов и в итоге позволить им выбить меня из колеи.

- Посмотри на меня! - потребовала я.

- Бля, - застонал Эдвард и натянул одеяло покрепче.

Я определенно не собиралась позволить одеялу встать между нами. Я прошагала к Эдварду и сдернула одеяло.

- Эдвард, - выдохнула я. Он был помятый и небритый, глаза крепко закрыты, но это был Эдвард. Спустя неделю самостоятельного плавания, спустя неделю без его объятий, губ и кожи, я почти уверена, что предательская улыбка пробралась на мое лицо, когда я наконец увидела его.

Засудите меня. Я идиотка. Я была влюблена. Эти вещи иногда две стороны одной медали.

- Прости, - пробормотала я, прикоснувшись к его лицу, пальцы погладили щетину, колючки привели меня к жизни. Мне жаль, что позволила всему выйти из под контроля, мне жаль, что покорилась его воле, мне жаль, что мой возраст и мой сосок помешали его альбому.

- За что? - рявкнул он, отстраняясь.

- За все... это, - фыркнула я, обводя рукой вокруг отвратительной комнаты.

Эдвард кашлянул, перекатился на спину и прикрыл глаза рукой. - Не проси прощения, когда это не твоя вина.

- Господи, Эдвард. Спустись на землю, ладно?

- О, гребаный Боже, Белла... Все это дерьмо не касается меня! Оно касается тебя. Я никогда не хотел этого. Никогда. Я никогда не хотел ничего этого...

- Просто не заставляй меня проходить через все это одной, хорошо? - спросила я. - Не лежи тут в одиночку. Так не должно быть. Не будет. Ты там внутри, я знаю. Тот самый парень, который... я знаю, что ты чувствуешь ко мне.

Последняя часть вышла как обвинение. Эдвард услышал это в моем голосе. Его глаза расширились, как будто он испугался того, что я могу сказать.

- Ты любишь меня, - сказала я ему.

Я уперла руки в боки, чтобы Эдвард не смог это отрицать.

- Любишь. Я знаю, любишь, - настаивала я. - 22 ноября 1989 года. Ты сказал, что любишь меня, эгоистичный ублюдок.

- Белла...

- Не стоит упоминать, что ты разрешил мне остаться жить здесь – снова и снова. Даже сейчас. Даже посреди всего этого дерьма. Ты любишь меня.

- Я засранец. Я не забочусь о тебе. Я не слушаю тебя. Я фактически пытаюсь обмануть тебя на каждом шагу. Я разрушу твою уверенность. Я рузрушу всю доброту, которую я нашел внутри тебя. Я...

- Ты в депрессии или ты эгоист? Ты думаешь, ты бог? Нет! Ты Эдвард Каллен. Ты любишь ягоды и странную современную музыку и пляж в дождь. У тебя странная отметка в углу рта. У тебя маленький шрам у основания пениса… и однажды я собираюсь, мать твою, выяснить как он там появился!

- Белла...

- Ты там, Эдвард. Не говори мне, что ты не скрываешься под всей этой грязью и дерьмом.

Эдвард убрал руку от лица и наконец посмотрел на меня. Я всегда была шокирована тем, какими яркими и зелеными были его глаза. Но тем днем я также была ошеломлена отчаянным гневом, который там увидела, мерцающей яростью прямо на поверхности.

- Ты видишь меня, Белла. Внутри нет ничего. Я тебе не гребаная луковица, с которой ты можешь снимать слои и получить добро и свет.

- Но я все еще... Черт. Я люблю тебя, Эдвард! Очень. Ты – единственный, к кому я когда-либо испытывала подобные чувства. Я не отступлюсь, понятно? Нет. Не буду. Не могу.

- Это не справедливо по отношению к тебе.

- Тогда помоги и сделай все справедливо! - спорила я.

Эдвард просто закрыл глаза, закрываясь единственным способом, которым мог, когда дверь в комнату была незаперта и оделяло сброшено.

- Я не могу сделать это в одиночку, - молила я.

- Я знаю.

- Попробуй остаться со мной?

- Хорошо, - прохрипел он, моргнув и спрятав солнце в глазах. Золотое и зеленое. Золотое и зеленое. Он облизал губы.

Я не собиралась позволить ему спрятаться. Я придвинулась ближе; я потянулась к его руке... если мы могли просто чувствовать связь друг с другом, если я могла просто прикоснуться к нему, прижаться к нему и напомнить ему, что он чувствовал, когда мы были вместе...

Некотороые вещи больше, чем все остальное. Я была больше, чем это. Я стоила больше, чем все это безумие. Я должна была, потому что он – все, для меня.

Я была его все. Он был моим навсегда.

И как будто Эдвард мог читать мои мысли, он потянулся и приблизил мое лицо к своему. Я не понимала, что плачу до момента, когда почувствовала, как мои слезы намочили его лицо.

- Я люблю тебя, - прошептала я, когда мы целовались.

Он прижался сильнее; прижал свои губы к моим и схватил меня: мои волосы, мою руку, мою футболку – достаточно сильно, что я подумала, что что-то сейчас сломается.

Внезапно мы стали рвать одежду, стараясь прикоснуться, пытаясь вернуть, что потеряли. Я старалась показать ему, что есть за что бороться... что самое важное, что есть у нас – это мы сами.

Мне плевать, что другие говорят о его музыке; она прекрасна. Он прекрасен. Я хотела видеть его развалившимся в библиотеке, читающим свои глупые книги о путешествиях во времени. Я хотела видеть его с круассаном и кофе, или гуляющим по улице и держащим меня за руку.

Мне не нужно было одобрение общественности.

- Я люблю тебя, - напомнила я ему, легла на него, он скользнул внутрь, и мне было больно, я была напряжена и горела. Да, прошло достаточно времени с тех пор как я горела, и это было так хорошо.

- Черт, - пробормотал он, когда я упала, открылась и боль многократно умножилась.

- Я люблю тебя, - я не могла прекратить говорить это.

- Я знаю, детка. Я знаю, - согласился он, целуя меня, задыхаясь, двигая бедрами.

Я раскачивалась, плакала и держалась так крепко, что надеялась, что ему больно тоже.

- Ты любишь меня, ты засранец, - настаивала я. - Скажи это. Говори.

- Я люблю тебя, - согласился он.

Он любил меня. Он сказал это, и это причинило боль, я двигалась быстрее, стараясь игнорировать печаль и отчаяние, которые наполнили спальню, расцвели и пытались неуклонно тянуть меня вниз вместе с Эдвардом. Мы были влюблены; это не грустно. Мы любили друг друга; только это имело значение.

Эдвард, казалось, согласился. Он сел, толкнул меня на спину и забрался сверху. Он выглядел решительным. Нет, он выглядел... напуганным.

Он трахал меня яростно, с непоколебимой решимостью. Жестко. В один миг любовь исчезла. Она убежала из комнаты наряду с депрессией, оставила только мужчину, который трахал меня... в ярости?

- Черт, - прорычал он.

- Эдвард? - спросила я.

Его толчки стали сильнее. Такими сильными, что было больно.

- Господи, - прохрипел он.

- Эдвард!

Я впилась ногтями в его спину и уперлась в его руки, но он не ответил. Он смотрел на меня, но глаза были пустыми, как зеленое пятно на стене.

- Дерьмо, - прорычал он.

- Я, я, я – пожа...

И прежде чем я попросила его остановиться, он кончил, пульсируя внутри меня, рухнув на меня.

-

Эдвард перестал запирать дверь. Он шептал, что любит меня, даже когда знал, что я не сплю. Мы спали вместе, часто... спали, а не занимались сексом. Мы плюнули на все: на заправление кровати, приготовление еды, уборку. Я сосредоточилась на том факте, что он пустил меня в свои объятия. Я пыталась блокировать новости, когда вышел его первый сольный сингл. Никого не волновали нововведения, сложность и красота сингла. Они размышляли о его личной жизни вместо этого, а в частности обо мне.

От этого мне становилось плохо и крутило живот.

Это заставляло меня выключать телевизор и задергивать шторы. Это заставляло меня обыскивать шкафчики в поисках старого крекера, вместо того чтобы пойти в магазин за покупками.

Это заставляло Эдварда спать, а Эммета – практически силком вести меня на занятия. Элис приходила, когда ей нужно было, чтобы я что-нибудь подписала.

Я не считала дни, когда была в центре всего этого. Теперь я с легкостью могу ориентироваться во времени. Шесть маленьких недель пролетели незамеченными. Надвигалась весна. Ростки тянулись вверх из грязной земли в Центральном парке. Дамы в Верхнем Ист Сайде стали носить розовое и желтое. Ничего из этого не ухудшило наше существование. Хотя беды пришли вскоре. Они пробрались в спальню, пока мы спали и заставили меня открыть глаза и примириться с моим существованием.

Беда. Реальность. Предвидение. Понимание.

Как бы там ни было, беда пришла быстро и уверенно, и ударила меня ногой в живот.

-

Я думаю, есть моменты, когда ты без тени сомнения знаешь,что твоя жизнь изменилась навсегда. Я думаю, может быть это момент, когда я встретила Сета, или ночь, когда я встретила Эдварда, или когда Эдвард впервые поцеловал меня, но ничто из этого не сравниться с утром 11 апреля, когда я открыла глаза и уже знала.

Разум быстро работал, и адреналин забурлил. Дни складываются в недели, а сказки и фантазии в биологическую реальность.

- Эдвард, - сказала я, толкнула, чтобы он проснулся. - Эдвард, я думаю, я беременна.

На многие последующие годы я проклинала себя за то, что произнесла эти пять маленьких слов вот так. Я говорила себе, что должна была лучше подумать, должна была обсудить это с Роуз, или лучше с Элис. В конечном счете все мы крепки задним умом, и это смешно. Я вдруг поняла, что беременна, и Эдвард был моим бойфрендом, который спал рядом. Я не сделала ничего неправильного.

- Что? - пробормотал Эдвард, переворачиваясь в кровати и обнимая меня за талию.

Я вывернулась и села. Я считала снова и снова. Меня тошнило, и я совершенно уверена, что это не из-за утреннего недомогания.

Эдвард продрал глаза. - В чем дело?

- Беременна? - прошептала я.

- Не может быть.

В течение трех секунд я отчаянно надеялась, что есть хорошая причина, что это невозможно.

- Почему? - спросила я.

- Предохранение, - сказал он, как будто бросив эту фразу он мог защитить меня.

- Но...

- Ты предохраняешься, - сказал он более определенно, как будто хотел, чтобы это было правдой.

Я покачала головой. Мой желудок ухнул вниз. Рвота стала все более вероятной.

- Какого черта? - он сел. Я обняла себя руками, внезапно почувствовав себя голой и очень глупой и очень вероятно беременной.

- Вероятно... шесть недель, - задохнулась я, слезы застилали мне глаза.

- Но ты сказала...

- Я никогда не говорила этого.

- О чем ты на хрен думала! - прокричал он, стоя на коленях на королевского размера матрасе напротив меня.

Я покачала головой. Я не думала. Он никогда не использовал презерватив. Во-первых, это был Эдвард Каллен. Я имею ввиду, не похоже, что я должна была остановить Эдварда Каллена и попросить одеть презерватив.

Я знаю. Поверьте мне. Я. Знаю. Я должна была быть умнее. Я допытывалась у своего подсознания годами. Пыталась ли я забеременеть от Эдварда Каллена? Нет. Я не могла в это поверить. Я не самоубийца по натуре. Это прерогатива Эдварда. Лучшее, что я могла придумать, это, что я думала, что каждый момент с Эдвардом был слишком невероятным, чтобы привести к чему-то настолько существенному, как беременность.

Или я была молода.

Или я полагала он скажет что-то о предохранении.

Или, или... "или” не имеет значение, не так ли?

- Черт побери, Белла! Отвечай! - ревел он.

- Ты никогда не использовал презерватив, - хныкала я.

- Потому что ты была на таблетках!

- Откуда мне было достать таблетки?

- В том же месте, где и все остальные женщины на гребаной планете достают таблетки!

Он выскочил из постели, натянул джинсы и бросил футболку в другую часть комнаты.

- Может быть и не беременна, - надеялась я вслух.

Эдвард бормотал что-то, когда шагал по комнате, впервые оживившись за последние месяцы. Я подумала, как грязная одежда, которую он собирал, помогала справиться со страхами о беременности. Он приводил в порядок последствия своего поступка?

- Может быть это что-то... я не знаю, что-то другое, - робко предложила я.

Это было не другое, и я это знала. Я устроилась в уголке кровати и подтянула колени к подбородку и обняла себя руками. Я спрятала глаза. Я была беременна.

Дверь спальни распахнулась, когда Эдвард вышел из комнаты. Я осталась плакать одна. Я провела добрых двадцать минут в ожидании, что придут месячные и все окажется неправдой. Я провела гораздо больше времени надеясь, что Эдвард вернется, и скажет "прости”, достанет тест на беременность, и мы вместе все выясним.

Но этого не случилось.

Вместо этого зазвонил телефон. Я рванула в холл.

- Ты готова, Проблема? - спросил Эммет на другом конце провода.

Я покачала головой, но вспомнила, что он не видит меня. - Нет, - прохрипела я.

- Одевай свою маленькую задницу, Белла. А то опоздаешь.

- Эммет?

- Это Эдвард? - спросил он, внезапно осознав что что-то не так.

- Нет, я имею ввиду, я не знаю... Я, я, я просто не могу.

- Я еду.

- Нет!

Но он уже повесил трубку. Я огляделась вокруг и поняла, что стою посреди грязной квартиры, совершенно голая. И я наверное беременна.

Я нашла достаточно сил, чтобы откопать футболку из кучи и одеть ее, пока Эммет стучал в дверь Эдварда. Я могла только представить, как все выглядит со стороны, когда он пронесся мимо меня в поисках Эдварда.

- Где он? Что он наделал? Эдвард! Господи Иисусе, он что... - спросил он, распахивая дверь в ванную, обыскал шкафчики.

Я опустилась на небольшую кучу белья на полу в фойе, скрестила ноги и руки и стала ждать... когда либо Эммет уйдет, либо Эдвард вернется.

Эдвард не вернулся. Эммет не ушел.

- Проблема? Проблема, что случилось, милая? - спросил Эммет, опустившись на колени передо мной.

- Беременная, - прошептала я.

- Дерьмо.

- Ага.

- Эдв...

- Он ушел.

- Ты уверена?

Я покачала головой. Слезы текли по щекам.

- Давай убедимся, хорошо, Проблема? Может ты раздуваешь из мухи слона. Оставайся здесь. Я позвоню Элис. Мы во всем разберемся.

- Нет, пожалуйста, - плакала я. Мои отношения с Элис были настолько теплыми и профессиональными. Я не хотела, чтобы она знала, как я облажалась.

- Роуз?

- Нет, - прошептала я, и обняла себя руками крепче, как будто хотела выдавить напрочь реальность. Я онемела, впала в ступор.

- Черт, хорошо. Держись. Я скоро вернусь.

Я не могла сказать возвращался ли Эммет. Я сидела, плакала и представляла, что ничего не произошло. В какой-то момент Эммет вручил мне коробку, поднял на ноги и отвел в ванную и неловко спросил нужна ли мне помощь.

Я покачала головой.

Он закрыл дверь.

Я использовала все три теста.

Я ничего не говорила пока не вошла в спальню спустя десять минут.

- Я помогу тебе урегулировать это, - сказал Эммет, когда я села рядом с ним на грязную, неубранную кровать.

- Что? - спросила я, потому что разве может он вернуть время вспять...

- Я знаю доктора. Анонимно. Ты не можешь просто пойти в Центр планирования семьи или типа того. Можешь представить, что будут писать газеты?

- Подожди, что?

- Эдди заплатит. Не беспокойся на этот счет. Господи, обрюхатил тебя. Придурок.

- Доктор?

- Это хороший доктор. Я ну, вроде как, пользовался его услугами... однажды, давно. Он хороший доктор.

- Аборт? Ты говоришь мне сделать аборт?

- Ну, ты собираешься его сделать, так?

- Я?

- Ну, оглянись, Белла. Ты думаешь у кого из нас тут будет ребенок? Тебе что, восемнадцать что ли?

- Мне почти двадцать!

Эммет закатил глаза. - Я просто говорю...

- Убирайся.

- Прости?

- Убирайся, пожалуйста. Сейчас же.

Эммет встал и возвышался надо мной.

- Убирайся, - повторила я, тоже встала и сделала шаг в его направлении. Я думаю, если бы на стене были мухи, они бы точно умерли со смеху. Эммет возвышался надо мной почти на два фута и на двести фунтов тяжелее.

- Мне не обязательно уходить, Проблема. В конце концов, я могу подождать с тобой. Принести тебе... еду? Огурчиков маринованных?

- О Боже, уйди пожалуйста! - закричала я и схватила первое, что попалось под руку и бросила Эммету в голову. Пепел полетел по воздуху. Окурки упали на пол. Эммет поймал пепельницу, даже не дрогнув.

Я закашлялась.

- Ты хочешь, чтобы я сначала тут все убрал? - спросил он.

- Вон, - потребовала я и указала на дверь.

Эммет покачал головой и сунул руки в карманы. - Пусть все идет своим путем, Проблема. Позвони мне, если буду нужен. Хорошо?

Я опустилась на кровать, и он, наконец, без лишних слов, ушел.

-

У Эдварда не было сотового телефона в 1990. Ни у кого не было, на самом деле. Он просто... исчез.

Я тоже. Я имею ввиду, я была в квартире, но перестала ходить на уроки. Не поднимала трубку. Я много спала и мало ела. У меня не было большого живота. Я наблюдала за своим животом, как будто он вырастет в любую секунду. Я много внимания уделяла календарю, и насколько я могла судить у меня было шесть или семь недель.

Я сильно хотела достать книгу по беременности, но ни за что не звонила Эммету, и я была немного напугана, что меня засекут таблоиды у кассы с книгой "Чего ждать, когда ждешь ребенка”.

Я закрыла глаза и надеялась, что когда проснусь, все это окажется сном. Я извинилась перед Богом за то, что игнорировала его или ее и молилась, чтобы Эдвард вернулся. Через некоторое время я махнула рукой на Бога.

Не стану лгать. Я думала об аборте. Эммет прав, я была не в состоянии быть матерью. Я жила восемнадцать лет с двумя ужасными родителями, и сейчас я похоже шла по их стопам.

И Эдвард... Эдвард исчез. Хотела ли я иметь незаконнорожденного ребенка от пропавшей рок-звезды? Могла ли я видеть глаза Эдварда в глазах ребенка день за днем, зная, что он не хотел иметь ничего общего с нами обоими?

Затем мысль, что я могу иметь ребенка с глазами Эдварда... мысль, что Эдвард и я создали это в моем животе, и это наш ребенок... эта идея заставила меня плакать. Каждый день. Может мы могли бы создать семью, быть мамой и папой и могли остаться вместе и сделать все так, как не смогли мои родители... и это было невозможно. Это издевательство надо мной. Это нереально.

-

Я услышала, как входная дверь открылась и побежала.

- Эдвард?

- Господи, тут никто не носит одежды что ли? - спросила Элис, гляда на мою грудь и трусики.

Я рухнула на стену.

- Где он? - спросила она, подняв брови, посмотрев на грязь.

Я пожала плечами и опустилась на пол.

- Серьезно, Белла. Только что звонил его бухгалтер, и я хочу знать, что к черту все это означает.

- Я ничего не знаю о счетах Эдварда, Элис, - простонала я.

- Что он сделал? - спросила она. Каким-то образом она оказалась на полу рядом со мной.

- Он ушел, - задыхалась я и спрятала лицо на коленях.

- Куда?

Я покачала головой.

- Черт, - простонала она. - Черт, черт, черт.

Я снова начала плакать. Это было правдой. Элис не знала, где он.

- Это объясняет кое-что. У тебя есть банковский счет, детка? У нас есть работа.

- Я не работаю сейчас, Элис, - сказала я, полагая, что она говорит о публикации и редактировании и объединении набросков романа, который она хотела, чтобы я написала.

- Я уверена, никто не собирается вышвырнуть тебя отсюда. Но будет лучше, если у тебя будет собственное место, не так ли?

- Что? - спросила я, наконец взглянув на Элис. Она неловко пригладила мне волосы, стараясь придать им видимость порядка.

- Давай, Белла. Давай умоем тебя, соберем воедино и подумаем как со всем справиться. Хорошо?

- Я не уйду, Элис. Он может вернуться.

- Да, ты не уйдешь, как ты сказала. Ты доказала свою точку зрения. Но ты не единственная, кто может встать и уйти. У меня есть чек кассира банка и договор об аренде квартиры на длительный срок.

Элис отправила меня в душ, и когда я вышла, она каким-то образом нашла комплект моей чистой одежды, заказала еду, немного прибрала в квартире, и поставила цветы в вазу на кухонном столе. Она налила два бокала красного вина.

- Там в холодильнике Хаген Даз (http://www.haagen-dazs.com/ - пп), ты бледная, детка. Тебе нужно поесть настоящей еды сначала. - Она протянула мне вино, и оно плескалось в бокале.

Я была уверена, что употреблять алкоголь во время беременности, самое худшее, что можно сделать. Конечно, немного вина роли не сыграет, если я собиралась прервать беременность. Взяв бокал, однако, это стало иметь значение. Мне было не все равно. Я знала.

Я поставила вино обратно на стол.

- Я беременна, Элис.

- Вот гребаное дерьмо на палочке!

Я опустилась на стул. Элис осушила свой бокал вина залпом, затем подвинула стул рядом со мной.

Слова, которые я держала в себе несколько дней, вырвались наружу. - И я даже не знаю наверняка, я сказала Эдварду, он оделся и ушел, и я не разговаривала с ним с тех пор.

- Чертов сукин сын.

- И Эммет сказал, что мне нужно сделать аборт, и я чувствую, что не могу выйти из дома, и я не хочу растить ребенка одна, Элис, и я не хочу бегать за отцом ребенка, я просто хочу, чтобы он был здесь, и быть беременной на самом деле больно и плохо.

- Эй, эй...

- И Роуз звонила, и я сказала ей, теперь она так зла на Эммета, и я знаю, что он хотел как лучше, но я думаю, она собирается...

- Стоп, Белла! - Элис схватила меня за руку и взяла подбородок, чтобы я смотрела на нее. - Тебе больно?

- Да.

- Болит душа, или болит так, что тошнит?

- Как очень плохие судороги, - объяснила я.

- Это нехорошо. Кровотечение есть?

- Нет, я беременна.

- Тебе нужно показаться доктору, Белла.

- Я сказала Эммету, что не буду этого делать! Я не пойду к доктору!

- Насколько я знаю, детка, у тебя не должно быть судорог, пока не начнутся схватки. Сейчас ты должна чувствовать тошноту и усталось. Насколько сильны эти судороги?

Я приложила руку к своему плоскому животу. - Иногда очень плохо, но ты знаешь, я расстроена.

- Я остаюсь здесь на ночь, милая, и я запишу тебя на прием к моему доктору завтра. Пока я здесь, я проверю, знает ли что-нибудь Эсми. Мы найдем ублюдка и выясним, что происходит, ладно?

Я кивнула и обняла Элис. Она провела долгие часы на телефоне, я провела время на диване, смотрела повтор ситкома "Различные ходы”, ела мороженое с орехом-пекан и испытывала первые материнские чувства в своей короткой жизни. Возможно я слишком сильно концентрировалась на боли в животе, но кажется судороги становились только сильнее, когда пришла ночь. Но кровотечения, однако, не было, поэтому я подумала, что что бы это ни было, с ребенком все в порядке.

Ребенок. Мой маленький малыш. У меня был ребенок. Ребенок Эдварда.

Я закуталась в одеяло, свернулась клубочком вокруг моего ребенка и уснула под раздраженный голос Элис, перемещающийся из кухни в библиотеку.

- Боже, Эммет, ты мог сказать что-нибудь!.. Нет! Нет! Даже слышать не хочу! Куда этот засранец подевался? Это ненормально. Совсем ненормально!

Это было совсем ненормально. Никоим образом. Я проснулась от ослепляющей боли. Было темно. Светился экран телевизора и казалось жег мою сетчатку глаза. Я ахнула и схватилась за что-то, когда невидимый нож ударил меня прямо в живот.

Я звала Эдварда, но пришла Элис. Я знала, что это она, из-за ее маленьких рук, нежного убаюкивaния, и топота маленьких ног к телефону.

Я то проваливалась в забытье, то просыпалась, каждый раз, когда получала ножевое ранение, хваталась за Элис, когда меня грузили в машину скорой помощи, искала лицо Эдварда среди незнакомцев, которые смотрели на меня.

Его там не было.

-

Наше время

Настало время остановиться.

Я выключила компьютер.

Сейчас, я прошлась по темной квартире в одиночестве. Я провела большую часть своей жизни в одиночестве – все потому что Эдвард ушел. Шрам так и не зажил, даже если я пыталась сделать вид, что это было давным давно.

Я зыдахалась, поэтому вышла на крыльцо и стала глубоко дышать влажным, туманным воздухом Сан-Франциско.

Я проснулась 18 апреля 1990 года на больничной кровати. Элис, Эсми и Розали были со мной в крошечной, белой комнате. Вошел доктор и попросил всех выйти и объяснил что случилось. У меня была внематочная беременность. Это было довольно распространено и в большинстве случаев заканчивалось самопроизвольными выкидышами. Некоторые дети, однако, крепкие. Они крепко прикрепляются и если их вовремя не поймать, они прорывают стенку маточной трубы, когда растут... так, как сделал мой ребенок, или мой шарик клеток, или мой эмбрион... мой ребенок.

Со мной все будет хорошо, объяснил он.

У меня есть матка и один яичник слева.

Я потеряла немного крови.

- Ребенок?

- Мне жаль. Не было никаких шансов, что...

Я закрыла глаза и позволила слезам литься. Эдвард ушел без причины, из-за ребенка, которого мы не сохранили. Он ушел, потому что боялся будущего, которое я внезапно и отчаянно захотела, но будущего, которого у нас никогда не будет.

Доктор до сих пор говорил: - ... одна маточная труба, поэтому это сокращает шансы на спонтанное оплодотворение по крайней мере вдвое. И мы обнаружили, что есть большая вероятность того, что это может случиться с оставшейся маточной трубой по причинам, которые не совсем ясны... успехи в искусственном оплодотворении… меры предосторожности в будущем.

После этого я слушала не очень внимательно. Мне пришла в голову идея.

Я не вернулась в школу. Я не вернулась в квартиру Эдварда. Я не въехала в квартиру, которая снята на мое имя. Элис забрала меня, и Эсми позаботилась обо мне. Розали выпустилась позже этой весной, и я переехала вместе с ней в Сан-Франциско. Я начала сначала и притворилась, что никогда не буду оглядываться назад.

Идея почти заставила меня хихикать. За прошедшую неделю я побила все рекорды по оглядываниям назад. Я могла плакать, мой живот могло мутить, и я могла себя чувствовать более одинокой, чем за все прошедшие годы, но я была горда. Я достаточно сильна, чтобы смотреть прошлому в лицо. Я знала, что если могла пройти через то время моей жизни, то я могу пройти через все... и я прошла. Я прожила жизнь в борьбе, жизнь голодного художника, я пережила брак Эдварда, я имела дело с самоубийством Джейка, и в итоге я переживу целой и невридимой любой другой конец.

И теперь... теперь… теперь жизнь обещает быть блестящей.

Теперь стало абсолютно ясно, почему я сомневалась в себе столько лет. У меня был роман с рок-звездой, который горел ярко, как падающая звезда. Как все падающие звезды, он сгорел также ярко, как жил, потому что падал с самого начала, потому что рвался на части с самого начала.

Я любила Эдварда Каллена безоговорочно. Он был светом моей жизни. Он был моей точкой старта. Он взял девочку и сделал из нее женщину, а потом предал.

Вам не стоит любить кого-то также сильно и навсегда. Но иногда, иногда так получается – вопреки себе.

Много лет я рассматривала такую любовь, как слабость, как болезнь. Я пыталась изгнать чувство, которое несла глубоко в себе. Но в конце концов, я признала, что это невозможно. Но это еще не конец истории. Столько всего еще нужно рассказать.

Я провела остаток вечера на крыльце с бумагой и ручкой, как всегда делала – до ноутбуков, клавиатур и мониторов, которые принесли с собой симптомы артрита и синдром запястного канала. Я выводила каракули, рисовала и делала наброски того, что я собиралась сказать моей маленькой девочке.

Я должна дать ей понять, что она – чудо посреди всего этого, и что она самое важное в моей жизни. Я должна дать ей знать, что она в центре картины моей жизни. Я должна дать ей увидеть, что хотя зима 1990 года запомнилась как водоворот тьмы и ярко-зеленых глаз, с тех пор как она родилась, моя жизнь вращалась вокруг больших карих глаз.

Она – моя надежда, и я никогда в жизни не сделаю шаг, не принимая ее во внимание. Так должна делать мать. Вот почему эта история так важна.

Люди ждут своего часа, чтобы услышать, что скажет моя Малышка.

Поэтому я ждала.