Наши дни

Сет резал птицу, я резала овощи, и все это мы делали в ритме The Cure. (http://ru.wikipedia.org/wiki/The_Cure – пп) Сет никогда не признавался, но ему нравилась песня, которая сейчас играла на заднем фоне. Я не приставала к нему с этим на этот раз, пела себе под нос и краем глаза наблюдала, как молча шевелятся его губы. Мы скатились до того, что стали похожи на пожилую семейную пару.

На свой манер мы с Сетом прожили множество браков. Мы то жили, то не жили вместе со времен старшей школы. Мы были едины в вопросе воспитания и любили нашу дочь безоговорочно. Мы почти не спорили. Конечно, была одна тема разговора, которая с годами была чревата повышением голосов и разногласиями. В эти дни все более или менее наладилось. Сет следил за этим. Он сохранял осторожный оптимизм. Мы оба это делали.

Сет выгнул бровь. Тон моего пения непреднамеренно возрос.

- На самом деле воскресенье, - невозмутимо сказал Сет.

Я бросила кусочек моркови ему в голову. Сет пригнулся, и он приземлился в раковину. Я бросила еще для верности и продолжила петь свою дрянную альтернативо-любовную песню.

(The Cure - Friday Im In Love http://www.youtube.com/watch?v=wa2nLEhUcZ0 – пп)

Хорошо, что Сет был дома, и мы вместе готовили ужин. Мы делали это почти каждый вечер в течение двух лет. Однако, мы оба знали, когда ему пришло время переехать. Был достаточно большой промежуток времени сразу после рождения дочери, когда никто из нас не проявлял интерес к свиданиям. Сет и я были больше сосредоточены на том, чтобы просто выжить. Но жизнь в конце концов продолжается; дети учатся спать всю ночь и либидо возвращается.

Сет живет в пяти милях неподалеку. Я думаю, на таком максимальном расстоянии он может держать себя вдали от Малышки. У нее там есть комната, и она кочует туда обратно между домами. Не было необходимости в попечительском соглашении, мы просто были семьей, которая живет на два дома.

- Я слышал Рози и Эм нашли дом, да? - спросил Сет.

- Около Presidio (http://en.wikipedia.org/wiki/Presidio_of_San_Francisco – пп). У них старые воспоминания... о маленьких городках, - фыркнула я.

- Они быстро переехали, - сказал он и поставил курицу жариться в духовку.

- Они ходили вокруг да около двадцать два года. Если это твое определение слова быстро, тогда я ненавижу медленно.

- Да, я полагаю, я не рассматривал все в таком контексте, как ты, знаешь ли, раз уж она была с Ройсом, все время, что я ее знаю.

Я покашляла.

- Правда? - спросил Сет.

- Почти, - подтвердила я. - Не с самого начала, я полагаю. Но я совершенно уверена, они стали встречаться после того, как Эм вернулся назад в девяностых...

- Когда он работал с Фидди? - спросил Сет.

Я непроизвольно хихикнула. Фидди.

- Она просто, кажется, не знаю, легкомысленно относилась к Ройсу, особенно тогда, когда вы, ребята, впервые приехали сюда.

Я знаю, что Сет имел ввиду. Как только Розали и я сняли квартиру в Сан-Франциско, Ройс начал оставаться на ночь. Моя слишком рьяная панк-рок подруга превратилась в девушку, которой нравились шикарные обеды, жемчужные серьги, и намеки на предложение о браке.

Розали не признавала осторожности, когда дело касалось ее личной жизни; я имею ввиду, в этом смысле, я могла составить в натуральную величину схему пениса и яичек Эммета. С нашим переездом, однако, она стала более молчаливой: об Эммете, Ройсе, если не считать фальшивых взглядов и неясных звуков, а также Эдварде.

- Ты сведешь меня с ума, Роуз. Ты лжешь в чем-то, и стараешься прикрыть это молчанием. В этом нет смысла, - спорила я.

- Боже мой! Это не твое, блин, дело, Белла, - простонала она, прежде чем захлопнуть дверь своей спальни.

Конечно, личная жизнь Розали была не моим делом, но я проницательная, даже когда эмоционально опустошена. Я знала, что это было больше чем быстрое переключение с Эммета на Ройса, чем три тысячи миль и предложение Эммета, чтобы я сделала аборт.

История выходила понемногу наружу с течением лет. Тогда в 1990 году Эммет был ближайшим соратником Эдварда. Эммет вмешался и помог своему другу и работодателю собрать все его дерьмо, когда он сам не мог. Он поехал за Эдвардом в Лондон и убедился, что с ним все в порядке, и затем оставил его на попечении старой подруги, затем, чтобы вернуться обратно в Нью-Йорк в срок к выпускному Розали из Нью-Йоркского университета.

Действия Эммета привели Розали в ужас.

- Так ты поступишь, если я забеременею? - кричала она.

- Блин, я точно не планирую сделать тебя беременной. И, во всяком случае, он не в здравом уме.

- Это не значит, что он должен умыть руки.

- Это моя работа – держать парня в безопасности. Я не знаю, что бы он сделал, если...

- Есть твоя работа и есть человеческая порядочность. Две. Разные. Вещи!

- Я думаю, сохранять моему другу жизнь, это "достойная вещь”, Роуз.

- Помочь ему сбежать от своей девушки, которая лежит на больничной койке, и поместить его к какой-то телке, это самое возмутительное, что я когда-либо слышала, и далеко не похоже на "достойно”, как ты думаешь.

- Она не какая-то телка. Мы знаем Кейт вечность.

- Я не хочу слушать твои извинения.

- Это не имеет никакого отношения ко мне и тебе.

- Вот здесь ты ошибаешься! Это говорит о том, какой ты человек, Эммет МакКарти!

По крайней мере такую версию мне рассказала Розали однажды вечером после многих бокалов вина. К тому времени когда она наконец приоткрыла завесу тайны, мне были безразличны действия Эдварда. Не могу сказать, что детали как-то изменили положение в ту или иную сторону.

- Я боялась, что ты снова заберешься в постель или сядешь на первый рейс до Лондона, - объяснила Роуз. - Ты ненавидишь меня?

Я не могла ненавидеть мою подругу. Она была права; я бы неизбежно последовала за Эдвардом, если бы знала, куда он уехал. Иногда я задавалась вопросом, что бы произошло, если бы я столкнулась с ним в Лондоне. Сегодня, я не думаю, что хочу это знать.

-

Наши дни

- Она взволнована, - сказал Сет, когда резал кубиками морковь.

- Она? - спросила я, сбитая с толку.

- Наша дочь, - рассмеялся Сет, качая головой. - Вернись на землю, Белла.

- Уммм? - колебалась я, удивляясь, сколько из разговора я пропустила.

- Щелкунчик? Понимаешь, это самое большое событие в ее маленькой жизни. Она уверена, что после выступления она станет знаменитой, "как Мейсены”, - Сет сделал пальцами кавычки в воздухе, чтобы выделить фразу.

- Что? - спросила я.

- Так она сказала. "Мейсены”. Я сказал ей, если она станет знаменитой, то будет больше, как мама, потому что Мейсены – это старая сказка.

Я толкнула Сета локтем и покачала головой, но желудок свело. Я обнаружила, что не могу смотреть другу в глаза. Я постаралась сосредоточиться на овощах на разделочной доске перед собой, чтобы успокоиться.

- Итак, я не могу теперь произнести слово "Мейсены”, чтобы ты странно не косилась на меня? - спросил он, посмеиваясь. Он наклонился в моем направлении. - Эдвард Мейсен, - громко прошипел он мне в ухо.

Я от неожиданности подпрыгнула.

Сет громче рассмеялся. - Может тебе стоит оставить нарезание овощей мне, - предложил он. - Ты не в состоянии.

Я воспользовалась его советом и отложила овощи, села на столешницу и смотрела то на его руки, то на продукты, с поднятыми бровями. Честно, он был лучшим поваром. Он также мог нарезать и обжарить. Ужин будет гораздо лучше, когда за него отвечает Сет.

- Ты чувствуешь себя лучше, рассказывая ей? - спросил он, когда принялся за работу.

- Странно, когда я думаю об этом, я понимаю, как ее существование помогает мне добраться из пункта А в пунт В.

Сет покачал головой, когда резал сельдерей. - Ее существование делает это, да? Я не помню эту часть сделки, когда ты впервые сказала мне.

- Я не знала, что у нас есть сделка.

- Прекрасно, не сделка. Просто Малышка.

- Я? - спросила моя дочь, входя на кухню, в поисках еды.

Сет и я вместе улыбнулись. Наша дочь подняла ручки, подтянулась и села рядом со мной на столешницу. Сет закатил глаза.

- Знаешь, тут полно мест где сесть, - сказал он, указывая на стулья у барной стойки.

- Вы обо мне говорили? - спросила моя Малышка, игнорируя просьбу отца, желая вернуть разговор в нужном ей направлении.

- Мы только что говорилио том, когда мы обнаружили, что я жду ребенка, - объяснила я, крепко прижимая ее к себе.

- Расскажи мне снова? - спросила она.

Это хорошая история. Я не могла сказать нет.

-

Июнь 2004 – не часто жизнь дает тебе второй шанс.

Учитывая мой предыдущий опыт с неожиданной беременностью, я решила не говорить Сету, пока не проверюсь у гинеколога, чтобы убедиться, что шарик клеток, из-за которого у меня отсутствуют месячные, здоров и растет в нужном месте, и следить за тем, что его размер соответствует норме, потому что я была абсолютно уверена о дате зачатия.

Затем я стала ждать. Я наблюдала за моим другом, в поисках того, что он может сказать, как отреагирует. Я была абсолютно уверена, что он не собирается рвануть за границу, но причина была веская в те дни после самоубийства Джейка, появления Эдварда, выяснения, что я беременна от моего лучшего друга.

После нескольких вечеров тактичного избегания алкоголя, и встреч за завтраком и заказов чая и тостов, я знала, что только вопрос времени, прежде чем Сет поймет неизбежное.

- Ты когда-нибудь думал о том, чтобы завести детей? - спросила я однажды в воскресенье утром, когда мы сидели у меня дома, читали газету. Он посмотрел на мой кофе без кофеина, желудок качнулся.

Сет пожал плечами. - Я не знаю. Я не делал этого в одиночку. Если быть серьезным, это отношения на всю жизнь. Но с усыновлением столько нервотрепки.

Ему нужны серьезные отношения на всю жизнь? Черт. Он вероятно сбежит в Китай, а не в Великобританию.

- А что если тебе не надо прибегать к усыновлению? - спросила я дрожащим голосом.

Сет весело на меня посмотрел.

- Я серьезно, - намекнула я, опустив взгляд в сторону живота.

- Подожди пока я не найду парня, ты предлагаешь услуги своей матки, Белл, - сказал Сет,-прежде чем сделать еще глоток кофе, и вернулся к разделу Искусство и Отдых.

- Так ты бы это сделал потом? - нажимала я.

Сет положил газету на журнальный столик. - Ты предлагаешь мне взять на себя тяжесть моего будущего пока еще не зачатым ребенком?

- Хм...

- И что случилось с кофе без кофеина?

- Так дело не в том, что ты против детей, а в том, что ты не хочешь делать это самостоятельно?

- О чем именно мы тут говорим? - спросил Сет.

Когда настал час Х, деться было некуда. Я знала, что одно маленькое предложение может изменить жизни. Я не хотела потерять Сета. Я не хотела снова рвать свою жизнь, но эти слова должны быть сказаны. Я вознесла молчаливую молитву, закрыла глаза, сделала глубокий вдох и вытолкнула из себя слова.

- Я беременна.

Сет поперхнулся кофе. Я держала глаза закрытыми и ждала, пока Сет перестанет кашлять.

- Еще раз, - попросил он.

- Я беременна, Сет. Я беременна и не...

Стол грохнул, бумаги зашуршали, и сильные руки окружили меня.

- Я беременна, - повторила я для верности.

Сет отодвинулся, и я воспользовалась шансом и открыла глаза. Он не собирался в Китай... пока. Он все еще был здесь, но было ясно с первого взгляда, что он еще не полностью мне поверил.

- Ты уверена? - спросил он.

Я кивнула.

- Он... мой?

Я снова кивнула, почувствовала, как глаза наполнились влагой.

- Ты уверена?

- Боже, Сет, я была с двумя парнями за прошедшие три года. Я уверена.

Я вытерла глаза. Он уставился на мой живот, измеряя его.

- Я уже не совсем одна, - нервно хихикнула я.

- Ты сказала уже. Уже? Ты, ммм, ты хочешь этого?

Я кивнула. Сет держал меня за бедра и пристально смотрел на мой живот. - Ребенок? - спросил он.

- Сейчас он очень маленький.

- Малыш? - спросил он, не отводя взгляда. Я не знала, говорит ли он со мной или с собой, или с ребенком.

- Ты хочешь этого? - спросила я.

Сет пожал плечами. Я наблюдала, как он пытался не улыбнуться. - Да. Может быть. Я имею ввиду, почему нет? Нечем заняться в следующие восемнадцать лет, Свон?

Я пихнула его руку. От этого его улыбка растянулась в полную силу – та улыбка, которой он улыбнулся мне в первый раз, когда мы встретились тогда в школе.

- Да? - спросила я.

- Да, - ответил он, и его голос стал более хриплым, глаза стали заметно ярче, и он засмеялся. Его смех начался со смешка, потом вырос, пока в уголках его глаз не появились слезы. Я присоединилась к нему: плакала, смеялась, из носа потекло, оперлась о него для поддержки.

Мы оба смеялись.

Мы оба смеялись, когда впервые услышали сердцебиение нашей Малышки, и смеялись десять недель спустя, когда она широко раздвинула ножки на ультразвуковом исследовании, без сомнения показывая, что она девочка. Мы смеялись, когда Сет случайно измазал зад розовой краской, когда мы украшали детскую, и мы смеялись, когда пытались собрать кроватку.

Я не смеялась, когда рожала. Ни разу. В родах нет ничего смешного.

Розали много смеялась, когда смотрела, как Сет и я сражались со слингами, детским манежем и стерилизаторами. Когда мы вдоволь навоевались, она вмешалась и все правильно сделала в считанные секунды.

Сет и я оба хихикали, когда Элис неловко держала нашу маленькую дочь в руках впервые, и мы чуть не умерли со смеха, когда густые, горчичного цвета какашки потекли из подгузника Малышки и измазали черное кожаное платье Элис.

-

Наши дни

Моя дочь разразилась хихиканьем при упоминании ее какашек на дорогом платье Элис. Сет тоже ухмыльнулся. Я мужественно старалась не рассмеяться. Мы сидели за обеденным столом, и у нас были правила относительно черного юмора.

- Мои странные желтые какашки, - выдохнула моя дочь, согнувшись в три погибели.

Сет увидел мое стоическое лицо и попытался подавить смех. - Ты единственная начала этот фекалийный разговор, Белл. Не смотри на нас так.

- Элис разозлилась из-за какашек? - спросила Малышка, переводя дыхание.

- Нет, Элис была рада встретиться с тобой, какашками и всем остальным. Все были очень рады, что ты родилась, - заверила я ее. - Ты видела все открытки в твоем детском альбоме.

После рождения дочери поздравления сыпались от издателей, продюссеров, актеров, и сотней и сотней моих читателей со всего мира. Даже мама и папа прислали письма.

- Конечно я видела детский альбом, мамочка, - сказала она, закатив глаза. Она листала его бесчисленное количество раз за эти годы. Ей нравилось узнавать о каждой стране, из которой прислана открытка.

Сет извинился и вышел из-за стола.

- Вы с папой были счастливее всех, правда? - спросила она.

Я закатила глаза, делая ее веселье более явным. - Конечно, - заверила я ее.

Я помню те дни сразу после ее рождения. Зима тянулась бесконечно, несмотря на яркое маленькое солнышко, которое я несла в своих руках. Я садилась каждое утро с воркованием и лопотанием маленького ребенка, большой кружкой горячего чая и грудой писем. Она тихо сосала грудь, пока я читала письма, разворачивала детские подарки и писала благодарственные письма в ответ. Она была моим огоньком в те тоскливые утренние часы в Сан-Франциско, вытаскивала меня из постели и отправляла обратно в мир с искренней улыбкой на лице.

- Малышка, - пробормотала я, дотронулась до ее носа, и она ударила меня ножкой. - Маленький Огонек.

- Да! - согласилась она.

-

Когда Сет вернулся в столовую, он положил маленькую желтую открытку на стол перед дочерью. Его улыбка была натянутой. У меня дыхание перехватило в горле.

- Эй, эту я не узнаю! - объяснила она, когда изучала маленького птенца на обложке открытки. Птенец держал зонтик. Детские открытки бывают абсурдными.

Моя дочь открыла ее и изучала наклонный почерк. Этот почерк я узнаю где угодно. Но сейчас, я думаю, Малышка тоже его узнала.

Белла,

Нечто важное невозможно притворяться и игнорировать. Искренние поздравления.

ЭМК.

- Он тоже был счастлив, что я родилась? - спросила она с удивлением. Она провела по буквам своим маленьким пальчиком. Я вздрогнула при виде этого.

- Да, - согласился Сет.

Я была смущена тем, что он наконец-то готов был донести это до сведения нашей маленькой девочки. Эта открытка никогда не попадала в ее деткий альбом.

Сет положил маленького игрушечного птенца на стол перед собой. Мое сердце заболело. В висках застучало.

- Мне? - спросила дочь.

Я смогла только кивнуть.

- Да, это тебе, детка, - согласился Сет. Он бросил его ей в руки, и она начала играть с маленькими желтыми крыльями. Пролегла пропасть с того момента, как эта открытка и птенец пришли по почте. Это служит напоминанием о том, как много изменилось за последние шесть лет.

-

11 марта 2005 – наш первый родительский спор

Утром, когда я открыла открытку Эдварда, она захватила меня врасплох за столом, я почувствовала слабость в коленях, сердце забилось быстрее и глаза увлажнились. После рождения дочери, у меня появилось мелочное чувство, что я внезапно поняла Эдварда, и вот в моих руках было доказательство, что Эдвард понял меня в ответ. У него была дочь, и он понимал радость и меняющую жизнь любовь, которые они могли принести.

Затем я развернула крошечного плюшевого птенца и уронила его на столешницу перед собой. Он прогнулся и его синтетическому покрытию не хватало блеска новой игрушки. Ярлычок был не совсем белым. Некоторые швы уже не были такими прочными. Через секунду болезненная, душераздирающая догадка сама собой озарила мой разум. Мое зрение замутнилось, когда я смотрела на черные глаза-пуговки. Я поставила бы значительную сумму денег, что этой маленькой игрушке было примерно пятнадцать лет. Или я просто сошла с ума. Годы спустя, я выяснила, что моя интуиция меня не подвела.

Даже без подтверждения, я качала свою дочь и плакала, и старалась не утонуть в собственной любви.

Должно быть невозможно любить человека, который причинил тебе больше боли, чем всем остальным на земле. После стольких лет, я должна честно и открыто посмотреть в лицо фактам: я теперь даже не знала Эдварда, не говоря уже о том, чтобы любить его. Во всяком случае я любила определенное время в моей жизни и человека, который был тогда.

Годы с 1987 по 1989 пролетели как в старом немом фильме, окрашенные сепией с золотым светом, пронизывающим каждый кадр. Это было прекрасно.

Несмотря на все это, этот маленький птенец стоял незначительно и гордо на моем кухонном столе. Он стоял как доказательство реальности того, что Эдвард причинил мне боль, которую невозможно отменить, и маленький ребенок у меня на руках напоминал мне, что я могла исцелиться.

Сет был не так ошеломлен подарком Эдварда, как я.

- Чертов сукин сын, - простонал он, когда пошел выкидывать открытку в мусорное ведро.

- Эй! - возразила я, вскакивая со своего места в первый раз после того как открыла почту.

- У него нет ничего общего с нашей дочерью, - спорил Сет, поднимая открытку в руке, как призыв к оружию.

- Так же как и мои читатели и твои студенты, но мы не выкидываем их подарки.

- Если мы выясним, что кто-то из них засранец такой же величины, как Эдвард чертов Каллен, ты получишь мое искреннее разрешение сжечь то, что они послали.

- А если бы Джейк отправил открытку? - бросила вызов я.

- Джейк никогда...

- Именно, - прервала я. - Джейк никогда ничего не делал. Эдвард был самый настоящий..., - я остановилась, не зная как продолжить. - Я любила его, очень. И он счастлив за меня.

- Тебе гормоны ударили в голову, Белл. Я не хочу, чтобы эта дискуссия касалась мою семью.

- Я не хочу притворяться, что этого не было, Сет. Я не хочу забывать, что я чувствовала – плохое или хорошее.

- Прекрасно, храни свои чувства; держи свою открытку, - сказал Сет, бросив ее на стол передо мной. - Но ее не будет рядом с моим ребенком. И будь я проклят, если разрешу ей играть с этой вещью, - сказал он, кивнув на грустную маленькую птичку. - Это твой багаж, Белла. Он не коснется моего ребенка.

-

Наши дни

Я наблюдала, как моя дочь изучает игрушечную птичку в руках. Она нерешительно взглянула на меня сквозь пушистые, ненастоящие перья. - Он знал, когда я родилась, мамочка.

Это не вопрос. Ее настоящий вопрос так и остался незаданным, на кончике языка. Сет многозначительно на меня посмотрел. Я могла вилеть, как он также ждет и хочет услышать, что я собираюсь сказать; как я сформулирую это для моей шестилетней дочери так, чтобы она поняла. Его доверие было настолько полным, что я была потрясена. Моя любовь к нему не знает границ.

- Ты хотела знать почему я и Эдвард расстались, правда, Малышка? - спросила я.

Она кивнула и положила маленькую птичку себе на колени. Она крепко держала.

- Задолго до твоего рождения, милая, мама забеременела.

- Мной?

- До тебя, дорогая. Другим ребенком.

- Это папа сделал? - спросила она, немного нахмурив брови и посмотрела через стол на своего отца.

- Эдвард Каллен сделал это, - мрачно ответил он.

Ее глаза расширились.

- Однако, мы были не готовы к рождению ребенка по разным причинам… И ребенок тоже был не готов войти в этот мир. Ребенок умер, когда был совсем крошечным – до того как смог родиться.

- Ребенок на небесах? - спросила она.

- Может быть, - нерешительно ответила я. Я была не уверена на счет рая для неродившихся детей.

Она вздохнула. Я продолжала:

- Вся неожиданность и боль, которые пришли с этим ребенком... это разорвало меня изнутри. Это было слишком для Эдварда. Эдвард был болен и очень расстроен, и он оставил меня, когда узнал.

Она соскользнула со своего места, прыгнула ко мне на колени и сжала мои руки в своих. Птенец упал на пол. - Он ушел?

Я кивнула.

- И ребенок умер?

Я снова кивнула.

- Это не хорошо.

- Нет, не хорошо.

Она наморщила лоб. Я удивлялась, какого черта я делаю и почему. Я была справедливой, я рассказывала правду, я рассказывала историю.

- После этого, мамочке было сложно завести в животике других детей. Но ты в любом случае появилась.

- Папа любил и помог поместить туда ребенка, - сказала она, повторяя факты, которые уже знала.

- И я люблю твоего папу тоже.

- Но не в смысле поцелуев, - заявила она с уверенным кивком маленькой головы.

- Да, - согласилась я.

- Папа не ушел.

Я не могла не улыбнуться. - Нет, не ушел.

- И теперь ты больше не грустишь?

- Иногда, когда я думаю о том маленьком ребенке и том, что потеряла, иногда мне бывает грустно. Но теперь у меня есть ты и твой папа, и я знаю, что ты никуда не собираешься. Это напомнило мне, как любить, и как хорошо чувствовать любовь, и я сейчас гораздо счастливее.

- Я рада, мамочка.

- Я тоже, Малышка.

Она осторожно толкнула маленького птенца ножкой, вращая по кругу.

- Мамочка? А Эдвард сожалеет, что расстроил тебя?

- Ему потребовалось много времени, чтобы сказать это, но он сказал, что сожалеет. Он говорил мне много, много раз.

- Мамочка?

- Да, Малышка?

- А Эдварду до сих пор грустно?

Я не знала как ответить, посмотрела на Сета. Он поднял брови.

- Одна часть Эдварда всегда будет грустить. Если нет, это означает, что у него совсем нет совести. Однако, жизнь продолжается.

- Его семья делает его счастливым, как твоя семья делает тебя счастливой?

Я отрицательно покачала головой. Вопросы становились все труднее. Нет никакого сравнения между семьей Эдварда и моей.

-

17 марта 2006 – первые шаги моей дочери... мои первые шаги...

Малышка хваталась за край дивана, отпустила, затем сделала один или два глубоких приседания, покачалась, как небоскреб при землятресении, потянулась к журнальному столику, и когда вы уже были уверены, что она сделает первый шажок, она снова хваталась за диван.

Я была вооружена видеокамерой и фотоаппаратом и сотовый был в кармане, на случай, если это случится, когда Сет будет на работе, и мне нужно будет сделать быстрый звонок.

- Ты сможешь, Малышка! - поощряла я. - Иди сюда, детка!

- Ма!

- Правильно, иди к маме!

Она посмотрела между журнальным столиком и мной, вытянула свою пухлую маленькую ручку, затем резко развернула свое пухлое тельце и начала грызть подушку. Слюни потекли по дивану.

Телефон зазвонил у меня в кармане.

- Сет? - спросила я не глядя на номер звонящего абонента. Он боялся, что пропустит это, звонил каждый час или около того. Вряд ли он знал, что я была готова запечатлеть этот момент на три различных носителя информации.

- Белла? - щебетала Элис на другом конце телефона, поймав меня врасплох.

- Элис?

- Я не могу встретиться с тобой, - всхлипнула она.

У меня и так крутило живот о встрече с Элис по поводу моего последнего, недавно написанного романа. Он был немного непохожим на мой обычный стиль, и я беспокоилась, что она подумает. Хотя, я была абсолютно уверена, что моя писанина не могла вызвать у нее рыдания на том конце линии.

- Элис, что случилось?

Уголком глаза я наблюдала, как моя дочь покачивается, руки вытянуты по сторонам, как будто она балансирует по натянутому канату.

- Эсми Каллен умерла вчера, Белла.

- Эсми?

- Все произошло быстро... шокирующе. Эдв.., я имею ввиду, никто не знал, не предвидел. Она хорошо выглядела в последний раз, когда я ее видела.

Я села на стул и удивилась, когда быстро подсчитала, что Эсми должно быть немного за семьдесят. Время пролетело, и внезапно я почувствовала себя виноватой, что я не контактировала с ней почти десять лет. На которокий промежуток времени, когда я нуждалась в ней, Эсми была мне как мать. И не смотря на все время, что Эдвард утверждал, что она слаба, она определенно прожила долгую жизнь... в основном одна.

Это ее одинокая доля убивала меня.

Оставить ее и уехать из Нью-Йорка внезапно не показалось мне такой смелой идеей, как раньше. Были и другие, лучшие способы выхода из ситуации.

- Белла? - спросила Элис. - Ты все еще там?

- Мне нужна информация о похоронах, Элис.

Я бросилась на кухню в поисках ручки, затем в кабинет за блокнотом. К тому времени, когда я вернулась в гостинную, моя дочь неуверенно ходила по гостинной, как будто гуляла, может быть не всю жизнь, но в течение нескольких часов по крайней мере. Вот тогда я начала плакать.

-

- Ни за что! - зашипел Сет, стараясь снизить голос. Было необычно сложно уложить спать нашу дочь в этот вечер. Она хотела ходить всю ночь напролет.

- Два дня, - парировала я.

- У меня три лекции и приемные часы в течение следующих двух дней, Белла. Я не могу этого сделать.

- Я позвоню сиделке.

- Я сказал нет!

- Боже мой, Сет, ты не мой муж и не собственник, и определенно не мой отец. Ты не можешь говорить мне, что мне делать.

- Когда ты в последний раз вообще видела Эсми Каллен?

- Это мое дело! Она заботилась обо мне, когда никто не заботился. Она была такой милой, и так много пережила в своей жизни, и...

- И ты просто хочешь увидеть его. Ты хочешь увидеть Эдварда Каллена и появиться нежданно-негаданно и...

- У тебя все упирается в Эдварда, ты это знаешь? - осуждала я.

- О, чья бы корова мычала, и это говоришь ты, - язвительно заметил он, всплеснув руками, он вышел из комнаты.

- Что это, черт возьми, должно означать? - спросила я, встав перед ним и преграждая ему путь, призывая посмотреть на меня. Когда его взгляд остановился на мне, я была удивлена, увидев в них боль и беспокойство, а не гнев, как я ожидала.

- Это всего на пару дней. Я позвоню сиделке, - предложила я.

- Не уезжай, Белла.

- Я должна.

-

Десятки пожилых людей, которых я не знала, кружили по затхлому фойе. Там стояли пышные лиственные растения, множество бархата и кружев, и пол был покрыт таким серым и фиолетовым цветочным ковром, который вероятно был сделан специально для похоронных бюро. Фланнери оплакивали в первой комнате, Девиса во второй, и мое сердце стало биться в два раза чаще, когда я прочла Каллен на маленькой черной табличке в дальней от входа комнате.

Я боролась с желанием развернуться и убежать отсюда. Насколько мне было известно, Эсми понятия не имела, что я перелетела через континент, чтобы увидеть ее мертвое тело. Я могла просто уйти, найти бар и устроить дикую, свободную от дочери ночку.

Или я могу увидеть милейшую женщину, чья нежная доброта помогла мне двигаться дальше по жизни.

Когда я просматривала комнату Каллен, полную, одетых в черное скорбящих людей и ярких букетов цветов, я знала, что на самом деле выбора у меня не было. Я сделала нерешительный шаг через порог и увидела Элис в передней части комнаты. Ее глаза расширились, когда она заметила меня, и нервно посмотрела на мужчину справа от нее.

Я вздрогнула. Профиль Эдварда совсем не изменился; он все еще был высоким, худым и поразительно красивым... я прислонилась к стене для поддержки.

Я видела, как Элис прошептала ему на ухо. Я видела, как его глаза обыскали комнату, пока не нашли меня. Они были такими же грустными, как я помню. Как по команде, мы оба прикусили нижнюю губу. Его кулаки сжимались и разжимались. Я видела, как он старался сосредоточиться на гостях, подходящих, чтобы пожать ему руку, похлопать по спине и выразить соболезнования.

Плечи Эдварда поникли, и мужчина слева от него, похлопал его по руке, чтобы поддержать. Я испустила ощутимый вздох, когда узнала Джаспера Уитлока. До этого момента я едва ли видела их в одной комнате, не говоря уж о прикосновениях.

Еще больше людей входили в комнату и меня теснили вперед на волне печали. Когда я перемещалась, смотрела на кого угодно, но не на Эдварда. Я не видела никаких признаков присутствия печально известного Карлайла Каллена или бывшей жены Эдварда или дочери. Желтые лилии окружали гроб. Я двигалась ближе.

Руки были пожаты, объятия розданы, и затем, раньше чем я ожидала, настала моя очередь. Вблизи мрачные, зеленые глаза Эдварда были более блестящими, чем я помню. Я была поражена величиной его темных ресниц. Морщины на лбу стали глубже; виски были седыми. Я дышала с ним одним воздухом. Вдох выдох. Вот как надо было это сделать. Вдох выдох. Он был таким высоким, как Сет, но совсем не похож на него.

Элис потянулась и тронула мою руку, напоминая, что я должна говорить.

- Я соболезную твоей потере, - удалось выговорить мне.

- Она всегда любила тебя, - ответил Эдвард, застав меня врасплох. Это было не просто замечание, что Эсми любила меня, но и способ проверить, как его голос влияет на меня.

- Твоя мама была таким хорошим человеком. Я только хотела... - я остановилась. Было столько вещей, которых я хотела. Если я начну, неизвестно что могу сказать и чем все закончится.

- Спасибо, что пришла, - пробормотал Эдвард, его голос был мрачным и сбивчивым.

Я сжала его руки с своих. Через мгновение рукопожантие превратилось в спонтанное объятие. Его объятия ощущались по-прежнему. Я держалась. Он шмыгал носом. Мы оба дышали. Я старалась не заплакать.

- Спасибо за открытку в прошлом году, - сказала я, после того, как Эдвард отпустил меня.

Меня одарили небольшой улыбкой.

- Я всегда хотел для тебя лучшего, Белла. Я знал, что оно у тебя будет, - пробормотал Эдвард.

Люди стали напирать сзади, когда ждали своей очереди. Я внезапно заторопилась.

- Береги себя, Эдвард, - сказала я и сжала его руки.

- Обними за меня эту маленькую девочку, - попросил он.

Я хотела попросить его сделать тоже самое, но только что прочитала, что Эдвард проиграл недавние слушания о попечительстве. Мое сердце дрогнуло. Мне нужно было выбраться отсюда. Я почувствовала, как кожа скользит по коже, когда вынимала свои руки из его рук. Пальцы зацепились друг за друга, задержались. Слезы потекли. Я едва могла видеть перед собой, когда подходила к гробу его матери.

Эсми Каллен казалась восковой и неестесственно бледной. Я не задержалась надолго. Я молча попрощалась, принесла запоздалые извинения и благодарность. Я молилась за ее сына. Затем заняла место в дальней части комнаты, послушала которкую проповедь о той части жизни Эсми, которую я никогда не знала: благотворительный фонд, который она основала, чьим членом совета правления она была. Она делала и была гораздо большим, чем я о ней думала.

Она просила, чтобы ее пепел развеяли над Гудзоном, над тем же водоемом, на который она смотрела каждый день, когда мыла посуду. Я не присутствовала на маленькой церемонии на следующий день. Я должна была вернуться к дочери.

-

Элис осталась в Нью-Йорке почти на месяц. Я была искренне рада, что у Эдварда был кто-то, на кого можно опереться, когда он приводил в порядок дела матери.

В конце концов она вернулась, и я знала, что придется столкнулться с ее оценкой моей последней истории.

Я начала писать свою историю по-старинке: ручкой на бумаге, когда моя маленькая дочь спала на коленях. Я укачивала и писала и почерк кренился и соскальзывал, ослабевал и плыл под звуки Моцарта для малышей.

Я была более чем удивлена, когда из-под моего пера появилась история любви. На мой взгляд чувства получились приторно сладкими. Я подумывала, а не бросить ли мне мое текущее издательство и не вложить ли свою долю в Harlequin ("Harlequin Enterprises Ltd." - крупное канадское издательство, занимающееся публикацией романс-новелл – пп)

Перечитывая каждую главу, я вздрагивала, но чувствовала тепло внутри. Я решила, что должно быть размякла с годами.

В результате, у меня появились серьезные сомнения об отправке Элис чернового проекта, которая, как известно, не была такой сентиментальной. Я не могла представить, что она подумает. Однако, мой агент, только верхушка айсберга. Мои постоянные читатели тоже собирались кинуть в меня крученый мяч. История продолжала литься из-под моего пера, несмотря на мои опасения. Это была как бушующая река сладкой ваты, как недостающая сцена из фильма Чарли и Шоколадная Фабрика.

- Не прыгай туда, Чарли! Из-за этого сложатся нереальные представления о жизни и любви, не говоря уже о трудноизлечимом кариесе.

Роковой день, однако, настал. Через шесть недель после нашей первоначальной договоренности о встрече, я нашла Элис, сидящей за кухонным столом напротив меня. Моя тревога отражалась в том, как ерзала мой агент, и я абсолютно уверена, что она вытащила маленькую бутылочку из своей сумочки и налила себе в кофе, когда думала, что я не смотрю. Я посмотрела на рукопись, которую она положила на стол перед собой.

- Итак, - начала она.

Моя дочь прервала нас, когда прошлепала мимо нас, как пьяный карлик, свергая все на своем пути. Я спасла свой фикус и вешалку как раз вовремя.

- Итак, - повторила Элис, когда я посадила дочь на колени. Малышка отчаянно тянулась к приправленному кофе Элис, но я убрала его от нее подальше.

- Итак? - подсказала я.

- Этот роман совсем другой, - рассудительно предложила Элис.

- Я знаю, - ответила я.

- Как это произошло? - спросила она.

- Ручка, бумага, живое воображение? - намекнула я. Моя малышка сползла с колен и пошла по коридору.

- Гормоны может быть? - снова предположила я, предпринимая еще попытку о причине сюжетной линии, которая пришла мне в голову. Я заглянула в коридор, ожидая возможного крика моей дочери и надеясь, что она не найдет какие-нибудь случайные опасные вещи, которые не удалось спрятать. Кого я обманываю? Конечно найдет. Я смотрела в направлении журчащего голоска моей дочери, но Элис держала меня на месте.

- Это больше, чем гормоны, Белла. Это... революционно!

- Что?

- Белла, это похоже на золото. Это чертовски прекрасно. Это как любовная история, замаскированная под серьезную литературу. Или это серьезная литература, которую люди будут на самом деле читать... потому что это история любви. Но лучше, слишком... Это современно, глубоко... и есть подводные течения, и... просто, вау.

- Что? - снова спросила я, потому что, серьезно, что я такого написала?

- Вау, - повторила она. - Это моя официальная оценка.

Я плюхнулась на стул, изумленная. Элис сделала еще один длинный глоток кофе и глубоко вздохнула.

- И безумие в том, что это на самом деле вторая часть замечательного литературного произведения, которую я получила за прошедшие несколько недель.

- Вторая? - спросила я, вдруг стало сложнее сосредоточиться. Я все еще была смущена тем, что она сказала про первую часть замечательного литературного произведения. Не стоит упоминать, что я понятия не имела, что она работает с другими авторами; просто несколько стареющих рокеров тут и там.

- Да... вторая. Другая от... новоиспеченного писателя, - объяснила Элис.

- О. Замечательное произведение, да?

- Я бы так сказала. Я еще не полностью прочитала. Не могу, на самом деле. Но кусочки, на которые я мельком взглянула, снесли мне на фиг крышу. - Элис сделала еще один долгий глоток кофе и поерзала на стуле.

- Так ты будешь представлять его интересы? - спросила я, удивляясь почему она перевела разговор в это русло, когда ей явно не комфортно говорить об этом.

- Не совсем, - увиливала она, стала рыться в сумочке, избегая зрительного контакта.

Моя дочь промаршировала мимо с рулоном туалетной бумаги в руке, и белая дорожка тянулась вслед за ней. Я взяла у нее из рук картонную трубочку, и пошла собирать бумагу, которая запуталась в растениях и застряла под дверью.

- Я принесла его с собой, - Элис крикнула по направлению к холлу.

- Что? - спросила я, когда шла обратно на кухню, заметила вторую рукопись, которая внезапно оказалась рядом с моей.

- Он начал писать несколько лет назад... я попросила посмотреть ее. Я не смогла дочитать. Это не для меня на самом деле.

- Ты странно загадочная, Элис.

Она продвинула рукопись через стол.

Верхняя страница была пустой.

Элис выгнула бровь. Я перевернула страницу.

- Когда-нибудь я хочу рассказать истории о тебе. О нас. Когда-нибудь я хочу, чтобы мы оглянулись назад и сказали "Помнишь тот день, когда я поцеловал тебя впервые?”

Мир рухнул. Все что я видела, это слова на бумаге.

- Что это? - я была уверена, что я задала этот вопрос, но голос шел как будто издалека.

- Я убедила его отдать мне это. Это было нелегко сделать, - бесплотный голос Элис объяснил.

- Что это?

Я упала на стул и взяла бумаги себе на колени. Стопка была тяжелой, увесистой.

- Я подумала, что она у тебя должна быть, особенно когда прочитала твой последний роман. Вы оба идиоты, и это так глупо. Жизнь так чертовски коротка, ладно?

Стул загремел. Ребенок промелькнул, держа в руках лампу. Элис побежала за ней.

Глава 1 – Шрам

Она заслуживает ответов... Я начну с простых.

Летом перед пятым классом я играл на детской площадке перед квартирой родителей. Мне нравилось кружиться на качелях вместо того, чтобы качаться взад и вперед, но цепи были ржавые и... все вдруг стало запутываться.

Мои гениталии по меньшей мере тоже.

Однажды я написал "Умереть рядом с тобой такой райский способ умереть.” Я ошибся. Жизнь имеет значение. Жить рядом с Беллой, такой райский способ жить... Разлука с ней оставила шрам, который, по всей вероятности, никогда не заживет.