Дорогая, Белла,

Не могу сказать сколько времени прошло с тех пор, как я брал ручку и писал письмо. Мне также тяжело находить слова и описать то, что я чувствую, относительно того, что пишу эту торжественную речь тебе. Возможно, слово "полный” подойдет. Но это чувство не учитывает моих дерганных нервов и дрожащей руки.

Я сказал слишком много? Наверное, да, но уже слишком поздно. Я уже написал слова и обещал не делать этого снова.

Итак, я начал работать с этой группой из Вашингтона. Знаю, знаю... мои нью-йоркские корни отмирают каждый раз, когда я думаю о помощи Вашингтону, но эти парни феноменальны, полны молодости и надежды. И они крутые рокеры, конечно. Я послал черновой материал их первого альбома, записанный на кассету, как в старые добрые времена. Я абсолютно уверен, они тебе понравятся, и мне хотелось бы услышать твои мысли. Я всегда был очарован твоими комментариями. Конечно, теперь ты это уже знаешь. Боже, ты все знаешь. Я всегда старался держать рот на замке, и теперь я совершенно не в своей тарелке.

Я имею ввиду, черт, я писал глупости тридцать восемь раз. Прости х 38 раз.

В любом случае, этот пакет уже был готов к отправке, но потом я понял, что возможно у тебя не на чем прослушать кассету. На всякий случай я положил туда Уокмен. Сегодня ты можешь все найти в сети. Помнишь, когда тебе на самом деле нужно было садиться в машину и тащить свою задницу в такое неприглядное место, как Риверхед Молл?

Я надеюсь Малышка и ее отец в порядке? (Ему правда нравятся мужчины?) Меня все еще нужно девяносто семь раз заверить.

Эдвард

-

- Ублюдок, - пробубнил Сет себе под нос. Я старалась игнорировать его недовольство, потому что задыхалась и покрылась мурашками, как пять лет назад, когда впервые прочла его письмо. Не могу сказать, что на мою дочь письмо оказало подобное влияние. Она оставила Сета и меня представлять ее нового птенца ее принцессам. К сожалению, письма подпортили рассказываемую мною историю для нее. Для меня они сделали ее еще слаще. В конце концов, Эдвард и я начали наши маловероятные отношения с серии писем, и мы начали другие отношения таким же способом.

- Ты ему нравишься, - сказал Сет с большой ухмылкой, пробуждая старые подростковые воспоминания в моем доме в Лонг-Айленде.

- Он просто был милым, - добавила я, осторожно поглядывая через стол. - Это моя реплика сейчас, так? Так я сказала по-моему. И затем ты должен сказать, что он не совсем милый.

- Все же, я ошибся. На этот раз он был милым, - признал Сет.

- Был, - согласилась я. Я провела пальцем по почерку Эдварда. Старые привычки умирают с трудом.

- Он правда спрашивал обо мне девяносто семь раз?

- Вероятно даже больше, - хихикнула я. - Ты когда-нибудь думал, когда ты был еще ребенком, что Эдвард Каллен однажды будет ревновать к тебе?

- О нет. Тогда, когда я был ребенком, у меня были другие мысли на его счет. Когда я стал старше, я в основном сосредоточился на способах, которыми я хотел его пытать.

- Это объясняет неловкость, - размышляла я.

- Я повторял эту кровавую картину с ним лицом к лицу. Я не стал сбрасывать со счетов такую возможность.

- Ну, все, что осталось, это признаться в сексуальных фантазиях. Я бы посоветовала много виски прежде, чем ты примешься за это.

- Я думаю, я пас, - сказал Сет. - Я не склонен к откровениям в эти дни.

В столовой стало тускло. Я говорила себе, что это просто вечер и облака, но мы оба знаем, что это нечто совсем другое.

- О Джарете, - предложила я. В последнее время я слишком сосредоточена на себе. В этой семье двое взрослых. У нас обоих есть потребности и шрамы.

- О Чикаго, ты имеешь ввиду? - спросил Сет.

- О мюзикле или о городе? - рассмеялась я.

- Тут не о чем говорить, Белл. Он наполовину деревенщина.

- Эта наполовину деревенщина любит тебя.

- Этот разговор не обо мне. И безусловно не о Джарете и Чикаго.

- Он о любви.

- Разве? - спросил Сет. - Я не люблю Эдварда Каллена.

- Он о разных способах, которыми ты можешь любить. Он о том, как любовь сохраняется, если ты достаточно честен, чтобы признать ее. Она сохраняется на всем пути до Чикаго и обратно. Поверь мне, я знаю.

- О Чикаго? - спросил Сет.

- Чикаго и любви, Сиэтле и любви, Фениксе, Лас-Вегасе... Нью-Йорке.

Сет прищурился. - Ты ведешь себя загадочно, мисс Свон.

- Я предельно откровенна, мистер Клирвотер.

- И что я делаю? - спросила моя дочь, когда вприпрыжку вбежала в столовую с Белоснежкой в одной руке и птенцом в другой.

- Ты приносишь свет в мрачную столовую, мисс Свон-Клирвотер, - ответила я, сажая ее на колени и пытаясь удержать ее в объятии.

- Вы до сих пор говорите о письмах? - спросила она, драматично вздохнув, неподвижно глядя на стол.

- Мы перешли к теме любви, - объяснила я.

Она закатила глаза. Я сдалась и отпустила ее. - Скажите мне, когда перейдете к нормальным темам, - проинструктировала она, проходя мимо нас в коридор.

- К каким это темам? - спросил Сет.

- Обо мне, о музыке, или... о поцелуях мамы и Эдварда, - сказала она, хихикнула и уверенно кивнула головой.

- Как насчет щекотки? - спросил Сет и напал как раз вовремя, устроил щекоточную атаку.

- Папочка! Нет! Нет, папочка! - умоляла она, смеялась и пихалась. - Папа!

- Скажи, пожалуйста, - сказал он и перешел к ее ребрам.

- Пожа... Пожа... Пожа... ста.

Сет продолжил свой неустанный натиск.

- Пожалуйста, папочка! Пожалуйста! - удалось сказать ей.

- Раз уж ты так мило просишь, - сказал он, сдался со смехом и поцеловал ее в макушку, поставив ее на ноги.

Она прищурилась, поправила свой свитер, собрала игрушки и промаршировала прочь из комнаты, пристально следила за отцом.

Я все время улыбалась.

- Все еще думаешь о любви? - спросил Сет, возвращаясь на свое место и к своей кружке.

- Просто люблю вас обоих, - призналась я, делая глоток моего быстро остывшего чая.

- Ты никогда не любила меня в Чикаго, - сказал он, подняв брови.

- Гм, - увиливала я.

- Ты собираешься сказать всю правду, Свон.

- Правильно... - уклонялась я, искала легкий ответ в рисунке чаинок на дне кружки.

- Знаешь, могла бы сказать мне.

- Я вряд ли могла признаться в этом самой себе. Я определенно была не в состоянии ссориться из-за этого.

- Кто сказала, что я стал бы ссориться с тобой?

На этот раз уже я подняла брови, глядя на своего друга.

- Хорошо, прекрасно, - сказал он. - Это было когда, июнь 2006?

Я кивнула.

- Твой отец.

- Мой отец.

-

Лето и осень 2006 года были для меня размытым пятном. Умерла моя бабушка, это не было чем-то тревожным или душераздирающим само по себе. Ее смерть заставила отца самого приспосабливаться и устраивать свою жизнь в Форксе, что само по себе стало бедствием.

Розали сказала, что мне нужно послать шестьдесят долларов и свои наилучшие пожелания, но Сет знал меня лучше. Мы оба совершили поездку туда и обратно с нашей дочерью. Мы привели в порядок бабушкины дела и попытались предпринять меры безопасности, чтобы дать отцу крышу над головой и сохранить здоровье. В конце концов, после прибавления новых седых волос и усиливающейся боли, мы поняли, что единственный приемлемый вариант был содержание в доме пристарелых.

Моего отца было нелегко убедить, но дело дошло до выбора иметь крышу над головой, либо жить на холодных, сырых улицах родного города. К счастью, когда совсем прижало, он выбрал медицинскую помощь. На сегодняшний день я совершенно уверена, это единственная причина, что он до сих пор жив, чтобы видеть, как растет его внучка.

Пока все это происходило, я также была занята производством своего фильма. Хорошо это или плохо, но продюссеры хотели моего присутствия на каждом этапе во второй раз. Я провела кажется месяцы в бесконечных поездках между Сан-Франциско, Форксом и Лос-Анджелесом.

При каждом приезде в Сан-Франциско меня ждало письмо среди счетов и нежелательной почты. Он не оставлял обратного адреса, но мне не нужен был обратный адрес, чтобы узнать от кого они. Конверты были сделаны из плотной бумаги темно-фиолетового или пятнистого серого цвета, и возможно, мне почудилось, но я почувстовала намек на запах кардамона, каждый раз, когда открывала конверт.

Дорогая, Белла,

То, как ты описала мшистый зеленый и светло-серый цвета Олимпийского полуострова, заставило меня страстно желать посетить его. Столько музыкального гнева и недовольства родилось здесь, так много печали просочилось в наш организм в результате.

Ты совершенно по-другому описала это место, чем я себе его представлял. Перефразируя Пэт Бенатар: ты принадлежишь свету. Я не сомневаюсь, ты меняешь все вокруг себя с каждой поездкой. Внезапно сквозь облака пробивается солнце, и музыканты вдохновляются писать рок-гимны и мощные баллады, женщины включают Арету Франклин, и музыканты, играющие инструментальную музыку, топят свою аудиторию в проникновенном джазе.

Я надеюсь, с твоим отцом все хорошо. Лично я всегда хотел разукрасить этого мужчину, если мы когда-либо встретимся, затем дать ему коленом по яйцам и посадить его за то, что он отказался от тебя. Кажется, ты до сих пор человек с большим сердцем. То как ты заботишься о нем, много говорит о твоем сердце. Это не выход; то, что я восхищался тобой в течение многих лет.

Мы никогда не говорили о деталях всего этого – о твоих матери и отце, о том, как ты жила в библиотеке. Я сожалею, что был замкнут на себе, чтобы сосредоточиться на деталях. Я хотел бы думать, что мог бы быть там с тобой, переживать жизненные перепетии с тобой, вместо отсутствующего, пьющего отца.

Теперь я рядом, если нужны уши, чтобы слушать, или глаза, чтобы читать.

Эдвард.

Очень просто, одно его письмо, и я снова чувствую себя подростком. Вдруг я стала критически анализировать классику МТВ восьмидесятых. Снова стала искать в песнях подводные камни.

Знаю, знаю... я еще тогда знала, как опасны мои детские мысли. Эдвард открыл свои чувства гораздо менее загадочным, более поверхностным способом. Он просто взял и написал: он будет рядом, если будет нужен. Это и факт того, что я принадлежу свету.

Свет... Его присутсвие заставляло меня чувствовать себя светлой и легкой, я могла парить. Или свет, который он хотел видеть в комнате, когда мы впервые занимались любовью. Это заставило меня подумать о тусклом, желтом свете лампы на тумбочке, когда большие руки обнимали меня, расстегивали молнию. Это заставило меня подумать о свете, которым светились зеленые глаза, молча проверяя, чтобы убедиться.

Это заставило меня думать о человеке, который был там, наконец, навсегда. Это заставило меня подумать о свете, который отражался от пуговиц рубашки и неловких пальцах с мерцающими ногтями.

-

Наши дни

- Мне не нужны вопиющие подробности, Свон.

- Что? - напугалась я и покраснела.

Сет ухмыльнулся. - Давай придерживаться PG-версии, пока ты полностью не расколешься.

- Но я не..., я не была... - заикалась я.

- У тебя на лице все написано, - сообщил он, и я знала, что он прав. Я чувствовала, что горела. - Хочешь подолью? - спросил он, кивая на мою кружку. Ему не нужен был ответ, он знал, что я хочу еще.

Я пошла за ним на кухню.

- Все что мы делали, это писали письма всю оставшуюся часть года, - сообщила я ему, защищаясь.

- Твой рот сказал письма, но глаза говорят другое, - смеялся он.

- Глупые глаза, - пробормотала я.

Сет фыркнул и сделал глоток своего чая. Он протянул мне вновь наполненную кружку.

- Ты был там... ты знаешь, что у меня не было времени ни на что другое.

- Чикаго, - напевал Сет, как будто хотел изобразить Тони Беннета.

- Все началось с писем.

- Елки-палки, я знаю, - простонал он.

- Я просто устала.

- Я узнал о письмах еще несколько лет назад, Белл.

-

4 января 2007 – я храню секреты

Я никогда не забуду тот вечер и нехорошее предчувствие, которое пришло с безошибочным доказательством, что я что-то скрываю от Сета слишком долго. Сет кинул синевато-серый конверт на стол, когда мы сели пить чай, после того, как наконец уложили на ночь Малышку. Я не могла смотреть ему в глаза.

Я хотела схватить маленький прямоугольник и бежать в свою комнату. Вместо этого, я позволила искренним и тщательно подобранным словам лежать на столе, на время непрочитанными.

- Я надеялся, он прекратит это дерьмо после подарка ребенку, - вздохнул Сет. - Ты должна сказать ему остановиться. Это домогательство.

Я собралась с силами, сохраняя хладнокровие. - Я не хочу, чтобы он останавливался.

С этими словами тишина вырвалась из конверта: Сет, конверт и я стали существовать отдельно от остального мира.

- Мы... писали, - попыталась объяснить я. - Мы встретились... один раз. Мы, я имею ввиду, он писал обо мне... много, однажды. Мы... мы разделили что-то... большее.

- Он нестабилен, - быстро отреагировал Сет. - Он болен. Он нечувствителен. Он порвал и выплюнул тебя. Но, ты... Ты должна быть здесь с дочерью. Ты слишком хороша и драгоценна. Ты...

- Стоп! Пожалуйста, прекрати.

- Пожалуйста, подумай, - умолял Сет.

Я заявила права на конверт, двигая его к себе. - Все по-другому сейчас между нами.

- Да, ты на пятнадцать лет старше и у тебя ребенок.

- Он изменился. И, ну, это вообще-то не твое дело. - Сет не мой бойфренд, он не мой брат или отец. Здесь нет никаких правил, чтобы раскрыть тайну, но несмотря на это, я знала, что хранить секрет неправильно. Его реакция была неправильной. Единственное, что было правильным, девочка, спящая в своей кроватке, и конверт в моих руках.

- Ты шутишь, Белла? Я беспокоюсь, и ты нужна дочери. Ты нужна мне, и я не верю ему.

- Мне это нужно, - попыталась объяснить я, сложив конверт в руках, электризуясь от исходящего от него электричества.

- Однако, твоей дочери это не нужно.

- Не говори мне, что ей нужно, хорошо? Я хорошая мать, и ты знаешь это! Мы должны поменяться ролями? Нужен ли нашей дочери отец, который трахается с парнями, настолько шикарными, что даже не хочет признать, что встречается с ними, не говоря уже о том, чтобы представить их мне для одобрения?

Сет заткнулся, успокоился. Возможно даже задержал дыхание. Он никогда не говорил о своих недавних "свиданиях”. Я догадалась об этом несколько месяцев назад. Я не знала, как поднять разговор на эту тему. Я даже не знала, стоило ли.

- Это не здорово, но это твое дело, - объяснила я. - Пока ты в безопасности и находишься здесь, дома, когда ты нужен нам, я не собираюсь мучить тебя этим. Теперь, Эдвард – мое дело.

- Я не мучаю тебя. Эдвард Каллен, с другой стороны, я имею право...

- Я даже не знаю их имен, - парировала я.

- Они ничего для меня не значат.

- Ну, может быть кто-то и должен значить. Может то, что мы сделали здесь прекрасно, безопасно и... стерильно. Может нам обоим нужен шанс с людьми, которые что-то значат. Может быть это те шансы – все эти вещи могут причинить боль, может быть в этом и состоит настоящая жизнь.

- Моя дочь – я не хочу причинять ей боль.

- Я тоже не хочу.

- Я не хочу причинять боль тебе.

- Эдвард и я – друзья. Мы просто переписываемся.

Сет перевел взгляд с конверта в моих руках на мое лицо. Может это и началось с писем, но потенциально могло обернуться большим, и мы оба знали это, об этом не надо было говорить вслух. Вскоре это стало большим.

-

Белла,

Ты никогда не выглядела прекраснее, чем на последней фотографии с дочерью, которую ты прислала...

-

Эдвард,

твои письма заставляют меня улыбаться. Они освещают мои облачные дни...

-

Белла,

твое присутсвие освещает мою жизнь...

-

Эдвард,

новый год кажется полон обещаний, как будто вещи становятся на свои места: с отцом все улажено, у фильма есть дата премьеры, книга закончена в окончательной редакции, и каждую неделю ждет письмо...

-

Белла,

ты – обещание в моей жизни, всегда была и всегда будешь.

-

Эдвард,

в моей последней поездке в ЛА, я думала об открытке, которую ты послал, когда был в туре с Мейсенами. Ты написал, что тебе интересно посмотреть, что случится, если кто-то такой "нью-йоркский” как я, попытается смешаться со всеми блондинками и фальшивыми фасадами Южной Калифорнии.

Спустя все эти годы, я могу дать тебе окончательный ответ: солнечные ожоги, кашель от вдыхания выхлопных газов и вынужденная покупка Crest Whitestrips (отбеливающие полоски для зубов – пп)

Через три дня я отправила свое письмо, я сидела за компьютером, пыталась писать, когда услышала сигнал, что пришло письмо по электронной почте. Имя Эдварда высветилось в нижней части экрана.

Э: В самом деле, я хотел бы увидеть тебя в бикини на пляже в Малибу.

Мои пальцы набрали и отправили ответ. Все это случилось менее чем за десять секунд.

Б: Ты использовал прошедшее время.

Ответа пришлось ждать мгновение.

Э: Я готов использовать настоящее время, но не был уверен, что это будет оценено.

Б: После родов я беру все, что могу получить.

Э: Ты не представляешь, о чем просишь.

Б: Нам стоит сменить тему.

Э: Мы должны сменить прошлое время на настоящее.

У меня перехватило дыхание и пальцы соскользнули с клавиатуры. Эдвард был умен. Он просто мог говорить о грамматике. Однако, я знала, что если я отвечу, я скажу гораздо больше. Мой разговор с Сетом крутился в голове. С несколькими нажатиями клавиш, я бы открыла себя для возможной боли. Я сделала глубокий вдох и напечатала ответ.

Б: Я буду в Нью-Йорке на раздаче автографов через три месяца.

Э: Я буду жить в будущем времени.

Б: Не могу дождаться, чтобы увидеть тебя.

Э: Ты просто предположила, что я свободен?

Б: Хм...

Э: Я полечу на чтение в Москву, если ты попросишь.

Б: Нью-Йорк, 7 апреля 2007 года.

Э: Ничто не удержит меня.

-

24 января 2007 – некоторые фразы никогда не стареют

После шести месяцев нескончаемых путешествий, я нуждалась в неком подобии стабильности и моей семье нужно было уделить время. Итак, когда мой последний роман вышел, я согласилась сократить тур в поддержку книги, и Элис вместо меня должна была проводить чтения в шести крупнейших торговых точках. Я была способна летать из города в город в течение двадцати четырех часов, Малышка могла оставаться дома с Сетом и няней, и едва знала, что я отсутствовала.

Элис была беспокойной во время полета в Сиэтл, место моего первого пребывания. Она кусала ногти и вновь красила губы и не могла сконцентрироваться на официальных бумагах у нее на коленях. Она бегала в туалет по крайней мере четыре раза.

- Элис, - сказала я, останавливая ее, прежде чем она сорвалась в пятый раз. - Что случилось?

- Ну, просто прошло время, - увиливала она, ломая руки и глядя на облака, сквозь которые мы пролетали.

- Но это только чтение. Я могу прочитать, ради Бога. Господи, не заставляй меня догадываться сейчас.

- Ты кажешься счастливей в эти дни, - сказала она, меняя тему.

- Наконец, вопрос с отцом улажен, я думаю.

- Правильно, - согласилась она, порывшись в сумке, вытащив случайную безделушку.

- Дело в Джаспере? - нажимала я. С течением лет, я стала замечать, что Элис становилась нервной, когда ее муж возвращался к старой привычке.

Мой агент перестала рыться в сумке и уставилась на меня своими большими карими глазами.

- Джаспер? Джаспер был просто в гостях у Эдварда.

- О... я не знала. - Эта небольшая информация оставила меня разочарованной. Не то, чтобы я сообщала Эдварду о каждом друге, который посещал меня в Сан-Франциско , и у меня не было причин думать, что он рассказывал мне о каждой мелочи, которая случилась в его жизни. Я подумала, могла ли это идея разочаровать его также, как меня.

Моргнул сигнал "пристегните ремни”, и голос капитана проинформировал нас, что мы идем на посадку. Элис наконец нашла баночку с таблетками, вытряхнула парочку и запила тем, что осталось от белого вина в ее маленьком пластиковом стаканчике.

- Все должно пройти хорошо, - сказала она. - Я совсем не беспокоюсь.

У меня в графике было посещение независимого книжного магазина на окраине города. Высокие сосны возвышались над стоянкой и озеро Вашингтон мерцало через дорогу от торгового центра, куда мы направлялись. Столпились автомобили, и места не хватало. Продавцы хлопотали, чтобы устроить наводнивших магазин постоянных покупателей. Они нервно улыбались, когда я вошла и предложили бесплатное латте из кафе, прежде чем робко попросить автограф.

- Было так замечательно читать, - возразила брюнетка по имени Сюзанна, разглядывая свою книгу в твердом переплете, когда я оставила вежливую надпись внутри.

- Это заставило меня вновь влюбиться в моего бойфренда, - предложила другая.

- Да, мой муж совсем не возражал, когда я проводила время за чтением, - добавила еще одна продавщица, нахально подмигнув и кивнув.

Все они хихикаили. Я покраснела.

Я выбрала эпизод из одной из последних глав. Возможно, это рассказывало слишком много для тех, кто еще не до конца прочел историю, но я не могла удержаться. Снова и снова за прошедшие несколько месяцев эти параграфы, в частности, заставляли меня думать об Эдварде. Это как будто я предвосхитила и написала собственные чувства, и затем мое подсознание вручило их мне на желтой бумаге форматом 33х40,7 см. Теперь они были выставлены на обозрение всего мира. Мне не было стыдно, я хотела прочесть вслух.

"Прошли годы, и жизнь изменилась, как и Натан. Он обзавелся женой и серьезной карьерой. Он приобрел ирландского сеттера и дом в Хэмптоне. Однако, ничто не изменило искру, которая горела, когда мы столкнулись в продуктовом магазине.

Он схватил меня, и я тихо вскрикнула. Он вздрогнул. Его руки полностью знали меня: расширенные зрачки, возбужденные нервы, сжатые руки, тяжело поднимающаяся и опускающаяся грудь, и глубокие тайны, намного менее очевидные, но столь же значительные. Здесь в отделе овощей и фруктов, мы разделили безошибочный момент, который я немедленно стряхнула, нацепила непроницаемую улыбку и прошла мимо него к кулинарно-гастрономическому отделу.

Некоторые могут сказать, что это была потерянная любовь, но ты не можешь потерять любовь, которую несешь в себе вечно...”

Когда я закончила, люди выстроились в ряд, чтобы я подписала их книги, что я послушно и сделала. Менеджмент ограничил количество автографов только первым двумстам посетителям, иначе я могла просидеть там всю ночь, ну или по крайней мере большую часть своего времени для сна.

После того, как я сделала последнюю надпись, я неловко улыбнулась оставшимся сотрудникам, в то время как Элис побежала за моим пальто и сумкой. Я встала, разгладила юбку и убрала случайно выбившиеся пряди волос, с нетерпением ждала обслуживание в номер и плохое ТВ. Внезапно и неожиданно грянуло Рождество; мой нос уловил его сладкий и пряный запах, когда длинные руки показались сзади, и большие ладони держали передо мной книгу.

- Скажи, что это не обо мне, - глубокий голос прошептал мне в ухо. Я упала на широкую грудь.

- Скажи, - нажимал Эдвард. Рукава его рубашки терлись о мои голые руки, мою спину согревало его тепло.

- Это не о тебе, - ответила я дрожащим голосом.

- Скажи мне и не лги, - последовал его веселый ответ.

Когда мои руки сомкнулись на книге, они также сомкнулись на пальцах Эдварда. Я держала книгу. Его пальцы сомкнулись крепче. - Я по контракту обязана дать только две сотни автографов, мистер Каллен.

- А я здесь не за автографом, мисс Свон.

Я повернулась. Эдвард поймал меня за бедра. Прикосновение - это слишком для нас обоих. Мы шарахнулись назад.

- Что привело тебя в Сиэтл? - спросила я, оглядывая его серо-зеленый костюм и оптимистичную улыбку.

- Поужинаешь со мной?

- Что?

- Нью-Йорк... три месяца. Я не мог ждать.

- Уже поздно, - колебалась я.

- Полночь – мое время. Поужинай со мной? - молил он. - Скажи да.

-

Я никогда раньше не видела Эдварда за рулем автомобиля. Он ускорился и легко маневрировал в дорожном движении. Мы смеялись. Он позволил мне переключить радиостанцию. Я остановилась на чем-то старом и знакомом. Эдвард не стал комментировать The Clash. (http://ru.wikipedia.org/wiki/The_Clash– пп) Хотя мог бы. Он знал каждого члена группы.

Он ехал не сверяясь с картой, когда солнце посылало желтые лучи за снежные шапки Олимпийских гор. Он бросал на меня взгляды, нервно постукивал ногой.

- Ты знаешь Сиэтл? - спросила я.

- Я знаю, куда бы я хотел привезти тебя.

- Ты заранее спланировал.

- Я только и делал, что планировал, - признался Эдвард. - Я свел Элис с ума. Я почти свел себя с ума: мой рейс был поздно, затем мне в аредну хотели дать черный фургон. Что бы ты подумала отправившись гулять на таком? Серийный убийца, так? - усмехнулся он.

Я засмеялась вместе с ним. Эдвард сжал мою руку и прибавил громкость, и мы тусовались под Should I Stay or Should I Go (http://www.youtube.com/watch?v=QBtikM5kizc – пп). Я опустила окно, и ветер развеял по салону наше напряжение и кинул волосы мне на лицо. Я чувствовала головокружение, нервозность, возбуждение... подъем. Я знала это чувство... я помнила. Я любила это чувство. Я жила им. Мне хотелось кричать, пока стекло опущено.

- Подожди.

Взгляд Эдварда был нервным. - Что?

- Подожди. - Я сжала его руку, закрыла глаза и выключила радио. Через секунду мы были на обочине шоссе. Силуэт города сверкал перед нами, фиолетовые горы возвышались на другой стороне залива. Автомобили проносились мимо.

- Я, хм... Эдвард. Сегодня вечером... прости, но... - я остановилась, выдохнула, забеспокоилась, мне внезапно стало грустно.

- Белла?

- Это – ты... маньяк? - задохнулась я.

Эдвард облизал губы, его беспокойные глаза сосредоточились на мне.

- Если бы я не был напичкан лекарствами... может быть. Сложно сказать. Ты делаешь меня счастливее, чем обычно позволяет мой рецепт.

Я вдохнула.

- Прости. Мне не стоило... - начала я.

- Нет. Это ты прости меня – за миллион вещей. Но сегодня вечером... Я сказал, что не буду этого делать. Я обещал, что буду ждать, когда ты позовешь меня. Мы строили планы на Нью-Йорк, но я пришел и подкупил Элис, зарезервировал столик... и вот мы, вот я, делаю то, что делаю: ворвался, удивил, ошеломил тебя. Я могу отвезти тебя обратно в твой отель и оставить все как есть.

- Лекарства? - спросила я.

Эдвард кивнул, грустно, как мне показалось.

- Мне нравится, когда ты счастлив, - призналась я. Я ненавидела, когда больно.

- Тогда хорошо, что мы здесь вместе, - ответил Эдвард. - Ты делаешь меня невероятно счастливым, Белла.

Мы нашли парковку рядом с рыбным рынком, и Эдвард открыл мне дверь и взял меня за руку, помогая мне перейти булыжники на каблуках. Он вел меня через туннель под рынком и дальше в сырую аллею. Я не могла не рассмеяться.

- У меня всегда был пунктик на счет них, - иронично сказал он, оглядываясь на окружающую обстановку, сжимая мою руку.

- Одна или две вещи не меняются, независимо от течения времени.

- Не меняются, - согласился он, остановился, взял другую мою руку, посмотрел мне в глаза.

Я знала, что он имел ввиду. Не смотря на прошедшие годы, та же самая потрескивающая вибрация была в пространстве между нами. Вы можете выбрать легкий путь и назвать это любовью, но это было что-то живое и электрическое. Оно было в воздухе той ночью, когда мы впервые встретились, и за три тысячи миль друг от друга и два десятилетия спутся это вернулось.

В ресторане было сумрачно и тихо. Мы ели пасту и выпили слишком много вина. За окном проплыли огни парома в заливе под тенью гор.

Мы дождались десерта. Мы смеялись. Я показала новые фотографии моей дочери. Тоже самое сделал Эдвард. Он достиг прогресса в деле с Кейт.

- Один выходной в месяц? - спросила я.

- Лучше, чем ничего. Она помнит меня.

- Конечно помнит.

Эдвард остановил себя и не стал говорить того, что возможно хотел сказать. Его губы приоткрылись; глаза были понимающими и теплыми.

- Спасибо за ужин, Эдвард.

- Не за что.

Мы шли и булыжники на дороге препятствовали нам обоим. Я посмотрела на крутой склон и решила сделать перерыв. Моим лодыжкам такая задача была не под силу. Я оперлась рукой о кирпич, придерживая себя. Вскоре за рукой последовала спина, и я оперлась о стену. Эдвард остановился и улыбнулся.

- Я не привык к тебе пьяной.

- Я к тебе совсем не привыкла, - честно ответила я.

- Я могу к этому привыкнуть.

Его рука вдруг оказалась рядом с моей головой, и он наклонялся ближе. Прикусил губу. Осторожные глаза умоляли. Другая рука легла рядом с моей головой. Эдвард навис надо мной, моя спина дернулась. Полная еды, вина и Эдварда, я чувствовала тепло и смутное желание. Я знала, что была тем человеком, кто стоял на пути поцелуя.

Я прикоснулась – мои руки на его плечах.

Он подавил улыбку и ждал. Я должна была это сделать.

Мои руки блуждали по его затылку.

- Поцелуй меня? - попросила я.

Его губы поймали мои, и их уверенность застала меня врасплох. Меня трясло как внутри, так и снаружи, у стены. Мои пальцы сжались, губы приоткрылись, и глубокий, насыщенный звук завибрировал в груди Эдварда. Его губы давили более настойчиво, опережая меня.

Люди проходили мимо, стучали каблуки, но мы игнорировали эти звуки. Его руки остались на стене, а мои переместились ему на грудь и обвили ее, прижимали его ближе ко мне. Тела соприкоснулись, грудь обоих тяжело дышала, колени ослабли, но так или иначе я отстранилась.

Глаза Эдварда светились зеленым в мерцающем уличном свете.

- Ха, - это все, на что я была способна.

Он потерся носом о мой нос. Мое сердце колотилось.

- Мой отель близко, - прошептала я.

- Я могу проводить тебя до дома.

- Мы можем пройтись.

Мы шли – держась за руки в пыльном тумане Сиэтла. Затем он обнял меня за талию, по-прежнему ничего не говоря, моя голова упала ему на плечо. Прогулка была слишком короткой. Костюм Эдварда был влажным. Волосы упали на лоб. Швейцар бродил где-то внутри.

- Я так хорошо провела время, - призналась я.

- Мне.. мне.. мне очень повезло.

- У меня ранний рейс.

- Не нужно передо мной извиняться.

- Можно мне тебя поцеловать тогда?

Второй поцелуй был таким же сладким. Он оставил меня задыхающейся и с растрепанными волосами. Он вывел Эдварда из строя, прислонившись лбом к моему лбу, он пытался взять себя в руки. Казалось неправильным оставить его здесь с пустыми руками.

- Подождешь здесь? - спросила я.

Я ринулась в свою комнату, нашла копию моей книги и ручку.

Эдвард,

огромное спасибо, что нарушил обещание. Я не привыкла к твоему присутствию, но могла бы привыкнуть к твоим поцелуям, может быть.

Белла.

-

В ту ночь я лежала в кровати: без сна, мечтала, страстно желала. Я была на свиданиях – много, много раз, но им не хватало легкости, притяжения и тепла, которым я наслаждалась. Эдвард был сразу и старым другом и новым пламенем, ярко горящим в дождливом мраке.

Я включила лампу на ночном столике и нашла блокнот. Я писала о своих чувствах и моих страхах, пока пальцы не устали. Я писала, пока не откинулась на спину, пока мои пальцы, медленно и плавно, успокоили боль и погасили огонь.

Сегодня вечером воспоминания смешались друг с другом. Приглушенный свет из дальней комнаты и мечты резко перепутали даты и сыграли с моим разумом шутку. Он шептал стихи, когда его пальцы скользили по шелку.

Мое сердце стучало, колени ослабли, когда я слушала поэзию Уитмана из уст Эдварда. Мои веки трепетали, когда его губы коснулись моего лба.

- Магнитные, - пробормотал он.

Я подняла лицо навстречу ему, нашла его губы. Его пальцы нашли застежку на моей спине.

- Любящие, - предложила я, и он улыбнулся.

Я прижала лифчик к груди, внезапно и странным образом засмущалась. Годы сделали меня скромнее.

- Целомудренные? - пробормотал он, Уитмен говорил правду даже тогда. Эдвард провел по кружеву чашечек бюстгальтера, прежде чем его руки скользнули на талию. Он держал меня и смотрел, и в его глазах я увидела одобрение человека, который знал меня внутри и снаружи.

- Повзрослевшие, - произнес он, заканчивая строку стихотворения.

Я выдохнула, он тоже. Мы дышали одним воздухом, грудь обоих тяжело поднималась и опускалась в моей старой комнате.

- Любима, боготворима, желанна, - добавил он, переплетая свои собственные идеи с Уитменом, заставляя слова проникать глубже. - Красивая, остроумная, мудрая. - Они лились непрерывным потоком, когда его руки скользили по голой спине и ниже по атласу и кружеву, когда жадные поцелуи захватили мои губы, и я была в...

- Вместе со мною ты рос, вместе мы были мальчишками,
  С тобою я ел, с тобою спал, и вот твое тело стало не только твоим и мое не только моим, - пробормотала я ему в губы. После прожитых лет с Сетом, я могла цитировать Уитмена во сне.

Я почувствовала, как Эдвард улыбнулся. Уитмен занял свое место в наших сердцах, вспоминая старые дни, давно ушедшие и потерянные. Он был давно ушедшим странником, тем не менее он всегда был здесь.

- Ты даришь мне усладу твоих глаз, твоего лица, твоего тела и за это получаешь мою бороду, руки и грудь, - процитировал он.

Я потерлась щекой о его щетину, возилась с его пуговицами, поэтому могла прижаться к нему, держать его в своих руках, этого всегда будет мало, держать его полностью и удержать его. Я должна оставить это ради моего сердца.

- Мне не сказать тебе ни единого слова, мне только думать о тебе, когда я сижу, одинокий, или ночью, когда я, одинокий, проснусь, - продолжил он.

И вместе в его комнате, в этом месте, в этой квартире... он был так одинок много лет.

- Не лги, - просила я.

- Каждую ночь, Белла, даже когда я пытался забыть. Каждую ночь, каждое утро.

- Мне только ждать, я уверен, что снова у меня будет встреча с тобой, - процитировала я.

- Ты знаешь окончание, - настаивал он.

- Я кивнула, испугавшись последней строки. Эдвард понял. Она осталась невысказанной, но трепетала в воздухе между нами. (Мне только думать о том, как бы не утратить тебя. - последняя строчка – пп)

Я повернулась, чтобы посмотреть в окно на огни и звезды и тьму. Как много ночей я провела, раздумывая, что он чувствовал, пока я стояла на этом самом месте, как много ночей я провела в других городах, думая, где он был, и думал ли он обо мне. Как много ночей провела я с другими, как много ночей провела я, отмечая вехи в моей карьере.

- Когда я услыхал к концу дня... - я процитировала первую строчку стихотворения Уитмена, которой мы делились. - Теперь я понимаю, - объяснила я.

- Я никогда не был так счастилив, как с тобой, - пробормотал Эдвард. Я услышала едва уловимую, здоровую разницу, которую принесли годы.

Его руки обвились вокруг меня, ладони накрыли мои, пальцы переплелись.

- И рука его лежала у меня на груди, - выдохнула я.

- И в ту ночь я был счастлив, - процитировал в ответ Эдвард.

- И я, - согласилась я.

Поцелуй мягкий и теплый прикоснулся у моему уху. - Поспи со мной, Белла?

-

Наши дни

- Даже не говори мне, что он вернулся в свою гостиницу, - издевался Сет.

- Но он вернулся.

- Ты плохая лгунья, мисс Свон. Я имею ввиду, правда, мне все равно, но секс написан у тебя на лице.

- У нас с Эдвардом не было секса в Сиэтле.

- Тогда о чем ты думала, скажи на милость?