– Знаю, но этого хотела моя мама. Она хотела, чтобы я стал врачом, и, таким образом, я всё ещё могу…

Он замолкает, смотрит в сторону, а после переводит взгляд на свои руки.

– Всё ещё? – спрашиваю я.

И он вздыхает:

– Всё ещё могу заставить её гордиться собой, по меньшей мере.

– Эдвард, я уверена, что твоя мама гордилась бы тобой, не смотря ни на что. Ты – удивительный человек и очень верный сын. И ты такой смелый, раз не боишься вернуться в школу. Я горжусь тобой.

После моих слов он прячет голову в своих ладонях. Я замечаю, как слёзы текут по его щекам, капая на шорты цвета хаки.

– Эй, – говорю я, и кладу руку на шею, но он отказывается смотреть на меня. – Эдвард?

– Нет, забудь об этом. Я тоже горжусь этим. Или буду, когда всё это закончится.

Он пожимает плечами, скидывая мою руку со своей шеи, я перекладываю руку на своё колено, а в груди всё трясётся от его отторжения.

– Мне пора идти.

– Уже? Куда ты пойдешь? Где бы ты хотел оказаться? – спрашиваю я, не веря, что он так быстро уходит.

– Не знаю. Я просто хочу куда-нибудь пойти.

Он встаёт, и я замечаю царапины на его ладони, и мне становится интересно, когда он успел пораниться.

– Хорошо, – всё, что говорю я, потому что больше ничего не могу сделать.

Он стоит, но видно, что он колеблется.

– Знаешь, ты можешь попросить меня остаться.

– Нет, не могу. У меня есть парень.

– Это – не то, что я имел в виду.

Он поворачивается и уходит, я поднимаюсь почти сразу, вслед за ним, но уже поздно, он ушёл, и темнота пустыни поглотила его. Тихий шелест его шагов сменился лёгким гудением генераторов и ритмичным стрёкотом цикад (5).

…

Следующий месяц – самый неловкий месяц в моей жизни. Тайлер приезжает на пристань каждые выходные, он снова остаётся ночевать у меня, и мы занимаемся сексом, но за ним – пустота. Мне уже больше полудюжины раз пришлось имитировать своё удовлетворение, потому что Тайлер очень ответственный, и он не сдаётся до тех пор, пока не удостоверится, что мне хорошо. Он всегда спрашивает меня: «Тебе хорошо?», я киваю, и только тогда он позволяет себе расслабиться и получить удовольствие.

Роуз, Джаспер и Элис уезжают вскоре после четвёртого июня. Эдвард остаётся, и я не знаю, почему. Не знаю, возможно, он ждёт, что я поменяю своё мнение, или он здесь пытается найти себя, или что-то другое, одно лишь знаю точно ‒ он не общается со мной. Я вижу его днём, когда он стоит на пристани и кормит рыб или берёт в аренду лодку, чтобы поплавать в одиночестве. Он держит дистанцию между нами, а я бешусь ‒ он столько раз привозил сюда других людей, но я ни разу не обходилась с ним так ужасно. По крайней мере, я старалась поддерживать нашу дружбу даже тогда, когда он, практически, разбил мне сердце. Эдвард навсегда останется для меня лучшим другом, не смотря ни на что, потому что я обещала ему это. Что бы не случилось ‒ друзья навек.

Леа ведет себя так, как будто воспринимает всё это как сладкое возмездие. Она считает, что это здорово, что Эдвард так расстроен. «Пускай попробует собственное лекарство», ‒ так говорит она мне, но сейчас всё по-другому. Это было бы хорошо, если бы нам было по девятнадцать лет, когда были обиды по пустякам или незначительные увлечения, но сейчас всё не так. Сейчас всё гораздо сложнее, и серьёзность моих отношений с Тайлером давит на мой выбор. Я точно знаю, что если бы на месте Тайлера был какой-нибудь другой парень, я бы смогла уйти, даже если только на лето, только чтобы быть рядом с Эдвардом. Но я не могу поступить так с Тайлером. Он любит меня. Он ‒ часть моего мира, он ‒ часть пристани, и он – хороший второй вариант, может быть, самый лучший второй вариант, какой только может быть.

В свободное время я играю со своей племянницей и помогаю Эммету менять ей подгузники, кормить и укладывать в постель. Моё сердце сжимается, как только я вспоминаю, что они должны будут уехать через несколько недель. Мне так хочется поехать вместе с ними. Я на самом деле думала об этом: собрать все свои вещи и уехать вместе с Эмметом в Сиэтл. Как мне хочется оказаться в их мире, мире Эдварда; я бы уехала вместе с ними, не раздумывая, если бы не тот факт, что мой отец нуждается во мне, и сейчас – как никогда прежде.

Но теперь здесь меня удерживает не только отец. У меня есть друзья. Леа мне как сестра, и при мысли, что я больше не буду видеть её каждый день, я начинаю паниковать. Даже Дженкс стал мне очень дорог. Он стал уже постоянным гостем в нашем магазине по выходным. А потом, есть ещё и Тайлер. Я не знаю, смогу ли я отказаться от той уверенности, что приобрела здесь, ради чего-то, возможного в Сиэтле. В Тайлере я уверена. А Эдвард ‒ лишь фантазия. Я почти ничего не знаю о жизни Эдварда в Сиэтле. Что делать, если там он поймёт, что я не подхожу ему? Что делать, если я пойду дальше и всё разрушится? Что делать, если всё, что видит во мне Эдвард, – это лишь отличное летнее времяпровождение? Раньше я думала, что Эдвард будет моим лучшим другом не смотря ни на что, но чего ждать теперь? Я пытаюсь жить, а он даже не разговаривает со мной.

Я и Леа стоим на пристани и курим, когда я замечаю его на качелях. Он смотрит на меня, и я понимаю, что с меня хватит. Это нечестно, как он может вот так просто игнорировать нашу дружбу только лишь из-за того, что задето его эго. Он ведет себя, как избалованный ребёнок. Я собираюсь поговорить с ним и выяснить всё, и не могу придумать лучшего времени для разговора, чем прямо сейчас.

Я бросаю окурок на землю и иду к качелям, чувствуя на себе встревоженный взгляд Леа. Он смотрит, как я иду к нему, и по его виду ясно, что он понимает, что я иду разбираться с ним. По тому, как его лицо меняет свои черты с печального на равнодушное, я понимаю, что он готовится к моему напору. Я хватаю цепи качелей, тем самым заставляя его смотреть мне прямо в глаза, наши носы пару раз сталкиваются, так как качели всё ещё продолжают раскачиваться.

– Ты давал мне обещание на мизинцах.

Это – всё, что я говорю, перед тем как повернуться и уйти. Я слышу его шаги позади меня. Без слов мы идём к прачечной, потому как это – единственное место, где мы можем поговорить, и никто не услышит криков. А, поверьте мне, я планирую кричать, и кричать громко.

– Что ты имеешь в виду? – выдаёт он.

Я оборачиваюсь, и как только он заходит, захлопываю дверь.

– Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. Мы давали обещание на мизинцах. Ты обещал мне, что всегда будешь моим другом, не смотря ни на что. И ты такой лицемер, – кричу я, тыча ему пальцем в грудь.

Он ‒ в ярости:

– Я ‒ лицемер? Ради всего святого, Белла! – Эдвард отходит от меня, и теперь я наблюдаю, как он вышагивает по маленькой комнате. – Ты…ты понятия не имеешь, что происходит со мной, у тебя нет ни одной грёбанной возможности всё это представить. Видеть, как этот коротышка своими мозолистыми руками лапает твоё тело…

– Он – не коротышка, – перебиваю я его.

И несколько секунд Эдвард просто смотрит на меня.

– Что ты делаешь с ним? – голос Эдварда дрожит, хоть он и пытается растянуть свои губы в некоем подобии улыбки.
И я, запинаясь, произношу:

– Я пытаюсь построить реальные отношения. Моя жизнь не останавливается, когда ты уезжаешь. Я устала ждать тебя, ждать, что ты приедешь, и вдруг, возможно, захочешь меня. Я больше не могу ждать.

– Чушь! Всё это ‒ полный бред, Белла!

Он кричит и его голос эхом отражается от стен небольшой комнаты, усиливаясь отражением от металлических корпусов стиральных машин:

– Ты ‒ с ним, потому что он ‒ здесь, потому что с ним легко и безопасно. Ты ‒ с ним, потому что он вписывается в твой мир, потому что он помогает тебе с работой на пристани, потому что он ‒ тот, кого одобряет твой отец. Ты ‒ с ним, потому что ты больше не хочешь быть одной, потому что кто-то лучше, чем ничего. Ты ‒ с ним, потому что боишься.

– Я не боюсь, – говорю я сквозь зубы, в глазах собираются слезы, а тело все трясет.

– Я знаю, что ты делаешь. Я поступал также. Где только мог, пытался найти кого-то, кто помог бы мне выкинуть тебя из головы, кто мог бы заполнить пустоту в моей душе. Но я никогда не чувствовал себя настолько цельным, нужным, заполненным, кроме как здесь, рядом с тобой.

– Ты просто бесишься, что я больше не сижу и не жду тебя. Мне очень жаль, но всё меняется, и люди тоже.

Я с трудом выговариваю слова, пытаясь вспомнить все свои аргументы. Но все мои доводы, все мои логические объяснения теперь кажутся такими смешными.

– Ничего не меняется! Каждый год я приезжаю сюда, в надежде, что всё изменилось. Каждый год, я думаю, что больше не буду хотеть тебя, каждый год я чувствую, что буду в состоянии сопротивляться тем чувствам, что ты вызываешь, и каждый год все по-прежнему. Каждый год я молю, чтобы ты попросила меня остаться, чтобы сказала мне, что готова поехать со мной, жду, когда ты скажешь, что с тебя достаточно, и ты готова рискнуть, но ничего не меняется. Каждый год меня преследует эта невыносимая боль, от которой я не могу избавиться. Сильная боль, грызущая моё сердце, мою душу. И ничего не меняется. Впервые я ощутил её в тринадцать. И с тех пор ничего не изменилось.

Его лицо очень близко к моему, и я чувствую его разочарование.

– Год за годом ты разбиваешь мне сердце, но я всё ещё возвращаюсь к тебе. Не смотря на это, я проживаю каждый день, десять месяцев, триста четыре дня в ожидании лета. Это – всё, чем я живу. И всё, что меня беспокоит ‒ это как приехать сюда, приехать к тебе. И каждый год ты то отталкиваешь меня, то притягиваешь, но при этом всегда держишь меня на расстоянии, даже позволяя быть рядом с тобой. Каждый год, я хочу всё бросить и уехать. И каждый раз не могу этого сделать.

Его голос такой мягкий, что моя голова перестаёт что-либо соображать после таких слов.

– Ты даже не позвонил мне. Эдвард, ты занимался со мной сексом, а потом игнорировал в течение нескольких месяцев. Мы проходили через это и раньше. И если я так сильно нужна тебе, ты должен был найти способ, – выплёвываю я ему в ответ.

– Послушай, когда я уезжал прошлым летом, в моей голове было столько мыслей. Я и раньше занимался сексом, но всё это было не по любви, – говорит он. – Я никогда не занимался сексом или любовью с одной и той же девушкой более одного раза. И я совсем не знал, что теперь делать с тобой. Я не знал, как бороться со всем, что я чувствовал, это чувство было таким сильным, что я закрылся. А ты двинулась дальше.

Это было обвинение.

– Нам не имеет смысла быть вместе. Всё, что мы делаем ‒ только причиняем боль друг другу. Мы просто из двух разных миров, мы слишком разные. Мы не понимаем друг друга, – бормочу я.

Слёзы рекой льются по моим щекам. Я сломала его. Я сделала ему больно. Каждый год я заставляла его страдать, и от этого мне становится ещё больнее. Всё это время я думала, что ему так легко уезжать отсюда, оставляя всё позади. Мне всегда казалось, что для него это не было сложным, и вот теперь он говорит, что страдал также сильно, как и я.

– Я люблю тебя, Белла.

Он хватает меня за плечи, и я смотрю, как эти слова слетают с его полных губ, а язык чуть выглядывает из-за зубов:

– Я полюбил тебя, как только увидел на пристани, когда ты кормила рыб хлебом, твои волосы были заплетены в косу, и ты была такой высокомерной. Я согласен, что мы разные, но вместе мы ‒ баланс. Разве ты не видишь, как хорошо мы уравновешиваем друг друга? Ты всегда твердила, что не нужно никаких обязательств, никаких ожиданий, но я хочу быть обязанным тебе. Я хочу, чтобы ты ждала моего звонка, а если бы я забыл, орала бы на меня, как бешеная. Я хочу делать с тобой всё, что делают пары: покупать тебе мороженое и цветы, и я хочу заниматься с тобой любовью до тех пор, пока ты не забудешь всё плохое, что я сделал, и просто любить тебя так сильно, как я и люблю тебя.

Я вздыхаю, его палец проводит дорожку по моей щеке, убирая прилипшие волосы с кожи. Слёзы беспрерывно текут, и я уже практически ничего не вижу, всё размыто. Могу видеть лишь его зелёные глаза и красную футболку, и вокруг так тихо, будто в вакууме. И мне даже не хочется прерывать эту пустоту дыханием. Он любит меня. Эдвард хочет быть обязанным мне.

– Я тоже люблю тебя, – шепчу я.

И как только эти слова слетают с моих губ, комната оживает. Я слышу гул стиральных машин, свет от ламп дневного освещения бьёт мне по глазам, и я ощущаю нежное дыхание Эдварда на своей коже. Руками он гладит меня по голове, затем по лицу, опускаясь на плечи, затем на спину, пока я полностью не оказываюсь в его объятиях.

– Но что ты собираешься делать, Эдвард? Останешься ли ты здесь? Откажешься от школы и переедешь в захолустье, чтобы помогать с работой на пристани и быть со своей девушкой?

Я вырываюсь из его объятий. Не имеет никого значения, что мы любим друг друга. Эдвард был прав, ничего не меняется. Он не может переехать сюда, и мы оба знаем, что я не могу уехать отсюда.

– Всё, что тебе нужно сделать ‒ это попросить, и я сделаю всё, что захочешь, всё.

Он умоляет меня. Он хочет, чтобы я попросила его остаться, но я не могу. Он сам должен сделать этот выбор.

– Я никогда бы не посмела заставить тебя сделать что-то подобное для меня. Я бы никогда не попросила тебя бросить всё ради меня. Каким бы я тогда была человеком, если бы сделала так? Мой папа поступил так с мамой, и она покинула нас. Она изменила своё решение и возненавидела отца. И ты меня возненавидишь. Может быть не сразу, но потом, когда нам будет сорок, ты будешь думать, что твоя жизнь могла быть другой, а я … я буду не в силах нести ответственность за то, что разрушила твою жизнь.

–С чего ты решила, что ты разрушишь мою жизнь? С чего ты взяла, что мне не нравится жизнь здесь. Ты думаешь, что весь мир против тебя, хотя, если честно, ты не пробовала никакой другой жизни, кроме как быть «девушкой-с-реки». И даже не думай, что это неверный путь, потому что я знаю, о чем ты думаешь, – он смотрит мне в глаза, и я отвожу взгляд.

Будь проклят его чёртов мозг за то, что может читать мои мысли.

– Всё, что я говорю тебе ‒ это полная правда, и если тебе не нравится что-то, то наплюй на это и сделай по-другому. Хватить плакать о своей жизни и начни жить заново, Белла! Ты легко можешь это сделать, стоит лишь тебе опубликовать все фотографии, что ты сделала, но ты никогда так не поступишь. Ты боишься. Ты боишься уехать отсюда, ты боишься жить, ты боишься любить. Ты боишься любить меня. Да, чёрт побери, ты боишься любить себя.

Я даже не могу возразить ему, потому что всё, что он говорит ‒ полная правда. Я боюсь. Боюсь попробовать что-то новое, потому что, если я буду сильно стараться, но потерплю неудачу, что тогда будет с моим будущим? Что делать, если я попытаюсь быть с Эдвардом, но у нас ничего не выйдет, и я потеряю его навсегда? Я держу его на расстоянии не из-за того, что боюсь любить его, а потому что боюсь, что ему это будет не нужно. Перед моими глазами пронеслось очень много примеров неудачных отношений, и я знаю, что одной любви недостаточно.

– Ты могла бы уехать со мной. Мы могли бы сесть в автомобиль, и я бы увёз тебя в любую точку мира, куда бы ты только захотела, но ты никогда не уедешь отсюда.

– Мой отец…

– Это – не оправдание. С ним всё будет в порядке. Он может нанять кого-нибудь другого.

– Эдвард, это всё ‒ лишь фантазии. Когда ты здесь, ты отдыхаешь. Ну, это всё ‒ временно. Тебе не приходится беспокоиться о работе, школе или… о прачечной. Всё, что ты делаешь, это ‒ ешь мороженое, катаешься на лодке и спишь на пляже. Всё, что мы имеем здесь, всё это ‒ лишь фантазии.

– Белла, ты ‒ единственное реальное, что у меня есть. Как же ты до сих пор это не поймёшь?

– Я не могу.

– Я знаю. И знаю, что будет дальше. Я уеду, а ты выйдешь замуж за этого парня, родишь ему детей и будешь заботиться о пристани, об отце, о Леа и всех остальных. И это будет твоим вторым выбором в жизни, так ведь? Потому что я знаю, каким был твой первый выбор. Знаю, в этом выборе мы с тобой живём в Лас-Вегасе, я играю на рояле, а ты стоишь рядом в платье с блёсками и поёшь. Ты поёшь, Белла, и это самое красивое пение, которое я только когда-либо слышал.

Я плачу. Моё сердце вырвано из груди и кровоточит. Кровь хлещет фонтаном. И я испытываю такую боль, такую сильную боль, что мне непонятно, как я ещё могу дышать. Я всегда говорила ему нет, и сейчас должна: я связала себя с кем-то другим.

– А ты знаешь, что самое дерьмовое? Знаешь, что делает меня ещё более жалким? Когда всё это произойдет, и на следующий день после твоей свадьбы, и тогда, когда ты родишь своего первого ребёнка, я всё ещё буду здесь. Я всё ещё буду твоим лучшим другом, не смотря ни на что, – шепчет он и целует меня в лоб.

Я обнимаю его. Обнимаю так крепко, что боюсь, не причиняю ли я ему боль, а потом начинаю целовать его лицо, и слёзы текут по моим щекам. Он отстраняется, рукой проводя по моим рукам, вырываясь из моих объятий.

– Эдвард, пожалуйста… Мне просто нужно время, чтобы всё это понять, – бормочу я.

Но он лишь качает головой и целует меня в щёку:

– У нас было время.

Он позволяет своим губам ещё раз коснуться моей кожи, ещё раз вздыхает мой запах и уходит за дверь. Я кричу ему, но я всё равно, что под водой, мой голос не достаточно силён, не достаточно громок, чтобы он услышал меня, а ноги не могут двигаться быстро. Но всего это не достаточно, слишком мало, слишком поздно, и вот я стою рядом с качелями и вижу, как задние огни его старенького вольво спускаются вниз по извилистой дорожке.

Я потеряла его.

Сколько ещё времени мы будем делать это? Сколько ещё раз я буду отталкивать его, а потом притягивать, сколько ещё раз на нас будет накатывать волна боли, постоянных потерь, приливов и отливов, словно мы какие-то скалы посреди реки, которые волны омывают до тех пор, пока от былого могущества не остаются лишь мелкие крупинки. В моей голове полный беспорядок, а тело не перестает дрожать, и всё, что я сейчас вижу, – это я и Эдвард, мы в церкви, но он не тот человек, с которым я связываю свою жизнь, и от этой картинки скручивает мой живот.

Спотыкаясь, я добираюсь до дома. Внутри меня твориться чёрт знает что. Отец сидит на диване и смотрит «Сайнфилд» (6), но как только видит меня в двери, сразу подскакивает.

– Белла, что случилось? – спрашивает он.

Моя нижняя губа дрожит, когда я пытаюсь говорить..

– Папа, – рыдаю я, и он тут же сгребает меня в объятия.

Я вцепляюсь в его футболку, он гладит меня по волосам, и я едва могу стоять на ногах. Всё так испорчено, что я даже не знаю, что сделать, чтобы начать всё сначала.

– Я не знаю, что делать.

– Всё будет хорошо, дорогая. Всё будет хорошо.

Папа говорит не повышая голоса, и я делаю глубокий вдох, вдыхая его запах сигарет и пива. И я знаю, он прав, ведь, в конце концов, всё будет хорошо. Всё так и будет, просто сейчас больно, но всё успокоится.

– Папа, как ты сделал это? Когда мама ушла и не вернулась, как ты справился с её уходом? – спрашиваю я, с трепетом ожидая его ответа.

– Никак. Я так и не справился с уходом твоей матери, – говорит он.

И я хмурюсь.

Этот ответ я и ждала. Мне так хотелось думать, что у него есть тайна, какой-нибудь дурацкий совет, который сделает всё проще. Но мой папа говорит всё так, как есть, ничего не скрывая, даже если это сделает кому-то больно.

– Благодаря вам, детям, мне было немного легче, хотя, – говорит он, и целует меня в лоб, и я знаю, что он вспоминает её, вспоминает свою жизнь до того, как она ушла, до того, как умерла, и я чувствую, как его тело напряглось, – мне было легче, ведь в вас двоих была частичка её.

– Папа, всё так перемешалось. Я потерялась. Я не знаю, что делать со своей жизнью, и я боюсь, – бормочу я в плечо отца.

– Это всё – моя вина, – говорит он.

И я бросаю на него непонимающий взгляд.

– Всё, что я делаю, всё, что стараюсь сохранить, всё это ‒ для вас, для моих детей. Белла, всё, что я всегда хотел, – это чтобы у вас была защита, чтобы тебе не о чем было беспокоиться. Пристань ‒ это всё, что у меня есть. Это – всё, что я могу дать вам. Я хочу сказать, что я вырос здесь, так же как и ты, Беллз, и я знаю, каково это ‒ быть обязанным тому, чего ты не хочешь.

– Папа, я не делаю того, что не хочу. Я люблю реку, люблю пристань и всё, что я делаю. Просто я хочу попробовать другие вещи.
Хочу попробовать жизнь за пределами нашего маленького пузырька. Я хочу потерпеть неудачи в тех делах, что у меня не получаются, но также хочу добиться успеха там, где мне нет равных. Я хочу почувствовать страх, возбуждение, гордость за себя. Понимаю, что я говорю как множество других подростков, и что это звучит эгоистично. Но я чувствую себя чужой, и не могу понять, что же мне нужно в этой жизни.

– Ну, тогда, я думаю, что я могу сделать лишь одну вещь, – говорит папа и, поднимаясь с пола, садится обратно на диван. – Ты уволена.

– Что? – переспрашиваю я, желая удостовериться, что я верно его расслышала.

– Ты уволена, – его взгляд не отрывается от экрана.

– Но, а как же пристань? Бухгалтерия? Кто… Что ты будешь делать? – всё ещё пребывая в шоке, спрашиваю я его.

Он думает, что делает?

– Я найму кого-нибудь. Леа сможет заняться бухгалтерией. У неё хорошо с математикой и логикой, и всем необходимым для этого дела. Я видел некоторые головоломки, которые она разгадывает, в то время как должна работать, – подмигивает он.

– Ты не можешь меня уволить, – спорю я. – Я знаю, что ты пытаешься сделать, и я не позволю тебе. Ты нуждаешься в моей помощи.

– Чёрта с два я не могу! Я могу делать всё, что хочу. И ты уволена. Пришло время тебе узнать реальный мир и понять, как хорошо тебе было здесь. Теперь обними меня, прежде, чем я смогу изменить своё решение, мисс.

И я бросаюсь в объятия отца, и плачу, пока он смеётся.

Я шепчу ему, а он целует меня в лоб, и его усы щекочут мою кожу.

– Спасибо.
______________________________________
1 - http://en.wikipedia.org/wiki/Hootie_&_the_Blowfish
2 - http://www.yaplakal.com/uploads/post-11-12438460728849.jpg
3 - http://www.mielofon.com/actress/jennifer_aniston/005.jpg
4 - Речь идет о бывшей мачехе Эдварда, или кем там ему приходилась подружка Карлайла из первой главы.
5 - http://ru.wikipedia.org/wiki/%D6%E8%EA%E0%E4%FB
6 - http://www.kinopoisk.ru/level/1/film/277627/
_______________________________
Надеюсь, вам есть что сказать) Как всегда я хочу попросить вас поблагодарить за работу над главой моих любимых бет Tanger и BAST.
А еще хочу сказать огромное спасибо Mashunya зато что подтолкнула меня в правильном направлении.

Источник: http://robsten.ru/forum/19-548-20