Мне очень повезло.

Я повторяю это себе постоянно, напоминая, что должна быть благодарна за все, что получила. Легко быть раздражительной, унылой, испорченной, но… Я могла бы не иметь ничего, а вместо этого у меня было все. Так что, мне просто не позволительно быть такой, и каждый день я напоминаю себе, что мне очень, очень повезло…

Я стояла возле своего шкафчика в коридоре «Академии Спенсера» и наблюдала за потоками из темно-синей шерсти и черной с зеленым шотландки, снующими мимо меня от одного класса к другому. Белоснежные рубашки от «Thomas Pink», ослабленные с искусной небрежностью галстуки, вышитые золотой нитью эмблемы школы на нагрудных карманах; мелирование за шесть тысяч долларов, ринопластика за семь; телефоны, настолько новые, что еще даже не продавались в магазине, – кругом одни деньги. Горы денег. Все они – все мы – просто купаемся в море невероятного богатства.

Я все еще стояла возле шкафчика, крепко сжимая в руке ремень сумки, и смотрела на всех так, будто не являлась их частью, хотя на самом деле я была точно такой же, даже если не чувствовала этого. И мне действительно повезло быть одной из них. Не стоило забывать об этом.

Я обернулась и стала вглядываться в толпу в поисках Роуз. Она обещала встретиться со мной, чтобы вместе пойти на алгебру, но звонок должен был вот-вот прозвенеть, а она все еще не объявилась. Наконец, я увидела её – вся такая непринужденная и самодовольная, она шествовала по коридору, словно королева. Роуз была настолько красивой и удачливой, что это давно стало её сутью, а не просто тем, что её окружало. Кажется, она и не догадывается о том, как ей повезло, но сложно винить её в этом. Она и не знает, что может быть иначе.

Мне же повезло с такой подругой, как Роуз. Мне не нужно напоминать себе об этом, я и так это знаю. Возможно, она бывает беспечной и рассеянной, но желает мне лишь добра. Её дружба помогла мне влиться в этот мир так, как никогда не смогли бы помочь деньги. Деньги заставили всех терпеть меня, Роуз заставила меня принять.

Она шла по коридору, не обращая ни на кого внимания, пока парни провожали её восхищенными взглядами, жадно разглядывая все то, что она позволяла им увидеть. Ройс Харрисон протиснулся мимо меня и медленно направился в её сторону. Как и у Роуз, его взгляд был направлен на каждого и одновременно ни на кого конкретно, и уж точно не на Роуз. Но стоило им поравняться, как он потянулся рукой на несколько дюймов левее, к её правой ладони. Её пальчики быстро сжали то, что он ей передал, и теперь единственное, что могло выдать их маленькое действо, была её едва заметная ухмылка, адресованная толпе – не Ройсу.

Она подошла ко мне, слегка покачивая бедрами, и тогда я заметила крошечный пакетик в её ладони. Я тут же закатила глаза, потому что теперь она непременно захочет, чтобы я присоединилась к ней, а я старалась держаться подальше от этого дерьма.

В самом начале своего обучения в старшей школе я хотела просто зависать с друзьями, тем самым надеясь вписаться в этот новый для себя мир. Я хотела тусоваться и получать удовольствие, но в этой тусовке веселье обязательно включало в себя дорогой алкоголь и наркотики. Я тоже пробовала. Но ни разу это не сделало меня счастливее. Я чувствовала себя абсолютно одинаково, независимо от того, как часто я отрывалась, и как много денег при этом тратила. Так что, я завязала с этим и с тех пор старалась держаться подальше от излюбленных развлечений богатеньких деток – кокаина, таблеток, выпивки и бездумных трат денег.

Роуз считала это абсурдом. Может, так оно и было, но я понятия не имела, как можно получать от этого удовольствие. И в то же время я не знала, чем еще себя занять, поэтому это был очень, очень скучный год. Я не понимала, что я должна была делать со всеми этими богатствами и привилегиями. Казалось, никто не озадачивался этим больше, чем я, и это заставляло меня думать, что, возможно, я что-то упускала из виду.

- Хэй, – произнесла она, прислонившись к шкафчику, и похлопала по карману блейзера. – Присоединишься?

- Эм…

Роуз нетерпеливо закатила глаза.

- Изабелла. Да ладно тебе! Элис тоже пойдет. И, может, кто-то из парней.

- Тогда нет, – ответила я, закрыв дверцу шкафчика, и пошла по коридору, на что Роуз лишь фыркнула и направилась вслед за мной.

Ничего хорошего не выйдет, даже если я проведу весь день только с ней и Элис. Но если будет еще и куча парней, то прежде, чем успею понять, что происходит, я уже буду прижата к кровати каким-нибудь высокомерным, заносчивым уродом, который станет шарить рукой у меня под юбкой и обслюнявливать шею, будто это должно меня завести. Нет, спасибо. Мы это уже проходили, и с меня хватит.

- Но Из…

- Мне много задали на завтра. Я не могу, – сразу возразила я.

- Будто кому-то есть дело, если ты не сделаешь свою домашнюю работу, – хмыкнула она, и у меня перехватило дыхание. Она была права. Она и не думала меня обидеть, но так оно и было. Неважно, осталась бы я дома делать уроки или пошла к Роуз и оторвалась, это ни для кого не имело значения, кроме меня. И Роуз. Но она была за «отрыв», так что это не в счет.

- Думаю, днем мама будет дома, – пробормотала я. Роуз вздохнула, но воздержалась от комментариев, за что я была ей благодарна. Она могла быть милой, когда хотела.

У дверей в класс я помахала ей рукой, и она пошла на урок мировой истории. Через пару секунд мимо меня пробежал Эмметт и догнал Роуз. Он что-то прошептал ей на ухо, на что она улыбнулась, слегка кивнув.

*0*0*

Алгебра всегда была для меня пыткой. Мне было трудно сосредоточиться на этом. Не помогало и то, что учебный год подходил к концу, и у большинства моих одноклассников не было ни одной причины заморачиваться насчет учебы – ранние зачисления уже прошли, и все были приняты в колледж. Так что, все просто коротали время в ожидании свободы.

На алгебре я сидела с Элис. В середине урока она передала мне свою тетрадь, где в нижнем левом углу розовыми чернилами было написано: «К Роуз?» Я слегка покачала головой. Она опустила плечи и склонила голову набок. Она выглядела настолько разочарованной, что это было даже смешно. Я старалась не расхохотаться, глядя в её большие глаза олененка Бэмби.

Мне нравилась Элис. С Роуз я дружила с первого года в школе и была предана ей с тех пор, как она даровала мне свою поддержку, хотя и не была обязана этого делать. А Элис общалась с нами примерно год, и она действительно замечательная. В некотором смысле с ней было даже проще, чем с Роуз. Более непринужденно – Роуз и её вечное стремление к веселью могли надоедать. Иногда я думала, что хотела бы быть ближе с Элис, проводить время с ней вдвоем, без давления со стороны Роуз и всех искушений, которыми она вечно размахивала у меня перед носом. Но я никогда бы не кинула Роуз таким образом, так что мы общались втроем.

И хотя мне казалось, что Элис нервничала, когда оставалась наедине с Роуз без буфера в виде меня, я так больше не могла. Просто не хотела. Поэтому я твердо стояла на своем и только пожала плечами, будто всего лишь подчинялась каким-то высшим силам. Элис не стала настаивать, и это была еще одна черта, которая мне в ней нравилась.

После занятий мы с Элис вышли на крыльцо школы, из чьих элитных стен спешила свалить большая часть учеников, наводняя 77-ю улицу. Лишь старшеклассники задерживались на каменных ступенях, чтобы покурить или поболтать по телефону, пока припаркованные вдоль обочины черные авто терпеливо ожидали богатеньких выродков, дабы отвезти их домой, или к репетитору, или на уроки танцев, или на теннис, или еще куда бы то ни было.

Роуз уже ждала нас, облокотившись на лестничные перила, а напротив нее стоял Эмметт, так близко, что стоит ей выпрямиться, как она тут же коснется его груди. Раньше между ними что-то было. Эммет пользовался большой популярностью среди девушек, так же, как и Роуз среди парней. Но мне всегда казалось, что он испытывает какие-то особо нежные чувства к Роуз… Думаю, и она могла бы разглядеть в нем что-то большее, а потому я надеялась, что он тоже собирается поехать к ней сегодня. Мне не пришлось бы переживать за нее, если бы Эммет был там. Никто не будет приставать к Роуз, за исключением, может быть, его самого.

- Уверена, что не хочешь пойти, Из? – уточнила Элис. Она поправила свой ободок, убедившись, что бантик на нем расположен точно посредине, и только после этого закрепила им копну своих чернильно-черных волос.

Я отрицательно покачала головой.

- Нет, ребята. Просто хорошо проведите время. Увидимся завтра.

- Может, я позвоню попозже? – спросила Эл. Я расслышала в её голосе неуверенность и надежду. Она тянулась ко мне, хотела быть ближе, и от этого на душе становилось теплее.

- Разумеется, – рассмеялась я, – если еще будешь в состоянии звонить кому-либо.

Она закатила глаза и захихикала, прежде чем развернуться и пойти вслед за Эмметом и Роуз.

Я же протиснулась сквозь море синей униформы, присматриваясь к именам на стеклах автомобилей, пока не нашла свое – «Дуаер». Открыв заднюю дверь, я кинула сумку на сидение и села сама.

- Привет, Феликс, – сказала я с улыбкой.

- Мисс Изабелла, – Феликс улыбнулся в ответ, затем выключил свое Христианское радио и включил для меня обычную музыкальную станцию.

Было абсурдно каждый раз присылать за мной машину. Наша квартира располагалась всего в двенадцати кварталах от «Спенсера», и куда проще было прогуляться. Но такая прихоть была для меня непозволительна, поэтому каждый день черный автомобиль вез меня через весь город, что в итоге занимало гораздо больше времени, чем, если бы я ходила пешком. Но я больше не спорила. К тому же, мне нравился Феликс, а его зарплата зависела от моих поездок в школу.

Уже в здании нашего дома я поздоровалась с Сантьяго, швейцаром, работающим сегодня, который тут же вызвал для меня лифт. Чтобы попасть в наш пентхаус, расположенный на самой крыше строения и занимающий двадцать третий и двадцать четвертый этажи, мне пришлось воспользоваться специальным ключом. Как только двери лифта распахнулись, я оказалась в холле, где все вокруг было золотым, кремовым и искрящимся. В вазе на небольшом столике стоял неизменный букет свежих цветов, которые меняют каждый день. Те, что принесли сегодня, – энергетический взрыв пурпурно-красного – мне нравятся.

Миновав фойе, галерею, гостиную и столовую, я поднялась по лестнице, ведущей на второй этаж, где в конце коридора, устланного кремово-бежевым ковром, находится моя комната. Она небольшая, намного меньше, чем остальные комнаты в доме. Когда я впервые приехала сюда, меня расположили в гостевой спальне, гораздо большей, но для меня это было слишком, учитывая крошечный размер комнаты, в которой я выросла. Так что, я попросила комнату поменьше. Эта была для меня в самый раз, к тому же всем было плевать, что я с ней делала.

Я положила сумку на стул и сменила школьную униформу на футболку и штаны для йоги. В поисках воды и чего-нибудь перекусить я спустилась вниз. И нет, я не лгала Роуз – мне действительно нужно было сделать домашнюю работу.

Я перепугалась до смерти, когда мама заговорила у меня за спиной. Я была уверена, что одна дома… Подперев спиной холодильник, я приложила руку к груди, стараясь успокоиться, чтобы сердце перестало биться так быстро. Однако моя мать даже не заметила, что напугала меня, – она продолжала говорить, будто наш диалог длился уже очень давно. На деле же мы не видели друг друга три дня.

- Твой курс Искусствоведения начнется завтра.

- Мой… что?

Рене взглянула на меня, но на её лице не отразилось ни единой эмоции. Чем старше она становилась, тем большему количеству процедур подвергала себя, и тем меньше чувств выражало её лицо. И теперь я не видела и намека на какую бы то ни было эмоцию. Была ли она недовольна, или это её обычное выражение?..

- Искусствоведение, – медленно повторила она. Все же недовольна.

- Я не изучаю Искусствоведение.

- Это специальный курс, Изабелла, – сказала она. – Его ведет этот великолепный художник, которого Мими Вейгерт нашла в какой-то галерее в районе Митпекинг. Ей пришлось пройти через ад, но теперь он ведет эти… – Рене нетерпеливо отмахнулась, и я поняла, что она не только понятия не имеет, о чем речь, но и не хочет понимать, – …семинары, или вроде того. Они будут идти десять недель.

- Но… я ведь не умею рисовать.

- Это восприятие, Изабелла. Он научит тебя понимать искусство.

- Семестр уже начался. Мое расписание заполнено, – попыталась я снова, хотя и сама не понимала, почему так сопротивляюсь. Все уже было решено.

- Они сказали, что ты сможешь пропускать физкультуру трижды в неделю.

Что ж, тогда это не так уж и плохо, на самом деле. Тем более, что Рене посмотрела на меня так, что сразу стало понятно – спорить бесполезно.

- Мими Вейгерт и Синтия Тидвелл уже записали своих детей. Было всего десять свободных мест. Ты хоть представляешь, сколько задниц мне пришлось расцеловать, и как долго провисеть на телефоне со всеми этими идиотами из «Спенсера», чтобы записать тебя? Но у меня все получилось – получится и у тебя.

Я молча кивнула. От меня уже ничего не зависело, и неважно, что еще я скажу. Для людей вроде моей мамы – а также миссис Вейгерт и миссис Тидвелл – обучение их детей подобно кровавому спорту: не было таких привилегий, от которых они бы отказались по доброй воле, не существовало таких преимуществ, которых они бы не добились для своих отпрысков. Мою мать не интересовало мое восприятие искусства, но этот семинар – новая блестящая игрушка для избранных, которую раздобыла миссис Вейгарт, – слишком заманчиво для моей матери, чтобы она могла это упустить. И если уж дочь Мими Вейгарт пройдет этот курс, дочь Рене Дуаер не пропустит его ни за что. Если бы я туда не попала, это стало бы провалом для моей матери, плохо сказалось бы на её репутации. Поэтому она сделала все, что от нее зависело, но не для меня – для себя самой.

Еще спустя мгновение я пожала плечами и снова кивнула в молчаливом согласии. К тому же, я смогу пропускать физкультуру трижды в неделю, и в целом мне нравилось искусство.

Вот только моего кивка Рене не увидела, она и не смотрела на меня. Вместо этого Рене разглядывала свои ногти, наверняка, заметив какой-то недочет, который срочно требовалось исправить.

- Нас с Филом не будет сегодня вечером, – пробормотала она, все еще разглядывая свои ногти. – У нас званый ужин. Ты справишься здесь сама.

Она не спрашивала, смогу ли я, просто утверждала, что я справлюсь. Я не смогла сдержаться и закатила глаза – я и так проводила одна большую часть времени. Было бы странно, если бы она провела вечер со мной. Первые два года после моего переезда у меня была няня, но Мария давно не работала на нас; домработница здесь не жила, так что, вечерами я оставалась одна. Но меня это не заботило.

Рене все еще была одета в спортивную форму, должно быть, она только что вернулась из спортзала на первом этаже. Она была в отличной форме. Она усердно работала над своим телом, выкладывая личному тренеру целое состояние, и это было заметно по каждой подтянутой клеточке её тела. Она все еще была привлекательной. Люди говорили, что я похожа на нее, хотя сама я этого не замечала. Может, наши черты и были схожи, но её чрезмерное увлечение пластикой смазывало это сходство. Хотела бы я, чтобы она не старалась так сильно в этом преуспеть… Ей было всего лишь тридцать семь. Но она была убеждена, что жена Филиппа Дуаера должна буквально застыть во времени, поэтому раз в год говорила всем, что едет отдохнуть пару недель на  Ибице, а сама подвергала свое тело очередным процедурам в «Ленокс Хилл». Ко всему прочему, возможно, я бы замечала больше сходства между нами, если бы она все еще была брюнеткой, но уже много лет Рене красила волосы в блонд.

Я не была глупа, я слышала, что говорят люди. Они все время удивлялись, как ей удалось заполучить Филиппа Дуаера. Его деньги купили ей определенное положение в обществе, но люди никогда не перестанут шептаться у нее за спиной. В конце концов, она была никем, девицей из провинции, которая начала свой путь с инвестиционных банкиров и руководителей среднего звена. Но у нее был план, и она не ставила перед собой легких целей. Она лишь практиковалась на этих мужчинах, оттачивая на них свое умение преподносить себя в лучшем свете. Они открывали ей доступ туда, где можно было сорвать действительно большой куш, – на вечеринки и сборища, где такие люди как Филипп Дуаер, президент фонда Дуаер, проводили свой досуг. Честно говоря, то, что обычная девчонка из провинции заполучила такого мужчину, действительно впечатляет. Но Рене даже Мадонну переплюнула по части обновления своего тела, и теперь она была совсем не похожа на прежнюю себя. Хотя, возможно, все дело в том, что я не слишком хорошо её помню. Я была очень маленькой, когда она от нас ушла.

Возможно то, что она привлекла внимание такого мужчины, как Филипп Дуаер, не так уж и удивительно. Но то, что она сумела разрушить его предыдущий брак и выйти за него замуж, – поистине чудо. И раз уж она заполучила главный приз, ей приходится работать не покладая рук, чтобы удержать его. Счастье Фила – вот главная цель её жизни. Это и было причиной интенсивных тренировок и многочисленных пластических операций. Ей было необходимо оставаться молодой и красивой, как раньше, чтобы он не оставил её ради молодой, сексуальной модели. Я не понимала этого, но я каждый день видела, с чем ей приходится бороться. У всех моих одноклассниц были молоденькие мачехи. Некоторые из них – вторые и даже третьи по счету.

Рене не двигалась с места еще несколько минут, но её внимание было полностью приковано к маникюру. Она забыла о моем существовании. Я же так и стояла напротив, не зная, собирается ли она сказать что-то еще. Но уже через мгновение она повернулась и молча вышла из кухни. А я взяла воду, яблоко и пошла к себе.

*0*0*

На следующий день по пути в столовую меня догнала Джейн Вейгерт, и это было несколько странно. Конечно, мы были знакомы. «Спенсер» был довольно маленькой школой – все богачи вращались примерно в одних и тех же кругах. Но мы определенно не были подругами. Я не доверяла ей, как и она мне, но в основном мы просто друг друга игнорировали.

- Я слышала, твоя мама записала тебя на курс Искусствоведения.

- Ага. Твоя тоже?

- Мхмм.

- Ну, – я пыталась быть вежливой, – по крайней мере, мы сможем пропускать физкультуру. Это не так уж и плохо.

Джейн фыркнула и перекинула свои светлые волосы через плечо.

- Ну да, в этом все дело.

- О чем ты?

- Ты еще не видела его? – спросила она и хитро улыбнулась.

Я покачала головой.

- Кого? Преподавателя? Он симпатичный?

Джейн улыбнулась еще шире и закатила глаза.

- Молодой и охрененно горячий! Почему, ты думаешь, он здесь? Моя мать лишь разок взглянула на него, и уже ничего не могло помешать ей его заполучить.

Поняв, о чем речь, я кивнула. Скорее всего, он спит с одной из матерей. В этом был смысл. Почему еще «Спенсер» вдруг включил бы Искусствоведение в учебную программу, когда семестр уже начался? Это отвратительно, но я все еще могла пропускать физкультуру, так что, можно было и потерпеть. К тому же, это была мать Джейн, а не моя. Не то, что бы меня это волновало. Рене, вероятно, тоже хотела переспать с ним, если бы у нее был шанс. Может, именно поэтому она так стремилась записать меня на этот курс…

Комментарий Джейн меня заинтриговал, и я не могла дождаться урока, чтобы взглянуть на учителя. В коридоре меня нагнал парень, с которым мы вместе ходили на курс политологии. Он попросил у меня конспекты, но я знала, к чему он ведет. В прошлом году он мне даже нравился. Я думала, он довольно милый. Не знаю, что изменилось, но больше он меня не волновал. Очередной заносчивый старшеклассник отведет меня в какой-нибудь клуб, купит напиток по поддельному удостоверению и будет думать, что этим заслужил минет в туалете. Я устала от этого… Отвязаться от него заняло целую вечность, и в класс я зашла одной из последних. Джейн и Челси Тидвелл уже были там, как и Марк, Корин и еще пара ребят из команды по лакроссу. Я заняла место в конце класса, когда дверь открылась, и в комнату вошел он.

Я почувствовала, как от одного взгляда на него румянец разлился по моему лицу, а в груди стало происходить что-то странное. Джейн говорила мне, что он горяч, но это было мягко сказано. Он был молод, не многим старше нас. Скорее всего, он не так давно окончил колледж – ему было чуть больше двадцати. Он был высоким, даже немного долговязым, но хорошо сложенным. Красивые плечи. Длинные ноги. Он опустил голову вниз, войдя в кабинет. Он почти опоздал и выглядел озадаченным и немного дезориентированным. К тому же, он нес кучу вещей – книг и папок с бумагами. Сначала, все, что я сумела разглядеть, были его фигура и волосы – густые и слишком длинные, что-то среднее между темно-рыжим и коричневым, и в полном беспорядке. Это был не тот художественный беспорядок, который мальчишки долго и тщательно наводят каждое утро перед зеркалом, а настоящий беспорядок. Будто он давным-давно не стригся, и у него не было расчески.

Когда же он подошел к столу и сложил на него свои вещи, я заметила, что все девчонки перестали болтать и, повернувшись, уставились на него. Парни все еще перешептывались, но я слышала пренебрежительные усмешки в их голосах. Они уже ревновали, и этому была причина. Нахохленные богатые мальчишки из «Спенсера» и в подметки ему не годились, это было очевидно. Деньги не могли дать им то, что было у него – природный магнетизм, который он излучал каждой клеточкой кожи.

Наконец, он посмотрел на нас с вежливой улыбкой на лице. На секунду я забыла, как дышать. Он был очень бледен, но это ему шло. У него были умопомрачительные скулы, а лицо могло бы казаться смазливым, если бы не сильная линия подбородка и густые брови. Глаза – слегка раскосые, довольно экзотично. Без преувеличения, он был самым привлекательным мужчиной, которого я когда-либо встречала.

- Вы мистер Каллен? – как и ожидалось, Джейн заговорила первая. Она наклонилась вперед, опершись на локти, и я готова была поклясться, что она расстегнула лишнюю пуговку на рубашке и теперь демонстрирует ложбинку между грудей.

Его вежливая улыбка стала широкой и искренней. У меня перехватило дыхание от того, как преобразилось его лицо: в уголках глаз стали видны мелкие морщинки, а его чопорное выражение лица вмиг стало теплым и светлым, точно как у мальчишки. Он положил руку на грудь, делая вид, что ему больно.

- Умоляю… – произнес он, – только не мистер Каллен! Я этого не вынесу. Просто Эдвард.

И все, мне конец. Его голос… низкий, вибрирующий на чистоте, которую я могла ощущать кончиками пальцев; его бесхитростный нрав, его имя… Эдвард. Я не хотела терять сознания. Я чувствовала, что все девушки в классе ощущали себя также. Но я ничего не могла с собой поделать. Он был так великолепен, что каждая клеточка моего тела тянулась к нему…

Девчонки нервно хихикали над его словами. Я молчала. Не могла смеяться. Не могла пошевелиться. Я водила пальцем по краю стола и сжимала колени вместе, неспособная делать что-либо, кроме как смотреть на него, стараясь запомнить каждую мельчайшую деталь.

На нем была потрепанная синяя фланелевая рубашка в клетку поверх серой футболки и свободно сидящие джинсы. Понятия не имею, как он смог зайти в таком виде в «Спенсер»… Он провел рукой по своим густым волосам и улыбнулся, когда девочки перестали хихикать. У него были красивые руки.

- Итак, – продолжил он, – я Эдвард. Теперь ваша очередь.

Он выжидающе посмотрел на Джейн, так как она сидела прямо посредине, в поле его зрения. Наклонив голову, она сделала вид, будто её застали врасплох.

- Я? Ох...Я Джейн. Джейн Вейгерт.

Эдвард снова искренне улыбнулся, и я начала немного ненавидеть Джейн. Мне стало не по себе от того, что её бездарная игра сработала. Но внимание Эдварда быстро переключилось на Челси.

Челси нервно прыснула, но все же смогла произнести свое имя. Так и продолжилось: девочки жеманно хихикали, в то время как мальчики были настроены враждебно, пренебрежительно и даже высокомерно. Эдвард же всем отвечал одинаково – широкой, искренней улыбкой. Кажется, он совсем не обращал внимания ни на женскую нервозность, ни на мужскую враждебность.

Когда очередь дошла до последнего ряда, я заметила, как он окинул взглядом всех учащихся, а затем действительно посмотрел на меня. Прежде чем я это осознала, он уже отвел взгляд и посмотрел на Джианну, которая сидела на два места дальше от меня. Но мое сердце чуть было не выпрыгнуло из груди.

Он едва ли взглянул на меня, когда настал мой черед называть свое имя. Я смотрела прямо на него, а его взгляд был устремлен куда-то за мое правое плечо. Может, так было со всеми? Может, та теплая связь, которая, казалось, возникала между ним и учениками, была лишь плодом моего воображения?

- Эм… Изабелла Дуаер, – произнесла я. Удивительно, что он смог расслышать меня, настолько тихим и мягким был мой голос. Что ж, по крайней мере, я не пищала и не заикалась.

Когда все представились, он начал рассказывать о курсе, используя раздаточный материал. Я положила его перед собой на стол и старалась ловить каждое слово, но на деле я лишь наблюдала, как он передвигался, как наклонялся, чтобы открыть книгу, как жестикулировал одной рукой. Мне хотелось узнать, о чем он говорит, но все, что я слышала, – как его голос становится то громче, то тише, как он мягко смеется, когда шутит…

Он рассказывал об искусстве, о его роли в истории и влиянии на общество. О том, что искусство определяет нашу сущность и отличает нас от животных. Рассказывал, как благодаря искусству отдельные цивилизации смогли оставить свой след в истории человечества, о том, что именно через искусство мы имеем возможность узнать об античных культурах, о том, что искусство представляет собой зеркало души. Я понимала лишь каждое третье слово, но его речь оставила неизгладимое впечатление. В нашем мире роскоши искусство постоянно окружало нас, являясь товаром, очередным способом продемонстрировать уровень доходов; каждый из сидящих в классе обладает чем-то подобным. Но я впервые осознала, что никогда не обращала внимания на те предметы искусства, что были у нас дома. Слова Эдварда затронули во мне что-то такое, что я вдруг захотела уделить внимание каждой из картин, мимо которых проходила каждый день, но не замечала. Было такое чувство, что я упустила детали и нюансы, которые мог видеть он, будто я была слепа… Рене говорила, что он тоже был связан с искусством, и мне стало интересно, на что похожи его работы. Был ли он скульптором или художником? Может, фотографом? Я хотела бы взглянуть на его работы и размышляла, выставлялись ли он до сих пор в галерее в Митпекинге?..

Эдвард раздал нам книги «Искусство и жизнь». Я пролистывала её, пока он рассказывал о нашем первом задании. Я позволила своим пальцам скользить по глянцевым страницам книги, по цветным фотографиям на каждом листе, пребывая в предвкушении. Еще час назад ничего из этого меня не волновало, но Эдвард открыл для меня дверь в новый, неизведанный мир. Я не могла дождаться возможности погрузиться в него, чтобы понять самую его суть. Казалось, что так я смогу понять и самого Эдварда.

После урока он вежливо попрощался с нами и мягко улыбнулся.

Джейн тут же нашла предлог задержаться, задав какой-то глупый вопрос. Он прислонился к кромке стола, скрестив руки и ноги, я же пыталась смотреть на него сквозь завесу своих волос, пока складывала вещи в сумку. Тем временем Джейн стала расспрашивать его о выставке в Миткепинге. Ну, конечно. Там её мамаша и «нашла» его. Я сразу вспомнила о своем недавнем подозрении, что он спит с одной из матерей – была ли это мама Джейн? Лишь одна мысль об этом причиняла боль… Он не был похож на одного из таких мужчин. Я совсем его не знала, но, казалось, он был действительно искренним и настоящим, он не был похож на человека, который мог бы переспать с кем-то ради места под солнцем… Мне не хотелось думать, что он мог быть таким.

Сложив все свои вещи, я поняла, что оставаться в классе дольше уже не могла, поэтому я выпрямилась и накинула сумку на плечо. Джейн отошла к своему столу, и когда я поравнялась с ним, он посмотрел на меня. Действительно посмотрел. Наши взгляды встретились на мгновение, и у меня возникло ощущение, что я знаю его, будто мы были знакомы  уже несколько лет. Весь урок меня не покидало ощущение, что я понимаю его гораздо лучше, чем все остальные, и что это не просто плод моего воображения… Он не улыбался. Не было этого теплого, по-детски открытого выражения лица, с которым он обращался к каждому ученику. Казалось, он был зол. Его лицо застыло, взгляд был хмурым и тревожным.

Я могла бы что-нибудь сказать или улыбнуться, возможно, немного пофлиртовать. Но не сделала ничего из этого. Я просто уставилась на него, словно влюбленная девчонка, коей я и была, и не могла и слова вымолвить. Мне так не хотелось, чтобы он видел, что я покраснела, словно пятилетняя, поэтому я опустила взгляд в пол, не в силах заставить себя посмотреть на него снова, пока шла к двери. В отличие от Джейн, которая сказала ему очередную глупость и рассмеялась как раз с тот момент, когда за мной захлопнулась дверь.

*0*0*

Сидя на кровати по-турецки, я листала «Искусство и жизнь» и выполняла свое первое задание по новому курсу. Я была прилежной ученицей и все равно бы выполнила работу, но из-за Эдварда я уделила ей гораздо больше времени.

Нужно было выбрать одну из работ в книге, которая, на мой взгляд, могла бы рассказать обо мне, и написать об этом эссе в пятьсот слов. Обычно это не составляло труда. В «Спенсере» придерживались высоких академических стандартов, так что, эссе даже в тысячу слов не было для меня проблемой. Но пятьсот слов для Эдварда – пятьсот слов о моей жизни – казалось, это были самые важные слова, которые мне когда-либо приходилось писать.

Картину я нашла сразу, на удивление, это оказалось очень просто. Но необходимость что-то о ней написать ставила меня в тупик…

Как только я увидела эту работу, я поняла – это оно. «Офелия» Джона Эверетта Милле. По идее, картина иллюстрировала сцену из четвертого акта шекспировского «Гамлета», где Офелия топится в реке. Но стоило мне её увидеть, как я тут же подумала: «Это я».

Её лицо казалось спокойным и даже умиротворенным, но вода уже почти скрывала его, а деревья будто смыкались над ней. Белые цветы, что окружали её со всех сторон, не казались мне красивыми, скорее они напоминали множество глаз, пристально следящих за ней. Она лежала там, неподвижно и смиренно, будто и не придавала значения тому, что умирает. Вода скрывала её все больше, но она ничего не могла с этим поделать, только лежать и смотреть на небо.

Но этого я сказать не могла. Стоит озвучить дерьмо, вроде этого, и, не успеете обернуться, как вы уже сидите в кабинете школьного психолога, а ваши родители отправляют вас в клинику в Канаде, «отдохнуть».

Я провела два часа, разглядывая другие картины, буквально заставляя себя заинтересоваться чем-то еще, пытаясь прочесть в этих цветах и формах что-то о своей жизни, но у меня так ничего и не вышло. Я снова и снова возвращалась к Офелии. Я всматривалась в её отсутствующее выражение лица, её красивое платье, которое неотвратимо затягивало под воду; я разглядывала тщательно прорисованные детали картины. На первый взгляд она казалась милой, но, присмотревшись, я осознала, что она вызывает во мне довольно противоречивые чувства… В конце концов, не в силах думать ни о чем другом, я решилась написать правду. Получилось довольно мрачно и, возможно, несколько сентиментально, но я не желала врать Эдварду и писать что-то приторно-сладкое. По какой-то причине, мне казалось, что я должна быть с ним честна. По какой-то причине, мне казалось, что он поймет.

*0*0*

На следующий день каждый из нас сдал свою работу, положив на стол, за которым сидел Эдвард, откинувшись на спинку стула и закинув ногу на ногу. Беря в руки очередную работу, он бегло просматривал её содержание, чтобы узнать, какое художественное произведение выбрал каждый из нас. Наблюдая за ним, у меня складывалось впечатление, что ему действительно интересно, будто именно так он может понять нас лучше всего. Возможно, потому, что он был так молод – скорее всего, это его первый повод преподавания – и это еще ему не наскучило.

Я бросила на него украдкой взгляд и положила работу на стол. Он все еще смотрел на Джианну, поэтому даже не заметил этого. Я не была уверена, поскольку стояла слишком далеко, но мне показалось, что у него зеленые глаза… Я успела сделать три шага по направлению к своему столу, когда он, наконец, взял в руки мою работу. Положив её на колено, он стал быстро пробегаться взглядом по строчкам. Пока он читал, его густые, темные брови хмурились все больше. Еще два человека положили свои работы ему на стол, но он на них даже не взглянул, все еще читая мою…

Только когда Корин, войдя в класс, громко пошутил насчет своего опоздания, Эдвард оторвался от изучения моего задания. Он тут же выпрямился и оглядел класс, где уже собрались все ученики, пока он читал мою работу. Он рассеянно улыбнулся и аккуратно положил бумаги на стол. А затем его пронзительный взгляд устремился прямо на меня. Долгий, напряженный взгляд. Я чувствовала, что мое лицо пылает, но не могла заставить себя не смотреть на него. Он первым отвел глаза, и я, наконец, смогла выдохнуть.

Эдвард начал урок, попросив желающих рассказать о своей работе. В «Спенсере» с этим не было проблем. Нас учили быть прилежными учениками, всегда готовыми ответить. Особенно желали выступить девушки, рассказать, какую картину выбрали и по какой причине. Я ничего не говорила. Я просто смотрела, как Эдвард за ними наблюдает.

Я старалась запомнить каждую мельчайшую деталь в его облике, но, тем не менее, слышала каждое его слово – они буквально проникали в меня. Он говорил о том, как искусство может говорить за нас, когда нам не хватает слов, и я сразу вспомнила свои собственные ощущения, когда увидела «Офелию» и не смогла отвести от нее взгляд. Я думала о том, что художнику, Милле, удалось передать в своей картине мои чувства, и осознала, насколько это удивительно, ведь его работа была написала сотню лет назад. Впервые живопись стала для меня большим, чем просто предметом роскоши. Прямо на стене висела человеческая душа в обличии картины…

Когда урок закончился, я начала нарочито медленно складывать вещи, в попытке провести с Эдвардом больше времени в одной комнате. Но стало очевидно, что Джейн и Челси хотели того же, поэтому я не могла остаться с ним в классе и не быть при этом пойманной. Мне не хотелось так низко пасть в его глазах, так что я закинула сумку на плечо и направилась к выходу из класса. Все это время Эдвард неторопливо складывал свои вещи в потрепанную нейлоновую сумку, отвечая лишь на половину кокетливых реплик девчонок. А когда я поравнялась с его столом, то услышала мягкий голос, адресованный лишь мне:

- «Офелия»?

Я остановилась и обернулась посмотреть на него. Он стоял лицом к своему стулу, не ко мне. Опустив голову, он взглянул на меня через плечо. Его лицо выражало некоторую озадаченность и даже любопытство, но при этом он не дразнил.

- «Офелия», – ответила я, недоумевая, чего именно он от меня ждет. Ритм моего сердцебиения ускорился двое.

- Должны ли твои родители быть взволнованы твоим выбором, Изабелла? – он сдвинул брови и ухмыльнулся. Вопрос прозвучал непринужденно, но в то же время в его интонации угадывалась серьезность. У меня же кружилась голова от того факта, что он запомнил мое имя и только что его произнес. Хотя это не было так уж сложно – учеников в классе всего десять.

Я кое-как выдавила улыбку и попыталась собраться.

- Нет, я не собираюсь резать себе вены, или что-то вроде того. Это лишь метафора. Все хорошо.

- Хорошо, – медленно повторил он.

Я старалась смотреть ему в глаза, хотя весь этот разговор и выбивал меня из колеи, и мне приходилось подавлять в себе желание убежать прочь. Зато, я практически уверена, что его глаза действительно зеленые. С такими длинными ресницами, что они буквально отбрасывают тень.

- Да, хорошо.

- Слишком печальный выбор для кого-то, чья жизнь столь… – он сделал паузу, пытаясь подобрать подходящее слово, – удачная, – наконец произнес он.

- Мне очень повезло, – тут же отозвалась я. Я повторяла себе это столько раз, что, не задумываясь, выпалила эту фразу вслух.

- Правда?

И он снова посмотрел на меня так пронзительно, что я снова не смогла понять этот взгляд. Я не знала, чего он хочет. Я не могла разгадать, что он видит, когда так на меня смотрит.

- Повезло, – прошептала я, развернулась и ушла.