Анжела провела со мной два следующих дня и помогла устроиться. Она сказала, что делает это потому, что мы старые друзья, и она хочет помочь, и я уверена, что отчасти так и было. Но я также подозреваю, что для Анжелы это означало некий вызов: я начинала здесь все с чистого листа, и она была воодушевлена тем, что может помочь мне заполнить мой пока еще пустующий дом. Плюс, я думаю, что ей это действительно было в радость. Я находилась в Форксе лишь два дня, но уже с уверенностью могла сказать, что здесь не происходит ничего хоть сколько-нибудь интересного. По её словам, мое появление стало чуть ли не самой захватывающей новостью за последние несколько месяцев.

Первым делом мы поехали в Порт-Анджелесе в комиссионный магазин, где я купила несколько не слишком симпатичных, но вполне еще сносных предметов мебели. Анжела знала менеджера со времен «Клуба дебатов» в старшей школе и смогла уговорить его на бесплатную доставку в тот же день. После мы посетили «Walmart», где купили постельное белье и кухонные принадлежности, что сделало дом пригодным для жизни в прямом смысле этого слова.

Я и представить не могла, что об этом сказала бы Элис. Дом был запущенным, и от этого никуда было не деться. И пока одна часть меня, привыкшая к деньгам и всему самому лучшему, упиралась, другая – странным образом испытывала облегчение. Теперь, оставаясь в своем доме одна, я больше не чувствовала давления, и то тревожное ожидание, не покидавшее меня столько лет, наконец, исчезло. Никто не смотрел на меня, никто не осуждал. Здесь я могла дышать свободно.

Хлопоты, связанные с обустройством дома давали мне возможность сосредоточиться, в чем я так сейчас нуждалась. Мне нужно было очистить разум, организовать мысли и осознать главное. Поэтому я вымыла все полы – руками, стоя на коленях, потому что забыла купить швабру; я чистила плиту и холодильник до тех пор, пока они не начали сверкать; я вымыла все окна и выполола сорняки, растущие вокруг крыльца, расставила всю мебель, что купила, и ту, что Анжела принесла из своего подвала.
Дней через пять я обнаружила любимый для себя уголок в моем новом-старом доме: им оказалась крошечная деревянная веранда, куда можно было попасть прямо из кухни. Задний двор представлял собой неправильной формы участок, поросший редкой травой и окруженный плотным кольцом деревьев. Стоило мне оказаться там, как я тут же вспомнила, что наш дом находился практически на границе Олимпийского Национального Леса. Лужайка за домом полого спускалась вплоть до тех самых вечнозеленых деревьев, но сразу после шел резкий обрыв, с которого открывался вид на широкую долину на фоне темных вершин Олимпийских холмов. В Форксе сложно было найти место, откуда можно было бы разглядеть горы, но именно такой пейзаж украшал мой задний двор.
Забавно, что я забыла об этой удивительной особенности моего жилища, но при этом прекрасно помнила, как папа часто ворчал из-за посягательств леса на наш задний двор. Невозможно противостоять силе природы.
Каждое утро я садилась на заднем крыльце с чашкой горячего кофе, глядя на лес и горы. Был поздний октябрь, а потому заметно холодало. По утрам становилось сыро и морозно, но воздух был чист и свеж, и чудесно пахло сосной. Это было мое любимое время суток. В эти минуты я ощущала небывалый покой, как при созерцании любимых картин. Лес, деревья, горы… все это странным образом напоминало мне Тернера. Конечно, цвета и атмосфера были иными, но масштаб соответствовал. Я была крошечным человечком в своем крошечном домике на краю леса, а передо мной простиралась панорама дикой природы во всем её невероятном величии.

Именно в эти ранние часы ко мне приходило осознание произошедшего. Да, я определенно была сломлена и слишком неопытна, но в такие моменты, наедине с собой и окружающей меня тишиной, я могла представить, каким будет мое будущее. Со мной все будет в порядке. Я справлюсь с этим – со всем этим – и буду жить дальше. Я смогу во всем разобраться.

И пока мои руки не были заняты делом, я могла думать о том, что совершила, и чем в итоге это обернулось. Я прокручивала в голове события и людей, принимавших в них участие, и пыталась найти в этом смысл.
Отношения с Алеком были обречены с самого начала. Теперь я это понимала. Все, что чувствовала, думая о нем теперь, была лишь вина. В результате моего самокопания я не могла не спрашивать себя о том, как вообще я могла думать, что у нас что-то выйдет? Я провела слишком много лет, пытаясь стать кому-то нужной, любимой. И когда на какое-то мгновение мне показалось, что с Алеком это может получиться, я схватилась за эту возможность обеими руками. Теперь мне было стыдно за себя. Но, по крайней мере, тот человек, которым я смогла стать за столь короткое время, никогда бы не согласился на такое, и я считала, что это уже прогресс…
Оглядываясь назад, я понимала, что разрыв с мамой был неизбежен. Мы отталкивали друг друга с тех пор, как я вернулась в её жизнь десять лет назад. Мы бы никогда не смогли придти к согласию. Мне не нравилось, что все произошло так жестоко, возможно, в самый неподходящий момент. Но, с другой стороны, возможно, это произошло в единственно правильный момент, потому что это был тот самый раз, когда я позволила этому случиться.

Что касается Эдварда… Я могла отстраненно думать об Алеке, маме и Филе, осмысливая, что они для меня значили, и как я к ним отношусь теперь. Но не об Эдварде. Все, что было связано с ним, ощущалось слишком остро. Я не могла найти в себе силы думать о нем. Так что я просто обходила стороной эти мысли, делая все возможное, чтобы не зацикливаться на этом. Это лучшее, что я могла придумать прямо сейчас…
В первую же субботу моего пребывания в Форксе в десять утра на пороге появилась Анжела, вытащила меня из дома и посадила в свою машину, уверяя, что решит все мои проблемы. Мое спасение представляло собой подержанный красный пикап с табличкой «Продается» на лобовом стекле. Когда я недоуменно уставилась на Анжелу, она невозмутимо заявила, что я не смогу выжить в Вашингтоне без собственного средства передвижения. И она была права. К тому же, я могла себе это позволить, а это было редкостью для меня в те дни.

Таким образом, через несколько дней, я стала обладательницей не только маленького белого домика, но еще и грузовика.

Грузовик дал мне свободу, которой я не ожидала. Я все еще была в ужасе от вождения, но я справлялась. Я выучила небольшую схему улиц Форкса, а также близлежащие пригородные трассы. Здесь было так красиво. Совершенно не так, как в Нью-Йорке или где-либо еще. Большую часть времени было облачно, холодно и сыро, но все вокруг уверяли меня, что для начала осени погода не так уж плоха.
Путешествуя по Форксу, я встречала многих людей, которых знала раньше. Это был настолько маленький город, не удивительно, что люди помнили меня и моего отца. Произошедшее с ним стало для горожан самым громким событием за несколько десятилетий. Но все они были невероятно дружелюбными. Я и забыла, какого это – или, возможно, просто не обращала внимания в детстве, – но эти люди так отличались от Ньюйоркцев.

Там все были сосредоточены лишь на своем крохотном мирке, заняты исключительно собственными проблемами, что ни на кого, кроме себя, внимания не обращали. Здесь же все скучали и жаждали чего-то нового, и именно я оказалась этим самым новым и увлекательным событием, а потому каждый желал со мной поговорить. От этого мне становилось неуютно: по природе своей я не была открытым человеком, а уж тем более сейчас, когда не существовало практически ни одной темы, касающейся моего прошлого, которая бы не причиняла мне боль или неловкость. А потому я, как могла, избегала подобных разговоров.

Звонки Элис были для меня словно яркие лучики солнца. Поначалу она звонила каждый день, иногда даже дважды за день. Мы строили планы: она должна была прилететь ко мне через несколько недель, и я даже обвела эту дату в календаре. Ожидание её приезда согревало меня все это время.

Спустя неделю моего пребывания в Форксе она перестала звонить ежедневно, в основном потому, что мне нечего было рассказать ей нового. Я даже не поняла, что мы не разговаривали уже четыре дня, пока однажды не зазвонил мой телефон, и я увидела её имя на экране. Я толкнула бедром дверь из кухни и устроилась в своем любимом месте, сев на ступеньках заднего крыльца, и ответила на звонок:

- Элис? Привет!

Она вздохнула, прежде чем начать говорить:

- Привет, милая. Извини, что не звонила. Как ты?

Я хорошо знала её, и по голосу могла определить, что что-то случилось. Она казалась напряженной и уставшей.

- Я в порядке. У меня все по-прежнему. Но как ты? Что случилось?

Она еще раз вздохнула и немного помолчала.

- Несколько дней назад мне звонил Эммет.

- Эммет МакКарти? Из «Спенсера»?

- Ага.

- Вау! Я ничего не слышала о нем с выпускного… Как он?

- Он в порядке, но он звонил не просто поболтать, – она снова замолчала, прежде чем начать объяснять: – В прошлом месяце он был в каком-то клубе в Милане и столкнулся там с Роуз.

- С Роуз?

- Ага. Они немного потусили, и… Ну, он сказал, что с ней было не все в порядке.

Живот неприятно свело. Все мои страхи за Роуз на протяжении стольких лет, мои опасения, что она в беде, подтвердились, как только Элис это произнесла.

- Он сказал, что она была абсолютно обдолбана, в компании каких-то странных парней… Сказал, что это выглядело действительно ужасно. Он отвел её к себе в отель, и, я не знаю, как, но он уговорил её вернуться домой вместе с ним. Так что, теперь она здесь… в клинике.

- О, нет… Бедная Роуз… Ты её видела?

- Да, я навестила её сразу после того, как он позвонил мне. Она так плохо выглядит, Из. Она такая тощая, и у нее… – Элис резко замолчала, и я слышала, как она всхлипнула.

- Говори, Элис.

- У нее все руки в шрамах. Боже, она в жутком состоянии… – голос Элис сорвался, и она заплакала. Я закрыла глаза и прижала кулак ко лбу. Когда я открыла глаза снова, то сфокусировала взгляд на заснеженных вершинах далеких гор.

- Что я могу сделать? Я хочу помочь ей.

- Ничего. Ты ничего не можешь сделать для нее сейчас. У тебя и так достаточно проблем. Но… Боже, я дерьмово себя чувствую, потому что нужна тебе, но мне кажется, что я должна…

- Ты должна остаться с ней.

- Да. У нее здесь больше нет друзей. Эммет рядом, но она не особо желает видеть его сейчас. Думаю, ей очень неловко. Она разговаривает со мной, и, кажется, ей стало лучше после того, как я навестила её. Я нужна ей, Из…

Я кивнула, пытаясь не выдать своего разочарования из-за того, что не увижу Элис в ближайшее время. Я держалась за её приезд, словно за спасательный круг. Но, возможно, это и к лучшему. Может, мне необходимо было отпустить этот круг, чтобы либо пойти ко дну, либо начать плыть самостоятельно. Она была права – я нормально справлялась сама, но Роуз… бедная Роуз, она нуждалась в Элис гораздо больше, чем я.

- Конечно, нужна. Ты должна остаться там. Ты такой хороший человек, Элис. Ты ведь знаешь это, да? – и это было правдой. Она всегда была так добра, отдавая всю себя, чтобы заботиться о других. Надеюсь, однажды она встретит того, кто будет заботиться о ней. Она заслуживает этого, как никто другой.

Элис тихо усмехнулась:

- Я просто хочу, чтобы с ней все было в порядке. Чтобы у всех нас все было в порядке.

- Я тоже хочу этого.

Мы еще немного поговорили. Она дала мне номер Роуз, чтобы я могла позвонить и немного поддержать. Когда она положила трубку, я снова осталась одна, сама с собой, на краю леса.

Прошло три недели, как я переехала в Форкс. Три с половиной недели с того кошмарного дня, заставившего меня уехать. Это то, о чем я думала, пока вешала новые занавески, которые я нашла в магазине «Армии Спасения». Они не совсем подходили по размеру, но мне нравился цвет – ярко-желтый.

Иногда мне казалось, что я живу здесь уже чуть ли не год, а порой, я все еще могла ощущать дрожь в руках, как тогда, когда я стояла на тротуаре напротив здания, которое считала домом, в тот день, когда вся моя жизнь развалилась на части…

Я стояла на стуле, держась за карниз, и думала о поиске работы, о возвращении на учебу, о том, как не думать об Эдварде, когда зазвонил телефон. Не мобильный, который лежал на кофейном столике, а стационарный. Старая модель, подвешенная на стене в кухне, он не звонил ни разу с тех пор, как я сюда приехала. Я даже номера-то не знала…

Я слезла со стула и поспешила ответить на звонок, хватаясь за трубку так, словно она могла меня укусить.

- Алло?

- Изабелла?

Я открыла рот, собираясь ответить, но замерла на полуслове. Это был последний голос, который я ожидала услышать.

- Фил?

Он откашлялся прежде, чем начать говорить:

- Э, да. Это я.

Я задала ему первый вопрос, пришедший мне в голову:

- Как ты нашел меня?

- Я догадался. И Джим Дженкс дал мне номер, который был указан в документах. Он сказал, что ты заходила за ключами…

Я слегка покраснела от неловкости. Меня раздражало то, что Джим так просто сдал меня, но я не особо удивилась. Джим слишком зависел от Фила. Не могу себе представить, зачем он разыскивал меня, и что ему было нужно. Моим первым желанием было промолчать и подождать, пока не заговорит он. Но затем я вспомнила, что между нами больше ничего нет, и это он звонит мне домой. Я могла спросить, чего он хочет, и у меня не было причин медлить с этим.

- Чего ты хочешь? – через секунду после того, как я выпалила это, почувствовала вину. Мой голос звучал холодно и отстраненно, а Фил, хоть никогда и не любил меня, никогда не был со мной жесток. Мне следовало, по крайней мере, быть вежливой.

- Я… – начал он, но остановился. Я слышала на заднем фоне шорох, будто он ерзал в кресле. – Я беспокоился о тебе. Хотел узнать, как ты…

- О… – это был не тот ответ, которого я ожидала, и потому не знала, что сказать. Тогда мне пришло в голову, что, возможно, это не Фил искал меня, а моя мать. Может, она думала, и была права, что я не стану говорить с ней, и заставила его сделать это за нее. – Послушай, можешь передать маме…

- Мы с твоей мамой расстались, – тихо произнес он. – Сразу после того, как ты ушла. Сейчас она в Хэмптоне.

Его слова заставили меня остолбенеть. Расстались. Затем я вспомнила о манерах.

- Мне жаль, – сказала я инстинктивно.

- Просто… пришло время. Слушай, Изабелла, я наткнулся на Кена Хейла на прошлой неделе. Ты училась вместе с его дочерью, Розали, не так ли?

- Да, училась. Он рассказал тебе о ней?

- О клинике? Да. Я не был уверен, знаешь ли ты.

- Элис сказала мне.

- Значит, ты общаешься с Элис, – это не было вопросом. – Она не отвечала на мои звонки.

Я слегка нахмурилась, озадаченная причиной его звонков Элис. Я думала, что в Нью-Йорке все останется прежним, только без меня. Но теперь я начинала понимать, к чему привел мой отъезд. Фил ушел от Рене… Фил искал меня… Интересно, что еще я пропустила.

- Я просила её не делать этого, – наконец, ответила я.

Молчание затянулось, и от этого мне стало некомфортно. Я открыла рот, чтобы снова заговорить, но Фил опередил меня. Его голос был тихим и мягким, я никогда не слышала от него ничего подобного.

- Мне жаль, Изабелла.

Я удивленно выдохнула:

- Чего?

- Я никогда не был… – он снова вздохнул. – Я разговаривал с Кеном, видел, как он расстроен из-за Розали… и я понял, что это могло случиться и с тобой. Запросто. Я был так беспечен, Изабелла. Я дал тебе свое имя, но никогда не был тебе настоящим родителем. Я даже не знаю, что это значит… Я подвел тебя, как и твоя мама.

После этого я не могла вымолвить ни слова. В его голосе слышалась неподдельная печаль и поражение. Ничего не напоминало того владельца промышленной империи, которого я знала десять лет. Этот мужчина был хрупким и человечным. Потерянным.

Я не отвечала, и он продолжал говорить:

- Насколько несчастной ты должна была быть, чтобы решиться на такое… сбежать на другой конец страны, будто это единственный выход?

Казалось, он злился на самого себя, и мне хотелось исправить это.

- Дело не в тебе, на самом деле. Ты всегда был добр ко мне. Дело в моей матери. И еще в множестве других вещей… Мне нужно было… мне все еще нужно… найти собственный путь. Это действительно к лучшему…

- Я купил тебе хорошую жизнь. Это не то же самое, что быть добрым к тебе. Мне жаль, я не могу выразить, как мне жаль, что я упустил возможность быть тебе отцом, когда ты так в нем нуждалась…

Глаза жгло, а в горле застрял ком. Голос Фила сорвался, и я не могла поверить, что он действительно чувствует то же самое. Это же Фил, который всю жизнь был для меня вежливым, пугающим незнакомцем. И теперь Фил общался со мной. Фил просил у меня прощения…

- Все нормально, – ответила я сквозь слезы. На самом деле, это было не так. «Нормально» было самым неподходящим словом, но прямо сейчас я не могла придумать ничего лучшего. Я слышала, как Фил сделал глубокий вдох, будто пытаясь взять себя в руки, и затем заговорил более резко:

- У тебя все в порядке? Тебе что-нибудь нужно?

- Все хорошо. Я справляюсь.

- Я знаю, что ты уже взрослая, и ты сделала свой выбор. Но ты должна знать, что я всегда буду считать тебя своей дочерью, Изабелла, независимо от твоего выбора. И твой трастовый фонд…

- Я не хочу этого, – наконец, перебила я его. – Он не принадлежит мне. Поэтому я оставила его нетронутым.

- Я знаю. Но он останется там же, где сейчас, и будет записан на твое имя… Если когда-нибудь он тебе понадобится.

- Ты не должен…

- Должен, – на этот раз он перебил меня. – Да, я должен.

Я подавила желание поблагодарить, потому что это бы означало, что я принимаю его, но я не собиралась этого делать, а потому просто промолчала.

- Ну, так ты собираешься остаться там… э, в Форксе на некоторое время, а потом? – его голос дрогнул на слове «Форкс», будто он не был уверен, правильно ли произносит это название.

- Пока да. Хотя не уверена, где окажусь в итоге…

- Все твои вещи остались в твоей комнате.

- Они не мои, – возразила я в порыве.

Казалось, я слышала улыбку в его голосе, когда он заговорил:

- Конечно, они твои. Могу я… Я бы хотел отправить тебе твои вещи, если ты хочешь.

На минуту я задумалась об этом. Было не так уж много вещей в моей комнате на Ист-Энд Авеню, которые я считала своими. Не одежда и украшения, не безделушки или вещи с моего рабочего стола. Но когда я вспомнила о моих книгах по истории искусств, которые я любовно собирала на протяжении всего обучения в колледже, я сдалась.

- Я бы не отказалась от моих книг по искусству, – наконец, сказала я.

- Хорошо. Мария упакует их завтра. Как насчет твоих картин? Тернер?

Я покачала головой:

- Нет, он принадлежит Алеку. Ты должен вернуть ему его.

При упоминании имени Алека он замолчал.

- Я сожалею по поводу Алека, – произнесла я через минуту.

- Почему, ради всего святого, ты сожалеешь об этом?

- Я знаю, что ты хотел…

- Я хотел, чтобы ты была счастлива. Если Алек не делал тебя счастливой, значит, ты все сделала верно.

- Как он?

Фил тихо фыркнул, и этот пренебрежительный звук вернул меня в тот день в офисе Алека, где Ирина недвусмысленно опиралась на его стол, а он улыбался, глядя на бумаги… Держу пари, у Алека все прекрасно.

- Алек очень… трудолюбив. С ним все будет в порядке.

Чувствовалась недосказанность, но Фил не стал вдаваться в детали, а меня они не очень интересовали, так что я не стала расспрашивать дальше.

- Изабелла, я бы хотел… Если ты не возражаешь… могли бы мы поддерживать связь? Я не прошу тебя называть меня отцом. Я упустил этот шанс. Но я бы хотел быть твоим другом. Мы можем попробовать?

И снова Фил, могущественный Филипп Дуаер, довел меня до слез. Я сглотнула и ответила ему:

- Я бы этого хотела.

Фил был верен своему слову: через два дня к моему крыльцу доставили дюжину коробок. Это обрадовало меня больше, чем я ожидала. Я скучала по тому времени, что проводила в музеях и галереях. Я думала, что пройдет какое-то время, прежде чем я смогу сделать это вновь, но книги были достойной заменой музеям. Я терялась в них, вновь погружаясь во все, что так любила в искусстве. Некоторые работы были настолько хорошо знакомы мне, что это было так, будто я встретила старых друзей. Они были частью моей прежней жизни, которую я никогда не хотела бы терять, единственной частью, в правдивости которой я не сомневалась.

Тогда я поняла, что продолжу учиться. Я не знала, как скоро, и где возьму на это средства, но я совершенно точно знала одно: моя жизнь будет связана с искусством.

Мне было о чем подумать: о Роуз, вернувшейся домой; о матери, лишившейся денег, которые значили для нее больше, чем что-либо; о Филе и его попытках восстановить отношения со мной. Этого было достаточно, чтобы занять мой разум. Весь день я заставляла себя думать только об этом. Но ночью все было иначе. Каждую ночь, когда я ложилась в постель и выключала свет, я слушала, как ветви старого вяза скребут по стеклу, и не могла думать ни о чем из этого.

Ночью мои мысли непременно кружили вокруг Эдварда.

Я не хотела скучать по нему. Не хотела желать его. Но я желала. Я знала, что не могу быть с ним, но в то же время я чувствовала, что принадлежу ему. Это не имело ничего общего с логикой или объективными причинами. События и факты не имели к этому отношения. Лишь дикое, иррациональное желание быть с ним рядом. Но так было всегда, и я не была удивлена, что все осталось по-прежнему, несмотря на то, что произошло, и кем он оказался.

Я даже не прикладывала усилий, чтобы избавиться от мыслей о нем. Я не хотела ненавидеть его. Не хотела, чтобы воспоминания о нем оставляли горький осадок. В конце концов, я смирилась с этим. Я могла уйти от него, но он никогда не покинет меня. Он оказал на меня такое сильное влияние еще в юности, и я точно знала, что воспоминания о том, что произошло с нами в его лофте останутся со мной на всю жизнь. Я бы не хотела забывать ни его, ни того, что он значил для меня. Он всегда будет со мной, мне просто нужно было научиться справляться с этим. И раз уж он всегда будет в моих воспоминаниях, я не хотела, чтобы это стало чем-то ужасным и ненавистным.

Так что, я просто старалась обрести покой и равновесие. Я знала, что это займет много времени, но я не торопилась. Он приходил каждую ночь и оставался до тех пор, пока я не проваливалась в сон, и я не пыталась оттолкнуть от себя эти мысли. Я просто позволяла этим воспоминаниям задерживаться в моей голове и пыталась находить с ними согласие.

Я просыпалась с мыслями об Эдварде, но усердно старалась не думать о нем в течение дня. Я справлялась с этими мыслями, но не хотела становиться одержимой. Мне не хотелось поддаваться этим разрушительным воспоминаниям, как я делала, когда мне было восемнадцать. Мысли о нем вспыхивали в моем разуме по сто раз на дню, но я старалась отвлекаться на что-то другое.

Он всегда находился где-то на периферии моего сознания, и в тот вечер, примерно четыре недели спустя после моего приезда в Форкс, выйдя на крыльцо в поисках книги, которую там оставила, на какое-то мгновение я даже забыла удивиться, увидев его перед своим домом.

Он стоял на мощеной тропинке, ведущей от ступеней крыльца к подъездной дороге, примерно в пятнадцати шагах от меня, с потертой спортивной сумкой на плече. Приближающиеся сумерки бросали на его лицо свет и тени, придавая всему еще большую драматичность. Он не выглядел хорошо. Его фланелевая рубашка была мятой, а джинсы грязными. Волосы были спутанными, а лицо казалось обветренным и уставшим. Под глазами залегли темные круги.

Я остановилась у дверей, наши глаза встретились, и он слегка вздрогнул. Мне показалось, что он стоял там довольно долго и думал о чем-то, а я ему помешала.

Пока мы стояли и смотрели друг на друга, шок сковывал мое сознание.

Эдвард.

Здесь, в Форксе.

Не знаю, как долго мы так стояли и просто смотрели. Наконец, он стянул сумку с плеча, сбросив её на землю.

- Привет.

Я моргнула. Привет? Привет?!

Когда я, наконец, открыла рот, чтобы что-то ответить, я не была до конца уверена, какие именно слова собиралась произнести.

- Что, черт возьми, ты здесь делаешь?