Как я продержалась оставшиеся три недели в школе – до сих пор для меня загадка. Когда я думаю о том времени, то ничего не могу вспомнить. Мой средний балл к тому моменту уже был высоким, и это позволило мне нормально окончить школу.
На следующий день после того, как Эдвард ушел, объявилась Роуз. Эммет шепнул ей, что я была чем-то расстроена. Я, наконец, призналась ей во всем. Но она не поняла меня. Она не понимала, как я могла чувствовать себя настолько разбитой из-за парня, с которым «пару раз целовалась», особенно если он был моим учителем. Она считала, что это «просто противно». Это стало последним гвоздем в крышке гроба нашей дружбы. Ничего обидного или жестокого, но я просто поняла, как далеки друг от друга мы стали, и, казалось, она тоже это понимает. С того момента мы стали скорее хорошими знакомыми, чем подругами.
Через все это мне помогла пройти Элис. Она заполнила пустоту, оставленную Роуз, окружив меня поддержкой и заботой. Она почти все время была со мной, в моем доме, не позволяя мне окончательно расклеиться, свернувшись в маленький комочек или предаваясь своим страданиям. Моя мать постоянно подмечала её присутствие, но вместо того, чтобы возмущаться, она пребывала в полном восторге. Элис принадлежала к той редкой прослойке общества, к которой моя мать, при всем её желании и прикладываемых усилиях, никогда принадлежать не будет: потомственная аристократия. Семья Элис не зарабатывала состояния на венчурном капитале корпораций, как Фил; её родители не были инвестиционными банкирами, как большинство родителей наших одноклассников. Брендоны унаследовали свое состояние. Деньги династии Брендонов прошли через поколения. На самом деле, довольно необычно, что Элис училась в «Спенсере». Такие как она, обычно, обучались на дому. Но мать Элис была слишком занята, транжиря свою часть состояния в Европе, чтобы заниматься воспитанием дочери, так что, её передавали из рук одной няни в руки другой, и в итоге она оказалась в самой дорогой школе на Манхеттене, предоставленная самой себе.
Её родословной было достаточно, чтобы для моей матери образ Элис был буквально отлит из золота. Рене была счастлива иметь в окружении такого человека, как Элис, и позволяла мне проводить с ней столько времени, сколько мне хотелось. Поэтому, когда Эл сообщила, что собирается после выпускного поехать в Европу на лето и хочет, чтобы я поехала с ней, моя мать согласилась, не моргнув и глазом. Кроме того, в это время моя мать обычно сбегала в Хэмптон, а потому вряд ли бы заметила мое отсутствие. Это было слабым утешением, но, по крайней мере, со мной оставалась Элис, и она могла сказать ровно то же самое обо мне
После выпускного я провела две скверные недели на Манхеттене, прежде чем отправиться в наше путешествие. Я каждый день ходила в «Мет» и бродила по его галереям до закрытия. Это было единственное место, помимо его квартиры, где я чувствовала себя максимально близко к Эдварду. Приходя туда, я закрывала глаза и представляла, что он находится в соседней галерее, рассматривает картины, и стоит мне открыть глаза, как он окажется рядом, делясь со мной своими восторженными впечатлениями об использовании цвета на том или ином полотне, или еще о чем-то… Но, разумеется, этого никогда не происходило. Ушел, значит ушел. Это на самом деле было так. Я не видела его. Я ничего о нем не слышала. Все следы были тщательно стерты.
Правда, во всем этом нашелся один плюс: за время моего беспокойного брожения по музею я смогла найти ответ на важный для меня вопрос. Подавая заявление в «Браун», в графе «Специальность» я написала «не определена». Я металась между Английским языком и Гуманитарными науками. Специальность не имела для меня большого значения, раз уж я не понимала, чем хочу заниматься после получения степени. Но к тому времени, когда нужно было паковать чемоданы в Европу, я уведомила «Браун» о выборе специальности: История искусств. Может я и не могла быть с Эдвардом, но кое-что после его ухода у меня все же осталось. У меня было искусство. Его я и взяла.
Элис, казалось, могла предугадывать мои желания. Она была бесконечно терпима, предоставляя мне нужное количество времени, чтобы придти в себя. Но когда она почувствовала, что дальше так продолжаться не может, то мягко, но решительно настояла на том, что нужно отбросить прошлое, взять себя в руки и двигаться дальше. Со мной все было далеко не в порядке. Прошло слишком мало времени, и было по-прежнему очень больно. Но под давлением Элис я смогла встать на ноги и встряхнуться.

Европа оказалась не такой общедоступной и щедрой на развлечения, как я себе представляла. В основном мы с Элис шатались по разным милым городкам. Шопинг по маленьким бутикам для Элис, бесконечные музеи для меня. Она была так мила со мной, и я тоже очень старалась. Я поддерживала разговор за обедом, лежала с ней на кровати, листая путеводители и планируя очередной маршрут на день. Я делала все возможное, чтобы отблагодарить её за то, что она собрала меня по кусочкам, несмотря на такое большое количество осколков. Проведя месяц в Европе, Элис уже не нужно было постоянно оберегать меня от очередного срыва, и я уже могла провести целый день без слез.
Только вечерами, возвратившись в одиночестве в гостиничный номер и выключив свет, я позволяла себе думать об этом. Мысли наполняли меня. Я открывала объятия для очередных воспоминаний об Эдварде. Я умоляла их вернуться и никогда не покидать меня. Потому что, несмотря на ту боль, которую я при этом испытывала, я не хотела ничего забывать. Бессчетное количество раз я воскрешала все в своей памяти. Ворочаясь на смятых простынях, закрыв глаза, я вспоминала его. Я хотела помнить его волосы и его плечи, несколько бледных веснушек и длинные темные ресницы. Я хотела помнить его искусство, его слова и его улыбку. Я хотела помнить прикосновение пальцев, запах кожи и его вкус… Я не хотела его забывать. И не буду.
Мы поехали в Дублин, и Элис он так пришелся по душе, что мы решили провести там последние недели нашего путешествия. Мы вошли в тот ритм, который я могла выдержать. Мы долго спали, после полудня немного гуляли или просто отправлялись в парк и читали. Мы долго и медленно ужинали, затем шли в паб через дорогу от нашего отеля и оставались там до тех пор, пока легкое, приятное опьянение не наполняло наши тела, а ранним утром брели обратно к своим постелям. Я старалась не думать слишком много, а просто плыла по течению, день за днем, в Дублине, с Элис.
Мы подружились с барменшей в баре, её звали Сиобан. Она оказалась очень смешливой. Её забавляли бесконечные истории Элис, а та, в свою очередь, только рада была её развлекать. Я же была счастлива просто слушать их болтовню. Почти каждый вечер к нам присоединялся брат Сиобан, Райли, поэтому мы подружились и с ним тоже. Вообще-то я вовсе не горела желанием так много общаться с кем-то, но в то же время мне не хотелось расстраивать Элис, так что, я старалась. В большинстве случаев мне это удавалось… Однажды вечером, незадолго до нашего отлета, я поняла, что хочу лечь спать пораньше, поэтому извинилась и собралась уйти. Райли, соскользнув с барного стула, тут же вызвался проводить меня до отеля. Я хотела возразить, но Элис посмотрела на меня так, что я поняла, что лучше согласиться. Так что, я позволила ему проводить меня через дорогу. Я поддерживала нашу непринужденную беседу до тех пор, пока мы не оказались у самых дверей. И когда он сделал шаг вперед и приблизил свое лицо к моему, я не сделала ни единого движения, позволив ему меня поцеловать.
В тот момент я поняла, что Эдвард что-то сломал во мне. Я заперла его в коробке, глубоко внутри себя, но и сама запуталась там, вместе с ним, и теперь не могла освободиться. Со временем я смогу двигаться дальше, но лучшая часть меня останется в той коробке, связанная призраком Эдварда…
Райли погладил мои волосы, улыбнулся, и сказал, что мы увидимся завтра. Я знала, что должна была сказать то же в ответ. Он был действительно милым, а его очаровательный акцент я могла бы слушать, наверное, вечность. Но я не могла стать той, которую он хотел. Так что, я просто улыбнулась в ответ и попрощалась.
На следующий день я убедила Элис улететь домой пораньше.

Дела пошли лучше, когда в сентябре я начала учиться в «Брауне». Фил хотел купить мне квартиру в Провиденсе, но я настояла на общежитии. Моей соседкой была высокая, стройная девушка по имени Шарлотта, специализирующаяся на Британской литературе. Спокойная и уверенная, она была знакома со многими людьми, будто уже отучилась там год. Я же не знала никого, но считала, что это и к лучшему. Меньше давления. Мне не нужно было что-то из себя строить перед кем бы то ни было. И какое-то время я жила лишь для себя.
Я погрузилась в свои занятия, а на выходных встречалась с Элис, то в Провиденсе, то в Беннингтоне, куда она переехала. Она все еще была моим самым близким другом, но при этом успевала активно участвовать в социальной жизни колледжа. Она уговаривала и меня начать, до тех пор, пока я, наконец, не сдалась.
В основном мои друзья учились на моем же факультете. Мы ходили в бар и пили ровно столько, чтобы «расслабиться», но недостаточно, чтобы начать «буянить». В конце концов, мы специализировались на истории искусств. Было несколько девушек, с которыми мы вместе учились. Мы ходили пить кофе после лекций и вместе штудировали даты, относящиеся к тем или иным предметам искусства перед тестами. Иногда вместе ужинали – эдакий спокойный, интеллигентный вариант девичников. Этого было достаточно, чтобы чувствовать себя социально-активной.
Я с трудом признавалась сама себе в этом, но на протяжении первого года я постоянно искала в толпе Эдварда. Часть меня ждала, что он найдет меня теперь, когда я была в колледже, вдали от семьи. Каждый раз, когда я видела парня того же роста или с волосами того же цвета, мое сердце пропускало удар. Когда я понимала, что это не он, в нем становилось на одну трещинку больше… Возвращаться на выходные домой, в Нью-Йорк, было еще сложнее: я подозревала, что он по-прежнему был где-то там, в этом огромном безликом городе. Каждый раз, заворачивая за угол, я задерживала дыхание в надежде наткнуться на него, и в то же время до смерти этого боялась. В любом случае, это не имело никакого смысла, потому что этого так и не случилось. Он просто ушел, вычеркнув себя из моей жизни, будто его никогда и не было…
Разлука с матерью так расслабляла меня, что во время каникул я старалась держаться подальше от нее и Нью-Йорка, где так остро ощущалось, насколько мне не хватает Эдварда. Рене вообще не замечала моего отсутствия, хотя Фил, кажется, был немного разочарован. У меня никогда не было теплых отношений с ним, но когда я отправилась в колледж, он совершал робкие и в основном неудачные попытки сделать то, что, по его мнению, должны делать родители новоиспеченных студентов. В мое первое Рождество в «Брауне» в кампус доставили блестящий серебристый Volvo последней модели. Фил забыл, что я не умею водить. Если когда-то вообще знал об этом…
Весной, когда парень с курса Современного искусства пригласил меня на кофе, я прислушалась к голосу Элис в своей голове и согласилась. Элис была так счастлива, когда я рассказала ей об этом по телефону, что когда он позвонил снова и пригласил меня на ужин, я снова согласилась. Мы встречались три месяца, прежде чем он сказал, что чувствует, что я никогда не подпускаю его к себе. Он был прав, конечно. Я никогда не смогу переступить через себя, чтобы подпустить кого-то достаточно близко. Но я не стала ему об этом говорить. Мы расстались. Я отпустила его, едва пожав плечами.
Так я и провела следующие четыре года.
В общем, все было нормально. Не хорошо. Моя скудная история свиданий свидетельствовала о том, насколько я облажалась. Но я могла вставать и проживать день за днем, уже не напоминая себе, что должна это делать. Я просто существовала и усердно училась. Были даже редкие и мимолетные мгновения, когда я получала удовольствие.
Несмотря на все это, искусство было единственной вещью, которая дарила мне настоящий покой. Это была жалкая замена самого Эдварда. Но если он мог оставить мне что-то после себя, это было лучшим выбором. Поначалу искусство было лишь способом по-прежнему чувствовать его рядом, но спустя год, или чуть больше, это стало способом снова чувствовать себя счастливой. Я никогда не была так счастлива, как в то время, пока в одиночестве бродила по галереям. Каждый раз, когда я переступала порог музея – не важно, маленького или большого – я закрывала глаза и, наконец, ощущала покой. Я научилась отгораживаться от всего остального, ежедневно погружаясь в изучение мазков, что когда-то, в далеком прошлом, слой за слоем покрывали холст. Я с головой погружалась в созерцание работ художников и скульпторов, созидавших свои творения в разных стилях и художественных вехах. Это занимало все мои мысли и расслабляло.
Пока я училась по своей специальности, меня заинтересовал курс Художественной реставрации, но как только моя мать поняла, что, чаще всего, это включает в себя респиратор и перчатки и связано с физическим трудом, она практически силой заставила меня отказаться от этого курса. Я получила степень по специальности «История искусств и архитектуры». Я окончила колледж с отличием, выполнила все курсовые работы, получив исключительно высокий средний балл.
После выпускного я вернулась в Нью-Йорк. Я была в некотором замешательстве относительно своих планов на будущее. Я хотела поступить в аспирантуру, но Фил и Рене всячески этому препятствовали. Я все еще не была ничем особенно занята, когда Элис сказала, что снова планирует поехать в Европу. Может, этого я и хотела. Может, это и было мне нужно. А может, мне нужна была работа. Я не знаю.
У меня все еще не было никаких конкретных планов, так что я упаковала свои вещи, сдала их на хранение и вернулась в квартиру на Ист-Энд Авеню. Я предполагала, что Фил будет, как всегда, в делах, а мать отправится в Хэмтон, и я смогу провести тихое лето, обдумывая планы на будущее.
Кроме того, я скучала по музеям Нью-Йорка. Я с нетерпением ждала, когда смогу несколько месяцев бродить по галереям. Элис никогда не понимала, как я могу столько часов разглядывать картины в одиночестве. Те редкие моменты, когда мы приходили в музей вдвоем, являли настоящую комедию контрастов. Я молча увлеченно рассматривала полотно, изучая детали. Элис же стояла рядом ровно сорок секунд, наклонив голову на бок, а затем её молчаливое терпение подходило к концу, и ей нужно было срочно с кем-то поговорить. Она быстро поняла, что вместо того, чтобы пытаться отвлечь меня, лучше поговорить с охранником, проходящими мимо пенсионерами, мамами с колясками – с кем угодно, кому не повезло остановиться рядом с нами. Справедливости ради надо отметить, что я редко брала её с собой. Ей больше нравилось встретиться со мной после и пойти в какой-нибудь бар или кафе. Так мы и поступали.
Подходила к концу моя первая неделя в Нью-Йорке. Я провела этот день в галерее Уитни на выставке О’Киф. Я была немного рассеянной и отвлеченной, как и всегда после целого дня, проведенного в музее. Я затерялась в своих мыслях, поэтому замерла, когда увидела двух женщин в униформе на нашей кухне, усердно что-то готовящих. Никто из них даже не взглянул в мою сторону, что заставило меня думать, что, наверное, они и должны были быть здесь. Они казались спокойными, а их движения были точными и выверенными. Кажется, только меня это застало врасплох.
- Изабелла! А мы все думали, появишься ли ты сегодня, – произнес Фил, спускаясь по лестнице навстречу мне.
Я так редко видела его здесь, что даже не сразу отреагировала. Он все еще был одет в рабочий костюм, но галстука не было, и воротничок рубашки был расстегнут. Шокирующее небрежно для Фила. Ему было пятьдесят с хвостиком, но он отлично выглядел – подтянутый и стройный, со светло-каштановыми волосами, лишь слегка тронутыми сединой. Он все еще был привлекательным. Добавьте к этому его состояние, и у вас не останется сомнений, почему моя мать так отчаянно пыталась оставаться вечно молодой. На него бросались, должно быть, легионы женщин.
- Тебя обычно не бывает дома в это время, – озвучила я очевидное.
- Вечером на ужин к нам придет гость, – в свою очередь ответил он, будто это все объясняло. Это ничего не объясняло. Обычно он не показывался до того момента, когда гости собирались внизу. Заметив недоумение на моем лице, он продолжил: – Это важный гость. Ты присоединишься?
Я удивленно вскинула брови. Это было что-то новенькое. Они никогда не приглашали меня на деловые ужины.
- Уверен, еда будет превосходной, – с улыбкой произнес он, пытаясь меня уговорить, и подмигнул, глядя в сторону женщин, готовящих ужин на кухне. Одна их них устало, но приветливо улыбнулась ему в ответ. Фил слегка хихикнул, довольный своей попыткой пошутить. Мне нравился такой Фил, он редко вел себя так.
- Хорошо, – сказала я. – Конечно. Во сколько?
- Напитки подадут в семь, – ответил Фил и одобрительно похлопал меня по плечу, будто я была одной из его подчиненных.
Мы так и стояли какое-то время, не говоря друг другу ни слова. Меня поражало, что, несмотря на то, что мы знали друг друга десять лет – и юридически он приходился мне отцом – мы никогда не могли завязать разговор без чувства неловкости. Словно Фил мог общаться с людьми только на работе.
В конце концов, я натянуто улыбнулась ему и произнесла:
- Я как раз собиралась позвонить… эм, Роуз, – кивнула я в сторону лестницы.
- Хорошо, хорошо, – сказал Фил. – Передавай ей привет.
- Передам, – ответила я. Я была абсолютно уверена, что Фил никогда не видел Роуз, хотя он мог знать её отца.
Я проскользнула в свою комнату и упала на кровать. Я сомневалась, стоит ли звонить Роуз, но, в конце концов, решила попробовать. Роуз уехала в колледж в то же время, что и мы с Элис. На первом курсе она поехала на зимние каникулы в Сэнт-Мориц, а когда пришло время возвращаться в холодный заснеженный Нью-Хэвен, Йель перестал быть для нее таким желанным. Она так и не вернулась и почти все следующие четыре года провела в Европе в компании молодых сексуальных жеребцов, веселясь и транжиря свое наследство. До нее невозможно было дозвониться, и она никогда не отвечала на сообщения. Но, тем не менее, я старалась поддерживать хоть какую-то видимость контакта с ней.
Я набрала номер и была просто в шоке, когда она ответила на звонок:
- Изабелла?
- Роуз! Как ты? Сколько лет…
- О, знаю. Извини. Я худшая подруга во всем мире! Я такая рассеянная, всегда забываю перезвонить… – она говорила так громко и быстро, что мне показалось, что она была под кайфом.
- Все нормально. Как… где ты сейчас? В Италии?
- Нет, сейчас я в Люксембурге, остановилась у друзей. Тут просто великолепно! Изабелла, ты должна приехать!
Я слегка рассмеялась, подумав о том, что это маловероятно, но все равно сказала:
- Может быть. Элис хочет поехать в Европу этим летом. Может, мы могли бы побыть вместе какое-то время.
- Это было бы блестяще! Мы бы остановились в каком-нибудь шикарном маленьком отеле. Только мы, девочки!
- Звучит здорово, – ответила я, зная, что этого никогда не случится. Если мы с Элис приедем в Европу и позвоним ей, у нее будут другие планы, или она будет на каком-нибудь отдаленном горнолыжном курорте. Именно так и происходило все эти годы. – Эй, а ты вообще собираешься возвращаться в Штаты?
Роуз минуту помолчала, прежде чем ответить:
- Зачем бы мне это делать?
Я хихикнула.
- Не знаю, Роуз. Может, потому что ты живешь здесь?
Она вздохнула.
- В Америке совершенно нечем заняться. Мне здесь весело.
- И ты собираешься… делать что? Веселиться? Вечность?
Она рассмеялась:
- Таков план, если это будет зависеть от меня. Слушай, Из, мне нужно идти. Люди пришли, и…
- Нет проблем. Иди, иди. Я скучаю по тебе.
Она снова вздохнула.
- Я тоже скучаю. Приезжай повидаться.
- Я попробую.
Мы повесили трубки, и еще с минуту я лежала, думая о Роуз. Это и был ответ? Может, я слишком усердно ищу цель? Может, это смешно, что я так усердно пытаюсь понять, что делать со своей жизнью? Может, стоит поехать к Роуз в Европу и занять себя бездельем?
Большинство моих одноклассников так и поступили, но это не казалось мне правильным. По какой-то причине, мне было сложно наслаждаться самой собой. С тех пор, как…
Кроме того, всякий раз, когда я думала о том, чтобы провести жизнь таким образом, я видела неодобрительное выражение лица моего отца. Моего настоящего отца. Он бы никогда не понял то, как растрачивает свою жизнь Роуз, и еще меньше понял бы, если бы я поступила так же. Возможно, глупо следовать правилам давно умершего человека, но иногда мне казалось, что именно это я и пытаюсь делать. Я все еще пыталась стать той девочкой, которой я могла бы быть, если бы ничего этого не случилось. Проблема была в том, что в этом мире не было места той девочке…
Я переоделась в угольно-серое облегающее платье без рукавов и спустилась вниз к семи. Стол был красиво украшен – в огромных вазах стояли оранжевые лилии, а кремовые свечи были установлены в стеклянные подсвечники. Моя мать и Фил уже были внизу, так же, как и их гость.
Он был моложе, чем я ожидала, может быть, ближе к тридцати. Я думала, он будет ровесником Фила. Как и Фил, он был одет в темный костюм; его черные волосы аккуратно обрамляли лицо. Бледная, чистая кожа, светлые глаза, угловатые черты лица. Лишь на секунду эта бледная кожа и высокие скулы напомнили мне о… но я закрыла глаза и стряхнула с себя это наваждение.
Когда я вошла в столовую, все оглянулись и посмотрели на меня, будто только меня и ждали.
- А, Изабелла! – сказал Фил, и все улыбнулись. Он протянул руку, приглашая меня подойти ближе. Я пересекла комнату и встала рядом. – Это Алек Уинтерс. Алек, моя дочь, Изабелла.
Фил отвернулся, чтобы налить мне вина, а я протянула Алеку руку. Он крепко пожал её, как и большинство бизнес-партнеров Фила до него. Алек улыбнулся, но мне понадобилась еще секунда, чтобы посмотреть ему в глаза. Он усердно пытался установить со мной визуальный контакт. Он хорошо выглядел для младшего менеджера. Он улыбнулся, и наше затянувшееся рукопожатие сказало мне о том, что он тоже нашел меня привлекательной.
За ужином обсуждались скучные корпоративные вопросы. Мне было нечего сказать, и я в основном молчала. Из их разговора я могла предположить, что Алек был напористым молодым руководителем другой фирмы, занимающейся венчурным капиталом. Я чувствовала, как старался Фил, и было сложно не заметить, как Рене изо всех сил пыталась ему польстить. Было совершенно очевидно, в чем тут дело. Фил пытался переманить его к себе. Вот зачем весь этот интимный семейный ужин дома. Они хотели, чтобы он почувствовал себя особенным и желанным.
Вино постепенно расслабляло, и разговор ушел от корпоративных тем.
- Изабелла, – произнес Алек, застав меня врасплох. До этого момента никто ко мне не обращался. – Фил сказал мне, что недавно ты окончила «Браун»?
- Да, в прошлом месяце.
- На чем специализировалась? – он смотрел на меня поверх своего бокала. Оказалось, что его светлые глаза на самом деле голубые. Ярко-голубые, почти синие.
- История искусства и архитектуры, – ответила я, теребя салфетку, лежащую на коленях.
- Какие у тебя планы на будущее?
- Ну, я все еще планирую поступить в аспирантуру, но пока взяла небольшой перерыв. Думаю, мне стоит начать работать…
- Ты знаешь, что нет никакой необходимости спешить, Изабелла, – вставила Рене, тяжело на меня посмотрев, хотя её тон все еще оставался спокойным. Видимо, слово «работа» тоже стало табу. Я вздохнула.
- Думаю, я просто ищу что-то интересное для себя. Пока не приму решение о дальнейшей учебе.
- Это похвально, – вежливо отозвался Алек. Будто было что-то благородное в желании зарабатывать на жизнь.
Он задал мне еще несколько вопросов о том, нравился ли мне «Браун», и какие предметы были моими любимыми. Я отвечала, и мы легко беседовали какое-то время. Он много мне улыбался. Его улыбка ослепляла своей белизной, и на левой щеке иногда появлялась небольшая ямочка. Я украдкой смотрела на Фила и Рене, удивленная тем, что они нас не перебивали… Я задала Алеку несколько вежливых вопросов. Оказалось, что он вырос в Коннектикуте и учился в «Корнеле». Ему нравилось жить в Нью-Йорке, но он мечтал о садике на заднем дворе, что показалось мне довольно милым. Это было чем-то личным, чего я не ожидала от него.
Когда вечер подошел к концу, мы втроем провожали Алека к дверям. Я стояла в сторонке, пока он прощался с Филом и Рене. Затем он сделал шаг ко мне, протягивая руку. Я протянула свою для рукопожатия, и он накрыл мою ладонь второй рукой.
- Было очень приятно познакомиться, Изабелла, – сказал он. Его подчеркнутое внимание казалось милым. Он был милым.
- Мне тоже, – пробормотала я, слегка улыбнувшись ему в ответ.
- Надеюсь увидеть тебя снова, – произнес он с кривоватой улыбкой. Когда губы изогнулись в улыбке, появилась ямочка на щеке, и мне показалось, что я знаю его лучше, чем думала.
- Буду ждать с нетерпением, – ответила я, повторив одну из заученных любезностей, но пытаясь при этом выглядеть искренне. Он слегка сжал мою руку, прежде чем отпустить её и уйти.
Как только двери лифта за ним закрылись, я поспешила к себе в комнату, пытаясь избежать обсуждения Филом и Рене удачно проведенного ужина.

На следующий день я ожидала свой кофе в «Starbucks», перед тем, как отправиться на выставку карандашных набросков Гойи. Выкрикнули мое имя, чтобы я забрала свой напиток, и в этот момент у меня зазвонил телефон. Я пыталась жонглировать стаканом с кофе и телефоном, и почти уронила оба, но все же справилась и ответила на звонок.
- Алло?
- Изабелла?
- Да, – резко сказала я.
- Эм… это Алек Уинтерс. Я не вовремя?
- О… – его имя и его голос, теперь я узнала его, но была удивлена. Он звонил мне. Я этого не ожидала. – Эм, нет. Я чуть не вылила на себя горячий кофе, но теперь все в порядке.
Я услышала смех Алека в телефоне.
- Ну, похоже, я позвонил как раз вовремя, раз уж ты почти разлила свой кофе. Я как раз собирался пригласить тебя выпить чашечку.
С минуту я молчала, переваривая сказанное. Он звонил мне. Это означало, что он позвонил Филу, чтобы узнать мой номер. Так что, Фил знает, что он куда-то меня пригласит, и, полагаю, не возражает. А я возражаю? Он показался мне довольно милым. Безобидным. Плюс ко всему, он был достаточно смелым, чтобы спросить Фила Дуаера номер телефона его дочери – это демонстрировало некоторую инициативу. Должна признаться, это было довольно лестно. Не то что бы у меня было что-то получше. Так начинались все мои отношения с противоположным полом до того как…
Когда имя и лицо Эдварда снова всплыло в моем сознании, я начала его проклинать. Какого черта, он не может оставить меня в покое? Какого черта, так прочно засел в моей голове, что даже четыре года спустя, я все время думаю о нем? Дьявол, даже то крошечное притяжение, что я испытывала к Алеку, основывалось на тех его чертах, что напоминали мне об Эдварде! Так будет всегда? Я всегда буду окружена им, даже если его самого здесь не будет? От этой мысли во мне вскипела злость и гнев. В конце концов, он ушел и даже не обернулся. Должно быть, я для него лишь неловкое воспоминание. Если он вообще меня помнит…
- Да, с удовольствием, – услышала я свой ответ Алеку. – Звучит отлично. Просто назови день.
Мы договорились встретиться на следующий день во время обеденного перерыва Алека. Мне тоже было удобно это время. Будет меньше давления, если после ему придется вернуться к работе.
Через несколько недель, после полдюжины свиданий и нескольких прощальных поцелуев, он сказал мне, что принял предложение Фила и будет работать в «Фонде Дуаера». Тогда я поняла. Я была частью предложения. Когда Фил пригласил меня поужинать с ними, когда они отступили и не мешали нашему с Алеком разговору за столом, когда Алек без проблем нашел номер моего телефона… я шла в дополнение к предложению Фила. Да, работа, деньги, но, ко всему прочему, дочь босса.
Это совершенно выбило меня из колеи, но я не могла обвинять в этом Алека. Он был не в курсе их плана. Не то, чтобы это было прописано в контракте, или вроде того. Фил и моя мать просто предоставили ему возможность познакомиться со мной, и он мог ею воспользоваться, если бы захотел. Он захотел. Это заставило меня понять, что моя мать и Фил воспринимали меня не иначе как актив, который они могли реализовать в своих интересах, если они вообще принимали меня во внимание… Такова была моя жизнь, я едва ли ожидала большего. Впрочем, Алек мне нравился. Он был постоянно занят и много отвлекался, но когда сосредотачивался на мне, ему было со мной интересно, и он был добр.
Так что я продолжала с ним встречаться. Все были рады такому положению вещей. Даже Элис посчитала, что он милый, когда с ним познакомилась. Алек работал часами, так что мы немного общались. Но она думала, что это хорошо, что я, наконец, сблизилась хоть с кем-то, хоть с кем-нибудь. Ведь было так легко плыть по течению всеобщего одобрения и восхищения. Моя мать была счастливее, чем когда-либо. Он всем нравился, мы всем нравились. Мы так хорошо смотрелись вместе – все так говорили. И я шла по пути наименьшего сопротивления к безграничным возможностям. Мне всегда казалось, что я была потерянной, находилась не на своем месте. С Алеком, казалось, что у меня появилось свое место и своя цель. Он придавал смысл всему происходящему. Он заставлял меня думать, что я принадлежу чему-то.
К сентябрю мы обручились.

Пожалуйста, не забудьте поблагодарить мою незаменимую бету Ксюшу bliss_ и нашу почтовую голубку Танюшу RobSten_LoVe !!!