В первый раз я солгал…

Это был обычный день, такой же, как и любой другой. Холодный зимний день, когда солнце медленно поднимается в небе, и облаков не видно на многие мили вокруг. Мы сидели на улице, у каждого была чашка с кофе и теплый халат. Никаких любопытных соседских глаз. Нас одновременно согревали глотки теплого кофе и нагретые кружки в наших руках.
Мы молчали, но так было принято в это время дня. Она потеряна в своих мыслях, а я в своих – это было удобно. Мирно. Я думал, что нас благословили, потому что наша маленькая девочка, казалось, засыпала очень быстро и спала всю ночь. Только в восемь месяцев она уже ложилась приблизительно в восемь вечера и спала не менее двенадцати часов. У нас был шанс.
Я волновался за Беллу: в обед ее постоянно мучили головные боли независимо оттого, что она делала. Ничего, казалось, не помогало, а я ненавидел, когда ей было больно. Будучи слишком надоедливым, я сильно беспокоился за нее. Она настаивала на том, что ничего страшного не происходит, но я просил, чтобы она сходила на прием к врачу, ведь хуже от этого не станет. Мы должны были пойти через два дня, и я очень хотел, чтобы врач обнадежил нас словами, что все в порядке.
Бела повернулась, чтобы посмотреть на меня, и послала мне небольшую улыбку, которую я вернул. А когда поймал ее взгляд, то ахнул, и чашка выпала из моих рук, расплескав по веранде все содержимое.
Ее красивые карие глаза были мертвыми, пустыми, безжизненными.
Она продолжала улыбаться, а я, смотря на нее, надеялся, что мои глаза обманывают меня. Но нет, ее там не было. Это было ее лицо, ее глаза, но складывалось впечатление, что это кто-то еще смотрел на меня через них. Бела была там, но не такая как раньше, и это дерьмо сильно испугало меня.
Я кинулся в дом, быстро набирая наших соседей Питера и Шарлотту, прежде чем позвонить 911. Мои ноги понесли меня обратно к Белле. Она все еще, казалось, не была затронута этим, просто качалась, сидя на этом проклятом стуле, как будто ничего не случилось. Когда я задал ей вопрос, она ответила, но ее тон был… пустым, неправильным и устрашающе спокойным. Я не знал, что думать.
Я держал ее за руку и разговаривал с ней, пока не приехала Шарлотта, чтобы присмотреть за ребенком. Белла, казалось, только что очнулась и по моему взгляду поняла, что что-то случилось. Я не знал, что сказать, чтобы успокоить ее. Я не мог сейчас успокоить даже себя.
Когда приехала скорая, она была в слезах. Белла настаивала, что ничего не случилось, что я, должно быть, ошибся, и ей незачем ехать в больницу. Она пыталась убедить меня, что я очень остро реагирую, но я настоял.
Они взяли кровь, проверили наиболее важные органы, Белла все это время не отрывала от меня своего взгляда. Когда доктор вернулся с намерением сделать компьютерную томографию, мое сердце ухнуло вниз. Я поцеловал жену в лоб, говоря, что все будет хорошо, и с болью наблюдал, как они забирают ее.
Я сидел как на иголках, пока они делали тесты, не чувствуя той расслабленности, когда она находилась рядом со мной. Мы с Беллой ждали, казалось, часы, сидя в черствых белых стенах, в черствой белой комнате, в черством белом коридоре. Сильный контраст с ярко-красной кровью, что с бешеной скоростью неслась по моим венам.
Мы сидели тихо, изредка находя небольшое утешение в беседе. Я мог сказать, что она боялась, прячась за улыбкой, которая не касалась ее глаз. И я был уверен, что она знала о моем волнении, и пыталась подбодрить меня улыбкой. Это не работало.
Я неоднократно целовал ее, в действительности просто не зная что еще делать, но точно зная, что должен чувствовать ее – ее запах, ее тепло – чтобы знать, что с ней все хорошо… По крайней мере, сейчас.
Когда дверь, наконец, открылась, и к нам вышел высокий долговязый доктор в ярком белом халате, то только по одному его взгляду я уже мог сказать, что все плохо. Я сжал руку Беллы и придвинулся ближе, целуя ее лоб, когда он начал оглашать результаты.
Я слушал, пока он рассказывал, но мой мозг смог зацепиться только за слова "пароксизм"¹, "опухоль" и "неоперабельна". Я уверен, что он говорил еще о ее виде и месторасположении, но эти слова были слишком незначительны по сравнению с остальными.
Мое сердце прекратило биться, когда он сказал, что моя жена скоро умрет.
"Экспериментальная методика лечения" было следующим набором слов, что я услышал, и кажется, начал выходить из своего тумана, чтобы сосредоточится на них. Моему сердцу понравилась мысль о том, что надежда есть. Надежда, да, она будет жить. Она будет бороться с этим… мы будем бороться с этим, и победим. Мы должны были… она должна была.
Повернувшись к Белле, я поднес ее руку к своим губам и большим пальцем погладил ее мокрую щеку. Ее улыбка вернулась, и она глубоко вздохнула, когда я улыбнулся в ответ. «Мы пройдем через это вместе» сказал я ей. Это было утверждением для нее, так же как и для меня.

В первый раз я солгал, когда сказал ей, что все будет хорошо.

В первый раз я молился...

Заявления типа "сильная нагрузка", "мы сделали все, что могли" и "она не почувствует боли", постоянно всплывали в моей голове, и мне хотелось стереть их все, и "вы должны быть готовы" тоже.
Я не был. Да как я мог? Мы должны были прожить жизнь вместе, постареть вместе, умереть вместе. Проводить наши дни, лениво раскачиваясь на качелях около дома и рано ложась спать. Вот как все должно было произойти. У нас не было достаточного количества времени.
Я знал ее, знал, как свои пять пальцев. Но мне бы еще многому предстояло научиться. Гораздо большему, чем было в действительности. Если бы я знал… Господи, очень многие вещи я сделал бы совершенно иначе. Очень многие вещи я бы изменил. Все для того, чтобы получить еще немного времени.
Как же мы будем считать седые волосы и морщины друг друга, смеясь и вспоминая те времена, когда были молодой здоровой парой влюбленных? Я все еще могу представить себе, как Белла дразнила бы меня за медицинскую эрекцию, а я смеялся бы над ней из-за ее часто скачущих гормонов.
Господи, она была так молода, слишком молода. Мы были.
У нас даже не было морщин, по крайней мере, я их не видел. Это не должно было так закончится. Для нее все не должно было так закончится. Мне нужно больше, больше ее жизни, ее смеха, ее слез, ее улыбок. Просто… больше. И мне не нравилось, что я был этого лишен.
Может быть, я сделал что-то не так? Может быть, я любил ее недостаточно, защищал ее недостаточно? Может быть, конец ее жизни был моей ошибкой, чем-то, что я, возможно, мог предотвратить. Я бы вернулся назад и исправил свои ошибки, без сомнения. Может быть, я недостаточно заботился о ней в прошедшие дни? Господь проклял меня за все ошибки, что я совершил!
Может быть, я был эгоистичен, зная о боли, от которой она страдала? Я каждый раз смотрел, как, держа голову высоко, она улыбалась в не зависимости от своего состояния. Это было шоу для других из-за нежелания показывать степень своих страданий. Особенно, когда все было очень плохо.
Белла была такой сильной. Для меня, для нашей маленькой девочки, для всех нас – и за это я любил ее еще больше, как бы ни смешно это было. Я хотел бы провести остаток своих дней, заботясь о ней, очень хотел. Это было несправедливо. Я просто хотел еще немного больше времени.
«Не уходи» шептал я в ее волосы, такие мягкие и яркие. Ее запах заполнил голову, и сейчас мысленно я был в нашем доме, а не в стерильной белой палате смерти. «Пожалуйста, малышка, не оставляй меня».
Я не смогу воспитать нашу дочь без нее. Просто знаю, что не смогу. Было очень много вещей, о которых я не знал: интуиция, которой у меня не было, разговоры, в которых она будет нуждаться – вещи, предназначенные для матери, а не для меня – слабоумного отца.
Я умер бы тысячу раз, чтобы спасти ее, чтобы продлить ей жизнь. Я хотел поменяться с ней местами. Моя жизнь казалось такой никчемной по сравнению с ее.
Я буду ужасным отцом. Я буду ужасен во всем без Беллы. Я был никем без нее и до нее. Мои способности достигли чего-то только с ее присутствием.
Ее кожа была бледной, даже бледнее чем обычно, казалась тонкой, словно бумага, и прозрачной. Ее глаза открылись и автоматически нашли мои. Хоть они и потеряли часть своего блеска, в них все еще мерцала жизнь. Было больно являться свидетелем того, как она постепенно угасает.
Сухая кожа ее губ потрескалась и немного кровоточила, но красота, которой она светилась изнутри, ничуть не уменьшилась. В моих глазах Белла навсегда будет невероятно и бесспорно красива.
Ее тело умирало, я видел это. Жизнь постепенно сдавала позиции и оставляла ее одну. Запал остался немного дольше, но недостаточно долго. Для меня этого всегда будет недостаточно.
«Я люблю тебя» сказал я и стер слезу поцелуем, прежде чем та смогла скатиться по ее щеке. «Заботьтесь друг о друге» сорвалось с ее губ. Я отрицательно покачал головой, говоря, что не сдамся, и она слегка сжала мою руку. Отодвинувшись, я посмотрел в карие глаза Беллы, мои же зеленые были на удивление сухими.
Я ненавидел то, что не мог даже заплакать сейчас для нее.
«Я буду ждать тебя» сказала она, прежде чем ее глаза закрылись. Я не знал, что это будут ее последние слова. Я проклинал сердце, что билось в моей груди, кровь, что мчалась по моим венам, воздух, что заполнял мои легкие – все те вещи, что держали меня в этой жизни. Я проклинал свою жизнь, когда моя жена сделала последний вздох.

В первый раз, когда я молился, я просил еще немного времени.

В первый раз я пробовал еще раз...

Наша дочь приставала ко мне в течение многих недель, может даже месяцев, с "возвращением в игру". Я пытался игнорировать ее, но она все время говорила, что ей не нравилось видеть своего отца одиноким, и что ее мать хотела бы, чтобы я был счастлив.
Я был счастлив, счастлив настолько, насколько вообще мог без Беллы. Больше никто не никогда не сможет занять ее место. Я даже и пробовать не хотел. Мне казалось, что я стал бы неверным мужем.
Когда я, наконец, согласился, то чувствовал себя довольно изношенно из-за ее постоянного нытья, так что даже не смог насладиться блестящей улыбкой, что осветила ее лицо.
В седьмом классе у нее была учительница, которая и станет жертвой моего плана. Моя социальная уединенность в отношении к людям, тем более женщинами, лишала их малейшей возможности разрушить любую из моих стен. Я всего лишь надеялся, что не обижу бедную женщину и не заставлю ее плакать.
Ее звали Элис Брендон, я встречался с ней несколько раз и только в стиле отношений учитель/родитель, но никогда не давал ей повода для продолжения. Белла оставила после себя неизгладимый след слишком глубоко и очень надолго, так что мне даже не хотелось дать кому-нибудь шанс.
Я думаю, что должен был нервничать, подходя к порогу ее дома, но все, что я чувствовал, это неприятные ощущения в животе и боль где-то в области груди, где когда-то было мое сердце. Я чувствовал себя виноватым.
Она, конечно же, была красива с ее уложенными темными волосами и яркими карими глазами. Ее улыбка была настолько заразительна, что я вернул ее, не прилагая к этому особых усилий.
Я еще не был в новом ресторане, недавно открывшемся в городе, так что не знал, подойдет ли это место или нет, но был уверен, что куда бы мы не пошли, это вернет мысли о Белле на первый план, что лишит меня возможности развлекать гостя. Я не хотел расстраивать эту фактически незнакомую девушку, даже не смотря на то, что свидание было заведомо провальным.
Обед был хорош, а еда отменна. Беседа текла неспеша, даже я не мог не заметить яркую индивидуальность Элис и ее неугасаемый интерес к жизни. Я смеялся, когда она смеялась, улыбался, когда она улыбалась, до того момента, когда понял, что довольно хорошо проводил время.
И это испугало меня до смерти.
На десерт она заказала какой-то шоколадный мусс, и мы разделили его, будто уже давно так проводили время. Острая боль в груди вернулась с полной силой, и я не мог дождаться вечера, чтобы вернуться домой.
Ощутив изменение моего настроения, Элис положила свою крошечную ручку на мою, а я очень старался не вздрогнуть от этого физического контакта. Ее улыбка была искренней и полной беспокойства, я покачал головой и уверил ее, что все в порядке. Просто я уже был готов пойти домой.
Я проводил ее до двери, потому что джентльмен во мне не позволил бы развернуться, запрыгнуть в машину и сбежать отсюда, словно из ада, независимо оттого, как ужасно мне этого хотелось.
Я взял ее маленькую руку в свою и поцеловал, поблагодарив за прекрасный вечер, ненавидя тот факт, что мое воспитание заставило меня сделать это.
Элис покраснела и захихикала, и я возненавидел себя еще раз за то, что, возможно, произвел на нее неправильное впечатление.
Она встала на цыпочки, прижимая свои мягкие губы к моей щеке. Я напрягся, закрыв глаза, притворяясь, что контакт был безразличен мне, притворяясь, что мне не нужно такое внимание, притворяясь, что мое тело не нуждается в нежных ласках.
Расценив мою реакцию, как положительную, губы Элис прижались к моим, а мои ответили ей по своей собственной воле. Они были мягкими и податливыми, нежно двигаясь против моих собственных, и я откликнулся. Теплый и влажный язык встретил мои приоткрытые губы, разжигая во мне давно забытый огонь.
Казалось, что в этот момент пробудились все мои чувства. Ее запах, ее вкус, ее крошечное тело, грубо прижатое к моему. Это было неправильно, все неправильно. Она не испытывала то же самое, не чувствовала то же самое, не ощущала то же самое, и это было неправильно.
Я старался заставить свое тело реагировать так же, как и несколько минут до этого – искренне, по-настоящему. Я был одинок, и это может помочь мне пойти дальше, отпустить, наконец, свою боль. Я обнял ее за плечи, притягивая ближе, пытаясь совладать со своим физическим желанием.
Где-то глубоко внутри я знал, что нуждался в этом, нуждался в освобождении этой постоянной боли, нуждался в близком контакте женщины, но реакции не было. Только сожаление и вина.
Сожаление за то, что использовал Элис по своим эгоистичным причинам, когда понимал, что не смогу дать ей то, чего она хочет. Вину за то, что пробовал забыть Беллу, стереть ее из своего разбитого сердца таким грязным способом. Это невозможно. Я принадлежал Белле и всегда буду только ее. Мыслями, телом, душой – я принадлежал ей полностью.
Высвободившись из объятий Элис, я пробормотал извинения, избегая смотреть в ее глаза. «Я не могу сделать этого» сказал я ей, «прости, я просто не могу». Она, кажется, поняла, но ничего не сказала, только зашла в свой дом и мягко прикрыла за собой дверь.
Я вернулся в машину и поехал домой в полной тишине, боль от моих действий тяжким бременем легла на сердце. Наша дочь не стала спрашивать о том, как прошел вечер, просто посмотрев на мое лицо, и больше она никогда не пробовала уговорить меня попробовать еще раз. Я лег спать, взяв в руки длинную ночную рубашку Беллы и спрятав лицо в мягкой ткани, проклиная аромат, что давно исчез, но память о котором осталась навсегда.

В первый раз, попробовав еще раз, я знал, что другого никогда не будет.

В первый раз я плакал...

Он хороший человек, любит ее, сильный и надежный, всегда готовый помочь – так и должно быть.
Цветы были ароматны, заполняя комнату своим душистым запахом, и очень яркими, их цвет варьировался от фиолетового до красного. Так много цветов, и я не мог не думать о том, что Белле бы это очень понравилось.
Смех и веселые разговоры разносились эхом по старой церкви с красной дверью. По-настоящему радостное событие, атмосфера такая же, как в прошлый раз.
«Папа, папа, папа» закричала она, «я хорошо выгляжу?».
В последний раз я видел это платье, когда оно было на Белле. Она так похожа на нее. Моя любовь, моя жизнь, может быть это и делало те дни особенно тяжелыми.
«Ты красивая, маленькая девочка» сказал я, прежде чем поцеловал ее в лоб и опустил вуаль. Каждая минута без Беллы была трудной, особенно в тот день.
Она должна была быть там, ведь моя единственная обязанность состояла в том, чтобы дать свое благословение. Все остальное должна была делать она. Поиск платья, подружек невесты, выбор посуды, дизайн приглашений, дни, проведенные в городе, регистрация, обоюдный смех. Даже девичник в салоне, стрижка волос, маникюр, макияж, чтобы этот день был прекрасным – всем этим должна была заниматься она.
Но ее там не было.
А я был… один.
Много лет прошло с тех пор, как она оставила меня, и ни один последующий не был легче предыдущего. Я думал, что со мной было что-то неправильно. Независимо оттого, как плохо мне было, как глубока и непосильна была эта боль, я не мог плакать. Я знал, что должен, много раз, но слез не было. Независимо оттого, как сильно я хотел этого.
В конце концов, я пришел к выводу, что был слишком сломан, слишком потерян, чтобы появились слезы, о которых я так мечтал. Ты не можешь плакать, когда даже не чувствуешь принадлежности к собственному телу. Ты не можешь скорбить без сердца, которое осталось с ней.
Процессия началась, и я был взволнован почти так же, как и в наш свадебный день. Рука нашей дочери надежно лежала в моей, и я чувствовал, как она дрожала, когда мы готовились войти в зал.
«Я так счастлива, папа» прошептала она из-под вуали. И все, что я мог ответить, это «мне жаль, что твоя мама не с нами». Я сжал ее руку, принося уверенность и комфорт, я знал, что он был правильным человеком для нее. Он не был достаточно хорош, но никто никогда не будет. Он был лучшим из возможных.
Он не заслуживал ее, точно так же, как и я не заслуживал Беллы, но он был тем, кто будет чувствовать себя благословленным за данную возможность. Как и я, когда это было лучшее время в моей жизни. Бела дала мне лучшее от себя, находя лучшее во мне, и я видел, что с нашей дочерью будет то же самое.
Я надеялся, что им будет дано больше времени.
Мы плавно шли к алтарю, мои шаги были размерены и осторожны. Мне не надо было идти по проходу в прошлый раз, и это немного дезориентировало. Ни один взгляд не был направлен на меня – все смотрели на красавицу, чью руку я держал в своей. Это было то же самое. Они так же были очарованны красотой Беллы.
Когда мы остановились, я повернулся к дочери, чтобы снять мягкую белую вуаль, закрывающую ее лицо. Ее глаза блестели от слез, я увидел в них Беллу. Они медленно стекали по щекам, беззвучно падая на атласное платье.
Смотря в ее глаза и видя там безграничную любовь, из моих глаз потекли слезы. Долгожданные слезы затуманивали разум, но именно благодаря ним сейчас я видел мир с ослепительной ясностью. Моя грудь поднималась от силы моего дыхания, и мне казалось, что не было тех двадцати двух лет, прошедших со дня ее смерти.
Я наклонился, чтобы поцеловать дочь в щеку, и она сильно обняла меня за шею. «Мне жаль, что мамы нет здесь» прошептала она в мою щеку, «для тебя, пап». Дыхание перехватило, и я тяжело сглотнул. Глаза были полные слез, щеки мокрые от соленых дорожек, а еще напряжение в груди, когда я думал об ее словах. Я думал о том же каждую минуту каждого дня.
Я сказал свою речь, и повернулся к человеку, который будет заботиться о ней, любить ее, стареть и умирать вместе с ней, разделять с ней слезы и смех в течение всех дней ее жизни, прежде чем вернулся на свое место.
Это было лучшее место. Отсутствовало только одно…
Белла.

В первый раз я плакал в тот день, когда отдал руку нашей дочери.

В первый раз я умер...

Посещение ее могилы было не самым легким занятием. Я делал это часто, убирая сорняки с надгробия и ставя свежие цветы в вазу, даже если она думала, что они ей не нужны. «Это смешно» слышал я, как она говорила мне, «они красивые и хорошо пахнут, но я не нуждаюсь в них».
Я с поразительной ясностью помнил ее голос. Он преследовал меня иногда. Она говорила те самые слова, что и на нашей второй годовщине. После напоминания о том, что сад – это все, в чем она когда-либо будет нуждаться, она поцеловала мою щеку, поблагодарила меня и все равно поставила их на стол. Я знал о ее тайной любви к цветам, даже если она никогда не говорила об этом вслух.
Даже в конце ее верные посещения цветников никогда не прекращались. Конечно, время, что она проводила там, стало гораздо меньше, но никогда не останавливалось. Я пробовал смотреть за ними, после того как Белла ушла, но у меня были не такие золотые руки. К сожалению, я не смог с ними ничего сделать.
Нет ее.
Нет нас.
Нет даже меня.
Мой выбор цветов менялся от неделе к неделе, но каждые из них были красивы по-особенному. Как и Белла. Безупречные, немного несовершенные, но яркие и ароматные до последнего дня. Их запахи, бесконечное множество красок, соблазняющих взгляд, навевали жгучие воспоминания. Да, они напоминали мне о ней. Даже когда увядали, теряя лепестки, словно дни, когда я не видел Беллу.
Я был старым и слабым. Белла не видела моих первых седеющих волос, что я нашел, и следующих шести, которые я обнаружил в тот же день. Забавно, это были именно те небольшие вещи, которые заставляли меня тосковать по ней еще больше. Возможно, я был подготовлен к чему-то более значимому, например, к постоянной ноющей боли, но незначительные мирские дела поражали, казалось, в самое сердце.
Я никогда не был готов к таким моментам. Они, казалось, всегда приходили без каких-либо предупреждений.
Например, когда я пробовал другую марку кофе. Аромат всегда напоминал мне о наших первых днях и первых поцелуях. Или когда я нашел маленький участок темных волос, растущих на спине. Я рыдал целый час, сидя на полу в ванной, потому что ее не было рядом. Я никогда не услышу ее смех надо мной, и как она обзовет бы меня гориллой или чем-то похожим.
Эти воспоминания были украдены у меня, вырваны из рук и сердца ее смертью.
Тридцать пять лет – долгое время жизни без нее. Без моей любви, моей жизни, с которой я не мог разделить многие моменты. Свадьбу нашей дочери, жизнь и обучение ее детей.
Я знал, что я был готов.
Конечно, есть вещи, которые я пропущу. Я не увижу внуков, когда они вырастут, женятся и будут жить своей собственной жизнью. Я определенно пропущу это. Но это несравнимо с моей тоской по Белле. Я тосковал по ней достаточно долго.
Минуты, дни и года были очень трудными без нее. Мне нравилось думать, что я сделал все хорошо, что она могла бы мной гордиться, но также я понимал, что добился бы большего успеха вместе с ней.
Да, я был готов. Готов к тому, чтобы воссоединиться, готов для нашей вечности.
Пришло время идти домой.
Я лег на мягкую траву, утренняя роса испачкала мою одежду, но это неважно. Не там, куда я иду. Цветы были прижаты к моей груди, будто они были Беллой, которой не было со мной так долго. Представляя жизнь, которой не было, тело, которое было похоронено под землей. Аромат заполнил мою голову, успокаивая меня, и я закрыл глаза.
Не так страшно, как я думал. Не было никакой боли, ничего, за исключением подавляющего чувства мира. Никакого воздуха, заполняющего легкие, никаких звуков, ласкающих слух, никакого стука сердца в груди, никой боли в уставших суставах. Был только я, а затем… меня не стало.
Она была там, как я себе и представлял уже долгое время. Красивая, с сияющими волосами, развевающимися на невидимом ветру, яркими глазами, ослепительной улыбкой, кожей, светящейся жизнью. Мое сердце взлетело, а душа пела. «Моя Белла, как же я тосковал без тебя».
«Я ждала тебя» сказала она. Ее голос был словно мед для моих ушей: болезненно сладкий, тягучий, наполняющий мое сердце жизнью и любовью к ней. Я тоже ждал ее.

В первый раз я умер, мечтая о нашей вечности.
____________

¹ Пароксизм – усиление какого-либо болезненного припадка (лихорадка, боль, одышка) до наивысшей степени; иногда этим словом обозначают также периодически возвращающиеся приступы болезни.
_________________
Надеюсь вам понравился этот фанфик,так же как мне :) Комментируем!

Источник: http://robsten.ru/forum/19-252-1#150416