Часть 2

Эдвард

Долгое время я стоял у палаты Карлайла, пока он наконец меня не заметил.

Я просто наблюдал за тем, как он делал вдох, а затем выдох, пытаясь понять, что привело…. Я действительно не знал, что сказать этому человеку.

- Эдвард? – тихо окликнул он, чуть приподняв голову. Не желая переступать порог палаты, я стоял, прислонившись к дверному косяку и скрестив руки на груди.

Я тяжело дышал от охвативших меня чувств и воспоминаний… Голос Карлайла был хриплым, будто он не знал, как говорить, но слышать, как он произносит мое имя…

Необычно, иного слова не подберешь.

Мне казалось, что мне снова восемь, и это было так странно. Я имею в виду, что ты не задумываешься о таких вещах, как проблемы отца, когда участвуешь в десантно-диверсионных операциях. Знаете, в такие моменты есть проблемы поважнее.

Но теперь…

Он уронил голову на подушку, а затем подозвал меня подойти ближе.

Я медлил, но сделал, как он просил – придвинул к его кровати стул и сел точно так же, как делал это в прошлые разы.

Единственная разница заключалась в том, что куда проще говорить с бессознательным телом, нежели с живым человеком.

Иногда.

Я так и не подобрал подходящих слов.

Но он нашелся что сказать.

В некотором роде.

- Я… рад, что ты… приехал, - с трудом произнес он. Я не знал, что он имеет в виду – Напу или больницу.

Я нахмурился, а он попытался засмеяться.

- Доктор… говорит, что я не смогу… - он поднес руки к горлу, показывая, что ему сложно говорить. Это вероятно, из-за трубок, которые поддерживали его жизнь, пока он находился без сознания.

Я кивнул.

Несколько минут мы смотрели друг на друга, и я решил, что лучшего времени для вопросов не найдется.

- Отец, что, черт побери, ты сделал с виноградниками?

Возможно, начинать разговор подобным образом было несколько грубо, но у меня не было времени.

Он улыбнулся.

- Думал, ты… обратишь внимание, что… - он замолчал и стал искать взглядом стакан с водой, и я подал ему его.

Я наблюдал за тем, как он сделал глоток, а затем забрал стакан и поставил его на прикроватный столик. Я ждал.

Мне хотелось злиться на этого человека, но… он определенно не был тем отцом, которого я помнил.

Он не был грубым и не вел себя холодно по отношению ко мне… ничего из того, что я помнил о нем. Он…

Постарел.

Я хочу сказать, что он выглядел гораздо старее. Казалось, что он постарел не на четыре года… а на двадцать лет.

Пока я сидел там, безмолвно рассуждая о том, должен ли я встать и уйти или… остаться и смотреть, как он умирает, в палату вошел доктор.

- Как вы себя чувствуете, Карлайл? – спросил он, и мой отец ему улыбнулся.

- Чувствую себя стариком… всё таким же стариком, док.

- Вижу, вы здесь, - сказал он, обращаясь ко мне, и я почувствовал себя не в своей тарелке. Подобно тому, как вы идете на первую командную встречу. На бейсбольную, баскетбольную командную встречу, на любую встречу – и никого там не знаете. Вы не знаете, что сказать или… кому сказать…

Я чувствовал себя точно так же.

Словно я даже не знал того человека, который лежал на больничной койке.

Все, что я мог сделать, это кивнуть. Он начал осматривать Карлайла и проверять его показатели.

- Карлайл, мне нужно поговорить с вашим сыном, если вы не возражаете, - сказал он, и мой отец кивнул, снова закрывая глаза.

Я испугался.

Я подался к нему, но доктор меня остановил.

- Он просто отдыхает, мистер Каллен. У него был долгий день.

Долгий день? Хотел бы я знать, что этот парень думает о моих днях.

В коридоре мне пришлось столкнуться с реальностью.

Чему я не был рад.

- Боюсь, возможно, что это нечто большее, чем просто удар, мистер Каллен, - было первое, что я услышал. Мне стало интересно, что значит его «нечто большее».

- С каких это пор просто удар стал  чем-то большим? – спросил я его.

- Я обнаружил признаки нескольких микроинсультов, его печень его подводит, что может быть признаком алкоголизма и повышенного уровня холестерина… Я удивлен, что он протянул так долго, и если честно, похоже, что он…

- Чего-то ждет, - прошептал я, заканчивая, как я предполагал, то, что собирался сказать доктор. - Не понимаю. Он всегда был в отличной форме, - сказал я, удивляясь тому, как срывается мой голос. – Ради Бога, он и дня в своей жизни не болел.

- Это очень хорошо, мистер Каллен, но…

- Не могли бы вы… - прервал его я, несколько раз моргнув прежде, чем продолжить говорить, – прекратить называть меня так? Просто Эдвард.

- Конечно. Простите, Эдвард…

Я все еще пытался осмыслить некоторые вещи, когда он продолжил.

- На протяжении последней пары лет здоровье Карлайла ухудшалось. Прежде он проходил медицинские осмотры, но затем прекратил их, и больше года мы ничего не знали о нем, пока…

Верно.

Я подавил тупую боль, зарождающуюся в моем животе.

Я мог подавить боль.

Последние несколько лет я только этим и занимался.

- И что теперь?

- Теперь мы ждем и наблюдаем, захочет ли его тело и будет ли оно способно исцелиться, или он просто перестанет бороться. Если он вылечится, то его ждет долгий путь к нормальному состоянию здоровья…

Он продолжал говорить, а я смотрел на своего больного отца, лежащего там, на больничной койке, и думал, что заставило его сделать это с собой.

Похоже, он хотел умереть.

Когда доктор закончил говорить, я вернулся в палату Карлайла и сел рядом с ним, наблюдая за тем, как он спит. Я думал о том, что должен сказать ему.

И как.

Я заснул на какое-то время и проснулся оттого, что Карлайл пошевелился. Не задумываясь, я спросил его:

- Что-нибудь нужно? Воду?

Он кивнул, и я подал ему полный воды стакан.

- Ты… все еще здесь, - скрипучим голосом произнес он, и я кивнул.

Очевидно, у нас хорошо получалось кивать - у меня и моего отца.

Сделав несколько глотков, он вернул мне стакан и попытался что-то сказать.

Я сказал ему поберечь себя, но он упрямый, мой отец.

- Когда-то ты… сидел… - он прочистил горло. Казалось, что ему больно. – Каждый год… и ждал начала уборки урожая, - он рассмеялся.

По крайней мере, мне показалось, что это смех. Затрудненное дыхание, сопровождающее каждое его слово, напомнило мне о том, как я чувствовал себя после целого дня, проведенного на прополке этих чертовых виноградников.

- Всю ночь… я не мог заставить тебя… лечь спать… это было… будто Рождество, и ты… ждал… Санта Клауса.

В моей груди сильно закололо, как только он произнес эти слова.

Конечно, я помнил. Когда я был маленьким, для меня это было самое волнительное и захватывающее время года… Я наблюдал за тем, как работники собирают виноград, осматривают его, складывают в корзины и в конце концов укладывают в бочки.

Когда-то я крался за ними, изучая, из какого винограда получится хорошее вино, а из какого – нет. Я узнавал об этом по винограду, оставленному на земле, и сравнивал его с тем, который они взяли.

Я удивился, что он помнит об этом.

- Ты никогда не разрешал мне помогать, - напомнил я, и он кивнул. – Я был слишком мал…

После такого я, правда, не мог ничего сказать. Ком в горле занимал слишком много места.

Вместо этого я просто помогал ему, когда было нужно, подавал ему воду, когда она ему требовалась. В конце концов, медсестры попросили меня уйти.

Я сказал ему, что вернусь, и он слабо улыбнулся, погладив мою руку, прежде чем отпустить.

Той ночью я ехал в Напу в старой отцовской побитой Тойоте и вспоминал, как раньше он возил меня в другие виноградники.

Точно так же, как я несколько дней назад возил Беллу.

Я помнил те поездки… они не были плохими.

Меня беспокоило то, какие чувства вызывали эти воспоминания… потому что они не были наполнены злостью, как большинство других воспоминаний, связанных с Карлайлом. Я мог вспомнить только смех и шутки. Поддразнивания и назидания…

Это приводило меня в замешательство.

Той ночью я лег в кровать и уставился в потолок, выгоняя из своей головы всё и вся, за исключением тренировок в Форт-Беннинге.

***

Следующим утром я ударил по будильнику и отправился на пробежку. Я понял, что накануне вечером не откупоривал бутылку вина, как это было в предыдущие дни.

Я чувствовал себя превосходно.

Знаки местных винных соревнований, которые я сорвал, так и не появлялись, чему я был очень рад.

Ветер ласкал мое лицо, и у меня появилось время, чтобы многое обдумать.

С одной стороны, мне не нужны больше детские воспоминания и чертовы глупые мысли, заполонившие мою голову. Мне просто нужно закончить эти… дела… и вернуться в Джорджию.

Сегодня пробежка прошла быстрее обычного. Я едва мог вспомнить, когда в последний раз бежал так быстро.

Даже в Форт Беннинге.

После душа я принялся рыхлить почву в винограднике.

Я был полон энергии и многое успел сделать.

«Никакой Беллы сегодня», - около полудня подумал я, и это к лучшему.

Я пообедал довольно поздно, затем составил список вещей, которые мне понадобятся для того, чтобы заделать дыры в коридоре у отцовской спальни на втором этаже.

Также я решил пропустить поездку в Соному.

Отцу больше нужен отдых, чем я, усложняющий ему жизнь.

Ночью я спустился в погреб в комнату для дегустации… но не прикоснулся к вину.

Вместо этого я рано лег спать.

На следующий день пробежка была такой же легкой.

Свежий воздух, интенсивный бег, ноги горели, а голова оставалась ясной… всё хорошо.

Словно я вернулся на работу и готовил себя к бою.

Чем больше дней проходило без Беллы, тем проще казались мне многие вещи.

Хотя она все еще была в моих мыслях.

Её смех… её походка… то, как она смотрела на меня, те прекрасные нежные розовые губы и искушение её каждой улыбки.

Все ещё…

Точно так же.

Я почти мог начать обратный отсчет до того дня, когда смогу уехать отсюда и вернуться к тому, для чего я предназначен… к тому, для чего был рожден.

Вести бой.

И с каждой отремонтированной вещью в доме в моей голове появлялись различные варианты развития событий, но они уже изначально были обречены.

Мне не нравилось, куда приводили меня мои мысли.

И еще мне не нравилось то, куда ведут меня все дороги в Напе.

Особенно учитывая то, что они ведут меня к тем местам, которые часто посещает Феликс Вольтури.

***

«Я должен вернуться в Соному». Черт, я едва не произнес это вслух в тот день, когда выбрался в город за нужной мне дрелью. Инструменты Карлайла не годились, и я устал от того, что работа занимала вдвое больше времени.

Я думал об… отъезде и о том, чтобы поехать в другую сторону, но меня учили не этому.

Меня учили смотреть в лицо неприятностям.

Смотреть в глаза подонкам.

Я делал это каждый день в течение четырех лет, теперь я мог справиться с этим… попытаться не убить его.

Не то что бы это было чем-то плохим.

Я столкнулся с ним в магазине на пути к секции с электродрелями.

По всему магазину разносился смех, и хотя я знал, что это был Феликс и его друзья, я обернулся, чтобы убедиться, что они смеются надо мной, и мое сердце сжалось.

Потому что это был не Феликс.

Это была Белла.

И Эммет… и Роуз… и половина чертова класса средней школы, недалеко от магазина. Наверное, они планировали, как проведут свой вечер.

Феликс тоже их заметил… и, смерив меня взглядом, вышел из магазина, чтобы оказаться поближе к Белле.

Замечательно.

«Это не твое дело, Эдвард», - сказал я себе, рассматривая то, что взял со стеллажа. Старичок мистер Данкс вперился в меня взглядом, убеждаясь, что я ничего не украл.

Чувствуя себя немного поверженным, я взял то, что мне было нужно, отправился к кассе, положил товар перед ним, чтобы пробить чек, и достал бумажник.

Съел, старикашка?

Когда я вышел, Феликс подбивал клинья к Белле.

- Давай, детка… это всего лишь свидание… разумеется, если тебе удобно вечером, Эммет свободен, да?

У меня закипала кровь.

Что не было хорошо.

Я уже проходил мимо компании, когда услышал, как сменился его тон после того, как Белла вежливо намекнула ему отвалить.

Мои слова, не её.

- Эммет, давай уйдем, - сказала она.

- У тебя проблемы с ребятами, Белла Свон? - насмехался он [Феликс] над ней, а я, стиснув зубы, продолжал идти. Но вы ведь знаете, что обидчикам мало измываться над одним человеком?

Им нужно выставить идиотами как можно больше людей.

Знаете, чтобы они выглядели… меньшими идиотами.

- О, посмотрите-ка! – заорал он, и у меня появилось ощущение, что пришло время первой попытки не заметить его. Я продолжил идти.

- Это же поджигатель!

Его друзья заржали, и я остановился. Вторая попытка проигнорировать его.

- Просто поезжай домой, Эдвард, - я услышал голос Эммета. Так похоже на прежнего Эммета.

Лучшего друга.

Того, кто лучшим образом разрешал все проблемы.

Я сделал еще шаг, когда снова услышал Феликса.

- Никто не хочет, чтобы ты возвращался, Каллен… тебе здесь больше не рады! – кричал он, и его дружки еще больше залились смехом. Это заставило меня снова остановиться.

Я обернулся, чтобы посмотреть ему в глаза. Я увидел, что Эммет с Беллой и их компания стоят не так далеко от своры Феликса.

Белла смотрела на меня с предостережением и…

Беспокойством.

И это убивало меня.

Я не мог вынести её взгляда, поэтому обратил внимание на Феликса.

Я сделал глубокий вдох, а затем медленно выдохнул.

Держи все под контролем.

- На твоем месте, Феликс, я бы заткнул свою пасть и свалил отсюда.

Еще больше смеха.

Не от Беллы или Эммета.

Только…

Беспокойство.

Я снова перевел взгляд от нее… к Феликсу, чьи ухмылки были, как минимум, отвратительны.

Он приблизился ко мне, и я услышал Эммета, снова.

- Феликс, отвали, - сказал он, но мой враг лишь слегка повернул голову и ответил:

- Это ты отвали, Маккарти, или может так случиться, что в следующем месяце твоя маленькая подружка не получит скидку по ипотеке.

Что, черт возьми, он имел в виду?

- Эммет, пойдем отсюда… - сказала Роуз и потянула Эммета за руку, но он не двинулся с места. Внимание Феликса вновь было приковано ко мне, но я не отступил.

Он смотрел мне в глаза.

Ища в них страх, неуверенность…

Слабость.

Но я не доставил ему такого удовольствия.

Я убивал более крупных и гадких, чем он, но ему это знать не нужно.

Разговоры ничего не стоят, и они только отвлекают человека от того, что он должен делать.

Спустя пару минут он наконец отступил. Не сказав ни слова, я продолжил свой путь.

Лишь бросил один взгляд на Беллу и уехал.

Дорога домой… вывела меня из себя.

Я думал обо всех совершённых в юности ошибках… обо всех промахах Карлайла… лжи… краже… проклятых виноградниках Вольтури. Все эти мысли сплелись в один огромный клубок ярости и гнева, и мне захотелось что-нибудь ударить.

Причинить кому-нибудь боль…

Сильную.

Когда я наконец приехал домой, Элис, казалось, была удивлена тому, в каком состоянии я вернулся, и лишь спросила:

- Ты…

- Я…

Я бросил сумку, привезенную из города, и облокотился на кухонный стол.

- Нужно выпить, - вот и все, что я сказал, а затем взбежал по лестнице в свою старую комнату, где находилось то, что мне было нужно.

Моя старая бита.

Я достал её из угла и улыбнулся. Моя старая подруга. Затем я взял из шкафа корзину со старыми бейсбольными мячами, с которыми когда-то тренировался.

И вернулся вниз.

- Я сделаю тебе…

- Мне не нужен какой-то… напиток, Элис, - сказал я с горечью. Я прошел мимо нее и медленно спустился по лестнице туда, где смогу облегчить боль.

Или скорее, возможно, взять реванш.

- Эдвард, - послышался за спиной голос Элис. Она спускалась за мной в погреб. - Что ты делаешь?

Она казалась взволнованной, возможно даже напуганной моей жестокостью.

Возможно, у нее была причина для этого, но, понимаете, в армии есть места, куда ты можешь пойти, когда день за днем испытываешь разочарование…

Ты идешь в спортзал, выходишь на ринг с ребятами… ты вышибаешь все это из себя… вымещаешь напряжение на боксерском мешке или на партнере по тренировке…

Но здесь у меня нет такой роскоши.

Зато у меня есть винная коллекция Карлайла.

- Эдвард, - снова позвала она, но я не ответил. Вошел в комнату и закрыл за собой дверь.

На замок.

Она постучала.

- Ты будешь жалеть об этом, Эдвард.

- Я так не думаю, Элис, - сказал я, включая радио.

Громко.

Я едва мог слышать её голос по ту сторону двери. Приглушенный стук смутно доносился до меня.

Я поставил рядом с собой корзину и достал мячик.

Я смотрел на него, вспоминая как прежде бросал их, тренировал подачи там, где заканчивались виноградники и начинались бесконечные поля.

Там не было страха попасть в дом… в дверь или окно… а сейчас… в ограниченном пространстве среди любимых бутылок отца не было ни единой возможности избежать такого сценария.

И мне нравилась эта мысль.

Я подбросил мяч несколько раз и поймал его, а затем бросил его повыше.

Я смотрел на пустые бутылки из-под вина, которым наслаждался во время пребывания здесь. Они занимали полстены и никому не мешали.

Все эти бутылки лежали в своих маленьких уютных домиках вдоль стены.

Просто… сидели там.

Они не служили ни для какой цели, у них не было работы… их даже нельзя было использовать… они просто… были поставлены там.

Драгоценная коллекция Карлайла из воспоминаний и упорной работы, как любил говорить он.

Только для меня они не несли никаких воспоминаний.

Ничего, о чем я хотел бы помнить.

Я приготовился, уверенный в том, что собираюсь сделать невозможное… необратимое, но самое главное… что это действительно заставит меня почувствовать себя лучше.

Я подбросил мяч еще раз.

Коварная улыбка расползлась на моих губах, когда мячик врезался в секцию отцовского любимого Зинфанделя.

- Ай! Больно, должно быть, - рассмеявшись, сказал я, взял с полки красное вино, откупорил бутылку и сделал глоток.

Люблю красные вина.

- Эдвард! – сквозь музыку я услышал Элис.

Но только еле слышно.

Подбросив в воздух второй мячик, я подумал о каждой игре, которую пропускал мой отец из-за того, что был занят продажами.

Прощай, Пино.

Третий мяч олицетворял каждый подзатыльник, каждое заботливое исправление на дегустации вин… каждую ошибку, на которую он указывал.

Мне действительно пришлось съёжиться и прикрыть глаза, когда мяч угодил в Каберне Совиньон.

Я продолжал смеяться. Я чувствовал себя все лучше и лучше, если честно… Это походило на… эмоциональную разгрузку.

Кому нужна армия?

Спустя несколько хоум-ранов (п.п. в бейсболе - попадание в цель) у меня не было чувства, что уже достаточно… Гнев не нашел своего освобождения. Я посмотрел на остатки еще не разбитых бутылок вина, на коллекционирование которого мой отец потратил годы. Я не чувствовал ничего, кроме обиды.

Я ударял по ним битой, применяя все бейсбольные приемы.

Размахнувшись, я ударил по беззащитным бутылкам, будто они были каждым сожалением… каждым неверно принятым решением… каждым Феликсом, с которым я был знаком.

Но и этого было недостаточно.

Я разгромил пустые стеллажи…

Разбил бокалы, сделанные из лучшего уотерфордского хрусталя.

Я разбил старые фотографии, развешанные по стенам… где был запечатлен отец с… известными знатоками вин, знакомством с которыми он так чертовски гордился.

А потом, задыхаясь от нехватки воздуха и… красного вина… я заметил последнюю упавшую фотографию, на которой…

Она лежала на полу под слоем хрустальных осколков… пряталась… и думала, что я её не замечу, но я заметил.

И поскольку я собрался уничтожить её… я обратил внимание, что на ней запечатлено.

Это были мы с Эмметом.

Нам было по четырнадцать тогда… лето перед старшей школой… Я хорошо помнил это фото, потому что в то лето Карлайл дал Эммету работу на виноградниках.

Он должен был заплатить за стекло, которое мы разбили в церкви.

Тогда мы думали, что было бы весело принести виноградный сок на воскресную службу, только мы не учли, что у священника окажется охранная сигнализация.

Я рассмеялся, вспоминая, как Эммет устроил мне взбучку за то, что я втянул его в неприятности.

Понятия не имею, как он так долго меня терпел.

Я бросил биту, положил фотографию на разгромленный стол и сел на шатающийся стул, который когда-то сам сколотил. Я смахнул осколки стекла с фотографии и задумался о том лете.

Осмотрев комнату, я кое-что понял.

Все кончено.

Нет больше бутылок, которые можно было бы разбить.

Никаких воспоминаний, которые можно уничтожить.

Никаких памятных подарков, которые можно ненавидеть.

От вина и адреналина у меня кружилась голова. Я отложил фотографию и обхватил голову руками.

Не знаю, как долго я так просидел… я не заметил, когда остановилась музыка, пока не услышал, как поворачивается ручка двери.

Я увидел стоящую в дверном проеме Элис с ключами в руках. Она вошла в этот беспорядок и сказала: «Я не стану здесь убираться», прежде чем оставить меня там.

В тишине.

В моих ушах гудело от громкой музыки.

- Проклятье.

 Моя голова раскалывалась, когда Элис появилась снова.

- И у тебя посетитель.

Прекрасно.

Я понятия не имел, кто бы это мог быть, но подумал, что это, скорее всего, пришел Эммет, чтобы заставить меня подумать о продаже драгоценных виноградников Карлайла снова… или сказать, каким тупицей я был, когда столкнулся нос к носу с Феликсом.

- Скажи ему, что меня нет, - вставая, попросил я, готовый приступить к уборке… Если честно, я думал, что он стоит у дверей наверху, ждет… но мне следовало бы знать.

- Сам скажи ей, - выплюнула Элис, и прежде, чем я осознал, что подразумевается под словом «ей», Элис уже ушла, снова… и там стояла она.

Белла.

Моя чудаковатая безумная, не думающая о своей жизни Пироженка.

К несчастью, ее взгляд сказал мне о многом.

Тот факт, что она присутствовала здесь, за дверью все это время или, по крайней мере, большую часть времени моей слабости, лишил меня дара речи.

Поэтому я просто… стоял там и ждал чего-то.

Чего угодно.

Почему она молчала?

Мне было неудобно, и я никак не мог восстановить дыхание.

Я должен был что-то сказать.

Что-то вроде: «Прости, я такой псих».

Прости, что сделал тебе больно.

Прости, я неисправимый человек…

Я выбирал, что сказать… думал, что она уйдет.

Но надеялся, что она останется.

Но затем, как только я собрался открыть рот, чтобы сказать хоть что-то, о чем, возможно, вскоре пожалел бы, она прошла вглубь комнаты, совсем не глядя, куда ступает. И она подошла ко мне, прикоснулась к моей щеке и не моргая посмотрела на меня.

Это было куда более страшнее, чем встреча с любым другим врагом.

- Нам нужно поговорить.