Глава 43. Chewy Granola Grievances / Трудно Перевариваемые Обиды из Мюсли
ЭДВАРД
Бля, она залепила мне пощечину.
В смысле, проснулась та противоречивая часть моей совести, которая была справедливо уверена в том, что я заслужил это дерьмо. Я воспользовался ее единственным неудачным сексуальным опытом, чтобы доказать свою точку зрения, и это был непростительный удар ниже пояса. Совершенно безрассудное, жестокое пренебрежение ее чувствами. Я понимал, насколько это дерьмово, и маленькая часть меня ненавидела самого себя за то, что я это сказал, но другая часть моей совести напомнила мне, что мои слова лучше всего выразили суть проблемы. Вся эта психическая неустойчивость - это была ее фишка, не моя.
Я был полностью готов к боли и горечи поражения, которые неизбежно последуют, как только она поймет, насколько я прав. Готов смягчиться, поцеловать ее в лоб и сказать, что все в порядке. Для меня не имело значения, что иногда у нее случались проблемы с распознаванием вымысла и реальности. Я люблю ее, несмотря ни на что.
К счастью, горечь болью отразилась в ее глазах, нижняя губа задрожала, и я почувствовал невероятное, черт возьми, облегчение, снова взглянув на нее и мысленно представив, как пущу в ход свой фантастический дар утешения, когда она признает, что была в моей комнате прошлым вечером. Похоже, нарастающая у меня внутри с самого обеда паника вдруг рассеялась. Ее глаза наполнились слезами и поражением, и я предвкушал, как буду держать ее в своих руках, пока она будет плакать.
Секунды две.
А потом ее губа замерла, челюсть сжалась, и вместо боли я увидел лишь твердую уверенность и осуждение. От этого зрелища мой желудок сжался и сделал сальто, и я едва не пропустил звук шуршащей ткани от движения ее руки.
И тут она залепила мне пощечину.
И она совсем не была похожа на шлепок, на какое-то девчачье дерьмо. От силы удара я едва устоял на ногах, и кожа на моей щеке не переставала пульсировать и покалывать от боли. Бля. Она и в самом деле просто взяла и... выбила из меня все дерьмо. Черт возьми, это было очень больно.
Даже больше.
Я почувствовал, как на мгновение легкая волна удовольствия пробилась сквозь мои злость и раздражение. Но его остановило выражение глаз Беллы, которое я увидел, снова взглянув на нее. Храбрость. Уверенность. Гнев. Обычно она была робкой и кроткой, но я больше не видел этого в глазах, которые смотрели на меня в ответ. Та самая противоречивая часть моего мозга, которая верила, что я этого заслуживаю, хотела гордиться ею, но остальные части моего сознания заглушали ее.
Она выглядела так агрессивно, величественно и уверенно, что теперь, когда я стоял перед ней, потирая щеку и вглядываясь в ее дикие глаза, я понял, что она напоминает мне о том, как выглядела вчера вечером. Почти дерзко, если не считать впалых щек, обветренных губ и синяков под глазами, которые противоречили всему остальному. От всего этого у меня закружилась голова, поэтому я закрыл глаза и попытался снова разобраться во всем этом дерьме. Потому что ее непоколебимая убежденность на самом деле серьезно подрывала мою.
Что было реальностью? Эта Белла, стоящая передо мной? Или та, что была здесь прошлой ночью? Или все это время она была одной и той же Беллой, но сама не знала этого? Или она просто... стебалась надо мной?
Я просто ничего больше не понимал - какая-то хрень, что я запутался в чем-то настолько очевидном. Я видел ее на своем чертовом диване. Я видел ее грудь и мой кулон, все в красном. Я ясно мог вспомнить, как ее волосы спадали на плечи, как ее бледные ноги выглядывали из-под юбки, когда она поджала их на диване. Память о ее шелковистом голосе и озорной ухмылке на алых губах была отчетливее любых других воспоминаний у меня в голове. Она была здесь.
Тогда, кто это?
Я открыл глаза и подозрительно осмотрел ее фигуру. Она выглядела настоящей. Она выглядела почти так, как вчера вечером, и в то же время абсолютно иначе. Уверенность, смешанная с усталостью.
Я отбросил эти мысли и успокаивающе потер щеку, и вдруг мне пришло в голову, почему она так излишне реагировала на мою инсинуацию. Потому что на воре и шапка горит...
Правде больно смотреть в глаза, не так ли?
Тогда Белла подалась в мою сторону, переступая через одежду, и ее потемневшие глаза снова вспыхнули гневом. Я опустил ладонь вниз и выпрямился, глядя прямо на нее, а потом услышал, как ее рука снова задвигалась. За этим последовала еще одна жалящая пощечина, от силы которой меня покачнуло в сторону. Я зашипел и постарался удержаться в вертикальном положении.
"Мне ни капельки не больно, Эдвард, потому что это неправда", - я услышал ее громкий голос прямо перед собой, смутно понимая, что, должно быть, сказал это вслух. Я проклинал свой фильтр в голове за то, что он выбрал настолько неудачный момент, чтобы подвести меня, но... я не сожалел об этом. Правда - это действительно больно.
Какое-то мгновение я снова наслаждался жгучими ощущениями, прежде чем позволить ей испортить мое удовольствие, и лениво заценил, что эта версия Беллы хреначила чертовски фантастические пощечины. Она даже не стала утруждаться, чтобы ударить мудака по второй щеке.
Наконец, когда я развернулся к ней лицом, она сняла свою толстовку и потянула край кофты вверх. И... Какого. Черта? Все это дерьмо казалось нездоровым и, резко впившись в нее взглядом, я испытал дежавю.
"Бля, что ты делаешь?" - сердито зарычал я, решив, что не имело значения, какая из двух Белл была настоящей. Ясно, что они обе были одним и тем же человеком. Она стянула свою кофту через голову, и ее волосы рассыпались по плечам, когда свитер был снят и отброшен в сторону.
Ее челюсть была сжата и напряжена, а лицо приобрело бледно-розовый оттенок, пока она стояла там - опять, черт возьми, топлесс. Моим интеллектуальным способностям, должно быть, пришел пиздец, потому что по какой-то не заслуживающей оправдания причине я позволил своим глазам блуждать по ее телу: от лица, вниз к кулону, который по-прежнему был на ней (и это совершенно не помогало мне разобраться в своей путанице), и ниже к ее белому лифчику. Ее кожа выглядела покрасневшей на фоне бледной ткани, а грудь набухала над ней с каждым рассерженным вдохом и выдохом.
Она посмотрела мне в глаза, вскинув бровь с чертовски высокомерным видом. "Что? Не думал, что я смогу так?" - спросила она ласковым провокационным тоном, когда ее руки опустились к пуговице на джинсах. Бля, я тяжело сглотнул, продолжая пялится на ее грудь, и не понимая, как, черт возьми, я мог вообще сконцентрироваться на чем-то раньше, если во мне бушевали гормоны, как сейчас.
Я стремительно перевел взгляд на стену, чтобы не поддаться искушению, и прищурился на черные тапки у дивана, наконец-то поняв суть ее намерений. "Я не в настроении, но спасибо за предложение", - ответил я сухо, пройдясь по внутренней стороне щеки языком, и услышал, как она сняла джинсы и пнула их в сторону. Внезапно я заволновался, что этим... она собиралась доказать мне свою правоту... Какая сексуальная озабоченность.
На мгновение я ощутил ее сердитый взгляд на своей щеке, и вдруг она резко вступила в поле моего зрения. Я раздраженно поморщился, глядя на ее голые бедра и ноги, и попытался думать о чем-нибудь другом, когда она подошла ко мне настолько близко, что я мог почувствовать ее запах.
Черт, и тогда она стала дразнить меня, прижавшись телом к моей куртке. Схватив меня руками за талию, она обрушила свою губы на мои. Низкое рычание раздалось из глубины моей груди, и я отвернулся от нее, одной рукой отталкивая ее плечо, потому что я не был настроен на настойчивую херню. Я не собирался давать ей шанс разубедить меня. Разве не было достаточно того, что я уже, черт возьми, начал сомневаться?
Мой отказ ей не понравился, но прежде чем я смог понять, что происходит, мое лицо снова приняло еще одну жгучую пощечину. У меня в глазах все побелело, я оступился и вслепую начал хвататься за воздух, чтобы устоять на ногах.
Восстановив равновесие, на этот раз я даже не побеспокоился о том, бля, чтобы успокоить свою ноющую щеку. Мои губы дернулись одновременно с раздражением и удовольствием, когда я развернулся и с горькой усмешкой посмотрел ей в глаза.
Еще.
Она выглядела по-прежнему дерзкой и решительной, шагнув на меня снова. Одним стремительным движением она приблизилась к моему лицу, схватила меня за волосы и всосала мою нижнюю губу в свой рот. Мои руки дернулись где-то по бокам, когда я позволил ей втянуть ее между зубами.
Чувствуя ее тело рядом со своим и то, как ее язык касался моей губы у нее во рту, я боролся с соблазном вернуть ей поцелуй. Но я устоял от дикого желания запустить пальцы ей в волосы и привлечь ближе. Я боролся с искушением только потому, что знал – если она не получит свою минуту славы, это по-настоящему взбесит ее.
Но вдруг ее руки опустились к моей куртке и стали открывать ее полы. А я так устал от всей этой ерунды и ее глупого упорного желания доказать себе что-то, что, расстроено прорычав, отпихнул ее одним плечом - это была безмозглая идея, потому что моя губа все еще находилась у нее между зубами.
Отпихнув Беллу, я почувствовал жгучую боль, когда от силы толчка ее зубы впились в мою губу. Я зашипел и машинально поднес руку к губам, когда Белла чуть отступила и раздраженно посмотрела на меня в ответ.
Я убрал руку ото рта, и когда ее глаза, проследив за ней, широко распахнулись, посмотрел вниз на ладонь. Кровь. Отсутствующим взглядом я взглянул на алое пятно на своей коже. Оно заполнило все мелкие трещинки и складки кожи, когда я растер его пальцами. Красное.
Всосав губу в рот, я попробовал красную субстанцию, будучи совершенно околдован алым цветом на кончиках своих пальцев и ощущением того, как моя слюна попала в рану.
Еще.
Я посмотрел на нее. Она стояла в одном белье - белом вместо красного - и с ужасом смотрела на мою окровавленную руку. На ней было одето белое, но она тоже была красной, как и прошлым вечером. Раскрыв непослушные губы, она поднесла к ним руку, чтобы вытереть остатки крови.
Я подавил ухмылку, вспомнив, как сильно Белла ненавидела кровь. Ни хрена теперь она не станет целовать меня. Должно быть, это полностью разрушило для нее весь момент.
Победа за мной.
Но потом наши глаза встретились, и по ее дикому взгляду стало понятно, что тот факт, что она прокусила мне губу, никак ее не остановит. Она по-прежнему стояла в центре моей комнаты, такая вся из себя, черт возьми, уверенная, и, конечно же, вопросительно вскинув бровь в мой адрес. Было такое ощущение, будто она наслаждалась тем, что пускала мне кровь и выбивала из меня все дерьмо.
Вообще-то, это было довольно сексуально, и ее самоуверенность, смешанная с удовольствием от жгучей боли, еще больше будоражила мои гормоны. Это бесило меня. Последнее, что мне сейчас было нужно, - мой реагирующий на ее выходки член.
Внезапно это напомнило мне о той ее дерзкой версии в предыдущую ночь. Смотри, но не притрагивайся. Как она стояла на моем ковре и жестоко дразнила меня всем, что я хотел, но не мог получить. Как она сказала про мою комнату... как будто, бля, знала, что это сильно беспокоит меня. Указывая на мою ненадежность и вызывая во мне такое чувство, будто я не заслужил ее красного и совершенства. Как она игриво улыбалась и снимала свою кофту. Подмигивала. Завитые волосы. Игры.
Белла в Красном. Белла в Белом. Обе дразнили и соблазнили меня именно тогда, когда мне это было недоступно.
Гребаное поддразнивание члена.
Ее взгляд снова метнулся вверх и дико вспыхнул, каштановые волосы обрамляли ее раскрасневшееся лицо, алые губы искривились в ухмылке, а грудь вздымалась и... ой. Я это сказал вслух, Белла? Мои губы дернулись в горькой ухмылке, когда я понял, что так и было. Я действительно сказал это вслух.
Она снова сделала резкий выпад в мою сторону, а я просто, бля, позволил ей это, потому что Белла в Красном была бы в замешательстве, а Белла в Белом очень разозлилась бы, если бы я не ответил. Она прошлась ладонью по моей груди и спихнула куртку с плеч, пока я стоял и изучал взглядом ее губы. На них осталась кровь, и я с достаточно самодовольным видом наблюдал за ее раздражением, стоя на месте совершенно спокойно.
"Снимай", - приказала она, задержав дыхание. Она тщетно пыталась вытащить мои руки из рукавов куртки, пока, наконец, не придумала, как справиться с моим телом, и сумела снять ее, несмотря на сопротивление. Я не спускал глаз с ее губ, отказываясь смотреть на ее грудь, талию или прекрасные бедра, которые были заключены в маленькие трусики.
Как только удалось снять куртку, она начала целовать мой подбородок, открыв рот и задевая зубами мою щетину, пока ее руки гладили мою грудь вверх и вниз. Я подавил удовлетворенную улыбку и не шелохнулся, на удивление легко сопротивляясь ей, и смотрел на отверстие в стене за ее плечом, которое образовалась из-за запущенного в нее учебника. Учебника по истории, конечно же.
Она возбуждалась все сильнее, сжимая в кулаки мою футболку, и тянула ближе к себе. "Давай же", - раздраженно выдохнула она, полизывая и покусывая мою кожу, и потом вдруг ее рука начала двигаться туда, где она могла получить ту реакцию, на которую так страстно рассчитывала. Гребаный предатель.
Я тихо зашипел сквозь сжатые зубы, когда она прижала ладонь к моей промежности, потирая и поглаживая ее, одновременно лизнув мою шею и начав покусывать ее. Я кожей почувствовал, что она улыбается, понимая, какое имеет на меня влияние. И испытал унижение из-за того, как сами собой закрылись мои глаза, а губы приоткрылись от ощущений.
Более слабая часть моей совести вдруг устала бороться против этого удовольствия, или, может быть, просто я сам устал, в общем и целом,.. но я задолбался думать о принятых решениях. Я понимал, что это слабость с моей стороны, однако на какое-то мгновение позволил себе отдаться навстречу непреодолимому удовольствию, немного развернул лицо в сторону ее волос и вдохнул, пока моя рука поднималась вверх, едва касаясь ее талии. Моя голова сама собой уткнулась ей в волосы, когда она прижалась ближе и вызвала у меня невольный стон, потому что кончики моих пальцев задели ее обнаженное бедро.
А потом наконец-то мне пришлось отстраниться. Она собиралась победить в этой игре с помощью такого сомнительного дерьма, но будь я проклят, если позволю своему таланту принятия нерациональных решений дать ей власть надо мной, и вынужден буду при этом чувствовать себя одновременно сексуально неудовлетворенным и безрассудным.
К тому же, всегда есть возможность...
Снова мое лицо встретилось с ее ладонью, и поскольку я предвидел это - честно говоря, обе Беллы были довольно предсказуемы - я держал шею прямо и не развернул лицо, когда острая белая боль наполнила мою щеку.
Еще.
Я не спускал с нее своих глаз и чувствовал легкий привкус победы, когда ее лицо вытянулось, и она расстроено зарычала. Да. Много всякого дерьма происходит вокруг, не так ли? Я стоял молча, пока она раздраженно пыхтела и, кажется, о чем-то думала, обводя взглядом комнату. Бля, она выглядела совершенно растерянной и что-то вычисляла в уме, заправив волосы за ухо и сосредоточенно нахмурив брови.
Я буквально видел, как в ее голове вращаются шестеренки, когда она провела пальцами по волосам и закусила губу, и мне была ненавистна мысль, что придется «сломать» любую из Белл. Однако со мной этот дерьмовый номер не пройдет, поэтому они могли спокойно сдаваться.
Внезапно в ее глазах вспыхнула какая-то мысль, ее брови разгладились и пристальный взгляд медленно впился в меня. Губы Беллы превратились в озорную победную улыбку, а глаза потемнели. ”Настоящая Белла в Красном”, - отметил я про себя. Я подавил желание скорчить гримасу в ответ на эту ухмылку, когда она сделала шаг в мою сторону, сжав руки за спиной, и весело усмехнулась. Когда она подошла ближе, я подозрительно прищурился.
Наклонив голову с самым милым и невинным выражением лица, на какое только она была способна после того, как едва не надрала мне задницу, Белла посмотрела мне прямо в глаза. Я чуть не улыбнулся ей в ответ, но прекрасно понимал, что этот милый вид портят землистый цвет лица и синяки под глазами. Это напомнило мне, что она не была такой сильной, какой хотела казаться.
"Все в порядке, Эдвард. Я понимаю", - ответила она с поддельной кокетливой улыбкой и широко распахнутыми глазами. Облизнув губы, она пожала плечами. "Я уверена, что после того, как я схожу к психотерапевту, я вылечусь настолько, что смогу дотрагиваться и до других мужчин..." - когда она поднесла один малец к моей груди и провела им до самого подбородка, мое горло напряглось, а руки сжались в кулаки, - "Один из них с гораздо большим удовольствием удовлетворит мои потребности", - ее губы расплылись в сладкой, ленивой улыбке, она еще больше склонила голову набок, и мой желудок сжался.
Ее глаза изучали мои, пока я боролся с острым желанием дотянуться до нее, схватить и удержать здесь. Долгое время мы стояли, уставившись друг на друга, и мою долбанную грудную клетку разрывало от боли при мысли о том, что кто-то еще увидит этот лифчик. Белый, красный, да какая, бля, разница?! Это должно быть только моим.
Еще раз пожав плечами, она развернулась и наклонилась, чтобы поднять свои джинсы.
Это было совсем не похоже на то, что нас разлучали Карлайл и Эсми.
Если я позволю ей уйти, то все это закончится. И я чувствовал, как призрачное чувство утраты начало зарождаться в моем солнечном сплетении, превращаясь во что-то старое и очень знакомое. Похожее на воспоминания о том, как я, обнимая колени, видел, как моя жизнь сгорает в огне. В чувство, будто я позволяю ускользнуть этому от меня, в то время как мне нужно всего лишь протянуть руку.
Я почувствовал приступ гребаного удушья, сопротивляясь рефлексу остановить ее. Сжимая джинсы в кулаки по бокам, я начал задыхаться. Она направилась к выходу, и я зажмурился, мучаясь тем, что позволяю ей уйти. Что-то больно жгло у меня в горле, когда я представил, что буду лишен всего: ее сна, печенья, страсти, любви, близости и комфорта.
Непрошеное видение пронеслось у меня в мыслях - с силой сжав зубы и почувствовав, как от боли сдавило грудь, я снова увидел это: она поправится, как они того и хотели, и узнает, что можно чувствовать руки, любовь и привязанность какого-то другого мудака. Как только она поймет, что может сделать гораздо больше и лучше, ей будет больше не нужен такой сумасшедший кусок дерьма, как я, который, возможно, видит галлюцинации.
Пока она перебрасывала брюки через руку и собирала все свои шмотки с пола, я, судорожно вздохнув, открыл глаза и проследил за ее фигурой. Мои веки тяжелели, пока я наблюдал за ее движениями. Мой взгляд изучал каждую мелочь и каждый шрам на ее теле, вспоминая, как они чувствовались под моими руками и губами.
Эти стройные ноги и бледные бедра. Ее руки, плечи, шея, и прекрасные бугорки по всей длине позвоночника, которые спускались вниз и исчезали под белыми трусиками. Ее миниатюрная талия и как ее тазовые кости слегка выпирали над тканью. Она не была такой худенькой раньше. До того, как все полетело к черту и раскрылось, мы были счастливы. Если бы она осталась, то мы снова могли бы стать счастливыми, и я сделал бы все, что в моих силах, чтобы она улыбнулась, но...
Но если она уйдет, то все это закончится.
Я вспомнил каждую деталь ее тела, пока, наконец, сдерживаться дальше стало просто невозможно.
Она моя девочка. Мой ум собственнически кричал мне прямо в уши, когда она подошла к двери с одеждой в руках. Мое затрудненное дыхание стало глубже и тяжелее, когда я шагнул вперед, невольно позволяя своим инстинктам контролировать мои действия. Едва знакомая искра разожгла что-то животное и сидящее глубоко внутри, когда я перелетел через комнату.
На ее алых губах виднелся призрак ленивой ухмылки, когда я позорно сдался и стремительно подлетел к ней, со спины схватив за талию в сердитом отчаянии и совсем не удивив тем, что прижал ее спиной к своему телу. Ее плечи расслабились, когда я крепко обнял ее за талию и сжал свою хватку, зарываясь носом в ее шею. Вдыхая запах моих цветов и печенья.
Я почувствовал, как ее дыхание ускорилось, и, когда я развернул ее к себе и прижал к стене рядом с дверью, меня смутил оттенок возбуждения в ее глазах.
Наши носы соприкоснулись, она закусила губу, явно подавляя улыбку, удовлетворенно вздохнула и вслепую нашла мою руку сбоку. Я нащупал дверную ручку и сердито захлопнул дверь так, что стены задрожали. Ее красные губы дернулись в улыбке, и она торжествующе потерлась о мои бедра. Пока я возился с дверью, пытаясь быстро ее закрыть на замок, мои глаза изучали ее плечи. Я крепко сжал зубы от мысли, что она чуть не ушла от меня.
Действительно разозлившись от этого, я ударил кулаком в стену рядом с ее головой. Посмотрев ей в глаза, я почувствовал, как гипсокартон прогнулся под моими суставами. Снова ее глаза возбужденно зажглись и, даже несмотря на то, что она приняла гребаную кроткую позицию подо мной, у нее все равно был надменный и самодовольный вид, когда она начала снимать мою футболку. Она была похожа на стерву, но... по крайней мере, она была моей стервой.
Моя девочка.
Я запустил пальцы с остатками штукатурки в ее волосы и с рычанием обрушил на нее свои губы, просовывая язык между ее губами. Она застонала, поощряя этот гнилой инстинкт, который сдавливал мою грудь, пока она пыталась справиться с моей футболкой.
Оторвав от нее губы, я стянул футболку через голову. Те тысячи способов, которыми я в своих мыслях хотел взять ее, были настоящим развратом. У стены, на полу, перегнув через спинку гребаного дивана, на котором она сидела или не сидела вчера вечером. Но это не имело значения, потому что, если я хотел сделать ее своей, мне было насрать, где это произойдет.
Решив наслаждаться этой мгновенной слабостью здравомыслия, мои пальцы направились к лямкам ее лифчика. Грубо стягивая их вниз, я заметил, как дрожат мои руки. Она застонала от моих агрессивных прикосновений к ее коже и выгнула спину, отрываясь от стены, чтобы я мог дотянуться до застежки и снять лифчик.
Тяжело дыша Белле в лицо, я действительно попытался дрожащими пальцами нащупать эту долбанную штуку, но стал возиться и никак не мог расстегнуть. По тому, как еще сильнее она выгнула спину, вжимаясь в меня и предоставляя еще больший доступ, я понял, что в ней нарастает нетерпение. Тогда я просто потянул за застежку, пока она, наконец, не расстегнулась сама.
С глухим стоном я отбросил лифчик в сторону и обхватил ладонями ее грудь, зажатую между нами.
Моя.
Хныкнув, она снова прислонилась головой к стене. Легкая улыбка продолжала играть на ее губах, когда я утопил кончики своих пальцев в ее плоти и изо всех сил постарался остановить дрожь в руках.
Вдруг она накрыла своими руками мои и посмотрела мне в глаза, в то время как мои зубы сжались крепче, и из груди снова вырвалось низкое рычание. Она наклонилась ближе, когда я, заманив ее в ловушку, сильнее вжал в стену, и стала целовать мочку моего уха.
Она вздохнула у меня над ухом, пока мои руки продолжали трястись где-то между нашими телами, а сам я тяжело дышал ей в шею: "Я твоя девочка", - нарочно выдохнула она, втянув мочку моего уха в свой рот. Я вспомнил о своей проблеме с фильтром в голове. Но Белла сказала мне, что она моя, и я решил, что он не имеет никакого значения.
Вся моя.
Я застонал ей в волосы при звуке этих слов, и вдруг ее губы вернулись к моей шее. Раскрытым ртом она прикоснулась к коже, и я вдавил кончики пальцев еще глубже в ее тело. Я почувствовал на своей шее ее зубы, когда она легонько укусила ее, вероятно, надеясь тем самым подстрекнуть меня.
"Сильнее", - зарычал я в ее волосах, приказывая ей сделать меня своим. Покорно подчинившись, ее зубы впились глубже, но я продолжал повторять свою просьбу, пока не почувствовал удовольствие от острой боли. Она давила сильнее, и мое дыхание превратилось в шипение. Изображение перед глазами вдруг изменилось. Я не понимал, почему, и что вообще произошло, но что-то было не так.
Как будто после первоначального приступа боли и собственничества я прошел сквозь экран в кинотеатре и мог все чувствовать и слышать, но не мог управлять ни руками, ни ногами. Я не понимал этого до тех пор, пока не попытался ослабить свою хватку и не обнаружил, что не могу. Не знаю, хотел ли я этого или нет, но, тем не менее, позволил своим рукам подхватить ее за попку и отнести в кровать. Я двигался уверенно и как на автомате, но никак не мог снова взять себя в руки и начать управлять своим телом.
Внезапное четкое осознание происходящего было потрясающим и незамедлительно пронзило каждую мою мысль ужасом и страхом, пока я продолжал попытки ослабить свою хватку.
Я чувствовал, как сорвал с нее трусики, пока ее зубы все еще оставались на моей шее. Я все чувствовал, когда расстегивал свои штаны и торопливо стягивал их вниз. Какие-то странно обостренные ощущения от прикосновений,.. но я больше не мог изменить курс своих действий.
Ее кожа была гладкой и шелковистой, когда мои руки схватили ее за бедра и кончики пальцев впились в ее тело. И даже несмотря на то, что я понимал - должно быть, ей больно, и мне нужно быть осторожнее,.. - осмотрительность просто... никак не влияла на мои пальцы.
Заманив ее в ловушку под собой на приведенной в беспорядок кровати, мои бедра вдавливали ее в матрас, пока глаза пытались сосредоточиться хоть на чем-нибудь, но все было как в тумане. Я понял, что мог или запаниковать из-за полного отсутствия контроля, или просто подчиниться и играть по этим правилам. Я не был уверен, есть ли у меня другой выбор, и, когда она убрала зубы с моей шеи, меня это испугало до усрачки.
А потом она попыталась выбраться из-под меня, проскользнув под рукой, и тогда я, схватив ее за запястья и удерживая внизу, услышал какое-то исходящее из своей груди странное неразборчивое рычание. В этот момент меня начала охватывать предательская паника, потому что дело было... дрянь, но я оказался совершенно беспомощен. Схватив ее за запястья, я почувствовал, как мои настойчивые губы оказались на ней, и услышал приглушенный стон под собой.
Я скорее чувствовал, чем видел ее улыбку рядом с моими губами, когда она открыла рот и уверила меня, что просто хотела взять презерватив. Конечно же, мой ум понимал это, и в течение двух секунд я пытался сказать своему телу отвалить нахер, но, к сожалению, совершенно не был уверен в том, что смогу это сделать. Я сопротивлялся и использовал каждую частичку своей решимости, которая только осталась, чтобы ослабить свою хватку на ее запястьях.
К счастью, во мне еще осталась капелька здравого смысла, которая отпустила ее... ровно настолько, чтобы она могла выскользнуть из-под меня. Но я был прямо за ней, обхватив ее руками за талию и позволяя ей подвести меня к комоду, который я открыл только одной рукой.
Ящик был полон расплывающихся цветных пятен, и моя рука стала на ощупь рыться в нем, пока другая держала ее за талию. Мое лицо в этот момент было зарыто в ее волосах - чтобы чувствовать их запах, ощущать их под своими губами. Рука нашла коробку, и я торопливо потянул ее назад к кровати, пользуясь запахом, чтобы успокоить свое возбуждение.
Ее вялое хихиканье раздалось в моих ушах, когда я пихнул ее перед собой, лениво задумавшись над тем, сходила ли она сейчас с ума так же, как и я. Она ни хрена не понимала, насколько все происходящее было чертовски неправильным. Я хотел бы открыть рот и сказать ей, что что-то не так, и мы можем сделать это позже, когда я буду контролировать свои действия, если это действительно так важно. Но каждый раз, когда я открывал рот, я даже не понимал, что говорю.
Не знаю, что именно я сказал, но размытые очертания ее губ превратились в улыбку, когда я развернулся и сел на кровать, притягивая ее на колени лицом к себе. Не знаю, почему мое тело хотело этого так – когда она сверху - но дело было сделано, и лучшая часть моей находящейся в сознании совести была благодарна за это, потому что в такой позиции было меньше шансов, что я наврежу ей.
Несколько секунд спустя мои руки тянули ее на себя и тонули в ее плоти, и я почувствовал, как она раскатывает на мне презерватив. Мое лицо оставалось зарыто в ее волосах, в то время как руки притягивали ее тело за бедра ближе к себе. Я был готов и явно расстроен ленивым темпом ее раскатывающих латекс пальцев.
Вела она, и для меня это было странно, потому что у нее не было никакого опыта в таких делах. Но не уверен, что у нее вообще был выбор в этой ситуации, потому что мои руки не могли делать ничего, кроме как притягивать ее туда, где мое тело хотело ее. Кончики моих пальцев глубже впились в ее бедра, и я услышал свой хриплый стон, когда она приподнялась и приготовилась.
Мой рот открылся, и я не понимал, что говорю, но это вызвало у нее стон, после которого она снова припала губами к моей шее. У меня перед глазами все плыло белыми и зелеными пятнами, когда я смотрел через ее плечо, и я в буквальном смысле слова чувствовал всю эту страсть, пока мои руки крепче хватались за ее бока. Совершенно неожиданно они усадили ее вниз на меня.
Она оказалась у меня на коленях, когда мои руки направили ее вниз, и я был уверен, что Белла, оказалась настолько же, как и я сам, потрясена этим стремительным движением. Бля, это было слишком быстро. Слишком жестко. Мне это ни капли не нравилось. Я почувствовал, как она задохнулась где-то рядом с моей кожей, и ее тело замерло. Я не знал, шок это или паника, но я надеялся и, черт побери, молился, чтобы мое тело снова позволило мне взять над ним контроль, если она скажет это слово.
Я хотел бы не двигаться, дать ей время, чтобы отреагировать, пока не пойму, как можно перебороть эту проклятую неспособность контролировать хоть что-нибудь. Но мои бедра начали немного раскачиваться, мой язык оказался на ее шее, а пальцы еще сильнее вжались в ее бедра. Когда мой язык коснулся ее тела, она стала дышать чаще - я чувствовал это своей кожей. Дрожь и жар. Я умолял ее своим поцелуем в шею, как мог в своем состоянии.
Бля, пожалуйста, не говори этого.
Не потому, что я хотел продолжения. Не потому, что она была права и доказала это самой себе. Не потому, что я слышал свои стоны удовольствия от этих странным образом обострившихся ощущений, и даже не потому, что это было совершенно, бля, прекрасно для той части меня, в руках которой был сейчас весь контроль.
Я не хотел, чтобы она говорила это, потому что я тогда превращусь в гребаного монстра – ведь даже если она скажет «стоп-слово», я не смогу ее отпустить. Бедра продолжали раскачиваться не по моей воле, и я пытался уговорить себя, что мои руки крепко держат ее за талию только для того, чтобы убедиться, что с ней все в порядке. Но я не мог понять, так ли все было на самом деле.
Не закрывая глаза и даже не моргая, я стал тереться носом о мочку ее уха и почувствовал, как ее дыхание успокаивается. Я не мог определиться, был ли это хороший знак или мне стоило начать... бомбардировать свой собственный мозг, чтобы тот отпустил ее.
Но тут она оторвала лицо от моей шеи. Я смог разобрать лишь нечеткие очертания ее губ, которые изогнулись в улыбке, и она победоносно качнулась мне навстречу.
Меня встревожил звук, сорвавшийся с моих губ, когда руки сжали ее невероятно сильно. Я увидел, как ее губы расплылись в еще более широкой улыбке - белое между красным - и она намеренно покачнулась еще раз, чтобы повторить мою реакцию.
Я не видел отчетливо ее глаз, и трудно было судить об их выражении, но улыбка показалась мне очень гордой, все еще немного высокомерной и самоуверенной. Пальцы начали тянуть меня за волосы, и ее наслаждение постепенно успокоило мою панику. Она выглядела такой самодовольной, подстегивая меня, что пока еще функционирующие части моего сознания пожалели, что я не могу закатить глаза в ответ на ее действия.
Чего ты хочешь? Гребаную золотую звезду? Раздраженно подумал я, наблюдая за ее самодовольством, и увидел, как ее улыбка стала еще шире.
Губы Беллы превратились в нечеткое пятно, когда она произнесла тихо и нежно: "Я больше предпочла бы серебряную, но спасибо, что спросил."
Как раз когда я вспомнил про свой проклятый словесный понос и собирался воспользоваться им, чтобы объяснить ей, что со мной что-то не так, мои руки вдруг двинулись вниз. Обхватив обеими ладонями ее тело, я приподнял его, дрожа от обострившихся ощущений, и внезапно опустил вниз еще одним резким и грубым движением.
Очевидно, все мое тело нуждалось в этой саркастической ремарке – окончательно убедиться, что она в порядке, чтобы можно было продолжать. Я хотел почувствовать облегчение, чтобы мое тело, пребывавшее даже в таком гнусном состоянии, поняло, что она слишком драгоценна. Но это было совсем не облегчение.
Все повторилось - подъем и толчок вниз настолько, бля, агрессивно, что я был просто в ужасе. Пойманный в ловушку в своем уме, я наблюдал за формой ее губ и слушал наши стоны удовольствия. Мои руки повторяли это снова и снова, я пытался сбежать от ощущений и звуков нашей соприкасающейся кожи, но ее голос становился все громче, эхом отзываясь у меня в ушах.
Все происходило неистово и отчаянно, но я отвернулся, пытаясь блокировать это и чтобы не видеть своего проклятого животного поведения. Я обращал внимание только на звуки, издаваемые моей девочкой. И даже несмотря на то, что они явно не были похожи на крики паники или страха, я себя от этого лучше ни хера не чувствовал.
Ее колени скользили по моим бедрам, пока я направлял ее, и у меня было такое чувство, будто она натирает меня наждачной бумагой, хотя прекрасно понимал, что это не так. Каждое крошечное прикосновение было многократно усилено и доставляло ошеломляющие ощущения, а когда она часто дышала и вскрикивала, ее дыхание на моем лице было похоже на обжигающее пламя.
Нечто непонятное и пугающее начало зарождаться внизу моего живота, мои руки стали двигаться быстрее и жестче. Я чувствовал ее плоть на кончиках своих пальцев. Сердце глухо и сбивчиво стучало в груди от интенсивности происходящего, и моя паника выросла до громадных размеров, пока я безрассудно начал попытки сосредоточиться на собственных движениях и звуках.
Настолько отчаянных и гортанных, будто мое тело пыталось очиститься от чего-то, пока мои руки и бедра двигались в бешеном темпе. Это было настолько, черт возьми, ужасно, что я задумался, не является ли давление позывом к рвоте. Потому как меня определенно тянуло блевануть, когда я слышал и чувствовал, что трахаю мою девочку как гребаный варвар.
Нарастающее давление в сочетании с ее губами, снова оказавшимися на моей шее, и ее зубами, погрузившимися в то же самое место, еще больше усилили все ощущения. Руки стали насаживать ее на меня еще сильнее, а стоны превратились в отчаянное и хриплое рычание.
Может, прошли часы, а может и минуты, прежде чем мои руки и бедра стали двигаться почти с яростью, наполняя мои уши продолжающимися хлопками кожи, стонами и приглушенным хныканьем. Мои ладони горели от напряжения.
Бессильно я слышал и чувствовал, как все обостряется, пока вдруг не исчезло настолько резко и неожиданно, что у меня скрутило желудок. Давление вдруг превратилось в ослепляющий взрыв, от которого, я думал, загнусь.
Через мое тело прошла мучительно болезненная судорога, и разум машинально шарахнулся прочь от всех полученных ощущений. Это не имело ничего общего с удовольствием, и благодаря всем обострившимся чувствам ощущения были настолько ужасными, что я задрожал и съежился вовсе не из-за наслаждения оргазмом.
Это была просто гребаная пытка, и я с трудом сдерживался, поэтому мои гортанные звуки внезапно превратились в отчаянные крики в ее плечо. Мое тело, кожа и все конечности пронзило сильной раскатистой дрожью, я почувствовал влагу на своих щеках в том месте, где они касались ее кожи, и только после этого наконец-то все закончилось.
На какой-то громадный отрезок времени мой мозг отключился, пока ко мне постепенно возвращался контроль над своими действиями. Мое лицо отошло первым, и я уткнулся им в ее плечо, чтобы перебороть остаточные воспоминания о мучительных ощущениях, которые еще чувствовались в виде приступов жгущего болью удовольствия.
Следующими стали руки, и я убрал пальцы от ее тела настолько быстро, что едва зафиксировал это движение в своем мутном сознании, когда они обхватили ее за талию. Я смутно понимал, что она тяжело дышала в мою шею, ее зубы все еще слегка касались отдающейся болью и пульсирующей раны, а я цеплялся за нее изо всех сил, вздрагивая от каждого неожиданного движения.
Белла, должно быть, думала, что я просто наслаждался всем этим гребаным событием, потому что я почувствовал шеей, как ее губы расплылись в улыбке, и она вздохнула. Я не знал, то ли злиться на это, то ли обижаться, то ли испытывать необходимость отомстить или любые другие эмоции, которые я ожидал почувствовать после такой острой боли.
Но в действительности я не чувствовал ничего, кроме вялого суматошного возбуждения, пока мою грудь не начало сдавливать от тяжести и удушья. И вдруг из моего горла вырвалось громкое сдавленное рыдание, от которого все мое тело вздрогнуло рядом с ее влажной кожей. Я сдерживался, сколько мог. Задерживал дыхание, сжимал ее крепче, прежде чем понял, что это просто, бля, бесполезно. Сдавшись в пятый раз за этот день, я позволил давлению в моей груди прорваться наружу, как оно того, черт возьми, и требовало.
Сегодня у меня не было силы воли.
Я задушил свои рыдания ее плечом, и мое тело начало самопроизвольно раскачиваться в попытке успокоиться. Ее кожа впитывала мои слезы, и кажется она наконец-то поняла, что что-то не так. Она застыла всем телом и попыталась отстраниться. Но я крепко держал ее перед собой, и делал это не для того, чтобы удержать ее на месте. Я держал ее так крепко потому, что до усрачки боялся, что больше не владею своим телом.
Ее дыхание ускорилось, и я почувствовал ее руки по обе стороны свой головы, когда она попыталась поднять мое лицо вверх. "Что случилось?" - задыхаясь, спросила она встревоженным голосом, пока я раскачивал ее у себя на коленях. Я лишь покачал своей гребаной головой, потому что... как я мог объяснить все это? Из моей груди вырывались тяжелые, жалостливые и отчаянные рыдания, как будто мое тело нуждалось в том, чтобы избавить себя от остатков всего, что бы там, бля, ни было,.. лишь бы очиститься. Даже несмотря на то, что это было унизительно, я позволил всем своим рыданиям утонуть в ее плече. Потому что гордость здесь была совсем не главной - просто это было неловко.
Я чувствовал, как растет тревога Беллы, пока она продолжала свои тщетные попытки отстраниться и посмотреть мне в лицо, но я держал ее крепко. Может быть, слишком крепко, но я никак не мог заставить себе задуматься об этом дерьме.
В конечном счете, она прекратила свои попытки, раздраженно выдохнув, и стала снова ласкать мои волосы, положив щеку мне на плечо. "Пожалуйста, Эдвард. Ты меня пугаешь", - попросила она отчаянным сдавленным шепотом рядом с моей шеей. И если бы я не был так занят безудержными рыданиями, я бы рассмеялся над ней к чертвой матери.
Теперь я тебя пугаю?
Она позволила мне выплакаться в течение долгого времени, пока вдруг внезапно не вскинула голову, резко вдохнув. "Давай я убаюкаю тебя", - она говорила быстро и так, будто знала, что это все исправит. Ее пальцы начали поглаживать мои волосы с более знакомой и имеющей под собой определенные намерения нежностью.
Я прокрутил ее предложение в голове и наконец-то стал успокаиваться, глубоко вдыхая успокаивающий запах цветов и печенья, смешанный с потом.
Сон.
По какой-то гребаной причине он казался мне совершенно бесполезным.
Я повернул лицо, положив щеку ей на плечо, и безучастно уставился в окно, продолжая слегка раскачивать нас вперед и назад. Воспользовавшись практически полностью восстановленной ясностью зрения, я посмотрел на голые деревья за окном и наконец-то понял, что... я не устал.
Я не был возбужден, не чувствовал облегчения, мое тело по-прежнему было истощено от кончиков пальцев до кончиков волос, но я не устал. Я был просто... здесь. Ни больше, ни меньше.
За окном летали черные птицы и что-то щебетали, взгромоздившись на голых ветках деревьев у реки. Я слегка качнул нас с моей девочкой к краю кровати в разгромленной комнате и отпустил... и сдался.
"Я не устал", - ответил я хриплым шепотом, который безжизненно прозвучал в моих ушах. Я понятия не имел, что, черт возьми, со мной не так, но я чувствовал себя настолько невозмутимо, что это ощущение было сродни бесконечному облегчению.
Я рассудил, что, возможно, именно так себя чувствуют, когда сдаются. Просто... конченным.
Перестав покачиваться, я убрал руки с ее талии и нежно подтолкнул бедра, чтобы показать, что готов отпустить ее. Она нерешительно откинулась назад и остановила манипуляции своими руками в моих волосах, наконец-то получив возможность посмотреть мне в лицо. Когда наши глаза встретились, ее лицо стремительно приняло испуганное и потрясенное выражение. Я решил, что, должно быть, выгляжу совершенно дерьмово, но лишь подтолкнул ее еще раз, пока она не слезла с моих коленей. Она выглядела вполне хорошо, и я был благодарен, что мне не нужно об этом волноваться. И было так странно, что после того, что сейчас произошло, я так и не почувствовал никакой досады или огорчения.
Я чувствовал, что ее широко распахнутые глаза смотрят на мое лицо, когда дотянулся до своих штанов и осторожно натянул их на свои все еще гиперчувствительные области. А потом просто схватил свою куртку, обыскал карманы и, найдя сигареты, направился в сторону балкона.
Остановившись перед дверью и задержав руку на дверной ручке, я спросил хриплым голосом: "Ты в порядке?". Я должен был спросить, потому что она была важнее того, что случилось со мной, и я не был уверен, смогу ли вообще найти этому объяснение.
Я даже не развернулся, чтобы посмотреть на нее, когда она ответила коротко и напряженно: "Я в порядке", - с акцентом на "я". Я не мог смотреть на ее бедра, где, я знал, смогу видеть только свои руки. Я могу разобраться с этим дерьмом позже, если действительно потребуется, но прямо сейчас я забил.
Апрельский воздух все еще отдавал прохладой, но, когда я вышел на улицу и съехал спиной вниз по белому сайдингу стены дома, я почувствовал в основном влажность. Подтянув колени к груди, я безучастно уставился на задний двор и черных птиц, которые кучковались на деревьях вдоль берега реки. Ветер охлаждал и успокаивал кожу моей голой и мокрой груди, когда я зажег сигарету. Но я не закурил.
Просто, бля, ждал, пока она полностью не истлела.
ЭДВАРД
Бля, она залепила мне пощечину.
В смысле, проснулась та противоречивая часть моей совести, которая была справедливо уверена в том, что я заслужил это дерьмо. Я воспользовался ее единственным неудачным сексуальным опытом, чтобы доказать свою точку зрения, и это был непростительный удар ниже пояса. Совершенно безрассудное, жестокое пренебрежение ее чувствами. Я понимал, насколько это дерьмово, и маленькая часть меня ненавидела самого себя за то, что я это сказал, но другая часть моей совести напомнила мне, что мои слова лучше всего выразили суть проблемы. Вся эта психическая неустойчивость - это была ее фишка, не моя.
Я был полностью готов к боли и горечи поражения, которые неизбежно последуют, как только она поймет, насколько я прав. Готов смягчиться, поцеловать ее в лоб и сказать, что все в порядке. Для меня не имело значения, что иногда у нее случались проблемы с распознаванием вымысла и реальности. Я люблю ее, несмотря ни на что.
К счастью, горечь болью отразилась в ее глазах, нижняя губа задрожала, и я почувствовал невероятное, черт возьми, облегчение, снова взглянув на нее и мысленно представив, как пущу в ход свой фантастический дар утешения, когда она признает, что была в моей комнате прошлым вечером. Похоже, нарастающая у меня внутри с самого обеда паника вдруг рассеялась. Ее глаза наполнились слезами и поражением, и я предвкушал, как буду держать ее в своих руках, пока она будет плакать.
Секунды две.
А потом ее губа замерла, челюсть сжалась, и вместо боли я увидел лишь твердую уверенность и осуждение. От этого зрелища мой желудок сжался и сделал сальто, и я едва не пропустил звук шуршащей ткани от движения ее руки.
И тут она залепила мне пощечину.
И она совсем не была похожа на шлепок, на какое-то девчачье дерьмо. От силы удара я едва устоял на ногах, и кожа на моей щеке не переставала пульсировать и покалывать от боли. Бля. Она и в самом деле просто взяла и... выбила из меня все дерьмо. Черт возьми, это было очень больно.
Даже больше.
Я почувствовал, как на мгновение легкая волна удовольствия пробилась сквозь мои злость и раздражение. Но его остановило выражение глаз Беллы, которое я увидел, снова взглянув на нее. Храбрость. Уверенность. Гнев. Обычно она была робкой и кроткой, но я больше не видел этого в глазах, которые смотрели на меня в ответ. Та самая противоречивая часть моего мозга, которая верила, что я этого заслуживаю, хотела гордиться ею, но остальные части моего сознания заглушали ее.
Она выглядела так агрессивно, величественно и уверенно, что теперь, когда я стоял перед ней, потирая щеку и вглядываясь в ее дикие глаза, я понял, что она напоминает мне о том, как выглядела вчера вечером. Почти дерзко, если не считать впалых щек, обветренных губ и синяков под глазами, которые противоречили всему остальному. От всего этого у меня закружилась голова, поэтому я закрыл глаза и попытался снова разобраться во всем этом дерьме. Потому что ее непоколебимая убежденность на самом деле серьезно подрывала мою.
Что было реальностью? Эта Белла, стоящая передо мной? Или та, что была здесь прошлой ночью? Или все это время она была одной и той же Беллой, но сама не знала этого? Или она просто... стебалась надо мной?
Я просто ничего больше не понимал - какая-то хрень, что я запутался в чем-то настолько очевидном. Я видел ее на своем чертовом диване. Я видел ее грудь и мой кулон, все в красном. Я ясно мог вспомнить, как ее волосы спадали на плечи, как ее бледные ноги выглядывали из-под юбки, когда она поджала их на диване. Память о ее шелковистом голосе и озорной ухмылке на алых губах была отчетливее любых других воспоминаний у меня в голове. Она была здесь.
Тогда, кто это?
Я открыл глаза и подозрительно осмотрел ее фигуру. Она выглядела настоящей. Она выглядела почти так, как вчера вечером, и в то же время абсолютно иначе. Уверенность, смешанная с усталостью.
Я отбросил эти мысли и успокаивающе потер щеку, и вдруг мне пришло в голову, почему она так излишне реагировала на мою инсинуацию. Потому что на воре и шапка горит...
Правде больно смотреть в глаза, не так ли?
Тогда Белла подалась в мою сторону, переступая через одежду, и ее потемневшие глаза снова вспыхнули гневом. Я опустил ладонь вниз и выпрямился, глядя прямо на нее, а потом услышал, как ее рука снова задвигалась. За этим последовала еще одна жалящая пощечина, от силы которой меня покачнуло в сторону. Я зашипел и постарался удержаться в вертикальном положении.
"Мне ни капельки не больно, Эдвард, потому что это неправда", - я услышал ее громкий голос прямо перед собой, смутно понимая, что, должно быть, сказал это вслух. Я проклинал свой фильтр в голове за то, что он выбрал настолько неудачный момент, чтобы подвести меня, но... я не сожалел об этом. Правда - это действительно больно.
Какое-то мгновение я снова наслаждался жгучими ощущениями, прежде чем позволить ей испортить мое удовольствие, и лениво заценил, что эта версия Беллы хреначила чертовски фантастические пощечины. Она даже не стала утруждаться, чтобы ударить мудака по второй щеке.
Наконец, когда я развернулся к ней лицом, она сняла свою толстовку и потянула край кофты вверх. И... Какого. Черта? Все это дерьмо казалось нездоровым и, резко впившись в нее взглядом, я испытал дежавю.
"Бля, что ты делаешь?" - сердито зарычал я, решив, что не имело значения, какая из двух Белл была настоящей. Ясно, что они обе были одним и тем же человеком. Она стянула свою кофту через голову, и ее волосы рассыпались по плечам, когда свитер был снят и отброшен в сторону.
Ее челюсть была сжата и напряжена, а лицо приобрело бледно-розовый оттенок, пока она стояла там - опять, черт возьми, топлесс. Моим интеллектуальным способностям, должно быть, пришел пиздец, потому что по какой-то не заслуживающей оправдания причине я позволил своим глазам блуждать по ее телу: от лица, вниз к кулону, который по-прежнему был на ней (и это совершенно не помогало мне разобраться в своей путанице), и ниже к ее белому лифчику. Ее кожа выглядела покрасневшей на фоне бледной ткани, а грудь набухала над ней с каждым рассерженным вдохом и выдохом.
Она посмотрела мне в глаза, вскинув бровь с чертовски высокомерным видом. "Что? Не думал, что я смогу так?" - спросила она ласковым провокационным тоном, когда ее руки опустились к пуговице на джинсах. Бля, я тяжело сглотнул, продолжая пялится на ее грудь, и не понимая, как, черт возьми, я мог вообще сконцентрироваться на чем-то раньше, если во мне бушевали гормоны, как сейчас.
Я стремительно перевел взгляд на стену, чтобы не поддаться искушению, и прищурился на черные тапки у дивана, наконец-то поняв суть ее намерений. "Я не в настроении, но спасибо за предложение", - ответил я сухо, пройдясь по внутренней стороне щеки языком, и услышал, как она сняла джинсы и пнула их в сторону. Внезапно я заволновался, что этим... она собиралась доказать мне свою правоту... Какая сексуальная озабоченность.
На мгновение я ощутил ее сердитый взгляд на своей щеке, и вдруг она резко вступила в поле моего зрения. Я раздраженно поморщился, глядя на ее голые бедра и ноги, и попытался думать о чем-нибудь другом, когда она подошла ко мне настолько близко, что я мог почувствовать ее запах.
Черт, и тогда она стала дразнить меня, прижавшись телом к моей куртке. Схватив меня руками за талию, она обрушила свою губы на мои. Низкое рычание раздалось из глубины моей груди, и я отвернулся от нее, одной рукой отталкивая ее плечо, потому что я не был настроен на настойчивую херню. Я не собирался давать ей шанс разубедить меня. Разве не было достаточно того, что я уже, черт возьми, начал сомневаться?
Мой отказ ей не понравился, но прежде чем я смог понять, что происходит, мое лицо снова приняло еще одну жгучую пощечину. У меня в глазах все побелело, я оступился и вслепую начал хвататься за воздух, чтобы устоять на ногах.
Восстановив равновесие, на этот раз я даже не побеспокоился о том, бля, чтобы успокоить свою ноющую щеку. Мои губы дернулись одновременно с раздражением и удовольствием, когда я развернулся и с горькой усмешкой посмотрел ей в глаза.
Еще.
Она выглядела по-прежнему дерзкой и решительной, шагнув на меня снова. Одним стремительным движением она приблизилась к моему лицу, схватила меня за волосы и всосала мою нижнюю губу в свой рот. Мои руки дернулись где-то по бокам, когда я позволил ей втянуть ее между зубами.
Чувствуя ее тело рядом со своим и то, как ее язык касался моей губы у нее во рту, я боролся с соблазном вернуть ей поцелуй. Но я устоял от дикого желания запустить пальцы ей в волосы и привлечь ближе. Я боролся с искушением только потому, что знал – если она не получит свою минуту славы, это по-настоящему взбесит ее.
Но вдруг ее руки опустились к моей куртке и стали открывать ее полы. А я так устал от всей этой ерунды и ее глупого упорного желания доказать себе что-то, что, расстроено прорычав, отпихнул ее одним плечом - это была безмозглая идея, потому что моя губа все еще находилась у нее между зубами.
Отпихнув Беллу, я почувствовал жгучую боль, когда от силы толчка ее зубы впились в мою губу. Я зашипел и машинально поднес руку к губам, когда Белла чуть отступила и раздраженно посмотрела на меня в ответ.
Я убрал руку ото рта, и когда ее глаза, проследив за ней, широко распахнулись, посмотрел вниз на ладонь. Кровь. Отсутствующим взглядом я взглянул на алое пятно на своей коже. Оно заполнило все мелкие трещинки и складки кожи, когда я растер его пальцами. Красное.
Всосав губу в рот, я попробовал красную субстанцию, будучи совершенно околдован алым цветом на кончиках своих пальцев и ощущением того, как моя слюна попала в рану.
Еще.
Я посмотрел на нее. Она стояла в одном белье - белом вместо красного - и с ужасом смотрела на мою окровавленную руку. На ней было одето белое, но она тоже была красной, как и прошлым вечером. Раскрыв непослушные губы, она поднесла к ним руку, чтобы вытереть остатки крови.
Я подавил ухмылку, вспомнив, как сильно Белла ненавидела кровь. Ни хрена теперь она не станет целовать меня. Должно быть, это полностью разрушило для нее весь момент.
Победа за мной.
Но потом наши глаза встретились, и по ее дикому взгляду стало понятно, что тот факт, что она прокусила мне губу, никак ее не остановит. Она по-прежнему стояла в центре моей комнаты, такая вся из себя, черт возьми, уверенная, и, конечно же, вопросительно вскинув бровь в мой адрес. Было такое ощущение, будто она наслаждалась тем, что пускала мне кровь и выбивала из меня все дерьмо.
Вообще-то, это было довольно сексуально, и ее самоуверенность, смешанная с удовольствием от жгучей боли, еще больше будоражила мои гормоны. Это бесило меня. Последнее, что мне сейчас было нужно, - мой реагирующий на ее выходки член.
Внезапно это напомнило мне о той ее дерзкой версии в предыдущую ночь. Смотри, но не притрагивайся. Как она стояла на моем ковре и жестоко дразнила меня всем, что я хотел, но не мог получить. Как она сказала про мою комнату... как будто, бля, знала, что это сильно беспокоит меня. Указывая на мою ненадежность и вызывая во мне такое чувство, будто я не заслужил ее красного и совершенства. Как она игриво улыбалась и снимала свою кофту. Подмигивала. Завитые волосы. Игры.
Белла в Красном. Белла в Белом. Обе дразнили и соблазнили меня именно тогда, когда мне это было недоступно.
Гребаное поддразнивание члена.
Ее взгляд снова метнулся вверх и дико вспыхнул, каштановые волосы обрамляли ее раскрасневшееся лицо, алые губы искривились в ухмылке, а грудь вздымалась и... ой. Я это сказал вслух, Белла? Мои губы дернулись в горькой ухмылке, когда я понял, что так и было. Я действительно сказал это вслух.
Она снова сделала резкий выпад в мою сторону, а я просто, бля, позволил ей это, потому что Белла в Красном была бы в замешательстве, а Белла в Белом очень разозлилась бы, если бы я не ответил. Она прошлась ладонью по моей груди и спихнула куртку с плеч, пока я стоял и изучал взглядом ее губы. На них осталась кровь, и я с достаточно самодовольным видом наблюдал за ее раздражением, стоя на месте совершенно спокойно.
"Снимай", - приказала она, задержав дыхание. Она тщетно пыталась вытащить мои руки из рукавов куртки, пока, наконец, не придумала, как справиться с моим телом, и сумела снять ее, несмотря на сопротивление. Я не спускал глаз с ее губ, отказываясь смотреть на ее грудь, талию или прекрасные бедра, которые были заключены в маленькие трусики.
Как только удалось снять куртку, она начала целовать мой подбородок, открыв рот и задевая зубами мою щетину, пока ее руки гладили мою грудь вверх и вниз. Я подавил удовлетворенную улыбку и не шелохнулся, на удивление легко сопротивляясь ей, и смотрел на отверстие в стене за ее плечом, которое образовалась из-за запущенного в нее учебника. Учебника по истории, конечно же.
Она возбуждалась все сильнее, сжимая в кулаки мою футболку, и тянула ближе к себе. "Давай же", - раздраженно выдохнула она, полизывая и покусывая мою кожу, и потом вдруг ее рука начала двигаться туда, где она могла получить ту реакцию, на которую так страстно рассчитывала. Гребаный предатель.
Я тихо зашипел сквозь сжатые зубы, когда она прижала ладонь к моей промежности, потирая и поглаживая ее, одновременно лизнув мою шею и начав покусывать ее. Я кожей почувствовал, что она улыбается, понимая, какое имеет на меня влияние. И испытал унижение из-за того, как сами собой закрылись мои глаза, а губы приоткрылись от ощущений.
Более слабая часть моей совести вдруг устала бороться против этого удовольствия, или, может быть, просто я сам устал, в общем и целом,.. но я задолбался думать о принятых решениях. Я понимал, что это слабость с моей стороны, однако на какое-то мгновение позволил себе отдаться навстречу непреодолимому удовольствию, немного развернул лицо в сторону ее волос и вдохнул, пока моя рука поднималась вверх, едва касаясь ее талии. Моя голова сама собой уткнулась ей в волосы, когда она прижалась ближе и вызвала у меня невольный стон, потому что кончики моих пальцев задели ее обнаженное бедро.
А потом наконец-то мне пришлось отстраниться. Она собиралась победить в этой игре с помощью такого сомнительного дерьма, но будь я проклят, если позволю своему таланту принятия нерациональных решений дать ей власть надо мной, и вынужден буду при этом чувствовать себя одновременно сексуально неудовлетворенным и безрассудным.
К тому же, всегда есть возможность...
Снова мое лицо встретилось с ее ладонью, и поскольку я предвидел это - честно говоря, обе Беллы были довольно предсказуемы - я держал шею прямо и не развернул лицо, когда острая белая боль наполнила мою щеку.
Еще.
Я не спускал с нее своих глаз и чувствовал легкий привкус победы, когда ее лицо вытянулось, и она расстроено зарычала. Да. Много всякого дерьма происходит вокруг, не так ли? Я стоял молча, пока она раздраженно пыхтела и, кажется, о чем-то думала, обводя взглядом комнату. Бля, она выглядела совершенно растерянной и что-то вычисляла в уме, заправив волосы за ухо и сосредоточенно нахмурив брови.
Я буквально видел, как в ее голове вращаются шестеренки, когда она провела пальцами по волосам и закусила губу, и мне была ненавистна мысль, что придется «сломать» любую из Белл. Однако со мной этот дерьмовый номер не пройдет, поэтому они могли спокойно сдаваться.
Внезапно в ее глазах вспыхнула какая-то мысль, ее брови разгладились и пристальный взгляд медленно впился в меня. Губы Беллы превратились в озорную победную улыбку, а глаза потемнели. ”Настоящая Белла в Красном”, - отметил я про себя. Я подавил желание скорчить гримасу в ответ на эту ухмылку, когда она сделала шаг в мою сторону, сжав руки за спиной, и весело усмехнулась. Когда она подошла ближе, я подозрительно прищурился.
Наклонив голову с самым милым и невинным выражением лица, на какое только она была способна после того, как едва не надрала мне задницу, Белла посмотрела мне прямо в глаза. Я чуть не улыбнулся ей в ответ, но прекрасно понимал, что этот милый вид портят землистый цвет лица и синяки под глазами. Это напомнило мне, что она не была такой сильной, какой хотела казаться.
"Все в порядке, Эдвард. Я понимаю", - ответила она с поддельной кокетливой улыбкой и широко распахнутыми глазами. Облизнув губы, она пожала плечами. "Я уверена, что после того, как я схожу к психотерапевту, я вылечусь настолько, что смогу дотрагиваться и до других мужчин..." - когда она поднесла один малец к моей груди и провела им до самого подбородка, мое горло напряглось, а руки сжались в кулаки, - "Один из них с гораздо большим удовольствием удовлетворит мои потребности", - ее губы расплылись в сладкой, ленивой улыбке, она еще больше склонила голову набок, и мой желудок сжался.
Ее глаза изучали мои, пока я боролся с острым желанием дотянуться до нее, схватить и удержать здесь. Долгое время мы стояли, уставившись друг на друга, и мою долбанную грудную клетку разрывало от боли при мысли о том, что кто-то еще увидит этот лифчик. Белый, красный, да какая, бля, разница?! Это должно быть только моим.
Еще раз пожав плечами, она развернулась и наклонилась, чтобы поднять свои джинсы.
Это было совсем не похоже на то, что нас разлучали Карлайл и Эсми.
Если я позволю ей уйти, то все это закончится. И я чувствовал, как призрачное чувство утраты начало зарождаться в моем солнечном сплетении, превращаясь во что-то старое и очень знакомое. Похожее на воспоминания о том, как я, обнимая колени, видел, как моя жизнь сгорает в огне. В чувство, будто я позволяю ускользнуть этому от меня, в то время как мне нужно всего лишь протянуть руку.
Я почувствовал приступ гребаного удушья, сопротивляясь рефлексу остановить ее. Сжимая джинсы в кулаки по бокам, я начал задыхаться. Она направилась к выходу, и я зажмурился, мучаясь тем, что позволяю ей уйти. Что-то больно жгло у меня в горле, когда я представил, что буду лишен всего: ее сна, печенья, страсти, любви, близости и комфорта.
Непрошеное видение пронеслось у меня в мыслях - с силой сжав зубы и почувствовав, как от боли сдавило грудь, я снова увидел это: она поправится, как они того и хотели, и узнает, что можно чувствовать руки, любовь и привязанность какого-то другого мудака. Как только она поймет, что может сделать гораздо больше и лучше, ей будет больше не нужен такой сумасшедший кусок дерьма, как я, который, возможно, видит галлюцинации.
Пока она перебрасывала брюки через руку и собирала все свои шмотки с пола, я, судорожно вздохнув, открыл глаза и проследил за ее фигурой. Мои веки тяжелели, пока я наблюдал за ее движениями. Мой взгляд изучал каждую мелочь и каждый шрам на ее теле, вспоминая, как они чувствовались под моими руками и губами.
Эти стройные ноги и бледные бедра. Ее руки, плечи, шея, и прекрасные бугорки по всей длине позвоночника, которые спускались вниз и исчезали под белыми трусиками. Ее миниатюрная талия и как ее тазовые кости слегка выпирали над тканью. Она не была такой худенькой раньше. До того, как все полетело к черту и раскрылось, мы были счастливы. Если бы она осталась, то мы снова могли бы стать счастливыми, и я сделал бы все, что в моих силах, чтобы она улыбнулась, но...
Но если она уйдет, то все это закончится.
Я вспомнил каждую деталь ее тела, пока, наконец, сдерживаться дальше стало просто невозможно.
Она моя девочка. Мой ум собственнически кричал мне прямо в уши, когда она подошла к двери с одеждой в руках. Мое затрудненное дыхание стало глубже и тяжелее, когда я шагнул вперед, невольно позволяя своим инстинктам контролировать мои действия. Едва знакомая искра разожгла что-то животное и сидящее глубоко внутри, когда я перелетел через комнату.
На ее алых губах виднелся призрак ленивой ухмылки, когда я позорно сдался и стремительно подлетел к ней, со спины схватив за талию в сердитом отчаянии и совсем не удивив тем, что прижал ее спиной к своему телу. Ее плечи расслабились, когда я крепко обнял ее за талию и сжал свою хватку, зарываясь носом в ее шею. Вдыхая запах моих цветов и печенья.
Я почувствовал, как ее дыхание ускорилось, и, когда я развернул ее к себе и прижал к стене рядом с дверью, меня смутил оттенок возбуждения в ее глазах.
Наши носы соприкоснулись, она закусила губу, явно подавляя улыбку, удовлетворенно вздохнула и вслепую нашла мою руку сбоку. Я нащупал дверную ручку и сердито захлопнул дверь так, что стены задрожали. Ее красные губы дернулись в улыбке, и она торжествующе потерлась о мои бедра. Пока я возился с дверью, пытаясь быстро ее закрыть на замок, мои глаза изучали ее плечи. Я крепко сжал зубы от мысли, что она чуть не ушла от меня.
Действительно разозлившись от этого, я ударил кулаком в стену рядом с ее головой. Посмотрев ей в глаза, я почувствовал, как гипсокартон прогнулся под моими суставами. Снова ее глаза возбужденно зажглись и, даже несмотря на то, что она приняла гребаную кроткую позицию подо мной, у нее все равно был надменный и самодовольный вид, когда она начала снимать мою футболку. Она была похожа на стерву, но... по крайней мере, она была моей стервой.
Моя девочка.
Я запустил пальцы с остатками штукатурки в ее волосы и с рычанием обрушил на нее свои губы, просовывая язык между ее губами. Она застонала, поощряя этот гнилой инстинкт, который сдавливал мою грудь, пока она пыталась справиться с моей футболкой.
Оторвав от нее губы, я стянул футболку через голову. Те тысячи способов, которыми я в своих мыслях хотел взять ее, были настоящим развратом. У стены, на полу, перегнув через спинку гребаного дивана, на котором она сидела или не сидела вчера вечером. Но это не имело значения, потому что, если я хотел сделать ее своей, мне было насрать, где это произойдет.
Решив наслаждаться этой мгновенной слабостью здравомыслия, мои пальцы направились к лямкам ее лифчика. Грубо стягивая их вниз, я заметил, как дрожат мои руки. Она застонала от моих агрессивных прикосновений к ее коже и выгнула спину, отрываясь от стены, чтобы я мог дотянуться до застежки и снять лифчик.
Тяжело дыша Белле в лицо, я действительно попытался дрожащими пальцами нащупать эту долбанную штуку, но стал возиться и никак не мог расстегнуть. По тому, как еще сильнее она выгнула спину, вжимаясь в меня и предоставляя еще больший доступ, я понял, что в ней нарастает нетерпение. Тогда я просто потянул за застежку, пока она, наконец, не расстегнулась сама.
С глухим стоном я отбросил лифчик в сторону и обхватил ладонями ее грудь, зажатую между нами.
Моя.
Хныкнув, она снова прислонилась головой к стене. Легкая улыбка продолжала играть на ее губах, когда я утопил кончики своих пальцев в ее плоти и изо всех сил постарался остановить дрожь в руках.
Вдруг она накрыла своими руками мои и посмотрела мне в глаза, в то время как мои зубы сжались крепче, и из груди снова вырвалось низкое рычание. Она наклонилась ближе, когда я, заманив ее в ловушку, сильнее вжал в стену, и стала целовать мочку моего уха.
Она вздохнула у меня над ухом, пока мои руки продолжали трястись где-то между нашими телами, а сам я тяжело дышал ей в шею: "Я твоя девочка", - нарочно выдохнула она, втянув мочку моего уха в свой рот. Я вспомнил о своей проблеме с фильтром в голове. Но Белла сказала мне, что она моя, и я решил, что он не имеет никакого значения.
Вся моя.
Я застонал ей в волосы при звуке этих слов, и вдруг ее губы вернулись к моей шее. Раскрытым ртом она прикоснулась к коже, и я вдавил кончики пальцев еще глубже в ее тело. Я почувствовал на своей шее ее зубы, когда она легонько укусила ее, вероятно, надеясь тем самым подстрекнуть меня.
"Сильнее", - зарычал я в ее волосах, приказывая ей сделать меня своим. Покорно подчинившись, ее зубы впились глубже, но я продолжал повторять свою просьбу, пока не почувствовал удовольствие от острой боли. Она давила сильнее, и мое дыхание превратилось в шипение. Изображение перед глазами вдруг изменилось. Я не понимал, почему, и что вообще произошло, но что-то было не так.
Как будто после первоначального приступа боли и собственничества я прошел сквозь экран в кинотеатре и мог все чувствовать и слышать, но не мог управлять ни руками, ни ногами. Я не понимал этого до тех пор, пока не попытался ослабить свою хватку и не обнаружил, что не могу. Не знаю, хотел ли я этого или нет, но, тем не менее, позволил своим рукам подхватить ее за попку и отнести в кровать. Я двигался уверенно и как на автомате, но никак не мог снова взять себя в руки и начать управлять своим телом.
Внезапное четкое осознание происходящего было потрясающим и незамедлительно пронзило каждую мою мысль ужасом и страхом, пока я продолжал попытки ослабить свою хватку.
Я чувствовал, как сорвал с нее трусики, пока ее зубы все еще оставались на моей шее. Я все чувствовал, когда расстегивал свои штаны и торопливо стягивал их вниз. Какие-то странно обостренные ощущения от прикосновений,.. но я больше не мог изменить курс своих действий.
Ее кожа была гладкой и шелковистой, когда мои руки схватили ее за бедра и кончики пальцев впились в ее тело. И даже несмотря на то, что я понимал - должно быть, ей больно, и мне нужно быть осторожнее,.. - осмотрительность просто... никак не влияла на мои пальцы.
Заманив ее в ловушку под собой на приведенной в беспорядок кровати, мои бедра вдавливали ее в матрас, пока глаза пытались сосредоточиться хоть на чем-нибудь, но все было как в тумане. Я понял, что мог или запаниковать из-за полного отсутствия контроля, или просто подчиниться и играть по этим правилам. Я не был уверен, есть ли у меня другой выбор, и, когда она убрала зубы с моей шеи, меня это испугало до усрачки.
А потом она попыталась выбраться из-под меня, проскользнув под рукой, и тогда я, схватив ее за запястья и удерживая внизу, услышал какое-то исходящее из своей груди странное неразборчивое рычание. В этот момент меня начала охватывать предательская паника, потому что дело было... дрянь, но я оказался совершенно беспомощен. Схватив ее за запястья, я почувствовал, как мои настойчивые губы оказались на ней, и услышал приглушенный стон под собой.
Я скорее чувствовал, чем видел ее улыбку рядом с моими губами, когда она открыла рот и уверила меня, что просто хотела взять презерватив. Конечно же, мой ум понимал это, и в течение двух секунд я пытался сказать своему телу отвалить нахер, но, к сожалению, совершенно не был уверен в том, что смогу это сделать. Я сопротивлялся и использовал каждую частичку своей решимости, которая только осталась, чтобы ослабить свою хватку на ее запястьях.
К счастью, во мне еще осталась капелька здравого смысла, которая отпустила ее... ровно настолько, чтобы она могла выскользнуть из-под меня. Но я был прямо за ней, обхватив ее руками за талию и позволяя ей подвести меня к комоду, который я открыл только одной рукой.
Ящик был полон расплывающихся цветных пятен, и моя рука стала на ощупь рыться в нем, пока другая держала ее за талию. Мое лицо в этот момент было зарыто в ее волосах - чтобы чувствовать их запах, ощущать их под своими губами. Рука нашла коробку, и я торопливо потянул ее назад к кровати, пользуясь запахом, чтобы успокоить свое возбуждение.
Ее вялое хихиканье раздалось в моих ушах, когда я пихнул ее перед собой, лениво задумавшись над тем, сходила ли она сейчас с ума так же, как и я. Она ни хрена не понимала, насколько все происходящее было чертовски неправильным. Я хотел бы открыть рот и сказать ей, что что-то не так, и мы можем сделать это позже, когда я буду контролировать свои действия, если это действительно так важно. Но каждый раз, когда я открывал рот, я даже не понимал, что говорю.
Не знаю, что именно я сказал, но размытые очертания ее губ превратились в улыбку, когда я развернулся и сел на кровать, притягивая ее на колени лицом к себе. Не знаю, почему мое тело хотело этого так – когда она сверху - но дело было сделано, и лучшая часть моей находящейся в сознании совести была благодарна за это, потому что в такой позиции было меньше шансов, что я наврежу ей.
Несколько секунд спустя мои руки тянули ее на себя и тонули в ее плоти, и я почувствовал, как она раскатывает на мне презерватив. Мое лицо оставалось зарыто в ее волосах, в то время как руки притягивали ее тело за бедра ближе к себе. Я был готов и явно расстроен ленивым темпом ее раскатывающих латекс пальцев.
Вела она, и для меня это было странно, потому что у нее не было никакого опыта в таких делах. Но не уверен, что у нее вообще был выбор в этой ситуации, потому что мои руки не могли делать ничего, кроме как притягивать ее туда, где мое тело хотело ее. Кончики моих пальцев глубже впились в ее бедра, и я услышал свой хриплый стон, когда она приподнялась и приготовилась.
Мой рот открылся, и я не понимал, что говорю, но это вызвало у нее стон, после которого она снова припала губами к моей шее. У меня перед глазами все плыло белыми и зелеными пятнами, когда я смотрел через ее плечо, и я в буквальном смысле слова чувствовал всю эту страсть, пока мои руки крепче хватались за ее бока. Совершенно неожиданно они усадили ее вниз на меня.
Она оказалась у меня на коленях, когда мои руки направили ее вниз, и я был уверен, что Белла, оказалась настолько же, как и я сам, потрясена этим стремительным движением. Бля, это было слишком быстро. Слишком жестко. Мне это ни капли не нравилось. Я почувствовал, как она задохнулась где-то рядом с моей кожей, и ее тело замерло. Я не знал, шок это или паника, но я надеялся и, черт побери, молился, чтобы мое тело снова позволило мне взять над ним контроль, если она скажет это слово.
Я хотел бы не двигаться, дать ей время, чтобы отреагировать, пока не пойму, как можно перебороть эту проклятую неспособность контролировать хоть что-нибудь. Но мои бедра начали немного раскачиваться, мой язык оказался на ее шее, а пальцы еще сильнее вжались в ее бедра. Когда мой язык коснулся ее тела, она стала дышать чаще - я чувствовал это своей кожей. Дрожь и жар. Я умолял ее своим поцелуем в шею, как мог в своем состоянии.
Бля, пожалуйста, не говори этого.
Не потому, что я хотел продолжения. Не потому, что она была права и доказала это самой себе. Не потому, что я слышал свои стоны удовольствия от этих странным образом обострившихся ощущений, и даже не потому, что это было совершенно, бля, прекрасно для той части меня, в руках которой был сейчас весь контроль.
Я не хотел, чтобы она говорила это, потому что я тогда превращусь в гребаного монстра – ведь даже если она скажет «стоп-слово», я не смогу ее отпустить. Бедра продолжали раскачиваться не по моей воле, и я пытался уговорить себя, что мои руки крепко держат ее за талию только для того, чтобы убедиться, что с ней все в порядке. Но я не мог понять, так ли все было на самом деле.
Не закрывая глаза и даже не моргая, я стал тереться носом о мочку ее уха и почувствовал, как ее дыхание успокаивается. Я не мог определиться, был ли это хороший знак или мне стоило начать... бомбардировать свой собственный мозг, чтобы тот отпустил ее.
Но тут она оторвала лицо от моей шеи. Я смог разобрать лишь нечеткие очертания ее губ, которые изогнулись в улыбке, и она победоносно качнулась мне навстречу.
Меня встревожил звук, сорвавшийся с моих губ, когда руки сжали ее невероятно сильно. Я увидел, как ее губы расплылись в еще более широкой улыбке - белое между красным - и она намеренно покачнулась еще раз, чтобы повторить мою реакцию.
Я не видел отчетливо ее глаз, и трудно было судить об их выражении, но улыбка показалась мне очень гордой, все еще немного высокомерной и самоуверенной. Пальцы начали тянуть меня за волосы, и ее наслаждение постепенно успокоило мою панику. Она выглядела такой самодовольной, подстегивая меня, что пока еще функционирующие части моего сознания пожалели, что я не могу закатить глаза в ответ на ее действия.
Чего ты хочешь? Гребаную золотую звезду? Раздраженно подумал я, наблюдая за ее самодовольством, и увидел, как ее улыбка стала еще шире.
Губы Беллы превратились в нечеткое пятно, когда она произнесла тихо и нежно: "Я больше предпочла бы серебряную, но спасибо, что спросил."
Как раз когда я вспомнил про свой проклятый словесный понос и собирался воспользоваться им, чтобы объяснить ей, что со мной что-то не так, мои руки вдруг двинулись вниз. Обхватив обеими ладонями ее тело, я приподнял его, дрожа от обострившихся ощущений, и внезапно опустил вниз еще одним резким и грубым движением.
Очевидно, все мое тело нуждалось в этой саркастической ремарке – окончательно убедиться, что она в порядке, чтобы можно было продолжать. Я хотел почувствовать облегчение, чтобы мое тело, пребывавшее даже в таком гнусном состоянии, поняло, что она слишком драгоценна. Но это было совсем не облегчение.
Все повторилось - подъем и толчок вниз настолько, бля, агрессивно, что я был просто в ужасе. Пойманный в ловушку в своем уме, я наблюдал за формой ее губ и слушал наши стоны удовольствия. Мои руки повторяли это снова и снова, я пытался сбежать от ощущений и звуков нашей соприкасающейся кожи, но ее голос становился все громче, эхом отзываясь у меня в ушах.
Все происходило неистово и отчаянно, но я отвернулся, пытаясь блокировать это и чтобы не видеть своего проклятого животного поведения. Я обращал внимание только на звуки, издаваемые моей девочкой. И даже несмотря на то, что они явно не были похожи на крики паники или страха, я себя от этого лучше ни хера не чувствовал.
Ее колени скользили по моим бедрам, пока я направлял ее, и у меня было такое чувство, будто она натирает меня наждачной бумагой, хотя прекрасно понимал, что это не так. Каждое крошечное прикосновение было многократно усилено и доставляло ошеломляющие ощущения, а когда она часто дышала и вскрикивала, ее дыхание на моем лице было похоже на обжигающее пламя.
Нечто непонятное и пугающее начало зарождаться внизу моего живота, мои руки стали двигаться быстрее и жестче. Я чувствовал ее плоть на кончиках своих пальцев. Сердце глухо и сбивчиво стучало в груди от интенсивности происходящего, и моя паника выросла до громадных размеров, пока я безрассудно начал попытки сосредоточиться на собственных движениях и звуках.
Настолько отчаянных и гортанных, будто мое тело пыталось очиститься от чего-то, пока мои руки и бедра двигались в бешеном темпе. Это было настолько, черт возьми, ужасно, что я задумался, не является ли давление позывом к рвоте. Потому как меня определенно тянуло блевануть, когда я слышал и чувствовал, что трахаю мою девочку как гребаный варвар.
Нарастающее давление в сочетании с ее губами, снова оказавшимися на моей шее, и ее зубами, погрузившимися в то же самое место, еще больше усилили все ощущения. Руки стали насаживать ее на меня еще сильнее, а стоны превратились в отчаянное и хриплое рычание.
Может, прошли часы, а может и минуты, прежде чем мои руки и бедра стали двигаться почти с яростью, наполняя мои уши продолжающимися хлопками кожи, стонами и приглушенным хныканьем. Мои ладони горели от напряжения.
Бессильно я слышал и чувствовал, как все обостряется, пока вдруг не исчезло настолько резко и неожиданно, что у меня скрутило желудок. Давление вдруг превратилось в ослепляющий взрыв, от которого, я думал, загнусь.
Через мое тело прошла мучительно болезненная судорога, и разум машинально шарахнулся прочь от всех полученных ощущений. Это не имело ничего общего с удовольствием, и благодаря всем обострившимся чувствам ощущения были настолько ужасными, что я задрожал и съежился вовсе не из-за наслаждения оргазмом.
Это была просто гребаная пытка, и я с трудом сдерживался, поэтому мои гортанные звуки внезапно превратились в отчаянные крики в ее плечо. Мое тело, кожа и все конечности пронзило сильной раскатистой дрожью, я почувствовал влагу на своих щеках в том месте, где они касались ее кожи, и только после этого наконец-то все закончилось.
На какой-то громадный отрезок времени мой мозг отключился, пока ко мне постепенно возвращался контроль над своими действиями. Мое лицо отошло первым, и я уткнулся им в ее плечо, чтобы перебороть остаточные воспоминания о мучительных ощущениях, которые еще чувствовались в виде приступов жгущего болью удовольствия.
Следующими стали руки, и я убрал пальцы от ее тела настолько быстро, что едва зафиксировал это движение в своем мутном сознании, когда они обхватили ее за талию. Я смутно понимал, что она тяжело дышала в мою шею, ее зубы все еще слегка касались отдающейся болью и пульсирующей раны, а я цеплялся за нее изо всех сил, вздрагивая от каждого неожиданного движения.
Белла, должно быть, думала, что я просто наслаждался всем этим гребаным событием, потому что я почувствовал шеей, как ее губы расплылись в улыбке, и она вздохнула. Я не знал, то ли злиться на это, то ли обижаться, то ли испытывать необходимость отомстить или любые другие эмоции, которые я ожидал почувствовать после такой острой боли.
Но в действительности я не чувствовал ничего, кроме вялого суматошного возбуждения, пока мою грудь не начало сдавливать от тяжести и удушья. И вдруг из моего горла вырвалось громкое сдавленное рыдание, от которого все мое тело вздрогнуло рядом с ее влажной кожей. Я сдерживался, сколько мог. Задерживал дыхание, сжимал ее крепче, прежде чем понял, что это просто, бля, бесполезно. Сдавшись в пятый раз за этот день, я позволил давлению в моей груди прорваться наружу, как оно того, черт возьми, и требовало.
Сегодня у меня не было силы воли.
Я задушил свои рыдания ее плечом, и мое тело начало самопроизвольно раскачиваться в попытке успокоиться. Ее кожа впитывала мои слезы, и кажется она наконец-то поняла, что что-то не так. Она застыла всем телом и попыталась отстраниться. Но я крепко держал ее перед собой, и делал это не для того, чтобы удержать ее на месте. Я держал ее так крепко потому, что до усрачки боялся, что больше не владею своим телом.
Ее дыхание ускорилось, и я почувствовал ее руки по обе стороны свой головы, когда она попыталась поднять мое лицо вверх. "Что случилось?" - задыхаясь, спросила она встревоженным голосом, пока я раскачивал ее у себя на коленях. Я лишь покачал своей гребаной головой, потому что... как я мог объяснить все это? Из моей груди вырывались тяжелые, жалостливые и отчаянные рыдания, как будто мое тело нуждалось в том, чтобы избавить себя от остатков всего, что бы там, бля, ни было,.. лишь бы очиститься. Даже несмотря на то, что это было унизительно, я позволил всем своим рыданиям утонуть в ее плече. Потому что гордость здесь была совсем не главной - просто это было неловко.
Я чувствовал, как растет тревога Беллы, пока она продолжала свои тщетные попытки отстраниться и посмотреть мне в лицо, но я держал ее крепко. Может быть, слишком крепко, но я никак не мог заставить себе задуматься об этом дерьме.
В конечном счете, она прекратила свои попытки, раздраженно выдохнув, и стала снова ласкать мои волосы, положив щеку мне на плечо. "Пожалуйста, Эдвард. Ты меня пугаешь", - попросила она отчаянным сдавленным шепотом рядом с моей шеей. И если бы я не был так занят безудержными рыданиями, я бы рассмеялся над ней к чертвой матери.
Теперь я тебя пугаю?
Она позволила мне выплакаться в течение долгого времени, пока вдруг внезапно не вскинула голову, резко вдохнув. "Давай я убаюкаю тебя", - она говорила быстро и так, будто знала, что это все исправит. Ее пальцы начали поглаживать мои волосы с более знакомой и имеющей под собой определенные намерения нежностью.
Я прокрутил ее предложение в голове и наконец-то стал успокаиваться, глубоко вдыхая успокаивающий запах цветов и печенья, смешанный с потом.
Сон.
По какой-то гребаной причине он казался мне совершенно бесполезным.
Я повернул лицо, положив щеку ей на плечо, и безучастно уставился в окно, продолжая слегка раскачивать нас вперед и назад. Воспользовавшись практически полностью восстановленной ясностью зрения, я посмотрел на голые деревья за окном и наконец-то понял, что... я не устал.
Я не был возбужден, не чувствовал облегчения, мое тело по-прежнему было истощено от кончиков пальцев до кончиков волос, но я не устал. Я был просто... здесь. Ни больше, ни меньше.
За окном летали черные птицы и что-то щебетали, взгромоздившись на голых ветках деревьев у реки. Я слегка качнул нас с моей девочкой к краю кровати в разгромленной комнате и отпустил... и сдался.
"Я не устал", - ответил я хриплым шепотом, который безжизненно прозвучал в моих ушах. Я понятия не имел, что, черт возьми, со мной не так, но я чувствовал себя настолько невозмутимо, что это ощущение было сродни бесконечному облегчению.
Я рассудил, что, возможно, именно так себя чувствуют, когда сдаются. Просто... конченным.
Перестав покачиваться, я убрал руки с ее талии и нежно подтолкнул бедра, чтобы показать, что готов отпустить ее. Она нерешительно откинулась назад и остановила манипуляции своими руками в моих волосах, наконец-то получив возможность посмотреть мне в лицо. Когда наши глаза встретились, ее лицо стремительно приняло испуганное и потрясенное выражение. Я решил, что, должно быть, выгляжу совершенно дерьмово, но лишь подтолкнул ее еще раз, пока она не слезла с моих коленей. Она выглядела вполне хорошо, и я был благодарен, что мне не нужно об этом волноваться. И было так странно, что после того, что сейчас произошло, я так и не почувствовал никакой досады или огорчения.
Я чувствовал, что ее широко распахнутые глаза смотрят на мое лицо, когда дотянулся до своих штанов и осторожно натянул их на свои все еще гиперчувствительные области. А потом просто схватил свою куртку, обыскал карманы и, найдя сигареты, направился в сторону балкона.
Остановившись перед дверью и задержав руку на дверной ручке, я спросил хриплым голосом: "Ты в порядке?". Я должен был спросить, потому что она была важнее того, что случилось со мной, и я не был уверен, смогу ли вообще найти этому объяснение.
Я даже не развернулся, чтобы посмотреть на нее, когда она ответила коротко и напряженно: "Я в порядке", - с акцентом на "я". Я не мог смотреть на ее бедра, где, я знал, смогу видеть только свои руки. Я могу разобраться с этим дерьмом позже, если действительно потребуется, но прямо сейчас я забил.
Апрельский воздух все еще отдавал прохладой, но, когда я вышел на улицу и съехал спиной вниз по белому сайдингу стены дома, я почувствовал в основном влажность. Подтянув колени к груди, я безучастно уставился на задний двор и черных птиц, которые кучковались на деревьях вдоль берега реки. Ветер охлаждал и успокаивал кожу моей голой и мокрой груди, когда я зажег сигарету. Но я не закурил.
Просто, бля, ждал, пока она полностью не истлела.
Источник: http://robsten.ru/forum/19-40-1
.. Жаль..что все так! И Карлуша оказался прав..срыв назрел 
