Глава 24. Candy Cane Surprise / Рождественские Леденцы С Сюрпризом

БЕЛЛА

Шесть ночей перед Рождеством были удивительные. Каждую ночь, как только я входила в спальню Эдварда, он стягивал мой капюшон и целовал меня в дверях. Это была моя новая любимая часть ночи. Когда он отстранялся, я, как обычно, разгружала еду на кровать, а потом шла к дивану и читала книги, которые он мне купил. Я пыталась вести себя как обычно. Я начала снимать толстовку, как только оказывалась внутри. Кажется, Эдварду это понравилось. Я никогда не надевала ничего настолько откровенного, как тот синий свитер, но для меня это уже и так был достаточно большой шаг вперед.

Мы продолжали вести себя легко и непринужденно, не осмеливаясь затрагивать в разговорах наши отношения – прошлые, настоящие… или вообще их наличие. Меня это не расстраивало. Я была терпеливой. Иногда мне хотелось взобраться обратно по решетке, чтобы просто вернуться и получить еще один поцелуй. Между нами существовало что-то вроде негласного правила: никогда не целоваться в постели. Я не была уверена, с чем оно связано, но я всегда следовала ему.

Каждое утро Эдвард нежно целовал меня в макушку, перед тем как откатиться. И как только я одевалась и была готова уйти, я доставала его печенье, а он садился на кровати и целовал меня в щеку. Мне кажется, он переживал из-за несвежего утреннего дыхания или еще чего-то, но мне это было совершенно неважно.

Он был таким же, как и всегда. Одинаково сдержанный. Но меня успокаивало, что мы взяли низкий темп, и он был им очень доволен.

Все дни Элис проводила в Порт-Анджелесе, оставляя меня дома одну, когда я отказывалась идти с ней. Мои дни, в основном, протекали скучно. Иногда я листала старый этюдник Эдварда или читала одну из книг, которую я по его настоянию забрала домой.

За два дня до Рождества я сдалась и отправилась с Элис по магазинам. Я собиралась купить подарки для нее и Эсми, но захотела также выбрать что-нибудь особенное и для Эдварда. Мы никогда не обсуждали с ним, будем ли обмениваться подарками, но мне хотелось иметь что-то на тот случай, если он все же купит мне что-нибудь. Однако, я продолжала надеяться, что он этого не сделает.

В тот день я удачно сбежала от Элис в торговом центре и пошла по магазинам одна. Съежившись в своей толстовке, я шла по огромному зданию, вжимаясь в стены. И как только я увидела это, я поняла, что хочу подарить Эдварду. Это была очень символичная вещь, и совсем не дорогая или что-то в этом роде. Но как только я вернулась с ней домой, я по-настоящему испугалась, что сделать ему такой подарок было плохой идеей. Возможно, это было слишком символичная вещь.

Еще со времени моей поездки в Феникс я боролась с мыслью, что влюблена в Эдварда. Я все еще не знала точно, на что именно похоже это чувство, и была ли я вообще способна на него. Но я знала - что бы я ни чувствовала к нему, это было сильнее всех тех чувств, которые я когда-либо испытывала. И я не ощущала дискомфорт, когда называла это любовью. Полюбить кого-то – это была пугающая мысль. Особенно кого-то такого, как Эдвард, который, вполне возможно, никогда не сможет полюбить меня в ответ. И не потому, что он не хотел этого, не потому, что я была недостаточно хороша для него, хотя это все еще могло быть вероятной причиной. Но больше потому, что люди, которых он любил, нанесли ему слишком много душевных ран, и он не мог себе позволить любить.

Но, так или иначе, я завернула подарок с мыслью, что, вполне возможно, он не сможет понять весь его символизм. Поэтому в десять вечера Рождественского Сочельника я положила маленькую коробочку на дно сумки вместе с его едой и Рождественские Леденцы С Сюрпризом.

Элис очень устала от недельного шопинга, так что она уже спала крепким сном еще до того, как я начала готовить. Прежде чем выйти за дверь, я выстроила на столе в ряд пакеты с печеньем. По одному для Элис, Эсми, Джаспера и Эммета.

Снаружи было очень холодно, но я ожидала этого, поэтому надела теплый свитер под толстовку. Натянув на крыльце свой капюшон, я начала путь через двор. Я легко взобралась по решетке, едва не фыркнув, вспоминая, как Эдвард беспокоился, что однажды я себе что-нибудь сломаю таким образом. Но я смогла бы забраться по ней даже во сне и даже не прибегая к помощи второй руки.

Как только я перебралась через перила и благополучно оказалась на балконе, я постучала в дверь Эдварда. Он очень быстро открыл ее, вероятно, уже поджидая меня. Как только его зеленые глаза встретились с моими, я широко улыбнулась ему. Я не могла сдержать улыбку, если смотрела в его глаза. Его бронзовые волосы растрепал холодный бриз, когда он сделал шаг назад, пропуская меня внутрь.

Как только я вошла, он протянул руку и стащил мой капюшон, освобождая мои волосы. Я повернулась к нему лицом, предвкушая лучшую часть моего дня. Кривовато улыбнувшись мне, он обхватил мое лицо обеими руками. Я улыбнулась в ответ, наслаждаясь ощущением того, как он провел большим пальцем по моей нижней губе, и наклонился, чтобы обхватить ее своими губами.

Я всегда чувствовала слабость в коленях, едва его губы встречались с моими. Но я лишь нежно втянула в свой рот его верхнюю губу, обвивая руки вокруг его шеи и запуская пальцы в его мягкие растрепанные волосы. Я вздохнула, когда он проник языком между губ, и без колебаний приоткрыла их, желая почувствовать прикосновение наших языков. Он сильнее прижал к себе мое лицо, полностью проникая мне в рот, медленно и неторопливо массируя мой язык. Я застонала, почувствовав его вкус, и прижалась сильнее к нему, усиливая поцелуй. Он убрал одну руку от лица и обнял ею меня за талию, притягивая к себе ближе и впуская мой язык в свой рот. Стоило мне прижаться к нему, как он простонал. Я почти скривила губы в этот момент, потому что этот стон всегда означал одно и то же. Он отстранялся.

Сегодняшний вечер не был исключением. Он отстранился, запечатлевая последний целомудренный поцелуй на моих влажных губах, и погладил мне щеку большим пальцем, когда я открыла глаза. Я улыбнулась ему, стараясь не показывать своего разочарования. Я брала только то, что могла получить. Он улыбнулся в ответ, и наконец, отпустив мое лицо, подошел к кровати, пока я стаскивала сумку с плеч. Облизывая его вкус, оставшийся на моих губах, я аккуратно расстегнула молнию, достала контейнеры с приготовленными мною традиционными блюдами Рождественского Сочельника и разложила их на одеяле.

Плюхнувшись в центр кровати, он начал с энтузиазмом открывать контейнеры. Я усмехнулась и направилась к кожаному дивану, бросая на пол сумку и снимая толстовку, прежде чем усесться на холодную кожу. В то время, как он набросился на еду, я наклонилась и сняла ботинки. Избавившись от них, я подтянула ноги на диван, уселась по-турецки и потянулась за книгой, которую начала читать накануне.

Хотя на самом деле, я не читала, а слушала, как он наслаждается едой. Я слегка улыбалась, перелистывая страницы так, как будто полностью погружена в чтение. Я поняла, когда с едой было покончено, поскольку он прекратил стонать, и я услышала, как он закрывает контейнеры. Взглянув на него из-под ресниц, я увидела, как он поставил их рядом с кроватью.

Он встретился со мной взглядом и улыбнулся. «Охренительно вкусно», - просто сказал он. Так же, как и всегда. Я улыбнулась ему с благодарностью и опять вернулась к книге, хмурясь и понимая, что мне придется вернуться на две главы назад, чтобы понять, что на самом деле происходит в этой истории.

Он прокашлялся, привлекая мое внимание, поэтому я снова взглянула в его сторону, пока он откидывался на спинку кровати, выпрямляя ноги и перекрещивая лодыжки. «У меня есть подарок для тебя», - ухмыльнулся он.

Я нахмурилась и закрыла книгу. «Мне не нравится, когда ты тратишь на меня деньги, Эдвард», - искренне сказала я, одновременно смущаясь от мысли, что теперь мне несомненно придется подарить ему свой подарок.

Он фыркнул. «Херня. Ты не можешь отказаться от рождественского подарка», - он протянул руку под кровать и вытащил завернутую в праздничную обертку коробочку, - «Я где-то слышал, что это невежливо или еще какое дерьмо вроде этого», - самодовольно произнес он, положив коробку в центр кровати. Он похлопал по покрывалу перед собой. «Теперь тащи свою задницу сюда и открывай его», - ухмыльнулся он, явно взволнованный идеей подарить мне что-то.

Я с негодованием фыркнула и поднялась с дивана, уже начиная краснеть. То ли от мысли о том, что он купил мне подарок, то ли от мысли о том, что мне придется подарить ему свой. Я подошла к кровати, не доставая свой подарок из сумки и оставляя себе тем самым шансы на отступление.

Я взобралась на матрас, наблюдая за тем, как он с ухмылкой расслабился у изголовья кровати, и подползла к подарку, усаживаясь по-турецки напротив него. Я поджала губы и склонила голову на бок, думая о том, сколько денег может стоить вещь такого размера. Выводы были не очень хорошие. Я почти слышала, как Эдвард закатывает глаза, когда он раздраженно вздохнул у изголовья кровати. Я поморщилась, когда взяла подарок и положила себе на колени.

Сорвав праздничную обертку, я взглянула на Эдварда и увидела, как он ухмыляется белой коробке, которая оказалась под ней. Я медленно сняла белую крышку, молясь, чтобы там не оказалось ничего ужасного дорогого. В углублении из тонкой белой бумаги лежал сияющий iPod с голубым корпусом. Я раскрыла рот и одновременно улыбнулась.

«Я уже закачал в него всю твою любимую музыку», - тихо произнес Эдвард со своего места. Я уже собиралась было скривиться от мысли о стоимости iPod`a, но я поняла, что это расстроит Эдварда, поэтому я отбросила это в сторону и широко улыбнулась ему. Потому что я действительно хотела iPod.

«Спасибо. Я действительно хотела себе свой собственный плеер», - искренне улыбнулась я. Его лицо озарила небольшая вспышка радости, и он наклонился, чтобы легко поцеловать меня в щеку. Я улыбнулась еще шире и тоже поцеловала его в щеку в ответ. Он усмехнулся и покачал головой, снова опираясь на спинку кровати. Я накрыла коробку белой крышкой и собрала порванную бумагу.

«М-м-м…» - неуверенно начала я, крепко сжимая в кулаке упаковочную бумагу. - «Я тоже кое-что тебе купила», - прошептала я, открывая взгляд от белой коробки на моих коленях. Эдвард сощурил глаза. «Кое-что недорогое», - быстро объяснила я, видя, как смягчается его взгляд. «Это скорее…» - я уставилась на белую коробку и еще сильнее сжала обертку в кулаке, - «очень символичная вещь», - напряженно повела я плечами. Я нервно взглянула в сторону изголовья, где он сидел, хмуря брови. Издав тяжелый взволнованный вздох, я схватила коробку, слезла с кровати и направилась к своей сумке у дивана, морщась и краснея по пути. Запустив руку в сумку, я вытащила маленькую коробку, заменяя ее iPod`ом.

Я стояла спиной к кровати, сердито уставившись на маленькую серебристую коробочку в моей руке, пока мои щеки заливал румянец. Неохотно развернувшись, я направилась к кровати, молясь, чтобы он не сбежал, когда поймет, что внутри.

Снова взобравшись на матрас, я подползла к Эдварду, который сидел в центре кровати, скрестив ноги, с любопытством уставившись на подарок. Как только я оказалась перед ним, я тоже скрестила ноги и осторожно положила коробочку между нами.

В некотором роде это напоминало волнительную сцену предложения. Я принимала в ней участие, в равной степени трепеща от страха и тревоги. Эта маленькая серебрится коробочка, лежащая между нами, подводила итого всего, что я чувствовала к Эдварду. Я изо всех сил боролась с желанием выхватить ее обратно и выбросить с балкона.

Как в замедленной съемке, он протянул руку и взял ее с одеяла. Мое сердце громко стучало в груди, отчего кружилась голова. Мой разум кричал мне, чтобы я просто выхватила ее у него из рук и убежала как можно дальше. Но я сидела перед ним полностью парализованная, когда он начал срывать блестящую серебристую оберточную бумагу с коробки.

Я затаила дыхание, когда он снял крышку, с любопытством заглядывая внутрь. Нахмурив брови, он запустил пальцы в коробку и достал подарок, который, хотя и был маленьким, но вместе с тем, по своей сути, был таким огромным.

Я смотрела на то, как слегка покачивается цепочка, раскачиваемая блестящим бронзовым кольцом у нее на конце, болтающимся взад-вперед между нами. Эдвард нахмурился, и взял его другой рукой, чтобы рассмотреть поближе.

«Это кладдахское кольцо», - выпалила я, обильно краснея и мысленно пиная себя за то, что не догадалась купить ему просто новый этюдник. - «На самом деле, совсем не обязательно носить его», - нервно усмехнулась я.

На мгновение Эдвард тупо уставился на него. «А в чем символичность?» - спросил он. Вселенная все еще ненавидела меня.

Я вздохнула, принимая поражение и чувствуя, как подкатывает ком к горлу. «Руки…» - начала я, нервно выкручивая пальцы, - «руки означают дружбу.» Эдвард посмотрел на меня и быстро вернул взгляд к кольцу. Мы были друзьями. Это не было таким уж грандиозным открытием. «Корона…» - тянула я время, сделав паузу и начав от волнения теребить кончики рукавов. «Корона означает верность», - выдавила я. Эдвард не двигался и тупо уставился на кольцо. Я с силой прикусила губу и стала теребить рукава еще больше. «А сердце…» - замерла я, переводя взгляд с рук на колени, - «Ну, ты знаешь…» - поморщилась я, осознавая, что услышать такое от меня для него еще слишком рано, но пути назад уже не было.

Продолжая теребить рукава, я украдкой взглянула на Эдварда.

Не моргая, он безучастно смотрел на меня своими потемневшими зелеными глазами. «Что сердце?» - тихо спросил он без каких-либо эмоций на лице. Улыбка, которая еще недавно блуждала у него на лице, куда-то исчезла. Я ненавидела то, что мне придется признаться именно так.

Я скривилась, возвращая свой взгляд на руки. Мое лицо так пылало, что при желании на нем можно было поджарить яичницу. Я крепко сжала рукава. «Сердце означает… любовь», - выдохнула я, сжав кулаки так сильно, что даже суставы побелели. На какое-то время в комнате воцарилась тишина, а я слишком боялась хотя бы украдкой взглянуть на Эдварда. Я никогда не ждала, что он будет чувствовать то же самое, или скажет мне то же, но я предчувствовала массу разных реакций от него. Я была готова ко всему.

«Ты не любишь меня, Белла», - спокойным монотонным голосом произнес он. Я нахмурила брови, уставившись в одеяло, и попыталась прокурить в голове его слова. Я не люблю его. Что-то в его уверенном отрицании полностью высвободило мои чувства. У меня внутри что-то щелкнуло, целиком закрепив реальность этой мысли в моей голове. Я была влюблена в Эдварда. И как он смел говорить мне, что я чувствую?

Я подняла голову, вкидывая вверх подбородок, и уставилась на его пустое лицо, на котором не было ни одной эмоции, чувствуя нарастающее во мне с каждой секундой раздражение.

«Не тебе говорить мне, что я чувствую», - прорычала я, сузив глаза, и ненавидя эту безразличную маску, за которой он скрывался. Какое-то время он сидел неподвижно, пока, наконец, не замотал головой. Все еще не принимая мои собственные чувства. Это рассердило меня еще больше. «Я люблю тебя», - выпалила я. И, говоря это, я чувствовала, что это самые нормальные и естественные слова в мире. Потому что это была полная и абсолютная правда.

Неожиданно в глазах Эдварда вспыхнул гнев, он сжал челюсти, сердито глядя на меня и сжимая в кулаке серебристую оберточную бумагу. Даже растрепанные бронзовые пряди, упавшие на его лицо, казались в этот момент темнее. Он прищурил свои темно-зеленые глаза. «Бля, больше никогда не произноси этого снова», - презрительно сказал он. Я вздрогнула от звука его голоса, абсолютно шокированная тем, как гневно он реагирует на меня. Я была готова к отказу в любой форме, но я не ожидала, что он будет так злиться на меня. Его поза стала еще более напряженной. Сидя напротив меня, он весь кипел от злости.

Я не позволила его непонятному гневу повлиять на мою твердую уверенность в себе. «Я люблю тебя», - я была непреклонна, наблюдая, как ярость растет в его глазах. Мышцы у него на руках напряглись, и, в бешенстве раздувая ноздри, он склонился в мою сторону над кроватью, глядя мне прямо в глаза. Кто-то другой на моем месте испугался бы. Но не я. Не Эдварда.

«Бля, ты даже ни хера меня не знаешь», - угрожающе произнес он. Его реакция должна была бы обидеть меня, но я не могла просто так пропустить мимо ушей его слова.

Я уставилась в его разъяренные глаза, глядя на то, как он тяжело дышит и почти дрожит от злости. «О чем ты говоришь? Конечно, я знаю тебя», - недоверчиво произнесла я. Мне не понравилось, как дрожал мой голос, когда я это говорила. Как будто я была совсем не уверена в том, что на самом деле знаю его.

Он сузил глаза еще больше, сжал в кулаке серебристую бумагу, хрустнув ею, и отбросил этот комок мусора от кровати. Его потемневшие зеленые глаза вспыхнули гневом, когда он протянул руку через плечо и дернул вверх одетую на нем черную футболку. Я только и могла, что просто сидеть и смотреть, как он стягивает футболку через голову, на секунду разорвав наши взгляды.

Стащив футболку, он бросил ее в другой конец комнаты. Я уставилась на его грудь и живот, теперь целиком увидев все шрамы от ожогов, которые прежде видела только мельком. Они покрывали половину его груди и большую часть его живота. Я уставилась на его грудь, тяжело поднимавшуюся и опускавшуюся от его разъяренного дыхания, и предположила, что все это было связано с отвращением к себе. Это было просто нелепо. Потому что даже со всеми этими шрамами Эдвард был великолепен. Худой и мускулистый, дюйм за дюймом покрытый розовой рубцовой тканью, которая просто портила его кожу, но никак не уродовала его.

Встретившись с его гневным взглядом, я подняла подбородок и расправила плечи. Шрамы не пугали меня. Шрамы покрывали большую часть и моего тела тоже. Они ничего не значили для меня.

«Я такой же урод и внутри, Белла», - произнес он пугающе спокойным голосом, сжимая кулаки по обе стороны от себя.

Наверное, мне много чего стоило сделать в этот момент. Но от нелепости этого утверждения я фыркнула. Он разозлился невероятно сильно, и наклонился еще ближе ко мне. Все эмоции скрывала пугающая маска спокойствия на его лице. В этот момент я была близка к тому, чтобы испугаться Эдварда.

Он сердито посмотрел на меня сквозь густые темные ресницы. «Ты хочешь знать настоящую причину, по которой моя мать бросила меня, Белла?» - пугающим шепотом произнес он. Я расслышала его слова, потому что он был всего в нескольких дюймах от моего лица и дышал мне в нос. Я переборола желание отпрянуть от него. Я могу выдержать весь его гнев. Я с трудом сглотнула, отчего он перевел взгляд на мое горло, но потом снова поднял глаза. «Она бросила меня, потому что я убил своего отца», - продолжил он. Я нахмурилась, сомневаясь в его словах, потому что знала, что его отец погиб во время пожара, когда Эдварду было всего девять лет. Я лишь отрицательно покачала головой ему в ответ. Эдвард не был убийцей. Он презрительно усмехнулся, обдавая горячим дыханием мое лицо. «Это правда. Я гребанный убийца», - он медленно вернулся в свое прежнее положение, продолжая исподлобья смотреть прямо на меня, сжав кулаки и едва сдерживая ярость.

Я сильнее затрясла головой в ответ на его отступление, выпрямилась и решительно подняла подбородок. Он не мог испугать меня этими рассказами. «Херня», - ответила я, используя наиболее часто повторяемое им выражение.

Он сел передо мной по-турецки, и в его глазах было столько искренней ненависти к себе, что у меня сжалось все внутри.

«Может, и не я устроил пожар, но я сидел и смотрел, как он сгорает нахрен. Я даже не попытался ему помочь», - с насмешкой сказал он, прищурившись на меня. - «Я мог бы побежать и позвать на помощь. Но я этого не сделал. Потому что я гребанный убийца», - его голос дрожал от ярости, - «И ты не можешь любить убийцу.»

Я всегда знала, что Эдвард опускал важные детали пожара. И мне никогда не хотелось излишне любопытствовать, потому что я хотела, чтобы он рассказал мне их по собственному желанию. Но это было просто нелепо. Он винил себя за такое серьезное событие, тогда как ему в то время было всего девять лет. Я глубоко вздохнула, пытаясь сохранить свою решимость. «Ты был просто ребенком, Эдвард. Ты не можешь нести за это ответственность», - твердо сказала я, глядя ему в глаза, пытаясь донести до него всю искренность сказанных мною слов.

Тем не менее, он разозлился еще больше, яростно хмуря брови. Он издал что-то похожее на разочарованное рычание, наклонился ко мне и схватил меня за запястье.

Он крепко схватил меня, оборачивая свои длинные пальцы вокруг моего тонкого запястья, глядя мне в глаза и упираясь в колено. Он снова наклонился ко мне так, что дышал практически мне в нос, и его лицо покраснело от ярости. «Бля, ты такая наивная», - выплюнул он слова мне в лицо и потянул запястье на себя. Он резко дернул меня, и я полетела прямо на него, успев выставить вперед руку, чтобы не упасть ему прямо на колени. Моя свободная рука натолкнулась на его изуродованную шрамами грудь, едва не опрокинув его на спину. Он тянул меня на себя и одновременно отталкивал. Я распахнула глаза, с трудом балансируя на коленях, а он злился и возвышался надо мной, продолжая держать меня за запястье. У меня больше не было сил. Я машинально отвернулась от его полного ненависти взгляда и вырвала запястье из его хватки.

Моментально выражение его лица сменилось с ненависти на полный ужас. Его темно-зеленые глаза округлились, он раскрыл рот и выпустил мою руку. Я упала назад на свое место, поднося запястье к груди в защитном жесте, потирая его успокаивающим движением. Я моргала сквозь слезы, которые грозились политься из глаз при виде Эдварда, который так сильно ненавидел самого себя. Я смотрела на то, как он плюхнулся обратно на матрас и попятился от меня, широко распахнув глаза.

«Срань Господня», - выдохнул он. На смену покрасневшему от ярости лицу пришла ужасающая бледность. Он медленно покачал головой, и его зеленые глаза заблестели и расширились. «Мне так жаль. Я не думал, что…» - затих он с сожалением

Я замерла, а он снова скрестил ноги в центре кровати и, оперевшись локтями на свои колени, опустил голову на руки и зажал волосы в кулаки.

Он опустошенно усмехнулся и покачал головой, продолжая сжимать волосы. «Я знал, что я испорчу все на хрен», - произнес он в колени голосом, от которого у меня зашлось сердце. Мне не было видно его лица, потому что он смотрел вниз, но я видела, как на его темные джинсы упала слеза, расплываясь по ним черным пятном и поблескивая в свете настольной лампы. Отпустив свое запястье, я машинально протянула руку. Мне было невыносимо видеть его боль. Я нерешительно наклонилась на кровати и мягко коснулась рукой его колена. Он вздрогнул от прикосновения. «Просто уйди нахрен, Изабелла. Я тебя не держу», - задыхался он.

Мое сердце сжалось от осознания того, что он думал, будто я хотела оставить его. Ком подкатил к горлу. Я не позволю ему оттолкнуть меня. Мне было все равно, что он придумал все эти страшные, неправильные вещи про себя. Это не могло изменить моих чувств. Эдвард всегда был рядом со мной, когда мне было страшно и больно. Я поднялась на колени и подползла к нему, схватив руками его кулаки, и не отпустила их, когда он попытался уклониться.

Я разжала пальцы в его волосах, обхватила обнаженные теплые плечи и попыталась выпрямить его. Пришлось приложить немного усилий. Он весь скорчился и не хотел, чтобы я прикасалась к нему. Но мне было все равно. Он всегда держал меня, когда я плакала, и он не мог сделать ничего, что заставило бы меня уйти, поэтому в итоге мне удалось его выпрямить. Его глаза были закрыты, а по щеке катилась еще одна слеза. Я придвинулась ближе к нему, широко расставив колени и обвивая руками его обнаженную шею, зарываясь лицом в ее изгиб и прижимаясь к нему всем телом. Я пыталась показать ему своим объятием, что мне было абсолютно все равно. Я надеялась, что он почувствует всю любовь, которую я к нему испытывала. Довольно долго он не двигался, поэтому я ласково погладила его волосы, оставляя мягкий случайный поцелуй на его шее. Казалось, прошли часы, прежде чем я почувствовала движение его рук. Он медленно обхватил меня ими за спину и нерешительно положил голову мне на плечо. Он нежно обнял меня, как будто я была хрупкой, и погладил струящиеся по спине волосы.

«Бля, я сделал тебе больно», - огорчено прошептал он мне в плечо. Я покачала головой у него на шее. Вряд ли это было больно. У меня было переломано множество костей и порезы покрывали половину моего тела. Один маленький захват запястья - это ерунда. Он тяжело вздохнул, схватил меня за плечи и отодвинул от себя. Я с силой ухватила его за шею, не желая отпускать руки, но он был сильнее, и у него получилось оторвать меня от себя.

Он опустил голову – его лицо все еще было влажным от слез, а в покрасневших глазах по-прежнему читалась боль – поднес руку к шее и осторожно убрал с нее мое слегка поврежденное запястье. Он взял мою руку и стал осматривать, держа ее между нами. Запястье было в порядке – никаких явных повреждений, только пара красных следов от пальцев. При виде этого Эдвард издал приглушенный отчаянный вздох.

Я высвободила руку и, подняв ее, снова положила ему на шею. «Это ерунда, Эдвард. Даже синяков нет», - искренне сказала я, не желая больше слышать этот болезненный сдавленный вздох, от которого сжималось сердце.

Он смотрел мне в глаза, мучительным и обеспокоенным взглядом. «Мне чертовски жаль, Белла», - прошептал он в дюйме от моего лица.

Я улыбнулась и покачала головой. «Ты уже прощен», - небрежно пожала я плечами и наклонилась, чтобы поцеловать оставленный слезой след. Он разозлился, затряс головой и, увернувшись от моих губ, снова взял в руку мое запястье. Он снова убрал ее со своей шеи, посмотрел на него и зашипел, потрогав слегка покрасневшие следы. Я поморщилась и опять попыталась выхватить руку, чтобы он перестал казнить себя за что-то столь незначительное. Но он крепко держал ее. Поднеся мою руку к губам, он усыпал ее нежными легкими поцелуями.

Свободной рукой я мягко погладила его волосы, давая понять, что меня это совсем не беспокоит. Я продолжала улыбаться ему, когда он иногда поглядывал на меня из-под своих темных ресниц между поцелуями, продолжая усыпать ими покрасневшие места. Он осмотрел руку с другой стороны и пошевелил моими пальцами, проверяя, нет ли повреждений. Мне совсем не было больно, все болезненные ощущения прошли уже через несколько минут. Когда он закончил осмотр, он нежно поцеловал запястье в последний раз и наконец-то отпустил его.

Он посмотрел вниз на свою обнаженную грудь в шрамах и с отвращением скривился, с ненавистью мотнул головой, и обвел взглядом комнату, вероятно, в поисках своей футболки, которая валялась где-то в комнате.

Вид боли и отвращения на его лице, когда он рассматривал свои шрамы, полностью пересилил все мои комплексы. Это была наша тема. Каждый раз, когда я чувствовала себя ненормальной, Эдвард показывал мне себя, что бы я чувствовала себя лучше и знала, что не одинока. Поэтому сделать то же самое было совершенно естественным. Когда я однажды попыталась сбежать от Фила, я заработала себе шрамы по всему животу и на ребрах. Стекло впилось мне прямо в плоть, когда я корчилась от боли по всему телу на нашем старом кофейном столике, на который он толкнул меня. Эти шрамы были еще одной причиной, по которой мне всегда хотелось тщательно укрыться от чужих глаз. Но я должна была показать себя Эдварду.

Поэтому пока он осматривал взглядом пол вокруг кровати, я убрала руку с его шеи и взялась за нижний край своего теплого свитера и, не колеблясь ни секунды, начала стягивать его через голову. Легкий прохладный воздух комнаты ударил мне в спину и в грудь, когда я быстро стащила его, высвобождая волосы, рассыпавшиеся по плечам. Отбросив его назад, я наблюдала, как Эдвард наконец-то посмотрел на меня. Он распахнул глаза и приоткрыл рот, уставившись на мою грудь. На мне был бюстгальтер. Обычный, белый, ничего сексуального или еще чего-то такого. Я мысленно убеждала себя, что я не голая, и это все равно, как если бы Эдвард увидел меня в бикини.

Какое-то время он таращился на меня, пока, наконец, не взглянул мне в глаза: «В этом ни хрена не было необходимости», - сказал он неодобрительно. Я пожала плечами и улыбнулась ему. Потому что, может, в этом и не было необходимости, но такими уж мы были. И я даже ни капли не покраснела из-за этого. Я посмотрела на кровать рядом с Эдвардом и увидела цепочку с кольцом, которое вызвало всю эту боль и ненависть, и скривилась. Он проследил за моим взглядом на кольцо и тупо уставился на него.

«Мне жаль. Это был дурацкий подарок», - расстроено вздохнула я, качая головой и в очередной раз жалея, что просто не купила ему этюдник. Эдвард с минуту тупо смотрел на кольцо, но затем протянул к нему руку. Он посмотрел на меня, и, не открывая взгляда, надел цепочку на шею.

«Он не дурацкий», - прошептал он, потирая висящее на груди кольцо, и прижимая его к розовым шрамам на теле. Его зеленые глаза смотрели на меня необычно напряженно. «Это самая лучшая гребанная вещь, которую я когда-либо получал», - сказал он просто. Что-то подсказывало мне, что на самом деле он говорил не столько о кольце, сколько о том, что я подарила ему свое сердце.

Он наклонился ко мне, обвивая руки вокруг моей талии и прижимая к своей груди, и снова опустил голову мне на плечо. Я подняла руки, обнимая его за шею и вновь пряча лицо в ее изгибе, и стала нежно поглаживать его волосы.

Он потерся носом, вдохнув аромат моих волос на шее, и ласково поцеловал меня чуть ниже уха. Я еще сильнее обняла его за шею, прижимаясь к его обнаженной груди. Шрамы к шрамам.

Он вздохнул мне в шею. «Я не могу ответить на это», - печально прошептал он мне в кожу и начал мягко и нежно вверх и вниз поглаживать своими большими теплыми руками мою спину. Я чувствовала каждый изгиб, по которому он проходился рукой у меня на спине. «Ты не представляешь, как сильно это гребанная мысль убивает меня. Но я не могу», - раздраженно сказал он.

Я покачала головой у него на шее. «Я не поэтому сказала тебе это, Эдвард», - искренне пробормотала я. Я никогда не ожидала, что у него будут ответные чувства, не говоря уже о том, что он скажет мне о них. Он стал гладить выше, путаясь своими пальцами в моих волосах на затылке.

Он повернул голову, чтобы еще раз нежно поцеловать меня под ухом. «Ты заслуживаешь лучшего», - грустно прошептал он мне на ухо.

Я нахмурилась, яростно замотав головой. «Лучше тебя никого нет», - искренне сказала я, едва не разозлившись на него за такие мысли. Я прижалась к нему так сильно, как будто могла слиться с ним и никогда не покидать его.

Он фыркнул мне в ответ, опять помотал головой, но больше ничего не сказал. Он продолжал поглаживать мне спину, иногда целуя меня в шею и периодически сжимая меня крепче. Я прижималась к нему и чувствовала биение его сердца в своей груди. Мы подходили друг другу, как два кусочка одного паззла. Будто мы были созданы друг для друга. Возможно, Эдвард пока еще не осознавал этого, но я надеялась, что в конечном итоге он увидит и поймет.

ЭДВАРД

Я легонько погладил ее спину, скользнув рукой вдоль ее позвоночника, наслаждаясь тем, как ощущалась кожа моей девочки на моей. Тем, как билось ее сердце у меня на груди. Я ни хера не заслуживал ничего из этого. Ее компании, ее еды, ее сна и больше всего ее любви ко мне. Я был монстром. Я сделал то, на что никогда не думал, что буду способен. Бля, я причинил ей боль. Это лишний раз доказывало, насколько темная у меня была душа. И, несмотря на это, она была здесь, обнимала меня и любила меня вместе со всеми этими цветами и печеньем, которых я не заслуживал. Несправедливо. Это было ни хера несправедливо по отношению к ней - она чувствовала ко мне то, что я не мог почувствовать к ней в ответ.

Я знал, что означает это кольцо, когда я его увидел. Я попытался обмануть самого себя, потому что я знал, что у этого кольца могло быть много разных значений, в зависимости от того, как его носить. Она одела его на цепочку. Предоставив мне право выбора. Она была моим другом, она была мне верным другом, и когда дело дошло до сердца, я надеялся, что она, черт побери, не станет этого говорить. Но она сказала. И что-то внутри меня просто оборвалось. Она любила то, что, как ей казалось, она знала обо мне. Но она никогда не видела настоящей правды. Поэтому я показал ей себя настоящего. Обожженного и в шрамах, гребаного урода и внутри, и снаружи. Но даже тогда она отрицала то, что является неоспоримым фактом. Я чертов убийца. Я сидел в углу, я был гребаным трусом; я ничего не сделала, чтобы помочь ему, и просто смотрел, как он умирает. А она все равно отрицала это. Меня взбесило, что она была такой чертовски наивной и чувствовала ко мне все что угодно, но только не отвращение.

Поэтому я вышел из себя и причинил ей чертову боль. Я думал, что она уйдет. Я хотел, чтобы она ушла. Ушла так далеко от меня, чтобы я больше не мог отравлять ее существование. Но она осталась. И обняла меня. Как будто я был тем, о ком надо было позаботиться. Я ведь просто наплевал на ее подарок и обидел ее. А она, бля, заботилась обо мне. Эта мысль была такой чертовски нелепой, что мне захотелось одновременно и рассмеяться над ней и наорать на нее.

И как если бы ее подарка, ее любви и ее заботы было недостаточно, чтобы я чувствовал себя полным дерьмом, она показала мне себя. Ее живот и все ее ребра были в шрамах. Некоторые из них были маленькими, некоторые более глубокими и исчезали под ее белым бюстгалтером. Я видел достаточно разных ран, когда был в больнице с Карлайлом, поэтому я знал, что некоторые из них были от стекол. И это не имело для меня ни малейшего значения. Даже со всеми этими шрамами она все равно была охренительно красивой. И все равно, черт возьми, слишком хороша для меня. В этом моменте не было ничего сексуального или непристойного. Это была только любовь и забота. Ее шрамы для моих шрамов.

И по какой-то причине даже после того, как она все узнала обо мне, она все равно хотела меня. Все еще хотела прижаться к моей груди и гладить мои волосы, и была такой чертовски замечательной. Она все еще предлагала мне свое сердце. Я чувствовал себя негодяем за то, что не мог отдать ей свое. Возможно, она надеялась, что со временем я смогу измениться, но даже я сам не был в этом уверен. Я чертовски хотел, чтобы у меня это получилось. Я хотел подарить ей свою любовь всеми способами, которые она только заслуживала. Показать ее всему миру и сказать всем им о том, какие чувства она во мне пробуждала. Но вместо этого я просто прятал от всех свою гребаную душу. Я держался за нее каждой частичкой себя и молился Богу, чтобы у нее хватило сил подождать, и чтобы ее ожидание не было напрасным.

"Я устала, Эдвард", - прошептала она мне в шею. Я тоже охрененно устал. Но я не хотел ее отпускать. Поэтому я просто развернулся вместе с ней, наклонился выключить лампу, не разжимая своих объятий, и лег спиной посередине кровати вместе с моей девочкой, лежащей сверху на мне. Она спокойно расположилась на мне, обхватив меня ногами по обе стороны и, не переставая, перебирала мои волосы. Я крепче прижал ее к себе, чувствуя тепло ее тела у себя на груди. Она уткнулась носом в мое плечо и положила голову прямо под моим подбородком так, что мое лицо оказалось всего в дюйме от ее блестящих волос. Но ни хрена я не дал бы моей девочке простудиться, поэтому я убрал свои руки с ее голой спины, потянулся ими к краям одеяла и, сжав их в кулаки, укрыл им нас обоих сверху.

Я почувствовал, как она свободной рукой с любовью провела по моей груди, нашла кольцо и погладила его. Она ласково потеребила его и начала петь мою песню, продолжая гладить мои волосы. Я крепче обнял ее, взглянув на часы, которые показывали уже заполночь.

Я тяжело вздохнул, поднимая голову так, чтобы можно было оставить нежный поцелуй у нее на макушке. Я задержался на ней губами, крепко прижимая мою девочку к своей груди, молясь и чертовски надеясь на то, что я могу когда-нибудь предложить ей больше, и она все еще будет ждать меня. Она продолжала петь, когда я грустно прошептал в ее мягкие шелковистые волосы в темноте комнаты: "С Рождеством, Белла."