Глава 32. Macadamia Unicorns / Единороги с Макадамией


ЭДВАРД

Пока ее маленькие ручки нежно оттягивали мои волосы, я смотрел на нее снизу вверх, располагаясь на уровне ее груди, и изо всех сил старался держать глаза открытыми. После того, что произошло на поляне, мой гребаный мозг был расплавлен ко всем чертям на весь день. Я думал о ее груди в своих руках, о своей ладони у нее между ног, не говоря уже про те стоны, которые она издавала, или про звук моего имени, сорвавшийся у нее с языка, когда она кончила для меня.

Когда она пришла, я был совершенно готов проглотить все это дерьмо даже во время ужина. Но я не был готов к тому чувству, которое пронзило меня в тот момент, когда она села передо мной на кровати. Мне захотелось притянуть ее к себе на колени и облапать ее снова. Захотелось опрокинуть ее на спину и лечь на нее сверху, разместиться у нее между ног, и почувствовать, как она обвивает меня ими, пока я безумно буду ее целовать.

Черт, я занервничал - ведь это была моя девочка. Она спала рядом со мной каждую ночь в этой кровати, а наши отношения совершенно очевидно перешли на новый сексуальный уровень. Мы столкнулись с этим лицом к лицу, когда атмосфера между нами накалилась.

Мы не могли просто перемотать пленку назад и забыть об этом. Но если я желал быть честен с самим собой, то мне этого и не хотелось вовсе. И было вполне очевидно, что это чувство было у нас одно на двоих.

Сравнение с кухней было моей последней попыткой высказать вину за свое гребаное непреодолимое желание. Она была права в том, что мы любили друг друга. Это дерьмо было неопровержимо. И она хотела этого. Очень,.. очень этого хотела. От моего внимания не ускользнул сделанный ею акцент. Но это не означало, что мы могли просто взять и наброситься к черту друг на друга, как Элис и Джаспер. Мне нужно было вести себя более ответственно с моей девочкой. Для того, чтобы ослабить ее восприимчивость, требовалось время.

Я отрывисто выдохнул и, глядя в ее большие карие глаза, наклонился к ее груди своим носом еще раз и медленно приподнял голову так, чтобы мои губы коснулись соска. "Наверное, тебе стоит сначала подготовить кухню", - прошептал я рядом с ее грудью. Я держал ее за бока, поглаживая их большими пальцами, и одновременно боролся с диким желанием полностью накрыть ее грудь своим ртом. "Один шаг за раз и вся прочая херня", - выдохнул я, умоляя ее взглядом быть терпеливой. Было понятно, что техника способна сломать ее барьер. Но только если делать это постепенно.

Она вздохнула, и ее грудь на мгновение покинула мои губы. Белла внимательно посмотрела вниз на меня с маленькой улыбкой на губах. "Я уверена, что кухню это устроит", - прошептала она, поглаживая мои волосы.

Чертовски устав от кухонных метафор, я закатил глаза и улыбнулся ей в грудь. Я схватил ее за бок, отстранился от груди и подтолкнул ее, вынуждая слезть с моих коленей. Покинув мои объятия, она уселась на кровать рядом со мной с несчастным видом. Но я откинулся на спину на матрас, положил голову на подушки и, потянувшись вперед, взял ее за руку и нежно привлек к себе.

Мы развернулись друг к другу почти так же, как мы делали перед сном. Она с любопытством взглянула на меня, когда я поднял руку, обхватил ладонью ее теплую щеку и, погладив ее большим пальцем, резко придвинулся к ней.

Я посмотрел прямо в ее большие любопытные карие глаза, а потом наклонился и прижался своими губами к ее губам. Конечно же, она ни о чем меня не спросила. Моей девочке охренительно нравилось целовать меня. Я вздохнул ей в губы, обхватив ее нижнюю губу так, как ей нравилось, и нежно поцеловал. Ласковые медленные поцелуи были просто божественны. Теплые и влажные. Я прижимал ее маленькое тело к себе. Какое-то время мы целовались нежно и неспеша, почти как в новогоднюю ночью. И просто наслаждались губами друг друга, нежными ласками и вздохами.

Но поцелуй медленно набирал силу. Я постепенно отдавал мою девочку в полное распоряжение переполненному гормонами кретину внутри меня, все крепче прижимаясь к ее губам и ближе притягивая к себе ее лицо, и наше дыхание становилось все тяжелее и чаще. Она ворвалась в мой рот языком, вздохнув, когда я поначалу нежно ответил на его ласки своим.

Погладив ее щеку, я углубил поцелуй, развернув голову на подушке, и наклонился к ней ближе, более настойчиво исследуя ее рот своим языком. Она тихонько хныкнула. От этого звука кровь закипела у меня в венах. Когда ее руки добрались до моих волос, она слегка дернула за них, а я крепче прижался к ее языку. Без гребаного дерганья волос было никак не обойтись.

Прижимаясь к ее телу, я не имел ничего против того, что поцелуй набирал обороты, и еще глубже погрузился языком в ее рот. Чтобы полностью зажать мои волосы в своих маленьких кулачках, ей не потребовалось много времени. Она притянула меня ближе к себе и охнула, когда почувствовала на себе мою эрекцию. Ее язык стал страстно ласкать мой. Она притягивала меня ближе к себе и начала тяжело дышать в мой рот, вызывая у меня стоны.

Спустя несколько минут пылких поцелуев, она закинула ногу на мое бедро, потерлась об меня и отрывисто застонала в мой рот, крепче зажав в кулаки мои волосы. В другой ситуации я бы отстранился или остановил ее, но это дерьмо нас никуда не привело бы. К сожалению, мы уже еле дышали, поэтому я отстранился и оставил нас хватать ртом воздух, но тут же стал покрывать поцелуями ее кожу от подбородка к горлу. Она сильнее ухватилась за мои волосы, притягивая к своей шее, и ближе прижала меня к себе ногой. Я лизал и посасывал ее шею до тех пор, пока не услышал, что ее дыхание выровнялось. А потом, бля, я снова вернулся к ее губам, даже не открывая глаза, и опять начал целовать ее, еще раз впуская ее язык в свой рот, лаская его своим и прижимая ее лицо ближе к себе. Я изо всех сил старался позволить ей вести, но оставлял за собой право регулировать наш темп.

Ладно, может быть, и не было никаких гребаных предпосылок, что я могу найти способ для ослабления ее чувствительности в... сексуальных отношениях. В литературе и ссылках конкретно по данной теме ничего не встречалось. И вне зависимости от того, когда это произошло бы - завтра или через два года - моя девочка и я определенно хотели кое-каких сексуальных отношений. Поэтому я просто начал с того, с чего начинаются все обычные помешанные на гормонах кретины нашего возраста.

Я зажимался с моей девочкой.

Целых три гребаных часа.

И вовсе не таким нежным любящим способом, как в Новый год. Любовь и нежность никуда не делись, когда я гладил ее по щеке или когда она теребила мои волосы, но вместе с ними в наших поцелуях появилась жажда. Целая куча этого дерьма.

Сражаясь с моим языком, она всем телом прижималась ко мне так, что я чувствовал ее грудь на себе, от чего неизменно стонал ей в рот. Я целовал ее шею вверх и вниз множество раз, и ей это охренительно нравилось. Она стонала и охала, дергала меня за волосы, пока мой стояк, зажатый между нашими телами, становился все тверже и тверже. Это дерьмо ей тоже нравилось - она иногда терлась об него и вызывала у меня новые стоны, и тогда я, задыхаясь, целовал ее в губы или в шею. Я не лапал ее за грудь, решив чуть облегчить все это дерьмо и для начала просто расслабить ее.

А когда на нас начала наваливаться усталость, я постепенно стал уменьшать настойчивость наших поцелуев. Наши пылкие поцелуи превратились сначала в нежные, медленные и влажные, а затем лишь в легкие отрывистые касания раскрасневшимися и припухшими губами. Мы отрыли глаза одновременно, и еще некоторое время отдавались этим ласковым любящим поцелуям, глядя друг другу в глаза.

И вот так, даже без необходимости ей использовать слово "печенье" или мне отстраняться от нее, мы оба знали, что пришло время ложиться спать. Уголки наших губ дернулись в легкой улыбке, когда мы вынырнули из объятий друг друга и закончили наши приготовления ко сну. Я ожидал увидеть некоторое расстройство из-за простоты наших действий этим вечером. Это были просто поцелуи, никакого лапания груди или оргазмов. Но я не увидел ни капли расстройства, когда мы, наконец, скользнули под одеяло и заняли нашу обычную позицию перед сном.

Терпеливо справляясь со своей сексуальной озабоченностью.


Нахмурившись, я одной рукой держал этот чертов пакет, а второй водил по волосам, мрачно поглядывая на мою девочку, стоявшую возле моего прикроватного столика.

В смысле, это ведь бы ее первый оргазм. Существенное дерьмо, а не лишь бы что. После нашего дня на поляне я мысленно готовился к различным названиям печенья. Я тоже был охренительно креативный чел.

Оргазм из Овсянки. Взрывные Профитроли. Ореховые Эйфорические Ладошки. Удовлетворение с Сахарной Пудрой. Запасные Трусики с Арахисом.

Конечно же, вместе с тем, как росло мое самодовольство, видоизменялись и названия, и некоторые из них начинали звучать ужасно отвратительно.

Мой Охренительно Талантливый Бойфренд с Двойной Начинкой из Малины и Грецкого Ореха, Который Заводит Меня Через Джинсы Только Одной Ладонью С Вишневой Шоколадной Стружкой.

Неа. Ничего хотя бы отдаленно похожего на это. Проклятые Единороги с Макадамией. И ведь они были даже не в форме единорогов!

Да. Охренительный удар ниже пояса.

Я запустил пальцы в волосы и, прислонившись к спинке кровати, вопросительно изогнул бровь в ее адрес. "Единорог?", - сухо спросил я, пытаясь замаскировать свои опозоренные честь и достоинство под медленно растянувшуюся на моих губах ухмылку.

Она тихонько хихикнула, собирая волосы в хвост. "Считай, что это такой эвфемизм * ", - покраснела она и опустила глаза, подбирая с пола сумку.

Румянец ее выдал. Но когда она выпрямилась, я нахмурил брови ей в ответ, желая докопаться до истины и узнать, какая все-таки была связь между оргазмами и единорогами.

Она закатила глаза и перебросила сумку через плечо. "Лучше не спрашивай", - пробормотала она, покачав головой, и вышла за дверь.

Я взял печенье на завтрак. Но я, бля, дал им свое собственное название. Потому что единороги ни хрена не были в теме, когда речь шла о сексуальном подтексте.


Чтобы начать готовить ужин, Белла пришла в четыре. Я уже объяснил всю эту шараду Карлайлу, который с излишним гребаным энтузиазмом отнесся к идее сидеть за одним столом с моей девочкой целый час. Я разрешил ему прочитать Эммету лекцию о вежливости, поскольку стал нервничать из-за всех этих событий.

Она широко улыбнулась, когда я открыл дверь и торопливо забрал у нее из рук коричневый бумажный пакет. Сегодня весь день у нее была ее естественная прическа, как мне и нравилось. Потому что моя девочка была красива от природы. Я отступил, пропуская ее внутрь, и улыбнулся ей, когда она прошла мимо меня в коричневом свитере, который придавал особый блеск ее глазам.

Я закатил свои гребаные глаза, пнув дверь ногой. Коричневый свитер, придающий особый блеск ее глазам? Я мысленно дразнил сам себя, пока провожал ее в кухню. Я не врал, когда сказал, что она была девственно чистой. Думаю, что хот-доги были единственным, что здесь когда-либо готовилось в духовке. И едва ли, черт возьми, в отношении этих действий можно было использовать термин «готовить».

Когда мы вошли на кухню, я попросил ее вести себя так, как будто это была ее собственная кухня. Не было никакой надобности в том, чтобы моя девочка весь вечер проходила через это дерьмо с дискомфортом. Она и так уже вышла достаточно далеко за пределы своих возможностей.

Пока моя девочка, поджав губы, осматривалась на кухне – вероятно, в поисках кастрюли или еще какого дерьма - я поставил коричневый пакет на столешницу, запрыгнул на нее, усевшись сверху, прислонился спиной к шкафчикам и с любопытством заглянул внутрь.

Выбор еды был довольно необычным для нее. Стейки, картофель, кукуруза и хлеб. Когда она начала разгружать сумку и подготавливать стейки, я наблюдал за ней с нескрываемым интересом. Она так хорошо ориентировалась на кухне, как будто уже заранее знала, где что лежит.

Я лишь прислонился головой к шкафчику у меня за спиной и, засунув руки в карманы, наблюдал за тем, как она занимается едой. Она постоянно делала всякое милое дерьмо, пока готовила. Такие мелочи, как поджимала губы, когда чистила овощи, или неосознанно хмыкала всякий раз, когда помешивала что-то в кастрюле.

В конечном счете я устал просто наблюдать за ее работой, и мне захотелось помочь. А это оказалось не так просто. Черт, пришлось даже умолять ее позволить мне порезать хлеб.

"Я же не могу облажаться с каким-то там хлебом, Белла", - раздраженно вздохнул я, пока она как в колыбели качала в своих руках большую буханку хлеба с таким видом, как будто я собирался убить ее первенца или еще какое дерьмо.

Закусив губу, она недоверчиво посмотрела на меня. Я закатил глаза, когда она нерешительно протянула мне хлеб и нож для резки. Я ухмыльнулся, спрыгнул со столешницы и положил хлеб на разделочную доску. Она с тревогой наблюдала за мной, когда я начал резать хлеб, нахмурив брови. Бля, на деле это было тяжелее, чем выглядело со стороны. Из первого ломтя хлеба у меня получилось пюре. Я уставился на него, скривив губы, но решил попробовать еще раз.

Я развлекался, в то время как она поеживалась с каждым новым отрезанным ломтем. Мне оставалось отрезать еще три куска, когда она поморщилась и остановила мою руку, нежно вынимая нож из моей хватки и бедром отталкивая меня в сторону. Посмотрев вниз на разделочную доску, она нервно улыбнулась мне.

Я усмехнулся, наблюдая за тем, как на ее лице отразилось явное облегчение от того, что она спасла хлеб от моего ужасного нападения. Кажется, на кухне завелся кое-кто слишком придирчивый. Так чертовски мило.

Это было моей первой и последней попыткой стать помощником на кухне, но зато я помог накрыть на стол. Она оценила мою работу с натянутой улыбкой и, потянувшись, поцеловала меня в щеку. Я пошел звать Папочку К.

Но я был больше, чем просто возмущен, когда вернулся в столовую и обнаружил, что все вилки переместились на противоположную от тарелок сторону. Ну какое гребаное значение имело, с какой стороны лежали вилки? Я закатил глаза и отодвинул для нее стул, когда Папочка К. вошел в комнату в сопровождении Эммета.

У нас был совершенно бесполезный длинный обеденный стол, поэтому я усадил их на одном его конце, и, чтобы Белле было спокойнее, сам сел с ней напротив.

Если бы вы увидели, как они посмотрели на говядину на своих тарелках, когда заняли свои места, вы бы подумали, что эти двое отморозков никогда раньше не ели стейк. У них натурально потекли гребаные слюни. Я занял свое место рядом с моей девочкой и не сводил с нее глаз, когда мы все принялись за ужин.

Начало ужина было вполне предсказуемым. Карлайл похвалил ее умение готовить и щедро поблагодарил ее из вежливости, в то время как Эм просто широко улыбнулся ей и стал набивать рот едой. Я бы окрысился на него за то, что он вел себя так охренительно грубо, если бы моей девочке не нравилось видеть, что люди так охотно уплетают ее еду.

Стейк действительно было охренительно вкусным, но она все время казалась чертовски напряженной, смирно сидя на стуле и разрезая свой стейк на кусочки. Она робко кивнула в ответ на щедрые благодарности Карлайла и не произнесла ни слова. Осторожно продолжив ужин, он незаметно поглядывал на меня. Я лишь поднял руку и, запустив ее ей под волосы, погладил ее шею точно так же, как делал в школьной столовой. И так же, как и всегда, ее тело тут же заметно расслабилось, она вздохнула и приступила к еде уже более спокойной.

"Это действительно для меня не проблема, доктор Каллен. Мне нравится готовить", - тихо сказала она, отправляя вилку в рот и улыбаясь Карлайлу.

На мгновение глаза Карлайла округлились, он сделал большой глоток из своего стакана и с любопытством взглянул на меня. "Пожалуйста, называй меня Карлайлом", - он улыбнулся, проглатывая напиток, и уставился на мою девочку так, что мне захотелось бросить в него свою еду.

"Карлайл", - согласно кивнула она с легкой улыбкой, когда я погладил ее шею и сердито взглянул на него. С его стороны было действительно охренительно грубо проявлять такое любопытство. Мы все надолго притихли, пока спокойно наслаждались восхитительным ужином.

Эммета тишина волновала меньше всего. "Итак, Белла", - сказал он, продолжая пережевывать, в то время как мой большой палец ласково скользил по затылку Беллы. Она оторвала взгляд от тарелки и слегка улыбнулась ему. Он отпил из своего стакана: "Мне понравилось сегодня твое печенье", - подмигнул он. Бля, он ей подмигнул.

Отправив вилку в рот, я переборол в себе желание уставиться на него негодующим взглядом. Мне не нравилось, что еще какой-то другой отморозок, кроме меня, подмигивает моей девочке, и одновременно я чувствовал себя совершенно нелепо из-за того, что так реагирую на кого-то вроде Эммета. Она лишь улыбнулась ему и покраснела, пробормотав тихое спасибо.

Он улыбнулся ей в ответ, пока Карлайл наблюдал за беседой. "Так тебе нравятся единороги?" - спросил он, и я чуть не задохнулся от смеха, который застрял у меня в горле, на мгновение останавливая свои ласки на ее шее. Я думал, что она покраснеет еще больше или даже поперхнется едой. Но она в очередной раз удивила меня.

Черт, она ухмыльнулась. "Даже очень", - она отправила вилку в рот, пока я пытался сдержать кашель, делая большой глоток из стакана.

Бля, я не смог сдержаться. "Кое-то подарил ей одного недавно", - улыбнулся я, опуская стакан и краем глаза взглянув на нее. Она продолжала жевать, а я еле сдерживался, пока у меня в груди нарастало желание рассмеяться.

Она улыбнулась Эммету, который старался проявлять интерес к такой охренительно глупой теме беседы, как единороги, и небрежно пожала плечами. "На самом деле, двух", - добродушно ответила она, проглатывая кусочек стейка.

Я удивленно вскинул брови, офигевая от такой чертовски занимательной информации. "И это действительно так?" - недоверчиво спросил я.

Тогда она развернулась ко мне лицом, напомнив, что я как бы должен был в этот момент гладить ее шею, и робко кивнула мне с улыбкой на губах, заливаясь легким румянцем. Мы вернулись к нашим тарелкам, пока Эм и Папочка К. растерянно пялились на нас.

Я ухмыльнулся своему стейку.

Возвращая себе свой охренительно самодовольный вид.

---

* Эвфемизм - нейтральное по смыслу и эмоциональной «нагрузке» слово или описательное выражение, обычно используемое в текстах и публичных высказываниях для замены других, считающихся неприличными или неуместными, слов и выражений.