Я быстро взбивала глазурь, глядя на то, как на белом кровоточат полоски синего пищевого красителя, пока, в конце концов, она не приобрела идеальный васильковый оттенок.

В последнее время синий был проклятием в моей жизни. Синие стены, синяя кровать, синий ковер, все синее. И затем все это полностью покрывалось черным. Но сегодня не было синего и черного. Сегодняшний день был очень важным, и я поставила себе цель.

Это была суббота, и я стояла на кухне, одетая в скромный наряд, который Элис подобрала мне в рамках нашего соглашения. Оно все еще действовало, несмотря на то, что включало в себя и Эдварда. Предполагалось, что это особенный наряд по случаю. Обнадеживающий. На самом деле я чувствовала себя ужасно из-за того, что Элис была втянута в эту неразбериху между мной и Эсми. Она не хотела выбирать ничью сторону, да и не должна была этого делать.

И в этом не было необходимости до тех пор, пока Эсми не попросила ее следить за мной в школе. Теперь она была вынуждена лгать ради меня. По иронии судьбы, мы очень сблизились за последние две недели. Она стала прикрывать меня все чаще и чаще, сдерживая Эсми от разговоров со мной, когда это было в ее силах. Я была благодарна за это, потому что, если на чистоту,.. Эсми меня просто задолбала.

Она постоянно спрашивала, все ли у меня «хорошо», «хорошо» ли я себя чувствую, или «хорошо» ли шли дела в школе. В один из дней на прошлой неделе я даже начала считать, сколько раз она произнесет слово «хорошо». Я насчитала двенадцать, прежде чем сбилась со счета.

Я кивала, сдерживая гримасу, вызванную истинным смыслом этого слова. Все было хорошо. Не великолепно, и я не была счастлива в нынешних обстоятельствах. Но я была кем-то вроде человека с ампутированной конечностью – со мной все было хорошо, потому что формально я все еще была жива и могла дышать. На самом деле, мне особо не на что было жаловаться.

Так что вместо этого я решила молчать все эти две недели, ограничив наше общение кивками головы и иногда сопровождая их ворчанием и звуками «хм». Возможно, это было немного жестоко и по-детски, с моей стороны, но мне было все равно.

Эсми открыто ненавидела мое молчание, пытаясь силой вытащить слова из моих уст, задавая мне тщательно продуманные вопросы. Это не срабатывало, и каждый раз, когда я просто пожимала плечами, я видела ее растущее смятение. Чтобы привлечь мое внимание, она стала прибегать к отчаянным мерам.

В прошлые выходные она вернулась домой с накупленными на сотни долларов кухонными принадлежностями. У меня отвисла челюсть, когда я с ужасом смотрела на то, как она выгружает содержимое своего багажника. Там были миски из нержавеющей стали, формочки для печенья, кастрюли и сковородки, вафельница, кухонный комбайн, и… мне не понравилось, как она прошла мимо меня с огромной улыбкой на лице.

Показательно ни к чему из этого не притронувшись, тем вечером я воспользовалась своими старыми пластиковыми мисками, чтобы приготовить Непродающиеся Бискотти. Я пару раз украдкой взглянула на формочки для печенья, но не сдалась. Потому что, как наглядно демонстрировало это печенье, я не продавалась. На следующее утро, увидев все эти новые аксессуары нетронутыми, она казалась расстроенной, но я была слишком рассержена, и, по правде говоря, мне было бы обидно чувствовать вину за такое.

Я просто пробубнела ей что-то в ответ, когда она, нахмурившись при виде нетронутой новой вафельницы, спросила, все ли «хорошо».

В тот же день она попробовала другой подход. Объявив «вечер кино», она с воодушевлением пыталась стать одной из «девочек», отчего мы с Элис закатили глаза и равнодушно уселись на диване. Темнота и фильм усыпляли меня, и я положила голову на плечо Элис, борясь со сном. Эсми ласково предложила мне «пойти спать».

Ага, как же. Это никак не помогло ей. Я чуть было не сдалась прямо там, в темной гостиной, и едва не рассказала ей все только ради того, чтобы посмотреть на выражение ее лица. О том, что я могла бы прекрасно спать, если бы была с Эдвардом. Но я держала рот на замке и досмотрела фильм, постоянно зевая. Потому что Эсми не поняла бы, почему для сна мне необходим Эдвард.

Элис составляла мне компанию по вечерам, перед тем как отправиться спать. Я позволяла ей красить мне ногти или делать еще какие-нибудь дерьмовые девчачьи штучки, потому что это помогало мне оставаться в создании и не спать. Вечерами мы часами разговаривали с ней, избегая Эсми. Я говорила об Эдварде, а она о Джаспере, и это была самая нормальная вещь, которую мы когда-либо с ней делали.

В итоге у меня сложилось впечатление, что она знала гораздо больше, чем полагалось. Например, она знала, что я спала с Эдвардом не просто потому, что это было забавно. У меня было такое ощущение, будто она намерено поддерживала мое бодрствование, оживленно болтая и постоянно привлекая мое внимание различными занятиями, осторожно наблюдая за тем, как меняется моя заинтересованность в них.

Единственной возможной причиной такого поведения было то, что про наш сон ей рассказал Джаспер, потому что сама я никогда об этом не говорила. Но я была довольна тем, что она верила, будто наши с Эдвардом ночи носили исключительно платонический характер.

И если у нее и были какие-либо подозрения, то они полностью исчезали во время обеда, когда я спала на Эдварде.

При мысли об этом я зевнула, откладывая деревянную ложку в сторону, чтобы прикрыть рот рукой и встряхнуть головой. Прошло две недели с тех пор, как у меня не было полноценного ночного сна. Ланч с Эдвардом немного помогал. Он всегда притягивал меня к себе на колени и крепко обнимал. Он божественно пах – это был запах с легким оттенком сигаретного дыма и мяты, - и его электричество успевало убаюкать меня, прежде чем я понимала, что происходит. Я не помнила ничего из того, что делалось за обедом на прошлой неделе. Когда я засыпала, за столом еще никого не было. И за столом уже никого не было, когда я просыпалась. Если бы Элис ничего мне не рассказывала, я бы решила, что они перестали обедать вместе с нами.

Время в школе стало пролетать быстрее. Ну, не совсем весь день в школе. Просто время между уроками стало короче. А сами уроки становились длиннее. Я ужасно устала и старалась сохранить ясность ума на всех лекциях и скучных занятиях, и всегда с нетерпением ждала обеда. Не из-за сна, хотя это и было вполне возможно рядом с Эдвардом. В основном потому, что это была дополнительная возможность побыть с ним рядом.

Эдвард был причиной, по которой я сейчас делала это. Ему становилось… хуже. Он стал чаще курить, и я все понимала, когда вдыхала его аромат. Сигаретный запах не беспокоил меня, но для меня он был показателем того, как прошла его ночь. Я знала, что он использует это как заменитель своего стресса и беспокойства.

И морщины…

На этой неделе я каждый день видела морщины. Они не исчезали, а у меня не было возможности прилечь с ним рядом и позаботиться о его воспоминаниях; сделать так, чтобы в его голове прояснилось. Так что они никуда не пропадали, лишь еще глубже пролегая между глаз – так, что даже пальцами их нельзя было разгладить. Каждое утро в школьном дворе я видела, как его веки становились все тяжелее и темнее.

Так называемый «допинг», который он принимал, не приносил ему ничего хорошего, как бы я этого не ждала. Я видела, как он все больше и больше раздражается по всяким пустякам, как будто отсутствие сна истощало его терпение.

Как раз накануне я стояла с ним около его шкафчика, и слушала, как он, не стесняясь в выражениях, ругался на замок. Его комбинация цифр не срабатывала, и я была уверена, что он набирает их в неверной последовательности. Но он выглядел таким расстроенным и сонным, запустив пальцы в волосы и пытаясь сделать это уже в пятый раз, что я не хотела исправлять его и расстраивать еще больше.

Я терпеливо ждала, наблюдая за тем, как он еще дважды попытался открыть замок. Когда у него все равно не получилось, он невесело усмехнулся и ударил. Замок. Своим кулаком. Так, будто избиение неодушевленных предметов могло заставить их подчинятся его воле. Я вздрогнула от громкого звука и съежилась от боли, которую он, скорее всего, при этом почувствовал.

Кажется, он извинился за то, что напугал меня, но я просто схватила его за кулак и ласково отвела в сторону. Когда я встала перед ним и верно ввела комбинацию, замок с легкостью открылся, без необходимости насильственного вмешательства. И Эдвард выглядел действительно очень расстроенным, когда грубо заталкивал свои книги внутрь.

Вот таким и был Эдвард.

Ходячей бомбой замедленного действия. Не думаю, что слышала, как за эти пять дней он поговорил хоть с кем-то, помимо меня. К счастью, у меня был иммунитет к его вспыльчивости. Это действительно было достойно похвалы, и можно было назвать настоящим подвигом, потому что он свирепо смотрел на каждого проходящего мимо нас человека, независимо от того, что они едва ли обращали на нас внимание.

Но все это по-прежнему сводило меня с ума. Видеть выражение его глаз, складку на лбу и не иметь возможности успокоить его, как прежде. Конечно же, я предпринимала попытки. Нежными ласками и поцелуями в щеку. Иногда я просто говорила ему, что люблю его. Просто так. Похоже, это немного помогало, но в целом я чувствовала себя бессильной.

Все эти события делали сегодняшний день только хуже. В этот самый момент он сидел где-то там по соседству, уставший, измученный и, вероятно, очень рассерженный на доктора Каллена. И, скорее всего, он проводил этот день в одиночестве в своей комнате. А так быть не должно.

Ведь это его день рождения.

Я развернулась, прикрывая очередной зевок тыльной стороной ладони, и начала поливать голубой глазурью большой многоярусный торт. Шоколадный, с арахисовым маслом. Я с легкостью могла вообразить себе улыбку на его лице, когда он будет его есть.

Я так давно не видела его настоящей улыбки. Он улыбался мне по утрам, когда мы встречались на парковке, и каждый раз, когда встречал меня после уроков. Сильнее всего в течение дня он улыбался перед ланчем. Но даже эта улыбка казалась мне натянутой. Неестественной. Не эту улыбку я привыкла видеть. А я так нуждалась в ней. Больше, чем сон, больше, чем ночь, проведенная за пределами моей голубой спальни, мне нужно было, чтобы Эдвард улыбался мне.

С другой стороны, у меня, вероятно, тоже были проблемы со своей собственной улыбкой. Сознаюсь, что я тоже была истощена. Я никогда не призналась бы в этом Эдварду, но одного часа сна мне не хватало для того, чтобы нормально функционировать. За все это время я ни разу не спала ночью, и большую часть недели пребывала в ступоре. Я позволила себе немного поспать этим утром, когда солнце заглянуло в мое окно.

Какая глупость.

Солнце не имело никакого значения. Сны были такими же. Это был другой шкаф, который был задвинут другим предметом мебели в другой комнате в другом городе. Но каким бы ужасным и практически бесполезным этот сон не был, он дал мне возможность сосредоточиться и испечь торт, не упав лицом в глазурь.

Элис нарушила ход моих мыслей, когда вошла в кухню с улыбкой на лице. «М-м-м…» - промурлыкала она, присаживаясь на стул и глядя голодным взглядом на торт, который я поливала глазурью.

Я покачала головой. «Это не для тебя», - я шлепнула Элис по руке, когда она сунула палец в глазурь, и она надулась.

Но ей все-таки удалось обмакнуть в нее палец, и теперь она с восхищением облизывала его. «Ты так разбаловала Эдварда», - заныла она, бросив взгляд на контейнеры с его любимыми макаронами. Я лишь пожала плечами, слегка усмехнувшись. Хочется верить.

«Это…» - она махнула своей маленькой рукой на торт и контейнеры с едой, - «…ни за что не сработает». Она выгнула бровь и, облокотившись на столешницу, уперлась подбородком в ладонь.

Я нахмурилась, продолжая старательно поливать торт. «Возможно», - пожала я плечами, пытаясь оставаться оптимисткой. «Я надеюсь, что достучусь до ее сострадательной души», - решительно кивнув, я отошла от торта и оценила, есть ли в нем недостатки.

Элис фыркнула. «Сострадание?» - она закатила глаза и взяла ложку, чтобы облизать ее, пока я укладывала в свою черную сумку контейнер с макаронами. «Ты, конечно же, пошутила», - мрачно усмехнулась она, засовывая ложку в рот. Я нахмурилась, увидев очевидное пренебрежение к матери и ее отношению ко мне, отставила сумку в сторону и наклонилась над столешницей.

Я собиралась выдать ей очень длинную и серьезную речь о том, как легко попасть в заблуждение, способное принести одно лишь несчастье, как раз в тот момент, когда Эсми вошла в кухню. Все мое тело тут же напряглось, и я быстро отвернулась.

С того самого утра, которое мы с Элис называли «окончанием сна», я не сказала ей ни слова. Я надеялась, что, если дать ей время успокоиться,.. может быть, она будет более… восприимчива к моей логике. И сейчас настало время, чтобы проверить эту теорию на практике, потому что это было необходимо мне. Или, по крайней мере, Эдварду. И еще Элис, которая всегда подталкивала меня к тому, чтобы я постояла за себя.

Я прокашлялась и, развернувшись к Эсми, посмотрела ей в глаза. К сожалению, ее взгляд был сосредоточен на голубом торте в центре стола. Она выглядела… удивленной. Думаю, Карлайл не рассказал ей о дне рождения Эдварда, или же она просто не могла сложить все кусочки головоломки вместе.

Ее глаза метнулись ко мне, и она сделала что-то вроде двойного кивка, чтобы я заметила ее присутствие. Она улыбнулась, почувствовав на себе мое внимание. «У нас сегодня на ужин торт?» - спросила Эсми, присаживаясь на стул рядом с Элис, которая отчаянно пыталась сохранить невозмутимое выражение лица, зная о моих намерениях.

У меня перехватило дыхание, и я, собрав в кулак всю свою решимость, вздернула подбородок вверх, не отрывая от нее взгляда. «Это для Эдварда», - очень уверенно произнесла я и краем глаза увидела, как широко при этом улыбнулась Элис. «У него день рождения», - небрежно добавила я, глядя на ее непроницаемое лицо.

В кухне стало ужасно тихо, когда Эсми и я уставились друг на друга, а Элис неуютно заерзала на своем стуле.

«Я просто…» - Элис замолчала, и, соскочив со стула, переводила взгляд с меня на маму и обратно, - «пожалуй… пойду», - неубедительно закончила она, сбегая от царящего в комнате напряжения. Добравшись до двери, она обернулась, привлекая мое внимание, и наши взгляды встретились.

Она насмешливо согнула руки в локтях, показала мне бицепсы, беззвучно прошептав: «Будь сильной», - и, театрально кивнув в знак одобрения, наконец, вышла из кухни.

«Я могу передать его через Карлайла», - наконец, заговорила Эсми. Я снова посмотрела ей в глаза, и, сдерживая улыбку, уселась на стул перед ней. Потому что для меня этого было недостаточно, и я собиралась бороться именно за то, что мне было нужно. За один маленький, крошечный жест. За то, чтобы подарить своему парню торт на день рождения.

Эсми, должно быть, заметила молчаливый вызов в моих глазах и поэтому решила сменить тему разговора с основного - голубого торта – на нас. «Теперь ты разговариваешь со мной?» - тихо, почти печально спросила она, кладя руки на темную столешницу.
Я решила пошутить с ней, полагая, что спор окончен. «Да», - выдала я, выразительно кивнув головой.

Выражение ее лица смягчилось, а озарившая его улыбка заставила меня осознать, как сильно я соскучилась по разговорам с ней. «Я бесконечно этому рада, Белла», - улыбнулась она, потянувшись мимо торта, чтобы похлопать меня по руке.

Мне стало не по себе от того, в какое русло зашел наш разговор. Она была добра ко мне, даже мила, а мне нужно было продолжать злиться на нее.

Мне было необходимо быть жестче. «Я хочу отдать торт Эдварду», - потребовала я, выдергивая свою руку. Возможно, я поступала немного по-детски, но мне было наплевать.

Ее лицо поникло, когда она убрала руку и нахмурилась, глядя на торт. «Ты знаешь правила, Белла», - резко прошептала она, и на ее лице отразилась некая авторитарность, когда она вскинула подбородок вверх. «Я не хочу, чтобы ты была рядом с этим мальчиком», - в ее голосе чувствовалось уже меньше отвращения, чем в утро «окончания сна», но этого все еще было недостаточно для моего спокойствия.

Я выше подняла подбородок и сузила глаза. «Его зовут Эдвард», - чуть ли не фыркнула я на нее, поставленная в тупик оскорбительным тоном. Ее ноздри слегка раздулись, и она просто еще раз категорично покачала головой, резко отвергая мою просьбу.

Я расстроено застонала, всплеснув руками. «Какой вред это может мне причинить, Эсми?» - с раздражением спросила я. В самом деле, ну не покалечит же он меня, если я принесу ему торт.

Она раздраженно выдохнула и вскинула брови. «Знаешь, большинство детей были бы сейчас под домашним арестом, если бы в течение трех месяцев проделывали твой фокус», - отрезала она.

Я удивленно уставилась на нее, понимая, что в не-наказании было гораздо больше реального наказания, чем не-наказания, и еще больше возненавидела всю эту концепцию.

Казалось, нас одновременно посетила одна и та же мысль, потому что она склонила голову с выражением, похожим на чувство вины. «Ты же знаешь, я не хочу наказывать тебя, Белла», - прошептала она, заламывая пальцы.

На самом же деле, я этого не знала. И я сомневалась, что Эсми и сама верила в собственное утверждение. Она была так занята, убеждая себя в том, что это все для моего же блага, что даже не понимала, что отняла у меня гораздо больше, чем просто парня. Она забрала у меня ночи на кухне, и даже мою свободу по выходным.

По сути, я была именно под домашним арестом.

Когда наши глаза снова встретились, она нахмурилась. «Мне вчера звонили из школы», - кивнула она мне головой и еще сильнее нахмурилась.

Я застыла на стуле, перебирая в затуманенных уголках своей памяти все события и пытаясь вспомнить, не заснула ли я снова на каком-то уроке. Но я знала, что ничего такого не случилось, поэтому вопросительно вскинула на нее брови.

Она откашлялась и приняла свой обычный обеспокоенный вид, с каким я видела ее последние две недели. «Ты рассеянна, и твои оценки ухудшились», - сообщила она мне, сузив глаза и внимательно изучая мое лицо.

Я неловко заерзала под ее пристальным взглядом, уставившись на свои колени. «Я исправлюсь», - шепотом пообещала я, нерешительно покусывая губу. Я пыталась сделать все от меня зависящее, но этого все равно оказалось недостаточно.

Эсми вздохнула, но это больше походило на сдавленный стон. «Нет», - еле слышно произнесла она, а затем повторила это еще раз, громче, на этот раз, решительно и резко. Я вздрогнула и осторожно подняла на нее глаза.

Она раздраженно нахмурила брови и уставилась на меня. "Ты совершенно ослабла от истощения, Белла", - она практически прикрикнула на меня тоном, которого я ни разу не слышала от Эсми в разговоре с кем-либо.

И как только она это сказала, я ни о чем другом больше думать не могла. И если быть до конца откровенной, то вся обстановка в доме была моим «окончанием сна».

Я лишь покачала в ответ головой, отказываясь признавать, насколько на самом деле правдивыми были ее слова. Это еще больше взбудоражило ее. Встав со своего стула и склонившись над тортом, она схватила меня за подбородок и заставила меня посмотреть ей прямо в глаза.

Не отпуская меня, она наклонилась ближе к моему лицу, бесстыдно изучая его. "Ты вообще не спишь, не так ли?" - спросила она тоном, по которому было ясно – ответ ей был уже известен. Я сглотнула, уставившись ей в глаза, пока мой мозг воевал сам с собой, пытаясь понять, стоит ли вообще продолжать этот разговор.

Одна часть меня была уверена, что как только я скажу ей, объясню, что не могу делать этого без Эдварда, она поймет. И, возможно, тогда она позволит нам вернуть наш распорядок. Может, под наблюдением, или только в моей спальне,.. мне было абсолютно все равно.

Но другая часть меня знала, что не было никакой возможности объяснить ей разницу между тем, что нам с Эдвардом было нужно для сна, а чего мы хотели от наших романтических отношений.

Эта грань была уже достаточно расплывчатой, и в большинстве случаев мне самой было трудно определить разницу.

Под ее пристальным взглядом мое лицо осунулось, плечи сгорбились, и я поняла, что слишком устала. Устала от постоянных оправданий, устала лгать о том,.. что не устала. "Я не могу спать без Эдварда", - нервно призналась я еле слышимым шепотом, и часть меня надеялась на то, что она не услышала моих слов. Та часть, которая знала, что эта граница не имела действительно четких очертаний.

Эсми раздраженно выдохнула и осторожно отпустила мой подбородок, падая назад на свой стул с различными оттенками расстройства на своем лице. "Это так ты бунтуешь?" - недоверчиво спросила она, когда я начала машинально оттягивать рукава своего свитера на холодной гранитной поверхности. "Не спишь так долго, чтобы вынудить меня уступить?" - добавила она. Я нахмурилась. Мне стоило предвидеть такую реакцию.

Я замотала головой и тяжело вздохнула, признавая поражение. Все или ничего. Я так много скрывала от Эсми с тех пор, как переехала сюда. Она получила заметки и рекомендации от моих докторов, но на самом деле не знала главного. Я предпочитала держать ее в неведении о серьезности моего состояния, потому что не хотела утянуть ее в темноту следом за собой. Я могла лишь надеяться на то, что моя честность посеет хоть какое-то зерно рационального смысла в ее голове.

Поэтому после еще одного резкого выдоха, мой рот открылся, и все это полилось из него. Я десять минут рассказывала ей о своих кошмарах, снах, воспоминаниях,.. чем бы они ни являлись. Она застыла и совершенно не двигалась. В то время как я пересказывала ей о своих связанных со шкафом снах, выражение ее лица оставалось обманчиво непроницаемым, однако глаза вспыхивали пониманием.

Вероятно, причиной этого был и мой комод, который она с удивлением обнаружила на новом месте, когда Эдвард переставил его и загородил им шкаф. Я видела, как она медленно складывает в уме все кусочки мозаики, начиная понимать, как давно все это тянется, и насколько я была сдержанна в отношении своих проблем. Преуменьшая их ради ее же блага.

И как только у меня больше не было сил говорить о своих воспоминаниях спокойным и собранным голосом, я стала рассказывать ей об Эдварде и о том, как я могла спать с ним. Только в его руках. Я попыталась кратко объяснить ей об электричестве, но ограничилась лишь общими чертами. Потому что это было слишком личное. Взамен я просто сказала ей, что рядом с ним чувствую себя в безопасности.

К тому времени, как я закончила, ее глаза стали шире, а лицо еще больше побледнело. Я с тревогой жевала свою нижнюю губу, пока она переваривала мои слова и снова прокручивала их у себя в голове. Довольно долго мы сидели в напряженной тишине, как вдруг выражение ее лица стремительно переменилось.

На гнев.

Необузданная ярость вспыхнула в ее темно-карих глазах, и руки сжались в кулаки на поверхности из темного гранита. "И ты скрывала это от меня?" - тихо спросила она тоном, который казался спокойным, но при этом был пропитан очевидным гневом. "Оказывать тебе помощь в таких вещах - это моя задача, Белла", - ее голос дрожал, и единственное, что мне оставалось делать, - смотреть на нее с тревогой во взгляде, - "Не Эдварда Каллена", - резко закончила она фразу.

Я ничего не сказала, слегка покачивая ногами под собой на стуле. Что я могла сказать? Что я не хотела от нее помощи? Правда была в том, что она ничего не могла для меня сделать. Зачем беспокоить ее проблемой, решить которую у нее не было ни единого шанса?

Эсми думала по-другому. "Я договорюсь о встрече с психологом", - решительно сказала она. Теперь мое лицо побледнело, и я быстро замотала головой. Я не хотела и не стану этого делать. Она не заставит меня.

Отчаяние отразилось на ее лице, когда она резко схватила меня за руку на столешнице и крепко обхватила своими ладонями. "Пожалуйста, сделай это для меня", - попросила она, чуть ли не умоляя. Но я продолжала отрицательно качать головой, и она еще крепче сжала мою руку.

Так же стремительно, как до этого появился ее гнев, сейчас она уронила голову с протяжным отчаянным вздохом, который звучал как признанное поражение.

Неожиданно я подумала, что могла бы воспользоваться своим преимуществом. Незадолго до этого мне тоже довелось почувствовать полное поражение и невероятное отчаяние.

"Только если ты позволишь мне увидеться с Эдвардом", - начала я ловкий торг, пытаясь сдержать улыбку и признавая собственную гениальность. Это был огромный компромисс с моей стороны, и она должна была понять и пойти мне навстречу, если действительно хотела того, о чем говорила.

Когда она подняла голову, и ее глаза стали бегать по комнате, пока она обдумывала мое предложение, я почувствовала нарастающее волнение. Затаив дыхание, я ждала, пока она покусывала внутреннюю часть щеки и принимала решение.

Наши глаза снова встретились, и проблеск надежды в моей груди зажегся так же быстро, как и погас, вместе с улыбкой, которая ждала ее одобрения. "Мне жаль, но я не могу согласиться на это", - прошептала она, со вздохом отказываясь от компромисса и отводя взгляд от моего расстроенного лица.

Я уныло выдернула свою руку, мои плечи поникли. "Почему?" - непонимающе спросила я. Она пыталась уговорить меня на психотерапию с тех самых пор, как я переехала в Форкс. Это же просто бессмысленно. "Ты действительно так сильно его ненавидишь?" – я не находила никакого иного объяснения, и не понимала, как ее ненависть к Эдварду могла быть сильнее желания видеть меня психически здоровой.

"Я не ненавижу Эдварда", - она утвердительно и сильно мотнула головой, - "Я просто не доверяю Эдварду", - пояснила она с мольбой во взгляде. Ее рука с сомнением задержалась на столешнице возле торта, и я видела, как она дернулась.

"Он ни разу не причинил мне боль", - мне хотелось вдолбить эти слова в ее мозг. Хотя никакой необходимости в этом, на самом деле, не было. Она видела его со мной в спортзале в тот день, и одно лишь это должно было стать достаточным доказательством того, что он слишком обо мне заботился и не мог вообще хоть как-то навредить.

"Есть много способов причинить кому-нибудь боль, Белла", - она вздохнула так, как будто была раздражена. Ее рука оставалась лежать на столешнице, а глаза потемнели. "Ты испытала физическую боль, которую я... не в состоянии себе представить. Ты испытала эмоциональную боль от потери матери", - ее голос стал напряженнее, а лицо на мгновение исказилось в муках.

Она откашлялась и слегка покачала головой. "Но Эдвард..." - осторожно затихла она, - "У Эдварда в жизни тоже случилось нечто подобное", - спокойно сказала она, и ее рука сжалась в свободный кулак.

Теперь я была озадачена упоминанием о нем таким обыденным тоном, и на мгновение задумалась, как много, на самом деле, она знает о его прошлом.

Похоже, она правильно истолковала выражение моего лица. "Карлайл рассказал мне... сокращенную... версию того, что он знает", - объяснила она, по сути, так ничего и не объяснив. От моего внимания не ускользнуло, что она использовала то же слово, какое употреблял и Эдвард, рассказывая о своем детстве в Чикаго.

Меня разрывало на части от двух чувств: злость на доктора Каллена за то, что он посвятил в такого рода информацию Эсми, и облегчение от того, что она знала хоть что-то о проблемах Эдварда.

На лице у Эсми застыло слегка хмурое выражение. "Он проблемный парень, я понимаю это", - продолжила она и, увидев мою защитную реакцию, добавила, - "Мой ответ - нет, но я понимаю", - упорствовала она. Потянувшись через столешницу, она, наконец, снова взяла меня за руку и посмотрела прямо в мои глаза. "Это не делает его плохим человеком", - настаивала она одновременно с растущим во мне замешательством, - "Просто это делает его неуправляемой личностью", - пояснила она с мольбой в глазах, сжимая мою ладонь. - "Это искажает его понимание о том, что правильно, а что нет".

Я сердито выдернула свою руку. "Это неправда. Эдвард всегда был только..."

"Вы оба цепляетесь друг за друга, Белла", - прервала она меня, не дав закончить. Я захлопнула рот и с негодованием отвела взгляд, в то время как она продолжала: "Вы оба потерянные, запутавшиеся, и цепляетесь друг за друга в поисках помощи", - в ее голосе чувствовалось отчаяние из-за моей отстраненности, и она пыталась попасть в поле моего зрения. "Но вы не можете помочь друг другу", - добавила она, разозлив меня этим до предела. Взглянув ей в глаза, я приготовилась доказывать ее неправоту.

Но она не дала мне такой возможности. "Только если вы не откажете другим людям в помощи вам", - завершила она с печальной, но все же понимающей улыбкой.

Я закатила глаза и снова отвела взгляд. Она ошибалась. Эдвард во многом помог мне, а я помогла ему. Мы сами себе помогли, когда протянули руку помощи друг другу. Она ничего не знала о том, как развивались наши отношения.

"Я понимаю, что ты пока еще не видишь этого. Но ты поймешь", - у нее было все то же сознательно снисходительное выражение лица. Эсми знала все. Это выбивало меня из колеи. "Однажды, когда ты станешь старше, и на твои суждения не будут влиять эмоции, ты увидишь, что я права".

"Я не ребенок", - защищаясь, выдохнула я, перекрестив руки на груди и сжав их по бокам в кулаки.

"Нет", - согласилась она, откидываясь назад на спинку стула и осторожно наблюдая за мной. - "Может, поэтому стоит прекратить так себя вести?" - приподняла она бровь.

Я усмехнулась и снова отвела взгляд.

"Я не хочу с тобой ссориться, Белла", - с сожалением вздохнула она, - "Но я должна сделать все правильно", - добавила она нерешительным тоном. "Я должна попытаться отправить тебя к психиатру, и я должна оберегать тебя от неприятностей", - сказала она, а затем, после паузы, пробормотала, - "Таких неприятностей, как Эдвард".

Потом наступила тишина, и я, уставившись на холодный линолеум, старательно сдерживала слезы. Потому что эта логика так глубоко засела в ее сознании, что у меня не было почти никакой надежды заставить ее взглянуть на все по-другому. Она честно верила в то, что помогает мне тем, что удерживает вдали от Эдварда.

Эта мысль была настолько смешна и нелепа, что мне хотелось фыркнуть и покачать в ответ головой.

Мой взгляд поднялся с пола на стоявший передо мной голубой торт, и одна предательская слезинка скатилась вниз по моей щеке. Я быстро смахнула ее, и, увидев меня плачущей, Эсми издала приглушенный стон. Я уже почти решилась дать слезам волю, просто чтобы продемонстрировать ей, какую сильную боль мне все это причиняло, и вызвать тем самым у нее ужасные муки совести.

Однако она была права. Я не ребенок, и не собиралась вести себя по-детски. Не собиралась плакать, чтобы повлиять на ее чувство вины.

Но, естественно, никто не мог повзрослеть всего за один день.

Изобразив свой самый что ни на есть отчаянный вид, я встретила ее внимательный взгляд. Это было несложно. Обычно в моих глазах каждый день присутствовал тот или иной вид отчаяния.

"Пожалуйста", - всхлипнув, выдохнула я и приготовилась бесстыдно умолять ее. "Просто позволь мне отнести ему торт", - тихо попросила я, начиная нервно пощипывать рукава своего синего свитера. Выслушав мою просьбу, она перевела взгляд с меня на торт и обратно, и я увидела терзания в ее глазах. Она опять принялась обдумывать мои слова, покусывая щеку с внутренней стороны и тихо постукивая ногой по твердому полу.

Это подарило бы мне надежду, если бы точно такой же жест не сокрушил ее несколькими минутами ранее. Поэтому я придерживалась своего первоначального плана и взывала к ее состраданию. "Все заслуживают торт в свой день рождения. Даже Эдвард", - я нахмурилась, усиленно подчеркивая смысл своих слов.

Ее лицо напряглось, плечи сгорбились, а измученный взгляд задержался на голубом торте. Мне едва удавалось сдерживать улыбку, потому что я видела, как ее решимость медленно тает от осознания, что у Эдварда в день рождения не будет даже торта. Она испытывала сострадание. Либо по отношению к Эдварду, либо всего лишь к Карлайлу, потому что они были близки, - я не знала этого наверняка.

Хотя это не имело значения. Потому что, издав один долгий побежденный вздох, она кивнула.

В этот момент я завизжала до нелепого громко, так сильно поразив Эсми, что та побледнела и уставилась на меня широко распахнутыми, потрясенными глазами. Улыбка на моем лице выросла до невероятных размеров, и я, спрыгнув со стула, облетела вокруг кухонного острова и быстро и крепко обняла ее за шею.

Я поцеловала ее в щеку. "Спасибо", - искренне улыбнулась я, отпуская ее, и начала очень осторожно перекладывать торт в большую коробку. Так или иначе, это было все, чего я хотела добиться. К тому же, теперь я получила доказательство того, что Эсми была не такая уж непробиваемая. Это вселило в меня еще больше надежды.

Она продолжала наблюдать за мной со странным испуганным выражением лица, когда я быстро схватила пакет с печеньем Эдварда и запихала в свою приготовленную черную сумку.

"Я всего на десять минут", - пообещала я, быстро собираясь и добавляя в сумку салфетки, потому как знала, что Эдвард испачкается, когда будет есть макароны. Я перебросила сумку через плечо и снова перевела на нее взгляд, пытаясь сообразить, насколько грубо будет, если я просто выйду из дома за секунду до того, как она передумает.

Вместо этого она закатила глаза и тихо рассмеялась - ласково и музыкально, но при этом все-таки немного измученно. "Ты можешь остаться столько, сколько позволит Карлайл", - все так же побежденно вздохнула она, и моя улыбка стала шире. Мне хотелось подпрыгнуть и захлопать в ладоши, как ребенок, но я поклялась не вести себя по-детски. Чтобы сдержать себя, я взяла коробку и, нетерпеливо развернувшись, приготовилась покинуть кухню.

Но когда я подошла к двери с тортом в руках, голос Эсми остановил меня. "Белла", - она тихо позвала меня, и все мое тело обеспокоенно напряглось. Я быстро развернулась, встречаясь с ней взглядом.

Выражение ее лица было по-прежнему печальным, но теперь она держала в руках сотовый и мрачно смотрела на него. "Ты не могла бы..." - она сделала паузу, и неожиданно застенчиво и неуверенно посмотрела мне в глаза, - "Ты можешь попросить Эдварда вести себя помягче с Карлайлом?" - шепотом спросила она, задержав дыхание. Было такое ощущение, будто она сожалеет, что ей приходится просить меня об этом одолжении.

Я медленно кивнула, очень сомневаясь при этом, что даже я смогу убедить его вести себя хорошо с доктором Калленом. Честно говоря, я сама была не особо в восторге от этого человека.

"Это всего лишь на один раз", - добавила она командным тоном, который лишь на толику убил мою улыбку, но я согласно кивнула в ответ. Она открыла свой сотовый и начала нажимать кнопки, приговаривая: "И я не сдамся с психотерапией", - решительно добавила она, приподнимая брови и прикладывая телефон к уху.

Я улыбнулась, переводя взгляд на большую коробку у себя в руках. "А я не сдамся с Эдвардом", - развернувшись на пятках, я вышла из кухни прежде, чем она смогла что-либо ответить на мою реплику. Это была правда. Время и мое прогрессирующее истощение подорвут волю Эсми, и тогда она поймет, что для меня на самом деле лучше.

По пути к парадной двери я миновала Элис в гостиной. Она лежала на диване и посмотрела на то, что было у меня в руках, с самодовольной ухмылкой, вскинув в воздух кулак в знак солидарности, чем вызвала у меня сдавленный смешок.

Я открыла входную дверь в ясный и солнечный день. Сделав шаг наружу с довольной улыбкой на лице, я почувствовал легкий привкус приближающейся весны и готовность изо всех сил сражаться за Эдварда, вне зависимости от того, скольких сил мне все это будет стоить.