Я снова была одна на кухне в субботу ночью – в точности как раньше, когда в моей жизни еще не появился Эдвард. Помешивая готовящийся овощной суп, время от времени я осторожно выглядывала в окно, чтобы удостовериться, что он опять остался дома сегодня ночью. Я знала, что он болен. Роуз сказала об этом Элис после школы, когда та удивилась, заметив Джаспера, вылезающего из джипа Эммета. Поэтому для меня не было сюрпризом его отсутствие в беседке прошлой ночью. На самом деле, я даже была рада этому. Я не хотела, чтобы он еще больше заболел из-за наших ночных посиделок.

Вся прошлая неделя была божественна. Каждую ночь Эдвард приходил со своим iPod`ом, открывая мне очень личную сторону своего мира. Я обожала каждую частичку этого мира. Я обожала то, как он любил классическую музыку, хотя об этом по нему никогда и не скажешь. Я обожала то, как сильно ему нравились мои печенья и как он всегда находил момент, чтобы сказать мне об этом. Я обожала то, как вежливо он сохранял дистанцию между нами, когда мы слушали музыку, хотя я никогда его об этом не просила. Я обожала то, что с ним я всегда могла поговорить о моих снах. Я обожала то, что он рассказывал мне о своих, и после этого я уже не чувствовала себя сумасшедшей.

Конечно же, у него были свои изъяны. Я не была такой уж слепой. Иногда у меня было такое чувство, что он не рассказывает мне всю правду – он осторожно выбирал свои ответы так, чтобы и не солгать мне, и в то же время некоторые вещи сохранить от меня в тайне. Так было и в случае с Майком… Я знала, что что-то еще было в этой истории. Но я никогда не стану совать нос в это. Потому что он тоже никогда не стал бы этого делать. Отчаянно (и меня саму это шокировало) мне захотелось сделать так только тогда, когда он сказал мне о Джессике. Прежде чем я успела натянуть свою обычную маску безразличия, на мгновение во мне вспыхнула ревность. Я молилась, чтобы он не заметил, но боюсь, это все-таки произошло, потому что он поспешил замять тему. Мысль о нем с этой… безмозглой шлюхой делала меня несчастной. Это несправедливо. Кто-то вроде Джессики Стенли может быть с Эдвардом, а все, что могла я – каждую ночь сидеть от него на расстоянии, достаточном для того, чтобы случайно не впасть в истерику от его прикосновения. Мне никогда не светит ничего подобного с ним. Говоря словами Эдварда,.. это меня дико бесило.

Но я сдержала свой едкий и горький комментарий о том, на что он мог бы потратить свое время с большей пользой, и позволила закрыть эту тему. Потому как, даже если бы у меня не было этого сумасшедшего отвращения к прикосновениям, кто может подтвердить, что у него вообще было желание дотронуться до меня? Но в чем бы ни был интерес Эдварда, я возьму от этой ситуации все, что смогу. К тому же я была абсолютно уверена, что со мной Эдвард более открыт и честен, чем когда-либо был с Джессикой Стенли. Только эта мысль и позволила мне не сойти ума в ту ночь, пока он подшучивал над Майком.

А потом в пятницу в школе он нарушил свое собственное правило и передал мне записку в классе, где было полно людей. Вообще-то не так уж и много. Но это заставило меня почувствовать себя так хорошо. Теперь я знала, что он наблюдает за мной в школе до такой степени внимательно, что замечает, насколько я истощена. Возможно, не так внимательно, как я наблюдала за ним, но… опять же… я принимаю все, как есть. Ни больше, ни меньше.

А теперь он заболел, а я не могла помочь ему, хотя чувствовала себя немного ответственной за это. Конечно, я не заставляла его выходить на улицу каждую ночь, чтобы провести со мной время, но непонятно почему я чувствовала себя просто отвратительно. И когда я, закинув на плечи рюкзак с Карамельным Комфортом и горячим супом и натянув на голову капюшон, с вороватым видом кралась в темноте через задний двор дома Калленов по направлению к решетке у стены, я повторяла себе, что делаю все именно по этой причине. Я чувствовала себя отвратительно… даже виновато. И это никак не было связано с тем фактом, что мне до бесстыдства невыносимо хотелось увидеть его в течение последних 32-х часов. Не то чтобы я считала... В конце концов, я просто хотела убедиться, что с ним все в порядке. Конечно же, Карлайл был доктором, но для того, чтобы стало лучше, иногда одних лекарств бывает недостаточно. А обстановка у Эдварда дома, к сожалению, не предполагала такой особой заботы.

Итак, я стояла под его балконом, с беспокойством глядя на закрытые окна и чувствуя нервное возбуждение от того, что снова его увижу. Мне нужно это сделать. Я могу это сделать. Я много раз видела, как Эдвард проделывает это. Мне просто надо было последовать его примеру. Нервничая, я поставила ногу на решетку, проверяя ее на прочность своим весом в 105 фунтов, который ей предстояло выдержать, и медленно начала карабкаться вверх. С каждым шагом, который приближал меня к балкону на втором этаже, я ощущала себя все более и более жалкой. Кого, черт возьми, я обманываю? Дни жалости уже в прошлом.

Я поднялась еще выше и находилась уже рядом с балконом. Я нервничала так сильно, что мое сердце громко стучало в груди, словно отбойный молоток. Я боялась смотреть вниз, поэтому не стала этого делать, а просто продолжала карабкаться. Такое ощущение, что здесь было выше, чем казалось с земли.

Наконец, я добралась до его балкона и подтянулась еще чуточку выше, чтобы закончить свое «восхождение». Перекинув ногу через перила как можно тише, я аккуратно ступила на пол балкона. Я выдохнула, когда перенесла весь мой вес на эту ногу. Медленно я перенесла через перила левую ногу и теперь твердо стояла обеими ногами на балконе Эдварда Каллена. Я повернулась лицом к французским дверям, ведущим в его комнату. Они были плотно зашторены, поэтому я не могла видеть, что происходило внутри.

Внезапно я начала паниковать. Слова Эдварда громко зазвучали у меня в голове, выбрав определенно самое неподходящее время, чтобы освежить мою память. Склонность к сумасшедшему преследованию. Я скривилась, поднося кулак к стеклянной двери. Ругая себя и свои склонности к сумасшедшему преследованию, я легонько постучала по стеклу косточками пальцев и, затаив дыхание, отступила назад. На минуту я подумала - что если мне спрыгнуть отсюда? А потом представила себе все то унижение, что я испытаю, если не умру от падения, а завтра утром меня с переломами здесь найдет доктор Каллен, когда выглянет в окно на кухне. Вдруг мне стало казаться, что снаружи еще темнее, чем было до этого. Я чувствовала, как темнота буквально душит меня, пока я ждала, когда Эдвард отзовется на мой стук в дверь.

Неожиданно одна из стеклянных дверей распахнулась, напугав меня. В шоке приоткрыв рот, я беззастенчиво уставилась на Эдварда, стоящего в проеме. Выражение его глаз представляло собой смесь смущения и шока, и он выглядел ужасно. Его совершенный прямой нос покраснел и блестел, а сам он был укутан в одеяло. Его волосы были в еще большем беспорядке, чем обычно, и выглядел он непривычно бледно.

Стоя там, на его балконе, на холодном сыром ветру, нервно заламывая руки, я поняла, что надо что-то сделать, и сделать быстро. А он стоял и просто смотрел на меня с непонятным выражением на лице.

«Белла?» - прохрипел он. Я вздрогнула от звука его низкого гнусавого голоса. Не будучи уверенной в том, что смогу заговорить, я просто перекинула мой рюкзак вперед и, быстро его расстегнув, вытащила большую миску с супом, который все еще оставался горячим. Наклонив голову и уставившись на свои мокрые ботинки, я протянула ее ему, чувствуя себя при этом четырехлетней девочкой, которая протягивает отцу свой неумелый рисунок.

Спустя мгновение я почувствовала, как миска исчезла из моих рук, поэтому я осмелилась поднять глаза вверх. Я почти разрыдалась внутри от облегчения, когда увидела, что Эдвард поднял уголок губ в своей полуулыбке и изогнул бровь. Позволив себе выдохнуть с облегчением, я решила, что надо воспользоваться этим шансом и объяснить ему, почему я здесь. Но всматриваясь в напряженный взгляд глубоких зеленых глаз человека, стоящего передо мной, я сказала самую ужасную из всех возможных вещей.

«Я обещаю, у меня нет склонности к сумасшедшему преследованию», - вырвалось у меня до того, как я смогла взять себя в руки. Мое лицо моментально вспыхнуло. О, вы, должно быть, издеваетесь надо мной…

Какое-то время Эдвард стоял неподвижно, пока, наконец, не разразился хриплым хохотом.

Я не могла понять, хороший это знак или нет, поэтому стояла неподвижно и ждала, когда он успокоится. С надеждой на то, что этот смех касается Джессики Стенли, а не меня.

В конце концов, он успокоился и посмотрел на меня. В его глазах читались тихая радость и счастье. «Черт, Белла. Я смеюсь в первый раз за последние два дня», - сказал он, превозмогая боль в горле, перед тем как развернулся обратно в сторону комнаты и на ходу бросил мне через плечо, - «Тащи свою задницу сюда, пока ты тоже не заболела».

С улыбкой, от широты которой мое лицо могло бы лопнуть, я окунулась в тепло светлой спальни Эдварда, закрывая стеклянную дверь и оставляя темноту позади себя.