Не нужно быть гением, чтобы понять, какой из миров в конечном итоге победит.

Он не убегал. Он так любил отца, и так хотел убежать, но он никогда этого не сделает. Тот день, в октябре 1996 года, когда его мать умоляла его убежать, и он послушал, отпечатался в его памяти слишком глубоко. Он чувствовал вину – вину за то, что бросил ее. Он убежал, оставляя ту, кого любил, бороться в одиночку.

Он не сделает этого снова, даже если это означает верную смерть.

Я поднял пистолет и, направив на Эдварда, нажал на курок. Пуля вылетела из дула и пронзила его руку, кровь полилась из раны мгновенно. Он рефлекторно уронил оружие, пистолет приземлился на бетонный пол. Он выглядел потрясенным. Шокированным. Напуганным.

Напуганным из-за меня, хотя я только что спас его.

Я бросился на него и повалил на землю, убирая из-под прицела. Велев ему оставаться на месте, я встал и надеялся, что он послушает меня, пока я стреляю в Карлайла. Я прицелился ему в голову, чтобы не делать ему слишком больно, но достаточно близко, чтобы Аро нечего было сказать. Карлайл прекрасно знал, что я делаю, и открыл ответный огонь, пули свистели прямо рядом с моим ухом. Он всегда был великолепным стрелком. За свою жизнь я не боялся.

Движения Карлайла потихоньку замедлялись. Я видел, как ему тяжело, его дыхание замедлялось. Я знал, что у него осталось несколько пуль, когда он прикоснулся к груди, руки были все в крови.

В следующий момент он распахнул пальто и достал спрятанный Узи, и я понял, что все кончено. Он наклонял голову, образуя движениями крест, его губы шевелились в молитве. Крик Эдварда разрезал ночь, я морщился от этого звука, его мольбы никто не услышит. Было слишком поздно останавливаться, слишком поздно начинать сначала. Что сделано, то сделано.

Я не был удивлен. В конце концов, все шло так, как мы и планировали.

- Все в порядке? – спросил я.

Он кивнул. Я мог видеть, как его трясло, и я застыл на мгновение, поняв, что это было его первое убийство. Я почти почувствовал себя виноватым из-за того, что не подготовил его должным образом, но не было никакого смысла переживать из-за того, что поменять уже нельзя.

- Хорошо, - ответил я. – Приведи себя в порядок и идем отсюда.

Я подождал, пока он был в уборной, через какое-то время он вышел оттуда, держа руки в карманах.

- Босс, вы в курсе, что произошло с деньгами прошлой ночью? – спросил он. Очевидно, он не помнил, чем закончилась вчерашняя ночь.

- Нет, - соврал я. Деньги были заплачены за свободу юной девушки, но я не собирался ему об этом говорить. Пусть думает, что потерял их. Может, это заставит его задуматься о собственной безответственности.

- Черт, полагаю, что я все еще должен Вам 300 долларов.

- Полагаю, что так.

Я расплатился за номер в гостинице, и мы поехали в аэропорт, попутно возвратив арендованный автомобиль. Подготовка самолета заняла час, три часа полета Бенджамин проспал, а я потратил это время, перебирая документы Эдварда. Он вел тщательные записи обо всех, с кем контактировал, начиная с личной информации об их жизни и заканчивая их долгами, вплоть до копейки.

Такое бывает не часто, но я действительно был впечатлен.

Судя по моим часам, когда мы приземлились в Чикаго, было пятнадцать минут шестого. Я подвез Бенджамина к дому, в котором он жил с родителями, назначая ему встречу в офисе около девяти, прежде чем самому поехать домой. Мой телефон начал звонить, когда до дома осталось три квартала, и я застонал, осознавая, что я забыл позвонить Эсме по дороге. Я взял трубку, ожидая услышать ее, но я был удивлен, это был отец Бенджамина, Фрэнк.

В голове появилось куча мыслей в этот момент, я понял, что разозлился, предполагая, что Бенджамин выдал детали нашей поездки отцу. Фрэнк Манчини был в деле примерно столько же, сколько и я, и он знал, что происходит, но ни один мужчина, у которого есть хоть капля сочувствия, не хотел бы услышать, что его ребенок впервые убил кого-то.

Я ждал, когда он начнет спорить со мной. Я ждал его ярости. Я уже был готов напомнить ему о его месте. К сожалению, я никак не ожидал услышать его восторга.

- Угадай, кто, наконец, поймал эту канарейку?

Шестой член группы Манчини, человек по имени Марчелло, пропал без вести несколько недель назад, после того, как был обнаружен на заднем сидении полицейского круизера без опознавательных знаков на южной стороне Чикаго. Не было никаких причин для его нахождения там, никаких записей об его аресте, единственный вывод, который мы могли сделать – его сердце запело. Я приказал ему сесть и не высовываться, но вместо этого в полночь он исчез. Очевидно, он запаниковал, так как он оставил все, что имел, когда бежал – включая жену и детей. Ошибка дилетанта.

- На нашем месте, - говорю я ему. – Я скоро буду.

- Да, сэр.

Я кладу трубку и, подъезжая к дому, осознаю, что моей жены дома нет. В том месте, где обычно припаркован ее автомобиль, стоял знакомый джип с двумя детскими креслами сзади. Я иду к дому и, прежде чем я успеваю закрыть дверь, появляется Карлайл, спускаясь вниз по лестнице. Он застывает на половине пути, увидев меня.

- Карлайл, - говорю я, здороваясь. Это все еще так странно для меня, эти моменты, когда мы остаемся один на один, и я обращаюсь к нему по имени. Всегда есть искорка страха в его глазах, я привык видеть опасение в глазах других людей, но с ним все было иначе. Я вспоминал те финальные мгновения в доме Аро, взгляд Карлайла, когда я приставил пистолет к его голове. Неизбежность. Страх. Неотвратимость смерти. Это был взгляд, с которым мой шурин ушел из жизни, не то чтобы мне было приятно об этом вспоминать.

***

Карлайл сел на колени и пытался дышать. Стрельба прекратилась, теперь раздавался вой сирен. Они приближались быстро, звук становился громче с каждой секундой.

Девять кварталов.

Восемь кварталов.

Семь кварталов.

Карлайл вытянул руку, отбрасывая пистолет.

- Карлайл! – окликнул я его, понимая, что он полностью опустошен. Он посмотрел на меня, его лицо было мертвенно-бледным, глаза – пустыми.

- Настало время встретится с Лиззи, - тихо сказал он, слова прозвучали невнятно. Я покачал головой, прекрасно понимая, о чем именно он думал. Он понимал, что умрет сегодня ночью – я понимал, что он умрет – но не так. Это было неправильно. Так все не должно было закончиться. Он кивнул демонстративно, твердо, сирены все приближались.

Шесть кварталов.

Пять кварталов.

Карлайл поднял пистолет и приставил его к подбородку. Эдвард закричал, но его крик был приглушен диким стуком моего сердца. Карлайл смотрел на меня, его глаза молили о помощи. Он бы никогда об этом не попросил, слишком гордый. Слишком милосердный. Но выражение его лица говорило само за себя. Так было всегда. Спустя десятилетия, после всего, что он пережил, он все еще не умел блефовать.

По крайней мере, не со мной.

Четыре квартала.

Три квартала.

Время было на исходе.

Я уже поднял пистолет, как вдруг вспомнил об одном моменте.

- Хочешь встречаться с моей дочерью? – спросил Антонио, шокировано глядя на меня. Я сказал ему, что мне нужно поговорить с ним кое о чем очень важном. Он однозначно ожидал, что темой будет бизнес.

- Да, сэр, - ответил я. – Я бы хотел пригласить ее на свидание.

Он на мгновение замолчал, погрузившись в мысли.

- Ты мне нравишься, Алек. Ты очень полезен для меня. Но дело не только в этом, у тебя есть потенциал. Если ты будешь встречаться с моей дочерью… это все усложнит. Ты знаешь об этом. Мне бы не хотелось потерять тебя.

Под «потерять тебя» он подразумевал «убить тебя».

- Так что я собираюсь спросить тебя еще раз, и я хочу, чтобы ты хорошенько подумал. Мы можем забыть о том, что этот разговор вообще когда-либо был, и ты должен понимать всю серьезность последствий твоего «да». Так что я спрашиваю тебя, Алек. Ты действительно хочешь встречаться с моей дочерью?

Я кивнул.

- Да, сэр. Я хочу.

Он улыбнулся.

- Это требует мужества, Эвансон. Мужества, которого еще никто не демонстрировал, - сказал он, протягивая мне руку. – У тебя есть мое благословение.

- Спасибо, сэр, - сказал я, пожимая его руку. Он крепко ее сжал и притянул меня к себе.

- Но если ты сделаешь что-нибудь, что разобьет ей сердце – я имею в виду что угодно – я заставлю тебя страдать. Мне плевать, даже если я буду мертв и буду лежать где-нибудь в могиле. Я вернусь за тобой, Эвансон. И не имеет значения, насколько благими будут твоими намерения. Дорога в ад выстлана благими намерениями, и это то, куда ты отправишься, если это закончится плохо.

- Я понимаю, - ответил я. – Я клянусь жизнью, что не сделаю ничего плохого вашей семье.

Я закрыл глаза и склонил голову. Видя мольбу в глазах Карлайла, понимая, чего он хочет, я понимал, что мне придется нарушить обещание. Мне придется сделать то, что навредит Эсме больше всего.

Мне придется разбить ее сердце. Только так я могу спасти его сердце.

Два квартала.

Один квартал.

Время вышло.

- Perdonatemi, - сказал я. Я прицелился, палец был на курке, и впервые в жизни я начал колебаться. Он не был очередной целью, очередным убийством. Очередным порядковым номером. Он был моим другом. Моим братом.

Он был таким же, как я.

Единственная пуля резанула воздух, немедленно достигая цели. Эдвард плакал. Сирены выли. Я молился, чтобы он обрел покой.

***

Маленький Карлайл ничего мне не сказал и через мгновение пробежал мимо меня в столовую. Я закрыл дверь и последовал за ним, пока я приближался, я слышал несколько голосов в комнате. Эммет и Розали сидели за столом, окруженные их сыновьями и Челси. Напротив Челси сидели две другие девочки, которых я не знал. Они выглядели ровесниками Челси, лет восьми, и все трое были весьма странно одеты, в одинаковые коричневые жилеты и береты.

- Почему дети чужих людей в моем доме? – удивленно спросил я. Если бы нужно было назвать одну вещь, которую я больше всего ненавидел, это были бы незнакомцы в моем личном пространстве.

Как только я заговорил, все сразу посмотрели на меня, а Челси закатила глаза.

- Они мои друзья.

Друзья. Она практически высмеивала это слово, хотя, полагаю, я был единственным, кто это заметил. Друзья для Челси имели совершенно иное значение, чем для большинства. Она не была доверчивой, ей пришлось провести годы в программе «Приемный ребенок» в борьбе за внимание. Выживать для нее означало выделяться, быть лучше, чем большинство, иметь что-то уникальное, что привлечет внимание людей. Она была беспощадной, высоко мотивированной и независимой. Ее ровесники были для нее соперниками, каждый из них мог претендовать на ее успех. По ее мнению, друзьями были не те, кто оказывал поддержку. Друзьями были те, кто дышал в спину.

Не то чтобы она была жестокой. Наоборот – отзывчивый ребенок, интеллигентная и сострадательная. Но она всегда была сосредоточена на том, чтобы быть на некотором расстоянии ото всех, чтобы никто не мог подобраться к ней слишком близко и ранить ее.

- У твоих друзей есть имена? – спросил я, подозрительно глядя на двух девочек.

- Мелоди и Аманда, - ответила она.

- Фамилии?

Челси снова закатила глаза. Мой допрос не был приятен, но он был необходим.

- Боже, они не шпионы.

Я бросил на нее колючий взгляд.

- Фамилии, Челси.

- Джонсон и Смит, - проворчала она.

Однозначно американцы.

- Я знаю их родителей? – спросил я. Их фамилии такие распространенные, в любом случае, я не могу быть полностью уверен. Дети они или нет, некоторым личностям не нужно находиться в моем доме.

- Нет, я так не думаю.

- Чем они занимаются? Где они живут?

- Угх, не сейчас, пожалуйста, - просит она, ее голос тихий и плаксивый. Я хорошо знаю этот тон. Ей было неловко.

- Ага, они крутые, дядя, - встрял Эммет. – Их родители знают, что они здесь.

Он говорил так, будто его слова должны все прояснить, но было как раз наоборот. Кто в здравом уме позволит своим детям приходить в мой дом? Кроме прочего, меня совершенно не волнует их безопасность. Меня волнует только безопасность моей семьи.

- Вы голодны? – спросила Розали в попытке сменить тему. Ну, пусть будет так.

- Нет, - ответил я. – Я все еще не могу отойти от утреннего завтрака.

Эммет уставился на меня.

- Пожалуйста, скажи, что Иззи Биззи не готовила для тебя.

- Изабелла готовила, да.

Он тряхнул головой.

- Счастливый ублюдок, - пробормотал он. Розали толкнула его, сузив глаза в гневе.

- Что-то не так с моей едой? – строго спросила она.

- Конечно, нет, малыш, - быстро ответил он, глядя на свою тарелку. Хот-доги, обжаренный картофель и макароны с сыром. – Просто, знаешь, иногда это дерьмо надоедает.

Я улыбнулся, хорошо его понимая. Помимо Челси и моей жены, я уверен, Oscar Meyer и Kraft тоже являются членами нашей семьи.

- Как ты узнал, что я виделся с Изабеллой? – спросил я.

- Эсме сказала, что Вы были в Вегасе, - сказала Розали. – Она не знала, что Вы вернетесь так скоро.

Я нахмурился, понимая, что забыл позвонить жене. Снова. Она будет в ярости.

- Так, как поживает мой брат? – спросил Эммет.

Почему люди пытаются использовать меня в качестве мальчика на побегушках?

- Почему ты сам у него не спросишь?

- Будто он мне скажет правду, - говорит Эммет, смеясь.

Это правда. Эдварда научили делать вид, что все под контролем, даже если это не так.

- Он выживает, - ответил я.

Эммет кивнул, будто я уже сказал достаточно, и вернулся к еде. Он все принимал за чистую монету, не было необходимости в ненужных объяснениях или чтении между строк. Именно поэтому он мне нравился. Мы не были очень близки и вряд ли будем в будущем, но я всегда был рад, что он есть в моей жизни.

Хотя, не всегда. Я переживал из-за Эммета какое-то время. Было тяжело смотреть на него и знать, что Стефан – его биологический отец. Кровь врага течет по его венам, его сердце качает ее и поддерживает его жизнь. Этот человек чуть было не убил меня, и теперь его часть нашла место в моей семье. В моем личном пространстве. Будто вторжение.

Я хотел рассказать Эммету о его происхождении, просто для ясности, но Эсме заставила меня поклясться, что я сохраню это в тайне. Мне казалось странным то, что она настояла, чтобы я рассказал Эдварду то, что знаю. Я использовал этот аргумент в споре с ней, но она была не согласна, настаивая, на том, что это были две большие разницы – Эдвард заслужил знать правду, а Эммет заслужил не знать ее.

- Разве эта семья пережила недостаточно? – спросила она. – Мы не можем просто оставить это?

Я уступил и согласился молчать, хотя я хотел напомнить ей, что она вышла замуж не за того человека, если она ищет покой.

Я оставил их обедать и пошел в свой кабинет, чтобы уничтожить бумаги Эдварда, также как всегда избавлялся от доказательств нашей работы. Он сохранит оригиналы бумаг настолько долго, насколько это необходимо, но в любом случае, они все будут уничтожены. Мы никогда не храним письменные записи долгое время, полагаясь на свою память. Иногда мы сталкивались с неудачей – все совершают ошибки. Я не могу сказать точно, что я никогда не совершал ошибок.

Позже я вернулся в столовую и увидел, что все заканчивали с обедом, а девочки уже ушли. Вероятно, они убежали при первой возможности. Я не удивлюсь, если они больше не вернутся.

- Мне нужно уехать по делам, - сказал я им.

- Повеселись там, - сказал Эммет и улыбнулся. – Или не веселись. Я не знаю. Да и знать не хочу.

- Ага, ты не хочешь этого знать, - ответил я, качая головой. – Приятного вечера.

Я уже было вышел из дома, но Челси остановила меня.

- Подожди! – крикнула она, отталкивая стул, на котором сидела. Она выбежала из комнаты, и я на мгновение застыл, озадаченный, прежде чем она вернулась, сжимая в руке бумагу. Она протянула ее мне.

- Мне нужно продать печенье.

- Хорошо, - ответил я, взяв у нее бумагу. – Это благотворительная акция в школе?

- Нет, - сказала она, шмыгая носом, будто от моего вопроса ей стало тошно. – Это для Брауни. Ну, знаешь, мой отряд Герлскаутов?

- Герлскаутов? – удивленно спросил я. Когда она вступила в Герлскауты? – Как долго ты там состоишь?

- Несколько недель.

- Почему ты присоединилась к ним?

- Эм, я не знаю, - сказала она, пожимая плечами. – Все присоединились.

Я посмотрел на нее с недоверием.

- Ты присоединилась к организации только потому, что все остальные это сделали?

- Да.

- И что нужно было сделать, чтобы стать ее членом?

- Ничего, на самом деле, - ответила она. – Это было просто. Мы заплатили вступительный взнос и дали обещание.

- Обещание? – спросил я. – Вы дали клятву?

- Ну, полагаю, что да, - сказала она, глядя на меня с опаской. – Ничего особенного.

- Ничего особенного? – ошеломленно спросил я. – Что это была за клятва?

Она выглядела так, будто собирается проигнорировать мой вопрос, но выражение моего лица подсказывало ей не делать этого. Она неохотно подняла три пальца и забормотала: «Торжественно клянусь стараться служить Богу и своей стране, всегда помогать людям и жить по законам Герлскаутов».

- У них есть закон? – спросил я. – О чем он?

- Серьезно?

- Да, серьезно.

Она вздохнула.

- Я буду стараться быть честной, справедливой, дружелюбной, отзывчивой, тактичной, заботливой, э…- Она остановилась. - …еще что-то там. Я буду отвечать за то, что говорю и за то, что делаю… Ох, и уважать власть. Эм, я буду разумно использовать ресурсы, чтобы сделать мир лучше, и я буду сестрой каждому Герлскауту.

Она выглядела так, словно гордится тем, что смогла процитировать это вслух.

- И ты с этим согласилась?

- Да.

- И чем вы занимаетесь с этими людьми? – спросил я. – Кроме продажи печенья, разумеется.

- Эм, мы встречаемся, - сказала она. – Выполняем миссии и все такое.

- Миссии? Они дают вам задания?

- Да, и мы получаем значки, если делаем все верно. Чем больше значков, тем лучше.

- Итак, скажи мне, правильно ли я понял, - сказал я. - Ты поклялась чужим людям жить так, как они думают, ты должна жить, ты платишь им деньги, делаешь то, что они скажут, и если ты делаешь это хорошо, тебя повышают. Верно?

Она взволнованно кивнула, я смотрел на нее с неподдельным ужасом. Она присоединилась к Детской Мафии.

- Это просто Герлскауты, - сказал Эммет, прекрасно понимая, о чем именно я думал. – Они ходят в походы, повязывают галстуки, плетут друг другу косы и прочее дерьмо. Никакого вреда.

- И продаем печенья, - подчеркнула Челси. Снова эти Богом забытые печенья.

- Хорошо, - ответил я, протягивая ей бумагу обратно. – Иди и продавай свои печенья.

Она просто смотрела на нее.

- Ты хочешь, чтобы я это делала?

В этом вообще не было смысла. Я уже скучал по тем дням, когда она просто говорила, чего хочет. Чем старше она становилась, тем тяжелее было понять ее. Я уже начинал думать, что эта черта была характерна для всего женского пола.

- А ты не имела это в виду?

- Да, но, я имею в виду… - пролепетала она. – Ты действительно хочешь, чтобы я ходила по домам людей и просила у них деньги? Ну, у незнакомцев?

- Ну, нет, - сказал я. Она никак не может ходить по чужим домам, тем более просить у них денег. Это звучит, как попрошайничество, а мы не попрошайничаем. Врем? Да. Воруем? Да. Попрошайничаем? Никогда. – Ты не можешь просто продать их родителям своих друзей?

- Нет, мои друзья тоже продают печенье.

- Тогда просто продавай их семье.

- У нас недостаточно большая семья.

- У нас достаточно большая семья, - настаивал я. – Уверен, Эммет купит коробку.

- Черт, да, - сказал он. – Может даже две.

Она с ужасом посмотрела на меня.

- Две коробки?

- Я уверен, Эдвард может отправить деньги за одну коробку.

- Три коробки?

- Ага. Отличное начало.

- Хорошее начало? – недоверчиво спросила она. – Три коробки это ничто! Мама Аманды работает в больнице! Ты знаешь, сколько там людей, которые купят печенье? А папа Мелоди работает на заводе с сотней людей! Я так никогда не выиграю!

- Выигрыш? – спросил я. – Есть приз?

- Да, конечно, - сказала она. – Тот, кто продаст больше всех печенья, получит велосипед.

- У тебя есть велосипед.

- Но это новый велосипед!

- Я куплю тебе новый велосипед.

Она застонала.

- Это не одно и то же.

От ее истерики у меня закружилась голова.

- Что, ты хочешь, чтобы я выписал тебе чек? – спросил я. – На сколько? За десять коробок? Пятьдесят? Сто?

- Нет, это обман, сказала она, качая головой. – Они разозлятся, если ты заплатишь, а я не продам ничего на самом деле. Ты не можешь просто купить первое место.

Я хотел сказать ей, что она ошибается, но, полагаю, еще не время для уроков о реалиях жизни.

- Тогда чего ты хочешь, Челси?

- Продать печенье людям, - ответила она. – Очень многим людям.

Она смотрела на меня с мольбой в глазах, и я понял в тот момент, что дело было не в велосипеде и не в печенье в данном случае. Нужно было выделиться, достичь успеха. Доказать самой себе.

Если и есть на свете ребенок, подходящий мне, то это она.

- Хорошо, - ответил я, складывая бумагу в карман. Она была одним из двух людей во всем мире, кто мог поспорить со мной и на самом деле одержать победу. – Я продам твое печенье, но я предупреждаю тебя сразу, и не говори потом, что я тебе этого не говорил. Ты поклялась. Ты не можешь бросить это, если тебе надоест. Понимаешь?

- Да, сэр, - сказала она, улыбнувшись. – Спасибо, Алек.

Она никогда не называла меня папой, и вряд ли когда-то назовет. Она даже вряд ли когда-то обратиться ко мне, как к отцу, но что-то в этом было. Я был ее защитником. Я поддерживал ее. Я был ей нужен.

И, несмотря на то, что я не хотел это признавать, она тоже была мне нужна.

- Пожалуйста.

***

- Ты невероятно спокоен для человека, который только что стал свидетелем массового убийства.

Я взглянул на агента ДиФронзо и сменил позу, металлические наручники сковывали запястья, звеня по столу.

- Ты невероятно спокоен для человека, который стал свидетелем кровавой бойни, - возразил я.

Он небрежно пожал плечами, будто это действительно не беспокоило его. Однако это его беспокоило. Я уверен.

- Побочный эффект моей работы, - сказал он. – Также, как и у тебя, не так ли, м…?

Я покачал головой.

- Как владелец клуба, я не мог стать свидетелем большого количества смертей, - ответил я. – Иногда передозировки, может быть. Ну, а кроме этого…

- Прекращай это дерьмо, - сказал он, не оставляя мне шанса закончить предложение. – Если ты просто бизнесмен, почему ты так спокоен? Каково твое оправдание?

- Мое оправдание? Ну, во-первых, я не был свидетелем массового убийства.

Он взглянул на меня, то ли недоуменно, то ли сердито.

- Ты серьезно собираешь отрицать, что был там?

- Я не говорю, что не был там. Я только говорю, что не был свидетелем массового убийства, – ответил я. – Я был свидетелем перестрелки. Это большая разница. Ты должен знать это, раз уж ты федеральный агент и все такое.

- О, да, что до Вас, бизнесмен, откуда вы знаете, в чем разница?

Я пожал плечами.

- Я смотрю телевизор.

- Уверен, так и есть.

В момент, когда Джейн бросилась на Эдварда, я достал пистолет, прицелился и нажал на курок.

Оглушающий звук выстрела прогремел в сарае, и тело Джейн мгновенно упало.

Лопата рефлекторно вылетела из ее рук, попав в Эдварда, и она сделала последний вдох в своей жизни.

Чарльз отреагировал мгновенно, но все же недостаточно быстро. Я повернул пистолет на него и набил его тело пулями. Он упал сверху на Джейн, образуя кровавую кучу из их тел.

Эдвард сыпал проклятиями, практически кричал. Он запаниковал, был иррациональным, эмоциональным и неустойчивым. Мне многого стоило взять себя в руки и не направить пистолет и на него.

***

Я постоянно проверял зеркала, пока ехал по городу, нарочно сворачивал не в тех местах и сходил с пути, пока ехал в потоке, чтобы убедиться, что за мной не следят. Дорога до этой заброшенной части города заняла у меня около часа, хотя я мог добраться и за полчаса, маневрируя по проселочным дорогам, мимо заброшенных заводов, на которые люди едва бросали взгляд. Их выселили сюда довольно давно, работу у местных жителей забрали и отдали иностранцам, готовым работать за гроши. Заводы использовали только для обеспечения местных нужд, но теперь люди там только воровали, чтобы прокормить близких.

А правительство говорит, что мы разрушили Чикаго. Они говорят, что La Cosa Nostra разрушает семьи, портит людей и создает проблемы для честных граждан. Они искренне верят, что если они уничтожат нас – это позволит решить проблемы города и снизить уровень преступности.

Я думаю что люди, живущие в стеклянных домах, не должны бросаться камнями. Корпорации при поддержке правительства превращают жизнь стольких людей в ад, мы бы никогда не смогли достичь такого. Если они не могут найти работу, им приходится как-то выживать.

Я оставил машину возле большого склада, скрытого между двумя строениями так, что никто из проезжающих не сможет ничего заметить. Я вышел из машины и вошел в здание, убедившись, что дверь за мной закрылась. Место было темным, все окна, что тут были, заколотили досками. Пахло плесенью и сигаретами, всюду был мусор, который, очевидно, лежал тут несколько лет. Здание кишело крысами, я видел, как они снуют мимо, я пытался отвести взгляд, но их было больше, чем можно представить.

Я направился к задней части склада, в ту часть здания, из которого не было выхода на улицу. Должно быть, раньше это была комната отдыха или офис, потолки здесь были ниже, комната была обнесена перегородками.

Как только я вошел внутрь, я увидел Фрэнка Манчини, вместе с двумя старшими ребятами из его команды. Фрэнк был моего возраста, лет сорока пяти, и уже начал лысеть. У него была отличная спортивная фигура, когда он был моложе, вполне себе дамский угодник, но дни его лоска прошли. Его пузо выпирало так сильно, что я не уверен, мог ли он разглядеть собственные ноги, не говоря уже о члене.

- Босс, - сказал Фрэнк. Я кивнул ему и двум остальным, когда они поздоровались со мной. Я не был уверен, что знаю их имена, но это и не имело значения.

Забившийся в угол, испуганный, в комнате также был Марчелло. Он был грязный и растрепанный, на нем были только брюки. Выглядел оно довольно жалко и, хотя он тихонько плакал, я совсем не сочувствовал его боли. Честно говоря, он еще и не страдал по-настоящему.

- Марчелло, герой дня, как приятно тебя увидеть! Я рад, что ты все-таки решил зайти к нам.

- Босс…

- А-а-а, - оборвал я его, прежде чем он хоть что-либо скажет. – Знаешь, так у нас ничего не получится. У тебя больше нет шанса объясниться. Ты упустил его, когда пытался убежать. Мне не интересны твои оправдания. Все, чего я хочу, Марчелло, это покаяния.

Он смотрел на меня с ужасом в глазах, а я продолжал.

- Если ты понесешь свое наказание, и я почувствую, что ты искренне раскаялся, и ты, наконец, поймешь необходимость выполнять мои приказы, ты будешь прощен. Все очень просто. Я дам тебе шанс, и ты пойдешь своей дорогой. Но только, если я буду абсолютно удовлетворен, к несчастью, мне тяжело понравиться.

- Я все сде…

Я занес ногу назад, затем подался вперед и пнул его в лицо. Он закричал, пытался обороняться, как можно дальше забившись в угол.

- Никаких разговоров, - выплюнул я. – Я думал, мы уже договорились, что время для разговоров вышло.

Он захныкал, но говорить не стал. Я оглянулся в поисках инструментов, Фрэнк подтолкнул ко мне большой черный вещевой мешок. Он был полностью готов, как и всегда. Как говорится, не впервой.

Я взял мешок и бросил его на шаткий деревянный стол, который стоял позади меня, и вытащил большой кусок веревки.

Я жестом показал двум парням поднять Марчелло на ноги и, стоя за его спиной, крепко связал вместе его запястья. Никакого пространства для маневра, толстая веревка врезается в его плоть так, что от трения жжет кожу. Убедившись, что узлы затянуты достаточно туго, я потащил его к центру комнаты. Он сопротивлялся лишь слегка, на этом моменте мало кто вырывается. Они понимали, что борьба означает верную смерть, и они все еще верили, что они достаточно сильны, чтобы выжить. Жаль, что я еще ни разу не встречал такого человека.

Над нашими головами и вдоль стен ограждения видно часть стропил здания, которые будто образуют лабиринт из брусьев. Я взял свободный конец веревки и перекинул его через одну балку так, чтобы второй конец веревки теперь болтался с другой стороны. Фрэнк схватил ее, дергая на себя, чтобы связать с концом веревки на следующей балке.

- Может быть немного больно, - предупредил я. Паника вспыхнула в глазах Марчелло, когда я подозвал двух парней, чтобы они помогли. Они взяли другой конец веревки, что была у Фрэнка, и оставили достаточный запас, чтобы можно было крепко связать Марчелло. Веревка натягивалась, через мгновение Марчелло начал подниматься в воздух. Дюйм за дюймом, его ноги постепенно отрывались от земли, крики становились все громче. Вес его тела теперь переместился на кисти его рук. Обратное подвешивание, так его называли, или просто «веревки». Такой способ использовали для пыток многих людей на протяжении многих лет, такая мучительная боль легко развязывала язык.

Вьетконг (ПП: Национальный фронт освобождения Южного Вьетнама) делал такое с Джоном МакКейном. Он был достаточно сильным, чтобы выжить.

После того, как он оказался в нескольких футах от земли, я сказал парням остановиться, все трое вздохнули с облегчением после того, как затянули веревку. Но не Марчелло. Нет никакого облегчения для него.

- Позиция, в которой ты сейчас находишься, называется Strappado. Чем больше ты двигаешься, тем больше вреда причиняешь своим рукам. Если ты надеешься еще воспользоваться ими, тебе лучше не двигаться.

Я достал свой складной нож и открыл лезвие, теребя его в руках.

- Когда ты произнес твою клятву, ты поклялся в верности нам. In onore della Famiglia, la Famiglia e abbraccio. Я почитаю Семью, я принимаю Семью. Помнишь эти слова? Помнишь тишину, что ты обещал, клянясь Омерта в любви?

Он слегка кивнул, стараясь соблюдать тишину, несмотря на боль.

- Так и где была твоя верность, когда ты пошел к копам?

Я провел ножом по правой стороне шеи, нажимая слегка, лишь для того, чтобы надрезать кожу.

- Где была твоя честь, когда ты повернулся спиной к своей семье?

Я прижал лезвие с другой стороны шеи, небольшая капля крови просочилась через поверхностный надрез.

- Где было послушание, когда я звал тебя, а ты не приходил?

Я провел лезвием вниз по его груди, от ямки на его горле и до пупа.

- Где была любовь, Марчелло? Где было сердце?

Я вырезал «Х» над его сердцем, он застонал, стиснув зубы, кровь потекла по его груди. Мне так хотелось погрузить лезвие прямо в него, но я держался, пытаясь его не убить.

Пока, по крайней мере.

***

Несмотря на то, что она была небольшого роста, Джейн держалась так, словно возвышалась над всеми остальными. Она любила третировать людей, любила, когда люди прятались от нее в страхе. Невозможно сказать, на что именно она была способна. Она была словно «непривязанная пушка» (ПП: Безответственная личность, человек, несдержанное поведение которого угрожает окружающим или беспокоит их). Одну минуту она была в порядке, а в следующую - словно бушующий торнадо. И никогда нельзя было сказать точно, куда именно он ударит. Она позиционировала себя жестокой, уверенной в себе и неразрушимой. Непобедимой. Пуленепробиваемой.

К сожалению для нее, таковой она не была.

Я нес тело своей сестры к машине и был удивлен, до чего легкой она была. Она выглядела такой хрупкой. Уязвимой. Безвредной.

Пустота.

Возможно, она начала заполняться после всего этого.

По правде говоря, Джейн всегда была опасной. Она набрасывалась на людей, все чувствовали себя подавленными, и только так она могла почувствовать себя удовлетворенной. Она бы в этом никогда не призналась, но она, также как и я, знала, что наше рождение было ошибкой.

Иногда я задумывался, могли ли мы вообще родиться без души. Люди, у которых есть душа, не могут вредить без разбора. Они чуткие. Они хорошие.

В нас не было ничего подобного.

Эсме винила в этом мою мать. Она говорила, что мы выросли такими, потому что так обходились с нами, что мы выучились отделяться ото всех и ни о ком не заботиться. Механизм выживания, так она называет это. Я думаю, что это намного глубже. Была какая-то мутация в нашей ДНК, какой-то ген, который мы унаследовали от родителей. Испорченная кровь, которая при смешивании создавала монстров.

Я бы никому не хотел передавать этот ген.

Эсме утверждала, что мое нежелание передавать бракованные гены и было доказательством того, что я хороший человек. Доказательством того, что, несмотря ни на что, я не был пуст внутри. Мне всегда казалось, что это просто логика.

Логика. Если бы я действительно был логичным, я бы сказал, что был таким, потому что моя мать пила все девять месяцев своей беременности.

Суть в том, что когда я укладывал Джейн в машину, собираясь устроить аварию и сжечь ее останки, я не чувствовал вины. Ни следа раскаяния. Не было стыда. Я не горевал. Мне вообще было все равно. Она была моей сестрой, моей плотью и кровью. Мы делили материнскую утробу.

А я не чувствовал… ничего.

Ну, и где моя душа?

***

- Ты – позор, стыд. Ты жалок, в тебе нет и грамма чести. Даже если у нас нет ничего в этом мире, у нас всегда есть наше слово, у тебя даже этого нет. Я не могу тебе доверять. Ты жизнью поклялся, а затем нарушил клятву, похоже, для тебя это ничего не значит. Для тебя это действительно ничего не значит? Ты настолько низок?

- Нет, Босс, я клянусь…

Я занес кулак и врезал ему по челюсти, теряя контроль над собой из-за того, что он не соблюдал тишину. Рука, сжавшись в кулак, коснулась лезвия, нож полоснул мою ладонь, и я выронил его. Он упал на пол, и я нахмурился, когда увидел кровь, вытекающую из пореза на моей руке.

- Вы в порядке? – спросил меня Фрэнк из другого конца комнаты.

- Я в порядке, ответил я, тряся рукой. Мое истощение сказывалось на мне, я становился небрежным, я не могу больше такого допустить. – Я просто устал от такой наглости. Почему люди постоянно меня проверяют? Я что, выгляжу слабым? Или невежественным?

- Совсем нет, сэр, - сказал один из парней. – Они сами невежественны.

Фрэнк и другой парень быстро согласились, но я отмахнулся. Я не в том настроении, чтобы мне лизали зад. Просто хочу правды.

Я поднимаю нож снова.

- Я слышал, ты смеялся, когда выходил из машины с тем копом, - сказал я, делая надрез в углу его рта длиной около четверти дюйма до щеки. Он закричал, когда я сделал надрез и с другой стороны, заставляя его лицо улыбаться. – Смеялся, будто все это лишь шутка для тебя. Будто я лишь шутка для тебя. Это так?

Он отчаянно замотал головой, а я застыл, когда подавленный смешок разрезал воздух, но исходил он не от Марчелло. Я посмотрел мимо него, и мой гнев стремительно вырос, когда я увидел одного из парней с улыбкой на лице.

- Я сказал что-то смешное? – спросил я его. – Я тебя веселю?

- О, нет! Это просто… Вы знаете, - сказал он, пытаясь взять себя в руки, но снова улыбнулся. – Не обращайте внимания. Извините, сэр.

Я тряхнул головой и, закрыв нож, положил его в карман. Снова взяв сумку, я достал из нее газовую горелку Bernzomatic и медленно отвинтил ее крышку, чтобы выпустить газ. Уши Марчелло услышали шипящий звук, он посмотрел на меня с ужасом и заплакал снова.

- Нарушая клятву – плюешь мне в душу, - зачитываю я другую часть клятвы и нажимаю на курок горелки. Пламя вспыхивает мгновенно, и я подношу горелку к его босым ногам. Он закричал, от этого разрезы на его лице открываются, и пронзительный крик сотрясает пустой склад. Он корчится, отчаянно вырывается из своих пут, в то время как огонь обжигает его, запах горящей плоти окружает нас. Он вырывается так сильно, что обе его руки сильно порваны веревками, а тело чертовски изуродовано за считанные секунды. Кровь струится по его лицу, по его груди.

- Пожалуйста! – кричит он, громко рыдая. – Пожалуйста, хватит! Пожалуйста, Господи, я умоляю тебя! Мне жаль! Я клянусь, я не сказал ни слова. О, Боже, как жжет! Чертовски жжет!

Его ноги начали чернеть, и тем более неистовыми стали его крики, а мольбы – непоследовательными. Чем больше он кричал, тем больше рвалась кожа на его лице. Чем больше он сопротивлялся, тем сильнее повреждал свои руки.

Через мгновение я выключил горелку, закручивая крышку обратно и останавливая подачу газа. Марчелло продолжал кричать, рыдать и молить о помощи, я положил горелку на пол и покачал головой.

- Кровь за кровь, - сказал я. – Ты знаешь правила.

Я отвернулся от него, не в состоянии смотреть больше на его обугленную плоть. Я не мог даже представить, как больно ему было, я знал, что и сам был в шаге от этой участи. Если бы Аро узнал о моей причастности к делам Карлайла и Изабеллы, я бы, вероятно, тоже висел сейчас на каком-нибудь складе.

- Что вы хотите с ним сделать? – спрашивает Фрэнк через мгновение.

- Пожалуйста, отпустите меня, - просит Марчелло. – Вы сказали, что дадите мне шанс! Мне жаль, Боже, блядь, мне так жаль!

Я потряс головой.

- Оставьте его умирать.

Услышав мои слова, Марчелло закричал еще громче.

- Почему? Боже, пожалуйста! За что?

- Хочешь знать, за что? – спросил я. Он неистово закивал, кровь, сопли и слезы покрывали его лицо. Этот вид заставил мой желудок сжаться, я почувствовал, что у меня закружилась голова, будто перед обмороком. Я быстро восстановил самообладание, хотя виду не подал. – Я сказал тебе молчать. Вот за что.

Я повернулся и пошел прочь, мне нужно было присесть. Я сразу услышал выстрелы, Фрэнк заставил Марчелло перестать кричать.

- Какого хрена ты смеялся? – резко спросил Фрэнк у другого парня. Фрэнк был его боссом и знал, что если это касается его людей, он отвечает за их действия. Один из его людей уже сбился с пути. Он больше не мог рисковать.

- Извини, Фрэнк. Я не хотел показать неуважение, - сказал он. – Просто, та сцена в фильме «Славные парни» с Томми ДеВито и Генри Хиллом, где Томми спрашивает его, считает ли он его смешным словно клоун. Чувак, я обожаю это дерьмо. Просто вспомнил.

Как только я услышал эти слова, что-то во мне оборвалось. Я полез в пальто, достал оттуда пистолет и вернулся в комнату. У парня не было времени отреагировать или даже понять, что я делаю. Я прицелился и нажал на курок, через долю секунды пуля прошла сквозь его череп. Он немедленно упал на землю, пока двое других быстро отпрыгнули от него, не ожидая такого исхода.

- Может, кто-то еще хочет что-то сказать? – выплюнул я. – Томас ДеСимоне, парень, с которого скопировали героя Томми ДеВито, был жалким, а Генри Хилл был крысой! Это не кино! Это настоящая жизнь! Я не потерплю тех, кто сравнивает меня с ними!

Они шокировано смотрели на меня, дрогнув, когда я помахал пистолетом рядом с ними.

- Я понимаю, - сказал Фрэнк, оборонительно выставив руки. – Он перешел границу.

Я опустил пистолет, когда пришел в себя, и вернул его обратно в кобуру.

- Уберитесь здесь. Тщательно. Мне плевать, как, но здесь пролилась моя кровь.

- Конечно, сэр, - сказал Фрэнк. – Я позабочусь об этом.

Я вышел из здания, пока я был там, солнце уже село. Я сел в автомобиль и сидел там какое-то время, глубоко вдыхая и пытаясь прийти в себя. Прежде чем я успел завести машину, мой телефон снова зазвонил, я взглянул на него и увидел, что звонок из клуба.

- Что еще? – проворчал я.

***

Жаркое солнце Финикса ослепляло так, что болели глаза. Я вспотел и устал, морально и физически. Мне нужен был перерыв, отдых, но я знал, что с этим придется повременить. Слишком много дел нужно сделать.

Я остановился перед большим домом и вышел из машины, поправляя галстук, и направился к двери. Я постучал и услышал, как раздраженный голос немедленно начал ворчать. Меньше минуты прошло, она открыла дверь, выражение ее лица показывало замешательство от моего вида.

- Мама, - сказал я, здороваясь. – Как поживаешь?

- Избавь меня от этого дерьма. Тебе плевать, - сказала она. – Зачем приехал, Алек?

- Мне нужно кое о чем поговорить с тобой.

Ей стало любопытно. Она на что-то надеялась.

- Хорошие новости?

Зависит от того, кого ты спрашиваешь, полагаю.

- Эм, не особо, нет.

- Почему я не удивлена? – пробормотала она, качая головой. – Плохие новости преследуют тебя, словно черная туча. Ты будто высасываешь жизнь изо всего.

- Может, нам стоит зайти внутрь, - предложил я, для ее выступлений не было настроения. – Возможно, тебе захочется присесть.

- Почему?

Я застонал. С ней никогда не выходит легко.

- Могу я зайти или нет?

Она горько рассмеялась и, отступив в сторону, жестом пригласила меня войти.

- Безусловно, заходи. В конце концов, это ведь твой дом, не так ли? Кто я такая, чтобы не позволять тебе войти? Я никто.

Я прошел за ней в дом, не утруждая себя ответом, она закрыла за мной дверь. Ее шаги по деревянном полу были тяжелыми. Я шел в кабинет, она шла вслед за мной. Остановившись у двери, я подождал, пока она займет место в любимом кожаном кресле отца, бутылка вина стояла прямо перед ней. Она схватила ее, опрокинула и вылила несколько последних капель в стакан. Пустая бутылка с грохотом упала на пол. Она начала пить, но, посмотрев на меня, заколебалась.

- О, хочешь? – спросила она, протягивая мне стакан. – Это все, что у меня есть, но ты можешь взять и это. Ты же и так все забрал – мои деньги, мой дом, мою жизнь, моего раба.

Она усмехнулась, произнося последнее слово. Столько лет прошло, а она все еще держала в себе эту обиду.

- Ты сказала мне забрать ее.

- Ага, и посмотри, что ты с ней сделал! Просто отдал ее мальчишке Каллену!

Я тряхнул головой. Мы обсуждали это тысячу раз, они никогда не поймет. Она просто не в состоянии понять. – Я здесь не для того, чтобы спорить из-за Элизабет.

- Тогда, зачем ты здесь?

- Потому что кое-что произошло, - ответил я. – Это был несчастный случай.

Она подозрительно нахмурила брови.

- Что за случай? Что случилось?

- Это Джейн, - сказал я. – Она попала…

Прежде чем я закончил предложение, она подпрыгнула и начала кричать.

- Что ты натворил, Алек? А? Что ты с ней сделал?

- Успокойся.

- Успокойся?Хочешь, чтобы я успокоилась? Где она? Что случилось?

- Это был несчастный случай.

- Хватит этой херни, - выплюнула она. – Я живу в этом мире дольше, чем ты. Я знаю, что происходит, так что не надо говорить мне о чертовом несчастном случае, это не был несчастный случай! Что ты наделал? Говори!

Я тряхнул головой.

- Это был несчастный случай.

Как только я сказал это, она бросила в меня стаканом, вино вылилось на пол, стакан пролетел справа от меня. Он ударился и разбился обо что-то, но я не стал смотреть. Я даже не дрогнул. Ей меня больше не запугать. Она была так слаба. Труслива. Эгоистичная мразь. Я бы мог схватить ее, словно тоненькую ветку, и задушить, забрать у нее жизнь, как и у Джейн, и совсем не почувствовать сожаления.

- Она мертва? – спросила она, ее голос почти срывался на визг. – Скажи мне, черт возьми! Она мертва?

- Да.

- Кусок дерьма, - выплюнула она и кинулась на меня. – Это ты убил ее, не так ли? Ты, блядь, убил ее!

Я схватил ее и прижал ее руки к бокам. Она дергалась, ее голос был резким, она что-то кричала. Она называла меня такими словами, какими ни одна леди не должна выражаться.

В какой-то момент ей удалось вырваться, она развернулась ко мне лицом и начала махать руками. Она хлопнула рукой по моему лицу. Гнев захлестнул меня, и она, должно быть, поняв правильно выражение моего лица, вдруг запаниковала. Она смотрела на меня с ужасом в глазах, кровь отлила от ее лица. Она инстинктивно сделала шаг назад. Шаг назад от хищника. Шаг к спасению.

Она споткнулась, чуть было не упал, но я подхватил ее и удержал в вертикальном положении. Я схватил ее за горло и крепко сжал. Она задыхалась, боролась за воздух и начала махать руками, пытаясь вырваться. Я проводил ее обратно к креслу, но хватку не ослаблял. Ее накладные ногти впивались в мои руки, царапая кожу.

- Это был несчастный случай, - холодно сказал я. – Это. Был. Несчастный. Случай. И если ты кому-то скажешь, что это было не так, тебя постигнет та же участь. Ты услышала меня, мама?

Она кивнула, ее глаза горели. Я отошел от нее, толкнув обратно в кресло. Она громко вздохнула, прочищая горло и пытаясь наполнить легкие кислородом. Она выглядела напуганной, она рыдала, ее тело дрожало.

- Как ты мог? – плакала она. - Как ты мог это сделать? С нашей семьей?

- Семьей? – спросил я. – Теперь мы – семья? Ты не сделала для нас ничего за всю свою жизнь, а теперь, внезапно, все поменялось? Так не пойдет. Ты не можешь называть нас семьей после всего, что сделала.

- Что я сделала?- недоверчиво спросила она. – Посмотри, что ты сделал! Ты все разрушил! Моя доченька! О, Боже, моя бедная маленькая девочка!

Я смотрел на нее, не веря своим глазам, и качал головой.

- Хватит этой херни, - сказал я, возвращая ей ее же слова. – Не делай вид, что тебя это волнует.

- Ты больной! – плакала она. – Не могу поверить, что ты это сделал! Ты хуже, чем твой отец! Я должна была задушить тебя подушкой, пока у меня был шанс! Я жалею, что ты вообще родился!

Я сухо рассмеялся, повернулся и пошел прочь.

- Я тоже, мама, - сказал я. – Я тоже.