Снег, накрывший землю подобно белому одеялу, мерцает на солнце. Я смотрю в заледеневшее окно, зачарованно наблюдая, как от моего дыхания на стекле появляется туман.

Ты любишь снег.

Ты любишь праздники.

Ты особенно сильно любишь рождественское утро.

Я думаю о тебе все время, но не так много, как за последние несколько дней. Всегда очень трудно переживать декабрь, потому что все напоминает мне о тебе – замерзший пруд, где мы хотели бы кататься на коньках, горячий шоколад, который мы любим пить, сверкающие огоньки, которыми тебе не терпится украсить елку...

Я вижу тебя везде.

Это сладкое мучение.

Говорят, что праздники – самое трудное время для семей военнослужащих, и, возможно, это правда. Я, конечно, вижу это по лицу твоего отца. Я изо всех сил старался украсить дом так, как тебе нравится. Но я не ты – и это очевидно по тому, как елка кренится влево, а мишура висит не так, как надо.

Я пытался.

На самом деле это было бесполезно. Ты умела чудесным образом превращать все, к чему прикоснешься, в нечто прекрасное и идеальное.

Этих способностей не было во мне, как я ни старался.

Эбигейл сидит под елкой, тщательно исследуя пальцами обертки пакетов. Она похожа на тебя, Белла – такие же бездонные глаза, которые бередят мое сердце каждый раз, когда я смотрю в них, потому что напоминают мне, что ты ушла. Я старался быть увлеченным, потому что Эбби очень сильно любит Рождество. Мы даже сделали несколько снеговиков с большими цилиндрами и другими украшениями. Но она умна и понимает, когда папа недоволен. Я стараюсь скрывать это, но она слишком похожа на свою мать. Она знает, когда я заставляю себя делать что-либо. И вот наша пятилетняя дочь поднимается с колен, обвивает руками мою шею и говорит, что наша мама любит нас, хоть и находится далеко.

Это те слова, которые я адресовал ей в те дни, когда был менее подавленным и пытался оставаться сильным для нее.

Чарли был немного отстранённым в течение последних нескольких недель. Это неудивительно – он скучает по тебе так же сильно, как и я – но в последнее время он стал совсем замкнутым. Когда он был здесь, то постоянно шепотом разговаривал по телефону.

Это раздражало, но я не жаловался.

- Папа?

Голос Эбби достиг меня, возвращая в реальность.

- Расскажи мне о катании с мамой.

Я грустно улыбаюсь, по-прежнему неподвижно глядя в окно.

- Ты знаешь эту историю, Эбби.

- Все равно расскажи.

Я хихикаю.

- Хорошо, придется рассказать.

Красивые пакеты забыты, она подходит к подоконнику и забирается на мои колени. Я потерся своим носом об ее, и она издала смешок, в котором я хочу утонуть.

- Это было ваше первое свидание, - услужливо начинает Эбби.

- Да, наша самая первая встреча. Нам было по шестнадцать.

- И она была одета в белый свитер.

Он был белоснежным и идеально облегал твои изгибы. Хотя эту деталь истории я опускаю.

- И она была самой красивой девушкой из всех, которых ты когда-либо видел.

Эмоции бушевали в груди, но я утихомирил их и рассказал ей о пруде, о том, как нарушалась твоя координация, когда ты надевала коньки. Она смеется, когда я рассказываю ей, как ты падала, приземляясь на пятую точку, и ругалась, клянясь никогда больше не кататься снова.

- Но вы всегда хотели вернуться, - ухмыляется Эбби.

- Каждый год, - я тихо улыбаюсь.

Это было одной из причин, по которым мы купили этот дом. На холме был пруд, который всегда замерзал в зимние месяцы. Идеальное место для катания на коньках.

Эбби зевает, и я несу ее, поднимаясь по лестнице. Она говорит, что молится, благодаря Бога за все наши блага, и просит, чтобы все войска благополучно вернулись домой, особенно мама. Она просит Бога напомнить Санте, чтобы тот не забывал солдат, потому что они тоже должны получить подарки. И я сморгнул слезы, целуя ее в лоб и укладывая в постель. Закрываю дверь за собой и вздыхаю, прежде чем пойти по коридору.

Я ненавижу ложиться спать.

Наша спальня – самая холодная комната в доме, и не из-за отсутствия отопления. Это глубокий пронизывающий холод, который исчезнет, как только ты будешь лежать под одеялом вместе со мной. По ночам одиночество давит на меня, угрожая поглотить целиком. Тишина всегда оглушительна, и ночи слишком длинные.

Я горжусь тобой. Безумно горжусь. Я был порядке, когда нам пришлось разделиться. Мы могли бы справиться с чем угодно в течение года, не так ли?

Двенадцать месяцев прошло, и дислокация войск была продлена.

И вновь продлена.

Я не был готов к трем годам этого.

Я эгоистичный ублюдок. Давно смирился с этим.

Наша дочь скучает по матери.

Твой отец скучает по своей дочери.

И там, где обычно находится мое сердце, зияет дыра.

Я утыкаюсь лицом в подушку.

Завтра утром Рождество, и мы должны отмечать его вместе.

Эбби проснется до рассвета, и я должен оставить на плите горячий шоколад, когда она на цыпочках спустится по лестнице. Мы с Чарли откроем подарки, и она будет играть с маленьким набором для маникюра, начисто проигнорировав дорогой кукольный домик – как бы и поступил любой другой ребенок.

Они обожают большие подарки; они просто обожают их позже.

Мои глаза все не закрываются, но утро наступает в любом случае. Беглый взгляд в окно свидетельствует о том, что метеорологи были правы, и за ночь выпало еще шесть дюймов (*15,24 см) снега. Я слышу приглушенный шум внизу, и знаю, что это Чарли в последнюю минуту кладет дополнительные подарки для Эбби под елку.

Он балует ее.

Я не против.

- Доброе утро, сынок!

Голос Чарли необычайно бодрый сегодня, и я спускаюсь вниз по лестнице. Готовый играть свою роль, заставляю себя улыбнуться.

- Счастливого Рождества, Чарли.

Я направляюсь на кухню, чтобы приготовить горячий шоколад для Эбби. Терпеливо помешиваю его, и глаза горят от усталости, когда пытаюсь сосредоточиться на не обжигающем молоке.

- Сделай мне одолжение, - произносит Чарли, заходя на кухню. Я в замешательстве наблюдаю, как он выключает плиту. – Еще рано. Эбби не будет некоторое время.

Изумленно проверяю свои часы.

Он прав. Еще даже шести нет.

- Что тебе нужно?

- Я думаю, что мы должны поставить еще одну елку, - говорит Чарли.

Я сузил глаза в замешательстве.

- Чарли, у нас есть елка.

- Мы должны поставить еще одну, - отвечает он. – Я видел ее вчера у дальней части пруда. Она бы идеально подошла для комнаты Эбби. Знаешь, Белла всегда требовала елку в свою комнату, когда была ребенком...

- Я знаю.

- И когда я рассказал Эбби, она захотела, чтобы и в ее комнате тоже была елка.

Странно, Эбби никогда не упоминала о елке при мне.

- Чарли, это рождественское утро.

- Твоя дочь хочет елку, - заявил он, словно факт того, что Эбби хочет что-либо – достаточный стимул, чтобы выдержать минусовую температуру на улице в Рождество.

Конечно, так оно и есть.

- Хорошо, - я тяжело вздохнул. – Надеюсь, что она не проснется, пока я не вернусь. Где эта елка?

Чарли уже свалил передо мной ботинки и куртку.

- Это маленькая елка рядом с пристанью. Ты не можешь ее пропустить.

Ветер свистит в уши, когда я тащусь по тропе, ведущей к пруду. Деревья сверкают от снега и инея, и это действительно самое красивое утро из всех, которые я когда-либо видел.

Я желаю и тебе увидеть его, малышка.

Может быть, я вернусь позже с фотоаппаратом.

Пруд находится в нескольких минутах ходьбы от дома. Я резко остановился на пристани и оглянулся вокруг.

- Я не вижу никаких елок, - заворчал я.

Солнце только начинает подниматься, и его лучи, отражающиеся от снега, угрожают ослепить меня. Я прикрыл глаза ладонью, и то, что им открылось, заставило мое сердце камнем ухнуть к ногам.

Ты на коньках, закрепленных на ногах, скользишь по сверкающей глади замерзшей воды.

- Белла.

Это не первый раз, когда я представлял себе тебя. На самом деле такое происходило довольно часто, так что я потрясен не картиной, представшей передо мной. Ты резко останавливаешься на льду и произносишь мое имя – и именно это заставляет мое сердце замереть.

Я слышу твой голос, чистый, как бриллиант.

- Эдвард.

Это впервые. Мои галлюцинации редко разговаривают, причем никогда – с такой ясностью.

Мираж в виде тебя продолжает приближаться ко мне, останавливаясь почти рядом с пристанью. Твои руки хватаются за деревянные балки, и я вижу, как на левой сверкает обручальное кольцо.

- Счастливого Рождества, малыш, - хрипло и мягко шепчет твой голос, и я судорожно сглатываю.

Спустя три года это наконец произошло.

Я официально сошел с ума.

Я знаю, что чокнулся, потому что ты вдруг улыбаешься, и я чувствую необходимость улыбнуться в ответ.

- Ты красивая, - бормочу я.

Ты снова улыбаешься, и на этот раз твои прекрасные глаз мерцают в солнечном свете.

- Наверное, я выгляжу ужасно, - бормочешь ты, вдруг засмущавшись. – Самолет сто лет задерживали в Детройте. После того, как мы прибыли на базу, у меня даже не было времени принять душ или даже причесать свои волосы. Я просто...

Твой лепет восхитителен, и я ничего не могу поделать со своими впечатлениями. Никогда мои иллюзии не были настолько точны.

Вдруг твои широко распахнутые карие глаза находят мои, и дрожь пронзает все мое тело.

- Эдвард?

- Почему ты так со мной поступаешь? – слабо шепчу я. – Ты знаешь, насколько труден этот день для меня. Насколько чертовский труден для меня каждый день. И все же ты появляешься именно сегодня?

Твои глаза выглядят испуганными и потрясенными, и это так похоже на тебя, что я должен отводить взгляд в сторону.

- Я так сильно скучаю по тебе, Белла. Я тоскую по тебе каждый день. И Эбби скучает по тебе. И мы очень стараемся пережить каждый день...

- Эдвард...

- Но сегодня Рождество, и я с трудом пытаюсь провести его вместе с дочерью, прежде чем потеряю рассудок. Появляешься ты – совершенный и прекрасный плод моего воображения – в тот единственный день года, когда я должен быть сосредоточен на дочери. Я мог бы быть готовым к этому завтра, но сегодня...

- Эдвард, я не плод твоего воображения.

- Ты, - простонал я, мой голос охрипший и усталый.

- Я реальна, - сладко произносишь ты, и клянусь, ты говоришь, как ангел. – Я здесь.

Ты подходишь ко мне, и я закрываю глаза – мое тело готовится к потрясению разочарованием, когда я не почувствую твое прикосновение.

Но потом я ощутил его.

Это прикосновение мягкое и нежное.

Я задыхаюсь от рыданий и слышу, что ты делаешь то же самое.

- Открой глаза, малыш.

Я качаю головой, потому что знаю: если открою их – и ты уйдешь – это, безусловно, станет последним шагом к полной невменяемости.

- Я бы хотела иметь реку, чтобы ускользнуть по ней прочь, - тихо поешь ты.

Мои глаза мигают и открываются.

И ты все еще здесь.

Воздух покидает меня, когда ты указываешь на пару коньков. Они черные, лежат на участке скамьи, где каким-то непостижимым образом отсутствует снег. Я сажусь, снимая свои ботинки и закрепляя коньки на ногах. Прошли годы – точнее, три – с тех пор, как я надевал их. Но на пути к безумию что может быть лучше катания на коньках с любовью всей моей жизни по замерзшему пруду в рождественское утро?

Я еду в твою сторону, и ты предлагаешь мне руку.

Я делаю глубокий вдох, а затем кладу свою ладонь в перчатке на твою.

Ожог пронзает меня, и я быстро отдергиваю руку.

- Это нормально, - мягко произносишь ты. Твой голос ласковый и убедительный, когда ты берешь мою руку снова. Я опять чувствую это – покалывание, которым сопровождаются все твои прикосновения – и оно подобно успокаивающему бальзаму.

Наши глаза не отрываются от лиц друг друга, когда мы начинаем скользить по льду.

- Посмотри на нас, - с улыбкой говоришь ты. – Это так же легко, как и езда на велосипеде.

Я не в состоянии формировать слова, потому что начинаю верить, что это просто может быть реальным.

Твои волосы восхитительны – они разметались от ветра, пока мы катались вдоль пруда. Мы увеличили скорость, и твои щеки окрасились в самый аппетитный оттенок розового.

Ты смеешься, и мир будто перестает вращаться. Тепло твоего тела и мягкость прикосновений – это вероятно, единственное и самое важное из всего, что я пропустил.

Я резко останавливаюсь, притягивая тебя к своей груди. Твои глаза широко распахиваются, но ты не боишься.

Ты рада.

Ты счастлива.

- Ты здесь, - шепчу я.

Глаза, которые я так люблю, наполняются слезами.

- Я здесь.

Меня не волнует то, что на улице восемь градусов (*в Америке температуру меряют в градусах Фаренгейта, так что по Цельсию 8 °F – примерно -13 ^оС). Меня не волнует то, что мы стоим на заледеневшем пруду. Меня не волнует очевидное отсутствие елки рядом с пристанью.

Ничего из этого не имеет значение.

Ничто не имеет значения, когда ты здесь.

- Насколько долго?

Это эгоистично – спросить и разрушить такой идеальный момент – но я должен подготовить себя.

- Навсегда, - говоришь ты, очерчивая пальцем контуры моего подбородка. – Все закончилось.

- Закончилось, - бормочу я в морозный воздух.

Это самое лучше из всего, что я когда-либо слышал, и я взволнованно поднимаю тебя в воздух.

Мы используем свое время, пока идем домой. Эбби, безусловно, сейчас проснулась, и я уверен, что она проявляет нетерпение. Сейчас, думаю, ее дед уже сообщил ей, что самый лучший подарок на Рождество уже в пути.

Мы не целовались. Я не знаю, почему. Может быть, потому, что мы не захотим остановиться, если начнем. И дома нас ждет семья.

В общем, мы не целовались.

Зато держались за руки.

В течение всего пути домой ты держала свою руку в моей и взволнованно говорила. Как я и ожидал, Чарли знал все об этом возвращении на Родину, и мои подозрения были вызваны всеми теми приглушенными звонками, которые он делал в течение последних нескольких недель.

Они договаривались; сюрприз был запланированным.

Я не мог спятить.

Как я могу быть расстроенным, когда ты здесь?

- Что, если она не признает меня? – ты нервно прикусываешь губу, и я не могу сдержать свою улыбку.

- Она смотрит на твою фотографию каждый день, - напоминаю я.

Я не знаю, чего жду, когда мы подходим к дому, но уж точно не нашу дочь, распахнувшую двери – одетая в пижаму с оленями и гигантские ботинки, она спешит по снегу в твои объятия. Ты поднимаешь ее в воздух, и она прячет лицо в изгибе твоей шеи.

- Мамочка, мамочка, мамочка, - неоднократно произносит Эбби, и я вижу, как Чарли на крыльце протирает глаза. Ты падаешь в снег на колени, наша дочь отчаянно обнимает тебя за шею. Все, что я слышу в тихом воздухе рождественского утра – фразы «Я скучала по тебе» и «Я люблю тебя», которыми обмениваются мои девочки. И это заставляет мое сердце парить.

Как и предсказывалось, блестящий розовый лак завоевал больше внимания, чем кукольный домик – возможно, потому, что мама и дочка сидят у камина и красят ногти друг другу. Твое хихиканье заразительно, и я на мгновение ловлю взгляд Чарли, прежде чем мы сосредотачиваем свое внимание на наших девочках.

Твое воссоединение с отцом стало горьковато-сладким. Он никогда не был особо ласковым, но когда единственная дочь возвращается из Афганистана, проведя там три года, эмоции, как правило, обладают приоритетом перед любой уязвимостью, которую можно почувствовать. Вы шепотом обменялись несколькими словами и тихо обнялись. Сделать это было гораздо труднее, учитывая то, что Эбби все еще цеплялась за твою шею, будто боясь, что ты можешь вновь исчезнуть.

Ты смотришь в мою сторону весь день, и мы обмениваемся улыбками, прежде чем обратить внимание на нашу дочь.

Я знаю, о чем ты думаешь, и ты знаешь, что у меня на уме.

У нас есть вся ночь.

Это то, о чем мы думаем.

Это было бы не так, если бы мы совсем не видели друг друга в течение трех лет, но полное расставание длилось год.

Очень долгий год.

Когда ты играешь с нашей дочерью, мои глаза вновь изучают твое тело. Твои волосы все еще длинные, и я буду вечно благодарен за то, что тебе не пришлось их стричь. Они были заплетены в пучок, и теперь свободно рассыпались по спине дикими локонами.

Мои пальцы чешутся от желания прикоснуться к ним.

У нас есть вся ночь.

Трудно судить из-за надетого на тебе балахона USMC (*United States Marine Corps, US Marines) – род войск в составе военно-морских сил США), но я уверен, что твое тело осталось по-прежнему подтянутым. С одной стороны, это требование к морским пехотинцам. Кроме того, ты всегда употребляла только здоровую пищу, и я уверен, что это не изменилось.

Ты будешь разочарована, когда увидишь дерьмо, которое я храню в кладовой.

Ты простишь меня.

Чарли предлагает приготовить обед и спрашивает Эбби, не может ли та помочь ему. На ее лице отражаются противоречивые сомнения, будто дочь боится выйти из комнаты. Ты обещаешь, что будешь здесь, когда она вернется, и Эбби, спокойно кивнув, берет деда за руку.

Я слышу, как ты вздыхаешь, прежде чем подняться на ноги и повернуться к елке. Ты поднимаешься на цыпочки, чтобы добраться до одного из самодельных украшений на верхушке дерева, и я сдерживаю стон, когда вижу полоску кожи вдоль поясницы.

У нас есть вся ночь.

Не в силах сдерживаться, я медленно подошел к елке. Ты улыбаешься и обвиваешь руками мою талию, когда я оставляю поцелуй на твоих волосах.

- Это красивая елка, Эдвард.

Вновь целую твои волосы только потому, что могу.

- Весь дом красив, - ты по-прежнему говоришь тихо. – Огоньки и ароматы... все идеально.

- Это не было идеальным до сих пор.

Ты поднимаешь свое лицо к моему, и я вижу золотые отблески в твоих красивых карих глазах. Они устремлены на мой рот, и у меня перехватило дыхание, когда ты втянула в рот свою нижнюю губу, сделав ее влажной.

- Поцелуй меня, - произносишь ты, и это пробирает меня насквозь.

- Пока нет.

- Почему?

- Потому что у нас есть вся ночь.

Ты понимающе улыбаешься. Ты та еще любительница пококетничать.

- Только одна маленькая ночь?

Я громко вздыхаю и качаю головой.

- Только одной будет мало, и ты это знаешь.

Ты хихикаешь.

- Мы можем немного увлечься.

Чарли и Эбби возвращаются с супом и бутербродами, и мы вчетвером едим обед у камина. Мы проводим день как семья, просматривая рождественские фильмы и наконец играя с кукольным домиком. Это единственный подарок, который хотела дочь, но я знаю, что он не стал любимым из всех, которые она получила.

Им стала ты.

Вторая половина дня быстро превратилась в ночь, и после оказания помощи с посудой Чарли объявляет, что идет домой.

- Эбби, как насчет переночевать у своего дедушки?

Она смотрит на нас двоих, и я вижу, как ты пытаешься скрыть свою усмешку.

- Я не уйду, мама, - с вызовом говорит наша дочь, и я не могу сказать, что сильно удивлен. Она держалась за твои бедра, пока ты шла к двери, и я не жду, что в ближайшее время это изменится. Вопрос о месте ночевки Эбби даже не обсуждается, и твой папа сочувственно улыбнулся нам, прежде чем пожелать спокойной ночи.

Я не отхожу далеко, но соблюдаю дистанцию, так как у тебя и Эбби есть свои моменты общения перед сном. Ты купаешь ее и читаешь ей сказку на ночь. И когда наша дочь произносит свои молитвы, она благодарит Бога за то, что мама вернулась домой на Рождество, потому что «это то, чего я по-настоящему хотела».

Ты подоткнула ей одеяло, поцеловала, пожелала спокойной ночи. И ударилась в слезы, только когда вышла в коридор и нашла меня.

- Знаю, детка, - тихо говорю я, обернув руки вокруг тебя.

Ты смотришь на меня, и я улыбаюсь тебе, вытирая мокрые щеки подушечками больших пальцев. Не сказав ни слова, я беру тебя за руку и веду дальше по коридору.

- Все так же, - твой голос мягкий, пока глаза осматривают нашу комнату.

Это потому, что я не мог ничего менять.

- Мне нужно принять душ... сильно, - произносишь ты с застенчивой улыбкой.

- Хорошо.

Ты стоишь и ждешь, интересуясь, воспринял ли я ее слова как приглашение. Я не отвергаю его. Просто отказываюсь заниматься с тобой любовью у кафельной стены душа.

По крайней мере, не в наш первый раз.

Может быть, во второй.

Или в третий.

Или...

- Ступай в душ, - говорю я и слышу отчаяние в своем голосе.

Ты улыбаешься, и это доказывает мне, что ты знаешь – я не отвергаю тебя. Я просто остаюсь терпеливым.

Болезненно терпеливым – есть даже такая характеристика.

Пока ты принимаешь душ, я стараюсь не обращать внимания на тот факт, что ты стоишь голой за дверью. Я стараюсь не думать о том, как мыло стекает по твоему телу и как с твоих волос капает вода.

Я стараюсь.

Попытка провалилась.

Жестко.

И вдруг я снова почувствовал себя шестнадцатилетним.

Я слышу звук работающего фена и знаю, что должен держать свои гормоны в узде, иначе это будет самый быстрый секс-воссоединение в истории человечества.

Я думаю о рыбалке. Я думаю о футболе. Я думаю о бейсболе. Я думаю о…

Ты возвращаешься в комнату, и все заменяется одной мыслью.

Ты стоишь голой в нашей спальне.

Я стараюсь не смотреть, но это бессмысленно и невозможно. Ты слишком красивая, и я не могу отводить глаза слишком долго.

Внезапно я начинаю нервничать.

Ты чувствуешь мою тревогу, потому что идешь ко мне и начинаешь снимать с меня фланелевую рубашку. Ты стаскиваешь ее, чтобы она упала на пол с моих плеч. Футболка тоже поднимается над головой, и я вздрагиваю, когда твои пальцы пробегаются по моей груди.

Ты делаешь шаг ко мне, и твои руки скользят вдоль моего живота, пока наконец не достигают кнопки на моих джинсах. Они вместе с моим бельем быстро оказываются у ног.

Я делаю глубокий вдох. Есть кое-что очень важное, что я должен сказать.

Самое важное из всего.

- Я люблю тебя, - шепчу я.

От твоей улыбки у меня перехватывает дыхание.

- Я тоже тебя люблю.

Я беру тебя за руку и веду к нашей кровати. Ты ложишься напротив на белоснежных подушках и голодными глазами смотришь, как я возвышаюсь над тобой. Я лежал на твоей стороне, и мои глаза хищно пожирали тебя, пока пальцы прокладывали путь от твоей брови к подбородку. Ты тихо вздыхаешь, когда моя рука вновь изучает каждый изгиб, и от этого желание полностью поглощает меня. Твои глаза закрыты, когда мое лицо приближается. И мы выдохнули во рты друг друга, когда наши губы наконец соприкоснулись.

Ты единственная девушка, которую я когда-либо целовал, но я не могу себе представить, что другие поцелуи могут быть лучше этого.

Наши рты двигаются медленно и нежно, пока наконец этого не становится недостаточно. Ты скулишь и стонешь, и когда твой язык находит мой, наши тела вздрагивают одновременно.

- Пожалуйста, - быстро шепчешь ты напротив моих губ, и я следую мольбам, оставив еще один жаркий поцелуй и соединив свое тело с твоим.

- Это будет чертовски быстро, - предостерегаю тебя я.

- У нас есть вся ночь, - напоминаешь мне ты.

Грудь к груди, мы сцепляемся друг с другом, шепча, сколько мы пропустили, как сильно мы любим друг друга и что мы никогда не расстанемся.

Твои пальцы перебирают мои волосы, и мурлычу от удовлетворения, лежа щекой на твоей груди. Моя рука располагается над дико бьющимся сердцем, и я слушаю, считая удары, как оно начинает успокаиваться. Мы лежали, кажется, целую вечность, пока твои руки не начали бродить по мне.

В конце концов, у нас есть все ночи.

И я намерен воспользоваться каждой второй.

Утром холодно и свежо, но кровать невероятно теплая с моими девочками, лежащими в моих руках.

Эбби постучала в нашу дверь примерно в четыре часа утра, и мы не были не были удивлены, когда она спросила, может ли спать с нами.

Она должна быть рядом с тобой.

Я полностью осознаю это.

Поднимаемся только после восьми, а после завтрака надеваем куртки и захватываем свои коньки.

Вопрос о том, что мы будем делать сегодня, даже не поднимается.

Ты заставила меня поклясться не учить Эбби, пока не приедешь домой, чтобы остаться окончательно, и я сдержал свое обещание. Мы медленно скользим поперек пруда, держа нашу дочь за руки. Она поскальзывается только один раз, и когда я сообщаю, что как фигуристка она уже лучше своей матери, то «даю пять».

А потом я поцеловал обеих моих девочек.

Солнце выглядывает из-за туч. Этого недостаточно, чтобы сделать теплым холодный декабрь, но тепло проходит через меня, когда мы скользим по льду.

Наш пруд.

Наша дочь.

И ты.

Это моя зимняя песня.

_________________

Саундтреки от автора:
Sara Bareilles & Ingrid Michaelson - Winter Song
Sarah McLachlan – Wintersong
Joni Mitchell – River