Глава 14. Часть 1
POV Эдвард

Самолет ровно летел над океаном, монотонно вибрируя. И хотя мы рассчитали наше путешествие так, чтобы оно, в основном, проходило ночью, часть пути солнце все же донимало нас, проникая через иллюминатор, и я внимательно следил, чтобы его лучи не добрались до моей руки. Нашей целью был Лондон и исторический британский музей, в котором Элис нашла человека, способного помочь с нашей проблемой. И теперь надежда грела наши сердца.

Пилот объявил о снижении и скорой посадке в лондонском аэропорту, и я автоматически пристегнулся, в который раз задаваясь вопросом, намеренно ли Мари купила билеты таким образом, чтобы мое место находилось у прохода в передней части салона, в то время как они с Джаспером сидели в конце и могли беспрепятственно наблюдать за мной все часы перелета через Атлантику. Предположение, будто они хотят держать под контролем мое поведение, не имело смысла – за кем в нашей троице и следовало присматривать, так это за Джаспером, не за мной.

Сидя далеко, спиной я чувствовал тяжелый, как чугунный пресс, взгляд брата. Волны ярости исходили от него почти не переставая, отравляя не только мой разум, но и сознание обычных людей вокруг: пожилая семейная пара, сидевшая в непосредственной близости от Джаспера, на один ряд впереди, непрерывно ругалась, а молодая мама позади сдерживала злость только ради ребенка, которого не хотела разбудить. Мужчина справа несколько раз взбешенно захлопывал ноутбук и постоянно придирался к соседу, отвечающему взаимными претензиями.

Остальные пассажиры вели себя не лучше. Салон самолета был сверх меры переполнен отрицательными эмоциями, и даже стюардессы с трудом справлялись с раздражением, опасаясь увольнения.

Несколько раз Мари мягко просила Джаспера контролировать себя, и на время становилось легче дышать, но затем все возвращалось к исходному состоянию. К прочим прелестям дара брата примешивалась еще и его жажда, добавляя мне – и я уверен, Мари – необычных хлопот.

Проанализировав все, я решил, что Мари пыталась максимально обеспечить Джасперу комфортные условия для перелета, чего было категорически трудно добиться, находясь в одном помещении со мной – злом, которое брат не уничтожил только благодаря отсрочке, выторгованной девушкой. Временное перемирие отнюдь не способствовало хорошему настроению Джаспера, поэтому было так необходимо отсадить меня подальше, и желательно, чтобы брат мог ежеминутно следить за моими действиями.

Его предельная настороженность в общении со мной свидетельствовала, насколько он не доверяет ни единому моему слову, ни единому движению. Возможно, ему было проще терпеть меня, когда я постоянно находился у него перед глазами. Поменяй нас местами – и Джаспер не выдержал бы этот перелет. Бог знает, что могло тогда случиться…

Мари рассчитывала на мою натренированную сдержанность. Но даже при неплохом самообладании я с трудом терпел присутствие за спиной вампира, постоянно думающего о том, как убить меня. Пусть он не собирался осуществлять этого прямо в салоне самолета, его намерение, тем не менее, оставалось неизменным, и мне было достаточно неуютно знать, что он находится позади, и не иметь возможности обернуться – если бы я хоть раз сделал это, то напряжение стало бы в разы интенсивнее.

Изображая из себя человека, чтобы не вызывать подозрений, я несколько раз посещал туалет и каждый раз, возвращаясь на свое место, сталкивался с пристальным, непримиримым взглядом Джаспера и его психологическим давлением. Похоже, брат никак не мог поверить, что я давным-давно не убиваю людей, и был готов к тому, что это окажется просто какой-то уловкой. Возможно, он думал, я отправляюсь в уборную, чтобы отобедать парочкой зазевавшихся стюардесс? То, кем меня представлял брат, порядком ранило мое мертвое сердце.

Хотя я и плохо читал его мысли, но отлично понимал, за что он так жгуче меня ненавидит. Все дело было в Мари… в том, что я обрек его жену на наше вампирское существование.

На его месте я испытывал бы то же самое. Все, что он знал обо мне восемь столетий – это только то, что я монстр. В его глазах я стал убийцей его жены - дважды. И если в первый раз ее светлая душа отправилась на небеса, то теперь… теперь моему поступку не было никаких оправданий, потому что ее душа была так же проклята, как и наша. И это уже ничто не могло исправить. И это было то, что он не сможет мне простить, даже если я миллион раз попрошу прощения. То, что поставило крест на единственной возможности снять проклятие, и я понимал, что у него есть полное право злиться. Я бы тоже злился.

Я чувствовал себя кругом виноватым: я помнил боль брата, когда он узнал Алисию, увидев; его отчаяние и безнадежность, будто он сдался, впервые за столетия буквально признав поражение.

Видит бог, я с ним ни в чем не соревновался и не стремился победить! Я просто пытался выжить, спасти свою Изабель – любой ценой, не замечая, что шел по головам родных и близких. Я был достоин осуждения брата, и мой естественный гнев на него за гибель новорожденной Изабель иссякла, подавленная осознанием собственной вины за все, что я невольно сделал семье и лично Джасперу.

Я лишь надеялся, что время нас рассудит… расставит ошибки и достижения по местам, позволит найти дорожку к примирению. Поможет сбросить оковы многовековой вражды и создать подобие мирного сосуществования – пусть не понимания, об этом я и не мечтал, но хотя бы прощения, хотя бы вынужденного смирения с последствиями наших взаимных обид и деяний.

Возможно, я был слишком самонадеян. Я не был уверен, что сам способен полностью простить брата за убийство Изабель, за преследование меня в течение столь долгого времени, за ненависть, которой он щедро награждал меня каждую секунду. Настанет ли момент, когда я смогу спокойно повернуться спиной к тому злобному и полному жажды возмездия существу, которым стал самый близкий некогда родственник по моей вине?

Одно было очевидно: мы стали чужаками, истинными врагами, и эту вражду не сотрет ни признание вины, ни мольбы о прощении, ни даже пресловутое время, которое, как утверждают люди, лечит. Ничто не способно разрушить стену отчуждения, возведенную между нами ведьмой, нашими поступками и нашим взаимным недоверием. Проклятие стало камнем преткновения и развело нас навсегда. И я, превративший Элис в вампира, поставил окончательный крест на возможности Джаспера когда-либо простить меня за причиненное зло.

Возможно, где-то внутри Джаспер и сохранил какое-то доброе чувство ко мне, как к брату, которого он когда-то любил, только я не улавливал его за сильными негативными эмоциями. Мог ли в глубине души брат думать обо мне хоть что-то хорошее? Я очень хотел в это верить, но слепой веры в этом случае было недостаточно…

И в то же время он смотрел на Мари с теплой смесью нежности и горестного сожаления. Из тех обрывком мыслей, которые я сумел почерпнуть, я узнал о тяжком бремени брата: безысходности, которую он испытывал в связи с неизбежностью смерти жены и невозможностью это осуществить. Иными словами, он понимал, что единственный выход из нашего положения – это смерть всех троих, но в то же время знал, что никогда не сможет поднять руки на Алисию. И это противоречие буквально убивало его изнутри. Выходит, я снова обрек всю семью на страдания, но теперь уже окончательно.

Должен ли я теперь называть ее Элис, как она представилась несколько недель назад, перевернув весь мой сложившийся годами устойчивый мир? Я до сих пор не мог прийти в себя от шока, будучи обманутым самой судьбой. Как я мог быть настолько глух к свидетельствам, которые теперь казались вопиюще очевидными? Ослепленный надеждой на то, что встретил Изабель, я игнорировал все знаки, кричащие об обратном.

Мне было неловко и крайне необычно наблюдать, а чаще ментально осязать ту нежность, которую моя Мари – теперь уже Элис – направляла на Джаспера, когда смотрела на него, что-то тихо и ласково говорила ему, поглаживая его чересчур напряженную ладонь, обещала в будущем что-то обязательно хорошее. Насколько изменилась она за те недели, что мы провели порознь – сейчас в ней было почти не узнать Мари, которую я встретил, обратил и воспитывал. Она преобразилась от любви, горевшей в ее глазах, а мысли ее – те, что долетали до меня – излучали счастье.

Думаю, я испытывал что-то, подобное ревности. Это чувство было особенно сильным в самом начале, когда я еще ничего не понимал, но в ужасе смотрел, как Мари оставляет меня, выбрав Джаспера из нас двоих и собираясь уйти с ним, так легко, будто всю жизнь ждала именно его, а я для нее совсем ничего не значил. В моем растерянном разуме перемешалось столько противоречивых эмоций, что, боюсь, я дал брату ложную причину думать, будто имею на его Элис какие-то виды, а значит, дополнительную причину ненавидеть меня.

Однако моя ревность имела другую природу, нежели сердечную – скорее, это была зависть к чужой взаимности, которой я лишен, или ревность отца, которого покидает дочь. Долгое время Мари была моим другом и сестрой, опорой и советчиком во всем: мы вместе путешествовали, строили и воплощали планы, делили быт, а вечерами вели долгие интеллектуальные беседы, прекрасно заполняющие вечность.

И теперь я должен был принять новую реальность, в которой этого более никогда не повторится. В которой я опять навеки стану одинок, и должен отныне снова рассчитывать лишь на свои силы.

Оставалось загадкой, почему Элис ни разу не сказала мне свое второе имя, почему позволяла думать, будто она – Изабель, и не развеяла мое заблуждение во время разговоров об ее воспоминаниях? Возможно, она не придавала значения важности этого вопроса для меня, ведь я всегда старался скрыть то, что отождествляю её с умершей возлюбленной, чтобы не причинить ненароком лишних страданий. Раз уж она забыла меня – как я думал, - то и я не хотел ворошить болезненное прошлое, оберегал ее чувства. Но вернее всего, судя по нашим беседам, она попросту мало что помнила.

Мы никогда всерьез не углублялись в эти рассуждения, не ставили ребром вопрос, существуя как бы по инерции. После того самого первого знакомства, когда девушка возвела между нами невидимую преграду, попросив называть ее Мари, я не пытался сократить возникшее расстояние, справедливо полагая, что время само все расставит по местам. Я не торопил события, к тому же и сам не испытывая никакого пыла к бывшей, как я думал, возлюбленной.

Когда спустя много лет наше сближение так и не произошло, я искренне поверил, что уже и не стоит бередить старую рану – раз Изабель не хочет помнить меня и быть со мной, как жена с мужем, да и я не горю ответным желанием, значит, такова наша судьба. Я не хотел причинить ей боль ко всей той, что она уже пережила за столетия бесконечного ожидания, так что смирился с угасшими чувствами и более к этой печальной теме не возвращался.

Мне было больно смотреть, как Мари уходит с Джаспером в том лесу, оставляя меня позади, но чувство обманутости и вернувшееся ужасное ощущение одиночества были ничем по сравнению с пониманием, что я, покинув Европу, на долгие годы отдалил встречу с настоящей Изабель, родившейся теперь… непонятно где и прожившую еще целую жизнь вдали от меня, пока я даже не пытался искать ее. Мог пройти мимо, не заметив, потому что считал, что она уже со мной. Я был таким болваном!

Самолет приземлился в Хитроу. После прохождения паспортного контроля мы встретились у выхода из аэропорта: Элис и Джаспер спорили о том, как мы будем добираться до музея, расположенного в центре Лондона. Джаспер, путешествующий налегке, предпочитал не притворяться человеком, поэтому предлагал найти укромное убежище – в лесу, на чердаке или на худой конец просто снять номер в гостинице – и потом ворваться в музей ночью, забрав все, что нам требуется. Элис же настаивала на соблюдении человеческих законов, хотя и соглашалась, что нас – посторонних людей – маловероятно, что допустят до реликтов, хранящихся в архивах.

Даже Элис, дипломированному историку, невозможно было проникнуть в святая святых, просто заглянув в музей с улицы. Для этого необходимо было обладать громким именем в профессиональной среде, для чего девушка была слишком молода, либо иметь направление от университета, а ничего подобного на руках у нас не было.

Вряд ли мое мнение значило что-то для Джаспера, скорее всего, любое мое замечание вызвало бы его протест, поэтому я предпочел просто промолчать, позволив этим двоим самим договориться. К счастью, благоразумие Элис снова победило, и мы взяли такси – два такси, чтобы я не нервировал брата своим присутствием.

Боль сжигала его, вкупе с недоверчивостью. Я знал, что он думает обо мне, будто я только и мечтаю дать деру в первый же подходящий момент – частично я слышал его мысли, для него стало большим удивлением, что они с Элис вообще застали меня в доме перед поездкой. Джаспер ожидал, что я сбегу, и полагал, что теперь это только дело времени. Я знал и то, что Джаспер не очень-то верит в мою сдержанность по отношению к людям, хоть Элис и приложила все усилия, чтобы его в этом убедить. Цвет наших глаз стал главным свидетельством моей защиты.

Я знал из обрывков воспоминаний Элис и Джаспера, что они не сидели без дела те несколько недель после того как ушли. Их связь сильно возросла, любовь окружала их души плотной аурой. Глаза моего брата – алые, когда мы встретились с ним на поляне в лесу – теперь имели оттенок темной охры, что означало переход на животную кровь и отказ от человеческих жертв.

Но даже то, что он испробовал новый образ жизни и убедился, что я и Элис придерживались его много лет, не причиняя людям вреда, не добавило ему доверия ко мне: он упорно искал в моем поведении двойное дно. Столетиями выпестованные убеждения трудно менять, даже когда тебе представлены твердые факты.

Такси двигалось в плотном потоке машин, и у меня было время подумать о многом, в том числе и о нашей цели. Мы кратко поговорили об этом перед рейсом. Точнее, со мной беседовала Элис, Джаспер же молча устранился, едва вынося мое присутствие.

Она сообщила, какими изысканиями занималась в Чикаго, а до того - в Нью-Йорке. Стала историком Элис не просто так – ее всегда интересовало прошлое, и теперь я знал, что она искала в нем не только ответы на вопросы о проклятии нашей семьи. Её интересовал бывший возлюбленный, воспоминания о котором в каждом ее воплощении все больше стирались, так что приходилось опираться не на память, а на человеческие архивы.

Я рассказал ей и о себе, и о брате, и о болотной ведьме – все, что знал, - и Элис не раз предлагала мне слетать в место моего рождения и побродить по музеям в поисках достоверной информации, но я не видел в том смысла. А незадолго до появления Джаспера Элис нашла кое-что новое.

«Это всего лишь старые бумажки», - вздохнул тогда я, когда Элис продемонстрировала мне статью в ежеквартальном журнале «British Museum Qarterly» некоего англичанина, профессора истории, обнародовавшего содержание древних рукописей с едва сохранившимся текстом, которые теперь хранились в музее. Хотя я вздрогнул, заметив взметнувший в душе море воспоминаний полустертый рисунок, впервые виденный мной на стягах, под которыми когда-то отец со старшим братом отправились в Крестовый поход, все же не видел смысла рыться в бумагах того времени, которого давным-давно не существует.

Я отлично понимал, что достоверных письменных источников с тех пор почти не сохранилось: их и так было мало, а большинство погибло в пожарище последующих столетий. Тогда я не понимал, что Элис так отчаянно пытается найти – точнее, кого. Я мог рассказать ей про семью больше, чем любые бумажки.

Элис считала, что только в архивах мы найдем ответ, почему Джаспер так отчаянно жаждет меня убить. Я понимал, что это могло быть местью за смерть его жены, и долгое время придерживался этого мнения. Но только сейчас, услышав брата и чувствуя его глубочайшее отчаяние, я понял, что он всего лишь пытался помочь нам всем освободить наши души, запертые в клетке бессмертных тел. Им двигал долг старшего, ответственного за семью – как и тогда, когда он потащился за мной в логово ведьмы, чтобы спасти от незавидной участи проклятого существа.

И теперь, слушая его мрачные мысли, доносящиеся из движущегося позади такси, я сожалел, что за века ни разу не остановил свой бег, не оглянулся назад и не попробовал просто поговорить с братом, услышать его и понять. Кто знает, что было бы тогда? Сумели бы мы простить друг друга? Нашли бы совместно выход из непростой ситуации? Возможно, у ведьмы в то время был антидот, но мы бездарно профукали шанс в непрестанной погоне за ускользающей и несбыточной целью.

Такси почти достигло пункта назначения. Центр Лондона поражал воображение соседством невысоких старинных домов, сохранивших дух прошедших эпох, и современных небоскребов, сверкающих в туманных солнечных лучах чистейшими застекленными фасадами с вкраплениями изморози по углам. Автомобили, движущиеся по сверкающим рождественскими украшениями улицам бесконечным медленным потоком, создавали слой смога и пыли, клубившийся до третьего этажа.

Выглянувшее не вовремя солнце заставило троих вампиров искать укрытие, и мы остановили выбор на отеле «Арран Хаус», имеющем широкий козырек, под которым стояли экскурсионные автобусы и такси, и расположенный всего в четырехстах метрах от Британского музея. До встречи с профессором истории Питером Маком, которую организовала нам Элис через переписку, оставалось еще несколько часов, так что мы могли не спешить и не таскаться по городу с вещами, пусть даже и немногочисленными.

Не думаю, что Джасперу было приятно поселиться в центре города. Казалось, он испытывал постоянный дискомфорт, начиная с самолета, такси и заканчивая гостиницей. Я чувствовал его растерянность от необходимости быть похожим на человека, контролировать скорость движений. Элис хорошо потрудилась над его поведением, пока мы ждали изготовления его заграничного паспорта, но этого явно оказалось недостаточно, чтобы изменить въевшиеся за века дикие привычки вампира, никогда не тренировавшегося постоянно контролировать себя. То и дело он невольно пугал людей, оказавшихся рядом, хотя даже не старался выглядеть устрашающим.

Чем он занимался прошедшие столетия, кроме как выслеживал меня и истреблял нам подобных? Вел ли он хоть иногда образ жизни цивилизованного человека, хотя бы пытался? Или год за годом призраком бродил среди людей, не задерживаясь на одном месте, совершенно не стараясь влиться в окружающий социум и стать его частью, чтобы не вызывать ничьих подозрений и не притягивать пристальных взглядов необычным, несвойственным человеку поведением?

Я не знал и, увы, не мог спросить его об этом, потому что мы больше не являлись друзьями, которые могут поговорить по душам. Я мог лишь предполагать, по внешним признакам и иногда улавливаемым мыслям, что быть частью человеческой системы для Джаспера – новый опыт.

Мы поселились в разных номерах, но я прекрасно слышал все, о чем говорилось в соседнем. Напряжение брата свободно проникало сквозь стену, влияло и на мои эмоции, постоянно приводя к чувству растерянности. Его боль непроизвольно становилась моей, отравляя изнутри. «Как ты мог сделать это?! – его горькие, выплеснутые в слепом отчаянии слова, до сих пор звенели в моей голове. – Ты понимаешь, что теперь мне придется убить и ее тоже?!»

Некоторое время понадобилось мне, чтобы осознать весь ужас его положения и прочувствовать, отчего он так злится. Слова из старых ведьминских записок открыли мне глаза: «Лишь под угрозой гибели рода может ведьма решиться и изъять меч из груди, тогда даст демон силу невиданную легионам своим, да сокрушат они род человеческий в наказание за то, что обиду люди ведьме нанесли кровавую. Но ежели удастся кому из рода выжить, то за последствия ответ держать придется той, кто меч тронул. И ее потомкам до колена последнего. С помощью меча заколдованного, коли хватит сил в руках оружие удержать, сможет она уничтожить зло великое и изгнать обратно в ад. Спадет тогда проклятие и освободит от тяжкого бремени».

Итак, мы все должны были умереть, как тот скелет в пещере. Мы были прокляты в тот миг, когда использовали его силу. Что за цель преследовала ведьма, превратив нас в чудовищ, и почему она просто не убила обоих, как говорилось в обещании Эсмеральды, нам было неведомо.

Я слышал, как Элис и Джаспер тихонечко спорят об этом в своем номере. Джаспер утверждал, что есть единственный путь, но мрачно возражал против какого-либо способа умертвления Элис. «Но если я сама так решу – ты не причем, - восклицала она, вызывая его непроизвольный гнев. – Сам же сказал, что если Эдвард больше не создал никаких вампиров, то у нас есть шанс отменить проклятие раз и навсегда»! «Эдвард ни за что не позволит убить себя, - качал Джаспер головой, не веря в мою самоотверженность. – К тому же я категорически против твоей смерти, Элис… Я так долго искал тебя!»

До похода в музей оставалось около получаса, и я неслышной тенью проскользнул в смежный номер, решив, наконец, разрушить возведенную Джаспером стену и говорить за себя самостоятельно, а не выслушивать его ошибочные выводы обо мне.

- Я соглашусь, - тут же вмешался я, выражая готовность действовать сообща, если только Джаспер сумеет убедить меня в правильности подобного шага. – Только как быть с ведьмовской пылью, которой мы все обсыпаны, и которая держит наши души прикованными к этой земле, заставляя их снова и снова перерождаться в новых телах? Они не уходят на небо. – Перед внутренним взором непроизвольно всплывало покрытое глубокими морщинами лицо умирающей Изабель, хватавшей меня за руки и требовавшей найти ее в следующей жизни, чтобы она могла стать счастливой. Я дал ей слово, которое не собирался нарушать.

- Да-да, об этом я тоже думала, - возбужденно кивнула Элис, с силой сжимая лежащую на столе ладонь Джаспера, которого напряжение при моем появлении превратило в каменное изваяние. – Это то, что стоит хорошенько обдумать перед тем, как… перед тем, как принять решение. Вероятность встретиться, когда мы все станем людьми, намного ниже, чем между вампирами. Да и сгубить бессмертное существо проклятию будет посложнее, чем слабого человека. Но это хороший шанс на искупление – тут я согласна с Джаспером! У любого наказания есть срок годности: даже в аду души не горят вечно – однажды они получают освобождение. Если вы не заметили, действие пыли из века в век ослабевает...

Она перевела взгляд с меня на Джаспера и обратно, и мы оба кивнули, прекрасно понимая, о чем она говорит. Изабель твердила то же самое: «Мои воспоминания истончаются, Эдвард, завтра может стать слишком поздно, завтра я могу забыть тебя…».

- Стало быть, рано или поздно мы полностью забудем друг друга и сможем начать новую жизнь с чистого листа, а значит, и наши души, возможно, сумеют избавиться от проклятия и заслужить покой? Вопрос в другом: хотим ли мы забывать?

Теперь пальцы Джаспера с силой сдавили маленькую ручку Элис, красноречиво подчеркивая однозначный ответ. Я тоже испытывал неприятие пред расставанием с образом любимой женщины. Да и она не горела желанием забывать. Во время нашей последней встречи она взяла с меня клятву, что я ни за что не допущу этого.

- Вопрос также в том, сколько жизней нам еще придется прожить, прежде чем сила чар окончательно сойдет на нет? Девушкам, рождающимся людьми, для этого не хватило и восьми веков, а значит, и нас ждет то же самое. Наступит ли время, когда мы сможем быть счастливыми друг без друга, с кем-то чужим? – добавил я сомнений нашему спору, вновь вспоминая Изабеллу, которая была несчастной даже тогда, когда я оставался для нее всего лишь сном.

- Проклятье действует, пока жив кто-то из рода Хейли, и это мы, - возразил Джаспер сердито. – Если наши тела перестанут существовать, новые родятся с другой фамилией, и все наши прежние грехи, теоретически, должны быть аннулированы.

- С девушками это не сработало, - указал на очевидное я. – Их души перерождаются в других телах. Что позволяет тебе верить, что с нами сложится иначе? И также остается открытым вопрос потерь: мы можем встретить друг друга людьми и вновь полюбить, но как после этого избежать обещанной быстрой смерти? Если проклятие продолжит действовать, то в каждой новой жизни мы снова будем страдать от потерь, но только уже не будем бессмертными, неуязвимыми и сильными, и не сумеем относительно легко находить друг друга в толпе.

Мы с Джаспером несколько секунд пристально смотрели друг на друга. Его лицо и мысли оставались нечитаемыми, но я интуитивно чувствовал: сейчас он думает как я. В этот момент времени и в этой точке пространства мы наконец-то были полностью согласны друг с другом.

- Что ж, хотя бы с одной проблемой разобрались: мы все готовы решить этот вопрос мирным путем – не мечами и кулаками, а обсуждением, - удовлетворенно кивнула Элис. - Мы сможем обдумать оба варианта после того, как доберемся до архивных документов замка Хейл, поднимем сохранившиеся сведения: уверена, если хорошенько покопаться в прошлом, найдется еще дюжина выходов, о которых сейчас мы не имеем ни малейшего представления. Я убеждена, что ваша злоумышленница, преследующая свои нехорошие цели, либо ввела вас в заблуждение, либо далеко не все необходимое рассказала. Вы разве не знаете женщин? Коварство некоторых особ не знает границ, и уж доверять словам той, которая собиралась вас обоих свести в могилу, точно не стоило.

- Дело в том, - побледнев на последней фразе Элис, мрачно покачал головой Джаспер, - что я читал записи самой Эсмеральды, а также ее дочери, предназначенные для потомков, но не врагов. Сами себе они не стали бы врать, и там было написано черным по белому, что…

- Знаю, - перебила его Элис, не давая впасть в уныние. – Но ты тогда еще был человеком. Разве ты прочитал абсолютно все и помнишь дословно каждую строчку? Каждый свиток от корки до корки, и все слова расшифровал правильно? Ты говорил, что записей там было немало...

Судя по выражению лица, ответом Джаспера было «нет». И это давало крохотную надежду, что в пропущенных свитках было что-то важное, и оно позволит нам найти выход из тупиковой ситуации без вреда друг для друга.

***

Британский музей - главный историко-археологический музей Великобритании, обладавший одной из богатейших коллекций мира, - представлял собой старинное здание с колоннами в стиле классицизма, построенное на месте величественного аристократического особняка, который герцог Монтегю, бывший хозяин, переехав в более модное место, передал еще в середине восемнадцатого века для размещения музея.

Со временем огромного дома герцога стало не хватать для расширяющейся коллекции, поэтому в тысяча восемьсот двадцать третьем году его снесли и возвели новое здание, стоящее и поныне. Впрочем, и новый приют музея тоже не избежал позднейших перепланировок из-за бурного роста количества экспонатов и постепенно оброс множеством корпусов, расположенных, в том числе, и в других районах Лондона.

Административный корпус расположился в восточном, с виду – самом современном крыле. Консьерж пропустил нас внутрь только после тщательной проверки документов и подтверждения встречи через секретаря.

Внутреннее убранство было выполнено в стиле девятнадцатого века: повсюду на плиточных полах и каменных лестницах лежали ковры, на стенах висели гобелены, в подобии каминов горел искусственный огонь, а в позолоченных канделябрах стояли электрические лампы в виде свечей. Все казалось вычурным и неестественным – но, наверное, только для нас; работников, вероятно, восхищала эта дешевая имитация старины.

Профессор Мак опоздал на целый час, но судя по раскрасневшемуся виду и капелькам пота на обрюзглом лице, торопился он вовсе не к нам – у него были и другие, более важные дела помимо молоденькой исследовательницы истории, пусть и прилетевшей ради встречи с другого континента.

- О, простите великодушно за опоздание – меня задержали на совещании. - Питер Мак, грузно обойдя всю нашу честную компанию, плюхнулся на свой кожаный стул и, бросив толстый портфель на столешницу, стал дергать галстук и верхнюю пуговицу рубашки, чтобы отдышаться. – Давайте только побыстрее, у меня конференция через сорок минут. Если вы по поводу зачетов, то избавьте меня от вашего нытья и сдавайте все вовремя!

- Мы не ваши студенты, - терпеливо пояснила Элис, протягивая профессору свою визитку. Питер Мак уставился на нее с отсутствующим выражением, словно она ни о чем ему не сказала. – Я писала вам полтора месяца назад, до этого обо мне обещал упомянуть в переписке с вами мой научный руководитель - профессор Уинстон. Мы договаривались о встрече, и позавчера ваш секретарь подтвердила время. Мы прилетели из Америки…

- Ах, да… - Профессор тщетно пытался изобразить понимание, но было очевидно, что он вообще не помнит переписки с Элис: похоже, подобных посетителей у него на пороге возникало немало, и он просто привык отмахиваться от них, как от назойливых мух.

Даже у меня зачесался язык сказать ему что-то нелицеприятное и пробуждающее короткую память. Представляю, каково было Джасперу, который сразу утверждал, что законным путем дело не выгорит, и предлагал ночью вломиться в музей.

Элис, однако, оказалась самой умной и тактичной из нас. Она сногсшибательно улыбнулась, отчего у профессора в буквальном смысле отвисла челюсть.

- Меня впечатлила ваша статья о древних легендах и исчезнувших английских родах. Я пишу работу о преданиях старинных семей, чьи потомки перебрались в США, о взаимосвязи преданий Англии и Америки. Мне многое удалось найти, но с собраниями Британского музея ничто не сравнится, да и корни англичан, даже тех, кто давным-давно живет в Америке, стоит искать здесь, на их исторической родине. В письме вы обещали мне помощь, это было бы огромным подспорьем для меня.

- Я вам такое обещал? – Профессор недовольно пожевал губу, а затем вспомнил о надвигающейся конференции и заторопился, достав из ящика увесистую папку и быстро засунув ее в портфель. - По правде говоря, та статья не совсем моя, исследование проводила одна из моих студенток для дипломной работы, а я просто курировал ее. В любом случае, без специального допуска вы не сможете спуститься в архивы, а выписать я вам таковой не могу, потому что совсем не знаю вас, несмотря на все рекомендации - не обладаю такими полномочиями, о чем я, кажется, профессору Уинстону писал. У меня нет времени лично проводить экскурсию, нет свободных сотрудников, чтобы выделить сопровождение. Закрытые фонды музея - не место для праздного любопытства. Единственный путь - это направление от другого университета на длительную стажировку, а у вас его, как я понял, нет. Оформляйте, приезжайте и работайте. А пока прошу меня простить, мне нужно переодеться.

- Но… - попыталась было Элис снова, но ее очарование на старого профессора больше не подействовало.

- Часть экспонатов выставлена в залах – вы можете ознакомиться с ними в часы работы музея, как все. Что-то есть в библиотеке. А сейчас прошу меня извинить, я очень спешу. - Он поднялся, вытирая платочком блестящий лоб и выбираясь из-за стола, указывая ладонью на дверь. – Я с удовольствием беру на стажировку студентов из Америки, тем более подопечных профессора Уинстона. Решитесь - вот тогда я буду весь к вашим услугам.

- А я думаю, вы все же захотите помочь нам прямо сейчас, - начал было Джаспер, выглядя абсолютно спокойно и невозмутимо на своем стуле, но меня внезапно накрыло аурой психологического давления, от которого стыли жилы; на висках бедного профессора капельки пота выступили с новой силой, а лицо стало пурпурным и растерянным.

Эдис звонко шлепнула Джаспера по руке и поднялась, смехом разряжая напряжение; давление моментально исчезло, рассеявшись словно туман.

- Разумеется, профессор, - Элис протянула руку Питеру Маку с приветливой улыбкой. – Не будем вас задерживать и с удовольствием встретимся с вами в другой раз. Всего хорошего!

Мужчина оттаял и улыбнулся в ответ. Мягкое очарование Элис и ее необычайная красота не могли оставить его равнодушным.

- Мне жаль, что я разочаровал вас, мисс…

- Хейл, - добавила Элис, и на секунду я озадачился, а не поженились ли они с Джаспером за прошедшие недели.

- Хейл, - повторил он, словно завороженный. Можно было подумать, что Элис сейчас применит свое вампиро-женское обаяние и не хуже Джаспера сумеет заставить профессора помочь нам, но увы…

Внезапно ожили старинные маятниковые часы в углу кабинета. Кованная золотая стрелка показывала без семи минут пять – совсем не время для срабатывания боя, но механизмы издали характерный жужжащий звук, открылась дверца в окошке, оттуда высунулась голова совы и издала мягкое «у-гу» очень натуральным голосом. Мы все, особенно я и Джаспер, буквально остолбенели.

- Чертов антиквариат решил сломаться в самый неподходящий момент, - выругался профессор Мак с чувством, пока мы медленно приходили в себя.

Крик совы всегда предвещал мне – и судя по мыслям Джаспера, ему тоже – нечто зловещее, и мы не могли сейчас избавиться от ужаса, невольно завладевшего сердцами. Да, птица оказалась чучелом, а вовсе не живой, но почему она сработала именно сейчас, когда мы находились в кабинете? Что судьба хочет нам этим сказать? И кто, черт возьми, ставит сову в часы вместо кукушки!

Профессор отмер первым, вспомнив о делах:
- Что ж, до новых встреч, мисс Хейл, - обернулся он к Элис, не увидев в инциденте с часами ничего особенного, в отличие от нас. Прощаясь, он горячо пожал Элис руку. - Надеюсь, я не слишком расстроил вас отказом! Уверен, у вас и без моей протекции все получится.

Покинув кабинет, некоторое время мы шли в гробовом молчании: мистическое появление птицы и бессмысленность встречи с несговорчивым профессором у каждого из нас оставила неприятный осадок.

Мы все думали одинаково: Джаспер прав, придется вломиться в архивы ночью. Вот только что делать с камерами наблюдения? Задуманный акт вандализма требовал качественного плана: современная охранная система не пропустит даже вампира. У нас будет от силы несколько минут до приезда полиции, чтобы найти в огромном количестве не выставленных экспонатов необходимое, и эта задача казалась практически невыполнимой.

Не говоря уж о том, что профессор Мак запомнил наши лица и подозрение падет в первую очередь на нас, странных приезжих, обратившихся накануне с просьбой пустить в святая святых. Видеть свои фотороботы объявленными в розыск никому не хотелось.

- Что ж, для начала давайте сходим в музей, - голосок Элис, утративший весь свой привычный энтузиазм, разорвал тягостное молчание, и меня отпустила аура невысказанного гнева, сменившаяся зеленой тоской. Похоже, Джаспер совершенно не верил в способности Элис найти выход из нашего тупикового положения, и уступал ей только во имя любви.

Мне сложно было даже вообразить глубину его мучений: цель, к которой он стремился много веков, внезапно оказалась недостижимой, он упустил единственный шанс. Это словно добило его изнутри, и теперь его депрессивное состояние исподволь отравляло и всех вокруг.

Мы вышли из административного корпуса и зашагали вдоль улицы к парадному входу в выставочные залы. Пошел шестой час вечера – музей вот-вот закроется для посетителей, но мы еще могли успеть.

- Я правильно понял: внушая определенные эмоции, ты управляешь людьми? – Я заговорил с Джаспером впервые после столкновения, и судя по болезненным иглам его ненависти, пронзившим все мое тело, напрасно.

Внезапно он совладал с собой. Его прищуренный взгляд, брошенный на меня, не содержал ярости.

- Что ты об этом знаешь? – Отголосок его мыслей о моем собственном таланте позабавил меня: Джаспер полагал, что наши умения могли быть схожими, не окажись мы настолько разными братьями. И все же… впервые он подумал обо мне как о родственнике, а не только как о монстре. Либо я впервые смог уловить его чувства, спрятанные внутри, за внешней оболочкой гнева.

- Возможно, я ощущаю нечто подобное… - Джаспер напрягся, заставив меня пожалеть о сказанных словах. Не стоило заговаривать о таком раздражающем даре, как телепатия, когда враждебность между нами можно было зачерпывать ложкой. – Я не могу оказывать на других влияние, но отлично знаю, когда это пытаются проделать со мной. Я чувствую то, что испытывают другие. Но если быть точным, то я не чувствую это, а скорее… слышу.

- Слышишь? – Брат зацепился за самое важное слово и пристально уставился на меня. Мы остановились возле кассы в ожидании, когда Элис купит билеты.

- Да. С людьми это получается лучше, чем с тобой или с Элис, и особенно с Изабеллой. В случае с вами я могу читать только самые сильные и яркие эмоции, те, что на самой поверхности. Ну, не сами эмоции. Мысли о них.

«Также как и я – не могу заставить тебя повиноваться, хотя с другими это получается проще простого», - эту мысль брата я уловил.

- Телепат, - мрачно резюмировал он, не слишком довольный открывшимся фактом, однако втайне порадовался своему очевидному превосходству надо мной – его дар был гораздо сильнее. – О чем же думал этот кабинетный таракан? Есть у него слабые места, на которых можно сыграть? Ты знаешь, как заставить его провести нас в архивы?

- Он не желал нам зла – просто рассеян, как все ученые. Он не ожидал, что Элис заявится в Лондон, к тому же не одна, а в компании двух страшных мужчин. Это стало для него большим сюрпризом. Он не вправе раздавать пропуска в закрытые архивы, для этого нужны особые полномочия и весомые причины. А почему обманул Элис в переписке? – Я неприязненно пожал плечами. – Возможно, этот дамский угодник попросту не подумал, что последствия будут настолько серьезными. Но если бы Элис пришла одна… он мог и провести ее туда, вот только какова была бы цена?

Джаспер еле слышно зарычал, и я был полностью с ним солидарен: Питер Мак оказался принеприятнейшим типом, и я бы ни за что не отправил к нему Элис одну, даже если бы тогда наша цель была достигнута. Не отправил бы, несмотря на то, что она вампир и может постоять за себя.

- У нас пятнадцать минут, - бодро объявила Элис, подзывая ко входу в музей. – Новые экспонаты в западном крыле, в седьмом выставочном зале, идем скорее.

Мы, не задерживаясь, преодолели светлый крытый двор Елизаветы II, миновали залы, посвященные греко-римской эпохе, Египту, наполненные свидетельствами быта и культуры людей, живших еще до нашего с братом появления на свет. Следующие залы показывали европейскую культуру с десятого по пятнадцатый век нашей эры. Мы безошибочно нашли нужный зал, посвященный времени правления Ричарда Львиное Сердце. «Наше» время.

Как и следовало ожидать, смотреть оказалось особенно не на что. Пара потертых костюмов – мужской и женский – выцветшие от времени; чудом уцелевшая, а также разбитая глиняная посуда, утратившая былой блеск покрытия; фрагменты оружия – наконечники стрел и ржавые лезвия мечей; украшения - мужские и женские; серебряные и медные монеты. Полустертые записи на деревянных и металлических церах. Фрагменты мозаик и росписей, архитектурные осколки разного назначения. Первые изображения герба короля - трех леопардов.

Старые пергаментные свитки были растянуты на бархатных подставках и заключены в дополнительные защитные рамки из стекла, чтобы преградить доступ воздуху, но от самих записей мало что осталось. Витиеватый почерк с многочисленными завитками, с поплывшими от влаги словами, стертыми временем, давал лишь общее представление о том, кто это писал и для чего.

Список собранных с крестьян в качестве налога продуктов и вещей – бухгалтерский учет; различные ходатайства; само собой, церковные книги - их было больше всего и они лучше сохранились; законы и указы. Я быстро понял, что ни одного нужного нам документа тут нет и в помине, и пока Элис и Джаспер затеяли спор, имеет ли номер сбоку на каждой рамке отношение к месту в архиве, где нам и следовало поискать недостающее, я отвлекся…

Хлопок служебной двери в затемненной части зала и странный отсвет на полу притянул мое внимание, заставив повернуть голову. Худенькая девушка в длинном приталенном пальто, чуть наклонившись вперед, пыталась попасть ключом в замочную скважину и одновременно удержать сумку на плече. В первое мгновение мне показалось, что ее длинные пышные волосы имеют цвет спелой пшеницы, залитой солнечными бликами, но когда она небрежным и немного раздраженным жестом откинула их за спину, я понял, что этот свет создает золотая пыль…

Весь воздух покинул мои легкие, и вместе со звуком потрясения из тела как будто выпорхнула душа, устремившись вперед – в сжавшейся груди стало больно и тесно сердцу. Джаспер, что-то тихо говоривший Элис, внезапно замолчал, будто поперхнулся на полуслове, а девушка, закрывающая служебную дверь, резко обернулась и уставилась на меня в упор, выронив ключ. Время потеряло значение, а весь остальной мир перестал существовать. Здесь были только мы двое – я и прекрасная незнакомка, окутанные золотым свечением, словно ласкающим коконом, заставляющим наши души парить в небесах.

- О боже… - первой выговорила девушка, смертельно побледнев, и сделала дрожащий шаг вперед, пристально вглядываясь в мое лицо, словно увидела привидение. Ее сердце забилось так быстро, как паровоз, набирающий ход.

- Изабелла... – пробормотал я как молитву, теряя рассудок от шока. Моя рука невольно потянулась вперед, а в душе причудливо сплелись восторг и ужас. Чувство счастья от долгожданной встречи накрыло меня эйфорией, но было отравлено страхом скорой потери, как будто я ждал, что прямо на моих глазах на голову девушки сейчас обрушится каменный потолок и погребет ее заживо.

- Аннабель, - поправила она мягко и смутилась. - Но я предпочитаю, чтобы меня звали просто Беллой, - ее щеки залил яркий румянец, а прекрасный аромат достиг моего обоняния и вызвал безусловный рефлекс. О боже, как хорошо она пахла… Как самый сладкий и аппетитный в мире цветок, который хочется выпить до дна…

Свет в витринах внезапно погас, служащий музея объявил по громкоговорителю о скором закрытии и попросил посетителей поторопиться на выход.

- Белла, - покатал я новое имя на языке, и радость на время затмила для меня все остальное, подарив несколько не омраченных тоской мгновений.

Девушка сделала еще пару шагов и ее узкая маленькая ладонь коснулась моей протянутой руки, а на лице застыло выражение удивления и восхищения.

- Ты снился мне, - поведала любимая о своих страданиях. Недоверчиво покачала головой, изучая мою ледяную кожу обжигающим прикосновением. – Я думала, тебя не существует в реальности.

- Я реален, - поклялся я, чувствуя, как распространяется сердечная боль – наполовину сладкая оттого, что Изабель меня не забыла, наполовину горькая, потому что в ее глазах не было прежней уверенности в собственных словах. – Как и ты.

- Я думала, что схожу с ума, - Аннабель шагнула совсем близко, безбоязненно трогая мои руки, плечи и лицо, словно никак не могла поверить своим глазам и ощущениям. – Господи, ты прямо как принц, пришедший ко мне из сказки. Как тебя зовут?

- Эдвард.

Ошеломленный ее напором и непосредственностью, не привыкший к такому откровенному проявлению интереса со стороны девушки – неизбежное влияние современного воспитания, - я ответил с запинкой, глухо, мучаясь осознанием, что имени моего в этом воплощении она уже не помнит.

- Ты в самом деле настоящий? – она обошла вокруг, разглядывая меня со всех сторон, и теперь уже я был смущен – но, несомненно, безумно счастлив встретить мою Изабеллу.

Коктейль моих чувств был очень противоречив, и он невольно усиливался, переплетаясь с эмоциями моих спутников, Элис и Джаспера, потрясенных так же, как и я. Изумление, узнавание и шок. И сожаление, когда им в голову пришла та же мысль, что и мне: Аннабель теперь грозит неминуемая опасность.

- Я настоящий, - мой шепот был тихим и сломанным, но я поймал ладошку девушки и сжал ее, желая удержать на месте, прямо перед собой, и помочь справиться с дрожью, охватившей ее с ног до головы.

От волнения она то краснела, то бледнела, и я мечтал заключить ее в объятия, чтобы успокоить и уберечь от всего на свете, но мы находились в общественном месте, к тому же совсем друг друга не знали в этом мире.

- У вас все в порядке, мисс Свон? – чужой мужской голос разбил наше уединение. У входа в зал стоял охранник, и его рука лежала на кобуре.

- Все нормально, Гарри, эти люди со мной! – воскликнула Аннабель немного нервным голосом и вдруг потащила меня к двери, из которой вышла.

- Музей закрывается, мэм…

- Знаю, Гарри, знаю, но я задержусь чуток. Мне нужно переговорить с моими… старыми друзьями, - вопросительно взглянула она на меня, и я, поддерживая придуманное определение, кивнул. Белла улыбнулась: – Не волнуйся, когда будем уходить, мимо тебя не пройдем. Тысячу лет их не видела!

Я услышал недоумение охранника, но Аннабель очень ловко справилась с ситуацией, и мы оказались в святая святых – служебном помещении. Здесь располагался длинный коридор с кабинетами по одну сторону, имеющий выход на лестницу, ведущую на второй этаж. Белла провела нас к самой дальней двери и запустила внутрь, ни на секунду не выпуская мою руку, словно боялась, что я могу исчезнуть.

Щелчок – и комната озарилась электрическим светом. Это оказался стандартный кабинет с рабочим столом, крутящимся стулом, компьютером, горой бумаг и стеллажами с книгами и документами, глобусом на верхней полке и фрагментами древних предметов, привезенными с каких-то археологических раскопок. На стенах висели грамоты, полученные различными докторами исторических наук, в воздухе стоял терпкий запах старой бумаги и книжной пыли.

- Боже, я поверить не могу! – пробормотала Аннабель, остановившись посередине комнаты и закрыв ладонями глаза и вспотевший лоб. Ее колотило как при лихорадке, и я испугался, что она умрет не от обрушения потолка, а от сердечного приступа.

Я тревожно взглянул на Джаспера, и он, каким-то непостижимым образом поняв, о чем я думаю, опустил на наши разумы покрывало умиротворяющего спокойствия, снижая градус возникшего естественного напряжения.

Аннабель сделала один облегченный вздох, другой… убрала руки и проследила за моим взглядом, как будто только сейчас заметив моих спутников. И вдруг неожиданно ахнула, отпрянув и ударившись о мою грудь, а ее сердце вновь увеличило ритм раза в два. Ее полное ужаса лицо стало бледным, и она крепко ухватилась за мои руки, удержавшие ее от падения и причинения себе ненароком вреда.

- Господи, я и его знаю… - ее голос надломился от страха. – Он… приходил ко мне…

______________

Источник: http://robsten.ru/forum/64-1797-1