- Изабелла! - позвал я, мой голос креп, с каждой минутой возвращались силы. Если это и есть смерть, и после оставления телесной оболочки становится так воздушно и хорошо, то какой смысл в сопротивлении?

- Изабелла! - закричал я, уже почти уверенный, что никто, кроме нее, меня не услышит: гул больничных стонов остался где-то очень-очень далеко, в другом мире.

Фигура, изящно появившаяся в дверях, меня не разочаровала: бледная полупрозрачная кожа, богатая каштановая волна кудрей на плечах и коралловые губы. В девушке все было совершенно, и я испытал странный, ни с чем несравнимый укол в сердце - как бывает, когда оно сжимается во время долгожданной встречи с тем, кто тебе дорог.

- Ты звал меня? - удивилась она.

4 глава

Ее равнодушное, подернутое печатью вековой усталости лицо отобразило множество новых эмоций: были там и потрясение, и испуг, и даже надежда.

- Звал, - улыбнулся я, рассчитывая, что она не сбежит и не прогонит меня на этот раз, а согласится пообщаться. Протянул руку, приглашая видение подойти поближе, и когда девушка невесомо присела на краешек моей кровати, не мог отвести взора. Если такова моя смерть, от нее можно получить еще и удовольствие. - Хочу поговорить.

- Никто никогда до тебя не пытался говорить со мной, - снова изумилась девушка, также не отводя взора. - Они... - махнула она неопределенно рукой на больничный коридор, - боятся. Всегда боятся. Как только понимают.

- Понимают, что ты мертва, - подтвердил я, что знаю правду, и идеальные брови девушки изящно взлетели вверх.

- Живым рядом со мной неуютно, - печально согласилась Изабелла, плавным движением перекинув непослушную прядь волос за плечо. – Душа, срок которой еще не пришел, непроизвольно чувствует страх перед смертью и стремится обратно. Но ты - нет… Я вижу, что ты еще не готов: твоя оболочка еще сильна и борется. Никто добровольно не остается здесь: чем дольше ты отсутствуешь на земле, тем сложнее становится вернуться. Ты что же, стремишься умереть?

- Нет, не стремлюсь, никто этого не хочет, - согласился я, борясь с желанием посмотреть назад и своими глазами убедиться, что парю над телом. Если я это сделаю, меня почти наверняка вышвырнет в реальность, а мне хотелось ещё немного поговорить с Изабеллой, к тому же было так приятно на время ощутить облегчение болезни...

- Задерживаясь здесь, ты неизбежно приближаешь свою смерть. Мир мертвых не должен соприкасаться с миром тех, чей час еще не настал.

Я улыбнулся, потому что не верил в это. Она просто хотела, чтоб я ушел, потому что сама тоже боялась этого необычного контакта с живым человеком. А может, заботилась обо мне? От этой мысли в груди разлилось приятное тепло…

- Что с тобой произошло? - нахмурился я, принимая сидячее положение и теперь имея возможность близко видеть черты красивой девушки. – Я пытался узнать о тебе. Твоя смерть осталась для всех тайной: говорят, что ты покончила с собой, бросившись в реку, но почему - никто не знает.

Изабелла опустила голову, и копна каштановых волос скрыла ее лицо, лишив возможности видеть его выражение. Тонкие белые пальцы вцепились друг в друга, сжали ткань призрачно-светлого платья.

- Да, - тихо подтвердила она. - Слухи правдивы: я сама лишила себя жизни.

- Расскажи - вдруг станет легче, - попросил я, желая прикоснуться к ее сияющей полупрозрачной коже и убедиться, что она настоящая, но не решился в силу воспитания и опасения напугать видение. - Я думал, самоубийцы попадают в ад, и это ужасно, без сомнений. Но еще более неправильно, если что-то держит тебя на земле. В аду рано или поздно приходит искупление и спасение, а что ждет тебя здесь? Полное одиночество и бестелесная вечность?..

- Может, у каждого свой ад, - рассудила Изабелла, подняв лицо к лунному свету, и ее алебастровая кожа засветилась, пропуская насквозь косые голубоватые лучи. - Может, мой ад - это никогда не обрести покой, и бродить здесь, пугая любого, кто меня увидит?

- Я в это не верю, - покачал я головой, не представляя, что делать с новым знанием: о загробной жизни я имел, как оказалось, очень скудное представление. Конечно, если то, что я сейчас испытывал, было реальным, а не просто бредом лежащего в лихорадке человека. - Даже убийцы получают прощение, огнем и страданием искупив грехи.

- Я расскажу, - покусывая губу и тем самым привлекая к этому жесту мой любопытный взор, согласилась девушка. - А то ты себя погубишь, и я окажусь виновата в этом. Я чувствую свою ответственность за тебя, - она пронзила меня строгим взглядом. - Я должна поскорей отпустить тебя, чтобы ты не застрял здесь навечно.

Я промолчал о том, что мне больше нравится находиться в этом приятном состоянии безболезненного парения, чем в своем слабом, умирающем в мучениях теле, ведь в призрачном мире не было боли и страха, – но, в конце концов, она была права, я бы предпочел вернуться и выжить, нежели застрять здесь. Устроившись поудобнее, подоткнув под спину подушку, я показал, что весь обратился во внимание и готов слушать.

- Я родилась не здесь, а в Северной Каролине, в Роли, - начала она историю. – Мой отец был потомственным военным: его дед, то есть мой прадед, участвовал в войне за независимость. В армии служили и предыдущие поколения Свонов, даже до переезда в Америку. Мама родилась и выросла в Роли: её отец был одним из тех, кто строил город. Все шло хорошо, пока в шестидесятом Линкольн не выиграл выборы, и не началась война. Мне только исполнилось семь лет…

Быстро произведя элементарные расчёты, я понял, что в год Чикагского пожара Изабелле едва сравнялось семнадцать. Учитывая, какие наступили годы для страны, жизнь её не была простой, тут можно было даже не гадать. Тем более она оказалась в месте, где разгорался пожар войны: после падения форта Самтер родной штат Изабеллы одним из первых объявил о сецессии, встав на сторону Юга.⁽¹⁾

- Отец поддерживал северян, будучи уроженцем Бостона, - продолжила тем временем Изабелла. – Конечно, он знал куда больше мамы и понимал, что Роли, как и вся Северная Каролина, не останется в стороне от войны. Свято веря в победу Севера, он решил обезопасить нас и поспешил отправить к своему кузену в Чикаго, успев буквально в последний момент. Больше я отца не видела: в шестьдесят втором году он погиб где-то в Вирджинии, сражаясь в армии генерала Макклеллана.⁽²⁾

Увлекаясь историей, особенно военной, я без труда представил период, когда погиб отец Изабеллы: самый разгар Гражданской войны. Перелом только намечался, а кампания шестьдесят второго года была одной из самых тяжелых для Севера, унеся жизни тысяч и тысяч солдат…

- К тому времени мы уже два года проживали в Чикаго, - вернулась к своей судьбе Изабелла. – Дядя Уильям принял нас хорошо. За пару лет до нашего приезда он овдовел, поэтому и переехал из Бостона в Чикаго, стремясь к смене обстановки. До этого он с тестем владел крупным кожевенным производством, однако продолжать на новом месте не захотел, потому просто продал дело перед переездом, на вырученные деньги открыв здесь гостиницу с таверной на первом этаже, купив для этих целей большой дом и отремонтировав его. На ногах дядя держался более чем крепко, но мама настояла на том, чтобы помогать ему вести дела, не желая даром есть хлеб. Для меня те два года, несмотря на тревожные новости о войне, были самыми счастливыми. Мы жили в достатке и ждали возвращения отца, надеясь и молясь.

Девушка улыбнулась, и мне показалось, что мертвенный свет луны, по-прежнему заливавший палату, на миг сменился солнечными лучами. Только ощущение оказалось мимолетным: стоило Изабелле вернуться к рассказу, как в голосе её вместо теплого света зазвучал надтреснутый хрусталь грусти.

- Мирная наша жизнь закончилась, когда пришло известие о смерти папы, - отвернувшись, поведала она. – Получив письмо, мама упала в обморок, а очнувшись, уже не желала жить дальше: папа был центром её существования. Горе свело её в могилу буквально за месяц. Она переживала за меня, но иначе уже не могла и вскоре угасла, оставив меня на попечение дяди.

По призрачно-голубоватой щеке побежала слеза, но я подавил в себе желание стереть ее, боясь напугать гостью плохими манерами. Мне было жаль, что ей пришлось пережить такие страдания в столь нежном возрасте, остаться совершенно беззащитной и одинокой.

Моя и ее истории в чём-то перекликались, и я понимал Изабеллу сейчас, возможно, лучше, чем кто-либо другой. Мой страх, моя боль были такими же невыносимыми и глубокими – как и она, в эту минуту я был близок к тому, чтобы потерять всех родных. Нас разделяло расстояние в полстолетия, но если бы я жил в ее время, я бы хотел оказаться рядом и стать опорой и поддержкой в те тяжелые времена.

Уверен – и она, если б была жива, с сочувствием отнеслась бы к моей печали.

- Он принял меня, как свою дочь, и лет до шестнадцати я жила спокойно. Дом был большой, и дядя сразу после переезда выделил нам с мамой половину верхнего этажа, где у меня была своя спальня, гостиная, комната для учебных занятий и даже художественный уголок, где я пробовала себя в рисовании – правда, особенно в этом не преуспела. В основном я читала и занималась рукоделием. Окончила грамматическую⁽³⁾ школу, встречалась с подругами. Постепенно боль от потерь утихла, и я чувствовала себя если не счастливой, то хотя бы устроенной. Со временем я научилась помогать дяде Уиллу во всем, в том числе взяв под свое крыло бумаги и счета гостиницы и таверны, которые безмерно моего родственника раздражали, а нанимать посторонних он не хотел, страшась оказаться обманутым. Не сказать, чтобы дел было много, но ни к чему другому меня дядя не допускал, не считая достойным, чтобы родная племянница занималась черной работой. Большее, что я делала помимо бумаг - иногда помогала горничным, могла принести вино из погреба, если не хватало рук, но и то только до дверей в зал таверны.

Она замолчала, отвернувшись к окну. Её облик в голубом свете луны казался неземной фантазией, сошедшей с картин великих мастеров живописи.

- Ты планировала учиться дальше? - прервал молчание я. - Раз ты смогла освоить дела гостиницы, может быть, стоило продолжить образование?

Не желая торопить девушку, помня, сколь грустным стало окончание её истории, я не мог удержать интереса: никто и никогда не увлекал меня больше неё. Планы, мечты - я хотел знать обо всем.

- Мои желания... кого они волновали? - грустно усмехнулась она. - Я была молода и неопытна, и мои стремления стать учительницей, обретя тем самым определенную самостоятельность, не нашли отклика у дяди. Сбежать я не решилась, да и не вышло бы ничего хорошего из этой затеи... Отплатить черной неблагодарностью приютившему и вырастившему меня человеку я не могла. Поэтому после школы я помогала ему, покорно ожидая, когда мне подберут мужа, который унаследует дядино дело: не мне же его отдавать!

- Подберут? - поднял брови я. - Но...

- Эдвард, я была наивной и юной, но не глупой, - покачала головой Изабелла. - Главная цель любой порядочной девушки всегда была одна – удачно выйти замуж, иное порицалось. Дядюшка был человеком старой формации, он заботился о моей репутации. Не пускал прислуживать в таверне, хотя ему и нужны были помощники, не допускал моего общения с постояльцами и поставщиками, одобрял лишь подруг из благополучных семей – дочерей доктора, аптекаря, булочника. Готовил к замужеству, давая возможность собрать приданое. Рано овдовев и не имея своих детей, он искал не просто супруга для меня, но наследника. Дела шли неплохо, мы не бедствовали, передать было что. Иначе он поступить просто не мог.

Я не нашёл возражений, прекрасно осознавая правдивость её слов. Даже в мои времена женщины могли обрести небольшую самостоятельность, лишь располагая средствами, а до войны о таком и говорить было нечего: случаи можно было пересчитать по пальцам.

Утончённая, хрупкая Изабелла совершенно не походила на «фабричных девчонок»⁽⁴⁾, о которых я был наслышан от учителя истории; к тому же к моменту взросления Изабеллы их время давно прошло. Я легко мог её представить в классе среди детей, но у ткацкого станка или с подносом среди посетителей таверны? Никогда.

- И такой человек нашелся, - продолжила девушка рассказ. - Мне еще не сравнялось семнадцати, когда к нам приехал родственник покойной жены дяди Уилла. Высокий усатый шатен лет на десять старше меня, он показался мне чересчур скрытным и сердитым, но был достаточно привлекательным мужчиной, чтобы не вызывать отторжения у девушек, и достаточно умным, чтобы заинтересовать дядю своими управленческими способностями.

Я сощурил глаза, тут же почувствовав к этому давно умершему мужчине неприязнь, словно подозревал, что именно с ним будет связана трагедия Изабеллы. А может, это была обыкновенная ревность? Изабелла описывала его приятную внешность, чего не стала бы делать, если бы её с ним не связывало что-то личное…

- Изначально он собирался всего лишь погостить, однако планы изменились после беседы с Уильямом. Дядюшка знал его еще мальчишкой, а в последние годы парень воевал под началом Шермана⁽⁵⁾ и очень возмужал. У Джека Уолтона были деньги - небольшое наследство, которое он хотел вложить в дело, и дядя посчитал это знаком судьбы: объединить капиталы, развить и поддержать бизнес, заодно пристроить меня... К тому же с первой встречи я привлекла пристальное внимание гостя, который сразу назвал меня красавицей и завидной невестой.

Она грустно усмехнулась и замолчала. По лицу пробежала тень, отозвавшись во мне: так хотелось оградить её от страданий!

- Изабелла, если тебе тяжело об этом вспоминать, то не стоит...

- Я начала рассказ, позволь мне довести его до конца, если, конечно, я тебе еще не надоела. История, на самом деле, достаточно тривиальна...

- Я не хочу, чтобы ты мучилась, переживая заново те события, - прервал её я, испытывая острое сожаление от осознания невещественности происходящего. Хотелось обнять, утешить, забрать боль себе, а я мог всего лишь сидеть и слушать, ничем не в силах помочь.

- Возможно, если я выскажусь, станет легче, - мягко возразила она. - Поэтому если ты готов слушать...

Я кивнул, не смея возражать, и она, вновь повернув голову к окну, продолжила:

- Джек согласился. Идея дяди ему пришлась по душе, он продал старый дом в Бостоне и купил неподалеку от нас кусок земли, на котором решил построить новый дом. По его планам там должны были поселиться не только мы, но и дядя, а теперешние наши комнаты должны были стать номерами гостиницы. Джек был неглупым парнем, хотя и отзывался о моей любви к чтению и рисованию как о «нелепом капризе» и «пустой трате денег». Впрочем, еще более скептически он относился к моей возне со счетами гостиницы. По его мнению, это было не женским делом: девушка должна готовиться к замужеству, а не разбираться в финансах. Иногда мне казалось, что он боялся, как бы я не обрела излишнюю самодостаточность и не порушила его планы.

Изабелла прервала мою попытку посочувствовать небрежным взмахом руки.

- Может, он и был немного груб в выражениях, но тем самым демонстрировал серьезные намерения в отношении меня, что очень нравилось дяде. Мое мнение в данном вопросе не учитывалось: я была всего лишь нищей родственницей, которой сделали одолжение, приютив в доме и обеспечив безбедное существование, позволили получить достойное образование и даже обещали собрать небольшое приданое к свадьбе. В понимании дяди Уилла Джек был идеальной кандидатурой для меня – умным, богатым и видным. На него засматривались девушки; подруги завидовали мне, говоря, что подобный жених - счастье для любой. Но я... я его боялась.

Изабелла вздрогнула всем телом, охватив себя руками, и замолчала, но стоило мне приоткрыть рот, как она жестом меня остановила и заговорила вновь.

- Его взгляды, его жесты... Он быстро стал вести себя так, будто я принадлежу ему и только ему... Хотя лишнего не позволял, особенно при дяде. А тот не мог нарадоваться помощнику. – Очертания Изабеллы заколебались, когда на луну набежало облако, но вновь обозначились. Она даже не заметила, что чуть не исчезла, продолжая рассказывать горестно и устало о своей несчастливой судьбе: - Свадьбу назначили на конец сентября. Стройка шла семимильными шагами, Джек с гордостью показывал планы нового дома, то и дело приглашал посмотреть, как идет работа. Он освоился в городе, завёл друзей и знакомых. Они нередко просиживали до позднего вечера у нас в таверне, обсуждая самые разные дела: от закончившейся войны, через которую прошли все эти молодые люди, и политических реформ до прелестей каких-нибудь девчонок легкого поведения и планируемых развлечений. Конечно, последние разговоры для моих ушей не предназначались, но они говорили слишком громко, а я все-таки иногда появлялась недалеко от зала таверны и невольно слышала их...

В тот вечер - в самом начале сентября - они сидели в зале особенно большой компанией, празднуя день рождения Джека. К нему приехали друзья из Бостона, они выпивали и громко гоготали, вспоминая былые времена и произнося тосты все более пьяными голосами. Был большой наплыв гостей, наши служанки не справлялись. Я проводила время у себя наверху, но изредка спускалась помочь, когда меня звал дядя что-то принести или подать. И, конечно, не выходила в общий зал: вечеринка набирала обороты, приличным женщинам точно на ней места не было.

Когда я несла из погреба две бутылки вина, помогая одной из служанок, Джек внезапно вышел в длинный коридор, ведущий к залу. Возможно, по нетрезвости он заплутал в поисках уборной, но я почти уверена, что искал он именно меня. Веселье и разнузданность компании, близость свадьбы, а также алкоголь вскружили ему голову, и он забыл о необходимости соблюдать приличия.

Я пыталась ускользнуть, не поднимая шума, рассчитывая, что с утра Джек пожалеет о неподобающем поведении и извинится, но он поймал меня и прижал к стене. Он пытался поцеловать и что-то бормотал, обдавая моё лицо винными парами, говорил, что вскоре я стану его женой и нам нечего стесняться. Убеждал подарить поцелуй, уверяя, что потом я сама о них просить буду. В тот момент я отчетливо поняла, что счастлива с этим человеком никогда не стану. Что он не вызывает во мне и толики симпатии, и мне суждено не любить, а только терпеть его всю мою жизнь до самой смерти.

Лишь открывшаяся дверь спасла меня: Джек отодвинулся, даже в состоянии опьянения не желая портить свою репутацию в глазах дяди Уилла, и я убежала.

Дрожа всем телом от страха и омерзения, я взлетела по лестнице и забилась в угол в своей комнате, просидев до самой темноты в одиночестве. Я понимала: жаловаться бесполезно. Дядя усмехнется, повторив слова Джека о скорой свадьбе, и разве что отечески пожурит того за нетерпение. Он любил меня, сомнений нет, но в его глазах лучше судьбы, чем замужество с родственником его любимой жены, да еще и готовым раскошелиться на общее дело, и представить нельзя было. На мои нечаянные протесты дядя Уилл только пускался раз за разом в воспоминания о том, что невесту ему тоже подобрали родители, а счастья от того мало у них не было, пусть и коротким оно случилось.

Уже стемнело, когда я вынуждена была покинуть комнату и отправиться к соседке, чтобы отнести ей ужин. Обычно женщина работала в нашей гостинице на кухне, но несколько дней назад она захворала, не вставала с постели и нуждалась в присмотре, поэтому я каждые утро и вечер её навещала. Всего-то и надо было пройти через сад да зайти в соседний дом с черного хода. Хлопот было немного: пополнить ее графин водой и согреть чаю, оставить еду и вычистить грязную посуду; иногда менять простыни, - и я с радостью выполняла эту несложную заботу, чтобы не загружать, особенно вечером, прислугу гостиницы, в те дни занятую сверх всякой меры.

Обычно я старалась обернуться туда и обратно до темноты... Но на сей раз, испугавшись поступка Джека, я совсем забыла о своей обязанности, и лишь сердитый оклик поднявшегося ко мне дяди заставил меня заглянуть на кухню, взять сверток и покинуть дом, кутаясь от продувающего насквозь ветра в длинную шаль.

Пробыв у миссис Эллтон больше часа, я отправилась в обратный путь. Судя по звукам, доносившимся от главного входа, праздник продолжался, несмотря на позднее время, то и дело выплескиваясь на улицу криками, музыкой и нестройным пением. Надеясь незаметно проскользнуть в свою комнату, я миновала сад, но планам моим не суждено было сбыться…

Я вздрогнул в предчувствии неминуемой беды, остро ощущая боль Изабеллы как свою собственную, но не решился прервать ее историю словами утешения, понимая, что они сейчас будут не уместны. Трагедия ее жизни разыгралась почти пятьдесят лет назад, она застряла между жизнью и смертью по какой-то причине, и вряд ли мое сочувствие облегчит ее состояние. Я был всего лишь случайным слушателем, влюбившимся в призрачное видение девушки, которой уже даже не существует…

- Кто-то появился из темноты, - продолжила она голосом более глубоким и сломанным, почти шепча от переживаемого отвращения, - и сильные руки прижали меня к стене одной из хозяйственных построек, скрытой от большого дома раскидистыми плодовыми деревьями. Закричать не удалось - на лицо легла мужская шершавая ладонь. Запах был знакомым, и когда лицо мучителя попало в слабый свет луны, я ужаснулась, узнав его…

Это оказался мой жених... Он был основательно пьян и пошатывался, но держал меня крепко.

«Привет, жена», - невнятно пробормотал он; его взор с трудом на мне фокусировался.

«Я вам еще не жена», - промычала я испуганно, пытаясь его оттолкнуть, но он этого даже не заметил.

«Она не слишком любезна для той, которую ты собираешься взять в законные супруги, мой друг, - рядом с ним обнаружился его бостонский приятель - рыжий тип с неприятной сальной ухмылкой, на которого уже успела пожаловаться дядюшке одна из горничных, убирающих номера. – По-моему, ее надо проучить, чтоб знала свое место».

Он остановился в десятке ярдов, прислонившись к яблоне, закурил и принялся насмешничать, обзывая друга.

«Если ты позволишь ей сейчас так с тобой обращаться, что же будет потом? Ты тряпка или мужчина, старина Джеки?»

«Через несколько дней она и так будет моей», - усмехнулся Джек, похотливо разглядывая меня с ног до головы и прижимая руку, которой я пыталась ударить его по лицу, к жесткой и холодной стене.

«Что-то мне не верится, что ты и тогда ее уломаешь, - провоцировал его отвратительный приятель. – Она должна бы ноги тебе целовать за то, что ты на ней, нищей сиротке, женишься, а она, стерва строптивая, дерётся. Заставишь себя уважать или предлагаешь это сделать мне?!»

«Не надо», - глазами умоляла я, глядя то на одного, то на другого. И если я еще могла рассчитывать на снисхождение Джека, как своего жениха, то его приятеля мои страдания не впечатляли.

«Тебе стоит ей показать, кто в доме хозяин. Прямо сейчас, пока поздно не стало. Не желаешь распробовать свою невесту до свадьбы? К клятвам она тогда будет присмиревшая и тихая, как и подобает жене, - похабно хохотал он, пока руки Джека шарили по моему платью, отбрасывая прочь шаль. – Проверь, точно ли под этой одёжкой имеется что-то интересное? Она же тощая, а ты у нас парень немаленький, мне Жозефина Бостонская рассказывала. Вдруг вообще не поместишься? Да и способен ли ты сейчас доставить девушке удовольствие, или перепил?»

Я закричала, стоило Джеку убрать ладонь с моих губ, но мы находились в самой глухой части сада, и из дома было невозможно нас услышать. Я отчаянно вырывалась, но без толку. Отворачивала голову от губ Джека, скользящих по коже и измазывающих меня в слюне. Он прижал меня к стене всем телом, а руками остервенело задирал платье, разъяренный намеками своего друга... и моим сопротивлением.

Меня передернуло от ненависти к этому ублюдку, которого хотелось задушить голыми руками, встав между пострадавшей девушкой и им. В груди образовался горький ком из ярости и тошноты, бессилия перед неподвластным мне временем, которое невозможно повернуть вспять, отправиться в тот сад и уберечь Изабеллу от насилия. Всеми фибрами свой парящей над телом души я желал сейчас только одного: спасти девушку. Быть рядом с ней в тот момент. Стать ее защитником…

Ее голос был полон глубокой пронизывающей печали:

- Всё закончилось быстро. Презрительно высказавшись о моей неопытности и неумении ублажить будущего мужа, рыжий удовольствовался ролью зрителя и увел своего шатающегося приятеля в сторону дома, бросив меня на траве под начавшимся дождем. Капли стекали по лицу, стремясь омыть позор с моей пылающей и болящей кожи, на которой остались уродливые синяки, но им такое чудо подвластно не было. И никому другому... Собрав последние силы, я поднялась и отправилась прочь от родного дома – не могла допустить, чтобы кто-то увидел меня испорченной и униженной. До реки было недалеко, а в сентябре вода уже достаточно холодна, чтобы я не выжила.

Я скрежетнул зубами, ненавидя свою беспомощность перед безжалостной судьбой. Всегда хотел стать солдатом, чтобы защищать невинных, подобных Изабелле, от ужасов этого жестокого мира. Но я оказался настолько слаб, что не смог спасти даже отца и мать! Так что говорить о девушке, с которой меня разделяло полстолетия? Ни один человек в мире, даже самый состоятельный и могущественный, не смог бы преодолеть главного непобедимого врага – время.

Мне оставалось лишь одно: сопереживать несчастной девушке, глядя на то, как лунный свет пронизывает ее алебастровую кожу, бессмысленно жаждая, чтобы сама судьба отомстила Джеку за его преступление и он умер какой-нибудь особенно мучительной смертью.

Но самое страшное было даже не то, что он причинил невесте физическую и душевную боль. Её душа оказалась проклята из-за него, заперта между миром живых и мертвых, скитаясь в пустоте без права на искупление. Покончив с собой, Изабелла угодила в ловушку и, возможно, вечно будет находиться в ней в виде бесплотного призрака, наблюдая за людьми, к которым никогда не сможет прикоснуться. Это наказание представлялось мне гораздо хуже ада. Нежная, добрая, невинная девушка ничем не заслуживала такой участи.

- Я знаю, что поступила неправильно, наложив на себя руки, оставив дядю вдвоем с этим мерзавцем, но в тот момент это казалось мне единственным выходом, - вздохнула Изабелла, не замечая, какое тяжелое впечатление ее рассказ производит на меня, бессильного чем-то помочь. - Останься я жить, обмолвись хоть словом - Джек сделал бы меня виноватой во всем. Выяснилось бы, что это я не утерпела до свадьбы, стремясь не потерять завидного жениха, потому предложила ему себя. А если бы промолчала, мне пришлось бы выйти за него замуж. Джек точно не пожелал бы терять наследство дяди Уилла, а я и представить себе не могла, как стать его женой после того, что он со мной сделал. Наш брак с самого начала не сулил мне счастья, отныне же все, что мне было уготовано – это с отвращением терпеть человека, без причины унизившего меня и причинившего ужасную боль. Быть его безвольной рабыней, сломанной и уничтоженной женщиной, которой не повезло остаться беззащитной сиротой. Рожать ему детей и молчаливо прислуживать любым его прихотям. Уход из жизни казался правильным и достойным выбором... - Изабелла посмотрела на меня грустно, но убеждённо.

История была трагична, но увы, действительно обычна для нашего мира, где нередко молодые девушки не имели возможности защититься от таких, как Джек, и шаг, который предприняла Изабелла, оставался единственным. Страх совершить смертный грех оказывался слабее страха жить дальше...

Мне было бесконечно жаль загубленную душу Изабеллы, ставшую жертвой жестоких обстоятельств и непорядочных мужчин. Она не успела увидеть жизни, не говоря уже о счастье. Хотелось дотронуться до нее и утешить, в этот момент я не думал о том, что она ненастоящая.

- Мне очень жаль, - прошептал я, непроизвольно потянувшись к призрачным рукам, покорно сложенным на коленях. Мои пальцы дотронулись до сияющей кожи, ожидая, что пройдут сквозь нее, но, к моему удивлению, я сумел ощутить шелк поверхности. Необычное покалывание потянуло меня магнитом вперёд, и Изабелла тут же отпрянула, испуганно отдернув руку.

- Не играй с судьбой, - предостерегла она, покачивая головой, словно я казался ей безумцем, собирающимся, как и она, броситься с утеса. – Твоя смерть близка, и, касаясь меня, ты зря дразнишь ее. Будь уверен – она услышит твой зов и придет. Ты не хочешь умирать, Эдвард Мейсен; никто не хочет. Ты еще молод и силён, - склонила она голову, оценивая мои шансы на выживание, - и должен бороться. У тебя еще есть будущее. И есть время, чтобы сражаться за него. Не то, что у меня…

- Время… - пробормотал я разочарованно, любуясь нежной и навсегда утерянной красотой прекрасной девушки, крепко запавшей в мое сердце. - Как бы я хотел получить над ним власть и быть там, в саду, чтобы помочь, - уронил я ладони на одеяло, ненавидя свое бессилие.

Невероятно то, что мертвая девушка так сильно и неотвратимо завладела моим сознанием, заставляя сожалеть, что я родился не в том времени и не мог оказаться рядом, спасти, защитить от ублюдков, посмевших надругаться над столь чистым созданием. Но я мог сделать кое-что: остаться с ней здесь, в этом странном месте между двумя мирами... Здесь, где вместо боли была легкость, вместо потерь – удовольствие наслаждаться обществом Изабеллы, а вместо реальности – волшебный сон, пробуждаться от которого не хотелось никогда.

- Теперь ты все знаешь, Эдвард Мейсен, - печально улыбнулась Изабелла и поднялась. Она слегка наклонилась ко мне и протянула руки, словно собиралась поправить мое одеяло перед прощанием. – Задерживаясь здесь, ты подвергаешь свою жизнь опасности, приближаешь смерть, а брать еще один грех на душу я не хочу. Тебе уже давно пора вернуться в мир живых…

Я ощутил знакомое давление на грудь, но ещё не был готов проснуться. Там ждала только боль... Здесь легко было забыть обо всех несчастьях, здесь было хорошо и тепло.

К тому же, мне совсем не нравилось становиться чьей-то марионеткой, я хотел сам решать, когда остаться, а когда уйти. Я ещё недостаточно насладился общением с юной прекрасной девушкой, пусть и мертвой.

- Нет! - вскрикнул я, в тщетной борьбе хватаясь за толкающие меня призрачные руки.

В то же мгновение что-то произошло. Нечто особенное, нечто непостижимое и необъяснимое: как только наши руки соединились, мощным толчком меня дёрнуло вперёд, засасывая в глубокий бесконечный водоворот, заставляя падать... и падать... и падать… головокружительно лететь в бездну, не имеющую дна.

Несколько мучительных, страшных в своей неизвестности секунд падения, а затем удар о твердую поверхность и выдох, лишивший всех чувств.

Я почти решил, что попросту свалился с больничной кровати из-за беспокойного сна, потому что под моими ладонями оказался коричневый деревянный пол, а рядом мое рассеянное зрение ухватило из полутьмы край свешивающегося одеяла. Воздух наполнял дивный аромат нежных женских духов – и не было никаких запахов больницы, с которыми я уже настолько сроднился, что не представлял при пробуждении никакой другой. Я точно был не в палате, в которой ждал часа своей гибели… Я оказался в совершенно другом месте.

А в следующее мгновение мой мир перевернулся с ног на голову: кто-то испуганно закричал, и я вскинул голову, успев увидеть, как из рук стоявшей в нескольких метрах от меня девушки падает хрустальный графин и рассыпается по полу сияющими в серебристом лунном свете осколками.

- И... Изабелла?.. - потрясённо прошептал я, узнав свою призрачную знакомую.

Однако сейчас... не было сомнений: она была абсолютно живой.

⁽¹⁾ Речь идет о начале Гражданской войны в США (1861-1865 года). После выбора президентом Авраама Линкольна несколько штатов объявили о несогласии и сецессии (выходе из состава США), что противоречило Конституции. Часть штатов колебались, в том числе и Северная Каролина. После первого сражения (обстрел и захват порта Самтер в заливе Чарльстон), послужившего формальным предлогом для начала войны, штат все-таки вышел из состава США, встав на сторону Юга. Источник: https://ru.wikipedia.org/wiki

⁽²⁾ Джордж Бринтон Макклеллан - генерал-майор американской армии в годы гражданской войны (на стороне Севера). Источник: https://ru.wikipedia.org/wiki

⁽³⁾ В XIX веке Элементарное или начальное образование в Америке продолжалось от 6 до 14 летнего возраста и представляло собой низшую ступень образования, обязательную для детей обоего пола. Разделялось две ступени: первоначальное (primary department) от 6 до 10 летнего возраста, и грамматическое (grammar department, grammar school) от 10 до 14 лет. Источник: http://www.dslib.net/vseobwaja-istoria/zhenskoe-obrazovanie-v-ssha.html

⁽⁴⁾ В самом начале XIX века, в начале становления индустриальной эры, в текстильной промышленности главенствовал женский труд. И в первые годы он неплохо оплачивался, что сформировало образ «фабричной девчонки» - самостоятельной женщины, имеющей возможность заработать деньги. Люси Энн, «фабричная девчонка» из Массачусетса, говорила: «За это время я скопила денег на образование, и разве я не имею права на это? Или я должна отправиться домой и, как примерная девочка, отдать деньги отцу в руки, а значит, распрощаться с моими кровными сбережениями?» Источник: http://geolike.ru/page/gl_6857.htm

⁽⁵⁾ Уильям Текумсе Шерман - американский политик, полководец и писатель. Прославился как один из наиболее талантливых генералов Гражданской войны 1861—1865 гг., где он воевал на стороне Севера. https://ru.wikipedia.org/wiki
 

От авторов: Дорогие читатели, спасибо за ваше терпение! Вот и новая глава подоспела. Как всегда, мы с Машей будем очень рады любым вашим комментариям здесь, под статьей, и на Форуме.