ГЛАВА 60

От Эдварда

От резкого щелчка я подскочил на кровати, безумно тараща глаза, но ничего не видел перед собой. Знакомый, будто въевшийся под кожу, холод острой ледышкой застрял в груди, пока я с хрипом водил руками по сторонам, шарил по кровати, чувствуя только влажные от моей крови простыни. Дикий крик ужаса раздавался в ушах, но я даже не соображал, что это кричу я сам. В панике дернувшись в сторону, я шлепнулся на пол и, прикрывая руками голову, я продолжал кричать, полз куда-то до тех пор, пока не уперся во что-то твердое. Когда мои плечи окатило волной внезапно ворвавшегося в помещение воздуха, я истерически закричал во всю мощь саднивших от жгучей боли легких, отмахиваясь и отбиваясь от холодных рук, беспорядочно ощупывавших мое содрогающееся тело. Чей-то голос взывал ко мне будто издалека, но я продолжал чувствовать безжалостные удары по лицу, выбивающие из меня душу.

-...я... твоя Белла... - бесчисленные, мягкие поцелуи в висок, руки, вдруг ставшие родными, тихий, полный боли и отчаяния голос и я, издав судорожный всхлип, неистово обхватил руками дрожащее тело девушки.

В полузабытьи, щурясь от, наконец, включившегося света, я словно безумный водил руками по ее плечам, бокам, бедрам, словно не веря своим глазам. Я гладил ее волосы, упиваясь их запахом, мучительно вглядывался в любимое лицо, пытаясь навсегда запечатлеть в памяти каждую дорогую сердцу черточку. Я боялся, что она снова исчезнет, развеется как дым, оставив после себя кровоточащую рану в моей груди. Но она не ушла, не бросила меня. Это была не ОНА, не предавшая меня Госпожа. Это была моя Белла.

Очередной кошмар лишил меня остатков сил и, несмотря на то, что я был вконец изможден, уснуть мне так и не удалось. Глаза слипались, но стоило им слабо прикрыться от усталости, липкий страх моментально обволакивал сердце, и они снова в ужасе распахивались. Взгляд испуганно метался по сторонам, но лишь убедившись, что Белла все еще рядом, что ее рука по-прежнему сжимает мою, голова обессилено падала на подушку, и из груди вырывался болезненный вздох.

Наверное, в какой-то момент усталость все-таки взяла надо мной верх, потому что когда я с трудом разлепил глаза, то увидел, что в комнате уже было светло, а Белла все так же находилась в моих объятиях, глядя на меня взволнованно и испуганно. Она сбивчиво начала бормотать извинения, совершенно недоступные моему пониманию. Но от ее жалобных и тоскливых признаний я чувствовал себя еще более жалким и никчемным. Она говорила об этой ее глупой боязни причинить мне боль, но если бы она хотя бы попыталась увидеть, сколько боли было во мне уже, как разбит и истерзан я ее то внезапной холодностью, то вдруг несдержанной страстью, как боюсь лишиться ее нежности, забыть тепло ее рук... Как меня разбивают на части ее постоянные уходы, на охоту, к Райли... неизвестно куда, и я даже не знаю, вернется ли она, увижу ли я ее снова, смогу ли хоть мимолетно коснуться единственного желанного тела... как важно мне чувствовать себя нужным, пусть не любимым... как несущественна моя боль от ее прикосновений, и как мои руки неудержимо и неумело рвутся подарить ей хоть капельку удовольствия... Она бы нашла, что ответить на мои признания, она бы дала мне надежду лишь одним своим словом.

В моей жизни никогда не было места надежде. Чем сильнее ты ждешь, надеешься, веришь, тем острее горечь разочарования. Я понял, что как бы ни старался, я не смогу измениться, стать лучше для Беллы. Казалось, мои тщетные попытки оценивали все... кроме самой Беллы. Я слишком испорчен для того, чтобы она могла подпустить меня ближе. Я самоотверженно отдавал ей всего себя, но даже этого ей оказалось мало. Но больше мне нечего было ей предложить. Надежду она отняла так же быстро, как и дала. Она никогда не видела во мне того, чем так восхищались остальные Каллены. Но и они ошибались. Я не был особенным. Я испорчен. Безнадежно.

Когда Белла ушла на разговор с Карлайлом, я просто смирился с происходящим в ожидании окончательного приговора. Они просто отнимут меня у нее, ведь это только для них я был особенным. Она не станет за меня бороться, как не стала Госпожа Джейн. Белла уже достаточно наигралась со мной, и она ясно дала мне это понять. Оставляя меня одного ночь за ночью, отдаляясь, отталкивая. Моя кровь больше не поет для нее.

С замиранием сердца я вглядывался в ее лицо, когда она вернулась. Встревоженная, она как-то вымученно пыталась меня убедить, что все хорошо, что для меня готовят какой-то праздник. Но ее глаза мне не лгали. Она боялась.

Я был искренен с ней всегда, с самой первой минуты. Она знала все мои страхи и слабости. Все мои чувства были перед ней как на ладони. Я любил ее беззаветно, так как никого и никогда в своей жизни. Даже когда она кричала, даже когда била, когда жалела, целовала, ласкала. Когда уходила и возвращалась. Даже когда сейчас она снова села в кресло, дожидаясь, когда я лягу. Когда подошла, как только я позвал, когда позволила прикоснуться. Когда легла под одеяло, а потом целовала так, как никогда раньше. Как будто я был единственным, особенным, любимым. Когда позволила смотреть на себя так, словно снова говоря мне «твоя». Когда дала мне возможность ощутить как близко было между нами волшебство, доказав мне силу своего желания, капельками стекавшего по моим пальцам. Я любил ее всем сердцем, когда навис над ней, подставляя свою шею и даже не осознавая, что это чувство всеобъемлющего счастья может стать последним в моей недолгой жизни. И я любил ее даже тогда, когда мое лицо было разбито в кровь, а ее глаза сверкали ненавистью и отчуждением. Когда она выплевывала жестокие и горькие слова, усомнившись в моих чувствах и в моей преданности. Когда сняла с меня рубашку и ее глаза почернели от горя при виде синяков и ссадин, покрывавших мое слабое тело. Когда отчаянно целовала меня на прощание, и я не ответил, как она и просила. Я любил, когда плакал, глядя, как за ней закрывается дверь. Я любил ее, хоть она и не верила.

- Как ты, братишка? - осторожно спросил Эммет, когда я, склонившись над кухонным столом, лениво ковырял вилкой нетронутый кусок омлета.

Я с трудом поднял голову, хмуро взглянув на него из-под опухшей брови. Он шумно сглотнул, усаживаясь напротив меня и отводя взгляд.

- Посмотри, - тихо попросил я, положив на стол обе руки и вытягивая их прямо перед его лицом, - ты видишь в них что-то особенное?

Эммет замер и недоуменно заморгал.

- Я не... не понимаю, брат, - пробормотал он, прищурившись и тряхнув головой, - что не так с твоими руками? Они болят или что?

- Они гладкие, Эммет, - я жалобно выдавил подобие улыбки, - на них нет ни одного пореза. Ни одного! - более злобно и громко бросил я. - На всем моем теле шрамы только от побоев, доказывающих лишь то, насколько я испорчен, насколько нечиста моя кровь!

- Что ты мелешь? - рассерженно вскинулся он, поднимаясь на ноги и грозно нависая над столом.

- Как я пахну? Ты чувствуешь в моем запахе что-то особенное?

- Нормально ты пахнешь, - замешкавшись на секунду, пробормотал он, - какого хрена, чувак? Я не понимаю твоей болтовни, и к чему вообще ты клонишь?

- Я НЕ особенный, Эммет, - подавленно выдохнул я, все еще держа руки на столе и давая ему возможность убедиться в моих словах.

- Ты отлично пахнешь... ну... для человека, - неловко проговорил он, не сводя с меня встревоженного взгляда, - но это не значит, что я... что тебе что-то угрожает...

Я вдруг резко крутанулся на стуле и, взяв со стойки за спиной нож, повернулся и положил его перед ним.

- Попробуй меня, - чуть слышно прошептал я, не сводя с него глаз, - если я... особенный... если ты брат мне... - сердце замерло, пока я выжидающе смотрел в округлившиеся от шока глаза Эммета, но моя последняя надежда неумолимо таяла с каждой секундой.

- Эдвард... - я даже не обернулся на чей-то умоляющий шепот и только еще ближе придвинул нож.

- Попробуй, - более настойчиво повторил я, чувствуя выступивший на теле холодный пот, - пожалуйста... сделай это для меня... скажи мне правду... какой я...

Эммет оскалился и злобно зарычал, так что я даже не успел вздрогнуть, когда вдруг его огромная ручища протянулась и вцепилась в рубашку на моей груди.

- Несчастный ду... Да как ты...

- Эммет, не смей! - внезапно появившийся Джаспер моментально ударил Эммета по руке и я, не удержавшись, откинулся назад и плашмя рухнул на пол, больно ударившись затылком.

Я не стал дожидаться, пока Джаспер оттащит подальше от меня яростно рычащего и скалившегося Эммета и, сбросив с себя чьи-то руки, со всех ног бросился к дверям. Я бежал так быстро, насколько мне позволяла тупая боль в колене. Внутри будто что-то скрипело, растягивалось, но я все бежал, не разбирая дороги, не думая о том, что меня вот-вот могут нагнать. Наказать, избить. Слезы застилали глаза, а может это был обжигающе холодный дождь. Я спотыкался, падал в грязь и, снова поднимаясь, продолжал бежать, цепляясь за голые, черные ветки, больно хлеставшие по телу. И Эммет тоже... Тот, кто называл себя другом, братом. Всегда бывший рядом и защищавший. Поддерживающий и ободряющий. Отверг, отмахнулся как от грязной, паршивой собаки. Ударил бы... А я ведь хотел так мало. Лишь крупицу веры, надежды. Я всегда был один. Они никогда не станут моей семьей. Я был лишь игрушкой для них. Маленьким, надоедливым человеческим зверьком, развлекавшим их время от времени. Я другой для них. Грязный, недостойный, порочный. По непонятной мне причине они сдерживали свои инстинкты, безрассудно боролись с естественной для них жаждой человеческой крови. А когда я чистосердечно предложил себя, впервые осмелился предложить себя кому-то, кроме моей Госпожи, не имея на то никакого права и рискуя быть жестоко наказанным... Я знал, на что иду. Пренебрег всеми законами. Желаниями Госпожи, Беллы. В открытую пошел против ее воли, действуя подло, за спиной. Рисковал своей жизнью в тайне от законной хозяйки. Ведь Эммет мог и не сдержаться, мог разорвать мне горло, не справившись с голодом. В его глазах я увидел столько ненависти и презрения, отвращения, что это стало прямым подтверждением всем моим страхам и опасениям. Его глаза в тот момент сказали мне все.

Полностью разбитый и обессилевший я упал под каким-то деревом и через рыдания хрипло заскулил от невыносимой боли. В теле, в голове, в душе. Я безнадежно проваливался во тьму. Меня больше ничего не держало, никто больше не вытягивал меня на поверхность. Эммет, Белла... Они были так далеки от меня сейчас. Это был последний, решающий удар.

- Сынок... - чей-то надрывный стон раздался над ухом, проникая будто в самое сердце, и я, захрипев, забился в конвульсиях, стряхивая с плеч невидимую паутину. - Бедное мое, неразумное дитя... - ломаясь на куски, я кричал во весь голос, яростно вырываясь, задыхаясь в агонии, ослепленный болью и сгустившейся вокруг меня тьмой, - ...останься со мной, мальчик... не покидай свою маму... не сдавайся...

Я больше не мог бороться, а только безвольно обмяк в сильных руках. Я уже не чувствовал своего тела, глаза заволокло пеленой, веки слипались. Ужасающий звук терзал мои уши. Жалобный, болезненный вой. Покачивания. Внутренности взбунтовались и густая горечь толчками стала извергаться из моего горла. Красные капли на подтаявшем снегу...

Мокрый и дрожащий, я мутным взором огляделся по сторонам. Теплый взгляд золотых глаз, пальцы, убравшие челку со лба.

- Я бы забрала себе всю твою боль, если бы могла. Всю, до капли.

Мама. Нежно обтирает мое лицо мягким платком, который тут же окрашивается красным. Кровь... При этой женщине я не боялся быть слабым, отвергнутым, нечистым. Ей я верил безоговорочно и без сомнений. Не Белле, не Эммету. Только ей. Моей маме. Ей единственной мне было стыдно предложить свою кровь, и я не мог дать этому объяснений. Я знал ее так мало, но ей так легко удалось стать для меня кем-то более важным, чем все остальные. С Белой все было по-другому. Она была для меня светом и тьмой, болью и радостью, счастьем и отчуждением, голосом моего сердца, песней моей крови. Она была для меня всем. Но Эсми была моей мамой. Давно потерянной мамой, которая снова нашла меня и приняла в свои объятия. В ней был мой мир, мое спокойствие, мое утешение, моя надежда.

- Мы уже так давно мертвы, сынок, - тихо прошептала Эсми, покачивая меня и невидящим взором глядя в никуда, - это так страшно, не слышать стука своего сердца... Ты видишь дорогих тебе людей, но ты боишься, что если закроешь глаза, то они навсегда исчезнут. Ведь ты уже мертв. Ты можешь больше не почувствовать прикосновений любимых рук, не увидеть родных глаз, улыбок своих детей. Встречая на улице знакомого, ты приветливо киваешь ему, но самое первое, что ты при этом испытываешь - это жажда. Чей-то розовощекий, хохочущий малыш смотрит на тебя, машет тебе маленькой пухлой ручонкой, а твои десны сводит от боли, и ты сглатываешь яд. Чувствуешь себя невыносимо грязно, и от этого нет способа отмыться. Но ты все же берешь себя в руки, неустанно напоминая себе, что ты все еще жив, что ты человек. Искренние улыбки на лицах этих людей, их тепло и участие помогают тебе не умереть, заставляют тебя продолжать бороться с жаждой. И когда ты возвращаешься домой к своей семье, ты радуешься тому, что тебя ждут, любят, что в глазах родных людей ты - человек. Любимый мужчина встречает у порога, забирая из рук сумки с покупками. Детишки смеются, рассказывая что-то наперебой, ласково называя мамой. И тогда ты понимаешь, как же сильно хочется жить ради того, чтобы эти мгновения были с тобой вечно. Жить честно и по справедливости, в любви и согласии. Ты все еще жив и ты человек, а не животное.

- Никогда и ни один человек не пах для меня так, как ты. Так сладко и так по- настоящему, - я затаил дыхание, неотрывно глядя на нее и не чувствуя слез на щеках, дрожа от невиданного ранее чувства целостности и обретения чего-то нового, - ты пахнешь моим ребенком, моим сыночком, моим родным мальчиком. Живым, настоящим, ради которого я без раздумий пойду на любые муки, на любые испытания. Буду бороться до конца и умру, если потребуется. Потому что я твоя мама. Ты пахнешь братом для Эммета, которого он готов защищать ото всех неприятностей, которому он всегда подставит свое плечо. Ты пахнешь мужчиной для Беллы. Любимым, единственным. Сильным и самоотверженным. Ради которого ее сердце снова забилось, ради которого она борется, не жалея сил. Ради которого она снова стала Беллой, стала дочерью, сестрой. Стала Каллен. Ради которого она снова улыбается, и ее руки так бережно оберегают твое человеческое сердечко. Лучшее из всех, что я знала. Самое чистое и прекрасное из всех существующих. И она видит это, слышит его, и поэтому она всегда будет возвращаться. А когда она вернется, просто люби ее... так, как не любил ее еще никто, так, как это можешь только ты. Кровь превращает нас в зверей, но только любовь дает надежду оставаться человеком, живым. Мы не великие, не Господа... мы всего лишь хотим быть людьми, иметь дом, семью. Сохранить в себе такую же чистоту и самоотверженность как у тебя. Гордись тем, что ты человек, Эдвард... что ты живой и твое сердце бьется, даря всем нам надежду...

- Эммет... - сдавленно пробормотал я, неловко топчась у дивана, на котором сидел парень и, сжимая в руках пульт, яростно давил на кнопки.

- Отвали, придурок! - злобно рыкнул он, не оборачиваясь ко мне и продолжая наблюдать за сталкивающимися на экране машинами.

- Прос-сти меня... - запнулся я, опустив голову и таращась на мысы своих кроссовок, - ...я... я был не прав... прости, что усомнился в тебе... я запутался, - он продолжал делать вид, что не обращает на меня внимание, но его широкие плечи вдруг сжались, - я нехорошо поступил с тобой... со всеми вами... я прошу, прости меня, пожалуйста... брат, - я сделал глубокий вздох и, наконец, решился поднять голову, встречаясь с его странно заблестевшими глазами.

Сейчас я не врал ни ему, ни себе. Я не говорил того, чего от меня ожидали услышать, а то, что в действительности чувствовал. Мое сердце подсказывало мне слова. Я был искренен, и от этого на душе становилось легче, теплее. Даже если он не простит, прогонит, я был открыт перед ним, я попробовал. Я был честен.

- Будешь играть? - сглотнув, спросил он, протягивая мне второй пульт и, отодвинувшись в сторону, освободил для меня место.

- Я не... не умею, - растерянно ответил я, не ожидавший такого предложения, но увидев, как он нахмурился, несмело взял в руки пульт, вызывая у Эммета долгожданную, знакомую мне улыбку. - Если хочешь, мы могли бы посмотреть какое-нибудь... ки-кино, - неожиданно для себя промямлил я, ошеломленно таращась на кнопки и вертя в руках незнакомый предмет.

- Эээ, нет, парень! Сначала игра, потом сиськи! - хохотнул он, хлопнув меня по плечу и, продолжая смеяться над моим смущением, принялся объяснять мне правила.

Flashback

С трудом переставляя ноги, я возвращался из лазарета в свою комнату в отсеке. Трогая повязку на голове, я вспоминал озлобленное лицо Кейт. То, как она рванула меня за волосы, ударяя головой о стену. Перед глазами продолжали мелькать черные точки, меня все еще тошнило, и я периодически жмурился от боли.

- Эй, британец, в красную комнату! - рявкнул Грей, высокий и худой вампир-охранник нашего отсека и махнул рукой куда-то за собой.

Моя рука, уже взявшаяся за ручку двери, соскользнула и безвольно повисла. Я задрожал и, опустив голову, поплелся за ним, делая частые вздохи и борясь с усилившейся тошнотой. Красная комната. Комната страха и боли. Туда приводят рабов, в которых нуждаются Господа. Но кто мог ждать там меня? С тех пор как я здесь, моя Госпожа посетила меня лишь однажды, но не для того, чтобы воспользоваться моей кровью. Кому мог понадобиться раб четырнадцати лет и без единого пореза на теле? Ставший причиной насмешек и вызывавший презрение даже у других рабов...

Грей сильным пинком подтолкнул меня к двери, раздраженно шипя из-за того, что я заставляю ждать находящегося за ней Госпожу или Господина. Негромко застонав от боли в спине, я надавил на ручку и на ватных ногах вошел в комнату, испуганно оглядываясь по сторонам. Сердце оглушительно забилось и затрепыхалось от страха, ноги перестали слушаться и я прирос к месту, моментально опустив голову и опуская глаза в пол. Так, как он велел. Господин Кайус. В панике вжимаясь спиной в захлопнувшуюся за мной дверь, я тщетно пытался унять дрожь в руках, вообще перестать трястись. Зная, что Господин не переносит проявление слабости. Тошнота стала нестерпимой, внутри все бурлило, и я уже едва держался на ногах. Перед глазами все поплыло, когда я услышал полный ненависти рык, неотступно преследовавший меня даже во сне.

- Подойди! - властно приказал он.

Моя голова мотнулась сама по себе, но я не смог заставить себя даже сдвинуться с места. Зная, что неминуемо за этим последует. Зная, зачем он пришел за мной.

- Все такой же. Так ничему и не научился, - прошипел он и вдруг рассмеялся.

По телу прошлись судороги от этого утробного смеха и, вжав голову в плечи, я в страхе закрыл руками лицо, ожидая ударов.

- Подойди же, британец, - более нетерпеливо приказал он, все так же оставаясь в кресле и терзая меня свои мучительным спокойствием и бездействием.

Так пугающе странно было слышать такое обращение от него. Раньше он всегда называл меня тварью, ублюдком, выродком. Эта внезапная перемена не предвещала ничего хорошего. Само его появление здесь сулило мне только побои. Я думал, что он оставит меня в покое, после того, как меня перевели в отсек. И впервые в голове возникла догадка, почему же Госпожа вдруг отослала меня от себя. Отослала сюда. Может она хотела спрятать меня от него? Но нет... Он снова вернулся за мной. Еще более озлобленный и ненавидящий. Голодный. Я чувствовал это каждой частичкой своего дрожащего тела. Я чувствовал запах смерти.

Какая-то неведомая сила переставляла мои ноги за меня и вела меня навстречу мучителю, убийце. Шаг за шагом я приближался к нему, не отрывая глаз от пола, уже чувствуя боль, хотя он еще даже не прикоснулся ко мне. Он сделает это. Он просто ждет. Играет. Наслаждается моим страхом.

- Эта маленькая сучка все еще бредит тобой, - сдерживая гнев, выдавил он и я, вздрогнув от ненависти, переполняющей каждое его слово, прирос к месту. - С самого первого дня, как только твое мразное тело появилось здесь, она будто помешалась. И я никак не пойму от чего. Что же в тебе такого, человечек?

Ожидание побоев сводило с ума, и я чувствовал, что меня вот-вот вывернет наизнанку, и тогда он точно утопит меня в моей же собственной крови. Я совершенно не понимал его слов, не понимал его ненависти, но она буквально клокотала в нем, не давая покоя. Даже теперь, когда я оказался здесь, никому не нужный и бесцельно проживающий свои дни.

- Я могу затрахать ее до полусмерти, но даже когда она в экстазе кричит подо мной... она мечтает о тебе. Я не позволяю ей закрывать глаза и вижу в них только тебя. Всегда только ты... но я выбью это из нее.

Его рычание становилось все громче, и он практически выплевывал слова, вынуждавшие меня испуганно пятиться назад. Но он все еще сидел в кресле, жадно впитывая мою дрожь, упиваясь моим страхом.

- Твой запах настолько смрадный, а кровь так отвратительна, что даже она не решилась тебя попробовать. Но ведь мы оба знаем, что ей нужно от тебя совсем другое. Твое жалкое, тщедушное тельце расщепляет ее на такие оргазмы, какие я не в силах ей дать, - с яростным ревом он вдруг вскочил на ноги, а я, не выдержав, в панике бросился к двери, отчаянно дергая ручку и безудержно завопил, увидев по бокам от себя его руки и почувствовав холод его тела, несильно прижимающегося к моей спине.

- Кричи, человечек, кричи, - он зарычал прямо мне в ухо, и я почувствовал, как намокают мои штаны.

Ноги подкосились, но он только прижал меня еще сильнее, не позволяя сползти на пол. Рыдания душили меня ,и я уже мечтал, когда же он начнет меня бить. Когда забьет меня настолько, что этот ужас прекратится.

- Я знаю, что ты тоже рад мне, мерзкий, обделавшийся гаденыш. И я по тебе скучал. Оо... я так сильно скучал, - хрипло простонал он и, неожиданно исчезнув, позволил мне без сил рухнуть на пол. - Я подожду... я умею ждать и настанет тот день, когда она забудет о тебе и отдаст мне, и уж тут-то я вдоволь наиграюсь с тобой, британец.

Рыдая взахлеб, я неосознанно обернулся и увидел его, снова восседающего в кресле и наблюдающего, как я судорожно жмусь к двери.

- Раздевайся, - глухо выдавил он, опуская руки на ремень своих брюк, весь дрожа от нетерпения.

- Смилуйтесь, Господин! - истерически завопил я, ползком подбираясь к нему через всю комнату и прижимаясь щекой к его гладкому, сверкающему ботинку. - Умоляю, Господин, пощадите недостойного раба, пожалейте!

- Раздевайся, ублюдок! - зашипел он и ударом ноги отбросил меня в сторону.

Сглатывая слезы и морщась от боли, я с трудом поднялся на ноги, дрожащими руками стягивая через голову рубашку, зацепляя бинт и нечаянно сдирая его. Я почувствовал теплую струйку, бегущую по виску, рана запульсировал, а и резко усилившийся приступ тошноты вынудил меня опустошиться на пол. Но он даже не обратил на это внимания, только продолжая хищно скалиться, расстегнул ремень со звонким щелчком, пробравшим меня до костей. Пошатываясь и вытирая скомканной рубашкой лицо я, сжавшись, повернулся к нему спиной, нагибаясь для порки.

- Все снимай, мой красивый мальчик, все...

Я задрожал еще сильнее и новый спазм в животе снова вывернул меня наизнанку. Я медленно стягивал промокшие штаны, трусы, носки, все еще плача и стоя к нему спиной. Услышав звук расстегнувшейся молнии, я зарыдал еще сильнее, прижимая ладони к лицу, размазывая по нему слезы вперемешку с кровью. Он так и не начал бить меня и это пугало еще больше. Я не понимал, чего он хочет от меня, что собирается сделать, но чувствовал, что это намного страшнее и ужаснее того, через что я уже прошел.

- Повернись! - не отнимая рук от лица, я выполнил его приказание, вдруг услышав сдавленный стон. - Так вот что надо этой сучке! - ошеломленно выдохнул он и я снова закричал, как мое тело овеяло прохладой и понимая, что Господин поднялся с кресла. - Да ты просто находка, человечек. Но она ведь поделится со мной? Конечно, поделится, она же так меня любит...

- Пожалейте, Господин, пожалейте! - истошно надрывался я от криков, сгибаясь и чувствуя себя еще более уязвимым перед ним, чем раньше. Будто одежда давала мне хоть какую-то защиту, а сейчас мне казалось, будто я лишаюсь даже собственной кожи.

Его дыхание было тяжелым и хриплым, но он не прикасался ко мне. Все еще не прикасался, расхаживая вокруг меня, пока я трясся в судорогах и сплевывал желчью.

- На колени ладонями на пол!

Я скулил как щенок, зажмурившись от ужаса и шепча про себя придуманные мною молитвы к богу, которого я никогда не видел, но от которого неистово желал помощи. Я больше не мог держать голову и только уткнулся лбом в пол и моля Господина о пощаде. Зная, что никто не придет мне на помощь. Она не придет и когда-нибудь, она отдаст меня ему.

Он больше ничего не говорил. Я слышал только его сдавленные и сбивчивые вздохи вперемешку со стонами и какое-то движение за спиной. Я не видел, что он там делал, вздрагивая и вскрикивая от каждого шороха, съеживался и вымученно рыдал, царапая пальцами пол. Господин так и не притронулся ко мне в тот страшный день, не ударил, если не считать пинка ногой. Но то, что я пережил тогда, было самым ужасным испытанием в моей жизни. Страшнее было только то, когда он уже в подвале сорвал с меня одежду, и я понял, чего же он так страстно желал.

End of flashback

Ужасная тошнота вырвала меня из очередного кошмара. Меня трясло и, лихорадочно осматриваясь по сторонам, я наткнулся на перепуганный взгляд Эсми.

- Это только сон, сынок, - жалобно всхлипнула она, протягивая ко мне руки, но я отшатнулся, словно она вот- вот оскалится и замахнется. - Ты дома, родной. Он больше не тронет тебя, не обидит...

Он? Откуда она... Я же знал, смотрел на нее широко распахнутыми от вновь пережитого ужаса глазами, понимал, что это Эсми, мама. Я дома... Но комната пестрела яркими красками. Зловещее мерцание факелов отражалось от стен. Веяло подвальным холодом, и я чувствовал запах собственной крови. Я все еще чувствовал на коже его дыхание, слышал стоны. Я не смог даже закричать когда, рывком сбросив свое тело с кровати, из последних сил пополз в сторону ванной комнаты. Руки матери бережно подхватили меня. Ее руки, я знал это, но продолжал слабо дергаться и вырываться.

- Не н-надо, - заплетающимся языком пролепетал я и, внезапно оказавшись перед унитазом, мгновенно освободил желудок от содержимого.

Я продолжал сотрясаться от продолжительной рвоты, мечтая только о том, чтобы меня оставили в покое. Хотя бы на несколько минут. Но Эсми не отходила от меня ни на шаг, аккуратно придерживая голову и не позволяя мне разбить лицо. Когда я совсем обессилел, едва не избавившись от своих внутренностей, она помогла мне добраться до постели, протягивая принесенные кем-то стакан воды и таблетку. Вздох облегчения вырвался из груди, когда я почувствовал на своем лбу прохладное, влажное полотенце. Дыхание постепенно выравнивалось и, с трудом разлепив глаза, я заметил, что ужасающие кровавые цвета исчезли. Комната снова приобрела привычные теплые очертания, и я с облегчением вытянулся на кровати, слабо ощущая в воздухе запах Беллы.

- Я в порядке, мама, - вымученно улыбнувшись, я повернул голову к Эсми, все еще удивляясь и поражаясь неподдельной тревоге в ее глазах. - Посиди со мной, - попросил я и она, осторожно опустившись на кровать, заключила меня в объятия.

Почувствовав, как ее тело сотрясается в беззвучных рыданиях, я ободряюще погладил ее по руке, и она еще крепче прижала меня к груди. Я был не одинок сейчас в своих страданиях, но я не хотел, чтобы эта женщина испытывала такую боль из-за моего прошлого. Это должно было остаться только со мной. Это было только моей болью, и я не имел права перекладывать ее на плечи других, как однажды уже поступил со своей девочкой.

- Почему он хотел сделать это со мной, мама? - простонал я и понял, что плачу, когда пальцы Эсми мягко пробежались по моим щекам. - Я ведь мальчик... и он тоже... почему, мама?

Слезы заструились по щекам и, сдерживая рвущийся крик отчаяния, я уткнулся носом в ее плечо.

- Потому что он монстр, зверь, не человек!

- Почему она бросила меня? Почему разрешила делать это со мной, почему не отняла меня у него? - безутешно рыдал я, не находя ответов на такие простые вопросы. - Я ведь был ее, старался быть послушным... она обещала защитить, обещала... я звал ее, умолял... Пока однажды не перестал, поняв, что это бесполезно. Она не заступилась за меня, когда я плакал. Не заступилась даже когда была рядом. Смотрела, как он избивает меня и не вмешалась.

- Потому что она тоже монстр, сынок... потому что для нее ты был всего лишь рабом...

Я горько и безутешно плакал, надеясь, что со слезами уйдет и мое страшное прошлое. Когда-то ведь у меня была совершенно иная жизнь, которую я уже и не помнил. Я плакал о своих потерянных родителях, для которых я всегда был только Эдвардом, не британцем. Плакал из-за того, что если бы не мое прошлое, я бы никогда не услышал этих слов Господина Алека, когда он, аккуратно стирая кровь с моего разбитого лица, тихо прошептал: - У тебя девочка, британец... самая прекрасная из всех, что я когда-либо видел...- Не было бы того счастливого дня, когда я, с болью разлепив склеившиеся от крови ресницы, увидел на руках неизвестно каким образом проникшую ко мне в подвал Селию, на руках которой была моя крошка, доверчиво смотрящая на меня. - Смотри, это твой папа, детка... помни, что он сделал для тебя...

Если бы не мое прошлое, я бы никогда в своей жизни не получил второй шанс. Никогда не обрел бы свою новую семью, никогда не встретил бы Беллу.

- Она вернется... моя Белла обязательно вернется ко мне, - уже бессвязно всхлипывал я, обессилено прикрывая глаза, - потому что... она любит меня.                        


Источник: http://robsten.ru/forum/20-1389-1