И затем снова поцеловал её – на этот раз по-своему. Так, как он хотел, как он мечтал целую неделю. А неделя была чертовски длинной.
Несмотря на ежевечерние визиты в «Солнечный свет».
* * *
Джаспер отпустил Анжелу, только когда она его заверила, что в противном случае им сегодня снова придётся вернуться к фастфуду, поскольку жаркое в духовке безнадёжно сгорит.
Она ничего не спрашивала, а Джаспер ничего не говорил. Анжела была достаточно чуткой, чтобы знать, что его благодарность не ограничивается одними лишь её кулинарными способностями.
Джаспер бы этому рад. Она будто дополнительно подтверждала его растущие чувства. Поскольку, хоть Анжела и хотела знать о нём всё, она без возражений принимала то, что иногда он был не очень склонен к откровениям.
Он ещё не знал, в самом ли деле любит эту девушку. С тем, что он в течение не слишком долгого времени испытывал к Элис, его спокойные, мирные чувства к Анжеле были несравнимы. Кстати, он ни в коем случае не был убеждён в том, что его любовь к Элис за это время уменьшилась хоть на процент.
Джаспер просто не так часто о ней думал. И в ответе за то было это задумчивое, участливое создание, приготовившее сегодня это восхитительное жаркое и молчаливо наблюдавшее за ним во время ужина.
Она была ему нужна. Ещё через две недели Джаспер мог себя в этом уверить.
А когда февраль клонился к концу, они действительно были парой. Джаспер улучал каждую свободную минутку, чтобы побыть с ней, и желал её больше и больше с каждым разом, что проводил с ней. Втайне он не осмеливался заговорить о своих чувствах, поскольку не хотел ей досаждать. Он предпочёл ждать – и держался на удивление стойко.
Если поначалу они частенько проводили время у Анжелы, то со временем её домом всё больше и больше становилась квартира Джаспера.
Поскольку плита и душ здесь явно были лучшего качества, а дорога отсюда на работу была короче, скоро они проводили у Джаспера всё то время, что были вместе.
Они никогда не говорили об этом, момента, чтобы принять соответствующее решение, не было. Всё случилось в той постепенной, мирно предсказуемой манере, которую, казалось, предпочитали они оба.
Анжела была надёжной. С ней не нужно было опасаться катастроф, и Джаспер никогда не опасался чем-то не удовлетворить её. Поначалу такие мысли его всё же тревожили; в конце концов, пуганая ворона и куста боится. Но чем больше времени он проводил с Анжелой, тем больше с него спадало напряжение.
Он выяснил, что не нужно было обдумывать каждое её действие и выискивать признаки, при известных обстоятельствах означавшие глубоко скрытое недовольство.
Она бы ему сказала, будь хоть что-нибудь не так.
Не угрожая последствиями или размолвкой. Их, размолвок, и в помине не было. Оба были слишком сговорчивы, и каждый был слишком мало эгоистичен, чтобы не найти нужный компромисс во мгновение ока. Им нравилось быть вместе, и они достаточно быстро пришли к решению, что необязательно ходить гулять каждый вечер. Часто они, совершенно довольные, сидели на диване, каждый с бокалом вина, и смотрели какой-нибудь хороший фильм, тесно прижавшись друг к дружке.
Никакого секса.
Даже спустя четыре недели с того момента, как они стали парой.
Когда Анжела оставалась у Джаспера, она ночевала в его гостевой комнате.
Необходимость это прояснить подняла один из тех немногих неловких вопросов, которые вообще были между ними.
Субботним вечером они заснули на диване после долгой рабочей недели. Крепко обнявшись. Когда Анжела испуганно проснулась, комнату освещал только камин. Фильм давно закончился, и телевизор автоматически выключился. Джаспер тоже мгновенно проснулся.
Она в ужасе на него посмотрела:
– Я должна идти!
Джаспер покачал головой:
– Уже слишком поздно. В такое время тебе просто нельзя выходить за порог. И потом, это вовсе не обязательно. Ты можешь здесь...
Он осёкся и воззрился на её вдруг вспыхнувшие алым пламенем щёки. Но в этот раз он не проявил щепетильности, а осторожно поднял её подбородок, подождал, пока она взглянет ему в глаза – при этом ещё чуть более покраснев, – и улыбнулся.
– Анжела, я хотел сказать «переночевать в гостевой комнате».
Эти его слова не слишком подняли общее настроение. Румянец на её щеках стал ещё гуще. Его улыбка тем временем стала чуть горькой, поскольку он выпустил её из объятий не без труда.
Он сразу всё понял. Раньше он достаточно спокойно воспринимал подобные мысли. Сейчас он впервые ощутил потребность в том, чтобы иметь право взять её в свою постель, и страсть к ней с болью захватила его. Тем не менее, он взял её за руку и отвёл в указанную комнату.
– Сейчас я постелю постель, – сказал он, включив свет. – Анжела, тебе действительно стоит остаться тут, – и поскольку она всё ещё и слова в ответ не сказала, он посмотрел на неё и ещё раз поднял её подбородок:
– Можешь мне поверить, я не стану пользоваться ситуацией.
Румянец наконец исчез с её щёк, а взгляд смягчился. Она бережно и с небольшой, но такой чудесной улыбкой погладила его щёку:
– Я знаю...
Они вместе надели свежий пододеяльник и наволочки и застелили кровать простынёй.
Даже ванной комнатой они воспользовались практически без проблем, за исключением того чуть неудобного момента, когда Джаспер хотел из неё выйти, а Анжела – войти. Они уже хорошо сыгрались в команде, даже сами того не заметив.
А когда Джаспер на следующее утро приветствовал Анжелу фантастическим завтраком (включавшим поцелуй), она впервые по-настоящему просияла.
Джаспер просиял в ответ. Ибо он только что сделал открытие: по утрам Анжела была ещё красивее (хотя это и так было ясно).
Уже давно он отошёл от своего прежнего «не красавица». Поскольку Анжела была поистине воплощением красоты. Просто её соблазнительная красота проявлялась совсем по-другому, чем у Элис, Беллы или, может, Розали.
Любому другому человеку, бегло на неё взглянувшему, Анжела показалась бы невзрачной. Но тот, кто хоть раз осознанно заглянул бы ей в глаза, убедился бы в своём заблуждении. Нужно было только не спешить и действительно к ней приглядеться. И Джаспер не спешил.
Совсем не спешил.
И чем чаще он на неё смотрел, тем больше ему нравилось то, что он видел.
Спустя две недели, каждую ночь из которых Анжела проводила в его гостевой комнате, Джаспер убедился, что любит её.
Быть может, это уже давно было фактом, а он попросту не доверял своим чувствам. Как же ему было без сомнений определить то, что он к ней чувствовал? Это было так непохоже на то, что было с Элис. Что касается Анжелы, тут не было ничего из того, что обычно давило ему на сердце. Не было страха перед отказом, в его голове не вертелась беспрестанная мысль, что он ей не подойдёт, что она не ответит на его любовь или вдруг безвозвратно пропадёт из его жизни. С Анжелой Джаспер ещё ни разу не боялся оскорбления или того, что предложит ей слишком мало.
Когда они были вместе, он ни в чём не чувствовал недостатка, и она, очевидно, тоже.
Всё было идеально.
Анжеле за это время даже удалось успешно изгнать ангельское лицо из его мыслей. Или те ужасные картины, на которых он видел Элис вместе с Эдвардом: на огромной кровати, слившихся в пылком объятии и страстном поцелуе.
Через какое-то время всё реже стала появляться даже самая страшная из этих картин:
Элис, Эдвард и ребёнок. Тёмноволосый, зеленоглазый, с мраморной кожей.
Девочка.
Семья, которую он хотел и которую получил Эдвард. Всё чаще эту картину заслоняла другая:
Женщина с оленьими глазами и маленькая девочка, ею рождённая. Он всегда видел себя на этой картине улыбающимся. И он ни разу не подумал о том, что Анжела могла бы отвернуться от него и уйти к другому.
Примерно к этому времени до него дошло, что он навсегда хотел быть с Анжелой.
С ней он ощущал защищённость, понимание и любовь. Когда бы он на неё ни взглянул (а это случалось очень часто), он читал в её глазах глубокую симпатию. Она слушала его. Ни одна из его проблем, будь она даже мелкой и несущественной, не казалась ей банальной. Анжела воспринимала его всерьёз и, как и он, предпочитала безопасную, упорядоченную жизнь.
В их отношениях не было ни резких тонов, ни неожиданных поворотов, ни каких-нибудь «русских горок», они скорее походили на стабильное, мягко покачивающее их путешествие, которое могло вести только в одном направлении:
Довольство и счастье.
Поначалу он с нетерпением ждал их первой ночи вместе, периодически даже с большим нетерпением. Но чем прочнее становилась их связь, тем спокойнее Джаспер себя чувствовал. Он чувствовал, что будет с ней вместе. И чувствовал, как счастлив он будет с этой женщиной.
Джаспер страстно желал её, но ему больше не было трудно её ждать. Их чудесное путешествие в вагоне их жизни рано или поздно должно было иметь остановку на этой станции. Когда она будет к этому готова.
Однажды вечером Анжела не встала, как обычно, чтобы пойти в свою комнату. Вместо этого она осторожно высвободилась из его объятий и взяла его за руку. И когда она опустила взгляд, а её щёки вдруг залились густым румянцем, он невольно улыбнулся.
В нём разлилось тепло, такое отрадное, почти забытое. В последний раз он чувствовал что-то подобное, когда мама приготовила ему в морозный день горячего какао, посыпанного сверху шоколадом.
И снова он поднял подбородок Анжелы и посмотрел в самую глубину её глаз, ища них сомнение, страх, может, даже причин для такого её молчаливого предложения, которые были бы ненастоящими. И не найдя ничего подобного, а только симпатию, которую испытывал и сам, он наконец понял, что он – дома.
Ничто и никто не мог его оторвать от этой женщины.
Его улыбка стала шире – и теплее – и он бережно убрал её волосы назад.
– Ты уверена? Я могу подождать, – тихо заверил он её.
Она поспешно опустила взгляд ещё ниже, и он любил её хотя бы только за эту её смущённость. Но когда она наконец подняла на него взгляд, её глаза сверкали, и он видел в них огромное, безусловное и такое неистовое, бешеное «Да».
– А я не могу!
Она притянула его в объятия и поцеловала. Её страсть, так неожиданно проявившаяся, несколько сбила Джаспера с толку. Ненадолго.
А потом он напрочь забыл об изумлении, и все прочие мысли, такие ненужные сейчас, покинули его.
И уж точно он не думал в тот момент об Элис, об Эдварде и Элис или, чего хуже, об Эдварде, Элис и ребёнке.
Эти мысли были далеко, очень далеко.
Когда он через некоторое время отнёс Анжелу в свою постель, её руки обнимали его шею, её губы – на его губах, и это было навсегда. Больше он никогда не проводил ночь в одиночестве, но всегда она лежала в его объятиях. Немногочисленные поездки за границу, когда приходилось ночевать в гостинице, были для него как месяцы.
Её тепло для него стало важнее всего на свете. И с того дня гостевая комната осиротела, потому что гостьей Анжела больше не была...
* * *
Следующий день был субботой.
После того, как они оба разделили чудесный завтрак в постели и освежили события прошедшей ночи, Джаспер решился осмелиться на следующий шаг:
– Давай навестим моих родителей?
Она лежала в его объятиях, положив голову на его плечо, и вдруг снова покраснела. Но на этот раз Джаспер не улыбнулся.
– Я хочу, чтобы мои родители с тобой познакомились.
– Ты уверен? – это прозвучало робко. Джаспер, впрочем, уже знал, что Анжеле это не идёт. Тем более в его присутствии. Он выпрямился и погладил её пальцами по щеке. Взгляд его был серьёзным:
– Да.
* * *
Только когда они подъехали к огромному дому Хейлов, Джаспер сообразил, что, пожалуй, вёл себя несколько нечестно.
Вопрос работы был одной из немногих вещей, которые они никогда не обсуждали подробно.
– Я работаю в банке, – и больше Джаспер не распространялся на эту тему. А Анжела, со своим безошибочным чутьём, удовлетворилась этим ответом.
Как обычно, Джаспер не задумывался об этом. Решение не сообщать ей всю правду было инстинктивным. Свои случайные поездки он кратко называл деловыми, и она не расспрашивала даже об этом. То, в чём Джаспер никогда себе не признавался, пожалуй, потому, что никогда об этом не задумывался, и потому, что, по сути, не был способен на такие коварные мысли, заключалось в том, чтобы действовать наверняка, поскольку попытка приписать такому человеку, как Анжела, подобную поверхностность была в высшей степени притянутой за уши.
И всё же... Он хотел сначала убедиться, что она с ним ради него, а не ради его денег. Для Джаспера они, деньги, никогда много не значили. Это, впрочем, не означало, что он не умел распорядиться имеющимеся у него преимуществами.
Может быть, дело было в природе вещей, если говорить о том, что он редко задумывался о том, что ему досталось ещё с колыбели наряду с профессиональными обязанностями и отцовскими генами:
Несколько миллионов долларов.
Когда Анжела увидела огромный дом, ничуть не уступавший дому Калленов, её глаза расширились.
– Джаспер? – несколько слабо выдохнула она.
Он нежно её поцеловал и заглушил мотор.
– Совсем забыл сказать, что банк, в котором я работаю... мне и принадлежит, я так полагаю.
Её глаза расширились ещё больше, а обычно тёмные губы заметно побледнели.
– Это ничего не значит, – поспешно заверил он.
Анжела, казалось, в этом ничуть не уверилась, однако в своём безграничном доверии дала вывести себя из машины и проводить в дом.
Но такая несвойственная ей бледность осталась. А когда они остановились в огромном, широком холле, она даже слегка покачнулась. Джаспер был вынужден признать, что повёл себя не слишком обходительно.
Он успокаивающе обнял её, тем самым успешно не дав ей упасть, и взглянул на родителей, уже спешивших им навстречу.
Джаспер не преувеличивал. Мистер и миссис Хейл приняли Анжелу с большим радушием, даже чрезмерным, на его, Джаспера, взгляд.
Казалось, ещё немного, и его матушка разразится рыданиями. Ведь её сын наконец-то привёл в дом девушку.
Джаспер достаточно долго знал своих родителей, чтобы понять, что, даже повнимательнее присмотревшись к Анжеле, они не притворялись. Всё остальное тоже прошло достаточно чудесно. Да и как её можно было не любить? Разве был на свете человек более кроткий, сознательный, умный и чуткий?
На взгляд Джаспера – нет.
Мария чуть голос не сорвала, пока, накрывая стол для кофе, против обыкновения громогласно отчитывала сына:
– Что ж ты заранее не сказал, что привезёшь гостью? У меня же ничего приличного нет, чтобы на стол подать.
Джордж тем временем с гордостью показывал Анжеле комнаты достопочтенного строения.
Впрочем, Мария всё же совершенно случайно нашла восхитительный торт со взбитыми сливками. Хоть Анжела с Джаспером терпеть не могли сладкую выпечку, из учтивости они съели по куску.
Тем временем его родители засыпали девушку вопросами. И чем дольше они её засыпали, тем напряжённее становился Джаспер. Он лучше кого бы то ни было знал экзальтированность своих родителей. Если дело касалось их единственного сына, они, при известных обстоятельствах, могли потерять всякое чувство такта. Что ему было бы делать, если они стали бы задавать ТАКИЕ вопрос, на которые ещё и ответа не было?
Однако его опасения оказались напрасными. И Джордж, и Мария выросли не в джунглях и, следовательно, разбирались в этикете. Ни тот, ни другая не задавали каверзных вопросов.
Вместо этого они интересовались учёбой Анжелы, её родителями, а также её работой в супермаркете. Мария снизошла до того, что рассказала кое-что о поставках некоторых сортов фруктов. Несколько лет назад она вбила себе в голову, что покупать нужно только местные фрукты. И это намерение регулярно наталкивалось на её страсть к готовке, при которой ей требовались самые экзотические компоненты. А компоненты эти в дождливом Сиэтле росли весьма и весьма редко.
Джаспер с облегчением отметил, что Анжела всё больше расслаблялась. Его родители всё же были людьми, хоть и состоятельными. И он был рад, что она чувствовала себя у них хорошо.
На прощание Джордж с уважением похлопал сына по плечу. При этом он ничего не сказал, но увидев его ухмылку, Джаспер со стоном закатил глаза.
И всё-таки... В сущности, его отец был прав.
Наконец-то Джаспер принял по-настоящему правильное решение. И до сих пор ни разу в нём не усомнился, даже в мелочах.
* * *
Когда через несколько часов они возвращались домой, Анжела прижалась к Джасперу.
– Пожалуй, теперь чаши весов находятся в неравновесии.
Он изумлённо на неё посмотрел:
– Прости, не понимаю?
Она улыбнулась:
– Весы наших отношений, я имею в виду. Баланс нарушен: я твоих родителей уже знаю, а вот ты моих – нет...
Он в задумчивости посмотрел на тёмную дорогу впереди и наконец спросил:
– Завтра?
Она снова улыбнулась и поцеловала его в щёку:
– Это я и хотела предложить.
* * *
Родители Анжелы жили не в Сиэтле, а в одном из многочисленных маленьких городков, роившихся вокруг большого города, как пчёлы вокруг горшка с мёдом.
Джаспер с трудом припоминал, что вроде бы однажды уже бывал в Форксе. Однако ему пришлось долго думать, прежде чем он вспомнил, когда и при каких обстоятельствах.
Вроде там была эта древняя машина странного цвета, которую они с Эдвардом сюда пригнали ночью? Сейчас, при свете дня, всё вокруг выглядело иначе. И потом, с той поездки прошло много лет. Действительно, было сложно вспомнить.
Он ещё раз обдумал то, что Эдвард рассказывал в ту ночь, и наконец вспомнил, что тот грузовик принадлежал одной молодой девушке, которую Эдвард подцепил в каком-то баре. Слишком молодой, чтобы иметь право там находиться, слишком молодой для НЕГО.
«Тебе повезло, девочка», успел подумать он, тогда как другая часть его явно сообразительного мозга усиленно соображала, комбинировала и наконец впервые осознала все взаимосвязи во всей их потрясающей ясности. Он уставился на дорогу, взгляд его утратил сосредоточенность, а улыбка пропала.
«Или уж, скорее, не повезло».
К счастью, в этот момент они подъехали к маленькой евангелистской церкви, и Джаспер оторвался от своих мрачных мыслей.
Питер и Моника Веберы оказались пожилой пасторской четой, что сердечно их приветствовала на пороге.
Ещё до того, как они с Анжелой вошли в маленький домик священника, Джаспер понял, откуда у неё это спокойствие и эта уравновешенность. То, как родители обходились с дочерью, говорило о большом уважении и безбрежной любви. А негромкий, изысканный звук их голосов позволял предположить, что Анжела провела здесь счастливое детство.
Питер, явно бывший тем, от кого Анжела унаследовала свою участливость, всё же не смог не удержаться, чтобы не учинить парню своей дочери форменный допрос с пристрастием. И хотя Джаспер ни словом не обмолвился о своём богатстве, после двух часов, что они провели за кофе и ещё тёплым домашним яблочным пирогом, папа Анжелы, казалось, удовлетворился его ответами. Родители Анжелы тоже знали толк в приличиях, хоть Джаспер и видел в их глазах безбрежное море вопросов.
Они не спрашивали ни о нынешнем состоянии его отношений с их дочерью, ни о планах на будущее.
Джаспер не без удовлетворения заключил, что родители Анжелы ему понравились. Иметь таких тестя и тёщу для него было в высшей степени приятно. И он знал, что Анжела примерно так же думает об их визите к его родителям.
Ещё одна деталь идеально вошла в головоломку. Их общая повозка сделала ещё один мягкий поворот, не угрожая раскачиванием.
* * *
На обратном пути между Джаспером и Анжелой царило согласное молчание.
Она снова прижалась к нему, и он на не слишком большой скорости вёл машину домой. Время у них было – всё время на свете.
Он снова наслаждался умиротворённостью, чувством, что ничего не упустил и не забыл, что мог целиком отдаться настоящему моменту, не опасаясь безрассудно утратить хоть одну мысль о будущем. Даже если эта мысль – о грядущем часе.
Это было хорошо!
Только когда они подъезжали к городской черте, он осторожно погладил её руку:
– Милая?
Она подняла на него взгляд:
– Угу-м?
Он, нахмурившись, посмотрел вперёд, слегка ослеплённый огнями города, которые после полной темноты казались яркими, как прожекторы.
– Как ты смотришь на то, чтобы нам съехаться?
Она долго молчала, не глядя на него.
– Думаю, мы уже живём вместе, – сказала она наконец. – Я уже пять дней не была у себя, мои растения, наверное, совсем засохли. Счастье, что у меня нет кошки, иначе на моей совести, пожалуй, уже была бы и её смерть. Наверное, мне стоит туда дать знать, иначе люди решат, что я умерла, и взломают дверь.
Но Джаспер не поддался на её шутку:
– Нет, ты оставалась ночевать у меня, поскольку это для нас было удобнее и приятнее, – он взял её руку и нежно поцеловал. – Очень приятно, – пробормотал он, переплёл свои пальцы с её пальцами и краем глаза посмотрел на неё, прежде чем снова вернуть взгляд на дорогу. На этот раз она не покраснела, а продолжала пристально смотреть на него. – Я бы хотел, чтобы мы нашли себе общую квартиру. Квартиру, которая бы стала домом для нас обоих. А не такую, в которую ты бы «добавилась».
– Твоя квартира – твоя собственная, или ты её снимаешь? – поинтересовалась она после небольшой паузы.
Джаспер вздохнул:
– Я её купил, но это...
– Тогда мы в ней и должны оставаться, – твёрдо ответила Анжела и чуть крепче сжала его ладонь. – Я могу перевезти некоторую свою мебель, чтобы не чувствовать, будто в твою квартиру ТОЛЬКО я добавилась, – вскоре Джаспер почувствовал касание её губ на своей щеке и улыбнулся.
Как и всё прочее, переезд Анжелы прошёл совершенно без трудностей. После небольшой инвентаризации Анжела обнаружила, что перевозить ей нужно не так уж много. Они убрали кровать из гостевой и поставили взамен письменный стол Анжелы. На камине теперь стояло на пару фотографий больше, на стенах теперь висели картины в рамах, а в кухонном шкафчике у Джаспера к его собственной посуде добавилось ещё немного новой; можно было даже встретить новый бокал или два. Косметика Анжелы уже несколько недель обреталась в его ванной, а её запах прочно обосновался в комнатах.
В общем, больших изменений не произошло. И уж тем более – изменений, которые бы мешали Джасперу. Наоборот, он радовался, как ребёнок, что она теперь с ним, и втихомолку не уставал называть себя круглым дураком, потому что до него только теперь дошло, что он уже несколько недель назад достиг этой тактической цели.
Незаметно, тихо-мирно – но ВЕРНО!
Не прошло и двух недель, как маленькая квартирка Анжелы испарилась.
Только когда они вечером сидели на диване, до обоих дошло, что они решились на действительно большой шаг.
Оба, один независимо от другого, поразмыслили друг о друге, и оба пришли к одинаковым выводам. Джаспер чуть крепче прижал Анжелу к себе, а она обняла его одной рукой. Лишь некоторое время спустя они взяли свои бокалы с вином и безмолвно чокнулись.
За их будущее – и этот тост не нужно было облекать в слова.
И так это и могло оставаться.
Тихое, едва заметное плавание по течению навстречу счастью. Шаги, которые они называли и за которые брались, когда те уже не могли не свершиться. Никакого нетерпения, никакого принуждения, реакция на состояние их отношений, которые день ото дня становились всё более близкими и нерушимыми.
Элис ещё не до конца исчезла из головы Джаспера. Но теперь он думал о ней в связи с другим.
Он украдкой сравнивал её с Анжелой, и сравнение это всегда было в пользу Анжелы.
По мере того, как образ Элис понемногу бледнел в его мыслях, исчезала и его злоба на Эдварда, и зарастала глубокая рана, которую эти двое ему нанесли.
И вновь оправдалась на деле житейская мудрость: новая любовь лучше всего лечит раны, что нанесла старая.
* * *
И тут город сотрясло известие, швырнувшее Джаспера в пучину душевного кризиса, первого с тех пор, как он впервые поцеловал Анжелу.
Скончалась Эсми Каллен. О подробностях её смерти ходили разные слухи, но Джаспер, как и всегда в таких случаях, не обращал на них большого внимания.
Гораздо кошмарнее было то, что ему таким вот образом придётся снова увидеть Элис. У него не оставалось выбора: Эсми Каллен была подругой их семьи. Джаспер, как и Розали – и Эдвард – знал её с самого раннего детства, и не присутствовать на её похороны стало бы оскорблением.
Анжела, дочь пастора, не оставляла сомнений на этот счёт:
– Джаспер, ты должен отдать ей последний долг! Её близкие нуждаются в твоём сострадании.
Её взгляд был серьёзным, кротким и... непреклонным.
Джаспер, до сих пор не рассказывавший ей об этой части своей жизни, улыбнулся несколько сухой улыбкой.
– Это я отлично знаю. Но... – он осторожно её поцеловал. – Я хочу, чтобы ты поехала со мной.
Анжела замотала головой:
– Нет! Я не знала эту женщину, тревожить её детей в их горе – это неправильно...
Улыбка Джаспера потускнела, и он посерьёзнел.
– Я хочу, чтобы ты поехала со мной, Анжела, – настойчиво повторил он, после чего притянул её в свои объятия и снова поцеловал. Более страстно, чем было бы уместно в такой ситуации. Как будто он хотел этими поцелуями выгнать из своей головы образ Элис, уже снова обретший краски и свежесть, плюс это ненавистное чувство в животе. И если так, то это ему успешно удалось.
Анжела, как всегда, почувствовала его внутреннюю разбитость и посмотрела на него долгим, внимательным изучающим взглядом. И затем кивнула:
– Хорошо. Я поеду с тобой.
Больше она ничего не сказала. Не было даже вопросительного взгляда. Она ждала, чтобы он сам ей рассказал о том, что его тяготит. А Джаспер не знал, наступит ли когда-нибудь этот момент. Но её молчание было ещё одной причиной, по которой он испытывал к ней эту глубокую любовь.
ТОЛЬКО к ней! НЕ к ЭЛИС!
Да, в тот момент Анжела Джасперу помогла. Но до похорон прошло ещё больше недели. Чертовски трудной, длинной недели, в течение которой Джаспер вновь и вновь видел себя на этом погребении. Его фантазия вновь вырвалась наружу. Он видел горько рыдающую Элис и слышал, как она наконец признавалась ему в своей безграничной любви.
Но, между тем, это представление уже вызывало в нём одну только безоблачную радость. С недавних пор вместе с ней появлялась и эта ужасная боль в его сердце.
Джаспера посещали самые странные чувства, родившиеся в ситуациях, которые существовали исключительно в его снах. Неописуемо восхитительное чувство оттого, что Элис наконец сделала выбор в его пользу. Вибрация в животе, будто он вот-вот вылетит из собственного тела, будто его рёбра больше не существовали, а органы (они взлетали вместе с ним) вырвались на свободу (прим. пер.: Жуть какая...). Брак можно расторгнуть, Эдвард наконец-то ушёл бы к Белле, а Элис наконец-то оказалась бы там, где должна была: с Джаспером.
Ребёнок? Да плевать, он бы вырастил и ребёнка Эдварда. В своих снах Джаспер редко задумывался, захочет ли Белла вообще иметь что-то общее с Эдвардом, или о том, что в жизни всё редко выходит так гладко. Ведь существуют и сны, которые редко отталкиваются от суровой реальности.
И в самое сердце этого счастливейшего из всех счастливых чувств вплетался болезненный укол. Такой болезненный, что Джаспер и вправду готов был заплакать. Во всяком случае, не будь он мужчиной и не находись в плену тех героических снов, в которых герой НИКОГДА не плакал.
Даже здесь, где всё казалось таким простым, мысль о том, чтобы объявить Анжеле, что он пойдёт к Элис, причиняла страшную боль.
То, ЧТО он выбрал бы Элис, было неизбежно. Да и что бы ему оставалось делать, кроме как уйти к этому ангелу, если бы этот ангел решил наконец услышать его? Но между тем у этого уже была своя цена. Джасперу пришлось бы ранить человека с самой чистой, драгоценной и кроткой душой из всех, кого он когда-либо знал.
Это были только сны – к счастью. Как всегда, наутро Джаспер не мог их больше вспомнить. Но сны эти мучили его до мозга костей. Мысль о том, чтобы быть вынужденным на это решение, приводила его в ужас. Он беспокойно ворочался в кровати с боку на бок, в плену этих сладких, но таких мучительных снов.
При этом как-то повлиять на результат своего решения он не мог, как выяснилось уже несколько месяцев назад. Задолго до того, как Анжела вошла в его жизнь.
* * *
Анжела знала, что он страдал.
Когда она впервые его увидела, её магическим образом притянули его глаза. Она должна была изгнать из них эту боль, хоть и никогда не поверила бы, что у неё будет такая возможность.
Он был не из тех, кто обратил бы внимание на такую девушку, как она. А Анжела посмеивалась над своими детскими мечтами, совершенно не подходившими к её серьёзной и вдумчивой сути – посмеивалась, пусть и с некоторой горечью.
Джаспер не знал, чтó он в ней пробудил, когда действительно с ней заговорил. Она никогда не воображала, что и вправду может его заинтересовать. О нет, Анжела ещё хотела, чтобы её розовые мечты осуществились, но она не была слишком склонна к иллюзиям.
Но он уважал её, видел её. А это для человека, каким была Анжела, чаще думавшая не о своём, а о чужом благе, уже значило очень, очень многое.
Родители учили её быть бескорыстной, помогать людям, где и когда бы они ни нуждались в её помощи. В детстве она не помнила ни дня, чтобы какой-нибудь незнакомец или какая-нибудь незнакомка не разделили с ними ужин.
Будучи священником, отец Вебер тоже – или даже особенно – заботился о бедных и о тех, с кем жизнь явно обращалась, как мачеха.
Анжела привыкла делиться с бедными детьми своими игрушками и сладостями. Она всегда это делала добровольно, родителям не приходилось её к этому побуждать. Она была их дочерью. А если родители великодушны, это всегда передаётся и их отпрыскам.
Анжела знала, что влюбилась в этого мужчину с печальным взглядом, уже тогда, когда он ежедневно (да, от неё это не ускользнуло) консультировался у неё по поводу ассортимента продуктов. И она была убеждена, что он не слышал ничего из того, что она ему говорила или рекомендовала купить, не говоря уже о том, что он претворял её советы в жизнь.
Анжела старалась изо всех сил, но его печаль не проходила. А она знала, что должна сделать следующий шаг, что она хотела ему помочь.
Но, по многим причинам, она не могла решиться на этот шаг.
Во-первых, помощь было легко предложить явно печальному человеку на воскресной службе в церкви. В супермаркете, где она работала продавщицей, это было, пожалуй, непривычно.
Во-вторых, Анжела обладала очень тонким чувством того, как далеко она могла зайти без того, чтобы поселить похожую боль в своих глазах.
Это была одна из тех вещей, которыми её, свою дочь, напутствовал отец:
«Помогай людям, Анжела. Это есть высшее счастье на свете. Но никогда не отдавай себя самоё! Всегда держи дистанцию. Если же не сможешь её держать, отступись и предоставь заботу другим. Если ты отдашь себя самоё, то паче не сможешь помогать людям, ибо сама станешь той, кому потребна помощь».
До того момента, как познакомиться с Джаспером, она не понимала, что отец под этим подразумевал. Теперь она это знала.
Анжела мгновенно в него влюбилась. И теперь она с нетерпением ждала каждого нового вечера, ведь именно тогда он снова входил в магазин. Точно, будто у него внутри часы были встроены. Его ищущий взгляд скользил по залу, пока не находил её. Тогда обладатель этого взгляда улыбался (впрочем, глаз его эта улыбка никогда не касалась) и подходил к ней:
– Итак, что бы Вы мне сегодня посоветовали?
Но он никогда не делал попыток хоть как-то с ней сблизиться. Она была ежевечерним флиртом, немного скрашивающим его одиночество. Анжела исходила из того, что он явно наслаждался этими каждодневными двадцатью минутами и что они уже стали частью его жизни.
Как киоск со старушкой-продавщицей, где Анжела каждое утро покупала чашечку кофе и круассан перед тем, как отправиться на лекции.
Анжеле бы чего-то не хватало, если бы этот киоск вдруг закрылся. Но из-за этого она бы не пришла в исключительное состояние и, тем более, не стала бы расстраиваться, возможно, попыталась бы разузнать про старушку. Даже она, думавшая о ближних чаще, чем кто-то другой, пошла бы дальше, ограничившись разве что печальным взглядом.
Анжела чувствовала, что всё больше запутывалась в этой ситуации. Она хотела так многого и не знала, думает ли он так же, как она; и даже опасалась, не ловушка ли это.
Она очень быстро пришла к выводу, что ей срочно нужно оказаться от него на расстоянии. Поэтому, когда начались летние каникулы, она была рада уехать на две недели в Форкс. Она по нему скучала, и именно это подсказывало ей, что она поступила правильно.
Если бы он не скучал по Анжеле, тогда ей, должно быть, действительно, что-то не то пришло в голову. Что конкретно это означало, ей было неизвестно. Но она уже усиленно работала над решением в преодолении проблемы. В своём отчаянии она уже была готова рассматривать даже смену работы – особенно притом, что её тоска по нему день ото дня становилась всё сильнее.
Но ЕСЛИ бы он по ней скучал, в смысле, если учитывать этот маловероятный ( Анжела смотрела на это очень реалистично) вариант, тогда она должна была что-то предпринять. И именно здесь она наталкивалась на собственные границы.
Ещё одно правило, которое она знала от папы с мамой, гласило:
«Если мужчина тобой интересуется, он это проявит. Либо он сможет перепрыгнуть через себя и дать знак о своих чувствах, или они, эти чувства, недостаточно искренни, и ты ничего не потеряла. Любовь и горы сокрушает, так было ещё во времена Адама и Евы и с тех пор осталось неизменно».
Пожалуй, как раз в этом-то Анжела и не была уверена. А что, если он ничего не скажет? Что, если у него и вправду был к ней интерес, но он сам был слишком робок, чтобы с ней заговорить? Разве так уж невозможно, что такие мужчины тоже ещё существуют?
Что, если она всё поставит на одну карту (что она уже не осознанно и делала) и проиграет, придерживаясь традиционных правил своих родителей? Разве неправильно будет взять инициативу в свои руки, если знаешь, что это важно?
Да, эти две недели были нелёгкими. Анжела металась от одного сомнения в себе к другому. Смотря по расположению духа: убеждала ли она себя заговорить с ним или ругала ли себя последней дурой, видевшей в безобидном флирте вещи, которых там и в помине не было.
И когда в её первый рабочий день он вошёл в магазин и взглянул на неё огромными – НЕ печальными, а полными безграничного облегчения – глазами, она поняла, что ей всё равно, что ей напроповедовали родители. Она с ним заговорит, а если обманулась в своих чувствах – что ж, она от этого не умрёт!
А если она была права, то риск, во всяком случае, того стоил!
Анжела не дошла до того, чтобы совсем презреть правила своих родителей.
Его приглашение прозвучало официально, а слова свидетельствовали о том, что он такое нечасто делал.
Но оно, приглашение, прозвучало. Как по заказу.
Но боль не отступила. В вопросах любви Анжела не слишком быстро соображала, так что она не слишком много знала о мужчинах, а уж о любви – и подавно.
Но когда он даже две недели спустя не сделал ни единой попытки углубить их отношения (поцелуем – во всяком случае, Анжелу это устроило бы), она вновь начала сомневаться.
Она догадывалась, чтó стало причиной его печали, и она бы всё отдала, чтобы эта печаль исчезла. Но ей пришлось признать, что, возможно, она – не та, кто на это способен.
Может, Анжела и поддалась желанию с ним заговорить. Но пытаться его поцеловать, если у него не было никаких намерений в этом плане? Нет! На это она не могла – НЕ ИМЕЛА ПРАВА – решаться.
Вновь она поставила себе (и ему) ультиматум. Вновь из убеждения, что всё прочее ей будет во вред. И вновь он отреагировал так, как она представляла в своих самых сокровенных мечтаниях.
Она никогда бы не поверила, что он настолько зажат. Но постепенно Анжела начала понимать, что всё, что она читала во многих книгах, видела во многих фильмах и слышала от подруг, к Джасперу действительно не относилось.
Ей надо было переосмыслить, и она этим занялась с явной радостью. Потому что это укрепляло её чувство, что он действительно не такой, как другие мужчины.
Более того – даже уникальный.
Более чуткий, более интеллигентный, не нахрапистый. Джаспер давал ей время, в котором она нуждалась, и нередко – к сожалению – много сверх того.
Очевидно, он не видел, когда она была готова к следующему шагу. Поэтому иногда от Анжелы требовался маленький толчок, чтобы они могли успешно перевести свои отношения на новую ступеньку.
С каждым днём она любила его всё больше. И наконец однажды она увидела, что печаль исчезла из его глаз. Конечно, это не случилось в одну секунду; скорее, это был медленный процесс, в котором тепло, с которым он на неё смотрел, постоянно росло, а боль отступала всё дальше и дальше.
Анжела приняла то, что он не хотел об этом говорить. Но она бы всё отдала за то, чтобы он ей достаточно доверял, чтобы довериться ей. И отсутствие этого самого доверия было единственной горькой каплей вермута в их отношениях, безукоризненных во всём остальном.
А потом вдруг всё вернулось.
Анжела не могла понять, при чём тут была смерть этой женщины, но знала, что это была не скрбь по усопшей, утготовившая Джасперу такие терзания.
Его сон стал беспокойным, его явно мучили кошмары.
Она часами пыталась снова его укрыть, когда он, разметавшись, сбрасывал одеяло, погладить его волосы и успокаивающе с ним заговорить.
Будто он её ребёнок, а не её... мужчина?
Анжела отнюдь не была уверена, правильная ли была идея Джаспера насчёт того, чтобы она с ним поехала на похороны. Будучи дочерью своего отца, она знала, как важно для родственников умершего (или умершей) почтительное поведение. А в том, что она, совершенно посторонний человек, вдруг появится в такой день среди скорбящих, Анжела не видела большой почтительности.
Однако, наблюдая за тем, как Джаспер всё больше приходит в исключительное состояние, и не зная тому причины, она решила, что не даст ему в одиночку претерпевать эту пытку, поскольку для него это явно было именно пыткой.
Анжела не могла знать, в чём заключалась его беда. Но её инстинкты подсказывали ей, что дело в той страшной боли, что наполняла тогда его глаза, и что в этом была замешана женщина.
В этом Анжела уже была убеждена.
ПРОДОЛЖЕНИЕ>>>>>
Источник: http://robsten.ru/forum/19-775-256
0
