Глава 10. Часть 2.

Тихое дежурство, без происшествий, рутинное, усталое, с чередой процедур и систематизацией собственных решений. Сосредоточенное, не заканчивающееся, когда силы заканчиваются, а нужды отделения – нет.

Обход перед сном, попытка уснуть самой, которая не может увенчаться успехом.

Юлия Владимировна мысленно прокручивала свой диалог с Евгением, его: «Я не волшебник, Юля, я делаю, что могу, больше, чем могу, кому как не тебе этого не знать». Её настойчивость, граничащая с упрямством, вдох, выдох и, наконец, поздний звонок.

- Зайди ко мне, срочно.

- Скажи мне, как ты это делаешь?

- Что именно?

- Посмотри.

Она смотрела на электронную копию гарантийного письма в далёкую клинику и не верила себе. Подняв все имеющиеся у неё каналы, она бы не смогла добиться этого…

- Случайный благотворитель…

- Точно?

- Да… бывает… огромная сумма, перешли мне, Жень.

- Угу, пару капель?

- Нет.

- Боишься сорваться?

- Да, - коротко.

- Ясно. Ты бы отдохнула…  когда всё решишь, отдохни. Иди в отпуск, на тебя смотреть страшно, если честно.

Долго перечитывая письмо, его перевод, наконец, вспыхивает острой памятью: «редактор спортивной газеты».

- Симон?

- Юль, что случилось?

- Это ты перевёл, издательство, газета…

- Эмм, вообще-то издательство, не я.

- О, господи, Симон, спасибо, я…

- Так, только не надо меня подозревать в благородстве, хорошо, Юль? Ей нужен был объект благотворительности, тут это приносит свои бонусы. Я всего лишь ей нашёл этот объект, пальцем не пошевелил, остальное юристы, экономисты, фонд этот…

- Всё равно – спасибо тебе, спасибо.

- Ладно, пожалуйста, пришли потом фото довольных лиц, приправим сухие факты эмоциями, тоже полезно. - Юля услышала женский смех в трубке телефона. – Не говори отцу пацана, ладно? Мы хоть и почти родственники, в некотором роде, но…

- Как скажешь.

Она улыбнулась, глядя на окно, где была видна небольшая парковая зона вокруг территории большой больницы, свежая листва давала надежду, пробивалась назло сквозному ветру и ледяному дождю, пахла жизнью, надеждами, планами, снами. Искуплением. Возможно.

Юрий Борисович не брал трубку, вспомнив график и безумие в приёмном, поняла – почему. Ольгу она не стала тревожить, заглянув, увидев маленькую фигурку женщины, спящей рядом с сыном.

Она оставила сообщение и забылась лёгким сном, тревожным, ловящим любой звук, но все-таки сон.

Недавно она поднялась к Юрию Борисовичу, вдруг, устав от давящей безысходности. От взаимного молчания и взглядов сквозь. Зайдя в смотровую, быстро повернув ключ, она смотрела на него и остро понимала, что нуждается в этом человеке, что та пустота, которая образовывается без него, не может уйти, стереться, раствориться, что она остро нуждается в его тепле и объятиях. Именно его.

- Антон? – быстро, ещё до взгляда.

- Нет-нет, всё хорошо, - слушая выдох, присаживаясь за голубую кушетку. Холодные тона смотровой, пластик, металл не добавляли теплоты в атмосферу, пронизанную взаимным молчанием. Их разделала прозрачная стена. Ледяная.

- Я по поводу Ольги, - она вспомнила, о чём хотела поговорить с Юрием Борисовичем. – Она плохо выглядит, ей нужен отдых.

- Юля, - после молчания, - у неё ребёнок умирает, как она должна выглядеть?

Усталость, явно проступившая на всегда спокойном лице, темнота под синими глазами, сжатые губы, острые морщины.

- Послушай, хорошо послушай и запомни, он не умирает, он живёт. Сейчас там, внизу, работают люди, днём, ночью, все, начиная от санитарок и заканчивая самым верхом делают своё дело и делают его хорошо не для того, чтобы ты или любой другой говорил:«он умирает»!

- Юля…

- Что«Юля»? Скажи мне, что случилось, что ты позволяешь себе подобные слова и мысли? ТЫ! Мы ждём эти высокие технологии, о которых кричат на каждом углу, но которых не добиться… но у нас есть время ждать, есть возможность поддержать пациента, и мы дождёмся. Десятки людей работают на то, чтобы он дождался, и любой другой ребёнок – тоже.

Поэтому, пожалуйста, перестать так говорить и так думать. В седьмом боксе у меня лежит самый настоящий боец, храбрый и жизнерадостный, но ему нужно черпать откуда-то свою силу… откуда? От родителей! И что я вижу? Отца, который говорит чушь собачью и, более того, верит в неё, и абсолютно вымотанную, уставшую мать. Не пытайся объять необъятное, сейчас займись своей женой. Она круглые сутки на отделении, сейчас она свалится и что? Тошке нужна мама! Отвези её отдыхать… не знаю, на пару дней, на недельку, пусть бабушки поживут, я присмотрю, в конце концов, волонтёры. Дай ей выспаться, займись с ней сексом, пусть почувствует себя женщиной. Езжайте в дом отдыха…

- Какой дом отдыха? – Юля осеклась, действительно, даже если бы в семье были деньги на дома отдыха, их бы потратили на нужды маленького мальчика, которые росли, как снежный ком.

- Давай я дам ключи от дома родителей? Там хорошо… спокойно, мы с Кимом у Адель поживём в это время, чтобы… не пересекаться.

- Феноменально, ты готова дать мне ключи от дома родителей, чтобы я там занялся любовью со своей женой, в терапевтических целях? А если я скажу, что «хата» меня не устраивает, ключи от своего дашь? Невероятно.

- Невероятно то, что Ольга скоро с ног упадёт!

- Спасибо за заботу, Юлия Владимировна, но давай ты не будешь решать, когда и где мне спать со своей бывшей женой, хорошо? И спать ли вообще.

- Почему «бывшей»?

- Потому что мы развелись, так случается. Ты ведь в курсе, что по статистике самое большое число разводов приходится на болезнь ребёнка, вот и мы – развелись.

- Ты ерунду говоришь… вы живёте вместе, я это точно знаю, всегда, когда есть возможность, ты рядом с сыном и женой, что значит «развелись»?!

- Оформили официально то, что было очевидно уже несколько лет. Мы живём в одной квартире, потому что это рационально сейчас, удобно. Более того, мы спим на одной кровати… Я даю ей снотворное и слежу, иначе она сидит полночи в комнате Тошки и скулит… тихо так, жутко… У меня серьёзные опасения по поводу её сердца, но она отказывается от консультации, категорически… поэтому мы живём в одной квартире. При этом я не имею ни малейшего желания заниматься с ней чем либо, и уж поверь, она отвечает мне полной взаимностью. И никакой отдых один на один нам не нужен… Твоя забота даже где-то трогательна, но абсолютна неуместна. У тебя всё?

Было ли это всё? У неё? У них? Её не тронули слова о разводе, несмотря на то, что оставаясь с собой наедине, когда у неё хватало смелости смотреть на правду, не жмурясь и не прячась в собственной псевдопорядочности – она понимала, что хотела развода Юры. Он был ей нужен без приставки «Ольга». Сейчас всё это было пустым звуком, сотрясением воздуха неясными вибрациями.

- Всё, прости, - она повернулась к белой пластиковой двери, недавно проведённый ремонт, новые окна, двери, потолки, ключ с маленьким ярко-красным брелоком и номером помещения, написанным от руки…

- Юля, - он держал её, прижимал к себе, как когда-то давно. Она ощутила, что уже много дней, недель, месяцев все её мышцы напряжены, вся она как сильно накрахмаленная ткань – ломкая и недолговечная под воздействием внешних факторов. – Три минуты.

Когда-то он просил год, из года в год. Сейчас – три минуты. Молча дыша ей в затылок. И она понимала, что крахмал растекается вокруг ног, она растаяла и была готова остаться в этом помещении бесформенным куском ткани.

- Когда я тебе ближе? Я всё ещё близка тебе, Юра?

- Не сейчас… не сейчас, мы потом поговорим.

- Да, конечно, - быстро оттолкнула, повернула ключ и пошла длинным коридором, вдоль стен персикового цвета, цветочных горшков, мягких стульев для посещений, через холл с пятью лифтами, по лестнице вниз, по серым ступеням с красной потёртой полосой по краям. «И мир падёт к ногам твоим, красной дорогой из разочарований и грёз».

Быстро переодевшись, отдав последние распоряжения Юля переступила порог Областной и направилась быстрой походкой к машине, на ходу поднимая капюшон куртки – сильнейший ветер, с градом, который со злобой хлестал по только проклюнувшимся, ещё липким почкам деревьев,  безжалостно, и не было возможности остановить этот град и слезы, которые перемешивались с талым льдом и дождём на красивом лице. Громкая музыка – её релаксация, басы, отдающие в животе глухими ударами, посылающие успокоительные импульсы в виски. Бум. Бум. Бум.

«Училась, знаешь, можешь – будь любезна. Своё «не могу» засунь себе в одно место. Могла  до этого, сможешь и сейчас».

Утром снова её путь лежал в центральный корпус, там - в боковом крыле, на первом этаже, с отдельным входом, который закрыт в это время, - её вотчина. Длинный широкий  коридор, стены, расписанные сказочными героями, огромная игровая комната, с большим количеством игрушек, часто пустующая, и в самом конце – кабинет. Когда-то у неё был отдельный кабинет, с кожаным мягким гарнитуром, с большим столом и стеклянным, во всю стену, стеллажом.

В конце дня, собирая по крупицам своё кокетливое настроение и улыбку, она шла на выход через приёмное отделение – перекинуться парой слов с коллегой, которая давно стала её близкой приятельницей, почти подругой.

По пути встречая людей, сидящих в ожидании своей очереди на приём, на УЗИ, на обследование.

- Что у нас тут?

- Аншлаг, «Городская» закрыта, света нет, все к нам.

- Н-да…

- Не знаю, в коридорах размещать будем пациентов.

- Не в первый раз, - отодвигаясь в сторону, чтобы дать проехать каталке с бледной, даже мертвецки бледной женщиной на ней, спешащие рядом врачи быстро переговариваются между собой, молоденькая сестра держит систему, пытаясь подстроиться под быстрые шаги.

- Давай сюда, - забирая из пальчиков полный пакет, быстро перехватывая, без труда подстраиваясь под шаги.

- Что, Юлия Владимировна, никак не уйти? – седоволосый врач, с добрыми глазами, - Леночка справляется.

- Не спорю, хочу тряхнуть стариной.

- Ох, отважная ты дивчина, не боишься в наш мужской коллектив подниматься?

- Не-а, - улыбаясь, пробегаясь по лицам двух других врачей в хирургических костюмах. Один, совсем молоденький, скорей испуганный, чем сосредоточенный. И другой – с на редкость спокойным, даже покровительственным выражением лица. Глядя на него – понимаешь, что твоя жизнь вне опасности. Он внушал доверие – сразу и навсегда. Его рука лежала на руке женщины, он смотрел на неё и говорил некий набор слов – приободряющий, обещающий, снимающий страх – всё, что нужно, наряду с медикаментами, чтобы подготовить к операции. Рядовой для хирурга, невыносимо страшной для пациента, который может не до конца осознавать своё состояние, оценивать   угрозу жизни, но ярко понимающий одно – волнение, которое исходит волнами от человека, неважно, сколько ему лет и какого он пола. Волнение неминуемо, и его надо погасить, уговорить, заговорить. Как она книжками о динозаврах, так и этот мужчина в широком лифте – рядовыми отвлекающими вопросами.

- Какие планы на выходные? – слышит обращённый к себе вопрос.

- О, громадьё, - кокетливая улыбка в сторону седовласого.

- У молодой и красивой всегда много планов.

- Конечно, Сергей Платонович, - быстрый взгляд в сторону, на спокойный взгляд, улыбка, и снова на седые, но все ещё густые волосы.

На выходе из лифта передала систему Леночке, два шага до отделения  - справится.

Забрав Кима, отстояв положенное время в пробке, медленно перекатываясь, красная мазда ехала по широкой асфальтированной дороге ставшего вдруг элитным посёлка. Высокое, по-весеннему синее небо со слоисто-кучевыми облаками, похожими на взбитые сливки на десерте, который Юлия не может себе позволить… её вес стабилен и идеален, как и идеален порядок в мыслях, систематизирован и отключён от помех.

- Мам, кто это? – удивлённый голос Кима, показывающего глазами на серый внедорожник – странная прихоть, живя в городе.

- Это ко мне, - коротко. Нажимая на брелок, чтобы литые ворота, несколько более вычурные, чем хотелось бы Юлии, открылись как по волшебству, и она показала гостю глазами, чтобы он заехал.

- Привет, вырос, - обращаясь к кареглазому, с широкой улыбкой, парню, с веснушками и тонкими чертами лица, более изящными, скорее похожему на деда по материнской линии, чем на отца, несмотря на тёмные кудри и глаза.

- Здрасте, давно не приезжали, - он покосился на мать, потом отошёл в сторону, будучи уже достаточно взрослым, чтобы понимать, что отец никогда не вернётся, а мать не ждёт, что Юрий Борисович не просто некогда коллега его деда или друг матери… Понимать, что этот мужчина значит много, для его матери. Возможно, не осознавать до конца, не принимать, но иметь в себе силы на беззаботные шутки и короткое:

- Мам, я пойду, я не голоден, нас хорошо покормили…

- Да, конечно.

- Я схожу к Валентину? – пользуясь растерянностью матери.

- Да, конечно.

- Я ушёл, - на ходу, пока не передумала.

- Проходи, - открывая дверь в дом для мужчины, которого не ожидала увидеть больше никогда на пороге этого дома.

- Ты спрашивала, близка ли ты ещё для меня… спрашивала, когда ты мне ближе. Я знаю ответ на первый вопрос – близка, и не знаю на второй вопрос… всегда? Или никогда?

Близка, когда надеваешь бесподобные наряды, всегда идеально сидящие, наверное, стильные или модные… я далёк от этого. Близка, когда устраиваешь пьяную истерику, сидя на собственной кухне из-за собственного мужа. Близка, когда заходишь ко мне «на пять сек», чтобы показать мне краешек своего нового белья и тем самым практически лишить меня работоспособности на целый день. И когда на тебе самое простое белье, да хоть бабушкины панталоны… Близка, когда ты прикрываешь ладонью растяжку на животе… маленькую, но тебя она нервирует настолько, что ты и во сне её прикрываешь.

Близка, когда ты блондинка, но и когда ты перестала красить волосы и вернула себе свой природный цвет волос – близка. Всегда близка, я не могу выбрать… когда ты хлопаешь дверью, уходишь, злишься, когда спишь с другими, когда на чистом глазу требуешь от меня переспать с женой, когда кажется, что ты сошла с ума или я, или мы вместе. Я не знаю, когда ты мне ближе. Сколько мы уже вместе?

- Мы ещё вместе?

- Прости, да, очень похоже, что это неизбежно.

- Девять лет, почти десять.

- Десять… Десять лет лжи вокруг нас, самим себе, окружающим. Не надоело, Юля? Тебя ещё не тошнит от всего этого, хрустальная? Я давно себе противен, а ты ничего, смотрю – держишься молодцом… обрастаешь шкурой цинизма, и не поверишь, что ты – это ты.

- Слышала где-то такое, - горько улыбнулась.

- И где же?

- А, Симону предложила заняться сексом, он сказал, что у меня на редкость лабильные моральные принципы и гибкая совесть.

- Нда… повезло мужику, сошёл с этого поезда.

- И тебя не интересует, переспали ли мы?

- Нет. У меня такая же совесть и моральные принципы. Мы с тобой одной крови, если можно так сказать, и нас точно ждёт отдельный хирургический ад.

- Я не хирург, - отчего-то улыбаясь.

- Я, пупс, забронировал там тебе местечко почти десять лет назад. Но я не за этим приехал.

- Зачем?

- Предложение тебе делать, официальное. Могу даже на одно колено встать или, хочешь, на два?

- Не время, Юра.

- Всегда не время. И всегда будет не время… что тебя останавливает? Тошка выздоровеет, Ким будет учиться, мы ещё родим детей… девочку, окружили себя пацанами, понимаешь, надо разбавить эту банду, и будем  жить нормальной жизнью, без гибкой совести, а с нормальной, и может быть нас даже не примут в ад за хорошее поведение, а, пупс, как тебе такое?

- Нормальной? Ольгу ты как впишешь в этот план?

- Послушай, тебя интересует твой бывший муж, ну, помимо тех гениальных моментов, когда ты решаешь с ним переспать? Тебя волнует, с кем он живёт и почему?

- Нет.

- Отлично, вот и ей нет никакого дела. Абсолютно. Если бы не обстоятельства, она бы не посмотрела в мою сторону больше… Мы сейчас вытащим Тошку и будем жить каждый сам по себе, в любом случае. В любом, - тут он замолчал, Юля не стала продолжать эту мысль. «В любом».

- Юр, нет, я так не могу, не сейчас… потом, давай после лечения Тошки… Давай позже, я не смогу, возможно, не такие и гибкие у меня принципы, а возможно, я просто боюсь кары Божьей, но не сейчас.

- Хорошо, не сейчас, но ты не отказываешься?

- Нет, я не отказываюсь, просто мы подождём благополучного исхода операции, пройдём курс реабилитации с Тошкой, ты заставишь Ольгу заняться сердцем и отдохнуть… Понимаешь, я не хочу впопыхах. У меня всю жизнь всё не вовремя, не в то время, не с тем человеком… в этот раз я хочу по-другому. С тобой я хочу по-другому. И девочку я тоже хочу… как думаешь, я смогу родить?

- Хм, с чего ты взяла, что нет? У тебя прекрасный возраст, прекрасное здоровье, как врач я проконтролирую твоё состояние здоровья, зная твою безалаберность в этом плане, а как мужчина я готов зачать  девочку прямо сейчас. - Его губы уже накрыли практически безвольные губы женщины, решая всё за неё, когда она, впервые за почти десять лет позволила решать, пока она бездумно и ясно отдавалась поцелую не с чужим мужем. Точно зная, что его губы больше не целуют ничьи другие, и это понимание ошеломляло откровенностью и отдавалось звенящей радостью.

- Тебя не смущает, что я на таблетках, и у тебя крайне мало шансов зачать?

- Мы прорепетируем, пупс.

- Так вы теперь будете жить здесь? – спросил утром Ким, не выразив удивления, увидя утром Юрия Борисовича на кухне, а лишь отведя глаза от счастливой матери.

- Не каждый день, Ким, чаще я в больнице, с Антоном.

- Понятно…

- Но мы с твоей мамой решили пожениться, немного позже, возможно, летом или к осени, как ты на это смотришь?

- Ну… вы решили, вы и женитесь, - недовольно отвернулся в окно, мальчишеская ревность явственно читалась на его лице.

- Ким? – Юля, взволнованно.

- Ой, мам, только не начинай, ничего я не сделаю, из дома не буду уходить и всякое такое, что там пишут в ваших дебильных книгах по психологии подростков. Решили жениться – женитесь, это же ваша жизнь, не моя.

- Ты вырос Ким, так быстро…  я и не заметила.

- Дааааааа, дедушка тоже говорит, что не заметил, как ты выросла. Мам, я тут подумал… папа заезжал, мы с ним говорили о моём будущем, я хочу уйти из спортивной школы, хочу в химико-биологическую, медицинский класс, что скажешь?

- Ох, Ким, это так сложно… мне было очень сложно.

- Ха, я-то поумней тебя буду, - самоуверенность отца.

- Тогда дерзай, учебники принесу, будем заниматься всё лето, когда я не смогу – дед.

- Я могу помочь, - Юрий Борисович, - но при одном условии – называй меня на «ты».

- Как скажешь, Юра, - со ртом, полным блинов, пережёвывая и нагло глядя на собеседника.

- Да он у тебя нахал, Юля Владимировна.

- Алжирская кровь.

- Точно, я и забыл, - улыбаясь.

Перечитав письмо ещё раз, зачем-то скопировав себе его на жёсткий диск, ещё раз отправив сообщение Симону с тысячами пожеланий и даже – невиданная редкость, – воспользовавшись смайликами, она позвонила Юре.

Юрий Борисович не брал трубку, вспомнив график и безумие в приёмном, поняла – почему. Ольгу она не стала тревожить, заглянув, увидев маленькую фигурку женщины, спящей рядом с сыном.

Она оставила сообщение и забылась лёгким сном, тревожным, ловящим любой звук, но все-таки это был сон.

После утреннего обхода она не застала Ольгу и быстро поднялась на отделение гинекологии, зайдя в палату, где проводил обход Юрий Борисович с новым заведующим отделением, и тихо стояла в стороне, наблюдая за манипуляциями рук и спокойным взглядом хирурга, взглядом, которому веришь один раз и навсегда, который не оставляет в тебе сомнений или страха неудачи. Все сомнения он забирает себе, выдавая взамен шутливые разговоры, лёгкие заигрывания, отвлечение от предстоящей операции и неизбежного страха.

Никто из пациентов не обратил внимание на зашедшую женщину в белом халате. Она была безупречно красива, красива настолько, насколько позволяло воображение, красива какой-то естественной, не вызывающей красотой, но стоило остановить на ней взгляд, и хотелось смотреть на тонкий профиль, акварель румянца, глубину вдумчивых глаз, не хотелось отводить глаза от этой женщины. Если бы не бейдж на белом, никто бы не усомнился, что перед ними древнеславянская княгиня, каким-то невероятным образом оказавшаяся здесь, на территории Областной Клинической Больницы, в обычной палате, среди простых смертных.

- Юля? – он всматривался в красивое лицо, теряясь в догадках. - Юлия Владимировна?

Под тишину, замерли даже пациенты, ощутив нечто в воздухе, увидев мелькнувший ужас в глаз их любимого доктора «милый такой», «обаятельный», «о-го-го бы я с ним, будь лет на двадцать моложе» и молчаливого заведующего.

Она молча протянула бумагу, дождалась, когда прочитает, ещё раз, ещё и ещё, пока понимание не мелькнуло в глазах, и он не обнял женщину, просто так, ближе, чем позволяли формальности, и она не только позволила это сделать, но прижалась всем телом, наплевав на те же приличия, быстро отдавая волшебный листик заведующему, спрашивая из-за плеча Юрия Борисовича:

- Что у вас сегодня?

- Ничего сложного… Юрий Борисович, идите, занимайтесь формальностями, я возьму себе ваших…

Недовольный шепоток пробежался по палате, никому не нужная неизвестность… вместо «милого» доктора – другой, возможно, не менее милый, но другой.

- Итак, милые дамы, - Юлия Борисовна, - кому-то сегодня несказанно повезло, кого-то будет оперировать Сам…СААААААААМ, если бы не срочные дела, я бы не отказала себе в удовольствии быть прооперированной Самим, - она многозначительно подняла руку, задорно улыбаясь, - это же о-го-го как замечательно!

Идя длинным коридором, она быстро рассказывала всё то, что уже удалось решить и что ещё предстоит.

- Мы уже готовим Тошку, думаю, лучше ехать тебе, а Ольга в это время пусть бы сердцем занялась… Решать вам, но как специалист я уверена, что твоё присутствие будет рациональней, сейчас к Евгению Павловичу и за работу.

Он быстро запоминал, Юля знала, что ему не нужно повторять дважды или объяснять значения слов. Они говорили на равных, ровно, быстро думая и анализируя, имея одинаковое мышление, структуры мыслей, систему координат.

- Пупс, - вдруг встал, как вкопанный, испугав Юлю, холодный пот по спине, острые мурашки. «Что-то не учла? Забыла? Не решила? Не решить?»

- Пупс, какой сегодня день?

- Эмм, хороший сегодня день, Юра.

- Сегодня у нас десять лет. Десять. У нас десять лет… С ума сойти, какое совпадение, - он целовал Юлю, наплевав на то, что кто-то может увидеть, подумать, решить, разболтать, для него всё было решено.

- Уважаемые брачующиеся, это лечебное заведение, а не бордель, - начмед. - Юрий Борисович, Юлия Владимирович, у нас масса нерешённых формальностей, и я намерен решить их сегодня, прошу – открывая дверь в кабинет. – Вы чего, как подростки в самом деле, совсем обалдели, выговор сейчас вкачу, каждому, за аморальное поведение.

- Женя, мы с Юрой решили оформить отношения, - Юля.

- О, надо же… я рад, но давайте оставим интимные подробности за пределами лечебного заведения. Врач существо бесполое, а вы… эх, - качнул головой. - Юлия Владимировна, вы подготовили документы?

- У меня дежурство сегодня, встретимся в десять, - сказал быстро, прежде, чем удалится по коридору, набирая на ходу номер телефона Ольги, она ещё не в курсе, что в этот день, когда странные обстоятельства танцуют мифический танец, судьба её ребёнка была практически решена, практически выиграна, им оставалось так мало и так много. Профессионализм, Удача и Вера.

На грани сна и яви она ещё раз пробежалась по сообщениям, которые были в телефоне, но по сути – в её душе.

«С десятилетием тебя, родная».

«Я помню каждый год из этого десятилетия».

«Я обожаю каждый месяц из этих лет».

«Я люблю день из этих месяцев».

«Я ценю каждый вздох из этих дней».

На прощание она услышала короткое: «В десять».

Всё было готово к десяти, она была готова, шёлк простыней, прохлада комнаты и только ночь разделяла их. Её и «десять».

На грани сна и яви она услышала щелчок двери, потом тихие шаги и дыхание вдоль тела.

- Ты не должен был… как?

- Я сказал – в десять, сейчас десять.

- Но?

- Давай не сейчас.

- Не сейчас.

Неспешный диалог мужских губ и женской шеи. Запаха улицы и свежести геля для душа. Влажных волос и шёпота.

Она смотрела на розы ровно перед своими глазами. Кустовые, нежные. С полупрозрачными листиками, источающими аромат.

- С десятилетием тебя.

- Роз тоже десять?

- Одиннадцать. Мне нужен следующий год…

Заходя быстрым шагом на своё отделение, улыбаясь лицам сотрудников и маленьких пациентов, улыбаясь летней погоде и своему немного фривольному внешнему виду, прокручивая в голове слова песни, которая несколькими минутами ранее звучала в машине – её метод релаксации. Открыв дверь, она в недоумении смотрела на собственный небольшой кабинет и количество роз, нежных, кустовых, источающих аромат, пожалуй, слишком сильный для детского онкологического отделения. Быстро закрыв дверь и открыв окно, она не переставала улыбаться, проведя рукой по нежным листикам, взяв в руки маленькую записку с простыми словами: «Мне нужно много лет, вся жизнь».

- Теперь ты выйдешь за меня?

- Ты заберёшь эти цветы? Их слишком много…

- Да, я отнесу их в машину, ты выйдешь за меня?

- Ты уже вышел на работу?

- Да, пупс, я вышел на работу, ты знаешь, мы прооперировались, проходим реабилитацию, Тошка ещё слабенький, но такой живчик, он передавал тебе привет, сказал, что вы с ним нарушали врачебную этику… Смотрю, в нашей семье это становится доброй традицией – нарушать врачебную этику с тобой. И с Ольгой тоже всё в порядке. Сейчас лето, Армагеддон остановил Брюс Уиллис, я разведён, ты разведена, ты выйдешь за меня?

- Эм…хм… да, - пожав плечами, - раз уж Уиллис остановил Армагеддон, что мне остаётся?.. И забери эти розы, мне ещё тут приступа астмы не хватало или аллергии.

- Заберу, давай сюда,  какая же мне неблагодарная, неромантичная жена досталась… возмутительно просто, - собирая цветы. - Чёрт, колются. Сегодня, в четыре, я жду тебя в машине, поедем подавать заявление, и возьми вот тут, в кармане. – Он стоял с огромной охапкой роз, двигая бедром, как бы показывая, где нужно взять.

- Оооооооо, - Юля долго рассматривала свой подарок. - Юра, это дорого, наверно… это же брильянт?

- Угу, якутский.

- Спасибо, я... Боже, Юра…о…блин, я плачу, и всё из-за тебя!

- Это потому, что ты на самом деле очень даже романтичная и сентиментальная особа, и этот кулончик с цифрой десять и розой на самом деле тебя пронял до печёнок, и ещё, наверняка, в твоей сумке сейчас лежит какая-нибудь плаксивая книжка с обязательным хеппи-эндом, и в голове уже зреет план, как бы поромантичней обставить сегодняшний вечер.

- Юр, вот как я могу выходить замуж за человека, который настолько меня знает?

- И рожать ребёнка, ты помнишь?

- Помню, девочку.

- Как?.. Под звуки Мендельсона, я полагаю. Или там что-то другое теперь играют?

- У меня что-то другое играли…не помню.

- Ну, сегодня разберёмся, я побежал, опаздываю, - подставляя щёку под поцелуй.

- Чего это Юрий Борисович то принёс цветы, то унёс? – старшая медсестра.

- А, предложение делал, руки и сердца.

- Ого! Согласились?

- Ага, - поворачиваясь, чтобы начать рабочий день, длинный, рутинный, надеясь на то, что не будет никаких сюрпризов. Юлия Владимировна не любила сюрпризы.

- Юлия Владимировна, - голос старшей, - это вам.

Одиннадцать роз и записка: «Ты такая предсказуемая, пупс, от одиннадцати ничего не будет, не забудь, в четыре».

Собственно остался только эпилог, который будет уже завтра, но думаю и без того понятно, что история закончится ХЭ. 
Сказочная ли это история...

Для автора - да, но не отношениях главных героев, не в том, что Юрий все же ушел из семьи, а Симон полюбил Чудище и точно не в том, что мальчик перенесший столь много - выжил. 

Спасибо тем, кто добрался до этого места, кто читал и комментировал, кто недоумевал или понимал, кто выражал свои эмоции бурно и тем, кто сдерживался, а так же всем тем, кто читал молча. 

Сказать спасибо, кинуть помидор или немного поболтать с автором можно на форуме

Или под главой.