Глава 2.

Среди весёлых девушек, стоящих группкой у озера, она была похожа на щенка. Не на радостного, беззаботного, даже слегка безмозглого, а на робкого, косолапого, словно неуверенного в том, что эти породистые лапы и хвост принадлежат именно ему. Она робко и с любопытством  выглядывала из-за подружек, иногда смотря поверх голов.

Молодой священник что-то увлечённо рассказывал, от чего не  было ни одной девушки, смотрящий в сторону. Иногда группа громко смеялась, словно забыв, что рядом человек в сане, пусть и небольшом, иногда толкали друг друга локтями, перебивая, спрашивали и, судя по широко открытым глазам, – удивлялись ответам.

Её взгляд был заинтересованным и живым, в нём играла мысль, словно живая. Она светилась, казалось ещё чуть-чуть, и девушка заговорит, покажет свои мысли, спрятанные за робкими движениями. И она была красива. Красива настолько, насколько бывает красива юность. Красива, словно пришедшей из стародавних времён красотой. Настолько, что скажи она, что её остановили на улице с предложением сняться в кино – ей бы поверили, сразу и безоговорочно. Выше своих сверстниц, со светло-русыми, отливающими рыжиной на солнце волосами, с тонкими чертами лица и распахнутыми навстречу всему новому глазами – она была словно славянская княжна, пришедшая в современность из позабытых сказок. Такой рисуют Василису Прекрасную или Царевну Лебедь. Она была красива не яркой, вычурной красотой, не навязчивой, но никто – ни мужчина, ни женщина, не могли просто пробежать взглядом, глаза сами останавливались на девушке, цеплялись и не хотели уходить. На неё хотелось смотреть, как на произведение искусства, в котором ничего не смыслишь, но оно тебя бесконечно радует.

Остановившийся рядом автобус не отвлёк девушек от оживлённой беседы даже тогда, когда из автобуса, словно из огромного чрева с автоматической дверью, стали высыпать мальчишки разного возраста, от младших школьников до юношей, и едва ли не с разбега прыгать в воду озера, крича по пути, фыркая носами и заплывая далеко. Всем своим видом, криками, передразниваниями, они выражали торжество молодости, силы и отчаянной жажды жизни.

Рядом стоял мужчина средних лет, зорким взглядом смотря на ребят, улыбаясь только уголками глаз, лицо его выражало строгость. Впрочем, не было похоже, чтобы хоть кто-нибудь всерьёз боялся этого человека.

- Всё, хватит, - крикнул мужчина, сделав приглашающий жест в автобус.

Младшие поспешили, путаясь в шортах и обуви, по пути стряхивая с головы воду, они забирались в автобус под неодобрительным взглядом водителя, который с недовольством смотрел на песок и влажные от плавок шорты  мальчишек.

Старшие выходили степенней, некоторые, заметив группу девушек, словно красовались собой, проходя мимо плавной походкой, потом, не выдержав игры в «Алена Делона», срывались в шуточный кулачный бой и, подпрыгивая, забегали в тот же автобус.

Группа девушек двинулась вдоль озера, впереди бодро шагал священник, приподнимая одной рукой подрясник, отчего были видны его пыльные ботинки со стоптанными каблуками.

Парень, выходивший из воды последним, долго рассматривал группу девушек, наконец, когда процессия двинулась, а он оделся, услышал окрик:

- В автобус.

- Я сейчас, - показав глазами на уже уходивших девушек.

- Вот неугомонный, ты пользуешься моим расположением, - услышал парень, - но, смотри, только сегодня.

- Спасибо, - уже на ходу обуваясь, парень поспешил догнать девушек, вернее – одну из них, что шла в самом конце нестройного ряда. Её стройные длинные  ноги обхватывала ткань простого платья, бедра покачивались словно случайно, но от этого ещё более завораживающе, но главное – она обернулась и улыбнулась парню самой обезоруживающей улыбкой, какую он видел на своём недолгом веку.

Подбежав, взяв за запястье, он внимательно смотрел на девушку, будто любовался ею, встречая с улыбкой такой же заинтересованный взгляд.

- Подожди, - они шли нога в ногу, в конце строя, замыкая ряд, который возглавлял молодой священник.

- Послушай… а вы кто?

- В смысле?

- Монашки, что ли?

- Нет, - девушка широко улыбалась.

- Послушницы?

- Нет.

- А кто?

- Никто, - они так и шли, подружки оборачивались, перешёптывались, даже священник встретился глазами с девушкой, словно спрашивая, всё ли в порядке?

- Но вы…

- Это воскресная школа и лагерь. Православный.

- Аааа, понятно, а я из лагеря олимпийского резерва, знаешь, наверное, «Олимпиец».

Идти нога в ногу в тишине, по пыльной дороге, казалось восхитительным занятием, но дорога окончилась у стен из старого кирпича и потрескавшейся штукатурки с побелкой.

- Пришли…

- Пришли…

Девушка забрала свою руку и побежала вслед за входящими в калитку ворот подружками, когда её остановил окрик.

- Подожди, подожди, мы же не познакомились!

- А надо? – девушка, улыбаясь, смотрела на  парня. Он был не намного выше её, может, на полголовы, его темно-каштановые, почти черные волосы вились, свисая прядями на шею и лоб, карие глаза смотрели вдумчиво. Его глаза были похожи на глаза плюшевых медведей в детском мире  – непрозрачные, бездонно-карие зрачки отражали её саму и калитку. Черты лица были аккуратные, почти кукольные, и золотистая россыпь крупных веснушек по лицу и рукам.

- Ну… Я – Симон.

- Симон?

- Ага, такое имя.

- Интересное имя, Симон, а я…

- Подожди, давай я угадаю.

- Давай, - девушка прыснула.

- Ты Заслава? – глядя на качающую головой красавицу, - Божена? Тогда Ярослава… что-то необычное, красивое, древнее, как этот монастырь.

- Юля.

- Юля?

- Представляешь, просто Юля, - не прекращая улыбаться и разглядывать парня.

- Юлия… тоже подходит, из рода патрициев в Древнем Риме. Ты бы точно была там знатной дамой.

- Ты такой забавный, Симон, мне пора идти.

- А, подожди, как мне тебя найти?

- Зачем?

- Поболтать. Погулять, ну… мало ли.

- Приходи ко мне домой.

- Ого! Приду, конечно, а куда?

- Улица Лесная тринадцать, завтра с утра я блины буду печь.

- Блины?

- Да, завтра понедельник, и я пеку блины для друзей.

- С удовольствие буду твоим другом, Юлия.

Пока девушка заходила в древнюю калитку, парень, развернувшись, побежал вниз по дорожке, путая ноги в пыли, улыбаясь на ходу чему-то своему.

Она не могла вспомнить, когда увлечение кулинарией вошло в привычку, но ей нравилось готовить как причудливые блюда, насколько позволял семейный бюджет и полки магазинов, так и самые простые, как блины или голубцы. Давно забрав бразды правления на кухне, она считала это своей территорией, и маме с бабушкой позволялось только изредка помогать ей, а мужчинам и вовсе – лишь пробовать и хвалить за старания. Ей нравилось кормить людей, нравилось, что двух-трёх часовые труды исчезают со стола раньше, чем успевают сказать «спасибо». Их небольшой дачный домик, полученный от НИИ, в котором трудился дед, часто был полон страждущих отведать «вкусненького», растущие организмы всегда были голодны и благодарны Юле за пироги или кулебяки.

К домику, наскоро покрашенному зелёной краской, уже выцветшему, тянулись друзья с пакетами муки или сахара – так казалось более справедливым. Никто никогда не договаривался, но за три лета сложилась традиция, когда дети с соседних улиц в воскресенье несли продукты, а с утра в понедельник  бежали «на блины», на небольшую веранду, выходящую в старый сад, где и проводили большую часть дня, толкаясь на стульях и табуретках, которых часто не хватало. Но в этом ли дело, когда гостеприимная хозяйка щедро угощает, а разговоры ведутся громко и откровенно, с перекатами смеха и улыбок.

Никто никогда не задумывался, что для этого юной хозяйке веранды приходилось вставать в шесть утра – непозволительное расточительство в недолгие летние каникулы, – и, превозмогая собственную сонливость, замешивать тесто, а потом стоять у разгорячённой плиты, орудуя двумя скородами с виртуозным мастерством, которому мог бы позавидовать любой дирижёр, настолько отточенные были движения. Но, после каждого тонкого блина, брошенного на верх стопочек на больших зелёных тарелках, настроение только улучшалась, и к приходу гостей она была бодрее своих приятелей и соседей по улице, словно это она потягивалась в постели до последнего, а потом, одев что первое попалось под руку, сейчас восседала за большим круглым столом, макая блин в мёд или сметану.

Заглянувший на веранду парень, казалось, не верил своим глазам, когда переводил взгляд с одного пирующего на другого, а те не обращали внимания на незнакомца, а продолжали шумно что-то обсуждать, сверля друг друга глазами, вдруг срываясь в смехе до слез. В маленькую дверь была видна девушка в том же платье, что он запомнил – голубое, с жёлтыми неяркими цветами и тоненькими тесёмками, подвязанными у шеи в обычный бантик. Она быстро передвигалась по кухне, меняла сковороды местами, подхватывала лопаткой блин и кидала в стопку, не обращая внимания на шум за спиной.

Он сел с краю, обратив на себя всеобщее внимание, которое быстро развеялось, когда он с лёгкостью втянулся в общий разговор, запомнив пару имён и представившись сам. Никто не поинтересовался, откуда он и почему здесь – складывалось впечатление, что на блинный церемониал свободных вход.

- Пришёл?- услышал за своей спиной.

- Пришёл… так ты правда на блины звала? – спросил на ухо, приподнявшись со стула.

- Да, - засмеялась девушка.

- Прикольно, - всё, что ответил парень, прежде чем начать поглощать блины.

Пожалуй, это были и все слова, которыми перекинулись гость и хозяйка за всё то время, пока не остались на веранде вдвоём, среди грязной посуды и раздвинутых стульев. Но всё это время он не сводил с неё глаз, словно его зрачок намертво приклеился к русоволосой красавице. С удивительной грацией она собирала тарелки, словно танцуя, её руки порхали над грязной посудой, казалось, что зритель смотрит танец в постановке известного хореографа, а не наблюдает за рядовым в каждом доме явлением – уборкой стола.

Спохватившись:

- Я помогу тебе.

- Не надо, ты гость.

- Помогу, тем более, я без муки пришёл, - со смехом.

- О, тогда ладно.

Нехитрый быт дачного посёлка не подразумевал под собой горячую воду, и даже водопровод с холодной. Набор вёдер с водой, газовая плита, тазик и рукомойник – вот и все хозяйственные премудрости. В четыре руки быстро справившись с посудой, протерев стол и даже вымыв полы, они сидели друг против друга, не пытаясь найти тему для разговора.

- Ну что, получилась бы из меня знатная дама, Симон? – с хитрым блеском в глазах.

- Конечно.

- После мытья полов?

- Тем более, - подмигнув.

- У тебя такое имя странное… Симон, никогда не встречала.

- Да уж, странное, я и говорю немного странно, не заметно?

- Разве. Скажи что-нибудь?

- Tu es une très jolie fille. (Ты красивая девушка (фр.))

- Французский? А что это значит?

- Ты готовишь вкусные блины…  Je veux vous embrasser (Я хочу тебя поцеловать (фр.)) , – после минутной паузы.

- А это?

- Мне очень понравилось.

- Откуда ты знаешь французский?

- Это долгая история, но я могу коротко рассказать.

- На французском?

- Могу и на русском.

- Давай…

- Моя бабушка вышла замуж за консула Франции, страшный скандал в то время, и уехала во Францию, где родилась моя мать. Потом мама вышла замуж, родился я, теперь я живу здесь, потому что бабушка давно вернулась.

- Ты живёшь без родителей? Как так?

- Большую часть времени я живу в интернате, так что без разницы. 

- А родители, они приезжают?

- Мама – да, и я к ней.

- А…

- Не-а, отец – нет, они развелись, он алжирец, так что… думаю, это к лучшему.

Девушка вздохнула, кажется, посмотрев на парня с жалостью, будучи юной, она не была научена скрывать свои мысли и эмоции, которые отражались у неё на лице.

- Перестань, ты чего? У меня всё отлично, мне тут нравится.

- Ой, прости, - отводя глаза в сторону, краснея за свои мысли, которые отразились на её лице, - тебе нравится в интернате?

- Это спортивный интернат на самом деле. Если хочешь заниматься спортом профессионально – нужно сделать выбор, я сделал.

- Так ты спортсмен? А какой вид спорта? Хотя, подожди, ты говорил, что «Олимпиец»… ты плаванием занимаешь, вы все очень хорошо плаваете, я помню!

- Плаванием… да.

- А я не умею плавать.

- Совсем?

- Совсем.

- Это просто.

- Нет, не просто, у меня так и не получилось. Даже в школе двойку поставили, в третьем классе, а потом я стала бояться воды.

- Я могу научить. Хочешь?

- Нет, спасибо.

- Ну, ладно…

Заходивший на веранду мужчину отвлёк беседующих, они обернули головы, парень, слегка привстав, а девушка – улыбаясь.

- Привет, крошка, надеюсь, в нашем посёлке никто не умрёт с голоду сегодня? - обнимая девушку с особенной теплотой, с улыбкой. Достаточно было беглого взгляда, чтобы понять, что это – отец девушки, точно скопированные черты лица, только у неё более тонкие, женственные, открытый взгляд и улыбка объединяла их, словно они были близнецами. Пожалуй, в мужчине отсутствовала грация, неуловимое изящество движений, которыми был пропитан образ девушки, наряду с робостью и удивлением, порой проскакивающими в мимике и в уголках глаз.  Напротив, движения мужчины были уверенные, возможно – молниеносные,  он словно думал и действовал одновременно, не давая себе права на ошибку и сомнения.

- Ты познакомишь меня с новым другом, Юля?

- Это Симон, - рукой в сторону парня с карими глазами, - это мой папа, Владимир Викторович.

- Очень приятно, Симон.

- Взаимно.

Не было похоже, что парень смутился или озадачился приходом отца своей новой знакомой, скорей он наблюдал за взаимодействием этих двоих, за тем, как садясь за стол, отодвигает стул Владимир Викторович, как разворачивает поданную ему льняную салфетку. За тем, с каким нескрываемым обожанием он смотрит на свою дочь, на её движения, на блюдо с блинами, прикрытое тарелкой, сверху которой лежала записка «папочке». Вовлекая молодых людей в ничего не значащую беседу, просто, чтобы растворить тишину, Владимир Викторович поинтересовался, откуда Симон, задав пару наводящих вопросов, потом, переведя взгляд на дочь, спросил о домашних делах и планах, пока, насытившись, не встал и сам не убрал за собой посуду.

Уже в дверях.

- И всё же, Симон, где я мог тебя видеть? У тебя внешность запоминающаяся…

- Не знаю, возможно, где-то в округе, - неуверенно.

- Скажи-ка свою фамилию, Симон?

- Брахими.

- Симон Брахими?

- Да…

- Ты Симон Брахими?

- Да… - под удивлённый взгляд Юли.

- Точно! Тебя же показывали в новостях, не один раз. И газете, где она, где она, Юленька, не видела тут?.. А, неважно. Молодой человек, вам есть чем гордиться, в вашем возрасте серебряная медаль…

- Только серебряная, - ударение на только.

- Ну, зачем же страдать перфекционизмом, это большой успех, уверен, вы проделали большую работу, и у вас блестящее будущее, будет ещё и золотая.

- Конечно, будет, - сказано так, словно эта медаль уже весит на стене спортсмена и его руки уже не единожды подержали, ощутили вес и гладкость, прошлись пальцами по рельефу и прижали к губам.

- Может, прогуляемся? – спросил Симон, когда Владимир Викторович, поблагодарив дочку и пожав руку чемпиону, вышел.

- Давай…

- Эй, ты чего? – на улице, в смущённо опущенную голову и напряжённые плечи.

- Эмм… ты чемпион да?

- Не настоящий.

- Как?

- Настоящий – это олимпийский, и только золотая медаль.

- Ну…

- Перестань, даже если бы я был олимпийским чемпионом, что это меняет? Пойдём, погуляем, меня тренер до вечера отпустил, под честное слово.

Удивительная атмосфера тихого посёлка, с улицами, некогда широкими, кустами шиповника и облепихой по краям дорожки, что ведёт к озеру, и извилистой, вытоптанной за лето дачниками, весёлой ребятнёй, их питомцами, чаще собаками, но встречались коты и даже кролики, тропинке, звенит в воздухе. Небо настолько высокое, что кажется прозрачным, и только глядя на гладь недвижимого озера понимаешь, что вот оно – небо, отражается в ряби воды, плещется спинками мелкой рыбёшки, срывается следом шустрых утят и качается на волнах, рядом с кувшинками. Такая же неспешная беседа, как и тропинка, привела пару к стволу дерева, упавшему настолько давно, что кора отсохла, и сейчас оно напоминало гладкую, отполированную до блеска скамью, на которой удобно сидеть и смотреть на виды, самые простые, бесхитростные и сочные, как трава под ногами.

Руки юноши уже давно обнимали девушку, казалось, она не была против, даже прислонила голову ему на плечо, когда его рука, скользнув, дёрнула за кончик тесёмочки у шеи, открыв вид на декольте, куда тут же упал его взгляд.

- Послушай, я хочу тебя спросить, уверен, это нагло, может, у тебя получится не обидеться на меня, но просто я…

- Что?

- Я никогда не встречал таких красивых девушек, как ты. Правда.  Ни тут, ни во Франции, нигде, где бы я ни был… и… я очень хочу заняться с тобой любовью. Это возможно?

- Хым, - нечто между вздохом, вздрагиванием, испугом и довольством, - нет.

- Почему?

- Я.. я не… нет, в общем.

- Ты девственница?

- Угу, - в коленки, слегка прикрытые платьем.

- Послушай, всегда бывает первый раз, может, у тебя он будет со мной? Подумай.

- Я не… перестань.

- Да почему? Ведь надо когда-то начинать… почему не сейчас?

- Я начну с мужем! – на повышенных тонах.

- С мужем? То есть, подожди, только после свадьбы?

- Да.

- Но это… глупо.

- Не глупо, это правильно.

- Да, наверное, ты же в этот лагерь ходишь… прости, я не подумал.

- Ничего.

- Но можно, я тебя хотя бы поцелую, это можно до свадьбы? Ты очень красивая, я не прощу себя, если хотя бы не поцелую.

На удивление, поцелуй был в шею, потом поднялся к щеке, задержавшись у мочки уха, и только потом переместился к губам, где оставил деликатный след, под совсем не деликатный выдох…

У дверей маленького дома, уже вечером.

- Ты придёшь ещё?

- А можно?

- Можно… я просто подумала, ты…

- Ну, я не обещаю тебе, что не стану просить тебя заняться со мной любовью, - смеясь, - но я приду, если ты хочешь.

- Когда?

- Может, в среду, после обеда?

- Да… я приготовлю жульен и…

- Жульен? А что ты ещё можешь готовить?

- Не знаю, многое… голубцы умею, супы разные, отбивные, антрекот, курицу в пиве, пироги… сладкие, с мясом, с грибами…

- Выходи за меня замуж!

- Что? Ты смеёшься?

- Мне не до шуток, я встретил самую невероятную девушку, какую только мог вообразить, я просто не могу потерять тебя, выходи за меня. Серьёзно, в среду я зайду с паспортом. С ума сойти! Я женюсь!

- Я не могу замуж в среду.

- Почему? И, кстати, тогда ведь мы сможем заняться любовью, точно, - его губы были уже на губах Юли, рука забралась под подол и, нырнув под резинку на талии, крепко прижимала к мужскому телу, - выходи за меня.

- Я не могу, мне нет восемнадцати.

- Нет восемнадцати? А сколько тебе? – всматриваясь в лицо.

- Шестнадцать, - в округлившиеся карие, - с половиной, - виновато, - будет семнадцать… весной.

- Шестнадцать? Черт. Блин, - зажмурился, как от боли. – Пожалуйста, прости меня, я так себя вёл, прости, я думал – ты старше.

- Папа говорит, что я рослая… - виновато отводя глаза.

- Эй, ты красивая, такая, что я совсем перестал думать… воскресная школа, она же для школьников! Как я… прости меня, хорошо?

- Ладно. А ты придёшь… теперь.

- Конечно. К тому же, я сделал тебе предложение, как я могу не прийти.

- Ты такой смешной! – смеясь. - Симон Брахими.

- Ну да, обхохочешься… Юлия, я приду, обязательно. 

Саммари звучит, как "история одной девочки" ...  вот и эта девочка. 
По традиции маячки получают отписавшиеся под главой или на форуме. 
Спасибо всем читающим. 
Наташа.