Глава 9.

Стандартная больничная палата на одного человека, со всеми удобствами, включая санузел, панель телевизора на стене, маленький холодильник и невозможно белый потолок перед глазами. Невозможно белый и невозможно высокий.

Женщина, чья бледная кожа практически сливалась с подушками, а губы отдавали неестественной синевой, смотрела в белизну потолка.

На белом лице, у глаз, была видна сеточка морщинок, едва уловимых, но на тончайшем папирусе кожи – заметных.

Но и белизна кожи, и сухость рук на светлых простынях, не могли скрыть красоту женщины. Изысканную и нежную, словно нарисованную тонким слоем акварели. Черты лица были аккуратны и неподвижны.

Только изредка моргание глаз и синяя венка на шее выдавали жизнь в женщине.

- Юля… - как выдох, - ты напугала нас…

- Что со мной?

- Кровопотеря… пожалуй, основная проблема…  ты здорово напугала нас. Ты напугала меня, пупс.

- У врачей всегда всё атипично, - тихо.

Он пересел на краешек кровати, высокой, с удобным матрацем, с прекрасным видом на окно, но не на окно он смотрел, не синее небо впитывал в себя мужчина, а черты кипенного лица, по которым бегал глазами.

- Зачем?

- Так надо, - она говорила тихо, но он слышал. Слышал каждый звук, каждый вдох, биение сердца.

- Почему, пупс? Почему ты не сказала мне?

- Это не твой ребёнок.

- А врать ты так и не научилась, хрустальная.

- Ты знаешь, так лучше.

- Возможно, но ты должна была сказать. МЫ должны были решить… не…

- Пожалуйста.

- Всё, мы потом поговорим… потом, как ты?

- Слабость, сильная. Пить хочу.

- Давай, моя хорошая, - он приподнял женщину и напоил её, придерживая, всматриваясь ближе, позволив положить голову себе на плечо, убаюкивал. – Спи, пупс, спи…

Повторяя про себя: «Почему?»

Она бы ответила – почему… если бы не уснула в его руках. Не от слабости, а от того, что это его руки.

Юля смотрела куда-то перед собой, вдаль, сквозь большой стеллаж с книгами, справочниками и аккуратными стопками нужных ей историй болезни.

Кабинет, вдруг ставший ей чужим и неожиданно огромным, пугал своей тишиной и какой-то оглушающей гулкостью. Уже больше года она была исполняющим обязанности, но теперь, неожиданно для неё самой и так ожидаемо от всех – она стала заведующим отделением. Самым молодым за всю историю Областной больницы. Это давило, как будто воздух над ней весил тонны, а ощущался и того больше.

Сняв обувь она прошла к окну, потом обратно, села на диван, обхватив голову руками, раскачиваясь, как маятник, потом опустила глаза на тумбочку, выхватив взглядом бутылку дорого коньяка… но решив, что не стоит, снова села за стол.

- Хм, - подняв глаза она увидела Юру, - что ты тут делаешь?

- Пришёл посмотреть, как ты придаёшься панике.

- Тебе нужно за сыном ехать.

- Я помню, - он криво усмехнулся, как всегда происходило, если Юля напоминала ему о его ребёнке.

Она знала расписание его занятий так же хорошо, как расписание Кима.

Они подгадывали встречи под это расписание, под его гимнастику или болезни, под график жены Юры… всё, что делала Юля – подгадывала и скрывала.

Скрывать - самое сложное. Будучи коллегами, встречаясь походя в коридоре или в столовой, на совместных празднованиях и формальных юбилеях, Юля ощущала желание подойти, просто дотронуться до плеча, чуть интимней, чем просто коллега, но всё, что могла себе позволить – скользящий взгляд, сквозь, ловя иногда спиной такой же, ничего не значащий для окружающих взгляд, но говорящий так много ей самой.

Подгадывать получалось легче, но не проще. Не проще пропускать сквозь себя вид Юры, который что-то говорит своей жене, наклонившись под её рост, а потом целует в висок, убирая прядь волос от виска. Юля видела его жену беременной, когда она, вопреки правилам, лежала на отделении… знала, что Юра часто ночует там же. Просто уходила в этот день раньше, не поднималась, отводила глаза, не думала, не вспоминала. Не вспоминала его слова:

- Мне жаль, мне так жаль, я никогда не прощу себе.

- Ты не можешь жалеть о ребёнке…

- Я жалею, что не увидел, не понял, не дал себе увидеть. Твой развод был делом времени, я пошёл на поводу у собственной злости на тебя, и теперь могу только злиться на себя.

- Не злись, - сказала она тогда, но злилась.

Злилась вопреки всему, чему её учили. Злилась, видя озабоченный, нервный  взгляд на часы, тогда она просто отталкивала его, борясь с собой, заставляя не подходить, не звонить, забыть, не думать. Но потом набирала номер и молчала, до первого «пупс…» на выдохе, в отчаянии.

Его сын родился раньше срока, ей не пришлось подбирать слова, когда он сказал ей, она просто молча ждала. Ждала, когда он не выходил из перинатального центра, потом детской больницы, ждала, когда у него появится время и появится ли. Лишь однажды, застав его в курилке, заведомо зная, что он дежурит, забрав у него так и не прикуренную сигарету сказала.

- Всё будет хорошо. Забудь всё, чему тебя учили, забудь всё, что ты прочитал и о чём говорил с профессурой, забудь сейчас, что я врач… Запомни одно – всё будет хорошо. – Она схватила его отросшие на затылке волосы, заставив посмотреть себе в глаза. – Даже не пытайся, не смей думать, что что-то случится с твоим ребёнком. Он будет жив. Он будет здоров! Не смей, понял? – резко встав, попыталась уйти.

- Юля, - он нагнулся ближе, чем позволяли приличия, в любой момент могли зайти. – Пупс, спасибо, - в этом простом «спасибо» для Юли было так много, и этого «спасибо» было невыносимо мало.

- Не за что, - шепнула.

- Я скучаю по тебе.

- ???

- Я скучаю, я скучаю по тебе, пупс, я так сильно скучаю, не должен, знаю. Но ночью… оставшись один - я не могу не думать о тебе. Проходя на работу - я не могу не думать о тебе, смотря на дождь на лобовом стекле – я не могу не думать о тебе. Я должен отпустить тебя, пупс. Должен, но я не могу.

- Не отпускай. Не отпускай меня. Никогда.

Не имело значения, что в любой момент в это помещение может зайти группа студентов или коллег и увидеть, как губы мужчины в хирургическом костюме бегут по шее женщины в белом халате, и она шепчет: «Не отпускай».

- Утром, Юля, давай встретимся утром?.. После дежурства.

- Хорошо.

Квартира, в которой они чаще всего встречались, была квартирой отца Юры. Самой обыкновенной, без изысков, с простым ремонтом и не самой новой мебелью.

Банальная квартира для встреч двоих, встреч, на которые никто из них не имел права, но это забывалось ещё до того, как переступался порог.

- Иди сюда.

- Оу, такой игривый.

- Я соскучился…

Юля пренебрегла красивым комплектом белья, они разделись едва ли не как зашли, и сейчас сидела на Юре, ловя его взгляд с откровенным вызовом, которого раньше не было. Ей хотелось испытать его терпение, и она гладила себя, потом отрывалась, расстёгивала его рубашку и снова гладила, запретив ему двигаться. Медленно раздевая, смакуя то, что видит, целуя, порой прикусывая, слизывая укусы, как патоку. Теряясь в ощущениях кожи на коже, в запахе, в прерывистом дыхании, в стонах, слетающих с мужских губ.

Пока он, растеряв остатки терпения, прижимая к себе, не перекатился сначала на бок, а потом и наверх, позволяя себе проявить, наконец, всю силу своего желания – играми языка по влажной коже,  движениями рук и бёдер. Трением плоти об её, уже влажную, плоть, под всхлипы: «Сейчас, сейчас» и ответное: «Как скажешь, пупс». Набирая темп сразу, не давая времени привыкнуть, ловя губами вскрик боли в купе с наслаждением, отпуская её наслаждение на волю, двигаясь с нужной ей скоростью и амплитудой, поддерживая рукой за поясницу, гладя  по выемкам, которые он любил целовать, опуская руку между ягодиц, к местечку, которое он любил нежить, слегка надавив влажным пальцем – он наблюдал за ярким румянцем, растекающимся от лица по напрягшейся шее, за руками, хватающимися за простыни, за движением бёдер, пока, замерев, остановившись, натянувшись, она просто не отдаёт себя на милость, зная, что получит всё, что ей нужно.

По мере взросления сына Юры, когда Юля рекомендовала лучших массажистов или логопедов, стало ясно, что мальчик преодолел, выстоял и рос обычным ребёнком, болея немного чаще, чем хотелось бы его родителям, но не чаще, чем позволяли границы нормы. Он становился умным, смышлёным и любопытным, как и все дети.

Юля слушала рассказы о шумном маленьком мальчике и улыбалась, видя улыбку Юры, слова «мама» и «Ольга» она пропускала. Пропускала сквозь своё сердце, не давая, не разрешая им разрушать тот вакуум, в котором они находись. Пузырь, которому было отведено так мало места в быстром течении времени.

- Пупс, я долго думал, я знаю, что ты отмахнёшься, как всегда… но подумай, я хочу развестись.

- Не говори ерунды.

- Это не ерунда, я люблю тебя, тебя, это правда.

- Знаю… но это не выход, понимаешь? Не выход… дети…

- Он подрос, Ольга работает, она самодостаточная, умная женщина, она заслуживает любви, а не лжи.

- Хм…

Что могла ответить Юлия? Что не бывает настолько самодостаточных женщин, чтобы спокойно перенести развод? Ложь? Предательство? Что невозможно заменить отца, что сын всегда будет скучать по папе, а порой спрашивать: «Почему?» Что невыносимо видеть надежду в глазах Кима, когда Симон приезжает и заваливает подарками не только своего единственного ребёнка, но и бывшую жену со словами: «Маленький, ты становишься только красивей», улыбаясь открыто, смотря всё с тем же обожанием… и желанием.

- Ты жалеешь, что развелась?

- Жалею, - она знала, что нет смысла врать этому человеку, вокруг них было достаточно лжи, чтобы плодить новую, - Ким скучает, да и я… наверное.

- Тебе одиноко…

Ей было одиноко. Одиноко просыпаться по утрам одной, вспоминая, что ей снилось, понимать, что ничего. Снова. Ей было одиноко засыпать одной, без объятий и поцелуев, ей не для кого было готовить, и не на кого было обижаться за опоздание и невинную ложь.

Её любовь была краткой, а время и место зависело не от неё.

Она была уверена, всегда уверена в любви Юрия, она знала наверняка, что в любое время, в любой ситуации, он приедет к ней и будет с ней столько, сколько того требуют обстоятельства или её хандра. Но не пользовалась этим.

- Мне нормально.

- Юля, давай положим этому конец, я одинок с женой, ты одинока, всё будет не просто, но я готов взять всё на себя… полностью. Если надо будет избежать скандала, я уйду в городскую… Подумай над этим, просто подумай.

- Как скажешь, - она говорила беспечно, зная, что не будет думать, опасаясь, что и он это знает.

Конференция прошла спокойно, Юлия Владимировна почерпнула для себя многое и многое, найдя единомышленников и оппонентов, как это часто и бывает. Огромный мегаполис, куда она приехала на два дня, шумел, манил достопримечательностями, хотелось успеть увидеть хоть что-то, в последнее время её поглощала работа, не оставляя ей времени ни на что. Она забыла, когда последний раз просто читала, не литературу по специализации, забыла, когда бесцельно бродила по ссылкам в интернете, только специализированные сайты и напряжённая работа мозга, забыла, когда смотрела лёгкий фильм, только видео по профилю. Она забыла, когда ощущала себя красивой женщиной, такой, какой и являлась на самом деле. Симон был прав, Юлия Владимировна словно не менялась, ушла щенячья угловатость, уступив место природной грации и достоинству, с которым она несла себя. Она не позволила себе набрать ни капли лишнего веса, тщательно придерживаясь режима питания и делая упражнения, каждый раз превозмогая себя, вспоминая своё ставшее дряблым, сразу после родов, тело. Сейчас Юля понимала, что это всего лишь игра воображения, но она не давала шанса подобным мыслям, остро ощущая время и лишни калории. Она была умна, образована, целеустремлённа, красива и одинока.

- Юля? Юлия?

На неё смотрели знакомые глаза однокурсника, когда-то он был худеньким мальчиком, неловким и краснеющим. Сейчас перед ней стоял холёный, излучающий довольство кандидат наук и восхищённо целовал руку, намеренно придержав губы чуть дольше, чем требовали приличия.

- Женя? Женя Ермаков? Каков ты стал, Евгений!

- Нда, время не щадит… только тебя украшает, Юлия. Ты все та же, только ещё красивее, уверен, встретив тебя лет через пятнадцать, я увижу всё ту же Юлию. Первую красавицу потока с сосредоточенным взглядом.

- Скажешь тоже…

- Юлечка, в тебя был влюблён весь поток, решительно все, но ты никого не замечала, кроме своего спортсмена, слышал, он взял-таки золото, как он? Как ты?

- Нормально. И он, и я.

- Вы?..

- О, да, развелись, давно уже.

- Хм, я тоже развёлся, недавно.

Они долго гуляли, и Юле было легко и как-то на удивление спокойно с Евгением. Их связывало много общих тем, общих знакомых и общих устремлений. Перед дверью номера Евгений деликатно отодвинулся в сторону, поняв, что Юля опасается этого момента, и сказал:

- Думаю мы ещё встретимся, Юлия Владимировна.

Они действительно встретились, раньше, чем можно было предполагать. На очередном общем собрании коллективу был представлен начальник по медицинской части Ермаков Евгений Павлович. Молодой и заслуживающий доверия специалист, кандидат медицинских наук.

- Как? – спросила Юли, они были одногодками, и подобный карьерный взлёт не мог не удивлять. Несмотря на то, что Евгений Павлович был едва ли не лучшим кардиологом города – для подобной должности он был бесконечно молод.

- Небольшие связи, - всё, что ответило новое руководство Юлии, легонько приобняв за плечи, соблюдая дистанцию и отстранённый взгляд.

Взгляд, который пропадал, когда Юлия и Евгений оставались один на один, без свидетелей и вездесущих сплетников.

Он пару раз приглашал Юлию в ресторан или театр, всегда получая вежливый отказ, но и ему, и, главное, Юлии было понятно: согласие – всего лишь дело времени.

Она терялась, блуждала в своём одиночестве, в осознании, остром осознании того, что единственный человек, с которым она хочет быть рядом, пустить в свою жизнь, это человек, женатый на другой женщине. Счастливо женатый, как ни больно было признаваться в этом самой себе.

Очередной разговор о разводе, поднятый Юрой, всё расставлял по своим местам, и Юлия отказывалась менять что-то в своей жизни, быть виновницей, разлучницей.

- Юля… я…

- Перестань, ради бога, мы вдвоём, поцелуй меня, - проводя легко рукой по обнажённой мужской груди.

- Тебя ещё что-нибудь интересует, кроме секса? – с улыбкой принимая ласки красивой женщины рядом.

- Интересует… но я скучаю, и ты тоже, - ныряя рукой под мужское бельё, - это очень заметно.

- И я скучаю, но можем мы, наконец, подговорить серьёзно?

- Что ты хочешь?  - привставая, натянув на себя цветную простыню со сложным геометрическим рисунком, ярких насыщенных тонов, отчего кожа казалось бледной, почти прозрачной и невероятно бархатной на ощупь.

- Я хочу развестись.

- И? Зачем это тебе?

- Мне отвратительна мысль, что этот напыщенный индюк, этот Евгений Павлович, - «Павлович» выплюнул, - подбивает к тебе клинья, я не хочу делить тебя ни с кем.

- Не хочешь делить?

- Не могу делить.

- А я вот могу, уже много лет могу делить тебя. Смотреть, как ты просиживаешь часами на отделении, смотреть, как ты целуешь свою жену… представлять, как ты с ней занимаешься любовью… с такой хрупкой… я делю тебя много лет, и тебе придётся!

- Давай положим этому конец. Я разведусь.

- А знаешь что, Юра, хотел бы – развёлся, не спрашивал меня, маму, жену, мироздание, ты бы просто развёлся! Если ты этого не делаешь, значит, тебя устраивает твой брак, не надо меня в это впутывать, - она уже почти оделась, пока говорила, глядя на растерянное лицо Юры.

- Да, да, Юля, меня устраивает мой брак. Я доволен им и по-своему счастлив. У меня хорошая жена, и я привязан к ней.

- А то я не знаю!

- И я не стану рисковать благополучием своего ребёнка не зная наперёд, что ТЫ, именно ТЫ будешь со мной в итоге. Потому что ты единственная причина, почему я хочу развестись.

- Очень хорошо, значит, я не дам тебе повода разрушить жизнь твоей жены и ребёнка, - хлопая дверью. Злясь и обижаясь, зная заранее, что это продлится до первого звонка, сообщения, до первого пересечённого взгляда, до первого поцелуя, до невозможного: «Пупс, люблю тебя, люблю, хрустальная».

Юлия впустила в свою жизнь Евгения осторожно, едва приоткрыв дверцу, настороженно глядя на него, как на мужчину. Он был галантен, хорошо воспитан и терпелив. Не настаивал на сближении, но твёрдо, хоть и ненавязчиво, «гнул свою линию».

Постепенно ей становилось комфортно с Евгением, как, пожалуй, ей было только с Симоном, ведь ей не приходилось прятаться или стыдиться этих отношений, ещё не перешедших на новый уровень.

Она понимала, что не сможет вычеркнуть из своей жизни Юрия. Из жизни и сердца. Каждая клетка в её теле, каждая нейронная вспышка в её голове – всё было направлено на него. Не дойдя до дверей главного корпуса, она уже знала, если его нет на работе, это ощущалось словно огромный многоэтажный пузырь из пустоты. Всё её естество, каждый атом тянулся к нему, неважно, где и при каких обстоятельствах они встречались. На квартире для постыдных украденных встреч или в общем коридоре больницы. Всё, что хотела в такой момент Юля – прижаться и никогда не отпускать ставшие родными объятья.

На год с момента назначения в «большой дом» Евгения, были приглашены заведующие  и ведущие специалисты. Это была вечеринка с размахом, широкий жест руководства.

- Юлия, я не могу предложить тебе синее небо или поле ромашек, я не готов к фундаментальным серьёзным отношениям… Но мы близки по духу в первую очередь, а это очень хороший задел на будущее, и, уверен, в интимной плане у нас тоже не должно возникнуть проблем. - Евгений говорил мягко, придерживая в танце изящную руку с фужером вина. - И прости, я могу дать тебе официальные отношения, сколько бы они ни продлились, в отличие от Юрия Борисовича.

- Что? – она резко отпрянула, бросив взгляд в сторону, где вдалеке стоял Юра и говорил что-то своей жене – невероятно худенькой, словно школьница.

- Тихо, тихо, - он придержал напрягшуюся Юлю, - никто не знает, все воспринимают тебя как талантливую студентку, а его как друга семьи твоего отца, так что никто не замечает… да и не заметит. Просто я человек новый, и это так очевидно… ваше взаимодействие, прости, но порой кажется, что у тебя даже волосы на затылке  тянутся к нему… да и он… но… все мы не идеальны. Он женат, а я - нет. Он чужой муж. Чужой. Муж. Подумай, Юлия.

Юлия долго бы ещё думала, если бы не вышла на широкую террасу, где через высокие окна разглядывала ночь и отблески бассейна.

- Хих, - услышала она женское, переливчатое, как колокольчик.

- Олька, ты безумная, - голос был слишком знаком, слишком парализовывал, выбивал дух, нокаутировал – звуком поцелуя, видом высокого мужчины, привычно подстраивающимся под маленький рост своей спутницы…

- Простите, - всё, что сказала Юля, прежде чем, не глядя, вернуться в дом.

«Чужой муж».

«Муж».

Сколько таких моментов нежности или страсти было у её любовника? Не с ней он засыпал и просыпался, не с ней делил тишину утра, пока ребёнок не проснулся, не её потом щекотал и прикусывал, когда маленький сын забирался в родительскую постель. Не ей поправлял шарф зимой, выбирал юбку на лето. Не с ней делил все те моменты семейной жизни, которые были знакомы Юлии, знакомы теплом, отчаянной жаждой сохранить, присыпать пудрой взаимности, улыбками и смешками в губы. Всем тем, чем был для неё Симон и, к несчастью Юлии, всем тем, чем отчаянно хотелось, чтобы был Юрий. Отчаянно от невозможности, невыполнимости этого желания. Простого и ясного – делить время с любимым.

Не ей он улыбался. Не к ней мог подойти не таясь. Сквозь неё он смотрел при встрече. Её он целовал до потери дыхания, стоило лишь переступить порог квартиры, часто не доходя до кровати, просто беря тут же, в прихожей, беря и отдавая, под отчаянный всхлип и вздох.

- Я согласна, - всё, что сказала Юлия.

Евгений был терпеливым и деликатным любовником, он любовался ею, как делал это Симон, никогда не настаивал на близости, упорно ведя свою линию, достигая нужного результата – порозовевшей шеи и мерцающего взгляда на удивление красивых глаз женщины в его постели и жизни.

Если он и замечал внезапное исчезновение Юлии – дела вид, что этого не происходит. Как и Юлия делала вид, что ничего не случилось, когда уже спокойно увидела букет из восьми роз и одну на следующий год, только усмехнувшись своему цинизму. Ложь стала частью её жизни ровно восемь лет назад… стала частью её, пропитав саму женщину и её окружение, где никто словно ничего не замечал. Или не хотел, как и не хотела она.  Как смогла спокойно принять охлаждение Евгения и с улыбкой расставить точки над «i», оставшись друзьями, вынеся из этой дружбы приятное общение и звание кандидата медицинских наук.

- Какое средство контрацепции порекомендуешь? – спросила она на очередном приёме, зная, что у неё давно не было близких отношений с мужчиной.

- Я бы порекомендовал немного отдохнуть организму…

- Что, совсем без секса? – она кокетливо завела глаза. - Юрий Борисович, я не видела тебя чертовски давно, у врачей по-свински длинный отпуск.

- Я выписываю барьерные контрацептивы не вместо, а во время, - улыбаясь нагло, не как подобает  врачу.

Юля смотрела куда-то перед собой, вдаль, сквозь большой стеллаж с книгами, справочниками и аккуратными стопками нужных ей историй болезни.

- Хм, - подняв глаза, она увидела Юру, - что ты тут делаешь?

- Пришёл посмотреть, как ты предаёшься панике.

- Тебе нужно за сыном ехать.

- Я помню, - он криво усмехнулся, как всегда происходило, если Юля напоминала ему о его ребёнке.

- Зачем ты зашёл, увидят…

- Возможно, но скорее всего – нет… Никто не рискнёт зайти, зная, что ты тут паникуешь и занимаешься самоедством, - он уже стоял у стола.

- Я не занимаюсь самоедством… все знают, как я стала заведующей.

- Все знают, что ты достойна этого. Все знают сколько личного времени и сил ты потратила и тратишь на это отделение, все знают, что ты готова в буквальном смысле разбивать лбом чиновничьи преграды, когда речь идёт о твоих пациентах или отделении,  все знаю, что ты квалифицированный специалист, грамотный, целеустремлённый и талантливый. Все знают, что ты заслужила это место.

- Каким местом только?..

- Этим, - он легко провёл по вискам, - этим, - он уже целовал Юлю, легко забирая её неуверенность и чувство стыда. – Хрустальная, ты, как никто, заслуживаешь, иди сюда. – Она сидела на столе, позволяя его рукам командовать под её халатом, гладить бедра с внутренней стороны, с внешней, пробираться под трикотаж белья, надавливая на известные ему точки, заставляя понимать, что никто и никогда не сможет быть с Юлей вот так. На грани сознания:

- Могут зайти.

- Значит, так тому и быть, - он развёл ей ноги, приподняв попу, снял белье с неё и себя и, недолго думая, вошёл, прикусывая громкий вздох. Они двигались ритмично, синхронно, не задумываясь, отпуская на волю неуверенность или ревность, отпуская связи и взаимные обиды, даря друг другу любовь в чистом, концентрированном, незамутнённом виде, слизывая кончиком языка капельки пота, прикусывая почти до крови, ёрзая и скуля от наслаждения, забыв, где они находятся.

- Прошу прощения, - Владимир Викторович, отец Юлии, который за выслугой лет более не был заведующим отделением, но продолжал консультировать тут же, в больнице, как пациентов, так и врачей.

- Я не ожидал этого от тебя, Юля.

- Что?

- Он женатый человек!

- Ну, так ему и говори, я не замужем… и я уже выросла из твоих нотаций.

- Из некоторых вещей не вырастают, не вырастают из порядочности, чести и достоинства. Он женатый человек, и я не стану говорить ему, потому что он не мой сын, его жена не моя дочь. Моя дочь – ты!  И ты ведёшь себя как мерзавка, занимаясь этим… на рабочем месте, с женатым мужчиной. Этому нет оправданий.

- Но…

- Никаких но! Я не хочу больше слышать о подобном, не думал, что доживу до такого, как ты низко пала… дочка, дочка… любая физиологическая сторона отношений не стоит той грязи, в которой вы мараете себя…

- Я люблю его.

- Тем более, - он смотрел ровно в глаза. - Если ты любишь… почему позволяешь такому твориться, почему ты разрушаешь его жизнь? Он хороший семьянин, я знаю его жену, Ольга чудесная женщина, и поверь, если ей станет известно, он не станет счастливей… что бы он ни говорил тебе и сколько бы не длилась ваша связь. Счастлив он с Ольгой и будет счастлив только с ней. Первая жена от бога… она ему от бога… не ты.

Через пару месяцев Юля сидела в кабинете гинеколога и в неверии смотрела на результаты обследований.

- Мы можем сделать УЗИ…

- Нет, - она категорично покачала головой, зная, что не сможет считать плодом то, что, увиденное, станет её ребёнком. Её и Юры.

- Я хочу сделать прерывание.

- Юлия Владимировна, вам следует подумать, у вас прекрасный возраст и прекрасное здоровье, как раз для второго ребёнка.

- Пожалуйста, быстрей… - тихо, сглатывая комок.

- Приходи завтра к восьми утра… Если не придёшь, я пойму, но подумай, Юля.

- Не говорите никому.

- Не скажу, конечно, но … - Всё станет известно, потом. Юлия не хотела искать другую больницу. 

Она не думала всё то время, когда собиралась в больницу, на этот раз в качестве пациента, не сомневаясь, что после обеда поедет домой. Сама, на своей машине. Прекрасной мазде красного цвета, именно о машине думала Юлия, когда зашла в зал, именно о ней думала она, когда увидела приободряющий взгляд анестезиолога, именно машина сбила её в полузабытьи, когда она бежала по коридорам, которые сужались, со стен стекала и пенилась густая кровь, шлёпая под ногами, которые поскальзывались. И она падала, смотря на свои окровавленные руки, захлёбываясь в слезах и солёном привкусе чего-то. Она устала бежать, устала плакать, скулить и задыхаться от пустоты, свалившейся на неё…..

- Юля… - как выдох, - ты напугала нас…

- Что со мной?

- Кровопотеря… пожалуй, основная проблема… ты здорово напугала нас. Ты напугала меня, пупс.

- У врачей всегда всё атипично, - тихо.

Она то впадала в забытьё, то хорошо себя чувствовала, по большей части, когда рядом не было Юрия… Потому что от его взгляда она задыхалась ещё больше, как будто он своим молчаливым пониманием отнимал у неё и пустоту внутри, в мыслях, и снаружи – в одиночестве  больничных стен.

- Думаю, ты уже можешь ехать домой, две недели больничного на восстановление, потом посмотрим.

- Хорошо.

- Я отвезу тебя.

- Не надо.

- Я отвезу тебя, я тебя не спрашиваю, я оповещаю.

- Ладно…

Он занёс её небольшую сумку в дом, где уже суетились отец, мама, Ким и Адель, которая, казалось, ничуть не постарела. Всё так же носила шляпки и зачитывалась любовными романами. Она отказалась переезжать с внуком, в итоге став членом семьи его бывшей жены и одной из лучших подруг… знавшей самые сокровенные тайны, порой даже без разговоров, беря информацию словно из воздуха.

- Я бы хотел остаться с Юлей наедине, - всё, что сказал Юрий.

Отчего-то никто не посмел возразить, и даже отец не отвёл взгляд, наблюдая за манипуляциями этого человека, за движениями его дочери – словно в унисон, копирующие, доверяющие, смущающе интимные от её слабости. Наблюдая, как Юрий просто поднял его дочь и уверенно прошёл в сторону спальни.

- Юля, я всё сказал жене.

- Что «всё»?

- Всё. Я развожусь. Ты была права, хотел бы – развёлся. Я хочу, и я развожусь. Мы потом решим, что нам с тобой делать, пупс.

- Как Ольга?

- На удивление спокойна… очень. Сказала, что давно знает, что у меня кто-то есть, знает… она всегда была умна. Но не хочет знать, кто именно. Мы напишем заявление после того, как я заберу сына, он на юге, ты помнишь? – улыбнулся. – Рановато мы его на море отправили, похоже, перегрелся. Я вылетаю сегодня ночью.

- Хорошо, - у Юлии не было радости. Говорят – всему своё время, возможно, её время ушло, сгинуло, распласталось в кровавых коридорах, когда она бежала, давясь пустотой. Пустотой, которая так и не покинула её.

- Расскажешь мне о своей жене? Ты никогда не говорил.

- Хм… ну, она умная, добрая, порядочная женщина, и она старше меня на пять лет.

- Надо же, - Юля вспомнила Ольгу, выглядевшую, как ровесница, если не младше, удивительную своей тихой, ненавязчивой красотой и притягательностью, - не скажешь.

- Мы познакомились, когда я был на втором курсе… поженились, когда я ещё студентом был. Я был сильно влюблён и думал, что это навсегда… Пока не встретил тебя, поняв, к своему ужасу и отторжению, что не будет навсегда. Один взгляд на тебя отнял у меня «навсегда»… Надо было тогда всё решать, сразу…

- Прости меня, прости, что убила нашего ребёнка.

- В акушерской практике это был плод.

- Это был ребёнок…

- Спи, спи пупс, всё пройдёт, не вини себя. Это только моя вина.

Она уснула почти сразу, он так и не вышел из спальни, вечером тихо закрыв за собой дверь, оставляя мирно спящую женщину с напряжённым лицом, возможно, она даже во сне пыталась вспомнить, что ей снится. Женщина была одета совсем просто, в светло-голубую пижаму с изображением пекинеса на груди, её волосы давно были русого цвета с едва уловим рыжим отблеском, бледная кожа смотрелась тончайшим костяным фарфором, а синева век была словно прорисована тончайшей кистью умелого художника.

- Юлия Владимировна?

Она услышала голос старшей медицинской сестры отделения, невольно напряглась.

- Да.

- Как вы себя чувствуете?

- Сносно…

- Вам лучше приехать.

- Что случилось?

- Тут по направлению Андреев Антон.

- Какой Антон? – Юлия Владимировна помнила каждого своего пациента.

- Ну, Тошка, сын Юрия Борисовича с гинекологии.

- И что он там делает?

- По направлению… - очень тихо. По направлению из поликлиники, быстрый путь. – Может, вы приедете, все-таки…

- Еду. 

Осталась еще одна глава и эпилог. 

Те, кто захочет кинуть в автора чем-нибудь тяжелее помидора, милости просим под главу или на форум. Сразу хочу сказать, что автор категорически не считает, что случившиеся с Тошкой является некой расплатой, но оставляет за читателем право на свое мнение. 

Спасибо тем, кто добрался до девятой главы, могу сказать одно, самая темная ночь перед рассветом.