Глава 9.

Сергей, немного в раздражении, прокрутил колёсико мышки и щёлкнул тот самый крестик, что выводит в реальный мир. Он взял пакеты и бодрой походкой, предварительно дав поправить галстук секретарю, двинулся длинным коридором.

Зайдя сначала в отдел маркетинга, потом – переводов, наконец, дойдя до бухгалтерии, ощущая себя немного уставшим, но лучезарным Дедом Морозом, Сергей вошёл в просторный кабинет.

- Дорогие мои коллеги, - объявил шутливым голосом, - позвольте поздравить вас  с уже практически наступившим Новым годом, выразить благодарность от лица…

И он выражал, благодарил и одаривал. Не только улыбками и каждую «девочку» индивидуальным комплиментом, но и конвертом с более существенной благодарностью. От лица фирмы.

- А теперь, дамы, позвольте откланяться, а вас попрошу домой. Домой, хорошие мои, оливье и селёдка под шубой ждут своего звёздного часа. С Новым годом, с новым счастьем!

Ему ответили пожеланиями счастья и здоровья в новом году, и начали расходиться, счастливые и довольные, почти не обращая внимания на начальника, который подошёл к столу главного бухгалтера Маргариты Петровны и наклонился, чтобы тихонечко положить отдельный конверт.

- Это тебе, Марго.

- Серёжа…

- Бери, не надо сцен, - подмигнул и, напевая что-то весёлое, вышел, под внимательным взглядом Маргариты.

Марго, видимо, не стала долго думать, и зашла в кабинет Сергея, проигнорировав просьбу секретаря  Леночки не беспокоить Сергея Павловича.

Он всё так же бесцельно смотрел в экран монитора, на типовую заставку Виндоус, по какой-то причине он так и не поставил никакую картинку на рабочий стол. Когда-то там была фотография Марины, на десятилетии их брака.

- Зачем на работу вышел? У тебя три заместителя, нашлось бы, кому конверты раздать, отсиделся бы… год всё же.

- Всё нормально, не беспокойся.

-  Нормально, так нормально, что-то ты быстро убежал, с Новым годом, - она присела на стул рядом, пододвинув почти вплотную к компьютерному креслу, на котором сидел Сергей. - Василий тебе передаёт.

Сергей распечатал упаковку дорогого французского коньяка.

- Спасибо передавай, шикардос, конечно, дай, поцелую, - он нагнулся и сухо коснулся губами щеки.

- Тут вот детям. Это от всех нас…

- Оу, ну, спасибо ещё раз, балуешь, - Сергей улыбнулся. Почти лучезарно, уверенно и даже покровительственно. Если бы рядом сидела не Марго – это бы сработало.

- Может, угостишь? – Марго встала, взяла со стойки бокал и протянула Сергею, показывая глазами на коньяк.

Усмехнувшись, он налил ёмкость и протянул Марго.

- Закуски нет, прости. Можно Лену дёрнуть, но я её уже отпустил… устроит сейчас бурную деятельность…

- Себе?

- Не, не пью, - отмахнулся, - за рулём, - дежурная отмазка.

- Точно, всё время забываю, - она отпила пару глотков, поморщилась, ещё отпила, - ну и дрянь!

- Сухой, - согласился Сергей, - и должен быть таким, - нагнулся, чтобы достать бутылку воды, налил Марго и себе. – За Новый год.

- За Новый, - чокнулись.

Маргарита смотрела, как ловко Сергей достал пару таблеток, подумал, добавил ещё одну и запил водой.

- Видишь, какой у меня нынче коньяк, - засмеялся.

- Ой, да не прибедняйся… всю жизнь с этой патологией жил и ещё сто лет проживёшь. Надо было лечь тогда в больничку, не глотал бы сейчас таблетки горстями.

- Не говори ерунды, какая больничка? - Сергей нахмурился и встал из-за стола, давая понять, что разговор окончен, остановился. – Какая больничка? Мне тёщу было оставить разбираться со всем этим? Отца? Детей?.. Да всё ты понимаешь, Марго. Как случилось. Не помираю, к лету в санаторий съезжу или ещё чего-нибудь, - прокрутил в руках сигарету, - видишь, бросаю, - улыбнулся.

- Вижу, Серёжа, всё я вижу, - на долгое время замолчала, потом, переводя разговор. – Как дети-то?

- Нормально всё.

- И тут нормально… что из тебя клещами-то тащить всё нужно…

- Что ты хочешь знать? – он, наконец, присел обратно на кресло, перестав мять сигарету и измерять шагами комнату.

- Юляша у бабушки?

- Да, - Сергей зажмурился, - год почти к психологу в Москву возил её, сейчас спокойней стала, учителя хвалят, у доски стихотворение читала, позвонила тут же, похвасталась, - засмеялся, - прямо на уроке, разрешили же.

- Ещё бы, школа-то платная.

- А что делать было, Марго? Не тянула она, как откатилась, ставить клеймо на ребёнке? Учитель не волшебник, у неё их тридцать… перевёл и не жалею. Не те деньги, чтобы даже разговор вести. Тут и программа индивидуальная, кстати, Юля уже не только догнала, но и на усиленную перешла, и заполняемость классов меньше. Всё пучком, в общем. Но живёт у бабушки… приходят домой, когда сама Юляшка захочет… только, похоже, не очень-то она и хочет.

- Потерпи, тяжело ей… может, тяжелее всех вас.

- Да, на её глазах, считай, - он зажмурил глаза и надавил пальцами на белки, как всегда, когда выплывало воспоминание о худенькой девчушке, качающейся на кривобоком табурете под порывами ледяного ветра …

- Илья как? В училище? Так и не вернулся в школу? – перевела тему, увидев ставшее моментально почти синюшным лицо, потерявшее свои черты где-то в закоулках боли.

- Колледж это теперь называется. Ты знаешь, я всегда был против. ПТУ и мой сын.

- Да ладно – «ПТУ», техникум, если по-нашему.

- Ты ж понимаешь, это же мой сын – только институт. Но тут… полгода, считай, в школу не ходил, от рук совсем отбился, этого же за ручку к психологу не отведёшь. Я и плюнул, пусть хоть где учится, а этот колледж при институте, куда он всегда хотел, преподаватели оттуда, предметы специализированные у них. Посмотрел я, поговорил, знаешь, так ещё и лучше получается. Он всегда знал, чего хотел, просто раньше начал обучение. Потом в институт пойдёт, их там мотивируют – мама не горюй… Плохо, что в Москве один, Маришка бы с ума сошла, узнай она… зато самостоятельный, взрослый, не узнать. Снимаю ему квартирку, приезжаю, часто не предупреждая. Срач, конечно. Но еда есть, алкоголя нет, сигарет даже не видел… конспекты, проекты какие-то. Что ещё надо?..

- Девушка уже, наверное, есть?

- Не говорил. Я не лезу в личное, думаю, захочет – сам скажет.

- Верно всё, не расспрашивай. Сам как?

- Что со мной будет?

- Ну да, ты ж у нас бессмертный пони…

- Марго, давай не будем, - он на корню пресекал какую-либо попытку разговора по душам, он противился любому собеседнику, который нарушал границы его личного пространства. Той стены, что выстроил вокруг себя: из благополучных улыбок и доброжелательного отношения к окружающим.

Собравшись, накинув дорогое пальто, Сергей подождал Марго, и они, одни из последних, покинули большой отдел, где руководил Сергей Павлович.

Он подвёз Марго домой, там «заскочил на пять сек», поговорил с Василием, поздравил старших детей Марго, которые собрались на праздник в родительском доме, и отправился в свою пустую квартиру. Невероятно огромную и зияюще-пустую… тихую. Без новогодних гирлянд, ёлок и вырезанных снежинок. Без какого-либо намёка на праздник.

Консьерж хотел было что-то сказать, но, глянув на Сергея, почёл за лучшее промолчать.

Как ни странно, но в квартире был свет, гремела музыка, и даже пахло едой, не бог весть какой, но явно кто-то хозяйничал на кухне. Оттуда же доносился девичий смех и приглушённый голос Ильи.

- Здравствуйте, - Сергей в удивлении посмотрел на сына, окинул взглядом зардевшуюся девушку, лет шестнадцати от силы, худенькую, в обтягивающих лосинах и широкой футболке, которая, впрочем, не скрывала почти оформившиеся женские прелести. Моментально одёрнув себя, он перевёл взгляд на Илью.

- Говорил, в Кировск поедешь.

- Так получилось.

- Раз получилось, то что ж, рад знакомству, Сергей Павлович, - он протянул руку девушке, вопросительно глядя на неё.

- Марина, - девушка покраснела ещё больше, но руку протянула, Сергей на секунду сжал мягкую горячую ладошку, позволив себе только моргнуть от звука голоса и имени.

- Очень приятно, будьте, как дома. Илья, что-то нужно ещё? Я не готовился… особо.

- Ты никак не готовился, пап. Но мы уже сходили в магазин, я там деньги взял, ты не возражаешь? – Илья неопределённо махнул в сторону комнат.

- Они для того и лежат, чтобы их брали.

Марина выскользнула из кухни, то ли по надобности, то ли чтобы оставить сына и отца вдвоём.

- Её родители знают, что она тут?

- Знают, что у друга.

- А у какого, где именно, не знают?

- Па!

- Так, разговор серьёзный, я тебя спрашиваю, как взрослый человек и отец, который хочет знать, где в данный момент времени находится его ребёнок. Почему ты не в Кировске при оплаченной брони, мы потом поговорим… пока о девочке.

- Она Марина.

- Я хорошо слышал. О Марине.

- Что ты хочешь знать?

- Кто она, и знают ли родители?

- Мы учимся вместе, должны были поехать в Кировск, компанией, ну, ты знаешь.

- Знаю.

- Она не сдала зачёт, преподша-злыдня заставила сдавать сегодня, присралось ей! А денег на билет на самолёт домой у неё нет.

- А у родителей?

- И у родителей нет, так что она осталась, ну, и я остался, что ей – Новый год одной в Москве встречать?..

- Понятно, - Сергей улыбнулся, - молодец, что остался, молодец. А откуда девочка, дорогие билеты?

- Из-под Хабаровска.

- Н-да… и отпустили же родители.

- Да ладно, нас таких, «отпущенных», половина колледжа.

- Верно всё, верно. Ну, молодцы, что приехали, молодец, что деньги взял, я готов помочь, чем смогу. Могу я не много, но всё же…

- Да ладно, дед сейчас придёт помогать.

- Дед? Ты позвал, что ли?

Отец всегда встречал Новый год в одиночестве, доставая бутылочку, он тихо выпивал и, после голубого огонька, который на утро бывал раскритикован в пух и прах, «не то что в их время», ложился спать.

- Не, сам позвонил…

- Странно, - Сергей пожал плечами. – И, пока не забыл, спать с Мариной будете в разных комнатах. Это, надеюсь, понятно?

- Ладно, - Илья в удивлении посмотрел на отца, потом помолчав, добавил. – Мы вообще не это… ну, ты понял.

- Вот и хорошо, но спать всё равно будете в разных комнатах, - и, повернувшись, вышел.

Сергей даже ухмыльнулся своей узколобости, можно подумать, он не понимал, что если что-то случится или уже произошло между его сыном и этой девочкой – он, Сергей, никак не сможет повлиять или остановить их. Вероятно, и не стоило этого делать, особенно учитывая почти самостоятельный статус подросших детей. Но именно так ему казалось правильным, и именно так, Сергей был уверен, сказала бы Маришка…

Пока Илья с Мариной суетились на кухне, Сергей выдвинул большой стол для празднования в центр гостиной. И кинул скатерть сверху, вспомнив, что белая так и лежит в грязном белье, ещё не отвезённая в прачечную после годовщины Маришки.

Не думал, что так скоро понадобится.

Пришедший отец был, как всегда, собран и подтянут, Сергей где-то завидовал его выдержке, он не помнил его разбитым или опустошённым после смерти жены, хотя образ отца, курящего в конце дня на маленьком балконе, навсегда запечатлелся в памяти Сергея. Целый день Павел Александрович проводил на работе, время было неспокойное, вечером кое-как справлялся с домашними делами, которые не успевал или не хотел делать шестнадцатилетний Сергей, а вечером, перед тем, как отправиться спать, отец выходил на балкон, тихо пройдя через комнату сына, думая, что он уже спит, и долго курил, смотря куда-то сквозь ночь. Вне зависимости от погоды.

Наверное, только теперь Сергей стал понимать, что пытался увидеть отец в тех ночах…

Влетевшая, как ураганчик, Юляшка с охапкой ёлочных гирлянд, удивила Сергея не меньше всего происходящего в этот день и уже почти вечер.

- Можно, - спросила Юля, - мы с бабушкой тут встретим Новый год?

- Конечно, - Сергей поднял дочку, отмечая, что она немного, но подросла, хоть и была всё ещё невероятно маленькой.

- Вот, Юля сказала, надо, - Мария Антоновна покосилась на ёлку, кое-как, на скорую руку, перевязанную бечёвкой, - купили по дороге.

- Паааап, а ты петарды будешь пускать? В том году… из-за мамы… а…

- Хочешь фейерверк? – он присел, чтобы посмотреть на точную копия себя, даже ямочка на левой щеке становилась отчётливей, но, в то же время, что-то едва уловимое, но очевидное, указывало на то, что Юляшка Маринина дочка. – Ты не говорила, - улыбнулся.

Юляшка отвела глаза, и Сергей до какого-то животного ужаса испугался, что она сейчас заплачет. Только не Юляшка, и только не сейчас, когда она только-только начала снова разговаривать предложениями и не пугаться каждого звука или порыва ветра.

- Конечно, малышка, мы устроим фейерверк, поставим ёлку и нарядим её.

 Петарды так и стояли с прошлого года в большой кладовой.

- Только не в спальне, - прошептала.

- Хорошо, - согласился Сергей.

Спальня так и оставалась для Юли «закрытой зоной», она не заходила туда с того дня, как влетевший в квартиру Илья пытался оторвать сестру из рук отца, а она цеплялась и кричала так, что надорвала связки. Потом чужие люди ходили по дому, трогали вещи, и Юля только вздрагивала, вздрагивала, вздрагивала, пока, наконец, освободившийся от формальностей Сергей не позвонил Марго и не попросил забрать Юляшку с Марией Антоновной, чьё состояние было ничем не лучше Юлиного. Сергей хотел было туда же отправить и Илью, но тот твёрдо сказал, что он никуда не поедет, тем более после настоятельной рекомендации Сергею врача скорой помощи – хотя бы на пару дней лечь в стационар…

Они наряжали ёлку и разговаривали. Юляша, как год назад, но всё ещё хмуря светлые бровки, хвасталась новым новогодним нарядом, специальной детской косметикой и подарками от новых подружек.

- Бабушка сказала на поминках, что тебя нельзя оставлять на Новый год одного, - прошептала доверительно, - она сказала дедушке, что на тебе лица нет… что на тебя смотреть страшно.

- Я такой страшный? – он улыбнулся дочке.

- Нет, что ты! Ты самый красивый, просто у тебя седых волос стало много, но моя учительница сказала, что седина украшает мужчину, она сказала, что ты… импортный… нет, интересный и импозантный мужчина, - закатила глаза к потолку, явно вспоминая незнакомое слово. – А что такой импозантный?

- Это такой мужчина, который вызывает интерес у женщин.

- А у мамы ты тоже вызывал интерес?

- Конечно, она ведь вышла за меня замуж.

- А платье на свадьбе у мамы было красивое?

- Самое красивое, и мама сама была красивая.

- Покажешь?

- Сейчас. - Сергей встал и на негнущихся ногах прошёл в комнату, где хранились фотоальбомы. Сам он просмотрел их, казалось, тысячи раз, пока, наконец, не убрал с глаз долой. Но Юля впервые за это время сама заговорила о маме, и он был обязан поддержать разговор, показать, что всё нормально, жизнь продолжается, он должен поддерживать в девочке память, если она в этом нуждается, и разговаривать, если это необходимо.

И они говорили, накрывали стол, наряжались и выглядели почти нормальной семьёй… если не ради себя, то ради друг друга.

На улице, когда Сергей запускал фейерверки под радостные крики Юляши и подружки Ильи Марины, стало попускать. Немного. Словно онемение стала спадать, наверное, так возвращается чувствительность органам – лёгкой болью.

Он смотрел на Марину, совсем юную девушку, и своего сына, который немного смущённо улыбался, глядя то на отца, то на внимательный взгляд бабушки, а то на Марину.

Каждый раз, когда кто-то произносил её имя, все вздрагивали…

Сергей видел, как в свете фейерверка Илья обнял Марину и что-то шептал ей на ухо, она тянулась к нему, но не для того, чтобы лучше слышать, а скорей интуитивно, открыто, как возможно только в юности.

При входе в подъезд Сергей остановился, почувствовав это – аромат «Май Нейм», где-то рядом. Отмахнулся. Парфюм не самый популярный, но всё же достаточно доступный, мало ли…

- Сергей Павлович? – обратился консьерж тихо, когда все уже прошли в просторный холл с лифтами. – Вам тут девушка передала, - он протянул конверт, обыкновенный, без марок и надписей. – Хотела в почтовый ящик, но я не пустил.

- Какая девушка?

- Не знаю, обыкновенная такая, в шубе, худенькая такая.

- Понятно, спасибо, - он взял письмо… даже не запечатанное. Написанное явно в неудобном положении, спеша, неровными буквами, почерком, который он бы узнал… всегда.

Быстро смяв листы бумаги, он подошёл к дверям лифта.

- Что это? – Илья.

- С работы передали.

- В новогоднюю ночь?

- Допросы не устраивай… да, в новогоднюю ночь.

- Конечно, - нервно дёрнул ногой.

- Илюша, - одёрнула Мария Антоновна, - у нас Новый год, - с улыбкой и укоризной покачала головой, косясь на Марину.

- Ладно, - фыркнул.

Маловероятно, что Илье было доподлинно известно, где находился его отец, когда с его матерью случилось то, что случилось. Кажется, следователям хватило такта увести парня из комнаты, где они беседовали с отцом, спрашивая, где он был и с кем… но точно Сергей сказать не мог, а спрашивать не решался. 

Юля выказала желание спать в бабушкиной комнате, Марине выделили комнату для гостей, дополнительным плюсом было то, что комната находилась далеко от комнаты Ильи. Павел Александрович устроился в комнате Юляшки, на надувном матрасе, а Сергей ушёл в спальню… ту, самую.

Больше часа он смотрел на смятые листы бумаги. Больше часа, в итоге откинул их в сторону. Он не мог… не мог прочитать, не мог даже думать о Ксюше…

Хотел бы он сказать, что простил женщину с россыпью полупрозрачных веснушек, хотел бы он забыть её… хотел бы, но не мог.

Он лёг на подушку, и в тишине смотрел на такую же пустую, соседнюю. Для чего-то на этой широкой кровати так и было три подушки, как при Маришке.

- Мариша, - зашептал, - Мариш, где ты? – перевернулся на спину. – Лучше тебе там, скажи мне, лучше? Я ленты тебе привёз и сок яблочный, ты любила. Марина, господи, ну ответь же хоть что-нибудь. Как мне теперь жить, что Юльке говорить, как Илье в глаза смотреть, матери твоей?.. Ушёл бы вслед за тобой… да сил нет. И наши пропадут.

Он встал и зашёл на лоджию, плюнув на всё, закурил, смотря на чёрное небо и вспыхивающие огни салюта. Дёрнул фрамугу на себя, поддалась, окутав ледяным воздухом.

- Ох, Марина…

Выкурив сигарет пять, а то и больше, давя рвотные позывы, он взял смятые листы в руки, они пахли зимой, знакомыми духами и Ксюшей – его Фенеком.

Он не узнал ничего нового, но за ночь прочитал его бессчётное количество раз, то приближая к глазам, то отодвигая, не признаваясь даже себе, что читать мешают слёзы.

Она писала, что любила его, что любит, что будет любить, может быть, всегда. Она просила прощения и каялась. Она говорила, что жалеет, а через строчку, что не жалеет. Она клялась в своей невиновности, а потом снова просила прощения. И  он видел её, видел так, словно она сидела рядом. Видел её красный от слёз нос и глаза, и пятна на шее и лице… Она сказала, что избавилась от ребёнка, ещё до того, как узнала. Сначала она всё ждала, что Сергей придёт, остановит, потом ждала, что он пожалеет о том, что так обошёлся с ней, а потом стало неожиданно тихо… она поняла, что некоторые вещи нельзя вернуть, за них нельзя оправдаться или их искупить. И что никто не нуждается в искуплении… 

И снова говорила, что жалеет, а потом клялась, что не жалеет… и так столько раз, сколько прочитал это письмо Сергей.

В день Маришиных похорон он сказал Марго, что не хочет видеть Ксюшу, что увольняет её любым числом, на любых условиях, но чтобы в конторе её не было. Тогда уже было ясно, что в том, что случилось, нет вины Фенека. Она так и не позвонила… Юля была дома, и звука домашнего телефона не слышала, а сотовым Марина пользовалась редко, и уж точно, он не был известен Ксюше. Последний разговор Марины был с Юлей, она позвонила из комнаты и попросила дочку принести в спальню стул, хотела открыть фрамугу, защёлка была высоко… Юля принесла первое, что попалось ей – старый табурет, на который привставал Сергей, когда развешивал гирлянды по стенам с высокими потолками в элитном доме.

Из-за образования в головном мозгу, у Марины были нарушены не только рецепторы обоняния, но и координация. Как случилось, что ёлка стала невыносимо пахнуть для Маришки, никто не ответит. Встав на табурет, она открыла на себя фрамугу, но покачнувшись, упала. Вниз. С седьмого этажа.

Делопроизводство было прекращено за отсутствием состава преступления, и смерть Марины была признана несчастным случаем. Для всех, кроме Сергея.

Он не должен был оставлять Марину одну.

Он должен был вынести ту ёлку, выкинуть табурет, открутить защёлку на фрамуге… предотвратить, каким угодно способом.

Но он уехал к любовнице и там разбирался с незапланированной беременностью последней.

По его вине, потому что позволил себе поверить, позволил не задумываться, позволил окунуться, как ему казалось, в любовь…

Но ужас состоял в том, что он, вопреки всему и вся – всё ещё любил свою Фенек. Её острое личико и веснушки, пряди волос и аромат духов.

Любил.

А себя – ненавидел.

После сорокового дня, он сидел в темноте пустующей бухгалтерии, на месте Ксюши, и мечтал умереть. Сей момент.

- Как ты? – спросила Марго, имевшая привычку оказываться не в том месте и не в то время.

- Всё вери гуд, май дарлинг.

- Ты пьян?

- Я не пью, - ухмыльнулся, - к несчастью. Хотел бы я сейчас нажраться и не думать, хотя бы час… - ногти помимо воли царапали собственную кожу головы.

- Хватит, это ничего не изменит, - Марго придержала руки Сергея, не давая ему причинить себе вред, хоть и номинальный. - Серёжа, ложись в больницу, добром тебя прошу.

- Не мели ерунду, - отмахнулся.

- Серьёзно! – она глянула на синеватые ногти мужчины. – Это ненормально, посмотри. Сейчас ты загнёшься, кому легче станет?

- Марго, не лезь, а.

- Я этого не слышала. Слушай, я была в нашей больнице, ну, по своим делам… и зашла к кардиологу, вот, - она протянула визитку. – Сходи, не смотри, что там по-простому всё, не как ты привык, если нужны будут дополнительные обследования, он направит, но врач от бога. Сходи, очень тебя прошу, ты чёрный весь…

- Негром стал? – ухмыльнулся, зло.

- Не ёрничай, Серёж, пообещай, что сходишь.

- Вот пристала, хорошо, мамочка, схожу, вот тёщу в санаторий пристрою, а то она совсем сдала, с Юляшкой разберусь, проект ещё, - он зажмурил глаза, борясь с колющей болью под веками и тоской, что буквально сжирала его, наряду с чувством вины.

- Раньше! А то некому будет тёщу в санаторий сдавать.

- Всё, я понял, понял, схожу. Не зря тебя мужики бросали, кол ты в заднице, а не баба.

- Кол - так кол, но ты сходи, - открывая дверь. - Ксюшу видела в больнице, - смотря, словно что-то пытаясь найти в лице Сергея, у которого, казалось, застыли клетки, не то что мимика.

- Я рад, - вставая, - привет не передавай, если ещё раз увидишь.

- Прерывание она сделала, - продолжая смотреть. – Это я так говорю, мало ли, ты не в курсе.

- Сделала и молодец. Хоть, что-то по уму сделала.

- Срок уже поздний был, осложнения у неё серьёзные, кровопотеря… зелёная вся…

- Вовремя надо делать, - обходя Марго.

- Я, Серёжа, не пойму тебя, ты вроде любил её, или я ошибаюсь? Что у вас случилось? Тебе вообще дела нет, что она чуть богу душу не отдала?

- Посмотри на меня, - он говорил рвано, сухо и зло. – Ты первый год меня знаешь? Я о каждой лярве должен думать, которая от меня в абортарий сходила? О каждой твари, что врала мне в глаза? Что случилось, говоришь… жена у меня умерла, прикинь! Не знала? Маришка, помнишь, может? А так больше ничего. Жизнь прекрасна!

Он ещё орал что-то в лицо Марго и, кажется, кинул стул на металлических ножках через коридор, пока не прибежала охрана, а бледная Марго не вызвала скорую помощь.

Из приёмного покоя Сергей ушёл, но через неделю покорно пошёл в сопровождении  Маргариты Павловны к кардиологу.

Цветение садов было каким-то пышным, Сергей давно не помнил такого. Ранняя, на редкость тёплая весна, шапки цветущих деревьев, и аромат по всему городу.

Он давно уже ездил на работу этим маршрутом, добавляя два квартала. Не должен был, но ездил, каждый раз автоматически поднимая глаза на окна типовой девятиэтажки. 

Он знал, где работает Ксюша, знал, когда она приезжает, когда уезжает, он видел её худенькую фигурку, идущую через сквер к парковке, видел открывающую всё ту же смешную Пежо 107. Ему не хватало духа или отсутствия здравого смысла подойти к ней.

Как он мог её простить?

Что он мог сказать ей или предложить?

Себя?

Деньги?

Связь?

Он не мог найти правильных слов, да и неправильных тоже. Просто весна стояла ранняя и слишком тёплая, почти лето.

Сергей Павлович прошёл через приёмную, остановив взгляд на новом секретаре-референте. Любимица и умница Леночка надумала уйти в декрет, оставив своего начальника в «наследство» Алёне. Стройной, светловолосой и молодой.

Алёна была выше среднего роста, с длинными ногами, которые она подчёркивала каблуками на убийственной колодке и узкими юбками. Она ярко красила губы и делала высокий хвост. Вся мужского часть коллектива замирала в позе суриката, когда Алёна проходила мимо. Сергей тоже ловил себя на мысли о стройных ногах или круглой попе, или выставленной, откровенно нарочито, груди. Пышной. И на своём взгляде, блуждающем по телу Алёны, когда она выходила из кабинета или наклонялась, подавая документы.

Пожалуй, у Алёны была слишком безупречная кожа и резковатые духи, но на картинку для глаз это не влияло. Да и может ли кожа быть слишком безупречной?

Он ждал, пока Алёна распечатает соглашение для нового сотрудничества, партнёры были интересные, всё ещё находилось на уровне переговоров, но интуиция, почти звериная, подсказывала Сергею, что в этот раз всё пройдёт отлично. Выгодно, с наибольшей пользой для предприятия.

Юляшка всё чаще оставалась дома, никогда одна, но большая часть вещей постепенно перебиралась обратно в комнату своей хозяйки. Только на выходных её забирала Мария Антоновна, говоря, что невозможно скучает по девочке. И хотя Сергей бесконечно дорожил временем, проведённым с дочкой – никогда не препятствовал и не спорил с тёщей.

- И потом, - как-то сказала Мария Антоновна, - ты ещё молодой мужчина, могут быть у тебя и личные дела.

- Не выдумывайте, - покосился на полную женщину, ловко управляющуюся в его одиноком доме.

- Нечего выдумывать, я всё понимаю, тогда-то понимала, а сейчас и подавно…

Сергей быстро глянул на Марию Антоновну и промолчал. Что он мог ответить, и нуждалась ли реплика в ответе, как и сам Сергей в столь странном «благословлении».

Илья, напротив, приезжал в выходные,  не на все, но часто. Иногда с компанией друзей, иногда с Мариной. Они даже собирались на море вместе, Сергей не был в восторге от идеи и пока надеялся, что всё так и зависнет в стадии планирования. Тем более, родители Марины не выражали восторга от таких смелых планов ещё несовершеннолетней дочери.

Застав Илью в недвусмысленной ситуации, впрочем, поняв, у пары всё пока на стадии глубокого петтинга, Сергей вечером, воспользовавшись удобным моментом, протянул сыну упаковку презервативов.

- О пестиках будем говорить? – взъерошился парень.

- С тычинками разберёшься сам, вижу – не маленький уже, это, – он постучал по упаковке пальцем, - всегда должно быть у тебя с собой. Всегда. И не одна упаковка, просто на всякий случай. И ты всегда должен этим пользоваться, остальное меня не касается, пока ты не принуждаешь девушку и не нарушаешь закон. Это ясно?

- Ясно, - Илья промолчал.

- Вот и отлично, парень, но не спеши, просто поверь, во всём своя прелесть…

Илья ухмыльнулся, так похоже на Сергея.

- Поверь, - Сергей подмигнул и вышел, почему-то вспоминая злое личико Фенека, когда она украдкой поедала маскорпоне, не имея сил отказаться от лакомства. Оранжерею в кабинете бухгалтерии, и то, как он ласкал пьяненькую Ксюшу, а она жаловалась на маленькую грудь. Дурёха.

Алёна вплыла в кабинет, медленно обошла стол и положила пачку распечатанных листов перед Сергеем Павловичем, нагнувшись так, как это вовсе не требовалось.

Сергей смотрел на грудь, на выглядывающее вызывающее кружево, он почувствовал соблазнительную мягкость своей грудью, через ткань рубашки, и дыхание у уха.

- Я тут хочу кое-что пояснить, - Алёна нагнулась ещё ниже, руки Сергея автоматически легли на попку, оказавшуюся упругой, пальцы, помимо воли, сжали ягодицы, и мужчина откинул голову на кресло, ощущая резкий прилив желания, какого-то животного вожделения. У него не было женщины полтора года, и сейчас организм просто требовал завалить эту девицу на стол и сделать то, что она сама предлагает сделать, шепча на ухо Сергея Павловича:

- Хочу пояснить - на мне нет трусиков.

- Это потрясающая информация, - губы Сергея шептали, скользя по женской коже вслед за пальцами, которые расстёгивали, мяли, сжимали, - ты бывала в Галикке?

- Ресторан на выезде? – Алёна взяла руку Сергея и уверенно провела ею себе по внутренней стороне бедра. – Нет.

- Что ж, мы едем туда, - он резко встал, сам себе противореча. Ресторан? Зачем? Да эта девица не просто согласна, она настаивает, ей не нужен ресторан…

Сидя в машине, утихомирив эрекцию, Сергей посмотрел на Алёну, которая победно поглядывала на окружающий мир из окна дорогостоящей иномарки.

- Алён, зачем я тебе?

- Что? – референт не нашлась сразу, что ответить.

- Вот зачем я тебе? Я не молодой, характер у меня дерьмовый, ты уже должна была это понять… зачем?

- Что вы, - заморгала, - вы очень привлекательный мужчина.

- Импозантный?

- Да, - довольно закивала.

- То есть, за бабло ты готова потерпеть вялую потенцию или, наоборот, групповую еблю?

- Что?.. - глаза растерянно бегали, она ещё пыталась собрать крупицы своей победы, которая, как она считала, у неё в кармане.

- Знаешь, что, Алёна, - остановил машину, - езжай-ка ты домой… Если хочешь продолжать работать, вспомни, что ты в приёмной сидишь, а не в борделе.

- Вы меня уволите? – с испугом.

- Зачем же увольнять, ты меня устраиваешь, как секретарь, но трусы в следующий раз надевай.

Он показал рукой на дверь.

- Иди домой и не напоминай мне обо всём этом, если не хочешь работу потерять, - спокойно. Даже не злясь.

Через двадцать минут он стоял на лестничной площадке обычной девятиэтажки, ощущая себя, по меньшей мере, идиотом, пряча руки в карманах, поздно, уже после звонка в дверь, понимая, что надо было взять что-нибудь. Вино или цветы.

- Серёжа?

Фенек выглядела так же. Та же вуаль рыжеватых волос, янтарная крошка в зелёных глазах, острое личико.

Он сделал шаг на неё, смотря на нелепую пижаму темно-синего цвета, до ужаса не идущую Ксюше, с ужасающим, да ещё смеющимся жирафом на груди.

Ксюша отступила.

Он шагнул в квартиру.

Она шаг от Сергея.

Так дошли до кухни.

- Зачем ты пришёл?

- Я? – Сергей не знал, что сказать, сказал первое, что пришло в голову, первое, что было правдой, первое, что он знал все эти долгие месяцы, - я люблю тебя.

- Люби в другом месте.

- Не могу, там тебя нет…

- Я устала ждать тебя. Я поняла, поняла, что я никогда не буду первой, никогда не буду единственной, я всегда буду виновата перед тобой, собой, людьми. Я всегда буду номером два или три, или тридцать три! Я никогда не буду той самой!

Ксюша кричала это не Сергею, нет. Она выговаривала это кафельной плитке, голландской, над столешницей кухни.

Сергей просто стоял сзади, на половину шага, на половину вздоха, и давал вырваться всем словам, обидам, слезам, тремору, крику и тихим всхлипываниям.

Аппетита не было…

Аксинья посмотрела в окно, на какую-то нелепо раннюю весну, и такое же раннее утро. Хотелось спать, невыносимо. Она лениво выпила кофе, больше убеждая себя в бодрящем действии кофеина, чем на самом деле ощущала. Нужно было на работу. В Москву, в душные, гудящие пробки, шумные проспекты и нехватку парковочных мест. У Ксюши не было сил бороться с этим, всю ночь она боролась со сном, который, в итоге, кажется, одержал победу, захватив её в плен, как когда-то взгляд Сергея.

Она проходила собеседование у будущего начальства, формальное. Сергей Павлович, так звали нового руководителя, если всё пройдёт успешно, зашёл в кабинет стремительно и, смотря куда-то сквозь Ксюшу, задал пару дежурных вопросов.

- Что ж, вы приняты, - он протянул руку, на которой мелькнули запонки, и посмотрел, как показалось, внимательно.

И больше она за время работы Сергея Павловича не видела, вернее, он её. Он заходил иногда в кабинет, лучезарно улыбался и раздаривал дежурные комплименты направо и налево, пока не начинал что-то тихо обсуждать с Маргаритой Павловной.

Потом им пришлось работать вместе, и Ксюша уже не могла отделаться от преследующего её взгляда, едва ли дружелюбного, скорее цепкого, но часто улыбающегося.

Как и любой женщине, ей польстило внимания интересного мужчины, которое, как показалось Ксюше, стало проскальзывать во взгляде Сергея, но определённо не в той форме, в которую оно вылилось. Самое отвратительное было не то, что её руководитель требовал минета от Аксиньи, а то, что она была готова его сделать… прямо там, у принтера. Она была готова опуститься на колени и сделать всё, что бы он ни пожелал.

Ей было стыдно…

Всё последующее время превратилось в сплошной комок борьбы и противостояния. Ксюша боролась то с Сергеем, то за Сергея. Она хотела его, боялась его, влюблялась в него.

Он был страстным и до нелепости дурацким.

Он не боялся выглядеть смешным или слабым.

Он готов был кинуть к ногам Ксюши половину мира, зацеловывать её до потери пульса, а потом брать её с такой страстью, что Ксюша не верила сама себе, что это возможно. Что это всё тот же мужчина, который двадцать минут назад щекотал её и шептал настолько нежно: «Дурёха ты, Фенечек», что марашки в удивлении прятались под лопатками.

Он не боялся просить, умолять о любви. И никогда не обещал того, что было невозможного.

Всё невозможное придумала себе Ксюша сама.

Теперь она понимала это.

Стоя в отдалении, проскользнув во двор жилого комплекса, где жил Сергей, она наблюдала за ним издалека. Видя его изнурённое лицо, всё ещё до боли ей любимое. Сергей поджигал фейерверки и бережно отводил в сторону дочку и ещё какую-то девушку в сторону, придерживая их порывы выскочить поближе к сверкающим огням. Ксюша даже успела приревновать, пока не сообразила, что это девушка сына…

У Сергея была дочка, сын, а мог бы… или нет. У Сергея была семья. Была своя жизнь. Без неё.

Многие говорят, что надо бороться за своё женское счастье. Другие, что нельзя построить своё счастье на чужом несчастье.

Ксюша больше не могла об этом думать. Она не знала, где правда, где истина, что верно, а что не очень.

Всё, что знала Ксюша, она выговаривала сейчас стене из голландской плитки с идеалистическими пейзажами.

- Я устала ждать тебя. Я поняла, поняла, что я никогда не буду первой, никогда не буду твоей единственной, я всегда буду виновата перед тобой, собой, людьми. Я всегда буду номером два или три, или тридцать три! Я никогда не буду той самой!

Ощущая спиной до боли любимое тепло.

- Я никогда не буду! Всегда буду второй и виноватой!

Ощутила руки у себя на плечах, он прижал к себе, почти вдавил, ей стало больно, словно стекло кололось внутри и рассекало в кровь…

- Фенечек, - Ксюша почувствовала, как Сергей аккуратно, словно она может сейчас разбиться, повернул её к себе, прижал, не сильно, сцепив руки у неё на талии.

- Фенечек, давай, мы остановимся на том, что ты БУДЕШЬ. Просто. Будешь. В моей жизни, а я в твоей.  

Открытый финал.

Вот такая получилась история…

Почему я остановила повествование именно здесь, «не дав» героям «долго и счастливо»?

Наверное, потому, что сама не слишком ясно это вижу.

Между Сергеем и Ксюшей много недосказанностей и возможных обид. Между ними есть препятствия… кто-то посчитает их непреодолимыми, кто-то решит, что герои справятся.

Кому-то покажется, что кто-то из персонажей счастья не заслужил, а кому-то захочется, чтобы эти двое нашли свой и только свой уголок счастья.

Всё это я оставляю на ваше усмотрение, дорогие читатели.

Спасибо всем, кто читал молча, и тем, кто комментировал, спорил и отстаивал свою точку зрения.

Спасибо моей бессменной Бете Оксане.

Нам с Оксаной будет интересно узнать, каким вы видите финал этой непростой истории.

Форум.