Вызов под конец смены – дело не слишком приятное. Надо все описать, оформить, передать Игорю – и вместо оставшегося часа я проведу тут три, не меньше.

– Привет, Маш.

Как из-под земли вырос Матвей, активно пытающийся наладить контакт.

Мне уже не было больно. Уже не наворачивались слезы на глаза от обиды. Я справилась и прекрасно жила без него.

– Ага, привет.

Повесив на плечо сумку, я спокойно и аккуратно закрыла дверь машины.

Темный и грязный переулок. С одной стороны – придётся обрабатывать всю грязь на одежде и телах, с другой – следы хорошо видны. Но едва только я увидела, как топтались вокруг два гаишника и второй следователь, распрощалась с мыслью о следах. Ничегошеньки я тут уже не увижу, блин.

– Четыре тела, – услужливо проинформировал Матвей.

Его с напарником служебная машина стояла так, чтобы освещать место преступления.

– Мне кажется, что у всех причина смерти...

– Ваше мнение никого не интересует, – с легким акцентом заверил кто-то за нашими спинами. – Александер фон Маттерштейн, Интерпол.

Я оглянулась и недоверчиво всмотрелась в предоставленный документ. Фотография изображала суровый идеал немецкой красоты – высокий лоб, довольно большие светлые глаза под еле заметными, почти белыми бровями, четко очерченные скулы, чуть впалые щеки, уверенная прямая линия челюсти, небольшой, практически квадратный подбородок, строго сжатые тонкие губы, узкие крылья носа. Достаточно было одного взгляда на оригинал, чтобы понять, что фотография не врала.

– И зачем я сюда приехала? – проворчала я, отворачиваясь. – Пусть тогда Интерпол тут хозяйничает, а я поеду.

Не хватало только увлечься красивым немцем, вот еще!

– Ваша помощь мне необходима, а вот господа следователи могут быть свободны…

А голос у красивого немца какой классный, обалдеть!

– Уведомляю Вас, фрау, что этим делом будем заниматься только Вы и я. Никого постороннего до самого его завершения в нем участвовать не должно. Разглашение данных не допускается. Если до утра мы найдем более подходящего в плане осведомленности в этом деле криминалиста, Вы будете освобождены от выше перечисленных обязанностей.

Я даже еще раз обернулась – проверить, не читал ли он по бумажке. Гладенько говорил, чисто, только акцент, и больше никаких ошибок. Наверное, он был бы неплохим шпионом. А мне очень не нравились все эти секретные материалы!

– Господин... фон Маттерштейн, – искоса глянул на меня Матвей. Это так прозвучало, будто он собрался просто господином полицая назвать, – присутствие кого-либо с нашей стороны тоже обязательно согласно законодательству.

– Хорошо, останься, – еле заметным кивком разрешил жандарм, проходя мимо моего бывшего, как мимо пустого места.

А Матвей, обычно не признающий авторитеты и имеющий из-за этого кучу проблем с начальством, просто молча сглотнул, не поднимая взгляда. Кажется, бюргер мне понравился...

Раскладывая ламинированные нумерованные масштабные полоски, я щелкала затвором своей личной «зеркалки», которую пришлось купить, потому как ведомственный цифровой фотоаппаратик снимал в отвратительном качестве. Заморский гость тем временем аккуратно ходил от тела к телу, внимательно глядя под ноги и у уцелевших следов раскладывая взятые у меня же полоски. Тела он только осматривал, даже по карманам не лазил, однако зачем-то тщательно разглядывал стены и фотографировал заинтересовавшие его места на телефон. Претензий к нему не было – работал молча, аккуратно, в перчатках, в кадр не лез. Вышколенностью и не пахло – просто немалый опыт и хорошее понимание ситуации.

Закончив с фиксацией, я надела перчатки и присела рядом с телом, лежащим дальше всех от входа в проулок. Чуть повернула его голову, подставляя вскрытую едва ли не до позвоночника глотку под свет своего налобного фонарика. На груди трупа ясно были видны три огнестрельных ранения, причем, судя по следам пороха на светлой кофте, стреляли в упор. Зачем же тогда перерезали горло? Или наоборот… Тогда получалось, что мы имели дело с состоянием аффекта у убийцы или с местью, когда мало было убить, нужно еще и искалечить посильнее.

– Кто обнаружил тела? – крикнула я трущемуся у своей машины Матвею.

– Гаишники те, они сейчас на допросе, – долетел ответ со слабым эхом.

От попытки вспомнить, было ли у инспекторов табельное, меня отвлекло странное копошение в тканях горла, обнаженных разрезом. Я наклонилась пониже, рукой чуть наклоняя фонарик. Не могли же туда уже насекомые забраться?

То, что я увидела, лишило меня дара речи. Как будто в обратной съемке, срастались сухожилия. Протерев глаза, я прижала двумя пальцами единственное место, где сейчас можно было попытаться прощупать пульс, – межключичную впадину. К счастью, ничего… Передо мной лежал холодный мертвый человек, а мне просто был нужен здоровый сон и ещё поменьше записей вскрытий на ночь смотреть.

Однако холодок пошел по спине, когда я ощутила слабый толчок в подушечки пальцев. Не веря себе, я надавила чуть сильнее, и в ответ получила еще два толчка, явных и уверенных. Сердце билось!

– Вызови скорую! – крикнула я. – Один живой!
Странно, но кровь из разрезанных сосудов не шла, если в этом организме вообще еще осталась кровь!

– Отойди! – рявкнул полицай, потянувшись за пистолетом.

Я хотела было возмутиться – первую помощь я оказала бы, а помогла ли бы она при разрезанной трахее – дело десятое. Но все мое возмущение потонуло в диком ужасе, когда чудом живой человек резким движением сел, и его лежавшая до этого перпендикулярно телу рука обхватила меня за талию. Не получилось даже вскрикнуть – сильный рывок выдавил весь воздух из легких, и появилось неприятное ощущение полета. Стоило мне только открыть глаза, как все происходящее еще больше стало похоже на сон. Я была в воздухе. Летела, удерживаемая трупом, в направлении темноты, в глубину переулка. А полицай вдруг с разбегу подпрыгнул. И, черт побери, таких прыжков просто не могло быть!

С грохотом мой «транспорт» приземлился на грязный бетон, рухнув на колени. И лишь удар копчиком заставил меня понять – это был ни хренища не сон!

Изо всех сил треснув локтем в челюсть тому, чью смерть с радостью констатировала бы, я попыталась вывернуться из его хватки. Плакать и ужасаться буду потом, сейчас надо было выжить! Почти отрезанная голова сильно мотнулась, оживший труп не издал ни звука, потому как нечем было. Ха! Но это не помешало ему легко встать и сильно приложить меня к стене. От удара затылком потемнело в глазах, но тут же протрезвила боль – в шею будто гвоздь воткнули. Невнятно замычав, я забилась, пытаясь отпихнуть все еще холодное тело от себя, но от этого стало только больнее.

Звук выстрела оглушил меня до звона в ушах. Прижимающая меня к стене сила исчезла, но тут же появилась другая, так что я не рухнула, а была мягко уложена на асфальт.

Кровь булькала у меня в горле, разорванная шея горела, наверняка была задета артерия. Испуганно распахнув глаза, я лихорадочно пыталась зажать рану ладонью, чувствуя собственную кровь, выплескивающуюся ужасающе мощными толчками.

– Тише, тише, – негромко сказал нависший надо мной немец, приподнимая немного мою голову и нажимая на рану своей ладонью поверх моей, – ты не умираешь, не бойся.

Поняв, что мир стремительно тускнеет, я тихо заскулила, ногтями впиваясь себе в кожу вокруг раны в нелепой попытке сохранить сознание, но глаза неудержимо закатывались. Не хочу умирать...