Первый свой инфаркт Леонид Павлович пережил относительно спокойно.

Тренированное тело, умеренность во всем и рассудительный нрав позволил ему выдержать первые несколько дней постельного режима, суету вокруг себя, жесткую диету и растрату в семейном бюджете. Сложно было признаться себе, что больше всего терзала его пагубная привычка - хотелось курить. Зависимым он себя никогда не считал, обходясь парой сигарет в день, но курил красиво - с чувством, медленно, только дорогие сигареты, стараясь сделать этот ритуал максимально комфортным и значимым. В больнице это было крайне неудобно, но у Леонида не было сил раздражаться, и выход нашелся сам собой – стоило только присмотреться. Он прогуливался - медленно, опираясь о стенку, несколько раз в день и пару раз ночью - в самый дальний туалет, демонстрируя свою самостоятельность, и его поиски увенчались успехом. Служебная лестница между лифтовой и комнатой для персонала оставалась открытой, даже когда смена уходила спать. Он прокрадывался туда перед рассветом в теплом халате, который подарила ему жена на последнюю годовщину (будто знала!) и, приоткрыв окно, делал несколько затяжек, наблюдая за ночной больничной жизнью. Травмпункт, реанимация всегда светились, во внутренний дворик заезжали машины, кто-то выходил покурить, кто-то посплетничать. Он любил наблюдать, оставаясь в тени.

Весна бушевала, на деревьях почки наливались листвой, свежий воздух из окна пьянил не хуже никотина.

 

 

Андрюшу Ступникова он узнал сразу. Слишком примечательной для старого физкультурника была его ладная, хорошо сложенная фигура. Он непривычно сутулился, подходя к огромной черной машине, и Леонид Павлович даже нахмурился, вспоминая его обычную расслабленную походку. Он просидел несколько минут, прогревая двигатель, потом резво выехал со двора и вернулся почти мгновенно – едва Леонид, расстроившись от этой встречи, успел докурить вторую сигарету. С маленькой сумкой и каким-то свертком под мышкой, он взлетел по ступенькам к крыльцу санпропускника. Леонид Павлович, окончательно продрогнув, предпочел возвращение в палату третьей сигарете. Странное чувство в груди он ошибочно не принял за боль, даже задремал.

 

 

Ступников когда-то был его гордостью. Он пророчил ему спортивную славу, но тот добросовестно выполняя все требования честолюбивого тренера на занятиях и в секции по легкой атлетике, никогда не был увлечен спортом так, как Леонид в свое время. Для Леонида в юношестве спорт был всем. Для Андрея Вселенной была  Лиза Мельник и компьютеры - в абсолютно одинаковом соотношении, а если чаша весов периодически склонялась к Лизавете, то Леонид объяснял это ее способностями к математике и тем, что она понимала, чего хотел Ступников раньше, чем он сам осознавал это. Надежный боевой товарищ, она сидела трибуне, когда Ступников получал призовые места - практически, столько же, сколько Леонид его тренировал. Лиза часто приходила на его тренировки, сама – и тогда сидела около раздевалки, уткнувшись в книжку или вместе с Машей Рощиной, беспрестанно болтая, но не отвлекая. «Дядя Леня, Лизка пришла, можно домой?» Всего лишь дети, почему нет?

В этом заблуждении тренер пребывал долго. Слишком долго. Пока однажды…

 

В школе курить было запрещено – еще бы, но в тренерской каморке, единоличной - дань прошлым спортивным заслугам, у самого пололка, под небольшим слуховым окошком, выходящим в мальчишечью раздевалку, проходила вытяжка из столовой. Леонид взбирался на стол и делал несколько затяжек после обеда, стараясь выпускать дым строго в вентиляционное отверстие. Однажды его внимание привлек странный звук, донесшийся из темной раздевалки, он скосил глаза – и едва не умер. Изумление, злоба, похоть, страх. Перед его глазами, предстала картинка из грязного ночного канала, запрета которого Леонид сумел добиться, написав кучу жалоб по всем возможным инстанциям. Мельник на коленях, Ступников, который крепко удерживал ее за голову, намотав ее длиннющий хвост на руку, совершает недвусмысленные движения. Грандиозный школьный скандал.

 

Едва не упав со стола, тренер ломанулся в противоположный конец школы – чтобы попасть в раздевалки с ученической стороны, нужно было сбежать вниз, пересечь длинный школьный коридор и снова подняться на второй этаж. Когда он – впервые в жизни запыхавшись, вбежал наверх – он умер еще раз. Ступников, опустившись на корточки, завязывал длинные шнурки на кроссовках Лизы, а та смотрела на него с таким неподкупным обожанием, что Леонид ошарашенно сделал несколько шагов назад. Завязав шнурки девочке, Ступников поднялся и прошептал ей что-то на ухо, отчего та рассмеялась и потащила его в спортзал. Все было как обычно – если бы не взлохмаченные волосы Андрея и распущенные, спутанные чуть больше чем обычно – Лизины. Он бы никогда не обратил на это внимания раньше. Всего лишь дети.

 

Вечером того дня Леонид Павлович выпил больше обычного. Он пил тайком, на балконе, подальше от всевидящего ока жены. Он пил и думал о том, что та никогда – за всю их долгую совместную жизнь не смотрела на него так, как утром смотрела девочка на того, кто подло унизил ее, растоптав ее честь столь извращенным способом. Этот способ годится для низкосортных подстилок, для шлюх, для еще большего их унижения и только. И против воли чувствуя разливающееся по телу возбуждение, Леонид глотал горькую жидкость, понимая, что то, чем он так гордился всю жизнь – их некая чистота, упорядоченность и добродетельность семейной жизни – жалкая насмешка. Но не рушить ли из-за этого все?

 

Он стал ненавидеть эту парочку. Золотой мальчик, еще бы, сын такого отца, таскающий за собой маленькую неслишком приметную девочку. Ступникову, по мнению многих, больше бы подошла яркая, дерзкая Маша Рощина, но он больше ни на кого не смотрел, кроме Лизы - тренер понял это уже через пару дней. Они были гордостью школы, следить за ними не составляло никакого труда. За последующие несколько недель он не заметил ничего предосудительного. Да, Ступников провожал Мельник до дома, закинув их оба рюкзака на плечо и волоча ее за руку в шумной компании одноклассников. Да, он встречал ее утром и сдавал ее куртку вместе со своей. Леонид заглядывал в класс, нарочно задерживая журнал после своего урока, и видел их склоненные друг к другу головы над задачником. Он кивал, когда информатичка в учительской пела им дифирамбы после областной олимпиады, на которой они поделили первое место – решив одинаковым способом задачу повышенной сложности, находясь в разных классах. Леонид прохаживался по рекреациям на переменках и с прищурью наблюдал, как они носятся друг за другом. Он заходил в столовую и замечал, что у них одна тарелка и одна бутылка колы на двоих. Леонид дошел до пачки сигарет в день – но в раздевалке не происходило больше ничего предосудительного. Он запил, неделю не выходя на работу, а когда очухался – пришел его звездный час.

 

На предновогодней дискотеке он стал свидетелем того, что рука Ступникова спряталась под Лизину футболку – ровно на две фаланги пальцев, они даже не танцевали, просто стояли в углу, Ступников за Лизой, небрежно обхватив ее живот и устроив подбородок на плече. Они медленно покачивались, пока Маша – еще одна школьная знаменитость пела вульгарную двусмысленную песенку. Этого хватило. Тот, кого Андрей нежно величал дядей Леней орал матом, брызгал слюной и едва ли не топал ногами, требуя очной ставки в присутствии директора и родителей.

 

То был самый счастливый вечер в его жизни. Леонид засыпал удовлетворенным, наконец-то вернув себе поистине юношеское ощущение – он предвкушал следующий день.

Наутро он ожидал увидеть маленькую сгорбленную старушку, которая в тяготах растит дитя своей блудливой дочери - и будет опозорена за свой недосмотр, слезы, просьбы, унижения. Лизина бабушка оказалась статной элегантной и совсем молодой – она была профессором кафедры местного университета и давней знакомой директора. Скандал не удался - мать Ступникова притащила торт, все закончилось чаепитием и заверениями во взаимном уважении и доброжелательности. Кусок застревал в горле - но Леонид ел. Он глотал ненавистный десерт, извинялся и сеял комплиментами, сгорая про себя. От стыда? Нет, в глубине души он лелеял новое, невесть откуда взявшееся чувство - он ловил самый настоящий кайф от перепуганной насмерть Лизы, которая так и не выпустила руку Андрея и казалось, не дышала, даже когда разрумянившийся директор поручил ей подготовку стенгазет ко всем оставшимся праздникам 11-го класса. Даже тогда, когда он поощрил их со Ступниковым пригласительными на выставку в художественный музей. Эта чертовка оказывается, еще и рисовать умела.

 

Ему понравился ее страх. Настолько – что ничего другого он и не заметил. Ступников бросил секцию, разобидившись – да кому, какое дело?

 

 

Закусанная губа, паника в глазах, частое рваное дыхание. Девичья грудь в вырезе бесформенной футболки, спутанный русый пучок, схваченный яркой резинкой, длинные ноги, резво несущие ее вперед. Он стал специально доставать девочку, упиваясь тем, что она не поддавалась ему, упрямо пытаясь выполнять все, что тот приказывал на уроках. Проблема была в том, что Лиза никогда не была спортивной. В младших классах она была очень даже пухленькой, но лет в шестнадцать эта полнота превратилась в изгибы по всех нужных местах. Лиза никогда не была красивой – в том смысле, в которое вкладывал в это слово старый тренер, она была всего лишь юной - неиспорченной косметикой или вульгарной одеждой, она не пыталась привлечь к себе внимание – обычная бесцветная мышка. Она была отличницей, но без фанатизма, она была болтушкой, но не сплетницей. Ее всегда окружали девчонки, но дружила она только с Машей Рощиной, и бурная, откуда она только взялась, фантазия тренера, наполняла эту дружбу извращенным смыслом. На его уроках Лиза бегала, прыгала, выполняла упражнения – старательно, но не так идеально, как та же худенькая, точеная, вечно накрашенная Маша. Раньше этого хватало на «отлично». Раньше физкультурнику было все равно.

 

Леонид и теперь не пытался занижать ей оценки – нет, он оставлял ее после занятий и заставлял ее качать пресс, прыгать в длину или отжиматься - снова и снова. Прищурив серые злые глаза для того, чтобы она не поняла истинные мотивы его насмешек, он не отходил от нее, бодро высчитывая «раз, два, быстрее, Мельник, ты как неуклюжая корова, что за темп?». Он хотел заставить ее… Сорваться? Унизиться? Лиза не сдавалась, но от этого все становилось еще интереснее. Его неосознанное до конца желание - просто быть с девчонкой дольше, чем положено – неусмиримое, нежданное – откуда? Вопрос, на который никто не смог бы ответить. Он вспоминал тех бесстыдниц, которые бегали за ним в первые годы работы в школе, и хотел вернуть время вспять. Лизу всегда ждал кто-то из девчонок, и он прогонял их, осыпая незамысловатыми эпитетами вслед – они мешали ему мечтать, впитывать ее страх, ее закушенную губу, бисеренки пота на лбу, прилипшую к ключице прядку, белый в розовый цветочек лифчик.

 

После очередного запоя он потребовал, что Лиза пришла на пересдачу в конце дня - после шестого урока второй смены - а почему бы и нет, если она не успевает бежать стометровку, как положено? Вряд ли Леонид до конца осмыслил, что будет делать, если Лиза поднимет крик, а уж тем более, если согласиться, на все, что он насочинял себе в пьяном угаре. Он, знавший одну единственную женщину за всю жизнь – и боявшийся ее, бредил паникой в глазах девочки и ее обреченностью.

 

Ступников сдался раньше.

 

После окончания первой смены он лениво ввалился в тренерскую и с абсолютно спокойной непробиваемой физиономией потребовал объяснить, на кой черт ему сдалась Лизка в конце дня? Леонид, раздраженный оттого, что птичка не долетела до силков и уже размечтавшийся о новых придирках, сделал покаянный вид и ответил, что хотел, чтобы Лиза убедила Ступникова вернуться в секцию – и даже хвалил себя за изворотливость. Андрей смотрел на него – прямо, даже властно, не подобающе даже для выпускника, словно понимая, что на самом деле этот невинный треп ни что иное, как битва за самку –первобытно красивая - и внезапно развеселившись предложил тренеру деньги, мотивируя это тем, что стенгазеты рисовать некогда, а если они попросят директора - он им разрешит. Не лучше ли все решить полюбовно?

 

Под утро, не дожидаясь даже врачебного обхода, Леонида Павловича перевели в реанимацию. Опасения Костика Синицина подтвердились – у него был повторный инфаркт. Только в этот раз боли не было – Леонида захлестывало небывало острое, почти осязаемое в груди раскаяние.

 

Старый тренер снова и снова вспоминал вечер после выпускного, затухающий костер на берегу дальнего озера, длинные распущенные волосы девочки, которые казались почти рыжими в многоцветных бликах…