- Павел! Пашенька, что с вами?

 

Заботливый оклик начальника вывел Пашу из ступора, и он со страхом осознал, что тот зовет его не в первый раз.

 

- Вы часом не влюбились, а? О женщине думаете?

 

На лице добросердечного, но хваткого как бульдог, Афони застыло участливое выражение. Хозяин, сменивший трех жен и немыслимое количество любовниц, был влюблен лишь однажды, но навсегда. Павел никогда не понимал этого.

Ему пришлось побороть свое смущение, будто тот застал его за чем-то постыдным, и улыбнуться. Он оставил без внимания первый вопрос и кивнул на второй. Афоня был одним из немногих, кого действительно боялся Паша и кого предпочел бы всегда иметь в союзниках.

Тем более, он почти не соврал.

 

Его мысли действительно были заняты женщиной. Опять женщиной!

Пожилой грузной склочной бабой Клавой, которая, непонятно зачем, шустро умотала к сестре – и Павел не мог игнорировать тот факт, что это было чрезвычайно подозрительно. Это мешало ему сосредоточить на работе и рушило далеко идущие планы. Клавдия Васильевна была его палочкой-выручалочкой, потому что жила на одной лестничной площадке с Лизой Мельник и люто ненавидела ее бабку - они были почти ровесницами, только одна оставалась статной, ухоженной теткой - до смерти, а другая уже давно была развалиной, хотя живой – прихоть Павла, не больше.

 

Тот предпочел приставить надежного, всецело преданного стража к своему единственному за всю жизнь недосмотру – зря, как оказалось. Баба Клава была его подарком судьбы - или проклятием? Он так привык полагаться на ее изворотливый, вычурный ход мыслей, что перестал скрывать от нее то, что нужно было бы скрыть. Вряд ли она когда-то сама была откровенной.

 

Они познакомились поздней осенью. Мрачный, слякотный ноябрь. Тогда, возвращаясь домой, Клавдия Васильевна обнаружила, как здоровенный, внушающий страх детина, увивающийся за внучкой соседки Ленки, собирает в пучки беспорядочно свисающие в подъезде провода, стягивает их изолентой и прячет в маленькие коробы у потолка. Что перемкнуло в голове у пожилой женщины – неизвестно. Только теперь ее зависть к соседке обернулась твердой убежденностью, что та хочет извести несчастную Клаву - с помощью излучения подключенного к кабельному каналу телевизора. Результат на лицо – Клава дряхлеет, Ленка и ее внучка барствуют, бугай-жених шляется к ним изо дня в день, наводя страх, и подозрительно вежливо помогает Клаве донести сумки до квартиры.

 

 Она не мучила соседку и не угрожала ее внучке, она стала тайком писать жалобы по всем возможным инстанциям, и все они в конце свалились на голову молодого, тогда еще просто участкового - Афоня вынудил его пройти по всем ступеням знаний. Павлуша разобрался со всем находчиво – он прикрепил у входной двери женщины мини-диск, так, чтобы из-под обшивки выглядывал только его край и внушил ей, что это «супер-мега-поглотитель», который не пропустит никакого вредоносного излучения в ее квартиру. Он не хотел тратить на нее много времени. Клава поверила.

 

Она все равно доставала Пашу, даже когда того уже перевели в оперотдел - благодарностями, но тот без раздражения забирал пирожки и булочки и захаживал на вкунейший чай – готовила бабка изумительно, поэтому толстела и дряхлела, но как было отобрать последнюю радость - еду?

 

Что подвигло Клаву в одно из таких чаепитий познакомить Павла с Лизой - ему так не было ясно. Девочка миленькая, словно ангелочек, выпила предложенную кружку чая, сжевала малюсенький тающий во рту бутерброд с тунцом – не обращая никакого внимания на разливающегося соловьем Пашу и, ухватившись за мелодично мурлыкающий телефон, как за спасительный круг – удрала. Хриплый ноющий голос в трубке: «Лизка, ну, сколько можно тебя ждать..» - заставил Павла нахмуриться и подойти к окну. Девчонка бегом выбежала из подъезда к ожидающему ее у мотоцикла Ступникову – который был для Павла всего лишь сыном фигуранта, не без усилий затолкала пышную гриву под шлем, надела предложенную им теплую рубашку в клетку вместо куртки, и они уехали.

 

Павлу потом часто вспоминалась эта дворовая тривиальщина - хорошенькая девчонка в узких джинсах и просторной рубашке, обвивающая руками и ногами парня, они медленно катятся на сверкающем монстре-мотоцикле, распугивая ленивых котов. Смеются. Их счастье было почти осязаемым - достойным того, чтобы тиражировать его в рекламных роликах.

 

Павлу, которого всегда окружали красивые холеные женщины, вдруг стало не по себе оттого, что эта малышка даже не подняла на него глаз. Он был ей неинтересен? Ладно, пусть он был не так хорошо сложен, как сын Ступникова, но был гораздо старше, начитанный, состоятельный. Он бы мог кинуть многое к ее ногам. Девчонка, в которой только-только начала проклевываться женственность на пару дней влезла к нему под кожу – ну, не насмешка ли?

 

То, что именно Лиза видела, как Павлу передавали деньги за удачную «посадку» - досадная случайность или промах? Умом Павел понимал, что девочка, бегущая из магазина домой в дождь напрямик через сквер, могла и не узнать его. Она могла и не сопоставить, что передача тяжелой сумки из рук в руки – на самом деле передача взятки. Она могла и не знать, что человек, разговаривающий с Павлом – это зам отца Ступникова, который премило свалил все нарушения на директора самого крупного в городе завода во время внеплановой проверки коллегами Василенко.

Могла?

 

Но Андрей мог рассказывать ей, что знакомый ему дядька покончил с собой в камере предварительного следствия. Что на заводе раскрыт налаженный механизм отмывания денег – простой и изысканный, как все, что делал Василенко под руководством Афони. Что в Город прибыла столичная комиссия, и материалы дела были тут же засекречены – так просто все было спланировано, что побоялись, как бы не поставили этот механизм на поток. Что его отца собираются переводить в столицу, лишь бы тот не сходил с ума от беспокойства - его и не в чем было обвинить. О последнем Павел заранее позаботился – не по его зубам была фигура - тогда.

Мог?

 

С подростковым энтузиазмом они могли наворотить дел.

Вместе. Значит, нужно было, чтобы они никак не захотели это обсуждать.

Или это была просто зависть?

Бог весть.

 

Баба Клава решила все оперативно и изысканно.

Пара двусмысленных слушков и о Лизе поползли сплетни. Клава смеялась, пересказывая их Андрею, тот мрачнел, но все равно тащил ее сумки. Бабка сама напоила Лизу чаем, сама подсыпала туда своих таблеток, сама вызвонила Андрея и открыла ему дверь. В темноте тот не разобрал лица Павла и остался цел, к тому времени, когда Лиза проспалась, все было кончено. Ступников, идеалист и хлюпик, никогда бы не поверил. Павел тоже не поверил бы – девочка была слишком податлива в его руках. Взрослым было не до них. Бабка Лизы слышала от Клавы те же сплетни, Ступниковы вообще были в столице, разгребая собственные дела.

 

Паша расслабился - семь лет относительного покоя, не слишком удачный брак, маленькая дочка, он даже перевез мать ближе к себе.

Иногда он следил за Лизой, убеждаясь, что у той новая компания, скучная и немногочисленная, работа, работа, работа – тоска в красивых зеленых глазах. В ней появилась изысканная горечь – и Павел обещал себе, что однажды он рискнет – и все-таки попытается ее увлечь.

 

Семь лет – это много или? Когда однажды в его новый чиновничий кабинет - очередное, тщательно спланированное Афоней повышение - постучалась знакомая ему женщина, вся его жизнь промелькнула за один миг перед глазами. Он не сразу узнал в вошедшей Лизину бабушку. Красивая, холеная, с мрачной решимостью на лице, она задавала ему много вопросов, и он понимал, что по каким-то крупицам она восстановила то старое дело – от начало и до конца. Она знала весь механизм отмывки, каналы сбыта, она по именам перечислила всех тех, кто не дожил до окончательной дележки.

Сука. Баба не должна быть такой умной. Но…

 

Василенко испытал тогда самый мучительный страх за всю свою жизнь - в сидящей напротив женщине он узнал ту, чья фотография спрятана в водительских правах Афони. Он увидел ее случайно, застав ранним утром после веселой пьянки Афоню в одиночестве – злющего, тот разогнал всех баб и надрался в хлам, пока Павел еще спал. На потрепанном, черно-белом снимке Лена Львовна была смеющейся, полной жизни и огня, здесь, рядом с ним сидела постаревшая сильно ухудшенная, но узнаваемая копия.

Афоня был сентиментален. Лиза показалась ему чем-то похожим на хозяина. Выбора не было.

Он извинялся.

Валялся у этой тетки в ногах.

 

Обещал все исправить.

 

И исправил. Он всегда носил с собой в сумке набор шпиона с ядами трех видов - на всякий случай.

Баба Клава ликовала.

 

У нее не было и тени сомнения в своем благодетеле. Она принесла ему очередной торт и смачно расцеловала в обе щеки – не пришлось даже ничего объяснять. Лиза была сломлена - окончательно, настолько, что даже ничего не заподозрила.

Спустя год Василенко выдохнул и попросил у Афони отпуск. Тот позволил. Месяц теплого моря, деликатесов, красивых ненавязчивых женщин, Паша так полюбил ночные клубы, что вернувшись, решил заняться местными, назло вечно раздраженной жене, и Афоня с радостью перепоручил ему эту часть работы. Один вечер, второй, третий, пятница, заинтересовавшую его девушку - а почему нет, все равно не узнала? - вдруг утащил невесть откуда взявшийся Ступников.

Он оставил последний белый конверт пустым - не писать же самому себе?

Он тоже выберет смерть- когда-нибудь.

 

Когда станет таким как Афоня- переживет все, что ему отмерено, достигнет высот и станет бояться немощи. Уйти достойно, в окружении почета, оставив родственников в достатке - разве это не лучший вариант? Идеальный.

 

А пока Павлуша кивал Афоне, расчерчивал с ним новую схему отмывания денег и осваивал художественный класс. Теория искусств особенно не давалась ему, мутная наука, на которую Афоня недавно подсел - чертова аденома, раньше бы просто нашел себе новую бабу. Из всех живописцев Павел уважал только Айвазовского - море он любил, понимал, преклонялся перед его мощью. Все остальное - композиция, свет, палитра - пробегало мимо него.

После похорон Мельник бабу Клаву придется тоже отравить.

И выдохнуть - снова в отпуск, к пальмам, слушать мерзкое вытье Рощиной и тратить деньги Афони.