5.
пять лет назад
...- Поцелуй меня… Да не так…
Слава, крепче прижав девушку к себе, запустил пальцы в густой шелк ее волос, обхватил затылок и жарко задышал в губы.
- А как? - спросила очаровательно раскрасневшаяся Стася. Серо-голубые озера наивных глаз с каждым днем все сильнее затягивали его.
Она поразила его с первого же мгновения их встречи, с той секунды, когда он заглянул в эти удивительные глаза. Но разве мог Ледянов знать, что эта хрупкая, чувствительная, мечтательная, все еще робевшая в каких-то более или менее интимных моментах и изучавшая жизнь по книгам девушка сможет до такой степени поглотить его? Буквально околдовать? Нет. И открытие это было несказанно приятно.
Необыкновенная, не похожая ни на кого. Сейчас до чертиков хотелось утащить ее в постель, наслаждаться, доводя до исступления, горячки и ее, и себя. Снова и снова. А потом заснуть вместе. И проснуться рядом. И завтра, и послезавтра.
Просто нескончаемый праздник. Никого и никогда он не хотел так сильно, как ее. Никто не покорял его так… основательно и сразу. Чтобы ухаживать, болтать или молчать. И восхищаться, пряча восхищение за дружеским порицанием, подтруниванием и провокацией.
- А вот так, - переместив ладони на ее бедра, он прижал их к своем паху, завладел ее губами.
Ему нравилось целовать ее долго, страстно, откровенно. Нравилось, что она отзывается на каждое его прикосновение, движение, раскрывается точно цветок, обволакивая его своим теплом и нежной силой. Нравилось, как быстро слетают с них обоих покровы благоразумия и остается яростная жажда владеть и получать. Стася почему-то только распаляла и трогала его своей неопытностью в этом, одурманивала искренностью, чувственностью, покорностью.
Сегодня они зайдут еще дальше, он и так ждал слишком долго, не желая торопиться, по-своему смакуя этот непривычный для него налет платоничности их отношений. Достаточно. Застревать в какой-либо стадии нельзя, поэтому этот поцелуй Вячеслав сделал еще более особенным, еще более нескромным чем все те, что ему предшествовали.
Стася не сразу поняла, что именно происходит. Пуговички блузы девушки поддались легко, пальцы коснулись упругой плоти груди, скрытой за кружевом белья, подразнили напрягшийся сосок. И все перевернулось не только для нее, но и для него. Желание вонзилось точно нож, разума больше не осталось. Осталась только Станислава, изгибы ее тела, вкус ее губ и кожи, этот запах чистоты и ландышей, робкие ласки ее пальчиков, касающихся его плеч, лица, раздразнивающие, еще больше возбуждающие.
- Тише, не спеши, - срывающимся шепотом вдруг остановила Стася Ледянова, когда его руки, на миг обхватив ягодицы девушки, принялись расстегивать ее джинсы.
- Я не спешу, - возразил он и, впившись поцелуем в ее шею, опровергая собственные слова, сдернул с нее блузку, потянул вниз лямки бюстгальтера.
Через минуту они оба, обнаженные по пояс, оказались лежащими на диване.
Слава не мог оторваться от нее, языком и губами ласкал шею, ключицы, грудь.
- Хочу тебя так, что всё болит. - Он вернулся к ее губам. Стася, пробежав пальцами по его спине, зарывшись в волосы на затылке, нервно усмехнулась:
- У меня тоже будет болеть. - Ее губы подрагивали, когда она говорила, а глаза… В глазах что-то мелькнуло… Впрочем, Вячеслав быстро отвлекся от этого, обхватив ладонями небольшие груди, снова лаская поцелуями изгиб плеча, шею девушки.
- Всё будет хорошо, - пробормотал он, едва ли понимая, что он говорит, да и зачем говорит. Ничего не надо говорить вообще, рот должен быть занят другим.
Он и занял его, вновь целуя припухшие сладкие губы, пальцы начали приспускать джинсы Стаси.
- Если у тебя давно не было никого… - начал он, осознав, что всё-таки есть сейчас кое-что важное.
И снова нервный смешок. И дрожь в руках, которыми она водила по его груди.
- У меня вообще никого не было. Я хранила себя для особенного человека. Единственного…
Ледянов оцепенел.
- То есть как никого? - переспросил он. В голове не укладывалось, что такое вообще возможно в век довольно прогрессивных взглядов на жизнь и моральные устои.
Станислава, волнуясь, побледнев, облизала губы, вздохнула. И отвела глаза от нечитаемого взгляда Ледянова.
- Я и сама считала, что это правильно - хранить себя. Ждать своего мужчину, быть верной ему. Да и бабушка с мамой говорили, что девственность — это сокровище. Тот подарок, который преподносится любимому. По-настоящему любимому человеку. Единственному. Суженому. Ты мой суженый, пусть я и не сразу это поняла. И теперь я твоя. И душой, и телом, и разумом... Конечно, все это должно бы происходить в первую брачную ночь… Но я ведь уверена, что для меня больше никого не будет… Только ты. Но лучше, наверное, все-таки подождать…
Постепенно Стася перешла на шепот, потом и вовсе смолкла, взглянула в застывшее лицо Вячеслава. И сама тоже застыла:
- Если ты… Если, конечно, ты… Хочешь взять меня в жены. - Голос Станиславы был едва слышен, казалось, она испугалась собственных слов. Расширившиеся беспокойные глаза затуманили слезы.
Вячеслав Ледянов моргнул и сел. Обхватил руками голову, запустив пальцы в светло-русые пряди, а потом резко и неприятно рассмеялся. Сам над собой.
Такой королевский облом только раз в жизни бывает. Девственница! Подумать только! Хотя ведь все признаки были налицо, но он так увлекся, так втюхался, что все их пропустил. Остолоп.
Трижды остолоп! Ночь любви, овладевать ею раз за разом - всё псу под хвост!
Стася села тоже, отодвинулась от мужчины, глядя на него испуганно и расстроено. Подобрав блузку, девушка прикрыла наготу, еле-еле нашла в себе решимость позвать:
- Слав…
- Слушай, да тебя в красную книгу занести надо, - взвился тот, подняв голову. Сейчас взбешенному Ледянову хотелось все послать к дьяволу, да и себя туда же, но сначала отправиться под холодный душ. Яд, недовольство и неудовлетворенное либидо так и лезли наружу. - Понахваталась всякой хрени, давно актуальность потерявшей. Для особенного? Единственного? Серьезно? Так бесконечно можно решать, отметать вариант за вариантом, конкурсы устраивать. При таком подходе не удивляюсь, что до сих пор никто не позарился. Суженый! А если он не появится? Или появится, когда тебе лет шестьдесят стукнет? Что тогда, а? В девках до пенсии готова была сидеть? Терпеть и зажиматься? И думать, что влечение и секс без любви и брака — страшный грех? Такая чувствительность, принципиальность и наивность в позапрошлом веке сливки снимали! В этом — это слабость, неудобство и идиотизм. Хранить себя. Для суженого. Отличная такая консерва получается. Твою ж мать, Стаська! Проще будь! Взгляни на реальность не сквозь розовые очки и страницы своих глупых книжек! В шестьдесят лет не продолбишься уже, все ж заржавело. Да и сейчас не легче! Ты хоть представляешь, сколько с этим возни?
Выплеснув гнев, Слава наконец взглянул на девушку. Бледная Стася дрожала так, будто он отвешивал ей пощечину за пощечиной, в глазах стояли слезы. Раздражение мешало понять, насколько жесток он был. Наоборот, казалось, что всё на пользу дела: Станиславе необходимо повзрослеть и расстаться со своими девическими розовыми грезами. Что не на пользу: секс придется отложить. Не те настрой и запас терпения, чтобы вскрывать сегодня этот импровизированный сейф. При этой мысли Ледянов мысленно выматерился и снова почувствовал, что более чем близок к очередному выплеску желчи и колкостей. Для совершенно потерянной Стаси это будет уже слишком.
- Я в душ, - бросил он, воспользовавшись единственным выходом. Он остынет, сможет все обдумать, когда мешающая соображению эрекция уйдет. За это время Станислава возьмет себя в руки, а потом…
***
Что произошло бы потом, Вячеслав так и не узнал. В тот вечер, десятого декабря, когда он вернулся из душа, проворачивая в уме приготовленные извинения и предложение в ближайший же понедельник подать заявление в загс, Стаси Осеевой в его квартире уже не было.
Проснувшиеся совесть и разум, темнота за окнами, одиннадцатый час на циферблате, поднимающаяся метель, легкое пальтишко девушки и снова эти чертовы каблуки, которые она так любит, заставили его сильно беспокоиться. Трубку она, разумеется, не взяла, поэтому он отправился следом, желая убедиться, что Стася благополучно добралась до дома. Убедился. И уехал. Поклявшись, что завтра же они поговорят, а он задаст ей трепку за побег и молчание.
Но клятву сдержать не получилось. Стася исчезла быстро, не оставив никаких следов и зацепок.
Слишком поздно пришло осознание, что она — действительно единственная для него. И дело тут не в должном и расчетливом подходе к ситуации: брак — то же бизнес-решение, удачное или нет, - а также в честности намерений по отношению к девушке, остававшейся невинной и решившей, что он ее суженый. Хотя поначалу так ему казалось, и итог закономерным являлся — предложить расписаться. Нет, суть раскрылась позже, спустя месяцы необъяснимой и незаполняемой пустоты в душе и постоянного раздражения на всех и себя в первую очередь: именно Стася — его судьба, его любовь, больше никто и никогда его так глубоко не затронет. Потребовалось время, чтобы Ледянов понял, что же, кого же он потерял. А тогда, уже через неделю после этой размолвки, когда убедился, что Стася бесследно скрылась от него, беспечно отмахнулся: «Ерунда! Не сложилось и не рассыплюсь!» Дурак.
Эти пять лет и суровая реальность довольно продуктивно тыкали его носом в сделанную в тот период лужу. Сейчас он готов землю есть, лишь бы вернуть Станиславу обратно. Заслуженно наказан за самонадеянность и слепоту, за то, что сразу не разобрался в себе и своих чувствах, за все те обидные, жестокие слова, сказанные сгоряча, в момент, когда яйца больше головы, за то, что не стал тогда бороться.
Она не простит так легко. И не поверит, даже если он шквалом обрушит на нее все свои чувства, рассказав о них, показав их. Но всегда есть обходные пути, одним из них он и воспользуется, если придется.
6.
Мокрый снег днем и ударивший к вечеру морозец наделали переполоху.
Возвращаясь домой, Станислава осторожно ставила ноги. На город опускался молочно-серый в дымке изморози вечер, а асфальт, газоны, деревья, лавочки, крыши, заборы и прочее одевались в ледяной панцирь, прозрачной пленкой вмораживающий их в общую картину весенней неустроенности.
На углу дома Стася остановилась, рассматривая хрустальные подвески сосулек, украсившие низ водосточной трубы. Улыбнувшись, девушка отколола одну, сжала в ладони. И так и пошла к своему подъезду. Кроха-сосулька растаяла и исчезла довольно быстро — Стася едва в подъезд успела зайти, — оставив в ладони ледяную влажность.
У квартиры Осеева замерла, неприятно изумленная. На коврике лежал тот самый букет белоснежных калл и лилий, который сегодня пытался вручить ей Ледянов. Роскошная уязвимость — в грязи и пыли, на темно-сером ворсе, ноги об который вытирали уж года три как.
«И почему он не выкинул меня из головы за пять лет? - кольнула мысль. - И как быстро узнал мой адрес!» Подавив вспышку досады и желания растоптать букет, девушка наклонилась и подобрала цветы.
- Хорошо, черт тебя возьми, Ледянов, - с негодованием пробормотала она, открывая дверь. - Твоя взяла.
Цветы нашли себе место в вазе на подоконнике, а Станислава, сделав себе чай, села на кухне, достала старые дневники.
«10 декабря. Мне ужасно больно. Так больно, что хочется завыть, исчезнуть с лица земли. Не могу сегодня писать, слезы текут безостановочно. Не могу… Не сегодня. Уже поздно. Я лягу, попытаюсь уснуть. Надеюсь, что завтра не проснусь. Не хочу просыпаться в мире, в котором твой любимый делает так больно».
За одиннадцатое число записей вообще не было ни одной. Впрочем, Стася и сама отлично помнила тот день.
Это была суббота. Она поднялась с постели с тяжелой головой, но дальнейшие действия представлялись весьма ясно: собрать вещи, на пару дней перебраться к Олегу с Тоней, так вовремя уехавшим в Самару навестить родственницу невестки и попросившим кормить и проведывать Фильку, пушистого и ласкового кота персидской породы, выпить там успокоительного, лечь и снова заснуть.
«12 декабря. Стараюсь больше не плакать. Филька рядом, успокаивает меня. Что-то поела и не помню уже что. Да и важно ли это? Больно до сих пор…
Почему он так со мной? За что? Заставил почувствовать себя такой жалкой, каким-то уродцем, нелепостью, недоразумением. И это человек, которого любила, которому доверяла, к которому прониклась всей душой! По сути, попрекнул тем, что я не шлюха. То есть и расчет весь был на то, чтоб просто попользоваться мной?
Ну а я? С чего я уверовала в его чувства? Он и не говорил мне о них. Не намекал даже! Это я возомнила себе, вообразила невесть что. Показалось, что мы с ним настоящая пара. И всегда считала, что слова могут обмануть, а надо доверять сердцу. Ошибалась! Ничему нельзя доверять.
Любящий человек разве обошелся бы так со мной? Так жестоко. Разве он не принял бы меня такой, какая я есть? Нет. Он оценил бы! Значит, не было никакой любви.
Насколько же Л. поверхностный, расчетливый человек. Все мои принципы, все основы, казавшиеся само собой разумеющимися, непреложными законами мироздания, для него лишь мусор под ногами. Как же я была слепа…
Какая разница, какой сейчас век на дворе? Разве нравственность, мораль, внутренняя чистота подчиняются тем же законам, что и мода, и научный прогресс? Однозначно нет! Поэтому все его слова - это слова человека, бесконечно далекого от благородства и добродетели.
Посмотрела звонки. Пятьдесят три пропущенных вызова от него. Двадцать девять сообщений. Что же делать? Сменить номер! Не желаю больше знать его.
И ведь всё он! Как вор-домушник, честное слово. Долго запирала перед ним двери, так он в форточку влез. Вломился в мою душу, заставил полюбить себя, предстал передо мной этакой чудесной картинкой. А я, дура, раскрылась! Всё сама показала и отдала. Ведь видела же, какой он, что он самоуверен и нахален, что он вечно колющий всё и всех холодный эгоист. Но думала: да это первый слой, а под ним настоящее, теплое, родное, близкое мне и самой судьбой предназначенное.
Прав он. Как же он прав! Я наивная дурочка, живущая в мечтах».
Оторвавшись от строк, Станислава почувствовала ту же горечь и ледяной обруч обиды, сковавший сердце. Всё в той же мере, будто только вчера Ледянов так безжалостно поступил с ней, будто не было всех этих пяти лет. Прошедшие годы никак не сказались на её представлениях о ситуации между ними, обида и злость жалили с той же силой и остервенением, что и двенадцатого декабря 20** года.
Именно утром понедельника, тринадцатого декабря, когда Стася неохотно и медленно начала собираться на учебу, ей и пришла в голову эта идея.
Она всё перечеркнет, сотрет, изменит. Как только Олег с Тоней вернутся, она переберется к родителям, поживет у них. Соврет что-нибудь насчет квартиры, что, например, хозяева цену задрали. Магистратуры больше не будет, специальность она сменит тоже, надо только подумать, что же ее еще привлекает, помимо языков и книг. Она перекрасит волосы, изменит прическу, допустим, отрастит себе косу до талии. Удалит все аккаунты в соцсетях, купит себе новую сим-карту. И, разумеется, перекроит саму себя: начнет встречаться с другими молодыми людьми, найдет себе хорошую подругу, будет регулярно выбираться куда-нибудь, куда обычно выбирается молодежь. Отныне всё станет по-другому, она заполнит свою жизнь новым содержанием, и тогда в ней не останется места даже воспоминаниям о Вячеславе Ледянове.
Сейчас девушка понимала, что тогда это был инстинктивный побег от себя самой и глухой забор вокруг этого происшествия. Но чем бы это ни являлось, она поступила правильно. Вот только в итоге выяснилась крайне неприятная вещь: если на время убежать от себя самой может получиться, то от Ледянова, сделавшего ей так больно, нет.
Магистратуру она оставила, репетиторство тоже. Обзвонила родителей всех учеников и, сославшись на непреодолимые личные обстоятельства, отказалась от занятий, коря себя за безответственность, за то, что так слаба, не довела дело до конца. Больше всех сокрушалась, как ни странно, Елизавета Владимировна, под конец их разговора еще раз напомнившая: если в жизни Станиславы что-то изменится, она будет очень рада возобновлению занятий с Артемом. Осеева пообещала вернуться, мысленно казня себя за эту ложь. Найти новых учеников, возможно, понадобится когда-нибудь, но с этой семьей связи она никогда не восстановит.
Отец дал деньги на курсы дизайнеров, а Олег, узнав о том, что сестра горит желанием сменить профессию, поручился за нее перед шурином, Игорем Пятигорским. Впрочем, Игорь, увидев Стасины зарисовки — а девушка любила рисовать, долгое время даже художественную школу посещала, — разглядел в ней потенциал, в ее работах - нестандартный подход. Месяцев через семь Осеева уже снимала квартиру в другом районе и начала совершенно новую жизнь.
Она отрастила волосы и первые полтора года после расставания с Вячеславом красила их в медные и красные оттенки. А потом забросила это, обнаружив, что очень соскучилась по своему натуральному темно-каштановому цвету.
Новых друзей она так и не нашла. Нового парня тоже. Одно время вкладывала силы и средства в свою карьеру дизайнера, пропадала на семинарах, зарывалась в специальную литературу. Общалась с бывшими сокурсниками, с коллегами из агентства, посещала какие-то уроки танцев, вечеринки, посиделки, ходила в кино и театр. А потом случилась эта история с Кириллом, показавшая ей ту действительность, от которой она старательно пряталась.
Кирилл Черепанов, бывший одноклассник Станиславы, уехал сразу же после окончания школы, но два года назад вернулся. Встреча выпускников — тот еще поворотный пункт в жизни многих. Стася и Кирилл после очередной из них возобновили общение, и однажды он признался, что влюблен в нее еще со школы и хотел бы попробовать построить настоящие отношения.
«Первым моим чувством после его слов, - писала тогда в дневнике Стася, - было отторжение, неприятие. После Л. я инстинктивно не доверяю мужчинам, осознавая, как больно они могут сделать, как могут обидеть. А потом… Потом пришло успокоение, четкое понимание: Кирилл — не мой мужчина, но нужно ли ждать своего? Того самого, от которого екнет сердце, который заставит забыть о самой себе, об осторожности? Я уже дождалась такого, встретила. И что? С чем осталась?
Разве в любви не важнее трезвый рассудок и холодная голова? Теперь думаю, что важнее.
Я в чем-то признательна Л. Его урок был жесток, но необходим. Тело я могу отдать любому, а душу лучше оставлю себе, так будет безопаснее, так ее не ранят больше».
Станислава и Кирилл встречались в течение трех недель, а после девушка всё оборвала. Проплакала весь вечер, ругала себя, приходила в ярость от звучащего в голове снова и снова вывода: самообман — худший из вариантов собственной жизни.
Да, она обманывала себя. А на самом деле пересилить саму себя не удалось. Свою суть не перекуешь и не заполнишь иным колором. Стася осознала эту достаточно печальную истину, а также то, что, расставшись с Вячеславом Ледяновым, она так и не избавилась от него. Он призраком всегда жил в ее мыслях, действиях, сердце.
Осеева пробовала представить назревающую близость с Кириллом, которого сразу же, наученная горьким опытом, поставила в известность о своей девственности и который искренне обрадовался, что будет ее первым и единственным, - она честно попыталась и поняла, что нет, ничего не получится… Потому что страсть целиком надумана, насажена разумом. Она не сможет полностью обнажиться перед ним, полностью отдаться, отпустить себя, чтобы испытать удовольствие и подарить его этому мужчине, тоже заслуживающему счастья. Часть ее, и значительная, принадлежит другому. Всё еще… А Кирилл… Он не ее судьба, хотя она во всем и с радостью доверяет ему, хотя он замечательный человек во всех отношениях, отличный друг. Хотя семья и замужество — самый идеальный план побега и изменений, о котором можно только мечтать. Хотя она твердила себе снова и снова: в любви важнее трезвый рассудок… Может, и действительно важнее, вот только в данном случае нет даже толики любви и желания. Кирилл любит ее, желает, а она его — нет. Она, глупая, до сих пор любит и желает того, кто задел ее своим отношением так глубоко, что остались незаживающие язвы, кто с легкостью вогнал в ее сердце лед обиды, до сих пор не растаявший и причиняющий боль, кто не достоин ни единой мысли и воспоминания о нем, кому она совсем не нужна.
«Будь проклят этот Ледянов! В камне я, что ли, вырезала те слова, что в тот вечер говорила: «Теперь я твоя, и душой, и телом, и разумом»? - читала Станислава, стискивая кулаки. - Чертов ворон! Накаркал. Быть мне в девках до шестидесяти лет. Ну ничего. Я постараюсь выкинуть его из сердца и из головы».
На деле же она еще больше ушла в себя, предпочитая сидеть дома, рисовать, вязать или читать книги, чем выходить куда-то. Реже стала общаться даже с семьей, а коллеги и знакомые… Все они были счастливы, по самую макушку занятые перелицовыванием жизни под себя, в то время как сама Стася Осеева просто выживала.
Убрав дневники, девушка встала и подошла к окну. За то время, пока она ворошила страницы и горести прошлого, на улице стемнело. На фоне черноты незашторенного оконного проема белизна лепестков калл и лилий выделялась устрашающим холодным и режущим глаз контрастом. Стася нахмурилась.
- Давайте переставлю вас в более яркую обстановку. А то похоронное бюро какое-то, - произнесла она и, забрав вазу с цветами, унесла ее в комнату.
За помощь в редакции истории огромная благодарность Анастасии Ивановой, чей трезвый взгляд и светлая голова меня уже столько раз выручали!
ФОРУМ
Источник: http://robsten.ru/forum/36-3112-1
А лилиями б отхлестала б Вячеславу-сосульке морду лица (при случае, хотя понятно, что такой случай может и не подвернуться!)
