Пролог

ИНОГДА  ПОДСЛУШИВАТЬ  ПОЛЕЗНО

11 июня 2042 года

     – Котик, что случилось?

     Меня передёрнуло. Терпеть не могу эти идиотские прозвища – котик, зайчик, ёжик. Одна, помню, называла меня мышонком – с ней у нас до постели так и не дошло, я распрощался практически сразу же и больше ей не позвонил. Неужели я, действительно, для некоторых женщин ассоциируюсь с этими мелкими зверьками, и это с моим-то ростом?

     – Ты что, меня совсем не хочешь? – губки надуты, голосок утрированно детский – маленькую девочку обидели! Может, с кем-то подобное и прокатывало, но у меня такое поведение тридцатилетней женщины ничего, кроме отторжения не вызывало.

     Но дело даже не в этом, я уже видел у прежних своих подружек подобные гримаски, но никогда так не реагировал. В конце концов, это всего лишь секс, причём, для меня – последний перед долгими годами целибата. Так в чём же дело? Почему моё тело отказывается слушать голос разума, говорящего – трахни её, получи своё удовольствие, вручи ей дежурную драгоценную побрякушку и уходи, как постоянно делал в последние двадцать лет с сотнями других женщин.

     – Ничего, такое бывает. Усталость, стресс. Но у меня есть волшебная таблеточка, поверь, ты до утра остановиться не сможешь, проверено!

     И что я должен на это ответить? Что никакая таблетка мне не нужна? Что подобная помощь предназначена для тех, кто не может, а я просто... не хочу! Я, молодой, здоровый мужик, нахожусь в постели с обнажённой женщиной с роскошным телом и немалым опытом, и просто её не хочу, потому что это... Неправильно! Вот оно, это слово, вот тот самый блок, мешающий мне насладиться ни к чему не обязывающим сексом с женщиной, знающей правила игры.

     Правда, сегодня я слегка отступил от своих правил и притащил её на выдачу дипломов – мой младший братец закончил, наконец, школу. Да, понимаю, зря, но так уж вышло. Если честно, я просто забыл об этом, закрутился в больнице, сдавал дела, потом сделал несколько экстренных операций – авария автобуса, много раненных, хирургов не хватало, так что, хотя я уже официально уволился, но здание больницы покинуть не успел, поэтому уйти просто не смог, включился в работу. Под утро рухнул на диван в кабинете главврача, он, по совместительству, ещё и мой старший брат, так что ключи у меня были.

     Проснулся от звонка Изольды, она радостно сообщила, что взяла на работе отгул, поскольку знала, что с сегодняшнего дня я свободен, и она решила, что мы проведём этот день вместе. Я был спросонья, и лишь этим могу оправдать то, что совершенно забыл, какой сегодня день, так что, на автомате, согласился. К тому же, мы уже дважды встречались, и она ясно дала понять, что совсем не против оказаться со мной в постели, что, собственно, и было моей целью знакомства с ней.

          И вот, когда мы уже пообедали в роскошном ресторане, который выбрала она, точнее, она обедала, а я завтракал, и уже собрались ехать к ней домой, раздался звонок от моей невестки. Она поинтересовалась, помню ли я про выпускной своего младшего брата, потому что вся семья выезжает через пятнадцать минут, а меня до сих пор нет. Я пообещал приехать прямо в школу, думал, что придётся перенести запланированное «мероприятие» с Изольдой на завтра, но она предложила поехать со мной. Наверное, думала, что познакомившись с моими близкими, переведёт наши отношения на более высокий уровень. Наивная. Всю скучнейшую церемонию вручения дипломов мы просидели чуть в стороне от членов моей немаленькой семейки, а потом сразу же уехали, я её даже не познакомил ни с кем, зачем?

     И вот теперь я лежу, голый, на широкой кровати в её спальне, и думаю – что я вообще здесь делаю, и под каким бы предлогом удрать. Потому что глотать её чудо-таблеточки я точно не намерен.

     – Котик, ты меня вообще слышишь? – в голосе Изольды были явственно слышны раздражённые нотки, хотя она и старалась их подавить.

     Тяжело вздохнув, я открыл рот, чтобы наплести что-нибудь, хоть что-то, а потом удрать из этого дома и от этой женщины, которая с каждой секундой раздражала меня всё сильнее, и в этот момент спасение явилось ко мне в виде звонка в дверь.

     – К тебе пришли, – подхватился я, с трудом скрыв вздох облегчения.

     – Я никого не жду, – она попыталась уложить меня обратно. – Позвонят и уйдут.

     Но звонивший был настойчив. Трель звонка не смолкала секунд тридцать, потом раздался стук в дверь, причём стучали явно кулаком.

     – Может, откроешь? – предложил я, потому что вся эта ситуация раздражала меня всё больше.

     – Я не хочу никого видеть, кроме тебя, – женщина попыталась погладить мою грудь, но я отстранился.

     В это время стучащий подключил ещё и ногу, а потом раздался звонкий девичий голос.

     – Открывай, Иззи! Я знаю, что ты дома. Открывай, или я вызову полицию, и они выломают эту чёртову дверь.

     – Дьявол! – Изольда изменилась в лице, вскочила с кровати и, подбежав к открытому окну, высунулась наружу, прикрывая обнажённую грудь занавеской.

     – Прекрати орать, Джинни, я сейчас открою.

     Стук стих. Изольда быстро накинула коротенький халатик и кинулась к двери. Притормозила, вернулась, чмокнула меня в губы.

     – Подожди минутку, котик, сейчас я быстренько от неё избавлюсь, и мы продолжим.

     Слыша, как она сбегает по лестнице, я пожал плечами и начал одеваться. Продолжения не будет.

     К тому моменту, как я оделся и вышел на лестницу, входная дверь распахнулась, впуская ту, что так рвалась внутрь.

     – Зачем нужно было устраивать этот спектакль? – я едва узнал негромкий голос Изольды, столько в нём вдруг появилось яда и ненависти. Ого, вот это поворотик. Я притормозил и остался на верхнем пролёте лестницы, так что собеседницы видеть меня не могли, как и я их, зато прекрасно при этом слышал.

     – Я не стала бы этого делать, если бы ты не сменила замки, – голос второй собеседницы, которую Изольда назвала Джинни, звучал тихо и устало, разительно констатируя с раздражённым голосом блондинки. – Это всё-таки и мой дом тоже.  

     – Даже и не надейся! – Изольда буквально исходила ядом. – Дом этот ты не получишь. Говори, что хотела и проваливай. Я занята.

     – Просто отдай мне мои деньги, и я уйду. Мне они нужны, и очень срочно.

     – Никаких денег до твоего совершеннолетия, в завещании бабушки это чётко прописано. Не пытайся выцарапать их у меня раньше срока. Для этого мелкого ублюдка я не дам ни цента.

     – Сегодня одиннадцатое июня, – с намёком произнесла Джинни.

     – Уже? Чёрт! Чёрт, чёрт, чёрт!

     – Отдай деньги, Иззи, они мои. Теперь у тебя нет повода мне отказывать.

     – И ты собираешься спустить их на это недоразумение, которое вообще жить не должно!

     – Не говори так об Арти, он ведь и твой брат тоже.

     – Этот ублюдок мне не брат! Это из-за него мама умерла. Лучше бы он тоже сдох, как наш папаша.

     – Не смей винить его в этом! Он никого не просил о жизни, тем более – о такой. Ты можешь винить отца в том, что он предпочёл другую женщину, но никто не заставлял маму пить те таблетки. Она могла жить ради нас с тобой, я нуждалась в ней, но она предпочла уйти. Она сама выбрала свой путь, и не смей винить в этом Арти. Просто отдай мне деньги, и больше ты меня не увидишь, обещаю.

     – Денег нет.

     – Что? Ты лжёшь! Я видела завещание, бабушка оставила нам с тобой все свои деньги, а это немало. Отдай! Мне нужно оплатить операцию Арти, по квоте ждать ещё лет пять, не меньше, а чем он будет старше, тем сложнее ему будет адаптироваться.

     – Я же сказала – денег нет! Я их уже потратила.  

     – Ты не имела права! Они мои!

     – Имела. Как твой опекун – имела. Содержание девочки-подростка – удовольствие не из дешёвых. Так что денег не осталось. Ни цента. Поэтому исчезни из моей жизни и больше не появляйся, я не желаю больше слышать ни о тебе, ни об этом мелком уродце.

     Я с содроганием слушал этот разговор, недоумевая, как можно быть настолько жестокой. И как хорошо Изольда скрывала передо мной свою стервозную сущность. Украсть наследство своей сестры и отказаться отдать эти деньги, необходимые, чтобы оплатить операцию брата – такое у меня просто в голове не укладывалось. Я вырос совсем на других ценностях, семья и дети у нас всегда были на первом месте. И я даже представить не мог ситуацию, когда кто-то из родственников попросит помощи, и ему откажут. Да вся семья поднималась, как один, когда кто-то из нас оказывался в беде. Я ощутил сильнейшее отвращение к Изольде и сочувствие к её сестре, которая так заботилась о больном брате, хотя, судя по голосу, сама была ещё совсем юной.

     И ещё один момент – уж не знаю, насколько велико было наследство, оставленное Джинни бабушкой, но если она планировала оплатить операцию, которую делают по квоте – сумма была немаленькой. Будучи хирургом, я в этом разбирался. И потратить подобные деньги за несколько лет на подростка не так-то просто, если только не покупать ему пони и спорткары. Интересно, почему этому ребёнку нужна именно платная операция? Видимо, у него нет медицинской страховки, либо подобная операция страховкой не покрывается, но, судя по звучащему в голосе Джинни отчаянию, операция ребёнку, действительно, необходима.

     – Это неправда! Ты не могла потратить на меня все деньги! – Джинни практически задохнулась от шока. – Те два года, что я жила с вами, меня содержал Джозеф, а не ты. А уехав в колледж, я не видела от тебя ни цента.

     – Докажи! – Голос Изольды звучал насмешливо. – Твоё слово против моего. А я, если понадобится, скажу, что ты у меня на золоте ела и в шелка одевалась, вот денежки и тю-тю!

     – Джозеф подтвердит мои слова!

     – Ха! Да кто поверит-то? Бывший муж говорит, что его бывшая жена – ведьма, это ж классика жанра, к подобному никто и не подумает прислушаться. Так что, шагай отсюда, видеть тебя не могу, ничего не получишь.  

     – Я подам в суд, – голос Джинни был тих, но решителен.

     – Флаг в руки, барабан на шею, – Изольда явно издевалась. – На какие шиши, скажи, пожалуйста? Адвокаты стоят дорого, а шансов у тебя – ноль. Я ж говорю – потратила я денежки на твоё воспитание, вот и всё. Ни один адвокат за подобное проигрышное дело не возьмётся, ведь ты даже оплату после выигрыша дела гарантировать не сможешь. А бесплатно никто за это браться не захочет.

     А вот тут она ошибалась. Один такой точно имелся. Мой родственник Флетчер. Более ушлого законника ещё поискать, опыт огромный, в основном он работал на семейную корпорацию, но частенько брался за интересные дела «на стороне», при этом абсолютно бесплатно, исключительно из любви к искусству. Вот ему я и позвоню первым делом, он вытрясет с этой мерзавки не только украденное наследство сестры, но так же проценты и компенсацию морального ущерба, а может и ещё что-нибудь, уж он придумает – что. Только нужно собрать побольше фактов, так что постою, послушаю, может, ещё что-нибудь интересно всплывёт.

     – Я ведь не только на бабушкино наследство могу претендовать, – голос Джинни звучал твёрдо и решительно. – Этот дом тоже немалых денег стоит. Думаю, две трети от его продажи вполне покроют оплату хотя бы одной операции.  

     Вот как. Операций-то ребёнку нужно, оказывается, минимум две. Да уж, чтобы потратить такую сумму на сестру, Изольда, действительно, должна была её на золоте кормить и в шелка и соболя одевать.

     – Дом? Дом не отдам! И почему две трети?

     – Потому что это папин дом. И наследников у него трое. Ты, я и Арти.

     – Этот тупой ублюдок не наследник! У него другая фамилия и прочерк в графе «отец» в свидетельстве о рождении!

     – Да, вы с тётей Сэнди постарались, всё сделали, чтобы малыш не считался частью нашей семьи. Но есть генетическая экспертиза, и она однозначно докажет, что Арти – папин сын.

     – Экспертиза-то существует, вот только что ты для сравнения брать будешь? Отца-то кремировали, так что даже эксгумацию сделать не удастся. А ни я, ни тётя Сэнди не согласимся сдать анализ ДНК, это дело добровольное. Так что доказать связь этого ублюдка с нашей семьёй у тебя не получится.

     – Зачем все эти сложности? Я сама сдам анализы и докажу, что Арти мой брат, а стало быть, папин сын.

     Пауза, а потом смех Изольды, резкий, неприятный. Я не видел в ситуации ничего смешного, но смех этот мне не понравился.

     – Что смешного? – удивлённо спросила Джинни.

     – Так тебе ничего не рассказали? Неужели даже тётя Сэнди не проболталась. Поверить не могу! Ну, надо же!

     – О чём ты? И что должна была сказать мне тётя Сэнди? Я не видела её с папиных похорон.

     – Да так, ничего особенного, вещь совсем незначительная. Ладно, можешь делать анализы, это даже к лучшему. Тогда уж точно ничего доказать не сможешь.

     – Смогу! Арти – папин сын, это увидит любой, имеющий глаза.  

     – Он-то, может, и да. А вот ты...

     – Что? Договаривай!

     – Да ладно! Неужели сама никогда не задумывалась, в кого ты такая тёмненькая? У двух светловолосых родителей не может родиться черноволосый ребёнок! Это закон генетики, ты же учила в школе биологию.

     – Неправда! Папа говорил, что я пошла в его бабушку, у неё тоже были тёмные волосы.

     – Ха! Конечно, он тебе это сказал. Он не хотел, чтобы его любимица догадалась обо всём. Но вот почему мама не сказала тебе правду – не понимаю.  

     – Какую правду? Что папа не был моим отцом? Я не верю. Он любил меня. Если бы я была чужим ребёнком...

     – Вот это меня всегда и бесило – то, что он тебя любил. Я была его родной дочерью, только я, но именно ты для него была светом в окошке.

     – Ты поэтому меня всегда терпеть не могла? – голос Джинни звучал чуть громче шёпота.

     – Да! Они не должны были тебя любить, ты же кукушонок, но они любили. И поэтому я тебя возненавидела.

     – Они? – переспросила Джинни. – Не должны были любить ОНИ? Оба? То есть, я не только не папина, но и...

     – Да! Ты вообще чужая. Совсем! – голос Изольды просто сочился ядом, она буквально выплюнула: – Кукушонок!

     – Меня удочерили? – голос Джинни потерял всякие краски, и я вдруг испытал сильнейшее желание броситься вниз и поддержать её, обнять, успокоить. Нелегко узнавать о себе подобные вещи, в любом возрасте нелегко.

     Помню, мне было около трёх лет, когда я как-то вдруг осознал, что родителей у меня нет. Я был обожаемым, любимым и заласканным младшим ребёнком в огромной семье, где дети – большая редкость, и никогда не чувствовал, что мне чего-то или кого-то не хватает. Помню, дядя Гейб принёс меня посмотреть на нового родственника, с которым, по его словам, я вскоре смогу играть. Сидя на руках у дяди Гейба, я скептически смотрел на маленький кулёчек, из которого выглядывало крошечное красное сморщенное личико, не представляя, как можно играть вместе с ЭТИМ, если оно ни ходить, ни говорить не умеет. А потом услышал:   

      «Это Брайан, наш сын», – это сказал дядя Шон, который и держал этот кулёчек на руках.

      «Сын?» – переспросил я.

     Это слово я знал, у дяди Гейба был сын, дядя Адам, но он был такой же большой, как и сам дядя Гейб. Я не знал, что маленький тоже может быть «сын».

      «Да, сын, – повторил дядя Шон, улыбаясь. – Я его папа, а Майя – мама».

     Он улыбнулся тёте Майе, которая ещё называлась «жена». А теперь ещё «мама» Брайана. Дядя Адам был «сын», но мамы у него не было, и я совсем запутался. Поэтому уточнил:

      «А я – сын?»

      Дядя Гейб и дядя Шон переглянулись, потом дядя Гейб сказал:

      «Да. Каждый из нас – чей-нибудь сын».

     И я спросил:

      «А у меня есть папа?»

     Тогда-то я и узнал, что папы и мамы бывают не у всех. И вот у меня их не было. Так получилось. Но мне очень хотелось, чтобы и у меня тоже были папа и мама, как у Брайана, поэтому я стал так называть дядю Гейба и тётю Алану, которая утешала меня, когда я плакал, рассказывала сказки, целовала на ночь и ещё называлась «дочь» дяди Гейба. Никто не возражал, а Тобиас, который был уже почти совсем большой и тоже жил с нами, и ещё назывался «брат», сказал мне, что раньше он тоже звал дядю Гейба «папа», но теперь не зовёт, потому что уже большой, а дядя Гейб на самом деле не папа и не дядя, а тоже «брат». Но мне можно так его звать, потому что я маленький, и он нам вместо папы.

     И лишь много лет спустя я узнал, по какой причине у других детей были папы и мамы, а у нас с Тобиасом, и не только у нас – один только Гейб. Поэтому почувствовал в Джинни родственную душу – если она была приёмным ребёнком, значит, тоже была не нужна родным родителям.

     – Официально тебя никто не усыновлял, просто записали, как свою, вот и всё.

     – Подожди! Тут что-то не сходится, – голос Джинни звучал задумчиво. – Я же видела фото и видео. Где мама беременная, и где я у неё на руках через пару минут после рождения. Папа сам делал эти фото. И на них прекрасно видна родинка у меня на плече, она и сейчас там есть. Так что меня даже подменить не могли! Ты солгала! А я-то чуть было тебе не поверила. Нужно было врать только про папу, зря ты ещё и маму приплела. Зачем ты так со мной? Просто, чтобы больно сделать?

     – Я не врала! – Изольда буквально шипела. – Да, ты родилась в нашей семье, но ты всё равно чужая! И я тебе это докажу!  

     Раздались удаляющиеся шаги, потом скрип выдвигаемого ящика, шуршание бумаги. Не выдержав, я перегнулся через перила и глянул вниз. Всё, что я увидел – черноволосую макушку и длинные, прямые волосы, рассыпавшиеся по хрупким плечикам, обтянутым зелёной футболкой с длинными рукавами.

     В этот момент вернулась Изольда, и я отпрянул от перил, не желая быть увиденным.

     – Вот, полюбуйся. Как видишь, я не лгала.

     – Суррогатное материнство? – Джинни явно была в шоке, я, признаюсь, тоже. И она тут же озвучила мой вопрос: – Тогда почему меня не забрали? Это же бешеные деньги, почему, если их заплатили за моё вынашивание, то меня не забрали? Или мама сама не захотела меня отдавать? Но, данный контракт подобного не предусматривает, меня бы просто отобрали, как похищенную у кровных родителей. Почему я осталась у вас?

     – Да потому что ты никому оказалась не нужна!

     – Этого не может быть! Раз за меня столько заплатили и готовы были заплатить ещё столько же, значит, меня по-настоящему хотели. Объясни, как всё было. Ты должна мне это объяснение, раз уж сама затеяла этот разговор.

     – Ладно, – голос Изольды звучал неохотно. – Расскажу, что знаю, но это не особо много. Мне было девять, со мной никто ничего не обсуждал, но что-то я подслушала, а что-то узнала позже от тёти Сэнди. Тебя, кстати, никогда не удивляло, что она тебя не любила и не взяла к себе после папиной гибели?

     – Она вообще людей не особо любит.

     – Да, верно, тётя Сэнди не показатель. Ладно, слушай. В общем, в то время папа сильно покалечился на стройке, где работал, и ему была срочно нужна операция, иначе он остался бы инвалидом-колясочником. Страховая с оплатой затягивала, выясняя, кто именно виноват, его начальник валил всё на папу и деньги на лечение давать отказывался, сбережений у родителей на операцию не хватало, а промедление могло быть фатальным. И тогда мама нашла какую-то посредническую фирму, которая подыскивала суррогатных матерей. Половину денег выплатили сразу, этого хватило на операцию, папа полностью поправился... Возможно, он за это тебя и любил, другой причины я не вижу.

     – Дальше!

     – А дальше – всё. Мама должна была поддерживать контакт с той фирмой, раз в месяц приезжать, наблюдаться. Один раз съездила, там делали анализы, УЗИ, что там ещё нужно, в общем, убедились, что ребёнок развивается нормально. А в следующем месяце она приехала, а там пусто. От здания – голые стены, телефоны отключены, владельцы в бегах, документов никаких не сохранилось. Почему это произошло – неизвестно, но концов так и не нашли. И кто твои настоящие родители, кому тебя отдавать – неизвестно. В общем, вместо второй половины денег нам досталась ты.

     – И меня решили оставить?

     – Не сразу. Сначала хотели отдать на усыновление. Я слышала, как мама говорила отцу, что не сможет полюбить чужого ребёнка. Тебе даже детскую не готовили и не покупали ничего, пока ты не родилась. А потом папа вернулся из больницы, куда отвёз маму рожать, такой радостный, сказал, что у меня теперь есть сестра, показывал фотки на планшете, а потом стал готовить детскую. Он сказал, что я уже большая, поэтому должна переселиться в спальню для гостей в конце коридора, а мою комнату, рядом с родительской спальней, отдали тебе. И вот тогда я тебя и возненавидела! Я знала, что ты чужая, но ты уже отняла у меня мою любимую комнату, а потом и любовь родителей! Теперь ты понимаешь, почему я НИКОГДА не отдам тебе бабушкины деньги? Ты – чужачка, и не имеешь никакого права на наследство МОЕЙ бабушки и дом МОЕГО отца, – Изольда уже практически кричала. – Так что убирайся, я не желаю видеть тебя в МОЕМ доме.

     Какое-то время стояла тишина, и я уже собрался спуститься вниз и вмешаться, но тут услышал тихий голос Джинни.

     – Ладно, я поняла. Я тебе неродная, прав на бабушкины деньги не имею, ты меня ненавидишь. Я согласна, у тебя есть причина... Но Арти! Он же твой брат. В вас одна кровь. Он-то тебе не чужой. Пожалуйста, я умоляю тебя, ему нужны эта операции! Хотя бы одна! Ты можешь не давать деньги мне, я принесу тебе счёт больницы, ты можешь перечислить их туда.

     – Нет.

     – Иззи, пожалуйста. Он же маленький мальчик, который заперт в своём теле, словно в тюрьме. И у него есть шанс выйти из этой тюрьмы к свету. Пожалуйста, помоги ему!

     – Нет. 

     – Он же твой брат! Как ты можешь?

     – Могу! Этот уродец мне никто. И я не дам ни цента, ни ему, ни тебе. А сейчас убирайся из моего дома.

     – Иззи...

     – ВОН! – истеричный вопль.

     Дверь распахнулась, потом вновь захлопнулась, послышался приглушенный вскрик и шум падения. Неужели Изольда применила силу? Я же видел, какая эта Джинни хрупкая по сравнению с высокой старшей сестрой. Именно таких я обычно и выбирал – высоких, физически крепких, что при моей комплекции было не удивительно. И вот эта амазонка буквально спустила сестру с крыльца? А если та поранилась?

     Эти мысли проносились в моей голове, пока я, прыгая через три ступеньки, сбегал вниз по лестнице, жалея, что не вмешался раньше.  

     – Котик, ты куда? – растерянно воскликнула Изольда, хватая меня за рукав. Мне не составило труда выдернуть его из цепких пальцев. Притормозив на секунду, я бросил:

     – Ну ты и тварь, – вложив в эти слова всё отвращение, которое испытывал к этой женщине.

      Выскочив на крыльцо, я тут же обнаружил худенькую темноволосую фигурку, сидящую на нижней ступеньке и, склонив голову, рассматривающую наливающуюся кровью ссадину на грязной ладони.

     – Это нужно промыть и перевязать, – я опустился рядом с девушкой на корточки и внимательнее взглянул на ладонь.

     Ничего страшного, но в ранку попала грязь. Судя по грязи на коленях джинсов, девушка, слетев с крыльца, упала на четвереньки на подъездной дорожке, что могло быть чревато другими травмами.

     – Спасибо, я так и сделаю, – вздохнула она. Её волосы упали вперёд и закрывали от меня лицо, но по голосу я понял, что Джинни пытается сдержать слёзы. Я достал чистый носовой платок и протянул ей.

     – И лучше бы обработать чем-нибудь бактерицидным. Кто знает, какая гадость может оказаться на этой дорожке, – я передвинул руку с платком практически под нос девушки, поскольку из-за волос она могла его не видеть.

     – Спасибо, – она взяла-таки платок другой рукой и быстро вытерла щёки. – А вы что, доктор, что ли?

     – Доктор, – улыбнулся я. – Так что, вставай и поехали, прокатимся до больницы, там тебе руку обработают, да и коленкам твоим рентген не помешает.

     – Нет, спасибо, – девушка вздохнула и как-то съёжилась. – У меня страховки нет. Да это всё ерунда, я практически не ушиблась, всё нормально, не волнуйтесь. Вас ведь Иззи ждёт, вы на меня не отвлекайтесь, я сейчас уеду.

     И она кивнула на велосипед, лежащий неподалёку от моей машины.

     – С такой рукой? – я скептически поднял бровь. Девушка вздохнула, признавая мою правоту. – И с ушибленными коленями? Давай-ка я тебя подвезу, куда скажешь, заодно и поговорим. А за Изольду не переживай, пусть хоть всю жизнь ждёт, не дождётся.

     За дверью послышался какой-то грохот, похоже, что-то разбилось или сломалось, но меня это уже не волновало. Эта женщина для меня больше не существовала, ну, кроме как объект, на который я натравлю Флетчера. А вот помочь этой хрупкой девушке стало для меня, почему-то, очень важным.

     Игнорируя или просто не видя мою протянутую руку, Джинни встала, подобрала со ступеньки помятый документ и, чуть прихрамывая, пошла в сторону своего велосипеда.

     А я снова поразился, какая же она худенькая, почти прозрачная. Тронь – переломится. Ростом она была около пяти с половиной футов (* около 168 см), для человека рост вполне приличный, но рядом со мной казалась совсем крохотной. Я обогнал её, подхватил велосипед и, сложив, решительно засунул в багажник своего внедорожника, туда разве что слона запихнуть не удастся, остальное – легко. Потом распахнул пассажирскую дверь и взглянул на девушку. Она стояла, глядя на то место, где прежде лежал велосипед, словно не решаясь посмотреть на меня.

     – О чём вы хотели поговорить? – спросила она, всё так же не глядя на меня.

     – О том, что могу помочь тебе и твоему братишке.

     Она резко обернулась и быстро, насколько позволяло ушибленное колено, подошла ко мне, убирая волосы за уши так, что я теперь прекрасно мог видеть её лицо.

     – Помочь? – ещё не веря, но уже с проблеском надежды, спросила она, подняв голову, чтобы взглянуть мне в лицо. А я, застыв, вглядывался в это худенькое, бледное личико, с синяками под глазами, словно от болезни или хронического недосыпа. Я поймал взгляд огромных, ярко-зелёных глаз, и остолбенел. Я готов был смотреть и смотреть в эти глаза, не отрываясь. Мне хотелось унести эту кроху на край света, укрыть от любых бед и страданий, сделать так, чтобы эти синяки исчезли с худенького лица, чтобы с него никогда не сходила улыбка. Хотелось наказать всех её врагов и обидчиков, заботиться обо всех, о ком заботится она. Хотелось просто быть рядом, дышать с ней одним воздухом, потом что сама она – мой воздух, моё дыхание, моя жизнь.

     Слишком часто я слышал, как мои близкие описывают это состояние, чтобы не понять, что за чудо снизошло на меня. «Один взгляд, одно прикосновение», – говорили они, но некоторым хватало только взгляда. Сомнений у меня не осталось, но я всё же протянул руку к девушке, которая, замерев, смотрела на меня широко раскрытыми, удивлёнными глазами, подхватил её ладошку с тонкими пальчиками, просто утонувшую в моей, и почувствовал ЭТО.

     Все, испытавшие подобное чудо, описывали его немного по-разному, сходясь в одном – описать подобное просто невозможно. «Удар молнии», «мини-взрыв», «словно бы током шибануло», – вариантов я слышал много, и все они подходили и не подходили к тому, что только что со мной произошло. Одно я знал точно – подобного счастья я никогда не испытывал за всю свою довольно-таки долгую жизнь.

     Я смотрел на вздрогнувшую от моего прикосновения Джинни и знал, что она испытывает то же самое. Разница была в том, что я понимал, что с нами происходит, а она – нет. И рассказать ей прямо сейчас, значило напугать, потому что люди с подобным не сталкиваются и ничего об этом не знают. Сейчас главное – удержать её рядом любой ценой, дать ей время привыкнуть ко мне, и только потом ошарашивать признанием. А так хотелось просто взять и сказать:

     – Привет, меня зовут Кристиан, и я – твоя половинка. 

     Ну, вот, я исправила давнюю несправедливость - Кристиан встретил-таки свою половинку. Правда, сама она этого ещё не понимает. Ну, что ж, сюрприз будет.

     Кстати, возможно, кто-то уже догадался, что после Пантеры и Доминики прошло уже 22 года, и события пролога начинаются именно в тот самый день, что и события эпилога Пантеры, то есть в день выпускного Томаса. А скоро нам снова предстоит встреча с Гейбом и Рэнди, а так же с другими знакомыми персонажами. Надеюсь, новая встреча с ними вас порадует.

     И, кстати, все остальные главы будут уже привычно от лица главной героини, то есть Джинни. 

     А ваших впечатлений жду на форуме.