От автора:
Монтана при заселении Нового Света была одним из самых трудных для освоения штатом. Поистине северная погода в сочетании с безграничными лесными просторами и дикими животными, подкрепляемая особо жестоким противостоянием колонизаторов и индейцев не давали случайным людям и шанса. Но особенно тяжело приходилось полукровкам...
Действие происходит во время войны Севера и Юга.

В Монтане ни у кого не бывает простых, добрых историй. Все они, как правило, доверху залиты болью, кровью и ужасом. Ужасом – больше всего.
…Щеколду закрыть она не успела.
Сбито, напуганно дыша, вбежала в дом, раскидав по деревянному полу снежные комья. Зацепила полочку с глиняными горшками, опрокинула их и тут же поскользнулась, едва не упав, на осколках единственной своей посуды. Принялась собирать, порезала руку. Оторвалась, вздрогнув, кинулась на дверь. Мелькнула в голове мысль «войдут!» - но времени исправить оплошность уже не оставалось. Грохнув под напором крепких мужских плеч, единственная застава на пути недоброжелателей рухнула - слетела с петель.
В дверном проходе, игнорируя и осколки, и снег, и даже темноту дома, возникает двойной силуэт. Черные тени, наползая вместе с сумеречным мраком, обещают лишь одно: боль. И хоть она привыкла к ней, хоть научилась мириться и справляться, кажется, судя по ухмылке на губах одного из пришедших, ей эта боль не по зубам.
- Думала, перехитришь? – словно бы видел, в какой угол забилась, мужчина с предвкушением усмехается. На его грубом лице азарт охотника, загнавшего жертву, а красный цвет походного пальто так и рябит в глазах.
- Она не умеет думать, она – женщина, - поправляет компаньона второй, поведя плечами, дабы размять их. Вместо левой руки у него культя, и рукав обмундирования криво зашит, пряча ее от лютого мороза. – Просто говори, девка, где твой погреб? И будешь жить.
Хозяйка, надменно вздернув бровь, молчит.
- Упрямая дура, - перекашивается лицо красного, - думаешь, скроешь? Найду еще до того, как из тебя начнет течь кровь. Нож у Джона что надо.
Девушка и глазом не ведет. На дворе зима – самая холодная за все время, что она себя помнит. Неурожайный год уже отобрал ни одну жизнь… и остаться здесь, на отрубе вблизи леса, без каких-либо запасов – верный путь к смерти.
- Он пуст.
Тот, что с культей, гортанно смеется.
- И ты жива? В такой глуши?
Смех он прекращает – и на лице, уже искаженном яростью, теперь вполне явное желание убить. Все готовы убить за еду в такие зимы.
- Она нас не понимает, Майкл.
Компаньон его более тверд.
- Освежим – поймет.
В два шага, широких и быстрых, он оказывается рядом. Хватает девушку за руку, вытягивает, игнорируя любое сопротивление, к двери. А затем на снег. Кидает, не пожалев силы, и выступает вперед. Смотрит теперь свысока, смотрит еще жестче, тверже прежнего. Ледяные снежинки на коже, ветер треплет волосы, а укрывало – в доме. Смерть подбирается с еще одного фланга.
- Говори.
Мельком оглянувшись себе за спину, хозяйка отруба прикидывает, сможет ли сбежать. Запасы этим двоим не найти, не мало здесь искателей, чтобы плохо их прятать, а вот жизнь ее отобрать они в силах. Деревья в лесу древние, сам он густой, ухабистый, с укрытым под сенью тонкого льда болотом. Если подвести туда – не выберутся. Как только подвести?..
- Молчунья, значит, - опираясь на дверной косяк, протягивает Джон, - я слышал, они хорошо говорят, когда их трахнуть как следует.
- Трахнем тварь?
- Со всей силой, - инвалид задирает края пальто, - не хочешь кормить нас, так будешь удовлетворять, девка.
Пора.
Авалайн, левой рукой зачерпнув густого, ледяного снега, кидает его твердый комок в Майкла, стоящего к ней ближе. Точно в глаза. И он, на мгновенье ослепив врага, дает ей необходимый шанс.
Опрометью, как дикая лань, кидаясь в заросли густых деревьев, девушка, игнорируя дрожь по всему телу и сугробы высотой в пол ее роста, спешит вперед. Тропинки, дорожки – все знает. Каждый поворот, каждый куст, каждую травинку – даже под снежным покрывалом. Единственное, что не под силу – скорость, достойная побега. Дышать больно, кожа замерзла, а снежинки, летя в глаза, слепят ее, как и нежданных мучителей.
Позади слышны крики, брань и топот солдатских сапог. У преследователей они куда лучше, чем у нее. Да и физической силы, стойкости им, похоже, не занимать. Авалайн может взять измором, верткостью, но не ритмом… дыхание, слишком быстро сбиваясь, играет против нее.
Кружится голова.
Рвано вздохнув, девушка поворачивает налево – за высокий шершавый ствол столетнего дерева, обозначающий поворот к нужной ей тропке – к болоту. Только вот, каким-то чудом догадавшись о маневре, один из преследователей уже здесь. Ловит не успевшую сориентироваться беглянку, что есть силы ударяя об изломанные ветки. Их острые огрызки впиваются в исстрадавшуюся кожу.
- Не уйдешь! - сквозь зубы выплевывает Майкл, правой своей, тяжелой рукой залепив девушке хорошую пощечину. Тонкая струйка крови – горячая, как бульон из котла, каким она не успела пообедать сегодня – течет вниз.
Авалайн вздергивает голову, сжимая губы. Орудуя на пуговицах ее штанов – самого теплого, что можно пожелать здесь – он уже близок к цели.
- Вытрахай из нее душу! - подначивает Джон, запыхавшийся и чуть медленнее подбирающийся ближе. От него беглянке достается меткий удар по груди – Авалайн, не сумев сдержаться, даже вскрикивает.
- Запросто, - готовый воплотить обещанное в жизнь, к тому же, принять все наставления своего спутника, мужчина в красном освобождает свой член от ткани брюк. Жар его эрекции девушке, сжавшейся от негодования и боли, ощутим лучше всего.
Майкл двумя пальцами крепко берет ее за подбородок, поворачивая к себе и заставляя смотреть прямо в глаза. Серые, они мерцают смертельным огнем ярости.
- Я насажу тебя так, что истечешь кровью, мерзкая девка, - шипит, обдавая гнилым дыханием, - а потом тебя насадит Джон.
Инвалид одобрительно хмыкает, горделиво вздернув подбородок. Снова разминает свои плечи.
- А потом, когда оба наиграемся, кинем тебя здесь, в снегу, - Майкл сплевывает, оскалившись, и подается вперед. Он уже почти внутри. – И затем заберем все, все твои запасы, женщина. А может, и тебя съедим…
Мужчины смеются, уже празднуя свою победу, видя, что Авалайн никуда не деться, а она не решается закрывать глаза. Не хочет, не может встречать смерть, прячась от нее. Даже замершая, даже уверившаяся в своей скорой, очень болезненной кончине, не намерена умирать слабой. Слабость, как и трусость, для жителя Монтаны – худший из пороков.
И все же, хотя смотрит на своего мучителя в упор, Авалайн не понимает, что происходит.
Намеренный толкнуться в нее со всей обещанной мощью, солдат вдруг медлит. Откланяется. Отстраняется. Невидящим взглядом оборачивается на компаньона.
Девушка смотрит туда же – Джон белый, как смерть, во все глаза глядит на затылок красного мундира. Из-под его каштановых волос, алой струйкой смерти вытекает кровь. А кусочек стрелы в цветных перышках, оставшийся вне черепа, подрагивает от легкого ветерка.
Солдат замертво падает на землю у ног Авалайн.
И не успевает ни она, ни Джон даже вдохнуть как следует, тоненький свист второй стрелы разрезает воздух.
Стрела пробивает череп инвалида насквозь, даже перышками теперь входя в его висок. Хватаясь за ствол, будто он поддержит, Джон сползает на землю. Он умирает, глядя на Авалайн как на посланницу смерти.
Под ногами ее теперь два трупа.
Девушка не двигается с места, только глазами изучая обстановку вокруг. Те же деревья, те же их стволы, те же сугробы…
Она ждет стрелы, выкрика, ждет боли – стрелявший ведь наверняка и ее не пропустит. В своем оборванном до вида рубашки платье она хорошо заметна среди белого снега.
…Тихий хруст доносится с правой стороны полянки. Особо густые ветви, качнувшись, скрывают кого-то за собой.
Авалайн видит бежево-серый мех и выделанную шкуру, спускающуюся к самой земле, а сверху на подобии капюшона натянутую на голову стрелявшего. Он кивает ей, сжав пальцами свой лук. Словно бы знает о чем-то… что-то? Большой, как медведь. Меткий, как коршун.
Он уходит, так и не выстрелив снова. Снег тяжелые шаги и не скрывает.

* * *

Жизнь в Монтане – это сам синоним выражения «борьба за существование».
Люди здесь воюют с вражескими племенами и народами, жестокими и беспощадными настолько, что даже убийство младенцев не считается особым проступком; борются с природой, еще более беспощадной, суровой и неподкупной никакими задабриваниями – снег лежит уже в октябре; борются с самими собой.
И в то же время, в цветных иллюстрированных книжках лондонских детишек, чьи папы в напудренных рубашках разъезжают на кэбах, которые на французский манер зовут теперь «такси», Монтана описана как «край чудес и приключений Нового света».
Это так. Авалайн, усмехнувшись в лицо любому, может вдоль рассказать об этих «приключениях». Выжить на краю света - потрясающее по сложности задание. И в эту зиму даже она, видавшая многое и привыкшая за свои двадцать лет к разными ситуациям, засомневалась, что дотянет до весны.
Голодные волки рыскали у самого порога. Подкапывали погреб, выли, в надежде добраться до запасов, скреблись в дверь. Испугать их было невозможно – пуганные. Оставалось только ждать рассвета, наступающего не раньше девяти утра…
Индейцы ужесточили наказания для «бледнолицых» за пересечение их границ. Дом Авалайн, находящийся в непосредственной близости к этому рубежу, по старому договору оставили в покое. Но в их лес за сбором кореньев и трав ходить запретили – новый вождь недоволен послаблениями для «белой», и так считает ее привилегии излишними.
Авалайн не спорила с местными племенами. Жить в их черте, как-никак, под их защитой, лучше, чем как истинная «белая». Не будь индейцев, не было бы у нее ни еды, ни крыши над головой. Уже за это одно она им безмерно благодарна и готова терпеть, сносить, забывать обиды, горечи и недопонимания. Эти люди – гордый народ. А гордость порой требует жертв.
Авалайн и сама была гордой. Но, много думая у горящего в доме очага, разглядывая замысловатые узоры огненных бликов, решила, в конце концов, что попрала бы эту гордость, встреть того, кто спас ее тогда от беглых солдат.
Этот человек определенно знал лес, раз нашел такую удачную точку для выстрела.
Он, несомненно, играл против бледнолицых, раз позволил себе их убить.
Шкуры его, сам наряд – отсылка к индейцам, но то ли показалось Авалайн, то ли подсознание в шоке само дорисовало, однако волосы у спасителя были светлыми – точно колосящиеся поля.
С тех пор, как две стрелы отобрали две жизни, девушка его не видела. Волки, ревущие вдалеке медведи, передвижение индейских разведчиков – все это было совсем рядом, каждодневно, практически как данность. А этот человек данностью уж точно не был.
Шли дни. В повседневных заботах терялись подробности той встречи. Детали, как талый снег сквозь пальцы, утекали в небытие.
Девушка неизменно была благодарна и, так или иначе, могла бы отблагодарить, знай кого… но постепенно Авалайн смирилась, что встреча обладателя выделанных шкур с ней – случайность, какая больше не повторится. И прекратила обо всем этом думать.
Она часто так делала – прекращала думать. И боль, и страх, и горечь, иногда все же пропадали…
…В ту ночь она легла в постель, натянув повыше старое одеяло из шкуры оленя и, закрыв глаза, поняла, что отпустила ненужные мысли полностью.
Но едва взошла на зимний морозный небосвод луна, из-за высоких деревьев зазвучал громкий, яростный индейский голос, разбудивший девушку и вернувший все на круги своя.
Голос призывал к войне…

* * *

Наскоро натянув сапоги, ухватив руками развевающиеся на ветру края пальто, Авалайн спешит к Ногтю Смерти. Никто не знает, называется это поле возле леса так испокон веков или потому, что именно здесь, на относительно небольшой территории с острым выступом скалы после переселения «белых» на континент чаще всего происходят вооруженные стычки, но название, определенно, говорящее.
Англичане, разумеется, люди умные – с окрестными племенами они заключают сделки и договора, обмениваются информацией, создают крепкие торговые связи. Но не все племена хотят иметь дело с иноверцами, пришедшими из совершенно другого мира. А англичане не знают слова «нет». Потому их рейды покарания, дабы научить индейцев уму-разуму, часто заканчиваются ответной атакой.
Сегодняшняя – тому пример. Смерть в ней так и витает вокруг всего живого.
Приходить к Ногтю раньше, чем через час после последнего затихнувшего выстрела – полное безумие. Индейцы, еще остающиеся в засаде, увидев светлую кожу Авалайн могут не пропустить ее – и неважно, есть договор или нет, они на поле брани. Англичане, так же еще не вернувшиеся в форт, могут заприметить черные волосы девушки и перезарядить мушкеты – мало ли краснокожие отправляют агентов в их ряды? Среди них есть европейцы, рожденные от смешанных браков, а есть и те, кто самовольно перешел на сторону племен вопреки Короне и своему роду. С такими дан приказ расправляться быстро и безжалостно – расстреливать на месте.
Но насколько безумно решение Авалайн, настолько же и твердо. На всем белом свете есть всего один человек, к судьбе которого она испытывает искреннее участие. И, по словам одной из девочек, проживающих в форте и забарабанившей в ее дверь меньше получаса назад, человеку этому срочно нужна помощь.
Сил Авалайн не жалеет.
По прекрасно изученным тропинкам, минуя деревья, кусты и обрывистые куски леса, она приближается к своей цели, поправ и дыхание, и опасения, и любой страх.
Выстрелы, крики, шум лезвий, свист стрел – все вокруг этой ночью живет своей собственной, страшной жизнью. А мороз, тем временем, лишь крепчает.
- Где ты видела его? – девушка, резко выдохнув на очередном повороте, обращается прямо к девочке, Мариэтте, сообщившей ей дурные вести.
- Возле левой опушки, ближе к лесу, - задыхаясь, бормочет та, - мне так жаль, Авалайн… мне очень жаль…
Обитательница отруба качает головой, крепко сжав губы. Призрачная надежда, что еще не поздно, минимальная вера в чудо сохраняется где-то внутри сознания. Заставляет бежать быстрее.
Вот уже и видно поле. На подходе, теряясь в темноте, но находясь в белом снегу – свежие трупы английских солдат. Еще совсем молоденькие, видно, только прибыли… не в то время.
Авалайн переступает их, стараясь не смотреть мальчишкам в глаза, и, переходя на быстрый шаг, идет своей дорогой.
- Оставайся возле деревьев, Марит, - велит девочке, убедившись, что здесь она более-менее в безопасности, - на поле стреляют.
- Они и тебя пристрелят!
- Не пристрелят. Я его еще не нашла.
По узенькой тропке, стараясь не сильно выделяться на фоне общего пейзажа, девушка, оглядываясь, пробирается вперед. Трупы. Много трупов на снегу. Но все – левее. Все – вдалеке.
А цель Авалайн близко. За большим серым валуном, прильнувшим к кромке леса.
Тихие-тихие стоны, перемежаясь со всхлипами, в ее ушах звучат громче фанфар. К горлу тут же подступает чудовищных размеров ком, а руки трясутся. Не жалея брюк, Авалайн на коленях подползает к маленькой фигурке за камнем. И быстрее, чем серые глаза ребенка успевают распахнуться от ужаса, крепко целует мальчика в лоб.
Алакай. Александр, Алекс на самом деле, – но он больше любит, когда его зовут «Алакай». Кто-то из местных детишек перефразировал его имя на псевдо-индейский и малыш решил, что прозвище вышло очень красивым.
- Это я, я, - бормочет Авалайн, заслышав участившееся дыхание ребенка, - посмотри, видишь? Тише. Сейчас мы все исправим. Все…
С гримасой облегчения всматриваясь в ее черты, мальчик закусывает свои бледные губы. Ему семь с половиной лет, волосы у него волнистые, темные, как у папы, а глаза серые – мамины. Он очень красивый мальчик, хрупкий, абсолютно не созданный для жизни здесь, на краю света. Его рождение стало самым счастливым событием в жизни его отца и одним из самых несчастных – его матери. После тяжелых родов она так и не оправилась, не чувствовала к ребенку любви. Отец заменял ему обоих родителей, но прошлой зимой, подхватив пневмонию, он скончался… и тогда с малышом, в одиночестве бродившем по лесу в поисках съедобных кореньев для себя и мамы, познакомилась Авалайн.
Она научила его всему, что знала – как собирать, обрабатывать ягоды и коренья, слышать животных, мастерить разные вещи из дерева, мечтать… Алакай грезил стать как папа, офицером армии Короля, когда вырастет. И отчасти поэтому отказывался уходить вместе с Авалайн в ее избушку от нелюбящей его матери и всего, что окружает в английском поселении. Но все же, в большей степени – из-за матери. Дети не могут своих матерей не любить. Тем более такие светлые, сострадательные дети. Не глядя на свой юный возраст, Алакай вполне сносно заботился о ней и не обращал внимания на злобные взгляды. Он был преданным, знающим свои обязанности человеком. Но Авалайн была его отдушиной, его лучшим другом, и он справлялся, зная, что она рядом. А она всегда была рядом – как сейчас – на расстоянии в полшага.
- Ты пришла…
- Конечно я пришла, - девушка старается говорить ровным, умиротворенным тоном, но с каждой секундой это все сложнее. На снегу видно алое пятно возле правого бока ребенка. Из-под его меховой курточки капает кровь. – Покажи-ка мне. Что случилось?
Алакай хнычет, когда хозяйка отруба наскоро расстегивает его верхнюю одежду. Не обращает внимания, что она бледнеет, игнорирует даже прерывистый вздох. Ему просто больно, и от этой боли он мечтает поскорее избавиться.
- Кто-то стрелял…
- В тебя?
- Нет, но да… я мимо… я случайно…
Авалайн, пододвинувшись по ледяному снегу ближе, ощутимее целует мальчика – в щеку, в висок. Согревает своим дыханием, перехватывает ладонями его едва теплые ладошки. Растирает кожу.
- Так бывает, ничего… мы вылечим тебя, милый, я помогу.
Авалайн говорит, а сама смотрит на рану. Мерцающая даже в такой тьме, кровоточащая, она слишком, слишком большая… и крови, судя по пропитке одежды, снега и белому, как мел, лицу мальчика, потерял он уже много…
В сознание прокрадываются страшные мысли. Она гонит их прочь как может. Алакай – все, что у нее есть. После встречи с ним Авалайн впервые почувствовала тягу к жизни. Как же можно все потерять?.. Его, такого светлого, чудесного мальчика, у которого впереди столько планов? Который столько должен еще увидеть и осуществить?
Алакай как чувствует. Сбито шепчет:
- Авви, я не хочу умирать… мама тогда одна будет… и ты будешь плакать…
- Еще чего, ну конечно, - насилу выдавливая улыбку, девушка оглаживает личико малыша. – Ты не умрешь. Но сейчас нам нужно уходить. Потом найдем маму.
Серый взгляд устремлен вперед. Он подрагивает.
- Авви…
- Потом, малыш, потом, - пропуская руки под плечи и колени Алакая, шепчет та. Собирается подняться, но едва не оступается, заметив-таки то, о чем пытается предупредить мальчик.
Высокая фигура, больше всего напоминающая медвежью, перекрывает им путь. Авалайн узнает выделанную шкуру на плечах неизвестного, а так же ее меховую опушку. Едва заметный пар от горячего дыхания просматривается возле сокрытого под капюшоном лица. Видны пряди светлых волос, она не ошиблась. А еще видна борода, мешающая точно определить возраст мужчины.
Незнакомец вздергивает голову, окидывая Авалайн мрачным, тяжелым взглядом. А потом, делая неслышный выдох, спускает натянутую тетиву лука.
…Стрела с небезызвестными перышками убивает кого-то за камнем. Нож его, уже вздернутый над Авалайн и Алакаем, безвольно падает наземь.
У девушки перехватывает дыхание.
- Уходите в чащу, - низким, хриплым басом велит огромный человек. На английском.
И спускает вторую стрелу, наповал сражая заинтересовавшегося происходящим у камня местного офицера.
Предельно ясно уловив мысль неожиданного спасителя, крепко прижав к себе ребенка, Авалайн кидается к лесному массиву. Краем глаза видит, как он удовлетворенно оборачивается ей вслед.
- Потерпи, маленький, пожалуйста, - сосредотачиваясь на первостепенной цели, приговаривает хозяйка отруба, стараясь бежать и нести мальчика ровнее. Его раны заставляют ребенка страдать, что выражается исказившимся личиком и беззвучными, но такими горькими слезами. Он уже совсем белый – ни кровинки.
- Я тебя люблю, Авви…
- А я тебя как, малыш, - Авалайн и сама уже чуть не плачет, - так сильно, что нет никаких сил. Я так счастлива, что ты у меня есть… поверь, я помогу. Все будет хорошо.
Мальчик вдруг улыбается ей так, как не улыбался никогда прежде. На щеках его ямочки, серые глазки лучатся светом и теплом. В них – искорки умиротворения. Последние искорки…
- Я верю, - отвечает он.
И закрывает, мягко прильнув к ней, глаза.

…Авалайн хоронит его возле своего дома. Мерзлая земля почти не поддается острию лопаты, но она не сдается. Вымещает свою боль, свою ярость в это действие, плачет, едва ли не кричит, но копает. Все, что теперь она может делать – копать.
Когда глубина достигает пары метров, Авалайн останавливает себя – усталости горящие мышцы не чувствуют, а боль в них воспринимается как данность. Просто уже начинает смеркаться, а волки непременно придут на запах плоти…
Обмытого, укутанного в ее лучшее покрывало, Авалайн последний раз целует Алакая в лоб, оглаживает его такое красивое, такое спокойное детское личико. Он выглядит спящим. Он просто спит...
Опуская Алакая в яму, Авалайн едва не стирает друг о друга зубы. Ногтями впивается в землю, душит свой крик. Грязными пальцами, замерзшими от снега, вытирает слезы. Холода телом уже не чувствует. Теперь навсегда в ее теле холод.
Закапывая могилку, на ее вершине девушка выкладывает узорчик из камешков, венчая возвышение самым большим из них. Почти ритуал.
Закончив, она не может заставить себя подняться с колен. Все сидит и смотрит. Все сидит и гладит. Все сидит, сидит и…
Со стороны леса, чуть шурша снегом, кто-то показывается на ее территории. Авалайн старается не обращать внимание – в данную секунду, пришел неизвестный за ее душой или нет ей абсолютно все равно. И все же, на звук негромкого, горького смеха, очень медленно, но все же голову поворачивает.
Цепляет приметливым взглядом, особенно цепким от бесконечных слез, мутные глаза мужчины, носящего шкуры и мех. Лопнувшие в них капилляры – отсылка к перышкам на стрелах, ночью давшим им с Алакаем еще один шанс.
- Все там будем, - произносит мужчина, как-то странно стоя по колено в снегу – будто бы ноги не слушаются, а все вокруг в тумане. Рассеянно оглядывается по сторонам. Глубоко, прерывисто вздыхает.
Покачнувшись в преддверии следующего шага, грузно падает на землю.
Волоски меха его наряда колышутся на утреннем ветру.

* * *

На ее кровати он едва поместился.
Шкуры, конечно, увеличивали общее впечатление от тела, но и под ними, когда оказались на полу, оно выглядело все таким же могучим. Мускулы, налитые силой, кожа, пышущая жаром, руки, что даже внешне выглядели способными удушить любого…
Со стороны казалось, что опасный зверь, способный смести одним движением пальца, просто отдыхает. Завтра утром он, без труда поднявшись с покрывал, накинет свои шкуры обратно на стальные плечи и пойдет, поспешит к прежним делам. Наверняка он наемник. За таких наемников богатые убивают…
Только вот Авалайн, как единственной, кто посвящен в истинное положение дел, прекрасно ясно, что завтра огромный человек никуда не пойдет. Он и не встанет. Он и не сядет даже.
Распуская его вымокшую от снега одежду, разделываясь с самодельными крепкими замками, она, добравшись до нижней рубашки из грубой темной ткани, заприметив алый оттенок на ее боку, лишь подтвердила свои опасения. А потом подняла рубашку, от запекшейся крови почти прилипшую к коже – и все же удивилась. Рану прижгли – очертания от ожога полукруглым, чуть заостренным на концах предметом угадывались на коже.
Если он сделал это сам, силой воли и выдержкой обладает недюжинными…
Хотя тут удивительного ничего нет. По его виду и не такое предположить можно.
Авалайн подступает к мужчине со смоченной в роме вперемешку с водой тряпице. На его теле, помимо раны, практически нет порезов, только синяки, а вот на шее их достаточно. Видимо, кто-то пытался убить незнакомца ножом. Только разве же так просто перережешь эту бычью шею?
На самом деле, девушке интересно. В некой прострации после стремительной кончины Алакая, являющегося единственным утешением ее существования, в ней еще больше вопросов к этому человеку, уже дважды спасшему ее собственную жизнь. Но чтобы услышать ответы, прежде всего нужно ему помочь.
Авалайн убирает длинные светлые пряди подальше от ранений. Они будто смазанные чем-то, жесткие – под стать хозяину. Ведет тряпицей по первому, сравнительно глубокому порезу. Мужчина даже не морщится.
У него европейское лицо. Разве что, небольшое вкрапление чего-то индейского в форме носа и бровей, но не более того. Слишком крупен для англичанина, а все же похож.
Может, американец?.. Из промышленных штатов… но что же тогда делает в такой глуши?
Беглый заключенный? Подошел бы… только уж очень резво управляется со стрелами, практически ничего больше не признавая.
И тут снова отсылка к индейцам, любящим такой стиль. Неужели тоже плод смешанного брака?
…В поселке над Авалайн часто смеялись. Дети знали, что мама ее была из племени кри, а папа – из Йорка. Их союз не одобрил никто, а потому потешаться с него запрещено не было, как и его осуждать. Дети не знали, что родители Авалайн были счастливы и любили друг друга – только она знала. Не хотела делиться этим, не собиралась. Терпеливо сносила насмешки. Но когда после смерти мамы отец принял решение перебраться в лес, ближе к границам племени, возражать не стала.
Индейцы так и не стали считать ее своей. Поселенцы из своих вычеркнули. Находясь по обе стороны медали одновременно, Авалайн была лишней в двух мирах. Наверное, потому и жила в своем собственном. Старалась.
Единственным связующим звеном был этот договор – о праве жизни возле племени, о не причислении к «белым», а значит, относительной безопасности. Бывший вождь был мудрым человеком, веруя, что дух матери Авалайн ныне принадлежит девушке, а значит, она имеет свои права. И права эти – в неприкосновенности. В лесах Монтаны очень даже щедрое предложение.
Качнув головой несвоевременным мыслям, хозяйка отруба заканчивает обрабатывать порезы своего нежданного гостя. Под подбородком, недалеко яремной ямки тоже есть линия, побагровевшая от крови. Обмывая ее, Авалайн движется по линии бороды, довольно густой, но без проседи. Вряд ли мужчине больше тридцати. Это дает надежду на выздоровление – судя по виду этого человека, грозному до дрожи, умирать так просто он не собирается.
Наоборот, когда девушка разбирается с последним из порезов, очень медленно, но открывает глаза. Слышит запах, хоть и разбавленный, спиртного.
Ресницы у него каштанового цвета, чуть темнее широких бровей. Длинные, пушистые – точно индейские. И все равно, что под глазами круги, все равно, что они подернуты пеленой усталости. Посыл вполне ясен.
Мужчина с неким любопытством присматривается к Авалайн. Бледные губы его трогает слабая усмешка.
- Воды?
Обладатель шкур сдавленно кивает. Чуть хмурится.
Авалайн подносит кружку к самым его губам. И тот, хоть тяжело это, судя по его выражению лица, выпивает все до последней капли. То, что дают, привык принимать без вопросов. Как и она сама…
Мужчина неспешно обводит глазами доступное его взгляду пространство. Авалайн знает, что видит он небольшую комнатку деревянного дома, со скрипящим полом и утепленным потолком, с камином, какой зажжен и согревает их в царстве снега, с большим деревянным столом, сколоченным на славу, полками, ранее заполненными кухонной глиняной утварью, а так же – саму постель. Ее – его.
- Твой дом…
Голос незнакомца звучит почти так же, как и в их предыдущие встречи. Разве что сейчас он еще ниже, немного слабее.
- Мой, - подтверждает девушка, откладывая тряпицу в тазик, а его – на тот самый единственный стол.
Мужчина переводит взгляд на свою рубашку, какую Авалайн прикрывает теплым одеялом.
- И зачем?
- Ты не можешь стоять на ногах.
По глазам большого человека видно, что для него это не является ни объяснением, ни причиной.
Авалайн пожимает плечами.
- Ты спас меня. Я в долгу.
- Считаешь, ты тоже должна?..
- Я привыкла долги возвращать, - отрезает девушка, - а теперь ты ответь на вопрос: что за рана?
Словно бы только что вспомнив о ней, мужчина устало поглядывает на свою окровавленную одежду. Мускулы, какая она облегает, немного намокнув, вызывают трепет.
- Чей-то верный нож, - ему непросто поддерживать разговор – часто прочищает горло, но все равно говорит. Молчать, похоже, уже надоело. – Крови больше нет.
- Это камень?..
- Наконечник стрелы, - он слегка запрокидывает голову, - попробуй как-нибудь…
Ну конечно! Контур совпадает. Вот с чем совпадает. Было бы странно, используй этот человек что-то еще. Даже для прижигания.
Незнакомец тяжело сглатывает.
- Когда я смогу уйти?
- Когда сможешь встать.
- А если сейчас смогу? – каплю смеха проскальзывает в его басе, измученные губы выдают подобие улыбки. Он удивительно часто улыбается, даже если и с сарказмом. Даже если и наверняка загибается от боли.
- Сейчас даже под страхом смерти не сможешь. Лежи спокойно. Рана запросто откроется снова.
- Огонь у тебя есть…
- Стрел нет, - подумав мгновенье, поверх покрывала Авалайн накидывает снятые с мужчины шкуры. Шутит он или нет, бодр или нет, а рана серьезная.
- Ты не обязана меня спасать…
- Ты был не обязан, а спас, - Авалайн хмурится, стараясь не теряться от внимательного взгляда, - дважды.
- У меня была причина.
- У меня тоже…
Черты лица обладателя шкур чуть заостряются.
- Мне жаль мальчика, - сожаление в его голосе не надуманное. Оно правдиво.
Авалайн всеми силами пытается не дать эмоциям воли. Внутри нее пусто. Внутри нее – оцепенение, какое, надеется, пройдет не скоро – боли она не выдержит. Не та эта боль…
Потому отвечает довольно спокойно:
- Ничего. Он в Раю. Ты прав, рано или поздно все умрем.
Закрывает тему, строго глянув на своего вынужденного гостя.
- Но не сегодня. Сейчас тебе надо спать.

Ночью, вместе с голодными волками и яростным морозом, мужчину, чьего имени Авалайн до сих пор не знает, забирает в свой плен лихорадка. Жестокая, истязающая, бесконечная, она по каплям выжимает из него жизнь.
Сильный, он не мечется по постели, не переворачивает ее, даже не стонет. Он не просит пить – Авалайн сама приносит, не просит тепла – она сама разжигает сильнее камин. Он сносит болезнь. Терпеливо. Долго. Упрямо.
И все же, ближе к утру начинает дышать часто, будто задыхаясь, хватая последнюю возможность глотнуть воздуха. Открывается, кровит рана. Даже порез на шее, тот самый, глубокий, кровит.
Авалайн кладет на лоб Несгибаемого, как теперь зовет человека, холодную тряпицу.
Он бредит.
В тишине дома то и дело звучит сбитый бас, слабый для крика, сильный для шепота. В нем отголоски истерики.
- Бал смерти… убить на балу смерти… убить…
И имя. Через слово. Как заклятье. Лицо его искажается, наполняется гневом, даже зубы, даже кулаки сжимаются. Ненависть так и ощутима вокруг.
- Колхоун...
Авалайн гладит лоб мужчины, убирая с его взмокшей поверхности волосы, накрывает своей ладонью его руку – успокаивает.
- Все хорошо. Хорошо…
Часов в восемь, с началом рассвета, жар немного спадает. На Несгибаемого снисходит сон.
А Авалайн, задумавшись над тем, что где-то слышала произносимую незнакомцем фамилию, листает дневник отца.
Находит – на предпоследней странице, с нажатием на перо так, что едва не порвана бумага. Дата – семнадцатое января. В тот день, когда от лихорадки скончалась ее мать…
«Сегодня, в восемь часов до полудня, на моих глазах по приказу Фц. К. Колхоуна было расстреляно триста сорок коренных жителей Монтаны, включая женщин и детей. Да гореть ему в Аду».

* * *

К утру, приходящему поздно и откликающемуся легкой розовой полоской на горизонте, снег укрывает землю Монтаны белым бесконечным маревом. Метровые сугробы высятся перед домом, мешая Авалайн открыть дверь. Хозяйке отруба приходится ограничиться двумя прямо с порога зачерпнутыми ведрами, которые затем переставляет к очагу. Талая вода чище и безопаснее всего, тем более, больше ее брать неоткуда.
Мужчина, унявшийся только ближе к рассвету, не слышит ни скрипа двери, ни шороха ведер, ни капелек воды по их стенке. Он просыпается, когда Авалайн, неосмотрительно повернувшись, рассыпает из его плотного кожаного мешка, брошенного у порога, семь стрел.
Орудие убийства, какое так популярно у Несгибаемого, предстает перед хозяйкой во всей красе. Тонкие деревянные стрелы, края которых обработаны чем-то желтовато-серым, похожим на масло. Левый, с красивыми цветными перышками, так ярко обозначающимися на мертвых жертвах, и правый, с умело подвязанным тонким лезвием, очерченным колечком алой краски. С виду оно совсем не острое, просто треугольное. Зато при попадании…
- У некоторых на кончике яд, - хрипло бормочет нежданный гость, хмуро наблюдая за девушкой, - порежешься – не жилец.
- Это индейская техника…
- Это техника здравого разума, - отворачиваясь, Несгибаемый закрывает глаза. Дыхание у него совсем тяжелое.
Авалайн осторожно ссыпает стрелы обратно в мешочек, стороной с перышками вверх. Подходит к постели, которую на эту ночь безвозмездно уступила.
Кожа у мужчины бело-серая, похожая на тающий снег. Глаза запали, под ними багровые синяки, на шее видны вены, а порез мерцает ярче восходящего солнца. Судя по тому, что его пальцы непроизвольно дергаются к ране, с ней дела все так же плохи.
- Ты знахарка?
Авалайн качает головой.
- Лучше бы была…
- Ты не первый, кому я помогаю, - девушка поворачивается к столу, на котором еще стоит сохранившийся в бутылке алкоголь, отрывает чистую тряпицу от какой-то простыни. Отец, в Йорке – врач – учил дочь тому, что знает. Прекрасно понимал, что однажды в этой глуши она останется одна…
- Внутрь будет быстрее, - глядя на нее из-под ресниц, слабо ухмыляется обладатель шкур.
- А снаружи – действеннее, - Авалайн ловко поднимает его рубашку, приглядываясь к побагровевшей, живой ране. Кровь не идет, однако вид оставляет желать лучшего. А еще у нее есть подозрения, что не все так просто.
- Кто именно ударил тебя ножом?
Она прикладывает пропитанную подручным антисептиком тряпицу к ране. Несгибаемый сжимает зубы, слегка дергается. Но в остальном – мужественно сносит боль.
- Какая разница?
- Не ты один используешь яд…
- Думаешь, там яд?
Авалайн поднимает на мужчину глаза, впервые так откровенно, так прямо встречаясь с его собственными. Страх в них… не совсем страх. Скорее нечто вроде обречения, перемешанного с отчаянным желанием его не принимать.
- Я надеюсь, что нет, - бормочет она, возвращаясь к своему делу, - к завтрашнему утру будем знать точно.
Нежданный гость морщится, но хмыкает. Как-то пьяно.
- Ты ждешь моей смерти?
Переворачивая тряпицу чистым концом, хозяйка отруба прикладывает ее к его самому большому порезу на шее.
- Похоже, что да?
- Не могу понять, почему…
- Это более чем очевидно.
- Успокойся ты с этим спасением… я освободил тебя от необходимости платить за него.
- Ты так жаждешь попасть на тот свет?
- Я не могу, - его лицо вдруг искажается, словно смерть уже вот-вот подойдет к постели, лишив его шанса сказать, - и я готов сделать все, что угодно, дабы выжить.
- Ты уже делаешь, - Авалайн, не удержавшись, аккуратно, сострадательно гладит его волосы. Глаза мужчины, недоуменные, утыкаются в нее. Какие же они уставшие… совсем не для молодого человека. Ему будто сто лет. – Хочешь воды? Она уже растаяла.
…В Монтане ни у кого нет простых, добрых историй. Но что-то подсказывает Авалайн, что в случае обладателя шкур «просто» вообще неприменимое слово.
Впрочем, от воды он не отказывается.

* * *

Одернув тени тишины, в домике раздается сорванный бас:
- Девочка…
Снег поблескивает от лунного света, убивающий мороз проникает свозь дерево в стены человеческого жилища. Вода больше не тает. Воют волки.
А голос не унимается:
- Девочка!..
Ночь, столь темная и глубокая, полноценно владеет положением. И потому, наверное, как милосердная хозяйка, доносит третий, самый громкий призыв баса до той, кому предназначается.
Авалайн вздрагивает, услышав «девочка!» едва ли не над ухом.
Свою постель, расположенную ближе к очагу, из постеленных на пол шкур, покидает за мгновенье ока. Сонная, торопится к правой части домика.
На секунду, когда определяет ее приближение, в глазах Несгибаемого проскальзывает облегчение.
- Девочка…
- Да, я здесь, - хозяйка хмуро глядит на его тело, ритмично подрагивающее. Спавшая лихорадка, похоже, возрождает свои позиции. Хорошо хоть рана не кровит, но судя по ее виду, боли доставляет не мало. Заражена?..
- До утра – вряд ли, - вслух озвучивая и так понятные мысли, говорит Несгибаемый.
На его лице почти агония. Теперь оно совсем белое, без каких-либо вкраплений. И искажено так, что серьезность положения очевидна.
- Ты не умрешь, - Авалайн оглядывается по сторонам, ища тряпицу. Прикладывает ткань к его лбу, поистине пылающему, щекам, шее. Не верит, что сможет остудить, но попытаться стоит. Две смерти за два дня – неподъемный груз.
- Скорее всего, - настроенный не так оптимистично, отрезает обладатель шкур, - и потому спрашиваю: ты хочешь знать, кто убил мальца?
Против воли Авалайн вздрагивает.
- Алакая?..
- Ты ведь хочешь отомстить?
- Я не могу отомстить, - черты девушка заостряются, а сердце бьется быстрее, - но хочу, да…
- Я помогу тебе, - Несгибаемый с трудом поднимает руку. В жесте договора протягивает ее девушке – пальцы дрожат. – Если ты поможешь мне.
Глаза его горят, на лице – готовность к действиям. Сам, словно на передовой, он весь как на иголках. Не может успокоиться.
- Я делаю все, что могу…
- Я не про рану, дьявол с ней, - мужчина мотает головой, стараясь убрать спавшие на лицо волосы. Авалайн мягко помогает ему, не совсем понимая, что происходит. Руки пока не касается. – Убей Фицджеральда Колхоуна, губернатора местного английского форта.
Не глядя на ситуацию, в которой они оказались, Авалайн нервно усмехается.
- Голыми руками, что ли? Это невозможно…
Не смутившись, обладатель шкур сбито объясняет:
- Когда умру, оттащи мое тело в этой шкуре поближе к Ногтю Смерти, а саму шкуру смажь ядом. Эта падаль много лет мечтает меня убить. Он заберет, заберет как свой трофей эту одежду…
Девушка оглядывается на искусно выделанную, согревающую шкуру, верой и правдой служащую своему хозяину. Он не шутит.
Неужели в дневнике отца правда?..
- Колхоун убил много индейцев…
- Индейцев-кри. Он убил мою семью, - смирившись, что уже нечего терять, как на духу выпаливает Несгибаемый, голос его трескается, как лед весной, а к покрасневшим глазам подступают слезы, - мою маленькую дочь… в тот день…
О Господи.
Не удержавшись, Авалайн мягко касается его щеки. Гладит кожу.
- Ты не похож на индейца…
- Я взял в жены одну из них… и я вырос среди них, хоть не ими был рожден. Индейцы мне куда ближе «белых», девочка.
- Авалайн.
Уголок его бледных губ вздрагивает в улыбке.
- Душа птицы? Тебе подходит. Неужели «белые» тоже выбирают для детей что-то значащие имена?
- Моя мать была из племени кри, - зачем-то признается девушка.
И вдруг, сопоставив неожиданные факты, бледнеет.
- Колхоун расстрелял индейцев семнадцатого января…
- Эту дату мне не забыть, - лицо Несгибаемого заостряется, наливаясь вытрясающей душу болью, - да…
- И моя мать умерла тогда же. Отец говорил, от лихорадки…
- Знаешь теперь имя этой лихорадки.
Авалайн потрясенно качает головой. Не может, никак не может окончательно уверовать в непреложную истину.
А мужчина вдруг, скорбно усмехнувшись, прикрывает глаза.
- Два одиночества, смотри ты… - но потом серьезнеет, лицо его затягивается яростью, давней, но оттого не менее сильной, - Колхоун приказал убить твоего мальца. Для устрашения местных.
Как ударенная этой новостью, второй за раз, хозяйка отруба замолкает. Отводит заслезившиеся глаза.
- Боль будет крепнуть. Это вранье, что она проходит.
- Я, боюсь, не справлюсь… одна…
- Ты сильнее, чем кажешься, Душа Птицы.
Авалайн закусывает губу. Никто ее так не называл.
- Поэтому ты не мог умирать? Из-за мести?
- Если выживу, она станет моим символом. Так ты поможешь?
Авалайн заглядывает мужчине в глаза. Там едва сдерживаемое, отчаянное желание сокрушить врага. Там боль. Там ненависть. Там… ужас. И вовсе не приближающаяся смерть тому причина.
- Почему ты спас меня? Ответь – и я помогу.
- Ты дала ей хлеба…
- Кому?
- Ипо-Теке, моей дочери. Прошлой зимой, в снегопад, она набрела на твой дом, она потерялась… а ты ее не прогнала. Она рассказала мне все, - на последних словах голос его срывается, а соленая слеза-таки появляется на лице. Течет вниз. На порез. К сердцу.

Она замечает ее, выливая грязную воду на снег. Возле сосны, прижавшись к ее стволу и почти сливаясь с ним из-за мехового костюмчика, испуганными, потерянными черными глазами она смотрит прямо на нее. Темные, пушистые ресницы. Аспидные, длинные волосы в тонкой косе. Бледно-красноватая кожа. Она дрожит, но не делает и шага в сторону. Она в замешательстве.
Авалайн, медленно опуская ведро на землю, поворачивается к неожиданной гостье всем телом.
Та скрывается за сосной, вжав голову в плечи.
- Эй-эй, - хозяйка отруба осторожно делает шаг вперед, - откуда ты, девочка?
То, что она говорит на языке племени, ошарашивает незнакомку. Но отвечать она пока не торопится.
- Ты замерзла, да? Хочешь кушать?
Авалайн ежится от поистине зимней погоды, поразившись глупости своего вопроса. Ответ очевиден.
Девочка, громко сглотнув, аккуратно соглашается. Ее медленный, незаметный кивок очень сложно уловить.
- У меня есть бульон и хлеб, - хозяйка отруба в пригласительном жесте протягивает девочке руку, - пойдем. В доме тепло.
Доверчивый индейский ребенок, побледневший от холода, не противится.
И доверие девочки Авалайн оправдывает.

Авалайн с нежностью глядит на своего нежданного гостя.
- Так ты Роутэг…
Мужчина насилу сдерживается, чтобы не прикрыть глаза. Его трясет сильнее, но больше – от слез. К черту лихорадку.
- Я – Роутэг. Она говорила, да?..
- Да. Папочка Роутэг, - тихо выдыхает девушка. А потом руку обладателя шкур, все еще протянутую, хоть уже и полуопущенную, уставшую, дрожащую, пылающую истинным пламенем, как и значение имени его предполагает, пожимает.
В ее голосе по ледяному твердая сталь.
- Я помогу. Если ты умрешь… Колхоун тоже не задержится…

* * *

…Через четыре года война Севера и Юга закончится. Рабство будет отменено.
…Через четыре года и два месяца свету явятся «Рыцари Золотого кольца», позже взявшие себе имя «Ку-клукс-клан» - пока еще без белых одежд, надеваемых для устрашения, пока еще просто как недовольные итогами войны.
…Через шесть лет Соединенные Штаты Америки выгодно приобретут у Российской Империи Аляску.
А сейчас…
Сейчас, в 1861 году, шкуру Роутэга, своего заклятого врага, который вырос среди дикарей и этих же дикарей побуждал к нападениям на его форт, генерал-губернатор Фицджеральд Колхоун получил ровно в срок.
Вместе со стрелой в сердце.
Откуда она взялась, как лучник сумел подобраться так близко, где искать виновных, не знал никто. Повесили двух младших офицеров из охраны губернатора, написали письмо Короне, устроили кровавые самоличные выборы и посадили себе нового предводителя, клянясь всеми молитвами, правдами и неправдами, что краснокожим – смерть.
Авалайн узнает об этом, когда индейцы Пикани подают ей воды. Разведчики что-то доложили вождю, а местные женщины перетирают сплетни, взволнованно обмениваясь ими друг с другом.
Вечером, забираясь на шкуры, постеленные в их шалаше, Авалайн тихо спрашивает:
- Они правда истребят их?
Запахивая вход, Роутэг качает головой.
- Точно не в ближайшее время. Индейцы умеют за себя постоять.
А потом поворачивается к девушке, устраивается рядом с ней, гостеприимно раскрывая объятья. Рядом с его большим телом Авалайн всегда тепло. Не заставляя мужчину ждать, она кладет голову на его плечо.
- То-то мы здесь… а я еще думала…
Обладатель шкур, он же Несгибаемый, он же Пламя, как зовет его народ Пикани, улыбается.
- Больше об этом думать не придется. Засыпай, девочка.
…и Авалайн засыпает. В тепле, уюте шалаша, в родном для Роутэга племени индейцев, встретившем их с искренним гостеприимством, а не привычной грубостью к «полукровкам», засыпает. Как мелькающие картинки-воспоминания, перед самым сном видит моменты недалекого прошлого: как Роутэг, выстоявший в битве с лихорадкой, предлагает ей уйти; как она соглашается, потому что ничего на хуторе близ форта ее больше не держит – Алакай мертв; как они подбрасывают желаемую шкуру-трофей губернатору и получают вести о его гибели; как узнают друг друга в долгом путешествии на край Штата; как влюбляются; как Роутэг ее целует…
Целует.
- Спасибо, - понимая, что воспоминание с действительностью сливается в единое целое, отрываясь от его губ, Авалайн гладит Несгибаемого по руке, - доброй ночи.
- Доброй, Душа Птицы.
На такое, спустя столько времени, Авалайн остается только улыбнуться. Она нашла свой дом.
…В Монтане ни у кого не бывает простых, добрых историй. Но случается, что позже, за все перенесенное, счастливый конец люди все же обретают.
За что и благодарны.

Не претендуя на особую достоверность событий, скажу лишь, что любые совпадения с реальностью случайны. За вдохновение спасибо сериалу "Граница".
Ждем ваших комментариев на ФОРУМЕ

Спасибо за прочтение!

Источник: http://robsten.ru/forum/75-3021-1#1479328