Кейт неспешно брела с работы, стараясь просто отключить голову и не вспоминать события последних дней и того, что творилось сегодня на работе.

Не стоит даже говорить, чего стоила ей бессонная воскресная ночь после того, как Дэниел уехал, оставив один на один с растерянностью, непониманием и тоской в сердце. Казалось, она продолжала чувствовать его запах, его руки и тепло дыхания на своей коже. Она пропиталась им, сплелась каждой частью тела, срослась каждым маленьким участком кожи, и теперь ни время, ни расстояние не могло этого изменить. Проклиная себя за слабость, она все же набрала номер Дэна, бесконечно долго слушая длинные гудки, заставляющие холодеть внутри. Он не ответил. И не перезвонил.

Приезд Фрэнка должен был хоть немного притупить ощущение пропасти в груди, но легче не стало. Кейт была безумно благодарна ему за участие и помощь в распутывании истории с Дюпоном и Снукером, но вовсе не его она хотела сейчас видеть и чувствовать рядом, вовсе не на его плече хотела выплакать свои страхи и неуверенность. Дэна не было, зато была необходимость идти на работу – туда, где ждала неизвестность, и где придется вежливо разговаривать с врагом, зная, что он плетет сети, пытаясь подставить ее, а, возможно, и потирает паучьи лапки, собираясь наблюдать за ее падением. Фрэнк посоветовал обойтись без немедленных решений, а также четко проинструктировал, как вести себя, чтобы не вызвать подозрений, но разве заставишь замолчать свои мысли, разве глаза могут скрыть их? Когда казалось, что находиться в неопределенности уже просто нет сил, колесо событий стремительно завертелось.

 Рабочий день начался довольно спокойно. Шеф к ней не обращался и будто бы забыл о ее существовании, благодаря чему Кейт смогла даже немножко поработать, выбрав из списка заданий самую простую операцию, понимая, что уровень сегодняшней концентрации внимания не позволит заняться серьезной аналитикой. Она механически заносила нужную информацию, разводя ее в нужные разделы, ритмично щелкая по клавиатуре и ничего не замечая вокруг.  Где-то к трем часам девушка вынуждена была оторваться от компьютера, уже не в силах игнорировать постепенно нарастающий шум в офисе.

Определить вполголоса обсуждаемую тему оказалось не так уж и трудно. Как выяснилось, мистера Дюпона где-то с час назад вызвали к большому боссу, откуда сейчас выводили в сопровождении крепких ребят в полицейской форме. Сотрудники сгрудились у французских окон, наблюдая, как его усаживают в машину и увозят в неизвестном направлении. Гул голосов на этаже постепенно перерастал в громкое обсуждение произошедшего с выдвижением многочисленных, одна другой нелепей, версий причин ареста их шефа. Кейт не участвовала в обсуждении, хотя как никто была осведомлена о том, что именно ему могли предъявить. К счастью, рабочий день подходил к концу, и сотрудники «Голдсмит Инкорпарейтед» спешили покинуть здание, бурно делясь впечатлениями о произошедшем и строя невероятные предположения одальнейшем ходе событий.

А вечером судьба подтвердила нелепую, но так часто срабатывающую примету, что беда не приходит одна. Новость, сообщенная мамой по телефону, может быть, и не была неожиданной, но вкупе с событиями последних дней стала последней каплей. Сев на пол посреди комнаты, девушка разрыдалась в голос.

– Кейти, детка, не стоит так убиваться, – встревожено успокаивала дочь миссис Форестер, – ты же знала, что бабушка болеет, да и возраст уже. Я просто решила, что ты должна знать. Врачи дают ей два-три дня, максимум неделю.

– Я обязательно приеду, – продолжала громко всхлипывать Кейт.

– А как же твоя работа? Думаешь, отпустят?

– Мне все равно. Хочу проститься с бабулей.

– Хорошо, солнышко, приезжай. Мы все по тебе очень соскучились.

Следующий день встретил Кейт новостью, что у нее теперь новый начальник отдела. Представитель администрации сухо сообщил, что мистер Дюпон более не является сотрудником «Голдсмит Инкорпарейтед», и он рад представить всем нового руководителя финансово-аналитической службы миссис Клариссу Бишоп. Все в легком замешательстве уставились на высокую женщину лет сорока пяти, фигурой и стрижкой больше напоминающую служащего американской армии, и даже вполне женский деловой костюм ничуть не сглаживал этого впечатления. Миссис Бишоп несколькими отрывистыми фразами поприветствовала своих подчиненных и, командным голосом посоветовав всем приступить к работе, проследовала в кабинет, еще вчера находившегося в полном владении Дюпона. На пару минут в офисе повисла гнетущая тишина, но потом все потихоньку начали расходиться по рабочим местам. У Кейт не было особого выбора, вопрос с поездкой домой нужно было решать незамедлительно, независимо от кадровых перестановок, поэтому она сделала пару вдохов и выдохов и, провожаемая удивленными взглядами коллег, направилась к кабинету новой начальницы.

– Войдите, – коротко прозвучал ответ на робкий стук Кейтлин.

– Миссис Бишоп, здравствуйте.

– Вы кто?

– Кейтлин Форестер, бухгалтер.

– Я вас не вызывала.

– Я знаю, но у меня срочное дело.

– Слушаю. Только коротко и по существу.

Кейт топталась на пороге, не смея пройти дальше, так как начальница даже не удосужилась предложить ей это.

– Дело в том, что моя бабушка тяжело больна.

– И зачем мне эта информация?

– Я хотела попросить вас дать мне несколько дней, чтобы…

– У вас по графику отпуск? – довольно грубо перебила она девушку.

– Нет, но…

– Тогда не стоит отвлекать меня подобными вопросами и самой отвлекаться от работы.

– Пожалуйста, миссис Бишоп. Она… умирает.

– Сантименты на работе неуместны,  мисс Форестер. Либо вы работаете, либо пишете заявление об увольнении. Вам ясна моя позиция?

– Более чем.

Усилием воли Кейт сдержала слезы и, развернувшись на каблуках, стремительно покинула кабинет. Быстро написав заявление об увольнении, она вновь вернулась в кабинет, твердым шагом пройдя внутрь и молча положив бумагу на стол. Чуть скривив губы, начальница размашистым жестом поставила резолюцию и, ни слова не говоря, вернула листок девушке. В течение часа Кейт завершила оформление увольнения, быстро передав дела и подписав необходимые бумаги в кадровой службе.

Лишь оказавшись на улице, она вдруг поняла, что испытывает настоящее облегчение. И дело было не только в том, что ничто больше не мешало ей ехать к бабушке. Именно сейчас она осознала, что вряд ли могла продолжать работать в корпорации, постоянно находясь под угрозой обвинения в том, чего не совершала. Дюпон арестован, но так и не выясненными остались обстоятельства взлома информации, если конечно этот взлом имел место быть.

Быстро покидав дома вещи в сумку, Кейт позвонила Рэйчел, предупредив о своем отъезде и попросив позаботиться о Маффине и цветах, благо запасные ключи от квартир друг друга у них присутствовали на постоянной основе на всякий случай. Тащить сумку через весь город в общественном транспорте совсем не хотелось, поэтому она вызвала такси и с комфортом добралась до вокзала, чтобы уже через сорок минут оказаться в электричке, быстро несущий ее в городок детства.

Высокую фигуру отца девушка приметила сразу, едва шагнула на перрон. Майкл Форестер относился к тому типу мужчин, которые с возрастом мало меняются, разве что седеют, сохраняя при этом стройную подтянутую фигуру и бодрую походку. Отец всегда вызывал в Кейт ощущение надежности и силы, той стены, за которую можно было спрятаться и в детстве, и сейчас. Тем не менее ее мать, которая ростом едва доходила до плеча мужа, умудрялась вить из него веревки, одним ласковым взглядом снимая любые возражения и возмущения и почти всегда оставляя победу в принятии решений за собой. 

– Привет, ребенок, –  крепко обнял он ее, забирая из рук сумку, – как доехала?

– Хорошо, – шепнула она в отцовскую куртку и разревелась, уже не в силах сдерживать эмоции.

– Ну-ну, малышка, не надо так, – прижался он губами к ее волосам и подозрительно шмыгнул носом, быстро отвернувшись и направляясь к автомобильной стоянке, как в детстве таща дочь за руку на буксире.

– Как она? – осторожно поинтересовалась девушка уже в теплом салоне отцовского минивэна.

– По-разному, – тихо ответил мужчина, осторожно ведя машину по городской трассе, сразу понимая, что дочь спрашивает о бабушке. – Большую часть времени дремлет под действием лекарств, а если не спит, то почти никого не узнает, но бывают и просветления.

– Как ты?

– Справляюсь. Моя мать прожила хорошую жизнь, Кейт, а смерть, в конце концов, приходит за всеми. Каждому отмерен свой срок, и Богу видней, когда и кого забирать.

– Угу, – смогла выдавить она, вытирая салфеткой покрасневший нос.

– Тебе сколько дней на работе выделили?

– Я уволилась. Сегодня утром.

– Что? Это из-за бабушки?

– Нет… Не только… Так было надо.

– Ладно, – не стал он выпытывать подробности, видя смущение дочери, – расскажешь, когда будешь готова. Значит, останешься до…

– Пробуду столько, сколько нужно, – перебила она, не желая больше слышать слова «смерть». – Алекс не приедет?

– Нет, с работой не получается, да и близнецы приболели.

– Понятно, – кивнула она и чуть улыбнулась, увидев впереди знакомую с детства ограду.

Двухэтажный дом семьи Форестер мало отличался от домов, расположившихся на их улице, да и от домов на десятке соседних не очень длинных улиц, составляющих жилую часть их небольшого городка. Классический фасад молочного цвета сверкал чистыми продолговатыми окнами, а мощеные дорожки разбегались от порога по аккуратному газону, слегка утратившему свой ярко зеленый цвет по сравнению с летним периодом. Задний двор Кейт несколько лет назад превратила в чудесный садик, разбив цветники и с любовью оформив ландшафт, что неизменно вызывало восхищение ближайших соседей.

Отец отточенным годами маневром быстро завел машину в гараж, и девушка увидела, что навстречу им спешит мама, одетая в тонкий светлый джемпер и джинсы и спешно вытирающая руки о кухонное полотенце. Оливия Форестер была миниатюрной шатенкой ростом чуть ниже дочери, и издалека их вполне можно было принять за сестер. Насколько Кейт походила внешностью на мать, взяв от отца лишь шоколадный цвет глаз, настолько Алекс – ее старший брат – пошел в отца, унаследовав крупные черты лица, высокий рост и крепкую фигуру.

Проходя мимо мужа, Оливия быстро чмокнула мужа в губы, ласково проведя ладонью по щеке, и, раскрыв объятия, поспешила навстречу дочери.

– Моя девочка, – крепко обняла она Кейт, – как же давно тебя не было дома. Я скучала.

– Я тоже, мам.

– Похудела, – произнесла Оливия, чуть отстраняясь и оглядывая дочь с головы до ног. – И тени под глазами.

– У меня сейчас не самый простой период, – пожала плечами Кейт, пряча глаза, – да и бабушка…

– Ей час назад поставили укол, поэтому сейчас ее не стоит беспокоить. Часа два–три она еще точно проспит, а ты пока отдохнешь и поешь.

– Я не хочу есть, мам.

– Ты поешь, Кейтлин Форестер, – твердо произнесла женщина тоном, которому перечить не было никакой возможности. – Через час обед будет готов, а пока отдохни с дороги. Папа отнесет вещи в твою комнату.

– Ладно, – кивнула она и, еще раз чмокнув мать в щеку, пошла к лестнице вслед за отцом.

Ее комната была именно такой, какой она ее всегда знала и помнила. Паркет на полу чуть выгорел, но все еще был хорош, а стены, скорее всего совсем недавно подкрашенные, имели светло лиловый оттенок, гармонично сочетающийся с длинными легкими занавесками и покрывалом на мягкой удобной кровати.

Она любила свою бостонскую квартирку, в которой все сделала по собственному вкусу, но приезд в дом родителей всегда вызывал какое-то щемящее чувство возвращения домой, в мир, где можно хоть недолго побыть маленькой девочкой, где о тебе позаботятся, примут такой, какая есть и никогда не оставят. Может именно от этого, а может от того, что последние дни выдались на редкость паршивыми, снова безумно захотелось плакать. Чтобы не раскиснуть совсем, она с повышенным энтузиазмом начала раскладывать по полкам свои немногочисленные вещи, а затем отправилась в душ, захватив с собой чистое белье, а также джинсы с футболкой – более привычные и удобные.

Даже под строгим взглядом матери Кейт едва смогла протолкнуть в себя лишь пару кусочков жаркого, да немного овощного салата. Она видела, что мама тревожно переглядывается с отцом, но вовсе не хотела изображать того, чего не чувствовала.

– Папа сказал, ты уволилась.

– Да.

– Не сработалась с начальником на новом месте?

– Можно и так сказать.

– Что думаешь дальше делать?

– Пока не знаю, мам… Возможно, вообще поменяю вид деятельности.

Родители опять переглянулись, причем отец попытался спрятать улыбку в стакане с водой.

– Значит ты был прав, Майкл, – усмехнулась Оливия, качая головой.

– Прав в чем? – вскинула голову Кейт.

– Папа считает, что ты стала бухгалтером лишь потому, что мы… ладно, я слегка надавила на тебя, а на самом деле твоя душа совсем не лежала к этому делу. Просто мне так хотелось, чтобы ты продолжила семейное дело, унаследовав нашу бухгалтерскую контору.

– Простите меня.

– Не извиняйся, Кейт, – вступил в разговор отец, накрывая ладонью ее руку. – Мы примем любое твое решение и поддержим в твоем начинании, если это будет в наших силах.

– Спасибо, – всхлипнула девушка, начав тихонько утирать нос салфеткой.

– Хочешь кексик, детка? – улыбнулась мама, совсем как в детстве пытаясь утешить дочь с помощью любимого лакомства. – Я испекла твои любимые с кусочками шоколада.

– Хочу, – хихикнула Кейт сквозь слезы, понимая, что очень близка к полномасштабной истерике. – Вы у меня такие классные. Я вас так люблю-ю-ю, – слезы наконец прорвали сдерживаемую плотину и хлынули неконтролируемым потоком.

Ее проблемы на работе, еще недавно ввергающие в настоящую панику, сегодня казались чем-то несущественным и канувшим в прошлое. Сейчас, обнимаемая с двух сторон отцом и матерью, она плакала о том, что время любимой бабушки истекало, о том, что родители были такими любящими, надежными и понимающими, плакала о любви к мужчине, по которому страшно тосковала, без которого просто не представляла, как жить и который с легкостью смог оставить ее.

– Давайте-ка все дружно успокоимся и выпьем кофе, – первой пришла в себя Оливия. – А то Энн проснется, а у нас у всех носы красные, как у рождественских оленей.

Все дружно шмыгнули покрасневшими носами и тихонько рассмеялись.

– Да, мама может отчитать нас за плохое настроение. Она начинает злиться, если видит, что кто-то плачет. Это ее сильно расстраивает.

–  Я буду улыбаться, – тожественно поклялась Кейт. – Пойду умоюсь, красный нос припудрю, и я готова.

– Ну и отлично.

В комнате бабушки пахло лекарствами и ее любимым травяным чаем. Тихонько подойдя к кровати, девушка присела на ее краешек и тяжело вздохнула, увидев насколько худой и маленькой сталаЭнн. Сухие ручки, похожие на птичьи лапки, лежали поверх тонкого одеяла, а смуглая кожа на лице, выдававшая индейское происхождение, сейчас имела сероватый оттенок и была похожа на пергамент. Волосы, некогда черные, как вороново крыло, сейчас почти полностью были седыми. Она мерно и глубоко дышала, погруженная в сон, но едва заслышала голос отца Кейт, негромко о чем-то переговаривающимся на пороге с женой,  как ее веки задрожали и приподнялись, а глаза обвели комнату невидящим взглядом.

– Джон, это ты? – беспокойно заговорила она.

– Нет, мама, это я, Майкл.

– Опять твои шутки, Джони, – тихонько засмеялась Энн. – У пятилетних мальчиков не бывает такого баса. Мог бы хотя бы изменить голос, изображая нашего сына.

Кейт вопросительно взглянула на отца, но тот лишь качнул головой, показывая, что не стоит сейчас переубеждать бабулю в том, что перед ней уже очень взрослый сын, а не умерший несколько лет назад муж.

– Здравствуйте, милочка, – перевела она ласковый взгляд на внучку. – Вы новая медсестра?

– Я… – растерянно пролепетала Кейтлин, совсем не зная, как себя вести в этой ситуации. Ей очень хотелось обнять бабушку, но велика была вероятность, что она так и не узнает внучку и испугается, поэтому она лишь кивнула.

– Я думаю, с уколом можно еще часик подождать, сестра, пока терпимо.

Она вновь прикрыла глаза, а Кейт сползла на пол, осторожно взяв руку бабушки в ладони. Родители, показав жестами, что они будут рядом, тихонько вышли, оставив их наедине. Прошел почти час, а в комнате все оставалось без изменений: Энн дремала, а под ее мерное дыхание и негромкое тиканье часов и девушку начало клонить в сон. Она вздрогнула, почувствовав на своем затылке легкое поглаживание. Она вскинула голову и наткнулась на абсолютно ясный взгляд карих глаз.

– Привет, Кейти.

– Привет, – обрадованно подскочила она, осторожно обнимая бабушку.

– Я скучала по тебе.

– И я по тебе.

– Сядь рядышком, детка. Мы так давно с тобой не разговаривали. Помнишь, маленькой ты очень любила забираться ко мне на колени и шептать свои детские секретики.

– Да, – улыбнулась Кейт. – Ты всегда умела слушать.

– А ты умела много говорить, – тихонько засмеялась Энн. – Такая была болтушка, что остановить невозможно. Сейчас ты совсем другая, очень красивая и спокойная.

– Но иногда по-прежнему болтаю глупости.

– Давай, расскажи своей старой бабушке, как у тебя дела. Что нового?

 – Ну, из новостей только то, что я уволилась с работы. И, скорее всего, больше не буду работать бухгалтером.

– Ну и слава богу. Не твое это, Кейти. Ты же прирожденный садовник или как там это теперь называют?

– Ландшафтный дизайнер.

– Вот-вот. Посмотри, какие красивые цветы ты выращиваешь, как правильно умеешь подобрать растения! А какой красивый получился садик на заднем дворе! Я просто душой отдыхаю, сидя в кресле у маленького прудика. Твои руки точно знают, как с помощью камней и растений сотворить волшебство, не нарушив единения с природой.

– Спасибо, ба. Может ты и права. Может, нужно заниматься любимым делом, а не тем, что привычно и стабильно приносит доход.

– Не сомневайся в этом, девочка, – ласково прижала она ладошку к щеке внучки. – А что не рассказываешь про свою личную жизнь? Парня завела?

– Нет, – грустно покачала она в ответ.

– Неужели до сих пор никто не смог зажечь огонь в твоем сердечке?

– Смог. В том то и беда.

– Почему же беда? Любовь – такое прекрасное чувство.

– Только если она взаимная, – горькая усмешка коснулась губ девушки.

– Как его зовут?

– Дэн… Дэниел.

– И он тебя не любит? Я не могу поверить, что мужчина, которого ты полюбила, не смог ответить тем же. Ты уверена, что не ошибаешься на этот счет?

– Я ни в чем не уверена, ба, но он раз за разом оставляет меня, когда появляются какие-то внешние обстоятельства. Я безумно люблю его, но он…

– Не хочет за тебя бороться?

– Нет, не хочет.  И это больно… очень.

– Знаешь, Кейт, иногда так случается, что любовь надо вырвать из сердца. Это больно, но необходимо. Потому что человек рожден не для мучений, а для счастья. Ты рождена для счастья! Найди того, кто будет бороться за тебя. Того, кто первый перезванивает, если вы расстаетесь. Того, кто будет всегда держать тебя за руку и гордо представлять своим родным и близким.  Тебе нужен человек, для которого есть ты и есть весь остальной мир, и ты в этом выборе всегда на первом месте. Если он любит по-настоящему, то ты и есть его мир, а он является твоим.

– У тебя все так просто.

– Все и есть просто, поверь мне. Не стоит тратить свою жизнь, бегая туда-сюда, в попытках догнать что-то несуществующее, потому как твое счастье должно быть открытым и ясным, а не придуманным. Оно должно быть полным и абсолютным.  Только такая любовь имеет смысл, только такой жизни ты достойна, моя девочка. Не думай, что такие отношения – нереальная сказка. Мы с Джоном прожили такую жизнь. И мысль о том, что скоро он встретит меня на небесах наполняет меня радостью и дает мне сил преодолевать боль. Конечно, как и все, мы иногда ссорились, порой обижались друг на друга, но я всегда знала, что для него я – самая важная часть жизни, и никакие внешние обстоятельства не могут этого изменить.

– Как ты справилась с его потерей? Меня не было рядом, но мама говорила, что тебе было нелегко.

– Когда твоего дедушки не стало, я первое время будто застыла, перестала жить, дышать полной грудью, улыбаться… Но потом вдруг поняла, что он совсем не обрадовался бы, если бы увидел меня такую. Он любил, когда я смеялась. Мы любили вместе смеяться или просто молчать. А потом я нашла его старые письма – те письма, что он писал мне в разное время. Открой верхний ящик, детка. Там коробка.

Кейт выдвинула ящик рабочего стола, стоящего возле окна, и вытащила старую картонную коробку, когда-то, видимо, служившую подарочной упаковкой. Под крышкой лежала пачка писем, судя по пожелтевшей и довольно истонченной бумаге, очень старых и множество раз перечитанных. Она легко пробежалась по ним пальцами и протянула коробку бабушке. Энн положила руку на старые листки и ее лицо преобразилось, вмиг будто становясь моложе и счастливее.

– Читая их, я чувствую, что он рядом. Он прикасался к этой бумаге, выводил ручкой эти буквы. И пусть в этих письмах не так много слов о любви, я знаю, что он писал их с любовью. И как ты думаешь, Кейти, стоит ли грустить о том, что скоро я отправлюсь к нему?

– Думаю, нет, – улыбнулась Кейт, прижимаясь щекой к маленькой морщинистой руке.

– Вот и хорошо. Мне нравится, когда ты улыбаешься.

Кейт смотрела на спокойное лицо бабушки, которая вновь задремала, и думала о том, насколько она права. Именно такой должна быть настоящая любовь, сметающей все на своем пути – любые обстоятельства, любые преграды и даже смерть. Если бы Дэниел выбрал ее, а не мир, в котором бесконечно крутились его проблемы и его чувство вины, если бы любил ее, не представляя себе жизни без нее, она бежала бы к нему, широко раскинув руки, и никакие преграды не могли бы ее остановить, никакой мир вокруг не имел бы значения. Кейт вовсе не считала, что Дэн должен отказаться от всего важного в своей жизни, понимая и принимая его непростые обстоятельства, но она хотела быть центром его мира, его воздухом, его светом, потому что она ощущала Дэниела именно так. Она открыто сказала ему о своей любви, но в ответ услышала лишь «мне очень жаль». Так стоило ли пытаться разжать кулак, сжимающий его сердце?

 Энн больше не приходила в сознание и через три дня тихо умерла во сне. Во время церемонии прощания в местной протестантской церкви на ее лице сохранялась все та же безмятежная улыбка, а в момент похорон из-за царивших уже несколько дней туч вдруг выглянуло яркое солнце, радостно осветив собравшихся на кладбище людей.

 Кейт подняла лицо навстречу ласковым лучам и улыбнулась, роняя предательские слезы на улыбку и тихо повторяя: «Я улыбаюсь, бабуля. Ты видишь, я улыбаюсь. Я знаю, что теперь ты рядом с любимым. Теперь вы вместе. Поцелуй там от меня деда, ладно?». Теплый ветерок легко, будто лаская, коснулся ее волос и, внезапно закружив, подхватил с земли розовый лепесток, унося его вдаль.