5.48. Казанский вокзал только-только выбирался из объятий ночного затишья: суетились прибывшие и немногочисленные встречающие, анфилада эха голосов, топот шагов, перестук колесиков чемоданов и сумок. На табло уже пять минут горело сообщение о прибытии поезда из Махачкалы и три – из Круглого Поля. Взгляд на сонных, озабоченных людей, проходящих мимо, - и я убрала телефон в сумку.
Итак, где она?
Я пристально всматривалась в двигающихся в моем направлении недавних пассажиров в попытке выхватить в этом мини-муравейнике одно-единственное лицо, пока, наконец:
- Ари-и-ишка-а-а!
Ярко-красный пуховик со сбитым набок капюшоном, длинные, болтающиеся почти у колен концы вязаного белого шарфа, взлохмаченная копна коротко стриженных темных волос с рыжеватыми «перышками» на концах – широко улыбающаяся, растрепанная, ко мне бежала моя сестра.
Как всегда, мило неряшлива и перевозбуждена. Мысленно я покачала головой.
- Аришечка! Хорошая ты моя! – она так крепко стиснула меня в объятиях, что на секунду вышибла воздух из легких. Улыбнувшись, я обняла ее в ответ, осторожно, за плечи.
- Привет, Люсь.
Отстранившись, я заглянула в светящееся радостью лицо сестры: чуть размазанный макияж, тени под карими немного сонными глазами, но улыбка во все кругловатое маленькое лицо.
Едва ли часто можно встретить так разительно отличающихся друг от друга сестер, как мы с Люсей. Между нами почти два года разницы, но схожих черт очень мало, как по внешности, так и по характеру. Людмила - с самого рождения она отзывалась только на Люся и никак иначе - невысокая, пухленькая, с оленьими карими глазами и темно-каштановыми прямыми волосами, веселая болтушка, затейница, любимица всех без исключения, пошла в маму и ее родню. А я больше всего взяла у отца: высокая и худая (если Люсю в детстве мама держала на диетах, то меня, наоборот, старалась откормить всевозможными способами), большие, даже, пожалуй, слишком большие для такого типа лица, темно-зеленые глаза, рыжевато-каштановые волосы с собственным норовом, молчаливая и спокойная, всегда предпочитала компанию книг и пребывание дома посиделкам и походам с друзьями.
Возможно, это сказывалась ответственность старшей сестры, но я считала необходимым повсюду следовать за Люсей, зачастую поступаясь собственными желаниями и убеждениями. Хранила ее от неприятностей, глупостей, не позволяла брать верх легкомысленному нраву. И вплоть до того, как сестре исполнилось одиннадцать и у нее появилась своя компания из трех хороших, надежных подруг, мы с ней были не разлей вода.
Я очень любила ее, но не всегда одобряла ее решения, правда, мое неодобрение в любом случае не бралось в расчет. Считала, что не стоит быть такой открытой, откровенной и доверчивой, не следовало бы так рано выходить замуж - большая любовь у Люси приключилась еще в девятом классе, ее первым и единственным стал мой одноклассник, поженились они сразу же, как сестра окончила школу - и лучше бы сначала получить высшее образование. Но, уехав в Москву учиться, Люся не продержалась и семестра – вернулась, сказала, что ни столица, ни учеба явно не вершина пирамиды ее мечтаний. По этому поводу в семье было много споров и размолвок... Однако в Менделеевске она закончила курсы парикмахеров и до сих пор с удовольствием работает там по этой специальности, показывая похвальную стабильность в обычно часто меняющихся интересах.
При всей нашей сестринской связи и близости у нас все-таки были разные дороги и жизненные представления. Но о разобщении, даже мимолетном, никогда не могло идти и речи. Благодаря нашей матери, вырастившей нас обеих в твердых принципах, всегда говорившей, что родная кровь – вещь неразменная, неизменная и приоритетная. Доказавшая это и своей жизнью: в течение двенадцати лет она заботилась о своем брате-инвалиде. Эта забота стоила ей брака.
Твердые принципы и моя отличительная черта. И мне она тоже дорого обходится.
- Теперь ко мне отоспаться? – спросила я сестру, когда, смачно поцеловав меня в обе щеки, та отпустила мою шею и потянулась к ручке своего чемодана.
- Вот еще, - громко фыркнула она. – Кофе и чего-нибудь в желудок закинуть. Уделишь мне часик перед работой, я дико соскучилась.
Я улыбнулась одним уголком рта:
- Скорее, тебе не терпится вытянуть из меня подробности моей жизни.
- И это тоже, - резво кивнула Люся, подхватила меня под руку, другой рукой подцепила свой видавший виды коричневый чемодан на колесиках и направилась ко входу в метро.
***
В синеватый бархат полутьмы за окном кофейни мягко вклинивался желтый свет двух фонарей. В его ярких конусах было видно, как с неба сыплются блестки снежной пудры, искорками выжигающие свой путь вниз. Безветренно, безмятежно. Волшебно. Кажется, даже погода сегодня говорила, что стоит с философским спокойствием взирать на жизненные неприятности. И ждать чуда праздника – до наступления нового года осталось чуть больше недели.
- Эй, не грусти, похрусти, - Люся поставила на стол поднос с нашим заказом, заняла сиденье напротив, суетливо стянула шарф, спустила с плеч пуховик. – Давай-ка рассказывай, что у тебя произошло с твоим Димой. Честно, в аське из тебя собеседник никакой.
На ее укоризненный взгляд я лишь пожала плечами:
- Месяц выдался трудным. Все, что дома хотелось делать, это принять душ и до утра не подниматься с постели.
- О, то есть ты делала мне одолжение, включая ноут? - обе тонких безупречных брови сестры поползли вверх.
- Нет. Просто усталость брала верх.
Усталость и элементарное нежелание и распространятся. Испытывать негатив… И прокручивать в голове то, что необходимо выбросить из нее.
- Ой, прекрати, - Людмила махнула рукой, скептично скривилась. – Просто не в твоих правилах жаловаться, вот и все.
Я отвела от нее взгляд, глубоко вздохнула: теплая смесь ароматов кофе, шоколада, ореха и сиропа, кажется, въевшаяся во все поверхности здесь и даже в стены, декорированные под кирпич, оттеняемая запахами дерева и пластика. Настраивалась на разговор. Насколько смогу сохранить спокойствие? Было бы проще проявить выдержку три недели назад, когда обмолвилась в телефонном разговоре с сестрой о своей симпатии к мужчине, и держать рот на замке в минувший понедельник, когда вырвались слова о том, что жестоко обманулась в нем.
А теперь смогу ли похоронить все эти подробности и мытарства в себе? Мало хорошего в том, чтобы переживать все это по второму разу, при этом озвучивая вслух.
- Все, что я знаю, что у него какая-то крутая машина, на которой он прокатил тебя к кому-то там на дачу, на шашлыки с друзьями. – Люся торопливо ложкой ела свой чизкейк, карие глаза сверкали воинственным настроем.
Не по отношению ко мне. По отношению к нему.
Он заслуживает… Ну и бог уже с ним…
- «Мерседес Майбах», он очень гордится ею.
Почему я день за днем отодвигала на задний план вывод: едва ли такая привязанность к вещам будет свидетельствовать о способности и к людям глубоко привязываться? Почему раньше не анализировала прозвучавшие фразы, сделанные замечания, предпочтения? Вопросы, остающиеся без ответа до сих пор…
Сестра закатила глаза, цокнула языком:
- Угу. Он всего лишь пижон и хвастун. Поверь, Ариш, таких мужиков развелось в соотношении 100:1, где один – это нормальный. Красиво обхаживал, так ведь?
Я утвердительно кивнула, подавляя недовольство и собой, и ситуацией, в которой очутилась, и этим разговором. Отломила кусочек от своего кекса, положила его в рот: рыхлый, пресно-сладкий. Какое разочаровывающее отличие внешнего от внутреннего… Точно также и с Димой…
- Небось и в постель поторопился затащить, - с эмоциональным ударением продолжила сестра, пристально глядя на меня, растрепала челку.
Я выразительно посмотрела на Люсю – с каких пор мы так легко и свободно обсуждаем секс?
- И? Это так?
Настойчива. Видимо, какие-то изменения я в ней пропустила.
Что ж, если ей так обязательно это знать…
- До этой стадии мы не дошли, - сдавшись, погасив вспышку волнения, после долгих секунд молчания ответила я.
Это, безусловно, к счастью для моих остатков самоуважения. В противном случае открывшиеся обстоятельства ударили бы по нему раза в три больней.
В том-то и загвоздка: все не было фальшью. Будь фальшью, я б немедленно почувствовала, закрылась бы, обезопасила себя. Выходит, за путаницей влечения я не разобралась в самом человеке, к которому это влечение и тянуло?
Или все же разобралась, но почему-то дала ему шанс.
Что тоже не оправдывает меня.
- Нет? – удивление Люси длилось меньше пары секунд, потому что она сразу же перешла в наступление по другим фронтам. – Не, я рада. А с другой стороны, Арин, повод для грусти есть. У него! Дурак, что не оценил такое сокровище, как ты. Так что ты говорила? У него другая, да? Елки-палки, Арина, мне из тебя клещами вытаскивать, что ли? Бога ради, я твоя сестра. Будь сказочно любезна, поговори со мной.
Тяжело вздохнув, я отодвинула от себя тарелку с кексом. Вглядываясь в черные жучки изюма в рыхловато-ноздреватом тесте, совладав с голосом и неприятно режущими мыслями, произнесла:
- Я и говорю, Люся... Новая работа, новые люди и атмосфера. В принципе, ничего необычного, сама знаешь. Думаю, наладила бы тут контакт, но на сей раз вмешивался один значительный факт: и.о. начальника лично привозит в офис нового менеджера. Вот тебе начало истории.
- И.о.? – Люся поперхнулась своим кофе.
- Да. Фирма принадлежит его старшему брату. Тот сейчас в Петербурге, занят открытием филиала.
Один брат, по всей видимости, трудоголик, а вот другой – «транжира»: деньги, внимание, отдаваться удовольствию со знанием дела. Одна семья и две крайности – как часты такие случаи.
Сестра язвительно хихикнула, прикрыв рот ладонью:
- Ну точно пижон. Еще и пустышка. Ты давай рассказывай быстрее. Времени в обрез, сама знаешь.
- А что рассказывать? – я метнула в нее взгляд: раскрасневшаяся от кофе и очень качественного отопления в кофейне. Темные глаза смотрели на меня решительно и с сочувствием. – Ты сама можешь остальное предположить, тривиальная история: я увлеклась… Очень сильно увлеклась… Отбросила прочь все знаки и трезвое мышление – и за это получила по носу. Как узнала обо всем? Тут тоже все просто. Люди всегда такие сострадательные и в чужой жизни заинтересованы больше, чем в собственной. В понедельник из отпуска вернулась секретарь, все на лету схватила и предупредила: мол, конкуренция за Диму жесткая, поскольку в Питере у него невеста. И хорошая невеста из обеспеченной семьи, с которой у него обещающие коммерческие связи. В смысле, мне постараться придется, чтобы его, цитирую: «захомутать».
Сомневаюсь, что убрала из голоса всю горечь, кажется, будто и в уголках глаз скопившуюся, жгущую.
Себя тоже следует винить в произошедшем. Я прониклась симпатией к человеку, с самого начала показавшемуся мне поверхностным и не склонным взвешивать свои поступки на чаше весов «Правильно-неправильно, будут последствия-не будет последствий». Но все же я уступила, все же поддалась. Зачем? Почему? Потеряла объективность из-за… привлекательного лица и взгляда серых глаз, улыбки, полных игры жизни, теплых, мягких.
Все. Теперь это все в прошлом и только в прошлом. Я не стану терять душевное равновесие из-за того, что желаемое мною не совпало с действительностью. Смирюсь, что эта самая действительность – тошнота от прошедшего головокружения, горечь предательства, ехидность, осуждение и перешептывания у меня за спиной.
Будто бы я могла рассчитывать на что-то иное…
Все – острые разлетевшиеся и вонзившиеся под кожу осколки допущенной ошибки, шанса данного не тому человеку. Нужно вытащить каждый и больше не оглядываться.
- Ари-и-и-ин, - с жалостью протянула сестра, по-видимому, прочитав многое в моих глазах и молчании. Вытянув руку, поймала мою ладонь, сжала в своей, горячей, чуть влажной. – Ну забей ты, а. Не грусти.
Я сгримасничала:
- Я не грущу, с чего ты взяла? Вот сейчас как раз решаю, что пострадало больше: мое самоуважение или мое сердце.
Безусловно, и то, и другое. Но что-то больше…
Улыбнулась ей:
- Вот и все. И никакого желания увлажнять слезами подушку и проклинать свою судьбу, поверь.
- Разве? - Людмила выглядела неуверенной, отрешенно всматриваясь в мое лицо. – Чем больнее тебе, тем больше ты храбришься. И скрытничаешь.
- Почему скрытничаю? – я отняла у нее свою руку, чтобы сделать глоток кофе. Сладковатая горечь, щекочущая, с еле уловимой ноткой агрессии – подходящие лады для очередного тяжелого дня в офисе. – Все рассказала как на духу.
- Ты поговорила с ним? – сестра вернулась к своему завтраку.
- Конечно. В тот же день, - я убрала из голоса жесткую интонацию: нельзя судить его поступки, не углубляясь при этом в смысл своего поведения. – Он не отрицал, если ты об этом. И тоже был более чем откровенен. Извинялся, что сразу не сказал, просто не знал, как именно признаться. Объяснил, что я цепляю его ничуть не меньше его нареченной. И просил дать ему время сделать выбор.
Я остановила свою руку, быстро и бесцельно помешивающую кофе в чашке, зафиксировала свое внимание на стремительно вращающейся воронке, чтобы удержать поток не очень приятных воспоминаний об этом разговоре.
Безвольный и легкомысленный человек. Стереть его из памяти.
Именно с того момента выполнение рабочих задач, так же, как и интереснейших целей профессионального самоутверждения, стало, мягко говоря, некомфортным.
Все стало некомфортным, напряженным, выводящим из равновесия.
Вообще должно стереть из памяти Дмитрия Савельева. Его для меня больше не существует.
- Выбор? Что за хрень? Вот козел какой! – громко возмутилась Люся, вытаращив глаза, стукнув чашкой о блюдце.
К нашему столику тут же обратились взгляды немногочисленных посетителей: двух парней в рабочих спецовках, сидящих в углу, черноволосые макушки забавно сияли желтым в свете лампы над ними, и девушки, придерживающей золотистую куртку на плечах, листающей книгу (видимо, она тут уже давно, о чем свидетельствовало три чашки, поставленных в рядок, и еще одна – у ее руки).
- Ну почему? – я успокаивающе улыбнулась сестре. – Я оценила его откровенность. И смелость. Согласись, что не каждый повинится в данной ситуации.
Вот в данном случае, он проявил зачатки морали, надо отметить. Крошечные зачатки, погасшие втуне.
- Что? Только не говори… - Людмила оторопело глядела на меня. Раскрасневшиеся щеки симпатичными пятнами выделялись на округлом лице. И этот ежик спутанных волос, приоткрытый рот. Словно кукла. Правда, производящая чуть комичное впечатление.
Люся неожиданно посуровела. Так неожиданно, что и с моего лица слетела натянутая улыбка. Я вновь сосредоточилась на своем кофе.
- Прикалываешься, значит все еще хуже, чем мне думается.
Поправив несуществующую выбившуюся из прически прядку, я тихо ответила вопросом:
- Помнишь, как мама говорила нам: ты можешь быть настоящим исчадием ада, но думать о тебе должны как о божьем благословении?
Люся облизала губы, шумно выдохнула, прожигая меня взглядом:
- Тебя обижает злословие?
- В глазах коллег, Люсь, я - делающая себе карьеру через постель особа. Это…
Унизительно? Несправедливо?
- … не просто злословие. Таково наследие моего романа, с которым и следует справиться. Конец истории, - затеребила салфетку, обращая внимание на узор – шахматная клетка, кофейно-коричневые и яично-желтые квадраты.
Минуту мы обе молчали. Я понимала, что означают нахмуренные брови сестры и жесткий блеск темных глаз. Мысленно она цепляет к имени моего босса - вернее, и.о. босса - множество не слишком цензурных определений и прозвищ. Возможно, не понимает, отчего я не делаю того же самого, почему спокойна. Потом, когда перестанут говорить ее эмоции, она и сама увидит: это недопустимо, и главную роль все-таки сыграло мое временное умопомрачение, а уже потом его безответственность. Я пожелала быть влюбленной – и все завертелось: трепет, электризующий каждый нерв, пыл ожидания чего-то сладко-чудесного. Так было лишь этот практически прошедший месяц. Коротко, но ярко. И будто не со мной.
- И каковы твои планы теперь? – откинувшись на спинку диванчика, Люся сложила руки на груди, взирая на меня заботливо и задумчиво.
Я, мягко улыбнувшись, пожала плечами:
- Все те же, что и были.
Разочарование в одном конкретном человеке и боль, которую все равно не позволяю себе испытывать, не повод бросать перспективы, четко вырисовывающиеся и манящие. По крайней мере, без борьбы за то, чтоб обелить себя. В своих глазах и в чужих.
Еще минуты две, в течение которых мы обе занимались тем, что пили кофе, уже ставший теплым и терпким. Люся поглядывала на меня с каким-то вызовом в глазах и, наконец, выдала:
- На новый год мы тебя ждем.
- Билеты я взяла, но не уверена, получится ли…
- Получится. На этот раз у нас с Русиком останешься. Отдохнешь от Москвы, подумаешь. Кстати, в Менделеевске тоже вполне прилично можно тебе устроиться. Первое время вон у нас можешь пожить, а потом снимешь квартиру. Мама будет очень рада, если ты вернешься. Я вообще не понимаю, как ты так долго здесь продержалась. Столько лет, считай вечность. Мне уже через неделю сбежать захотелось…
- Ну, я не ты.
- А женихи у нас все лучше, чем здешние мужики, Ариш, - мрачно закончила сестра, выгнула бровь. – Если, конечно, тебе не биг босс нужен.
Я усмехнулась:
- Не биг босс, не волнуйся. Вообще никто. Мне и привычней, и спокойней одной. Во-первых. А во-вторых, я не во вкусе большинства мужчин, частенько их насквозь вижу.
Оплошала только с одним…
Людмила нарочито приоткрыла рот, округлила глаза:
- И это говорит та, в которую все пацаны из класса были влюблены? Аришка-а-а…
Ее настроение снова изменилось, будто флюгер повернул в сторону энтузиазма и воодушевления – обычно для Люси. Слова полились потоком, натыкаясь друг на друга:
- Даже мой Руслан сначала за тобой таскался. А Сашка Копытов? Тот тебе стихи писал, его еще Пушкиным задразнили. А он так смешно дулся, а потом в драку лез. Ну? Вспомни!
- Люся, и им, и мне тогда шестнадцать было, все совсем иначе вопри…
- Да ерунду не говори! Ты все такая же обалденная! Глазищи зеленые. И лицо типа «Я такая аристократическая, хрупкая барышня». И волосы… Все девчонки тебе завидовали. Включая и меня.
Она подмигнула мне, подавшись вперед, поставила локти на столешницу и заговорщически произнесла:
- А твой роман с Мишкой Звягиным? О нем помнят до сих пор.
Ну разумеется, она не могла об этом не упомянуть, почему-то решив, что это меня ободрит.
- Миша вообще мой рыцарь на белом коне, где я еще найду такого? – мне удалось непринужденно рассмеяться. – Дотащил на себе до дому, когда я ногу сломала, носил учебники, решал контрольные, водил в кино. Ну как в такого не влюбиться?
- Вот то-то же. Так что старой девой тебе не светит остаться. И не спорь. Влюбишься еще раз, никуда не денешься.
Я, смеясь, все еще удерживая ту ноту веселья, которую хотела Люся, отрицательно помотала головой: едва ли на свете найдется мужчина, обладающий должным количеством положительных качеств, будучи при этом еще и хорош собой.
И если вспоминать мою историю с Мишей, то как еще одно подтверждение тому, какая же пропасть существует между беззаботно-мечтательным детством и практично-обыкновенной зрелостью. Парадокс: еще лет десять назад все казалось таким понятным. Поступки, продиктованные интуицией, отданные под контроль только сердцу… Или, возможно, сам мальчик казался таким… правильно-идеальным. Бесхитростно и очень просто: он и я, прогулки до последних минут комендантского часа, записки наивного содержания, первые шаги к взрослению, делавшиеся робко, но с любопытством. Нет, не любовь. Что-то больше похожее на сплав нежной дружбы-взаимопонимания, страстной привязанности, окрыляющего доверия. А теперь мы с ним два хороших друга, когда-то бывших близкими (он в Омске, я в Москве), осторожно и вяло общающихся три раза в год – на дни рождения и новый год.
Что-то ушло. И мы, повзрослев, изменились. Но, очень может быть, только тогда и только это чувство было настоящим.
- Ты ну очень хорошенькая… Только тебе бы… - Допивая кофе, сестра что-то прикидывала в уме, цепким взглядом осматривала прическу, блузку в узкую вертикальную черную и белую полоску, макияж.
С улыбкой я предупредила ее:
- Люсь, у нас строгий дресс-код, поэтому не стоит даже мысленно примерять на меня розовую или голубую гамму и подбирать тени для век.
- Что? Даже на цвет волос дресс-код? И на прическу? Да потому что, Арин, пучок? Ну, блин, только училки древние с пучками ходят. Можно добавить чуть живости и свежести. Пучок к черту убираем, а цвет… Тебе бы очень пошел какой-нибудь мерцающий медный. Твой Дима бы слюни пускал и локти кусал. И материл бы сам себя за то, что такой остолоп, ты во сто крат лучше этой его фифы, - презрительно наморщила нос.
- Успокойся, ты необъективна, - с нажимом в голосе ответила я, нервно звякнула ложкой, опуская ее на блюдце. – Давай еще пару минут посидим и разойдемся.
- Объективна, сестренка, - насмешливо и миролюбиво ответила Люся, достала из сумки просигналивший смской телефон. – Кто ж еще объективен, если не я.
Когда минут через пять мы покинули кофейню, с удовольствием остывая на морозе после размаривающего жара кафе, утро серым зыбким туманом вовсю заполняло улицы. Снежная пудра больше не сыпалась с неба, волшебство растеряло силу, став скучной рутиной, простым, по-зимнему студеным днем.
Поспешно натянув на голову шапку, Люся резким порывом обняла меня, чмокнула в щеку:
- Не дрейфь, Арин, порвемся. Шли их всех лесом, ты королева в любом случае. Ну, или станешь ею, - задорный смешок, хитрющий взгляд карих глаз. – До вечера.
***
Люся гостила у меня четыре дня, посетила два мастер-класса, закупилась. Но, конечно же, больше всего ее внимания уделялось мне. При этом поддержание весьма шаткого душевного баланса давалось мне с некоторыми трудностями. И были минуты, когда я ловила себя на мысли, что пребывание на работе для меня более желательно, чем времяпровождение с сестрой. Гладкие равнины рутинных забот и мелочей, среди которых высились горы сложных новых задач и необходимости научиться их решать, всячески мобилизовали, тогда как бесконечные Люсины «разговоры по душам», целью которых главным образом являлось перемывание косточек «этого ничтожества, посмевшего так обмануть», наоборот, выводили из равновесия.
Забыть, двигаться дальше.
Но я позволила ей дать мне то, в чем, по ее мнению, нуждалась: сестринское сопереживание и утешение – в том смысле, как она понимала обе эти вещи. «А давай вместе приготовим «Наполеон», помнишь, как в детстве?» или «О! Тебе нужно посмотреть вот эту комедию, стопроцентно – поднимает настроение!» Или же: «Ну почему ты так рано уходишь спать, давай посидим, поболтаем, я расскажу тебе, как мы с Русиком поехали как-то к его другу на день рождения, он в ресторане отмечал. Там такая хохма была!» Я позволила даже преобразить мой облик (она лично покрасила мне волосы в тот самый мерцающий медный и засыпала советами по укладке), кстати, перемены пришлись мне по вкусу…
Может, настало время новой мне иначе взглянуть на мир?
Чистая совесть, сердце, великодушие и всегда благие намерения – я не могла не обожать это в своей сестре. И не отвергла бы ее своеобразную помощь только потому, что она до сих пор не научилась разбирать, что же творится у меня в душе.
Перед новым годом навалилось работы, акции следовали одна за другой, промоутеров требовалось отбирать и готовить практически круглосуточно. Все это прибавляло мне беспокойства, все отнимало силы на контроль и выполнение.
Выложиться по максимуму – задача, до сих пор остающаяся для меня желанной и невыполнимой. Я уверена, что могу и лучше, и больше…
А Димы для меня не стало. Да, попытки вернуться в прежнее русло нашего… общения им предпринимались. Его взгляд, подшучивания, всегда следовавшие в дуэте с обаятельной улыбкой, отзывались где-то внутри болью, смешанной с досадой.
Забыть, вычеркнуть, смотреть сквозь него – вот тут можно себе поставить хороший балл за выполнение.
Праздник я встречала в Менделеевске, вместе с сестрой и ее мужем, навестила маму. Та ни о чем не спрашивала, но, понятно, была в курсе всех перипетий моей нынешней жизни - Люся всегда имела привычку снабжать ее подробностями обо всем, вне зависимости от того, требовалось ей это или нет. Еще раз ненавязчиво подала идею вернуться.
Возможно. Но сначала я выполню все возложенные на себя обязательства.
Третьего числа я уже встречала серо-сонное утро в Москве. Стояла у окна с чашкой в руке, глядела во двор: вата просевших сугробов, щедро усыпанная веснушками конфетти, длинные частные зубы сосулек под крышей соседнего дома, рыжеватые захоженные тропинки, комья снежных шалей на ветках двух дубков. Перекатывала на языке горьковато-взрывной вкус кофе, смешанный с охлаждающе-пряным – корицы, добавленной в него, и думала о том, что именно этот город и эта работа в «Мэнпауэр» - вдохновляющие рамки для еще неопределенной картины, которую я пока не нарисовала, но уже приготовила все необходимое. И мне очень хотелось бы взглянуть, какой она получится.
Завтра предстоял очередной тренинг, только теперь я уже не буду наблюдателем-стажером – проведу его сама. И присутствие моего начальника обязательно. И всеми силами я желала сейчас, чтобы он не пришел. Но он придет.
+++++
ФОРУМ
За редакцию главы благодарю Настенку (Апельсиновая)и Наташу (Zu)
Источник: http://robsten.ru/forum/36-2104-1
0
