Глава 3

Варварские обряды

Айола не спала первую половину ночи, хотя рабыни и даже старуха, которая обычно спала у изножья высокой кровати, покинули её. Страх, волнение и ужас терзали разум девушки. Ещё до рассвета должна была начаться свадебная церемония и закончиться только после заката солнца. Она старалась запомнить всё, что говорила ей старуха, которая стала будто более ласкова и учтива с Айолой, но при этом так же подгоняла и устрашающе шипела, если девушка допускала ошибку.

Её единственным утешением стал ручной хорёк, которого подарил ей Царь. Она видела недоумённые взгляды рабынь на свой подарок, но радовалась ему так, как не подобает радоваться будущей Царице ручному зверю. Зверёк любил спать у неё на коленях, он резко просыпался, вёл носиком и забирался по одеждам будущей Царицы, чтобы спрятаться в длинный волосах Айолы. При этом он щекотал носом и усами шею, царапал маленькими коготками нежную кожу, чем вызывал неизменный смех и широкую улыбку девушки. В их королевстве не было ручных зверей. В замке жили коты,  но они были совсем дикими и не подпускали к себе людей. Собаки сопровождали воинов, охраняли жилища или помогали на охоте, но Айола не слышала, чтобы кто-нибудь брал собаку в покои и, тем более, разрешал спать на своём ложе. Ручной хорёк часто закапывался в бесчисленные подушки, и девушка со смехом перерывала всю постель в поисках своего зверька. Старуха ворчала, что хорёк может оставить следы на прекрасной коже будущей Царицы, а так же запах, который крайне сложно смыть, на что младшая дочь Короля ответила, что это подарок самого Царя, и не старухе и даже не ей, будущей Царице, решать, хорош ли он. Старуха замолчала, и Айола от души забавлялась со своим зверем.

Рабыня, которая была лучшей наложницей Царя, и которой надлежало научить будущую Царицу ублажать своего Царя, старательно рассказывала, что следует, а что не следует делать, старуха переводила скрипучим голосом, иногда хватая рабыню, чтобы та показала наглядно. И как бы ни старалась Айола смотреть безучастно или с достоинством на то, как рабыня заглатывает целиком продолговатый фрукт, так, что горло её расширяется, а лицо краснеет, всё равно отворачивалась и чувствовала себя так, словно выпила прокисшего молока. Айоле не нравилось смотреть на обнажённую рабыню и на то, в какие позы она встаёт или садится. Когда рабыня попыталась дотронуться до Айолы, та отпрыгнула и отвернулась, вспоминая в отвращении продолговатый фрукт, некогда бывший на вкус приятным, сладким и освежающим. Старухе, видимо, надоело упрямство подопечной, и она сосредоточилась на свадебной церемонии, сказав только:

- Всё, что ты должна сделать – двигаться, как Царь войдёт в тебя. Так. – Она махнула рабыне, и та показала, как именно следует двигаться. – Запомни это, большего от тебя не потребуется, у Царя много наложниц, - она противно засмеялась и продолжила говорить на своём языке.

Айола понимала, что ведёт себе неверно, буквально через несколько дней ей предстояло стать Царицей и женой своего Царя и господина, но ей шёл шестнадцатый цвет, рабыня же одним своим видом отталкивала Айолу. Никогда женщина не может видеть другую женщину нагой, если это не служанка своей госпожи, которая помогает ей.

Ворочаясь на широкой кровати, Айола сожалела о своём поведении и волновалась, что всё перепутает. Ей предстояло войти в храм и предстать пред Верховной Жрицей Главной Богини, чтобы просить о том, чтобы чрево её понесло с первой же ночи. Отныне благополучие и плодородие всех Дальних Земель будет зависеть от Царицы и милости к ней Главной Богини.

Резко появившиеся звуки вывели Принцессу из почти забытья, старуха тянула её к горячей воде, и Айола понимала, что ей предстоит. Волос на теле почти не было, но те, что отросли, безжалостно вырывались, потом её долго умасливали, втирали мази и «крема». Старуха сказала, что теперь волосы на её теле будут расти медленней из-за специального средства, которое было дорого и полагалось только некоторым знатным дамам и, конечно, Царице, что обрадовало Айолу – раз уж ей следует предстать перед Царём в таком виде, не как предназначено Богами и природой, хорошо, что эту пытку ей придётся проходить не часто.

После пришло время одежд, и Айола содрогнулась, когда увидела мантию, усыпанную драгоценными камнями так, что не было видно даже какого цвета сама ткань. Судя по обратной стороне мантии, которая мелькнула, когда двое мужчин в черных одеждах заносили свадебное одеяние, – она была сшита из «парчи». Головной убор представлял собой корону, туго сидящую вокруг головы,  стягивающую, как тиски, и также усыпанную камнями. Два нижних платья, одно короткое, едва прикрывающее колени девушки, и другое, длинное. Платье из золотого шелка с искусной вышивкой и мерцающими алмазами по рукавам, груди, поясу и подолу, шуба из белого пушистого меха, завёрнутого вовнутрь, сверху обшитая плотной, неизвестной девушке тканью, платок на голову, столь тонкой вышивки, что невозможно отвести глаз, и, наконец, сама мантия, которая, казалось,  по весу превышала вес девушки. Айола стояла посредине своих покоев и понимала, что не может сделать и шагу в этом одеянии, не может поднять руку или сесть. Ей же предстояло в этом одеянии, ещё до рассвета, принести жертву Главной Богине и встретить своего Царя и господина на ступенях храма.

- Это чтобы ты понимала, дитя моё, как нелегко бремя Царицы Дальних Земель, - прошелестела старуха и, открыв дверь, осталась в покоях.

Дальше Айоле предстояло пройти весь путь одной. Снова под её ногами лежал шёлк, она еле шла под тяжестью одеяний, единственное, что немного скрашивало участь младшей дочери Короля – это обувь. Мягкие сапожки, с мехом с внутренней стороны, были впору Принцессе, она ступала в них легко, а подошва из шершавой грубой кожи оберегала от падения. Никогда прежде Айола не видела обувь подобную той, что прислал в её покои сам Царь Дальних Земель и её господин.

Она ожидала, что шёлк будет так же скользить по льду, как и в прошлый раз, но, к своему удивлению, не нашла льда под тканью, словно на протяжении всего пути младшей дочери Короля лёд растаял под шёлком, и она благополучно, между рядов всадников, некоторые из которых были ей зрительно знакомы, прошла через огромную площадь от ступеней дворца к высоким ступеням храма, где шёлк под её ногами закончился, чтобы она – младшая дочь Короля, Истинная Королева, будущая Царица Дальних Земель, – понимала, что тут, в храме, она ничтожна перед лицом Главной Богини и Верховной Жрицы.

Айола замерла, храм был высоким, полутёмным, сводов потолка не было видно в темноте, лишь небольшой отблеск свечей впереди указывал ей дорогу. Даже тихие шаги девушки отдавались гулким эхом в сыром, сером и промозглом помещении, тонкое пение, прерывающееся истошным криком, приводило будущую Царицу в ужас. В их светлых храмах возносили молитвы и пели красивые мелодичные песни, девушки возлагали цветы к подножью Богов солнца, льна и плодородия, а мужчины – вязанки уже сплетённого грубого льна.

Песни были всё ближе, крики истошней, так кричат совы в тёмную ночь или больные в лихорадке, а изножье Главной Богини надвигалось на девушку всей своей мощью. Каменное изваяние было огромным, с головой страшной женщины, смотрящей прямо на своих просителей, смотрящей так, что любой смертный ощущал полную немощность перед Божеством. Рука изваяния, к которому уже подошла вплотную Айола,  тянулась вниз, к ногам девушки, была перевёрнута ладонью вверх, и если бы она сейчас сжалась, то раздавила бы младшую дочь Короля, как пылинку, не оставив и следа.

 Старуха говорила, что если Главная Богиня не примет жертвы будущей Царицы, так и будет. Каменная рука сожмётся и убьёт Айолу. Песня Жриц плыла по нарастающей, переходила в крик, хрип и страшные вопли, Айоле было тяжело стоять, она чувствовала, как пот катится у неё по спине и лбу, прямо под красивейшим платком.

Вдруг появившаяся Жрица толкнула в её сторону козу, и девушка захотела тут же убежать. Старуха говорила ей, что нужно умертвить животное так, чтобы капли крови не попала на царскую мантию, после слить кровь в специальную чашу в руке Богини и, если Верховная Жрица скажет, что жертва принята, свадебная церемония начнётся.

Айола никогда раньше не умерщвляла животных, в их Королевстве это было делом мужчин, только птицам рубили головы ловкие служанки, но никогда женщина Королевских кровей не присутствовала при этом. Кровь, убийство, насилие было уделом мужчин, и то не всех, а только воинов и охотников. Даже на скотном дворе был специальный муж, который умерщвлял скот, смотритель не делал этого никогда. Старуха говорила, что никто не знает, кого именно нужно будет принести в жертву будущей Царице, сама же Айола не знала,  что будет ужасней, и молилась своим Богам, чтобы это не был детёныш зверя, она не была уверена, что сможет принести в жертву ягнёнка или телка пары дней от роду.

Коза была не крупной, и спокойно шла прямо в руки своей убийце, а именно так себя ощущала младшая дочь Короля, нельзя убивать животное, если мясо его не пойдёт в пищу, а шкура на одежду, только тогда это оправдано, и только так велят Боги и природа. Девушка трясущимися руками взяла козу за шею и, под ужасающие песнопения, повела на редкость спокойную козу, которая, казалось, засыпала на ходу, к чаше в руке Богини, ступила на неё и, практически  волоком, затащила козу.

 Мантия была тяжёлая, девушке было невозможно даже повернуться в ней, но нужно было встать на колени, не испачкав ткань, принести жертву, не запачкав себя и одежду, встать и выйти. Вопли жриц становились невыносимыми, коза лежала без движения, Айола лишь для видимости придерживала её рукой, когда взяла специальный нож, лежавший на той же каменной руке, и провела по шее животного, как и учила её старуха. Всё это время она про себя молилась своим Богам, слушая песни Жриц чужой для неё Богини, и была уверена, что столь грозное Божество раскроет её обман, и рука вот-вот сожмётся, раздавив Айолу.

Крик Верховной Жрицы, взлетевший хор голосов других Жриц, к которым присоединялись ещё и ещё, и крики толпы с улицы, дали знать девушке, что Главная  Богиня приняла её жертву, и будущей Царице следует выйти к народу и к своему будущему мужу, который должен ждать её у ступеней храма.

Под жуткий грохот барабанов, который присоединился к пению и крикам Жриц, она вышла на ступени и увидела рассвет, толпы простого и знатного народа, чаще мужчин, которые кричали и приветствовали свою будущую Царицу, и огромные носилки, больше напоминающие помост, которые несли самые могучие воины, которых она только могла представить, а сверху стоял Царь Дальних Земель Горотеон. Лицо его было непроницаемо, взгляд ужасен, он напоминал каменное изваяние, Главную Богиню, смотря на свою будущую Царицу так же сверху, и Айола ощущала всем своим телом и душой собственное ничтожество перед своим Царём и господином.

Носилки остановились, Горотеон не повернул голову в сторону будущей Царицы, лишь когда она поклонилась в ноги своему Царю, как рабыня, потому что он её господин, и встала тут же, едва не покачнувшись под тяжестью мантии – она не рабыня, в точности, как учила её старуха, – она увидела, что Горотеон стоит на тех же ступенях, что и она, и подаёт ей руку, чтобы та вошла на носилки, украшенные парчой, мехом и золотом. Рука будущего мужа была тёплой, почти горячей, а вот взгляд пронизывал холодом.

Уже стоя на носилках, по левую сторону от своего Царя и господина, она опустила на мгновение взгляд на свою руку и увидела запёкшуюся кровь, в свете солнца она была бурой, комки забрались под расписанные ногти и смыли узоры на руках. Айола почувствовала тошноту и  то, насколько же тяжела её мантия, и как давит корона. В глазах помутилось, люди, бесконечно выкрикивающие, прославляющие Царский род, покачнулись, она чувствовала тошноту такой силы, что была не в силах остановить это, ноги её стали подкашиваться, а сама она падать в небытие. Чья-то сильная рука осторожно удержала младшую дочь Короля, она чувствовала, как облокотилась на что-то холодное – камни на мантии Царя, – и, смотря в одну точку, позволила себе мгновение так необходимого ей отдыха. Придя в себя, она глянула на своего Царя и господина, но его лицо оставалось неподвижно и сурово.

Их носилки пронесли по самым главным улицам города, который оказался большим, с широкими улицами. Люди приветствовали своего Царя и будущую Царицу, они кричали, бросали дары прямо на носилки, танцевали и радовались так, словно это была их свадьба. За процессией ехали обозы с вином и хлебом, который получал каждый житель и даже раб, в такой день не было разницы между торговцем и вельможей, рабом и господином, все были равны в своей радости за Царя и будущего законного наследника. Казалось, весь город был пьян, где-то стали возникать драки и пьяные крики, стража зорко охраняла порядок, только кровь жертвы будущий Царицы, и кровь самой Царицы, когда Царь войдёт в неё, пролив своё семя, зачав законного наследника, должна пролиться в этот день. Ругающиеся быстро смирнели, и даже заклятые враги останавливали распри, откладывая спор на следующий день.

В огромной зале, где вовсю шло пиршество и продолжалось бесконечное подношение даров, от которых у Айолы уже кружилась голова, Горотеон сидел так же недвижимо и безучастно. Девушка начинала думать, что он и вовсе сотворён из камня. Ни один мускул не дрогнул на его лице, ни разу за всё время он не посмотрел в сторону своей будущей Царицы. Послы и посланники дальних Королевств кидали к ногам Царя и будущей Царицы диковинные ткани и украшения из драгоценных камней, в дарах были странные птицы с зелёными перьями и кони статью под стать Горотеону и его воинам. Лицо будущего Царя не изменилось ни разу, даже когда перед ним поставили пару наложниц – подарок от давнего друга и владыки соседних Земель. Наложницы были красивы и не могли не вызвать интереса у мужчины, что и показали окружающие мужи, которые смотрели заворожено на прекрасный танец и тела, обещающие много наслаждений Царю и господину Айолы.

Горотеон смотрел в одну точку и, казалось, не замечал своей юной жены, и лишь когда рука её протянулась к сочной ягоде, он остановил её, показав глазами, что ей не следует есть. Айола удивилась, но не посмела ослушаться Царя. Старуха ничего не говорила про запрет на еду, но Горотеон и сам не прикоснулся к яствам, лишь отпил пару раз из своего кубка. В своём же Айола обнаружила просто ключевую воду, не разбавленную даже до лёгкого розового цвета вином.

Она была голодна, мантия, которую снова надели на её плечи после поданного знака Горотеона, показалась ей ещё тяжелее, она чувствовала головокружение и странный привкус во рту. Никогда прежде младшей дочери Короля не приходилось голодать, сейчас солнечный день и ночь делали свой полный круг, а всё, что было во рту у Айолы – несколько глотков родниковой воды. 

Горотеон шёл рядом, Айола еле поспевала за его широкими шагами, иногда он замедлял шаг. Люди, окружающие Царя и будущую Царицу, глубоко кланялись и расступались, пока они проходили по зале для пиршеств, по шёлку, который вёл их из залы, по широким ступеням, в храм, где утром приносила жертву Принцесса. Храм был так же сер, свет заходящего дня едва проникал в него, Главная Богиня не была видна, лишь когда подошли ближе, она осветилась множеством свечей, и раздались песни Жриц, уже не столь пугающие, как утром, но более пронзительные.

Айола вспомнила всё, что говорила ей старуха, и опустилась на колени перед свои Царём, потом смотрела, как он сделал то же самое, протянул руку Верховной Жрице, которая, со страшным воплем раненного животного, хрипя и задыхаясь, провела ножом по Царской руке. Айола почувствовала, что голова её снова кружится, странный вкус во рту поднимался к горлу, когда Горотеон взял тот же нож и с тем же непроницаемым лицом сделал надрез на руке будущей Царицы. Стены храма кружились, когда Жрица соединила её руку и руку её мужа и медленно обвязывала их лентой из шёлка. 

«Варвар». «Молится не нашим богам».

Она продолжала и продолжала про себя молиться своим духам, чтобы помогли ей сейчас, дали силы на последующую ночь, она молилась, чтобы чрево её понесло ребёнка с первого излития семени Царя, чтобы никогда больше не видеть этого ужасного человека с каменным непроницаемым лицом, который в это время говорил что-то голосом, возвращающим Айолу в действительность. Голос был мягким, обволакивающим, она вспомнила, чему наставляла её старуха, и стала повторять за своим Царём и господином. Она не понимала слов, но знала смысл произносимых ею речей. Она отдавала своё тело, своё сердце и свою жизнь во власть своему мужу, господину и Царю Дальних Земель, а он забирал её тело, её сердце и её жизнь.

Из храма они вышли  под ещё более громкие  крики толпы, уже беснующейся. Никогда прежде Айола не видела такой радости, на грани с безумством. Она испытывала желание спрятать лицо, укрыть тёплой шалью или мехом, что был спрятан под её мантией, но стояла на носилках прямо, хотя от холода, который начал пронизывать её ещё в храме, ужаса и страха от того, что произойдёт сейчас, тело девушки сотрясала крупная дрожь. Рука её по-прежнему была связано шёлком с рукой мужа, которая оставалась недвижима, как и его лицо.

Сейчас она бы предпочла смерть от раскалённого масла, чем то, что ей предстоит. Большего ужаса и позора она не могла представить.

Ступив в покои Царя, позволив себя разоблачить, она в ужасе стояла и смотрела из широких дверей на высокое, выше обычного, ложе, на которое шли ступени, покрытые золотым шёлком. Помещение было ярко освещено свечами, так, что было светлее солнечного дня, у изголовья и в ногах ложа были Жрицы и тихо, иногда срываясь на крик, издавали свои песнопения, вокруг стояли люди, молча опустив голову. Люди были разного сословья, старуха сказала, что от каждого клана или сословья был выделен человек, который должен лично убедиться и подтвердить, что Царица была девственна, когда Царь излил в неё семя. Ей предстояло обнажённой пройти на это ложе и принять своего мужа, тогда как она только примерно представляла, как выглядит нагой мужчина, воспоминания же о продолговатом фрукте и красном лице рабыни заставляли зубы стучать.

Она бросила взгляд на окно, понимая, что лучше смерть, чем подобный позор, но там были шторы из плотной ткани, и Айола не успела бы растворить их и броситься вниз.  

Вбежавшая рабыня, уже знакомая младшей дочери Короля, накинула ей на плечи длинный и просторный халат и мягко толкнула к ложу. Наличие шёлка на плечах и распущенные волосы, в которых она прятала своё лицо, давали какое-то укрытие от любопытных мужчин и женщин. Она остановилась в середине ложа, как учила её старуха, и в ужасе смотрела на своего Царя, мужа и господина, который в таком же длинном одеянии медленно, но плавно, шёл к ложу, потом взошёл по золотым ступеням и встал рядом. Он был невероятно высок и могуч, сейчас, в тончайшем шёлке, что окутывал его плечи, это было особенно заметно. Мягко опущенная ей на плечо рука напомнила Айоле, что она должна сделать – она опустилась на колени, дёрнула за тонкий пояс, что подпоясывал широкий халат Царя, и вздох ужаса застрял у неё в горле. Она, подняв голову с затуманенным от слез глазами, смотрела по очереди на ничего не выражающее лицо своего мужа, на людей вокруг, на Верховную Жрицу, которая медленно раскачивалась и пела выше и выше, почти переходя на визг, и не верила, что всё это происходит с ней – с Истинной Королевой, младшей дочерью Короля, Принцессой Линариума, с волосами, подобными льну, и глазами в цвет его цвета – Айолой.

Она видела, как приближается к ней жуткое лицо её мужа, и не нашла в себе сил отодвинуться от него. Сначала она слышала тихий голос, бархатный и обволакивающий, дарящий успокоение, и только потом поняла, что слышит родное наречье.

- Мне жаль, Царица, что вам приходится пройти через это, я бессилен изменить что-либо. – Он смотрел в фиолетовые глаза младшей дочери Короля, словно хотел убедиться, что она понимает его. – Всё, что я могу – это дать вам снадобье, уже через несколько мгновений вы уснёте, а придёте в себя, когда всё будет кончено.

- Нет, - вдруг сказал Айола, несколько дней назад она улыбнулась в глаза своему, как она считала, палачу, сейчас она не собиралась впадать в забытьё, она хотела помнить, как будет зачат её сын, как бы ужасно это не было. – Нет, - повторила она, сглотнув слезы.

- Хорошо, - Горотеон помолчал минуту, потом продолжил. – Вы имеете право выбрать, как это произойдёт.

- Боюсь, что я не знаю, что выбрать, мой господин.

- Тогда я выберу, - он подошёл ещё ближе, продолжил. – Вы будете на спине, я не стану обнажать вас и обнажаться сам, это произойдёт  быстро и потому болезненно – это максимум, который я могу сделать для вас. Было бы правильно одарить ласками в первую ночь юную деву, но уверен, этого вы желаете ещё меньше.

 Айола посмотрела на людей, стоящих, опустив голову, и Жриц, поющих песни, и поняла, что она согласна на любую боль и любые истязания на глазах у толпы, но никак не на наслаждение, да и способно ли её тело на это? Старуха сказала, что Айола, с её бёдрами, никогда не познает радость соития с мужем, что ей всегда будет больно, пока, в конце концов, она не умрёт в родах.

Она не заметила, что лежит, под бёдрами у неё была подушка с белым шёлком, и если тело её и предстало перед Царём и людьми, то на мгновение, в которое Айола не успела покрыться стыдом.

Её Царь был над ней и сказал.

- Вы не должны сопротивляться, не должны противиться, как бы ни было больно – вы не должны этого делать… и… Царица, забудьте всё, чему вас учили… Не двигайтесь, не пытайтесь, это только принесёт вам лишнюю боль, - с этими словами она почувствовала сильный захват руки Царя вокруг своего тела, который стянул её руки, словно канатом, ноги были раздвинуты, и в то же мгновение она почувствовала боль такой пронзительной силы, что, вопреки предупреждению, попыталась вырваться, но ни руки Царя, ни его тело, ни бедра, ни его мужественность не дали даже пошевелиться теперь уже жене. Когда боль немного стихла, она снова почувствовала её, и снова, и снова, наконец, не выдержав, она сначала закричала, под жуткие вопли верховной Жрицы, а потом укусила своего Царя и господина за плечо настолько сильно, насколько смогла, и сжимала зубы до тех пор, пока не почувствовала солоноватый привкус на губах и то, как толчки стали сильнее, ей стало больнее, но через некоторое время боль стала отступать, и она ощутила влагу между ног и под своими ягодицами.

Когда она открыла глаза, Жрицы продолжали петь, Царь стоял и протягивал ей руку, которую она приняла и попыталась встать, испытывая при этом острую боль. Она смотрела, как Горотеон сошёл со ступеней и ждал её, подавая ей руку, словно она идёт на гололёде по шёлку. Когда её ноги ступили на лестницу, Царь сдёрнул белый шёлк с ложа и кинул в людей, которые принялись рассматривать простынь, и Айола увидела внушительное пятно крови, от которого ей стала ещё больней. Она полагала, что сейчас её отведут в свои покои, но большая и твёрдая рука повернула её в опочивальню Царя, куда она и вошла со своим господином, лицо которого по-прежнему ничего не выражало.

Как только двери закрылись за ними, и песни Жриц почти перестали звучать, хотя Айола знала, что они продолжат свои молитвы до самого утра, ноги младшей дочери Короля подкосились, и она стала проваливаться в забытьё, на этот раз стремительно. Ей показалось, что она взлетела вверх, она слышала чьё-то дыхание и сердцебиение, а потом ощутила шёлк простыней и мягкость подушек.

Чьи-то руки, почти старческие, снимали халат с девушки и раздвигали ей ноги, она в ужасе открыла глаза и попыталась встать, когда увидела перед собой старца, но всё равно мужчину, а она была нагой после первой ночи, кровь сочилось у неё между ног, и резкая боль пронизывала тело.

- Царица, лежите тихо, это лекарь, - лицо Горотеона мало что выражало, но голос успокаивал.

- Он мужчина, - у неё не был сил спорить.

- О, он уже давно не муж, он слишком стар для этого, но мудр и опытен, - тут он отвлёкся на слова лекаря, они о чём-то поговорили, и лекарь, тихо встав, поклонившись, вышел в нишу в стене, Царица поняла, что это тайный ход. В покоях её отца тоже был тайный ход на случай войны или заговора.

- Лежите, - Горотеон коротко что-то крикнул, и прибежали рабыни, которые стали суетиться в соседних покоях, Айола слышала шум воды и ароматы масел и свечей с благовониями. Когда рабыни вышли, так же неслышно, как и вошли, муж поднял её на руки и опустил в тёплую воду в том же халате, что был на её плечах на брачном ложе.

- Лекарь сказал, что вы в порядке, надо расслабить тело, и завтра вы будете себя чувствовать превосходно.

Айола почти уснула, когда почувствовала, что вода стала остывать. Возникшие, словно из ниоткуда, рабыни вытерли младшую дочь Короля  покрывалами и надели на неё халат из тёплой ткани, никогда раньше не виданной девушкой. Халат был гладкий, как шёлк, с видимой стороны и, словно мех, пушистый с внутренней.

Жрицы продолжали и продолжали петь, и, лёжа на кровати своего Царя, она опасалась, что ей придётся пройти мимо них, когда господин отправит её в свои покои, но вместо этого в покои стали заносить еду, и она с удовольствием поела, смотря, как муж присоединяется к ней.

- Я не знала, что в день свадьбы не полагается вкушать пищу, - сказала девушка робко, опасаясь гнева своего Царя и господина.

- Можно есть во время брачной церемонии, Царица, просто на сытый желудок отвар, который я хотел дать вам, может не подействовать, а может вызвать рвоту в бессознательном состоянии.

- Но?..

- Царь не может вкушать пищу, если его Царица не вкушает.

- Это закон?

- Мой закон.

Она спросила, откуда он знает её язык, оказалось, что Царь Горотеон говорит на многих языках и даже владеет письменностью, Айола никогда не встречала таких людей, но он не мог говорить с ней, пока Верховная Жрица не свяжет их священными узами. Первые слова, которые муж говорит жене своей – спрашивает её желание на брачном ложе.

Этого старуха не говорила младшей дочери Короля.

Айола была рада слышать родную речь, она была рада, что Горотеон разговаривает с ней и не проявляет гнев, даже когда она провела пальцем по месту укуса, опасаясь напомнить ему о своём проступке. Он сказал, что если бы она укусила его за нос, он бы гневался, а этот укус не превосходит укус пчелы в жаркий день, поэтому он прощает свою Царицу, после чего она, успокоенная, примолкла.

Её не наказали за непослушание, за сопротивление своему Царю, ей позволили отужинать, и, немного успокоенная, она уснула, завернувшись в удивительно мягкий халат, в опочивальне своего Царя и господина, на подушках, мягче пуха гаги.

Ну, в общем-то всё не так и страшно, на мой взгляд... Хотя, не хотела бы я даже увидеть подобное своими глазами, не то, чтобы принять непосредственное участие. 

Следующая глава примерно через неделю. 

Сказать спасибо или кинуть тапком можно под главой или на форуме.

Форум

Маячки по-прежнему получают те, кто отписался после последней главы.
С уважением. 

Спасибо всем читателям, молчаливым и комментирующим.