- Не приезжать?.. То есть… совсем? – голос Беллы дрогнул, но разум всё ещё отказывался осознавать только что произнесённые матерью слова. Она поудобнее перехватила телефон и плотнее прижала его к уху. Надавила ладонью на мобильник так, что стало больно.

- Нет, конечно же, нет! Просто не на Рождество, – Белле не нужно было видеть сейчас Рене, чтобы представить, как в эту минуту её тонкие губы растянулись в снисходительной улыбке.

- Но ведь мы же договаривались… – беспомощно залепетала Белла, почти ненавидя себя за это.

На глаза навернулись слёзы. Она сморгнула их и торопливо вытерла лицо тыльной стороной ладони, словно боясь, что мать заметит её слабость.

- Да, я знаю, но… – Рене на мгновение замялась, а затем выпалила на одном дыхании, явно больше не в силах сдерживать свою радость: – Вчера вечером позвонил Эдвард и подарил нам с Энтони недельную поездку на Барбадос. Самолёт завтра в десять утра. Представляешь?! Барбадос! – произнесённое ею с возбуждённым придыханием название острова прозвучало неожиданно пошло. К горлу Беллы подкатила тошнота.

- Эдвард? – переспросила она, машинально зацепившись за самое главное и единственное приятное слово в этой короткой, но визгливо-громкой речи матери.

- Да. Это было неожиданно. И кто бы мог подумать, что он такой учтивый молодой человек. Глядя на него, и не скажешь, – судя по тону Рене, она была совершенно очарована Калленом. Однако Белла подозревала, что дело тут вовсе не в его учтивости – фальшивой, разумеется, – а в щедром подарке.

От этой мысли тошнота усилилась. К счастью, позавтракать она ещё не успела. В противном случае, всё содержимое желудка уже оказалось бы на полу.

- С Энтони он, правда, говорить не стал, – как ни в чём не бывало продолжала щебетать Рене, – но это и понятно. У них сложные отношения.

«Вот, значит, как это теперь называется», – мысленно усмехнулась Белла.

Растерянность и обида внезапно сменились злостью, отдающей колкой болью.

«А что ты скажешь насчёт наших отношений, мам?» – хотелось спросить ей, но она не стала этого делать. Только не так. Не по телефону.

Был и другой, куда более безопасный вопрос: «Что делать с уже купленными рождественскими подарками?». Но и его Белла задавать не стала. Положа руку на сердце, подарки волновали её сейчас меньше всего, хотя она и потратила на них весь прошлый день.

- Сразу после Нового года «Инферно» уезжают в заграничный тур. Значит, мы сможем увидеться не раньше мая, – в надежде, что Рене просто забыла об этом, напомнила Белла.

- Да, я знаю, ты уже говорила. – Хрупкая надежда разбилась в её душе́ и рассыпалась на мелкие острые осколки. – Но, если подумать, до мая не так уж и далеко. Да и мы к тому времени ещё больше соскучимся друг по другу. А пока я с Тони отдохну на Барбадосе, ты поездишь по миру. Наберёмся впечатлений, будет о чём поболтать при встрече...

Белла не стала дальше слушать мать. Просто не смогла. Она нажала кнопку отбоя и посмотрела на телефон так, словно это он был во всём виноват. Слёзы снова потекли по щекам, но сдерживать их больше не имело смысла.

Она замерла посреди комнаты. Застыла, прижимая к груди мобильник и сглатывая горьковато-солёные слёзы. Боль, обида, разочарование и злость тесно сплетались в холодный, скользкий, мерзкий змеиный клубок. Изнутри давили на рёбра, мешая дышать. Шипя и извиваясь, требовали выхода.

Перед мысленным взором Беллы возникла ухмыляющаяся физиономия Его Величества. Вот, кто действительно был во всём виноват. Вот, на кого можно – и даже нужно – было выплеснуть всю свою злость и обиду.

Белла швырнула мобильник на кровать и, развернувшись, вылетела из комнаты, искря, словно оголённые провода под высоким напряжением.

Найти Эдварда не составило труда: он играл на пианино, которое привезли только вчера. Дверь в музыкальную комнату была распахнута настежь, и по всей квартире мягкими волнами растекалась невозможно печальная, но красивая мелодия.

Белла остановилась на пороге и, ухватившись за косяк, собиралась высказать – нет, даже выплюнуть – ему в лицо все свои обвинения. Однако что-то ей помешало. Возможно, та самая музыка, что теперь, когда она оказалась так близко, накрыла её с головой, заключила в свой плотный кокон.

«Послушай. Просто послушай, как это больно…» – нараспев шептала мелодия. Завораживала и заставляла забыть обо всём, что ещё минуту назад имело столь огромное значение. Гипнотизируя, атласными лентами связывала по рукам и ногам – нежно, но крепко. Не вырваться, не освободиться.

А возможно, дело было не только в музыке, но и в стоявшей на пианино пепельнице. Вчера перед сном Белла вымыла её и оставила в кухне. Теперь же та вновь была до краёв заполнена окурками. Значит, Эдвард не спал всю ночь. Опять.

Взгляд Беллы переместился на стоявшую рядом кружку – белую с нарисованными на боку красными маками и с отколотой ручкой. Когда-то она наверняка выглядела очень мило, что опять же совсем не вязалось с характером и образом Эдварда. Теперь кружка больше походила на черепок, обнаруженный при раскопках древнего города.

- Не вздумай выбросить. И не дай тебе боже её разбить, – нахмурившись, предупредил Каллен в один из первых дней, когда заметил, что Белла с недоумением вертит в руках эту старую кружку.

Сейчас Белла вдруг подумала о том, что так и не выяснила, почему та настолько дорога Эдварду.

Её взгляд переместился на Каллена. С его мокрых после душа волос капала вода, стекая по обнажённой, чуть согнутой спине – Белла знала, что полотенца он не любит и редко ими пользуется. Почему? Ещё один вопрос без ответа.

Её взгляд переместился на его идеальный, словно вылепленный талантливым скульптором профиль, на тлеющую сигарету в уголке рта. Взгляд скользнул ниже и задержался на его широких ладонях с длинными, тонкими пальцами – те летали вдоль клавиш пианино так быстро, что казалось, будто не успевали касаться их, а музыка рождалась силой его мысли.

Белла глубоко вдохнула, наполняя лёгкие густым коктейлем терпких ароматов: сигареты, кофе и Эрл Грей. Задержала дыхание, словно в попытке оставить их в себе навсегда, и медленно выдохнула только тогда, когда почувствовала лёгкое головокружение.

- Доброе утро, – вдруг проговорил Эдвард, резко оборвав мелодию. Витавшая в комнате магия лопнула, словно мыльный пузырь, развеяв чары.

Он вынул изо рта сигарету, затушил её в куче окурков и только после этого повернулся к Белле. Улыбнулся так, будто только и ждал, когда она осчастливит его своим появлением.

Внутри Беллы словно кто-то опустил рубильник, разом обесточив её злость и обиду на него. Но это не принесло ей чувства облегчения: на смену гневу и разочарованию пришла гулкая опустошённость и гнетущее ощущение потери. Вот только что или кого она потеряла Белла ещё не понимала.

- Зачем ты это сделал?! – вопрос прозвучал громко и яростно. Однако ярость была напускной, что наверняка не укрылось от проницательного Каллена.

- Я много чего сделал в этой жизни, – с усмешкой заметил он. – Не могла бы ты уточнить, о каком из моих грехов сейчас идёт речь?

- Ты прекрасно знаешь, о каком! – на этот раз злость в голосе Беллы была настоящей. Её взбесил его спокойный тон и невозмутимый вид. – Зачем ты подарил им поездку на Барбадос?

- Ну… – задумчиво протянул Эдвард. – Я вспомнил, что так ничего и не подарил им на свадьбу. Рождество опять же… – пожал плечами он.

- Не говори ерунды! Ты терпеть не можешь своего отца и ничего не стал бы ему дарить!

- Почему же? Когда я только узнал о том, что он снова женился, у меня возникла мысль отправить ему в качестве подарка коробку с Виагрой и какую-нибудь игрушку из секс-шопа для стимуляции простаты. Но потом я протрезвел и понял, что это не очень удачная идея, – рассмеялся Каллен.

- Зачем. Ты. Это. Сделал? – не приняв его шутливый тон, повторила свой вопрос Белла. Она сжала руки в кулаки и шагнула в комнату.

Эдвард перестал улыбаться. Он вздохнул и, пожав плечами, посмотрел вниз, на свои сложенные в замок ладони, лежащие на коленях.

- Может быть, потому что не хотел, чтобы ты уезжала? Может быть, потому что я эгоистичный сукин сын? Потому что подонок и мерзавец? – наконец отозвался он, так и не подняв головы.

- Чушь собачья! – зло усмехнулась Белла. – Ты совсем не такой. А иначе не отпустил бы посреди тура Эрика, оставшись без «звукаря», когда его жена родила сына на два месяца раньше срока. Ты не стал бы вкладывать кучу денег в лечение матери Джаспера.

- Я быстро нашёл Эрику временную замену. А маму Джаспера мои деньги всё равно не спасли, – тихо возразил Эдвард, посмотрев на Беллу.

- Это не важно. Джас сказал, что если бы не ты и не твоя поддержка, он сошёл бы тогда с ума. И я очень хорошо могу его понять.

- Он, наверное, был пьян, когда говорил тебе всё это, – поморщился Каллен, снова отвернувшись от Беллы.

- Так зачем, Эдвард?

- Хочешь правду? – их взгляды встретились, и Белла согласно кивнула. – Решив позвонить твоей матери, я не был уверен, что пойду до конца и предложу ей эту грёбаную поездку, пусть даже деньги уже были потрачены. Я просто пытался понять… Хотел выяснить, что не так с твоей матерью.

- Ну и как? Выяснил? – спросила Белла. Теперь уже Эдвард молча кивнул. – Поделишься со мной?

- Тебе не понравится то, что я скажу.

- Ну и пусть, – выдавила из себя Белла.

Те чувства, что она испытала после разговора с матерью, вновь вернулись. Комом встали в горле.



Каллен поднялся и подошёл к Белле. Она уже достаточно хорошо знала его, чтобы суметь различить во взгляде оливковых глаз сожаление и сочувствие. Но от них ей стало не по себе ещё больше. Внутри всё застыло, замерло в ожидании ответа. Кожу неприятно стянуло ознобом.

- Твоя мать не любит тебя. Вот, что с ней не так.

- Может… – Белла запнулась, пытаясь сдержать подступившие слёзы, но всё же сумела закончить фразу дрожащим голосом. – Может, это со мной что-то не так.

- Выкинь это дерьмо из головы, девочка. И лучше поскорее, – голос Эдварда звучал жёстко и безапелляционно. – Матери должны любить своих детей, даже если дети те ещё засранцы. Посмотри на Майкла. Он никогда не был примерным мальчиком, но мать очень его любит. И это нормально. Твоя же мать, вероятно, любит исключительно саму себя.

Эдвард вспомнил, как больно резанула его одна из самых первых фраз Рене: «Прости, что переложили на твои плечи такую обузу».

- Белла вовсе не обуза, миссис Мейсон, – вкрадчивым тоном возразил Каллен.

Даже слишком вкрадчивым, но, к счастью, женщина этого не заметила. Судя по тому, как изменился голос Рене, став приторным и тягучим, словно патока, ей очень понравилось то, что Эдвард назвал её «миссис Мейсон». Скорее всего, для неё это было чем-то вроде благословения с его стороны. Благословение их спонсора. Для Каллена же это было равносильно оскорблению в её адрес.

Спустя минуту пустой болтовни ни о чём, Рене снова назвала Беллу обузой и даже не заметила этого. Эдвард скрипнул зубами, но заставил себя произнести следующую насквозь фальшивую и глупую фразу с такой широкой улыбкой, что едва не свело челюсть.

«Единственная обуза тут – это мой старый, ленивый и эгоистичный папаша. Если ты до сих пор не поняла этого, то просто конченая дура!» – эти ядовитые слова так и вертелись на языке, наполняя рот желчью. Однако Каллен снова и снова проглатывал их вместе со слюной, ставшей вдруг горькой и вязкой, и заставлял себя быть самой любезностью.

Уже озвучив своё предложение насчёт Барбадоса и услышав, с какой лёгкостью и восторгом Рене его приняла, Эдвард тут же пожалел о нём. Он попытался отыскать пути к отступлению, а заодно и дать Рене шанс одуматься и доказать ему, что дочь для неё важнее недели на солнечном пляже.

- С другой стороны, сейчас ведь Рождество, и Белла, кажется, собиралась поехать к вам. Она так соскучилась. Да и вы, я думаю, тоже. Мы можем ненадолго отложить эту поездку. Никаких проблем, – забросил он удочку, но, к его огромному разочарованию, Рене не клюнула.

- В этом нет необходимости, Эдвард. С Беллой не возникнет трудностей. Лучше оставим всё, как есть, – поспешно затараторила она, точно так же, как и Белла в минуты волнения, проглатывая окончания. Почему-то от этой внезапно открывшейся схожести между матерью и дочерью Каллену стало совсем тошно.

Всю ночь он думал об этом. А ближе к утру пришёл к выводу, что всё даже к лучшему. В последние недели пристального наблюдения за Беллой Эдвард заметил, что мать никогда не звонила ей. Обычно звонила Белла, да и то не часто. И после каждого короткого разговора с матерью ещё какое-то время сидела, замкнувшись в себе и нервно кусая губы. Общение с Рене не приносило Белле никакой радости, но та упорно продолжала цепляться за что-то, чего, по-видимому, не существовало вовсе. Это нужно было прекращать. Но, конечно, не ему и не так.

Глядя сейчас в глаза Беллы, заполненные страхом и слезами, Каллен окончательно понял, что совершил ошибку. Её странные отношения с матерью были сложным узлом, который следовало распутывать медленно, кропотливо, нитка за ниткой. Он же рубанул по нему топором и хватанул по живому. Действовал грубо и напролом.

Как всегда, чёрт бы его побрал!

Ему не трудно было вообразить эту свежую глубокую рану в душе Беллы, сочившуюся кровью. И никакая перекись, никакие бинты тут не помогут.

- Нет, не только себя. Она любила папу. А папа любил нас обеих. Так мы и жили, – Белла дёрнула плечом, и слёзы наконец перелились через край. Тихие, прозрачные, медленно стекающие по бледным щекам.

Слёзы, как немой укор Эдварду, влезшему в своих грязных, тяжёлых сапогах в этот белоснежный, до блеска отполированный семейный мирок, пусть даже от него и остались лишь воспоминания да иллюзии, бережно хранимые Беллой. Теперь иллюзии дали уродливую трещину, покосились, скособочились и готовы были вот-вот рухнуть. Всё это отчётливо читалось сейчас на заплаканном лице Беллы, словно в раскрытой детской книжке с крупными буквами и цветными картинками.

Если бы она накричала на него, нагрубила и послала куда подальше, Эдварду стало бы легче. Но Белла просто неподвижно стояла напротив него, молча слизывая с губ слёзы, которым, казалось, не будет конца. Слёзы боли, разочарования и одиночества. Он, как никто другой, был дружен с этими чувствами, знал каждый их оттенок, каждый их острый терновый шип, царапавший изнутри. И меньше всего Каллену хотелось, чтобы Белла тоже вступила в этот чёртов клуб неудачников.

- Иди ко мне, – Эдвард притянул её к себе, провёл ладонью по взъерошенным на затылке волосам и коснулся губами макушки.

Нет, не так. Не коснулся – поцеловал, чёрт возьми! Закрыл глаза и поцеловал макушку Беллы. Прижался ртом и замер. Он всё ещё не имел на это права... Ну и плевать! Сейчас, когда её руки так крепко обхватили его, когда её тёплые ладони легли на его худые, острые лопатки, ему было плевать на всё. Единственное, что волновало Эдварда, – его вина перед Белль и её слёзы, словно серная кислота, разъедавшие кожу на его груди, прожигавшие насквозь, до самых рёбер. До самого сердца.

Однако Белла ни в чём не винила Каллена. От недавней злости не осталось и следа. Даже образовавшаяся было пустота внутри заполнилась ощущением его близости. Но сейчас это не имело никакого отношения к сексуальному желанию. Только к спокойствию и надёжности, исходивших от Эдварда. В его руках она чувствовала себя в безопасности. И этому не было никакого разумного объяснения. Даже хуже того: если бы не Каллен, она уже паковала бы вещи, чтобы съездить на неделю домой.

Дом. А был ли он у неё? Дом – там, где тебя любят и ждут. Беллу никто нигде не ждал. И не любил.

Отец всегда был связующим звеном между ней и матерью. Пока он жил, они были одной семьёй – совершенно обычной и вполне счастливой. Подспудно Белла всегда понимала, что мать относится к ней с прохладцей. Однако она не ощущала это так явно и остро, пока её согревал жар отцовской любви. Лишь иногда ей казалось, что Рене будто бы вступает с ней в скрытую борьбу за внимание Чарли. Даже уйдя в мир иной, он ещё какое-то время продолжал объединять мать и дочь. Их связывала общая утрата. Они держались вместе, пытаясь справиться с этим горем. Однако постепенно, по мере того как острота боли притуплялась, и жизнь продолжала толкать их вперёд, они снова стали отдаляться друг от друга. Появление Энтони Мейсона и вовсе развело Беллу и Рене по разным углам. Они медленно, но верно превращались в странных незнакомок, живущих под одной крышей.

Казалось бы, парадокс, но отчасти именно страх окончательно потерять мать заставил Беллу уехать из Уотертауна: на расстоянии было легче поддерживать иллюзию, что дома остался родной и близкий человек, который всегда встретит тебя с распростёртыми объятиями, стоит только вернуться. Это был придуманный Беллой тыл, от которого теперь остались одни руины. Вылепленный из мечты образ любящей матери – вот что она потеряла. Потеряла раз и навсегда, ничего не приобретя взамен.

Но у неё ещё был Сет – отличный друг. И, кажется, Эдвард.

Или это очередная иллюзия?

Нет, всё же Эдвард был не у неё – он просто был. Был рядом, здесь и сейчас. А это уже немало.

Зажмурившись, Белла ещё крепче прижалась мокрой от слёз щекой к его груди. Всем своим существом она чувствовала подступы одиночества, кожей ощущала его холодное дуновение. Оно стремилось пробраться внутрь, заползти под кожу и заполнить собой каждый уголок её души. Однако в этих целомудренных, почти братских, объятиях Эдварда Белла неожиданно отыскала убежище. Хотя бы временное.

- Не плачь. Больно, я знаю. Но это лучше, чем жить, пряча голову в песок, – тихо сказал Каллен.

Она почувствовала его тёплое дыхание у себя на макушке – так хорошо, приятно до мурашек, мелкой рябью спускавшихся вдоль позвоночника. Но вместе с тем, его слова солью сыпали на только что открывшуюся рану. Раздвигали её рваные края. Это была такая амбивалентность чувств, какой Белла ещё никогда не испытывала.

- Правда всегда лучше. Поэтому я никогда не лгу, особенно самому себе. Только журналистам, но им все лгут, так что это не считается. Нужно просто найти в себе силы принять эту правду, какой бы горькой она ни была, пережить, отпустить и продолжить идти вперёд, не оглядываясь назад.

- Нелегко принять тот факт, что родная мать тебя не любит, – Белла перестала плакать, но её голос всё ещё звучал хрипло и слезливо. Каждое произнесённое ею слово дышало и пульсировало жалостью к самой себе. Однако стыдно ей за это не было. Разве что самую малость. – Особенно когда тебя вообще никто не любит, – с горькой усмешкой добавила она.

- Однажды тебя обязательно кто-то полюбит. Полюбит по-настоящему. Вот увидишь.

«Возможно, даже я. Почему бы и нет?» – эта мысль пришла внезапно. Пугающая. Но и волнительная, как предвкушение чего-то долгожданного.

Вместе с этой мыслью к Эдварду пришло понимание, что он не просто хочет быть с Беллой, не просто готов попробовать и рискнуть – он хочет влюбиться в неё. Каллен так давно не испытывал это чувство, что в сердце образовалось запустение. Оно, уже столько времени никем не тронутое, покрылось толстым слоем серой пыли. Пришло время смахнуть её. Распахнуть окна, чтобы впустить свежий воздух и солнечное тепло.

Эдвард мысленно отмотал время назад и вспомнил, как менялось его отношение к Белле. Шаг за шагом. От простого и понятного желания трахнуть, возникшего в тот момент, когда он впервые увидел её на пороге своей квартиры, до той неожиданно глубокой потребности в ней, которую он испытывал сейчас. И на всё это ушло каких-то жалких три месяца. Страшно подумать, что будет с ним ещё через три. Что будет с ними.

- А ты сам? Разве ты смог отпустить всё это? Со своим отцом? – Белла вдруг отстранилась и посмотрела на него.

Эдвард отвёл взгляд от её заплаканных глаз, сместив его ниже, на покрасневший, немного распухший от слёз нос.

- А разве нет? – спросил он, в действительности думая о том, что даже такой Белль ему очень нравилась.

В нём просыпался мужчина, которому жизненно важно было заботиться о ком-нибудь. Жизненно важно любить и быть любимым. Просто, обыденно и даже местами скучно. Без психоза. Без противного писка медицинских приборов и вида капельниц. Без того безумия и душевного садомазо, что были у него с Таней.

- Если ты перестал оглядываться назад, то почему тогда до сих пор переводишь отцу деньги? – ладони Беллы легли ему на грудь, хотя, казалось бы, в этом не было никакой необходимости. Просто ей, как и ему, требовалось ощущение их близости.

- Перевожу не я, а банк. Уже много лет. Мне просто лень отменять этот автоперевод. И совсем не жалко денег. Я постоянно занимаюсь благотворительностью. Будем считать, что это один из её видов. Но вот зачем?.. Хороший вопрос. Нет, не ради него и его безбедного существования – ради себя. Я хотел доказать себе, что я не такой, как он. Что я лучше него, понимаешь? – Эдвард усмехнулся и покачал головой. Его ладони накрыли ладони Беллы, по-прежнему лежавшие на его груди, и крепко сжали их. – Но будем честны до конца, да? В самом начале во мне ещё жила идиотская, беспричинная надежда, что однажды, после очередного пополнения пластиковой карты Энтони Мейсона вдруг случится чудо, и он поймёт, какого сына лишился. Как много – охуенно много! – он потерял. Возможно, ему даже станет стыдно и больно… Чуда не случилось. Чудес не бывает. И эта надежда давно уже скончалась в мучительных конвульсиях. Сейчас мне даже стыдно за неё. Теперь я утешаюсь мыслью, что эта тварь живёт за мой счёт. Так что, наверное, я ничуть не лучше него, – Эдвард судорожно вздохнул. По его губам пробежала болезненная улыбка. – И да, выходит, что ты права. Я так и не смог оставить всё это дерьмо позади.

- Знаешь, а я ведь тоже не лучше своей матери. Даже хуже. Ты и представить не можешь, сколько раз я думала о том, что лучше бы она заболела и умерла. Лучше бы она, а не папа. Лучше бы она… – последние слова прозвучали едва слышно. Белла закрыла глаза, словно больше не в силах была вынести пристальный взгляд Каллена. Из-под её опущенных ресниц вновь скатились две одинокие слезинки. Губы задрожали, но она зажала их между зубами, не позволяя себе расплакаться по-настоящему.

Эдвард снова обнял её. На этот раз Белла не ответила на его объятия, но это не имело значения. Каллен видел и чувствовал её потерянность и усталость. Он был обязан что-то с этим сделать. Хоть как-то подсластить горькую пилюлю.

- Я должен загладить свою вину перед тобой. Скажи, что мне подарить тебе на Рождество? Проси всё, что хочешь. Я заметил, что ты любишь читать и всё время читаешь с телефона. Вот и купил тебе электронную книгу. Но кроме неё… Чего ты хочешь? Что сможет хоть немного порадовать тебя? Не хочу, чтобы ты грустила в Рождество.

- Ёлку, – неожиданно выдала Белла. Она снова положила щёку ему на грудь, и он почувствовал, как её сведённые от напряжения мышцы понемногу расслабляются. – Я хочу большую, настоящую ёлку. Как в детстве.

По её голосу Эдвард понял, что она улыбается. Наверняка Белла улыбалась своим тёплым детским воспоминаниям – чуть грустно и едва заметно. Он кожей чувствовал на своей груди эту улыбку, приподнявшую уголки её губ.

- Как скажешь, Белль, – не мог не улыбнуться в ответ Каллен. – Будет тебе ёлка. Самая большая и самая настоящая.
 

Грёбаная ёлка заняла добрую часть гостиной. Огромная, разлапистая, она вытеснила из комнаты почти весь кислород. А тот немногий, что остался, впитал в себя целые кубометры хвойного аромата и вызывал у Эдварда головокружение. Каллену казалось, будто маленькие зелёные иголки набились ему в рот и теперь изнутри щекочут горло. Царапают, вызывая зуд и желание прокашляться. Вряд ли это была аллергия на ёлку. Скорее уж, на само Рождество.

Рождество было любимым праздником мамы. Пока они жили в Уотертауне, с её лёгкой руки украшение ёлки всегда превращалось в целый ритуал. Даже отец редко когда оставался в стороне: настолько заразительно было лучистое веселье, исходившее от матери. Сейчас, оглядываясь назад, Эдвард ясно понимал, что эти детские воспоминания были самыми счастливыми. Ни в какие другие дни Каллен не чувствовал, что они трое – семья.

После переезда в Нью-Йорк ёлка стала для них с мамой непозволительной роскошью. Уже хотя бы потому, что в их крохотной квартирке её попросту некуда было поставить. Однако маму не так-то легко было сломить. Она приносила еловые ветки – покупала или просто собирала на ёлочных базарах, Эдвард так и не удосужился узнать – и ставила их в вазу. А затем любовно украшала маленькими разноцветными шариками из дешёвого стекла.

- Красиво, скажи? – с улыбкой спрашивала она у Эдварда.

- Ага, прямо очень, – насмешливо фыркал он, но, видя затаившуюся в материнских глазах печаль, поспешно добавлял: – Зато пахнет здо́рово.

- Хвоей, – улыбаясь ещё шире, кивала она.

- Рождеством, – обнимая мать за плечи, поправлял он. В такие минуты ненависть к отцу достигала точки кипения. Бурлила в сердце подростка. Опаляла огнём.

Даже когда Каллен стал зарабатывать достаточно, и они наконец съехали из того клоповника, в котором прожили не один год, ёлку они так ни разу и не нарядили. Два Рождества подряд он провёл в разъездах с туром. Мама же сказала, что остаться в праздник один на один с ёлкой – слишком грустно, уж лучше совсем без ёлки.

На третий год Эдвард решил, что они с мамой заслужили настоящее Рождество – особенно, конечно, мама, – и распланировал свой график так, чтобы весь декабрь оставаться в Нью-Йорке. Именно поэтому тринадцатого числа, в день, когда не стало мамы, он был дома. С тех пор одна только мысль о Рождестве вызывала у Эдварда тошноту и нехватку кислорода.

Сейчас эти воспоминания пчелиным роем гудели в голове. Больно жалили. Стремясь избавиться от мерзкого хвойного привкуса во рту и смягчить зуд в горле, Каллен залпом выпил бокал любимого вина.

Он закрыл глаза и вдавил себя в спинку дивана.

«Рождество – это прекрасно и даже весело. Рождество – это прекрасно и даже весело. Рождество – это… нихрена не прекрасно и нихуя не весело!»

Чёртов зуд не прошёл, зато воспоминания стали ярче и объёмнее. Замелькали перед глазами с головокружительной скоростью. Голоса, звуки, лица. И гирлянды. Эдвард помнил, как гирлянды резали слезившиеся из-за усталости глаза. Они были в каждой витрине, в каждом магазине – везде и повсюду. Только в церкви во время заупокойной службы не было гирлянд. Зато там нестерпимо пахло чем-то странным. Чем-то, на что у него оказалась аллергия. Хотя, возможно, дело было в нервном срыве. Так или иначе, но он выскочил из церкви, задыхаясь и надрывно кашляя. Вывалился за дверь и буквально рухнул на обледенелые ступеньки.

Вот и сейчас Эдвард почувствовал, как перехватывает дыхание, в груди начинает хрипеть.

Грёбаная психосоматика!¹

Он со свистом втянул в себя воздух и, резко выпрямившись, открыл глаза. Легче не стало. Потому что его взгляд моментально врезался в чёртову ёлку, которую с таким весельем наряжали Белла с Сетом. Пожалуй, он мог бы даже присоединиться к ним, если бы в их отношениях что-то изменилось. Но там всё оставалось по-прежнему. Сет всё так же с надеждой в глазах нарезал круги вокруг Беллы, а она всё так же подпитывала эти бесплодные надежды милыми улыбками и невинными обнимашками.

Глупая, упрямая девчонка!

Эдвард чувствовал, как его и без того порядком расшатанная нервная система терпит бедствие, посылая отчаянные сигналы SOS. И гнетущая мысль, что ему самому придётся вмешиваться во всё это дерьмо, наносила по его нервам удар за ударом. Добивала. Ломала и рушила жалкие остатки самообладания.

Сет обхватил Беллу за талию и приподнял, чтобы она смогла повесить хрустальную сосульку на нужную ей ветку. Опуская девушку обратно, он прижал её к себе, не спеша убирать свои руки.

Эдвард зло прищурился, скрипнув зубами. В груди закипала ярость. Кровь пульсировала в висках, губы сводило судорогой.

- Надеюсь, у вас там нигде не завалялась веточка омелы, под которой обычно целуются? – борясь с желанием разбить что-нибудь, хрипло спросил он. – А то боюсь не сдержаться и блевануть радугой.

- Скажи, ты вообще бываешь когда-нибудь счастлив? – повернувшись к нему, спросила Белла.

- Нет, – простой и честный ответ.

- Хотя бы попробуй, вдруг тебе понравится.

Белла улыбнулась. Против обыкновения у Каллена не возникло желания ответить ей взаимностью. Ему захотелось стереть эту дурацкую улыбку с её лица. Заставить Беллу почувствовать то, что он сам сейчас чувствовал. То, что она заставляла его чувствовать.

Злость требовала немедленного выхода, но Эдвард всё ещё пытался направить её в другую сторону. Его взгляд зацепился за гирлянду, вившуюся по полу многометровой полупрозрачной змейкой.

Каллен пружинисто поднялся с дивана, подхватил с пола гирлянду и повесил её себе на плечи, несколько раз обмотав вокруг шеи наподобие шарфа.

Эдвард воткнул гирлянду в розетку и, выделывая простейшие танцевальные па, пропел на самых низких нотах хриплым «демоническим» голосом, растягивая слова:

- Jingle bells, jingle bells,
Jingle all the way!
O what joy it is to ride
In a one-horse open sleigh.²

- Что ты делаешь? – снова улыбнувшись, спросила Белла, когда он замолчал.

- Как что? Следую твоему совету, – раздражённо передёрнул плечами Каллен. – Пытаюсь зажечь в себе огни Рождества.

- Круто, конечно, но больше похоже на саундтрек к какому-нибудь Рождественскому ужастику, – рассмеялся Сет. – Ну, типа, маньяк в прикиде Санты ходит из дома в дом и мочит всех топором.

- Звучит неплохо. Я бы такое посмотрел, – выпутываясь из гирлянды, заметил Эдвард и будто бы невзначай добавил: – Кстати о счастье. Послезавтра у нас вечеринка…

- Да, знаю. Я приготовлю…

- Нет, не утруждай себя. Закажи что-нибудь из ресторана. Что-нибудь вкусное и приличное. А вообще я вёл не к тому, – Эдвард небрежно бросил гирлянду на пол и прицельно выстрелил взглядом в сторону Беллы. – Надеюсь, Белль, ты не очень ревнива, потому что на вечеринке будут присутствовать девушки. В том числе и брюнетки.

Белла изменилась в лице. Чёртова улыбка наконец растаяла, уголки губ опустились вниз, придав ей скорбный вид. Цель была достигнута, пусть даже это не доставило ему и сотой доли радости. Эдвард уже несколько дней бродил по краю отчаяния, и одна его нога только что соскользнула в черноту обрыва.

«Да, девочка, больно. Ревность – это охуенно больно».

Белла бестолково переставляла на столе чистую посуду, которую только что достала из посудомоечной машины. Она знала, что её нужно убрать, но почему-то никак не могла вспомнить, куда именно. За ужином Белла почти ничего не съела, и теперь от выпитого вина шумело в голове.

Рождественский вечер прошёл неплохо, если не считать того, что парни немного перебрали. Джаспер, который пришёл к ним, чтобы не встречать праздник в одиночестве, и вовсе уснул прямо на диване в гостиной. Даже Эдвард сегодня променял своё излюбленное вино на крепкий дорогой бренди.

Эдвард. Его Чёртово Язвительное Величество.

Белла вспомнила, как за ужином уже немного опьяневший Джаспер предложил:

- Почему бы вам с Эдвардом не попробовать что-нибудь записать дуэтом. Просто забавы ради. Я слышал, как ты ему подпеваешь. У тебя приятный голос. Думаю, из этого даже может что-то получиться.

- Ничего не выйдет, Джас, – усмехнулся Каллен и, впившись взглядом в Беллу, добавил: – Она фальшивит.

Судя по его многозначительному тону, имел он в виду вовсе не пение.

Вспомнив сейчас этот хрипловатый, пробирающий до мурашек, голос, этот взгляд, вонзившийся в неё, словно булавка в бабочку, Белла вздрогнула. Тарелка выскользнула из рук и упала на пол, но не разбилась.

- Не видать мне счастья, – поднимая её, пробормотала Белла.

В том числе и брюнетки.

Весь день эти слова то и дело всплывали у неё в голове. И каждый раз сердце испуганно ухало вниз. Память услужливо подсовывала сцену в гримёрке – к горлу снова подкатывала тошнота, а на глаза наворачивались злые слёзы.

Что же делать? Что делать?! Как не допустить… не позволить!

Белла открыла кран с холодной водой и умылась.

«Чёрт! Неужели я всерьёз думаю над тем, как прибрать к рукам Его Развратное Величество?! – мысленно усмехнулась Белла. – Заполучить его в своё единоличное пользование…»

В затуманенной алкоголем голове возникла эротическая сцена с ней и Эдвардом в главной роли. Белла упёрлась руками в раковину и, покачав головой, издала пьяный, невесёлый смешок.

Мужские ладони сжали ей талию, воплощая в жизнь недавнюю фантазию. На какое-то мгновение Белле показалось, что это Эдвард. Но нет. Это были не его руки, не его прикосновения. Мускусный аромат парфюма Сета душным туманом окутал Беллу, оседая на коже и смешиваясь с её за́пахом.

Она замерла, пытаясь справиться с замешательством и острым чувством разочарования. Воспользовавшись этой минутной заминкой, Сет развернул Беллу к себе лицом – резко, даже грубо. Запустил ладони в её волосы и прижался губами к шее. Жадно, горячо и влажно. Ладони Сета переместились ей на бёдра, пробрались под юбку. Пальцы больно сдавили, впились в кожу.

- Нет, я… – осипшим голосом проговорила Белла, лихорадочно подбирая подходящие слова. Слова, что остановят, но не обидят.

Её взгляд метался по кухне, словно в поиске тех самых нужных слов, что всё никак не находились. Метался до тех пор, пока не наткнулся на замершего в дверном проёме Эдварда. Он стоял так близко от них, что Белла отчётливо различала его хриплое дыхание. Различала даже сквозь собственный пульс, отбойным молотком стучавший в висках. Даже сквозь шумное, участившееся дыхание Сета.

Белла положила руки на плечи парня, ещё не зная, для чего: то ли в попытке оттолкнуть, то ли в попытке найти защиту от свирепого взгляда Каллена, метавшего молнии.

Сет же расценил этот жест как поощрение. Он навалился на Беллу ещё сильнее – край раковины настолько больно впился в спину, что на секунду в глазах потемнело. Одна его ладонь по-прежнему сжимала бедро Беллы, другая – легла на грудь, тиская её и одновременно с тем пытаясь расстегнуть пуговицы блузки. Влажные липкие губы оставили шею в покое и скользнули вниз – туда, где неумелые, но сильные и настойчивый пальцы оторвали верхнюю пуговицу. На короткие мгновения Сет переставал терзать губами кожу Беллы и начинал шептать о том, как давно и как сильно хочет её.

Белла не до конца осознавала, что происходит. Она никак не могла сложить в цельную картинку себя, Сета, Эдварда и кухню, потолок которой кружился перед глазами, словно обезумевшая карусель.

Белла снова отыскала взглядом Каллена. Его глаза казались ядовито-зелёными то ли из-за яркого света люстры, то ли из-за ярости, полыхавшей в них. Губы мучительно кривились от едва сдерживаемого гнева. А пальцы… его прекрасные длинные пальцы, ещё вчера так нежно ласкавшие клавиши пианино, теперь зло сжимали ни в чём не повинный дверной косяк.

Мысль, что Эдвард может решить, будто Белла мстит ему за брюнетку, по-настоящему испугала и отрезвила её. Вернула ощущение реальности и способность соображать. Поцелуи и ласки Сета стали нестерпимыми. Неприятными. Даже омерзительными. Хуже того: она сама себе вдруг показалась омерзительной лгуньей. Притворщицей. Дрянью.

- Нет, Сет, нет! Я не хочу! – сквозь стиснутые зубы процедила Белла, оттолкнув парня настолько сильно, что ему пришлось сделать несколько торопливых шагов назад, чтобы удержать равновесие.

Она кинула быстрый взгляд в сторону двери – Эдварда там уже не было.

Чёрт, чёрт, чёрт! Чертовский чёрт!

Белла до боли закусила губу, чтобы не дать себе застонать от досады. Ничего этого не должно было произойти. И уж тем более не на глазах у Каллена. Но произошло.

Она сама допустила это.

- Прости, я подумал, что мы мог ли бы… – пожал плечами Сет, старательно глядя в пол.

- Нет, ты зря так подумал, – поспешно возразила Белла, проводя ладонью по шее и груди в попытке избавиться от неприятного ощущения влажной липкости на своей коже.

Ей срочно нужен был горячий душ, чтобы смыть с себя всё это. А ещё ей нужно было поговорить с Сетом начистоту. Но это уже завтра.

- Поговорим обо всём этом завтра, – последнюю мысль она произнесла вслух.

- Да, конечно, поговорим, – сложив руки на груди, Сет присел на край стола и посмотрел на Беллу тяжёлым долгим взглядом. В нём не было злости или ненависти, но ясно читались обида и разочарование.

Она не хотела терять друга, но, кажется, в последнее время делала всё возможное и невозможное для того, чтобы случилось именно это.

- Спокойной ночи, Сет, – не зная, что ещё сказать, устало выдохнула Белла.

- Спокойной ночи, – тихим эхом отозвался он, не двигаясь с места.

Она вышла из кухни и медленно побрела к себе в комнату, то и дело останавливаясь и прислушиваясь. Однако в квартире царили тишина, нарушаемая лишь мирным похрапыванием Джаспера, доносившимся из гостиной.

Белла зашла в спальню, но успела сделать всего несколько шагов, прежде чем кто-то из темноты налетел на неё. Толкнул вперёд и впечатал в стену с такой силой, что у Беллы перехватило дыхание.

- Какого хуя ты творишь?! – яростный полушёпот Эдварда жаром коснулся её лица.

Крепко заваренный Эрл Грей с добавлением бренди. Густой, ароматный, с вязкой горчинкой на губах.

Сумасшедшая смесь страха и желания выбили почву у Беллы из-под ног. Если бы Каллен не прижимал её к стене, она стекла бы на пол и собралась лужицей у его ног.

- Отпусти мальчишку! Отпусти, пока не поздно. Если ты разобьёшь ему сердце, я вырву твоё и скормлю его бродячим псам, – костяшки пальцев Эдварда упёрлись ей в грудную клетку и надавили. Ощутимо, но не больно.

Пока глаза Беллы не привыкли к непроглядному мраку комнаты, у неё создавалась странная иллюзия, будто это сама темнота говорит с ней хриплым голосом Эдварда, прижимается к ней его телом. Это темнота касается её его руками. Теперь, когда Белла смогла различить очертания лица Каллена, ей стало казаться, будто он сам соткан из темноты – её прекрасное, но чертовски опасное порождение.

От Эдварда исходили волны гнева, в голосе звучала ничем не прикрытая угроза. Белла не знала, способен ли он причинить физическую боль женщине – сломанная рука Тани? – но точно знала, что он не из тех, кто бросает слова на ветер.

Испытанный в первые мгновения страх трансформировался во что-то иное. Неожиданное и обжигающее. Ей, чувствовавшей на себе его напор, вдруг захотелось проявить ответную силу, захотелось его укротить или даже приручить. Почувствовать свою женскую власть над ним. Сделать так, чтобы он тоже ощутил её власть. Сделать так, чтобы он и думать забыл о своих брюнетках. Пусть не сейчас, но когда-нибудь… Белла понятия не имела, как она этого добьётся, однако желание попытаться было так велико, что противиться ему стало невозможно. Она хотела побеждать и сдаваться. Брать и отдавать. Принадлежать Эдварду и владеть им.

- Ты не хочешь Сета. Между вами космический холод.

- Я его люблю.

«Люблю его как друга».

- Это не одно и то же, – губы Эдварда скривились в злой усмешке. – И я его люблю. Но у меня нет ни малейшего желания трахаться с ним. Как и у тебя... Ты хочешь меня, – рука Каллена скользнула между её грудей и легла на живот. Тепло его ладони проникло сквозь тонкую ткань. Заползло под кожу и взорвалось внутри фонтаном огненных брызг. У Беллы закружилась голова. – Мне не обязательно засовывать руку к тебе в трусы, чтобы убедиться в этом. Это есть в твоём взгляде. Даже в твоём дыхании, – он смял пальцами блузку на животе и намотал её на кулак.

Белла сделала резкий, громкий вдох и с тихим стоном выдохнула.

Да, чёрт возьми, да! Она хотела его. Только его. До дрожи, до боли, до радужных кругов, плывущих перед глазами.

Эдвард отпустил Беллу. Упёрся ладонями в стену чуть повыше её плеч. Навис над ней. Она не видела в темноте выражение глаз Каллена, но всем телом чувствовала, как его взгляд прожигает её насквозь. Словно гвоздями приколачивает к стене. Лишает воли.

- И дело не только в вожделении, – голос Эдварда немного смягчился, но всё ещё оставался морозно-колючим. – Я тебе нужен. Со мной ты другая. В тебе будто загорается лампочка от одного моего взгляда, от одной только улыбки. – Каллен наклонился к Белле ещё ближе, прижался губами к её уху и прошептал: – Ты очень красивая, когда светишься изнутри. Мне нравится смотреть на тебя, когда ты такая. С Сетом всё иначе.

Он снова выпрямился. Положил ладони ей на плечи и сжал – удовольствие, смешанное с болью.

- Но на случай, если ты захочешь усидеть сразу на двух стульях, могу сказать, что у тебя ничего не выйдет, девочка. Тебе не удастся посидеть на них даже по очереди. Я никогда не засуну свой член туда, где до этого побывал член моего друга.

- Нет, я не хочу. Не хочу никаких двух стульев, – отрицательно помотала головой Белла. Её руки горели огнём от желания прикоснуться к Эдварду, обнять его. Она сжала их в кулаки.

- Тогда прекрати эти глупые жестокие игры. Перестань его мучить. Сет этого не заслуживает, – Каллен качнулся к Белле, их лбы столкнулись. Его губы почти касались её губ. Дразнили. – Если тебя заводит чужая боль, если тебе так хочется поиграть – поиграй со мной. Мне не привыкать. Будем ранить друг друга и зализывать эти раны. Затем снова ранить, и так до бесконечности. А можем попробовать по-другому. Как нормальные люди. Всё будет так, как захочешь ты… Ты хочешь? Скажи мне, хочешь?..

- Да, я хочу… Хочу…

Она вцепилась пальцами в ворот его рубашки, потянула на себя, чтобы наконец обнять, поцеловать. Уничтожить эти последние сантиметры, разделявшие их. Эдвард отпустил плечи Беллы и, перехватив её руки, крепко сжал запястья. Остановил.

С губ Беллы сорвался разочарованный вздох.

- Даже и не мечтай, Белль, – криво улыбнувшись, покачал головой он. – Не раньше, чем ты поговоришь с Сетом. Всё в твоих руках, девочка. Только в твоих.

Эдвард по очереди поцеловал её ладони. Медленно, со вкусом. И только после этого освободил запястья от своего захвата.

Каллен отступил. Превратился в тёмный силуэт, почти слившийся с полумраком. Он выскользнул из комнаты, бесшумно прикрыв за собой дверь. Ушёл, оставив Беллу в одиночестве. Обескураженную, взъерошенную, изнывающую от желания быть с ним.

Её руки тряслись, ноги подгибались – всё тело будто вибрировало от напряжения. Она безвольно соскользнула вдоль стены. Села на пол, подтянув к груди колени и уткнувшись в них разгорячённым лицом. Попыталась выровнять дыхание – тщетно.

Невозможно дышать спокойно, когда летишь с огромной высоты.

А Белла летела. Стремительно летела вниз. Она только что приняла одно из самых важных решений в своей жизни и шагнула в пропасть, наплевав на страхи.

Теперь оставалось лишь надеяться, что Эдвард подхватит её. Поймает и не даст разбиться.

___________________________________________________________

1. Психосоматические заболевания — это те заболевания, которые возникают по причине психологических факторов, вследствие стрессовых ситуаций, нервных срывов, переживаний или волнений (прим. автора).

2. Известная Рождественская песня с примерно следующим переводом:
«Звените, колокольчики,
Звените всю дорогу!
О, как здорово ехать
На открытых санях, запряжённых лошадкой» (прим. автора)