Глава 7. Утром будет все как вчера

К вечеру мы продолжали сидеть возле злосчастного домика садовника. Полицейские сновали туда-сюда, вновь и вновь спрашивая подробности. Я даже начала задумываться: а говорю ли правду? Я постоянно боялась сказать что-то неточно или нечаянно солгать. Каждый полицейский норовил заглянуть мне в глаза, чтобы уличить во лжи. И так на протяжении нескольких часов. Я не могла точно сказать, сколько мы там сидели, охраняемые молодым парнем в форме. После того, как меня стошнило, я едва ли что-то соображала. Меня даже не пугала унизительность ситуации, потому что Эдвард, казалось, даже ничего не замечал вокруг себя. Лицо его было белым, как снег, на котором он стоял, а полицейским он отвечал так, что можно было понять: он глубоко поражен случившимся, буквально находился в абстракции из-за всего.

Бен несколько раз звонил мне, но я сказала, что занята и начала сбрасывать звонки - мне хотелось забыть обо всем. Но как о таком можно забыть? Перед глазами до сих пор стояла страшная картина, которая постоянно искажалась моим больным не выспавшимся мозгом. Маленькое тело ребенка лет десяти. Он сидел возле дальней стены, глаза его были открыты и смотрели своим стеклянным взглядом в даль. В этом теле больше не было души, только бессмысленная оболочка, а позади него - красные брызги, которые стекали вниз, словно краска. Я даже не могла поверить, что это и есть труп, что вот так он выглядит. И да, это был он - словно разбитая, выкинутая за ненадобностью игрушка с бисеринками глаз, грустно уставившаяся туда, откуда еще никто не возвращался. В руках у мальчика был перочинный ножик, какие берут с собой в походы, а на нем капелька крови. Он сжимал этот ножик, как свою последнюю надежду, но он, очевидно, ему не помог. И после этого меня вырвало, и я заревела, размазывая тушь по глазам. Я помню, что Эдвард стоял спиной к дому на улице и тупо продолжал держать телефон возле уха. И так он стоял, пока не приехала полиция и не растормошила его, выгоняя только одну маленькую его часть из ступора.

И вот теперь я сидела в полицейской машине, укутанная в плед, который отвратительно вонял чем-то тухлым, а ноги мои безжизненно стояли на снегу, и попытки набирать в легкие больше свежего воздуха не были слишком успешными. Эдвард сидел напротив меня, в другой машине, и словно смотрел сквозь мое лицо. Я немного пнула его по ноге.

- Тебе нужно успокоительное? - спросила я его тихо.

Взгляд его наконец сфокусировался на мне, и он помотал головой.

- Если тебе что-то нужно - скажи, я сбегаю в машину скорой помощи.

Он снова помотал головой и посмотрел на свои ноги. Я вдруг почувствовала себя какой-то мамочкой и заткнулась. Вряд ли Эдварду нужна какая-нибудь помощь от меня, он даже толком не знает, кто я. Зачем ему потребуется просить что-то у меня? Тем более поддержки.

Сбоку я уловила движение в нашу сторону и обернулась. Высокий смуглый мужчина в возрасте  продвигался к нам и, остановившись, сочувственно посмотрел на Эдварда.

- Снова, Каллен, ты.

- Детектив Адли, - кивнул Эдвард ему. - Мы уже миллион раз рассказывали о том, что случилось, - сказал он устало.

Я узнала фамилию: он вел дело Элис восемь лет назад.

- Здравствуйте, - обратилась я к нему.

Казалось, он только сейчас обратил на меня внимание.

- А вы... - он начал шарить в папке, очевидно, с нашими показаниями.

- Белла Свон, - облегчила я его задачу.

- Да... - протянул он. - Мисс Свон. Вы долго находитесь в Мордоне?

- Меня уже спрашивали, детектив Адли.

- И что у вас за повод?

- Я работаю на мистера Карлайла Каллена.

Сэм Адли нахмурился, глядя на исписанные листы.

- Вы пишете историю про шоколадную фабрику Карлайла, так... - пробормотал он. - И у вас нет никаких идей, почему именно на том участке, где вы сейчас проживаете, на котором уже много лет как ничего не происходит, вас решили припугнуть столь странным образом? - его густые темные брови насмешливо поднялись.

Я услышала, как Эдвард глубоко вздохнул, но ничего не сказал.

- Не имею понятия, почему, - ответила я уже в который раз.

- Ну, конечно, не имеете, - усмехнулся он, глядя на Эдварда. - С чего бы вам вообще знать причину.  

- Давайте без сарказма, - не выдержала я, включив "плохую Беллу", остатки самоконтроля вконец растерялись. - Мы и так видели то, что не каждый перенесет.

Он посмотрел на меня спокойно и выжидающе, словно ждал, пока я взорвусь, но такого счастья он не получит, поэтому я внутренне попыталась сдержать себя и замолкнуть.

- Кто вы по профессии?

- Журналист, - буркнула я.

- Однако вас нечасто пускали на место преступления.

- Нечасто, - снова пробубнила я, обреченная слушать полицию.

- Оно и видно, иначе бы привыкли.

- Привыкли? - спросил в шоке Эдвард, наконец, спустившись на землю обетованную. Лицо его приняло лучший оттенок, чем несколько минут назад, и казалось, что он снова в строю. - Это не то, к чему я хотел когда-либо привыкнуть.

Сэм Адли вздохнул и снова посмотрел на Эдварда, во взгляде его читалась ярость.

- Странно, что один из Вольтури вообще удивляется этому.

- Я не Вольтури.

- Это неважно, Каллен или Вольтури, суть та же. Слава богу, хоть Эммет остепенился и не причиняет мне неудобств.  

Он резко закрыл папку и, повернувшись ко мне, сказал:

- Мисс Свон, вам с мистером Калленом придется проследовать с нами, чтобы мы смогли снова допросить вас и снять отпечатки пальцев. Это нужно, чтобы мы смогли исключить вас из круга подозреваемых, обычная процедура.

- Или включить, - сказал Эдвард, приподнимаясь.

Детектив кивнул и подал мне руку.

- Конечно, у вас нет с собой паспорта, - сказал мне Сэм.

- Когда я выходила утром на улицу, то не подозревала, что поеду в полицию, так что...

- В следующий раз, Белла, - перебил он меня строго. - Если вы соберетесь выходить на улицу Мордена на пять минут, берите с собой паспорт. Сдается мне, - он снова глянул на Эдварда, - мы еще с вами увидимся.

- О’кей, - протянула я, находясь в состоянии, колеблющимся от праведного ужаса до ярости.

Телефон мой снова зазвенел, но я нажала кнопку "отбой" и выключила его.

***

- Итак, миссис Блек, вы не должны были врать о своей фамилии, - сказал Сэм Адли, когда вошел в комнату.

Я уже на протяжении часов двух после того, как сняли отпечатки пальцев, выпотрошили мои карманы и забрали мобильник, сидела в помещении для допросов с огромным зеркалом. Раньше я всегда была по другую его сторону, но теперь меня собирались допрашивать так, словно я была каким-то преступником. Унизительнее ситуации просто не может быть.

- Я не врала, скоро я официально стану мисс Свон.

- «Скоро» – это не «сейчас», миссис Блек! - Последние слова он произнес с нажимом.

- Можете просто звать меня Белла, только не миссис Блек.

Он хохотнул и начал запись в протоколе, задавая меня все те же вопросы, что и до этого, только теперь сверяясь.

- Кто он был? - спросила я во время недолгого молчания, когда детектив записывал что-то.

- Беспризорник, - сказал он устало. - Сбежал из приюта. Его вот-вот должны были усыновить.

- Кто? - спросила я.

- Это конфиденциальная информация, - отчеканил он, продолжая водить ручкой по листам.

Я нахмурилась. Очень удобно, по-видимому, нанимать детей-сирот для своих поганых дел. Никто их не ищет, никто не интересуется, родителей нет. Скорее всего, это дело даже не вызвало бы такой волны паники, потому что под боком даже не было близких людей, которую бы эту волну запустили. Я почему-то глубоко была убеждена, что ребенка кто-то нанял, так как самому мальчику бессмысленно пугать меня. Зачем я ему?

Детектив повернулся на зеркало и помахал рукой, затем закрыл папки и уставился на меня испытующим взглядом.

- Белла, можно на "ты"?

- Конечно, - ответила я, немного опасаясь его странного поведения. Выглядел он так, словно с минуты на минуту собирался прочитать мораль.

- Я всех распустил, уверен, что ты в курсе, что это не просто зеркало, - я кивнула и обратилась в слух. - Я вижу, - продолжал он, - что ты хорошая девушка, что ты не убийца и злых намерений не имеешь. Давай не будем скрывать, оба мы знаем, что ты делаешь здесь. Разговор не под запись, не переживай.

- А зачем тогда вам это? - спросила я, откидываясь на спинку стула.

- Просто ты хороший человек, не привыкший к жестокости, я это сразу вижу. У тебя душа еще не достаточно очерствела, чтобы остаться равнодушной к тому, что ты увидишь. Я привык. Я двадцать лет уже работаю с семейкой, которая тебя наняла и вот, что скажу: никто, кроме Карлайла, по-настоящему не хочет, чтобы Элис вернулась, они все тебе будут мешать. Даже Эдвард будет тебе мешать, когда увидит, куда ты копнула. А ты будешь интересоваться, что у них да как, но они не скажут, - он вздохнул и поднялся со стула, доставая сигарету. Он на нее посмотрел и предложил мне, я взяла, но детектив так и не закурил, бросив пачку на стол, глубоко вздыхая. - Бросил эту дрянь полгода назад, и вот сегодня снова начал, паршивая привычка.

- Так что вы говорили? - спросила я, чувствуя, что словно прикована к стулу, не находя в себе сил подняться или сменить позу. Тело мое было налито свинцом и становилось все тяжелее и тяжелее.  

- Да, - вспомнил он, продолжая разминать ноги. - На твоем месте, на этом самом стуле, - он ткнул кривым худым пальцем в мою сторону, - сидело, наверное, с дюжину детективов. Частных, государственных, даже ФБР. И все они сыпали своими предположениями, считая, что похититель Элис - Аро, Маркус, даже Эммет и остальные члены семьи, - он притворно закатил глаза, улыбаясь их глупости. - Но на самом деле ни у кого не было прямых доказательств. Знаешь, за исчезновением Элис, я уверен, скрывается семейная тайна. Все те, кто сидел на этом стуле, сбегали через неделю из этого города, хотя они стойкие мужчины, видавшие виды. Не знаю, что их могло так вспугнуть, но, возможно, ты уже догадываешься. Я тебе не смогу помочь, потому что сам я всерьез не занимался этим делом. Я пытался, но не успел. Карлайл был в отчаянии и постоянно приходил в участок, чтобы ткнуть мне на то, что ни черта я не делаю, а потом позвонил шефу и потребовал поменять следственную группу, поэтому меня отстранили, и у меня не было прав и возможностей, чтобы хоть как-то повлиять на расследование. Честно говоря, я не расстроился: чтобы ты знала, Элис не была тем ребенком, над которым умиляются или треплют ему щечки.

- Да? - спросила я удивленно. - Все говорили, что она была живой и веселой.

- В кругу своей семьи может быть, но со стороны она казалась отстраненной и, мягко говоря, странной. Что-то было в ней неправильное, словно она и не человеческий ребенок была, понимаешь? Ну, конечно, логика мне говорит обратное, однако, она была искалечена глубоко в душе. Знаешь, вообще-то все дети Каллен-Вольтури глубоко искалечены. На Эдварда, Эммета, Джеймса и Алека в свое время было заведено большое количество дел: мелкие кражи, проникновение в частную собственность, но потом все документы бесследно исчезли из архивов, а шеф делал вид, что никаких этих проступков не было. Раньше, когда я был молод и глуп, даже пытался понять, зачем детям из богатой семьи нужно заниматься воровством. Притом они не задумывались, что брать, но то, как они действовали - поражало. Это были не стихийные решения что-либо украсть и получить легкий адреналин, а продуманные планы, шаг за шагом, каждая мелочь важна, ничего нельзя упустить, но они прокалывались на какой-нибудь ерунде, типа не успели убежать в конечном итоге - и их поймали. Потом было много других краж, нераскрытых, без следов и отпечатков пальцев... Я тогда не сомневался, что это были они, но доказательств не было, высший уровень пилотажа. Но то, какие предметы они крали... больше похоже на испытание, чем на реальное воровство.

Я утопала в клубах дыма от сигареты и размышляла, глубоко задумавшись о мотивах.

- Испытание?

- Именно. Зачем детям, у которых есть все, красть, например, стул, или несколько пакетов яблок? Все это было похоже на задания, тренировку даже. Я часто над этим задумывался, но никто не хотел меня слушать, а каждый из этой семьи обеспечивает другому алиби. Видела дневник Элис? - я кивнула. - Ложь и фантазия снова и снова. Это тебе не семейка Адамс, они скорее умрут, чем подставят друг друга, поэтому-то мне было смешно, когда новый сыщик приходил и строил на тему "кто украл Элис" догадки по поводу ее собственной семьи. Это не мог сделать кто-то из них. Просто не мог. У них там что-то вроде закрытого клуба или закрытого акционерного общества. Никто не может проникнуть, никто не может подсмотреть.

- А что же было с Элис не так?

Он схватил сигарету.

- Я с ней разговаривал по-настоящему, без притворства только однажды, на Четвертое июля, когда все вышли из домов, чтобы посмотреть фейерверк. Она грустила на лавке в парке и болтала ногами. Я спросил, что случилось, а она как-то безумно посмотрела на меня. Честно, это был взгляд вовсе не подростка, а какой-то взрослой женщины, пережившей страшное горе. Это выглядело также страшно, как если бы у нее было лицо старухи. Она тогда сказала что-то про красивый вид и огоньки в ночном небе. А на мои вопросы по поводу того, что с ней, не реагировала и говорила странные вещи невпопад, словно бредила, и вид у нее вообще был бредовый. Потом я еще несколько раз здоровался с ней в парке, но она шокировано пялилась на меня и молчала. Странное поведение для живого, разговорчивого подростка, верно?

Я задумчиво кивнула.

- Знаете, исчезновение Элис - не единичный случай.

Он внимательно посмотрел на меня.

- В смысле?

- Ну, знаете, я вообще-то не должна об этом говорить, но вы были, я надеюсь, честны со мной, поэтому я думаю, что могу доверять хотя бы единственному человеку здесь. Элис украли по почерку преступника, которого в штатах зовут "снежный" маньяк...

Я подробно рассказала ему о том, что знаю, об Анжеле и других похищениях. Он удивленно смотрел на меня.

-... и Рене тоже в бреду говорила о птицах, - закончила я.

- Не думаешь, что имитация?

- Думаю. Думаю! - сказала я отчаянно. - Но это единственная зацепка.  

Адли спокойно потер затылок и сел на стол рядом со мной.

- Ты отчаянная, - сказал он. - А рядом с отчаянными смерть ходит. Скажи мне, зачем тебе искать Элис? Такие страшные тайны должны оставаться тайнами, а эта история уже не одну судьбу покоробила.

- Правосудие должно быть для каждого, без исключения.

- Жизнь его накажет.

- Это не слова служителя порядка, - тихо отозвалась я. - Если это не можете сделать вы, то сделаю я.

- Ничего у тебя не выйдет, - с твердой решимостью заявил детектив. - Ты - никто в этом мире. Всего лишь журналистка, дело твое молчать и безукоризненно верить в то, что ушла она сама.

Ярость вырывалась из меня, словно дьявол из адской печки. Я встала и опрокинула стул. Мне хотелось все здесь разрушить. Рука моя схватилась за горло, вцепившись удушливой хваткой.

- Только я знаю, - заорала я, - что у меня выйдет, а что нет! Девочек продолжают похищать, люди пропадают, пока стражи спокойствия рассуждают о том, что жизнь кого-то накажет. Черт возьми, жизнь несправедлива! Все несправедливо. Таких как он нужно карать! Карать!

Он смотрел на меня, как на помешанную, спокойным, участливым взглядом, кровавая муть застыла перед моими глазами, а Сэм спокойно попросил меня:

- Все хорошо, садитесь, - я не повиновалась, а только безумно глазела на него. Он вздохнул и продолжил: - Тяжело с вами, Изабелла, тяжело. Не ройте себе яму, и вас никто не тронет.

Я чувствовала, что примерзла к месту, мысли мои метались, метались, метались, словно птицы, заключенные в клетку. Не может так говорить человек, которые грудью защищает справедливость, не может.

- С вами все в порядке? - переспросил Сэм. - У вас лицо белое.

- Нет, твою мать, со мной не все в порядке! - я хотела заорать, но голос был сиплым, напряженным, горло сжалось в удушливом спазме, воздух вокруг меня вдруг стал ядовитым. - Меня тошнит, тошнит от вас, тошнит! Кто вы такой, чтобы рассуждать о том, какие тайны должны быть раскрыты, а какие нет? Дерьмо, я даже не знаю теперь, есть смысл доверять человеку, который укрывает преступников?

- Я их не укрываю, Изабелла, я вообще вам ничего не рассказывал, чего вы так разозлились? - он поднялся из-за стола и подошел к двери, схватившись за ручку. - Нервы вам надо подлечить, нервы. Неудивительно после сегодняшнего-то и самообладание не потерять. Ну конечно, у вас просто неустойчивая психика.

- У меня не неустойчивая психика, детектив Адли, вы мне недвусмысленно дали понять, что, чем больше я буду рыть, тем больше проблем у меня будет, разве не так? Разве вы не должны были сделать все, чтобы найти гада?! Не должны были? - я встряхнула головой и ткнула на него пальцем. - Но вы боялись... боялись Вольтури. Трусливо сбежали в кусты, тормозили дело, специально шли по ложному следу. Это они вас попросили! Они! Не смейте говорить мне, что это не так! Ведь вы даже не знали о таких же преступлениях, и не оправдывайтесь, что вы понятия не имели. Тогда вся Америка разыскивала ублюдка, но только не вы, вы даже не поместили его в общую базу преступников, мой друг из Сиэтла даже понятия не имел, что такое преступление имело место быть. Это вы, вы виноваты, что целых восемь лет никто не знает, где же Элис.

Адли спокойно посмотрел на меня, без тени страха или угрызений совести, без толики раскаяния. Он был холоден так, словно я только что сообщила, что он неправильно заполнил протокол или, что какой-то придурок стибрил у него пять долларов.

- Поспите, Изабелла, завтра все будет по-другому.

Я выбежала перед Адли из душного, ободранного помещения, сгорая диким желанием глотнуть свежего воздуха. По дороге меня окликнул охранник:

- Мисс! Заберите свои вещи!

Это заставило меня остановиться, и он беспардонно швырнул мне пластиковый пакет.

- Приятного вечера, мисс, - сказал он автоматически, потом почесал затылок, осознавая глупость своего собственного высказывания, и махнул на меня рукой, расстроенно что-то бормоча.

Эдвард сидел у входа на железной скамейке и апатично вертел на руке часы. Увидев меня, он тяжело поднялся со стула. Так, словно у него болело все тело. Я нахмурилась, но до того, как успела что-то сказать, он спросил:

- Ну, что скажешь?

- По поводу чего?

Я безуспешно пыталась уменьшить силу биения сердца и успокоиться.

- По поводу всей этой истории.

- А что тут говорить? - расстроенно сказала я. - Никто в полиции нам помогать не собирается, Эдвард. Да и шепнули мне тут на ушко, что и ты помогать не мастак. Путать меня будешь? Заметать следы? Зачем меня вообще пригласили?

- Это идея Карлайла.

Я взяла Эдварда под руку, чтобы он смог опереться на меня. Я не решалась спросить, что с ним случилось, да и он не стремился рассказывать.  

- Эдвард, - продолжила я, шатаясь с телом Эдварда по улице. - Я ничего не обещаю и ничего не боюсь, хоть что делайте со мной. Через тебя или не через тебя я узнаю правду, хоть убей прямо тут. Мне терять нечего. Как и говорила, я официально разозлилась.  

Он остановился и в упор посмотрел на меня, выискивая мельчайшие детали неуверенности в моем лице.

- Пошли ко мне, - сказал он тихо.

- О господи... только этого мне сейчас не хватало, - пробормотала раздраженно я, а Эдвард громко рассмеялся.

- Я тебя не трону, что ты как маленькая. Хотел бы - давно бы тронул, а так...

Я посмотрела на него сквозь ресницы, скрывая, что была задета его высказыванием. Это что же получается? Я ему не нужна как девушка? Ну да, дурья башка, размечталась... Он улыбнулся, глазея себе под ноги.

- Эти полицаи такие безмозглые ублюдки, - сказал он резко. - Знают же, что не пойду стучать на них Аро, и пользуются.

- Ты как, тебя били?

- Ну так, стукнули пару раз - в целом, нормально, только глаза болят, как сволочи: не спал всю ночь.

- Я тоже.

Он вопросительно на меня посмотрел.

- А ты-то чего не спала?

- Не заметил? Я тут единственная, кому нормально спать не позволено, все утро окно стучало. Я его закрываю, а оно снова... - Я потерла глаза. - Мне к себе надо зайти, душ принять, в порядок привести себя, перед Беном отчитаться.

Эдвард встал у обочины, держась за грудную клетку, как сломленный старый боец и поднял другую руку, останавливая такси.

- Кто этот Бен тебе вообще? Ведет себя, как собственник: "Я заказал два билета...", тьфу! - он закашлялся и пошатнулся. Я снова взвалила его тело на себя.

- Просто это единственный мой друг в Нью-Йорке, остальные встали на сторону Джейкоба.

- Ты мне что-то не договариваешь, - сказал он хмуро. - Чего он так тебя ненавидит? Из-за того, что ребенок погиб? Или другое?

Я тяжело вздохнула, и перед нами, наконец, остановилась желтая машина. Мы забрались внутрь и назвали адрес.

- Так что? - снова завел свою шарманку Эдвард. - Расскажешь или мне тебя пытать?

Я рассмеялась и откинула свою тяжелую голову на спинку кресла. Впрочем, веки тоже тяжелели и закрывались сами собой.

- Пытай, - усмехнулась я. - Только не знаю, как именно ты будешь меня пытать, чтобы я непременно раскололась. Это дерьмо будет самой сложной задачей в твоей жизни.

Он усмехнулся, но промолчал.

- Ничто не может быть веселее, чем пытать тебя, Белла. Ты наверняка боишься щекотки.

Я хмыкнула и уставилась в окно, взирая сквозь прикрытые веки на провинциальный маленький, заснеженный город, на чьем веку уже много потерянных душ, сломленных и жестоких. Где правит вовсе не мораль, а первобытное желание защитить себя. Жестокое, гиблое место. Подобно ядовитому плоду, он очаровывал своей незатейливой красотой и убивал, стоило только вкусить. Не знала я, что будет со мной дальше, и хорошо, что не знала, иначе этот жалкий момент единения с неизвестностью, который внушал мне нищие горстки надежды, пропал, не явился бы, заставляя сердце кровоточить. Оно, к слову, страдало за все горести, которые предстали перед его ликом. Меня тяготило несовершенство этого мира, меня страшно изводило то, что в нем, моем мире, никто не поступает по совести. Все живут моментом, маленьким призраком сиюминутного счастья, они все делают, чтобы получить покой на пять секунд, а должны делать так, чтобы, оглянувшись назад, понимать: в своей жизни я был счастлив, я не боялся, я сделал все как надо, ни о чем не жалею. Казалось бы, так просто, но так чертовски сложно.

Казалось мне, когда я ухватила рассеянным взглядом кусочек небо, что оно расстреляно пулеметом, только вместо ран маленькие кусочки света - звезды. Большие и маленькие пронзали своим светом темную материю, закрывая собой все тайны, которые я так хотела знать и, которые знать пока мне не повезло. Дома утопали в белоснежных облаках из замерзшей воды, а сквозь эти облака пробивался свет из окон. И я хотела верить, что каждый в этих домах не задумывается о невзгодах и горе, но это представлялось невозможным сейчас. Сейчас и когда-либо потом.

Когда я вышла из машины, Эдвард сунул измятую купюру водителю. Я даже не успела испугаться, что денег-то у нас и нет, как он немедленно подоспел. В доме я схватила полотенце, усаживая Эдварда на стул, пока Бен сурово сверлил меня взглядом.

- Долго рассказывать, - сказала я устало ему. - Во сколько ты завтра уезжаешь?

- В два часа дня.

- Отлично.

Он продолжал исподлобья рассматривать мое лицо.

- Белла, что, блядь, все это значит? - разозлился он.

В этот момент Эдвард резко встал, скривившись от боли и скрестил руки на груди.

- Нет, это ты объясни, что все это значит, кто ты вообще такой, малолетка?

Я раздраженно простонала.

- Успокойтесь оба и потерпите друг друга минут двадцать, о’кей? Бен, есть непредвиденное обстоятельство, о котором тебе лучше не знать, поэтому жутко извиняюсь за то, что не смогла перезвонить. И вообще, не переживай ты за меня, я уже взрослая девочка, могу разобраться со всем самостоятельно.

С этими словами я гордо прошествовала в ванну, безуспешно пытаясь не задумываться над тем, что происходит вокруг меня. Это было тяжелой задачей, учитывая то, что меня крайне интересовало, почему Эдвард все воспринимал так близко к сердцу. Нет, я вовсе не имею в виду, что быть равнодушным - хорошо, но иногда возникало в моей треклятой голове чувство, что поведение это - детское. Сами посудите: эмоциональная несдержанность, глубокая ранимость, а еще крайняя степень капризности ("Хочу это, то меня не устраивает!"). Ну что же, вероятно, все мужчины такие, просто скрывают.

После того, как я надела на себя джинсы, футболку и длинный кашемировый пуловер, достающий до самых коленей, вышла, наконец, в комнату и увидела такую картину: Эдвард ворчит себе под нос, а Бен не скрывает своего злобного взгляда. Это любовь, господа.

- Эдвард, подъем. Пошли!

Он подскочил со стула и бросился к выходу, насколько это было возможно, перед дверью он ойкнул и снова схватился за грудную клетку.

Уже на улице я спросила:

- И почему вы, черт возьми, так ругаетесь? Вы даже не знаете друг друга.

- Как я, - Эдвард ткнул на себя пальцем, - могу ругаться с парнем, у которого еще молоко на губах не высохло? Просто меня бесят глупые люди.

- Он не глупый.

Эдвард отмахнулся.

- Вот ты знаешь чувство, когда хочется над кем-нибудь посмеяться за его глупость, а потом смотришь на окружение и понимаешь, что все вокруг такие же? - он вопросительно посмотрел на меня, а я помотала головой.

Эдвард продолжил:

- Так вот, твой Бен именно из таких, сечешь? Он ни хрена не понимает.

- И что же он должен понять?

Вопрос повис в воздухе, как гелиевый шарик, который вот-вот упадет на землю, когда мы вошли внутрь дома Эдварда. К слову, внутри дом его был симпатичным и уютным. Весь отделан темным деревом - никаких гладких поверхностей, только грубое дерево. Посередине стоял большой стол, такой же темный, как и все вокруг. У стены дымился камин, а не так далеко от него, возле лестницы на второй этаж, стояли стеллажи с книгами, бессчётным количеством книг.  Не успела я удивиться такому собранию литературы, когда Эдвард вдруг схватил меня за руку и развернул к себе.

- Много чего он должен понять, Белла. Но самое главное, что должен - не лезть к нам.

Я насупилась.

- К кому это "нам"?

- К нам, - он помахал рукой в небольшом расстоянии между нами.

- И что ты хочешь этим сказать? - спросила я.

- Я же вижу, что нравлюсь тебе.

Я убрала руку и отшатнулась от него.

- Так, Эдвард, не путай меня! - сказала я растерянно. Хотела произнести это строго, но голос был ослаблен под действием усталости.

Он вдруг рассмеялся.

- Да шучу я, успокойся. Просто меня раздражает этот тип тем, как он ведет себя. Видно же, что он считает, будто между нами роман, и бесится. А почему он, собственно, бесится? Ведь ты же взрослая женщина, можешь делать, что хочешь, а он тебя бесконечно контролирует. Видела, как он пялился на меня? Ребенок, честное слово.

- О Господи... - закатила глаза я. - Какая вообще разница, как он ведет себя. Он может делать все, что угодно, все равно я имею свое собственное мнение. Бен не влияет на меня. Это глупость какая-то.

- Глупость или не глупость, - сказал он, продвигаясь к барной стойке, я проследовала за ним, - а то, что ты ему нравишься - факт.

- Ну да! - истерично рассмеялась я. - Ты отвечаешь вообще за то, что ты говоришь? Я по сравнению с ним уже видавшая виды женщина, а у него, как ты верно выразился, еще молоко на губах не высохло.

- Так в этом-то и соль! - взмахнул Эдвард руками, затем достал два тяжелых, на вид, стакана и поставил на стойку, за стаканами последовала бутылка "чего-то" и тарелка с бутербродами, обернутыми в целлофан. Я тогда и подумала, что Эдвард не похож на того человека, который заранее готовит еду на вечер и обертывает ее в пищевую пленку - полный абзац.

 - Ты не понимаешь, - между тем продолжал он. - С женщинами постарше всегда интереснее, особенно таким, как Бен, у которого гормоны зашкаливают. Ты - опытная женщина, красивая, умная, а теперь еще и не замужем. Вот тебе и горючая смесь.

- Пф... Мне такая перспектива в любом случае не нравится. Оставлю Бена для совсем отчаявшихся дам.

- Справедливо, - кивнул он и разлил по стаканам жидкость.

- Что это? - спросила я.

- Граппа.

- Мило, - сказала я, понятия не имея, что это.

Эдвард рассмеялся.

- Мне нравится пробовать все новое.

- Уже заметила, - ухмыльнулась я. - Если бы я была психологом, я бы объяснила как-то твою тягу к таким нестандартным напиткам.

- Просто, я не понимаю, почему все люди зацикливаются на одном, если можно попробовать все по порядку и выбрать любимое. А если что-то окажется полным дерьмом, то всегда можно выкинуть и купить другое или наконец остановиться на чем-нибудь одном.

- Ты слишком избирателен.

- Разве это плохо?

- Нет, больше похоже на причуду. Почему вообще надо зацикливаться на чем-то столь неважном?

- Из таких "неважных", - он показал кавычки в воздухе, - состоит вся жизнь. Неважно, что ты ешь, неважно, что ты пьешь, неважно, что куришь и так далее... А ведь все эти детали составляют целые дни! И о того, насколько мои дни будут качественными, составляется целая жизнь. От большого к малому, Белла. Если день был хреновый, и ты приходишь в еще более хреновый, грязный дом, то все становится гораздо хуже. Другое же дело, если после хренового дня ты приходишь в уютный дом и пьешь хороший алкоголь. На какое-то время все плохое забывается.

- Знаешь, - сказала я, пробуя напиток похожий на вино, только крепкий и немного терпкий. - Ведь в этом есть своя логика.

- Конечно, есть. Я могу быть депрессивным ублюдком, но дома я всегда чувствую себя лучше, потому что я уделяю внимание "неважным" вещам.

- Все сложно.

- А у тебя по-другому?

- Я обычно включаю телевизор, чтобы лучше чувствовать себя дома. Иногда я не могу без него заснуть.

- Почему? - спросил он, брови на его лице поползли вверх.

- Ну, не знаю, как объяснить... Я чувствую себя нагруженной, мысли вертятся в голове, иногда даже кричат, как резаные. А когда потом я включаю телевизор и слушаю, как кто-то бормочет, становится лучше. Обычно это дурацкие ночные передачи, потому что домой я возвращаюсь поздно. Но разговоры отвлекают меня, и я засыпаю. Я даже поставила телевизор в спальне специально. Одно время я вообще включала телевизор даже на работе. С одной стороны это глупо, ведь я даже не слышу, о чем идет речь.

Он тепло улыбнулся и уставился на стакан.

- У всех разные способы уйти от реальности.  

- Да, Эдвард, а кто-то, например, любит пугать невинных журналисток.

Эдвард громко начал смеяться.

- Не принимай это на свой счет.

- Легко говорить, сложнее сделать. А вообще, я не хочу об этом думать сейчас, я устала, так чертовски устала.

Эдвард поднял стакан.

- Тогда пей. Истина в вине.

Я рассмеялась.

- Если уж начинать с поговорок, то надеюсь, что игра стоит свеч. А то я тут два дня, а уже похожа на психопата. Похожа же?

Эдвард внимательно посмотрел на меня и улыбнулся.

- Не похожа.

- Знаешь, Эдвард, на что напоминает мне эта ситуация? - Он внимательно смотрел на меня. - Совсем недавно я наткнулась на какой-то сериал по телеку и там услышала такие слова: "Когда на своей фотографии видите на заднем плане незнакомца, вы не задумывались, у скольких незнакомых людей имеется ваша фотография?". Вроде фраза звучала как-то так. Не знаю почему, но она меня так чертовски напугала. Неизвестность вообще-то всегда страшит меня, но тут прямо мурашки побежали по коже. С тех пор я часто думаю об этом, когда вижу фотографирующих людей, и мне становится по-настоящему не по себе. Так вот, после сегодняшнего дня я могу сказать, что испытываю то же чувство. Знаешь, это так странно. Я не могу это точно объяснить словами, но чувствую, словно кто-то дышит мне в затылок, смотрит на меня, наблюдает, анализирует. Постоянно. И от этого незнания я буквально схожу с ума. И это ощущение подобно тому, которое я испытываю при мысли, что у каких-то незнакомцев есть моя фотография, точно также я оказалась захвачена впечатлением, что кто-то смотрит на меня, знает какие-то подробности моей жизни, а я понятия не имею, кто он.

Слова зависли в воздухе. Я так часто крутила эту мысль в голове, что, озвучивши ее, поняла, как психически не здраво она звучала. Словно я в плену у мании преследования. Эдвард начал кивать.