Рейтинг главы - 18+
Дождались)))

Край золотистого одеялка с тоненькой бахромой свешивается с его рук вниз.
А все потому, что те же руки, собранные в виде маленькой колыбельки, нежно, но надежно удерживают ее саму. Легонечко покачивают из стороны в сторону, одним лишь фактом своего присутствия утешая и успокаивая лучше любых прибауток.
Лисёнок, он зовет ее так. Лисёнок мирно спит, сомкнув красивые розовые губки и закрыв глаза, тем самым позволив длинным черным ресницам коснуться кожи. Маленькие кулачки стиснули второй край одеялка, накинутого для большего уюта. И, кажется, вот так, рядом с ним, больше ей ничего и не надо.
Я не сразу понимаю, кого вижу и где. Такое ощущение, что бесплотным призраком, стоя у самых дверей, подсматриваю за действом в комнате сквозь полупрозрачную вуаль. На ней даже видны неощутимые узоры.
В комнате солнышко, достаточно тепло, но больше – умиротворенно. Здесь почти идиллия, маленький личный Рай, который нельзя тревожить. Уютно и хорошо. Невероятно хорошо…
Я приглядываюсь получше. И чудо – стоит только сконцентрироваться на картинке, как у стоящего напротив мужчины замечаются черно-золотые волосы, переливающиеся на солнце, а на правой руке – обручальное кольцо. А у нее, у нее, маленького ангелочка, столь бесценного для своего защитника… у нее фиолетовое платьице с узором из маленьких ящерок – хамелеонов.
Лисёнок.
Теперь и я узнаю ее.
Ксай нежно укачивает прикорнувшую дочь, глядя на нее своими добрыми, пронзительно-аметистовыми глазами с редкостным любованием. Он спокоен, но энергия жизни, энергия солнца, чьи лучи касаются ее личика, исходит от него целыми ваттами. Эдвард весь так и светится.
Он ошеломлен. Он влюблен. Он покорен.
Лисёнком.
- Η καρδιά μου¹, - бархатно, с нескрываемым обожанием, шепчет Алексайо, по наитию, а может, просто заметив, повернувшись в мою сторону, - λίγο καφέ μάτια της καρδιάς μου², …
И ласково целует Лисёнка в лоб.
Улыбается.

- λίγο καφέ μάτια της καρδιάς μου², - едва заметным шепотом, последовавшим сразу за легоньким касанием, больше напоминающим дуновение ветерка к моему лбу, произносит бархатный баритон.
И я тотчас узнаю его, вынырнув из своего полусна-полудремы.
Ксай.
Я медленно, стараясь не потеряться в пространстве и времени, открываю глаза. Их сразу же встречает пушистое кремовое одеяло, полюбившееся мне за все наше совместное время вместе. Там, где это одеяло, я знаю, я буду счастлива. Потому что это общая наша с Алексайо постель.
Я чувствую его руку в своей. Обе свои руки, трепетно оплетенные его ладонями, возле мужниной груди – она чуть-чуть подрагивает, когда он тихонько смеется.
- С добрым утром, золото, - звучит в мягкой тишине. И меня снова целуют.
Мы дома. На большой и широкой постели в хозяйской «Афинской» (этой картине я однажды спою оду) – нашей спальне – в окружении горки белых подушек, с фиолетовым покрывалом, отброшенным в изножье, солнцем, так и стучащимся в окна, и накрепко закрытой дверью. Лежащее возле нее полотенчико, упавшее вчера, не изменило своего местоположения, а значит, Эдвард еще не вставал. Он, как и я, недавно проснулся.
И он рядом, что по-настоящему бесценно.
- Доброе утро, - нежась в дорогих объятьях, мурлычу я. И поднимаю голову, жалея, что не сделала этого раньше. Первое, что хочу видеть по утрам всю оставшуюся жизнь – лицо Ксая.
Вот такое, как сейчас.
Он лежит на нашей общей подушке, правда, повыше, чем я, смотрит сквозь немного опущенные ресницы, но взгляд оттого не становится менее добрым, на его коже, еще не отпустившей до конца сон, морщинки от улыбки. Моей любимой, половинчатой, но самой теплой на свете.
Я была права, мы дома.
Эдвард был прав, утро невероятно доброе.
И, хоть маленький Лисёнок и оказался сном, мне не больно и не грустно. Я знаю, что ее появление – всего лишь вопрос времени. За все эти дни, пережив и судебные тяжбы, и недолгую, но по ощущениям, вечную разлуку, и все нахлынувшие разом проблемы, включая Ауранию и ее супруга, я понимаю, я верю окончательно, что дети у нас будут. Хотя бы один, такой долгожданный и солнечный, маленький цветочек. И несомненно, что девочка. Ксай будет самым счастливым папой на свете.
Интересно, как в моем сне ее звали на самом деле?..
- Ты задумчива с самого утра, - привлекая к себе внимание, Алексайо бережно проводит костяшками пальцев по моей скуле, расплетая наши руки, - что-то случилось?
Я улыбаюсь. Подстраиваюсь под его руку, чем сразу вызываю у Ксая нежную, поистине влюбленную улыбку. Узнаю этот блеск аметистовых глаз. Он – одно из самых любимых зрелищ в моей жизни.
Сегодня, этим утром, здесь, в нашей постели, в пустом доме, наконец-то полностью вдвоем, я ощущаю такое единение с Эдвардом, которое не испытывала давным-давно. Мы одни. На всем белом свете. Абсолютно. А что, как не это, способно окрылить?
И запах клубники… и запах сонного солнечного утра… и просто запах теплого дома, в котором только счастье, без капли бед. Счастье обретения.
- Просто я пытаюсь поверить, что ты мне не снишься, - улыбчиво отвечаю мужу.
- Можешь поверить, это не так.
- Я чувствую, что это не так, - ободряю. И, не заводя этот разговор дальше нужного, привстаю на локтях. Я целую Эдварда. Как в первый раз. Как могу с любовью. А он мне отвечает, искренне усмехнувшись.
Отрывается первым. Улыбчивый и счастливый.
- Ты очень красива, - сокровенным шепотом, снова оглаживая мое лицо, признается Ксай. Аметисты так и сверкают.
Не знаю, есть ли на свете что-то более нужное, что-то более идеальное, чем Эдвард сейчас. Он просто воплощение домашнего уюта, радости и смысла жизни. Это не пустые слова и уж точно не просто эмоциональные всплески. Я… наслаждаюсь. И не собираюсь терять ни мгновения.
Наконец-то все вернулось на круги своя.
- Больше ни на шаг тебя не отпущу, - смело заявляю, по-хозяйски крепко обхватив его ладони, - даже в командировку…
- Такая собственница?
- Стра-а-шная, - смеюсь, наклоняясь и целуя его в левый уголок рта. А потом в правый, легонько потеревшись в перерыве носами, - я люблю тебя.
Эдвард крадет у меня полноценный поцелуй, выгнувшись губам навстречу.
- Взаимно, маленький Бельчонок.
- Не такой уж и маленький…
Мягкий и близкий, до боли настоящий, он не дает мне и шанса на воздержание. Не хочу и не могу. Не теперь, когда, наконец, нам можно.
Дав себе волю, в надежде, что Эдвард подхватит мою игру, я забираюсь на его пояс. Просто перекидываю ногу, удобно усаживаясь на бедра, и, чудится, улыбаюсь шире возможного, когда ощущаю под собой горячее давление. Кому-то пижама тесновата.
Ксай, не слишком ожидавший моего напора, резко выдыхает.
Но аметисты горят ярче.
- Совсем не маленький, - счастливо мурлычу я, наклоняясь за своими законными поцелуями. Мой Хамелеон совершенно не препятствует – наоборот, откидывает вставшее между нами одеяло к чертям. И, обхватив мою талию руками, с напором отвечает. Его губы все еще самые мягкие на свете, самые сладкие для меня. Но теперь в них сияющее, не умещающееся в оковах сдерживания желание. Долго скрываемое, долго подавляемое, оно, вырвавшись на волю, озаряет безудержной вспышкой ярчайшего света.
…И после всего этого, столь дивно ощутимого, он все равно спрашивает, отыскав секунду паузы:
- Ты все еще меня хочешь?..
Где-то в глубине души я злюсь. Там, внутри сознания, я негодую. До чертиков.
Но сейчас, когда жар нас буквально обволакивает, а потребность друг друга сродни наркотической, не хочу тратить наше время. Я отругаю его позже за такие мысли и слова. А сейчас… сейчас просто докажу то, что торопливо бормочу, обхватывая за шею:
- До одури, Ксай…
Второй раз Эдвард не спрашивает.
Довольный ответом, уверившийся в нем без лишних доказательств, он ловко меняет нашу позу. Я и пикнуть не успеваю, как уже снизу. И Ксай, мой сдержанный, мой прежде такой трепетный Ксай, с самой настоящей страстью и скоростью, ей подвластной, стягивает мою пижамную майку. Припадает к груди.
Я извиваюсь под ним, одновременно и в восторге, и в недоумении от такой решительности. От Алексайо исходит желание, опыт и обворожительная мужская красота, какой так часто не хватает представителям сильного пола. Он любуется мной, но и мне дозволяет собой любоваться – мы вдвоем стаскиваем его кофту, синхронно отбросив ее на пол. Я с улыбкой ребенка, дорвавшегося до любимой игрушки, глажу его торс, чуть потягивая волосы, а мужчина, приглушенно рыча, прокладывает дорожки торопливых, сильных поцелуев по моей коже. Клеймит ее, но совсем не больно – я мечтаю об этом клейме. На каждом доступном ему (и недоступном тоже!) кусочке.
Во многом этот всплеск желания спонтанен. Но чем спонтаннее, тем острее ощущения. Я теперь разделяю это мнение.
Эдварда моя готовность ко всему радует. Он постепенно спускается ниже по моему телу, следуя к своей полюбившейся цели.
В предвкушении, часто дыша, я ерзаю на простынях сильнее, буквально требуя мужа себе. Алексайо во многом волшебник и, по сути, часто творит чудеса. Но то, что подвластно его языку… половина планеты, несомненно, мне завидует. Безудержно сильно.
Ксай с выжидательной ухмылкой пристраивается у моих бедер. Невозможно красивый, неописуемо желанный, правда, все еще в пижамных штанах, делает-таки задуманное движение, предварительно легонько поцеловав там кожу.
И я вздрагиваю, задохнувшись, слишком быстро и слишком сильно.
Для продолжения действа Эдварду приходится придержать мои бедра, сжав их руками. Мои глаза закатываются.
Но, впрочем, с очередным касанием, еще более ощутимым и пробуждающим, кажется, каждый рецептор, вдруг становится грустно.
Алексайо искренне старается, не жалея ни умений, ни возможностей, дабы мне было хорошо, но лишь слепой не заметит, как сильно разрядки жаждет он сам. За столько времени воздержания, за столько времени терпения… а ее нет. Потому что первой он, как обычно, стремится удовлетворить меня. После нашей первой ночи в Греции это стало его негласным правилом.
Вот только не в этот раз, мистер Каллен.
Сегодня ваш черед.
Уговорив себя, что все на благо, я, пересилив сине-фиолетовый эгоистичный огонек внутри, мечтающий дать мужу закончить свой раунд, сажусь на простынях. Резво, но выверенно – Эдвард сперва думает, я хочу сменить позу.
Но вот я кладу ладони на его лицо, все еще остающееся снизу, вот прошу:
- Иди сюда…
И вот целую, сильно, с обожанием целую мужчину, игнорируя пылающее место ниже живота, откуда только что заставила убраться лучшего любовника на свете.
- Белла…
- Ксай, - перебиваю, не желая ничего слушать. Одной рукой по-прежнему глажу его лицо, а вот второй скольжу по торсу ниже, - пожалуйста, ложись на спину.
Пока, он, похоже, не понимает.
- Сперва позволь мне…
- Чуть позже, αγαπημένη³ … пожалуйста.
Греческий, еще и с откровенной просьбой, призывает Эдварда сдаться мне. И, хоть морщинки сковывают его лицо, заставляя сомневаться, Ксай больше не спорит. Чмокнув мои губы, действительно укладывается на простыни.
Следит за мной довольно внимательно, кажется, уже подозревая.
Я помню наш разговор на сей счет. Но лишать Эдварда этого аспекта близости, по меньшей мере, очень грустно. Он заслуживает только лучшего, а я, благодаря опыту с Джаспером (и это, наверное, единственное, за что я ему благодарна), могу это дать. Сполна.
- Ты – мое сокровище, - откровенно заявляю, следуя губами по его телу вниз. Слово – поцелуй. Не хочу торопиться, хоть и опасаюсь, что в этом случае Ксай может воспротивиться, - пожалуйста, никогда не забывай, как сильно я люблю тебя.
Уже окончательно хмурый, что, благо, не сказывается на его эрекции, Эдвард глядит на меня не отрывая глаз. О расслаблении здесь точно речи идти не может, как бы мне не желалось его вызвать.
А говорили, самая удобная поза…
Но так просто я не закончу, о нет.
Отказываясь сдаваться, все же, чуть ускоряюсь. Теперь не просто целую кожу, а целую одновременно с тем, как обхватываю пальцами пояс пижамных штанов мужчины. И по чуть-чуть, осторожно, стягиваю их вниз.
Алексайо морщится.
Раскусил.
- Нет, Белла.
И строго, и умоляюще. У меня в груди екает.
- Доверься мне…
Дорожка волос по его груди и торсу приводит меня к паху. Штаны окончательно сброшены к нашим кофтам, а потому мои пальцы без труда пробираются ниже. Как и Эдвард прежде, свою цель я вижу крайне явно.
- Я тебе доверяю, но не хочу этого, - пытаясь скрыть в голосе дрожь, бормочет Ксай, - Бельчонок, иди сюда… поцелуй меня, золото… пожалуйста…
- Я поцелую, Алексайо.
Тянуть больше возможностей нет. Совсем скоро Эдвард окончательно воспротивится, если не сделает этого в ближайшие пару секунд, а моя возможность растворится в тумане.
Они причинили ему боль, заставив опасаться столь приятного действа.
Я это исправлю.
К тому же, не так давно, стоя на балконе и запуская бумажные самолетики в сторону леса, он обещал, что больше для меня ограничений не будет…
- Люблю тебя, - дабы никогда, ни на секунду не забывал, все повторяю я. А сама, тем временем, устроившись между его ног… целую. Как и просил.
Эдвард тут же, еще резче, чем я, вздрагивает. Он с шумом втягивает воздух, напуганный, похоже, до предела. Просительно, но не от удовольствия, а будто от боли, стонет.
- Ш-ш-ш, - полная намерений помочь мужу поверить, что никогда не сделаю плохо, продолжаю начатое. Целую чуть сильнее, порадовавшись тому, что, не глядя на опасения своего обладателя, член Эдварда твердеет, - все очень хорошо, Ксай…
Я облизываю губы, а Аметист встревоженно сглатывает.
Я обхватываю ртом его достоинство, и он, словно получив удар под дых, весь мгновенье назад набранный воздух выпускает. Пытается меня отстранить, скорее машинально, чем намеренно, отползая дальше. Но руками не трогает – значит, не совсем ужасно. Значит, сам готов попробовать, хоть и не просто это.
Ненавижу Анну. Ненавижу всех, кто заставил его мучиться. Пусть сегодня навсегда закончится ее немое присутствие в его жизни. С этим минетом.
Я делаю свое первое движение, скользя вверх-вниз. С Эдвардом мне хочется быть самой нежной, но что-то подсказывает, что с ним лучше просто с этого начинать. Ксаю нужно большее. Ксай, хоть мы и позабыли это прозвище, но Суровый… а он любит пожестче, я знаю. Я знаю…
Потому, на первом и традиционном варианте долго не задерживаюсь. Даю мужу привыкнуть, ни секундой больше, а потом пускаю в ход язык – его собственный любимый инструмент.
Эдвард выгибается на простынях. Его глаза распахиваются, утыкаясь в меня, пальцы поглаживают покрывало постели, ища опоры.
Соблазнительно Ксаю улыбаюсь, продолжая. Постепенно увеличивая силу, как следует касаюсь его чувствительных точек языком. Заставляю как следует ощутить каждое из этих касаний.
Но опять же, после нескольких повторений, возвращаюсь к первому возвратно-поступательному движению. Надеюсь, грациозно: никто не отменял правила, что мужчины любят глазами.
И о чудо – Эдвард мне отвечает. Едва-едва, а я вижу. На мгновенье поднимаю на него взгляд и вижу, что в аметистах зарождается пелена, пусть пока и почти незаметная, грядущего блаженства.
Я не откладываю дело в дальний ящик – неожиданно и быстро дозволяю ему войти так глубоко, как возможно. И тут же, под ошарашенный выдох мужа, отпускаю. Целую головку.
Ксай почти хнычет, когда повторяю только что совершенное. На сей раз пальцы его как надо стискивают покрывало, натягивая его. Эдвард зажмуривается, стоит мне податься ему навстречу.
Он все еще терпит, все еще, что видно, ему… больно из-за воспоминаний, они оставляют отпечатки на коже и особенно на губах, что искажаются. Но тело его, хочет того Ксай или нет, довольно происходящим. Оно мне отвечает зарождающейся дрожью. Ускорившимся дыханием.
Самое время для нового витка событий.
Как и прежде подпустив Алексайо поближе и поглубже, я следую когда-то дельному совету от женщины улиц, полученному в пьяном виде в одном из баров – «сделай восьмерку на его лобке». Хейл называл это приятным и, как отвлекающий маневр, ему это подходило.
Надеюсь, подойдет и самому дорогому для меня человеку.
Как следует обхватив его достоинство губами, я почти касаюсь носом паха мужчины (не позволяет закончить дело размер), но, надеюсь, это не сильно повлияет… и веду. Сначала вправо, потом, по диагонали, влево. Восьмерка.
…Масштаб стимуляции, наверное, до конца не осознаю. Или получается у меня слишком хорошо, или для Эдварда лучшее уже найдено.
Он низко, протяжно стонет. Подается мне навстречу, уже не заикаясь о том, чтобы попросить отстраниться. Дрожит сильнее.
Вот такой, обнаженный, вдохновленный, сгорающий от своего желания… вот такой он – мой. Полностью. И сейчас будет счастлив окончательно.
Я повторяю движение еще раз, и еще, и еще, отвлекая его внимание и бдительность, а слух услаждая довольными стонами мужа.
Я даю себе волю и применяю последний козырь, не позволяя ничему и никому себе помешать – оглаживаю, совсем легонько сдавив ее, его мошонку.
И если до сих пор Эдвард, уже вспотевший, уже раскрасневшийся и довольный, без лишних слов, топтался по краю пропасти неги, думая, срываться в нее или нет, это действие, возможно, своей неожиданностью, а возможно, его особенностью конкретно для Ксая, обрушивает его вниз. С треском камней, летящих в бездну.
Он вздрагивает, с нечеловеческой силой сжав между пальцами и простыни, и покрывало и, казалось бы, даже матрас. А потом, задохнувшись, пару раз сильно толкнувшись в меня сам, изливается. Все с тем же протяжным низким звуком.
Теперь я знаю, что именно он предваряет его самое большое удовольствие.
Запрокинув голову, Алексайо лежит на своей подушке, пока я верно помогаю ему полностью закончить, не скупясь на нежность. Теперь сила нам абсолютно не нужна.
Чувствую себя на самом настоящем пьедестале, проглатывая последние белесые капли. У нас получилось даже то, что прежде было под огромнейшим запретом – время пришло.
- Тебе больно?.. – сбито шепчет он.
Ну еще бы ты не спросил, Аметистовый.
- Ну что ты. Ты идеален, любовь моя, - трепетно веду губами по его паху, повторяя свой прежний путь, но теперь начиная с его конца. Постепенно перебираюсь к торсу, целуя небольшое углубление солнечного сплетения, - спасибо тебе…
Улыбаюсь, уткнувшись в него носом. Эдвард, откинув голову, молчит, а я снова целую его. Тысячу и один раз.
Время замерло, отдавшись на нашу волю. В окружении неги удовлетворения, оно и само расслабилось, отдавая нам на приятные моменты столько мгновений, сколько захочется.
Я точно теряю минутам счет. Я сама получила не меньшее удовольствие от всего процесса, чем Эдвард.
- Алексайо, как же ты…
Но замолкаю, оборвав свою мечтательность на корню. Еще быстрее, чем на первое же мое касание среагировал сам мужчина. Потому что внезапно, здесь, где нет ничего, кроме добра и хорошего настроения, слышу… всхлип. Тихий, но крайне явный. Его невозможно проигнорировать.
- Ксай? - пораженная, недоверчиво зову его. Не теряя времени, подползаю ближе. К самому лицу.
Страшная догадка подтверждается: на щеках Алексайо слезы. Аметисты, заполненные ими, блестят, это так. Но в них нет никакой радости.
О господи…
Такое ощущение, что земля просто берет и уходит из-под ног. Потерявшись, я совершенно не знаю, что теперь делать. Я ожидала любую реакцию, но не такую. Не подобную такой. Мне показалось, ему было приятно. Мне показалось, он доволен…
Мне показалось.
- Алексайо, αγαπημένη, что? Что такое? – беспомощно спрашиваю, водя рукой по его груди. - Больно? Где именно?
Эдвард, держа губы плотно сомкнутыми, качает головой. Уверенно. Убежденно.
Но не передает эту убежденность мне, потому что сразу же, как наши взгляды встречаются, всхлипывает снова. И слез на его лице становится больше.
Что же это за утро-то такое? Что же я за идиотка? Он же просил меня…
Напридумывала себе: удовольствие, комфорт… боже!
Я с нечеловеческими усилиями держу голос в узде.
Меня уже трясет.
- Ксай, ты пугаешь меня. Пожалуйста, скажи, что мне сделать. Я хочу помочь. Я помогу, обещаю. И ничего подобного больше не повторится. Пожалуйста, только скажи…
Он жмурится и тут же сглатывает. Живого уголка губ касается подобие вымученной улыбки.
- Все хорошо, солнышко.
Его шепот лезвием кромсает все внутри меня вкупе со зрелищем такого обилия слез.
- Но ты плачешь…
Он хмыкает, с трудом, но подавив новый всхлип. Быстро и насухо вытирает рукой слезы слева. Улыбка там чуть явнее, она же просачивается в голос.
- Я не поэтому, моя маленькая. Иди сюда. Просто иди ко мне сейчас. Παρακαλώ ⁴.
По-гречески баритон и вовсе выворачивает душу наизнанку.
- Я пойду, если скажешь, больно тебе или нет. Ксай, если что-то с сердцем…
- Нет, не больно. И к черту сердце, - он фыркает, не глядя на то, что новые слезы уже на подходе. Он просто не может их унять, - ты – мое сердце. Иди же…
Это звучит слишком пронзительно и слишком искренне. Сейчас, вот так, со всем этим… я никогда не могла Эдварду отказать, но ныне – даже под страхом смерти. Я нужна ему - я буду рядом. Независимо от обстоятельств.
Алексайо с трепетным благоговением укладывает меня к себе на грудь, крепко обняв руками. Дышит все еще сбито – и от оргазма, и от слез, еще плачет. Только отстраниться не позволяет, сколько не пытайся. Ему нужно присутствие. Все остальное – позже. В том числе – мои извинения.
- Σ 'αγαπώ ⁵, Ксай, - все, что могу сказать, а так же все, что необходимо.
Надеюсь, он верит, как прежде.
Надеюсь, я его не разочаровала.
Я лежу рядом ровно до тех пор, пока Эдвард не решает, что удерживать меня больше не нужно, сколько бы труда это ни стоило. Мне хочется делать все, что угодно, кроме этого бесполезного лежания, но мысль, что от этого ему легче, удерживает на месте.
И все же, когда муж вздыхает, разжимая объятья, тихо радуюсь.
Стоит отдать должное Ксаю, он унимает последствия слез до этого момента. Их высохшие дорожки на щеках, легкая краснота век – все, что осталось мне.
Не имею представления, что говорить. Да и нужно ли?..
Я просто привстаю на локтях, возвышаясь над ним, и глажу любимые щеки. Искореняю последние напоминания об этих неожиданных слезах.
В аметисты смотреть сперва опасаюсь, не готовая опять видеть в них боль. Но, едва касаюсь, чуть-чуть, лишь бы проверить… нахожу любовь. И только.
Эдвард и любит меня взглядом, и любуется. В его взгляде поселяется благодарность.
Сейчас расплачусь я. Он шокирует меня снова.
- Прости…
- За что, Белла? – мужчина, не допуская и мысли принять мои извинения, качает головой, - ты сделала меня абсолютно счастливым человеком. Теперь – окончательно. Просто я не ожидал такого счастья, Бельчонок. И не ожидал такой тебя.
Он подмигивает мне? Правда?!
Становится чуть легче.
- Ты не злишься?
- Белочка… - Ксай прикрывает глаза, словно не в состоянии подобрать слов. Но вдруг так по-мальчишески прикусывает губу, так не наигранно, так просто приподнимает брови, в попытке отыскать правильный ответ… ему хорошо. Ему на самом деле было хорошо, мне видно. Как бы эти слезы не испортили подобное впечатление.
- Ты…
- Я повел себе неправильно, я знаю, - он с сожалением, не жалея ласки, снова, как недавно, прикасается к моей щеке, кивнув, - я знаю, Изабелла, но ты не представляешь… ты точно до конца не представляешь, что сейчас со мной сделала.
Энтузиазм в тоне подбадривает.
- Понравилось? – решаюсь, не удержавшись я.
- Так сильно, что не описать словами, - сокровенно докладывает Алексайо, - солнце, ты только что… воскресила меня. И это совсем не громкое слово. Я правда так чувствую.
- Но почему тогда слезы?..
- От переизбытка эмоций, - не теряется Ксай, голос его спокойный и мягкий, уверенный. Я чувствую себя маленькой, но любимой. Я чувствую, что мне говорят правду, - знаешь, когда соединяются два слишком сильных потенциала, происходит нечто наподобие взрыва. Избыток энергии. И я только что испытал на себе все это сполна. Когда Анна коснулась меня там… мне хотелось только умереть. А сегодня коснулась меня ты. И знаешь, мне никогда прежде так не хотелось жить…
Я нежно целую его в щеку.
- Эмоциональная перегрузка?
- Она самая, - порадовавшись моему понимаю, Эдвард обезоруживающе, так, как умеет только он, мне улыбается. Лето становится теплее за окном, - и все это твоих рук дело. Мне не выразить, как я благодарен. И, Бельчонок… - Ксай краснеет, что вполне явно отражается на его лице, - если ты однажды решишь повторить, обещаю, я буду вести себя как подобает, ничего подобного.
Я отрицательно мотаю головой, но, поспешно испугавшись того, как Эдвард может это расценить, прекращаю.
Склоняюсь к нему, все еще лежащему передо мной на той самой подушке, и с обожанием целую в уголок губ.
- Я повторю и не раз, но пожалуйста, никогда не прячь того, что чувствуешь на самом деле. Я люблю тебя настоящего.
- В таком случае, - муж благодарно, с мигом зажегшимся взглядом, усмехается, - я весь твой. Такой, какой и есть. Я безумно люблю тебя, моя смелая, решительная и такая замечательная девочка.
Теперь краснею я. Чтобы переждать эту краску, утыкаюсь лицом в его плечо.
- Я так по тебе скучала…
- Я тоже, малыш, - Эдвард трепетно гладит мою спину, уложив прямо на себя, - эта ночь – как первая. И это утро… поверишь ли, но я сам никуда тебя больше не отпущу. Только вместе.
- Я тебе как-нибудь припомню эту фразу.
Алексайо осторожно вынуждает меня посмотреть на свое лицо. Тепло улыбается, довольный и счастливый.
- Буду ждать, Белла. А пока… - и тут его правая рука недвусмысленно опускается к низу моей спины, - позволь мне любить тебя так, как ты того заслуживаешь. Мы не были вместе слишком долго, чтобы останавливаться на минете.
- Твоя правда, Алексайо.
От хитро мне ухмыляется, обещая множество приятных ощущений в самое ближайшее время. И я таю уже от одного этого взгляда. Когда-то мой скромник уверял, что «любить как следует» не умеет.
Ксай принимается меня целовать и гладить. В принципе, разы нашей близости пока еще можно пересчитать по пальцам, но, как восхитительный муж и просто приметливый человек, даже за такие сжатые сроки Эдвард смог определить основное количество моих эрогенных зон (и даже отыскать парочку новых, неведомых мне самой).
Я расслабляюсь, отдаваясь на его волю и отпуская ситуацию. Ответно глажу и ласкаю его, ответно целую, теперь не боясь изредка задевать пальцами его возрождающий свои позиции член. Но хихикаю при этом как девчонка, что не могу исправить, зато вызываю положительные эмоции на лице Аметистового. Тоже плюс.
Впрочем, встроившись в наш танец из сплетенных тел и поймав себя на мысли о нетерпении того момента, когда Эдвард наконец окажется внутри, я сперва не понимаю тех слов, что шепчет мне на ушко:
- Белла, ты возродила меня. Много раз, включая и сегодняшний. Пожалуйста, дай и мне помочь тебе справиться со страхом. Я обещаю, что никакой боли не будет. Я обещаю, что твой оргазм не заставит себя ждать.
Мне не составляет труда понять, о чем он говорит. Тем более, устроившись рядом со мной особым образом, Эдвард недвусмысленно намекает о теме просьбы.
Сзади.
Я боюсь поз сзади, я сказала ему однажды…
Боже.
- Ксай…
- Я здесь, - уверяет он, теплым поцелуем коснувшись области между моими лопатками. Против воли я вздрагиваю, - я знаю, что ты чувствуешь, поверь мне. Но Бельчонок, ты справишься. И тебе станет легче, как стало, благодаря тебе, мне.
Я прикусываю губу, стараясь решиться. Ну же, Белла. Только что это сделал Ксай. Для тебя. Неужели не под силу самой поступить так, как ожидаешь от других? Неужели такая трусиха?..
Эдвард, наблюдая за мной, видимо, делает свои выводы.
- Ты не обязана делать это в угоду мне прямо сейчас, если совсем страшно, Белла, - он чуть меняет правила игры, - и уж точно не обязана потому, что я это сделал. Не бери в голову. Давай так: если в тебе есть хоть капля желания попробовать, мы сделаем это. Если нет, прямо сейчас я усажу тебя сверху, и мы помчимся к звездам так, как привыкли и как нам спокойно – и никаких обид. Ты ничего мне не должна.
- Очень даже…
- Нет, маленькая, - муж целует мой висок, поправив спутавшиеся волосы, - просто скажи мне то, что сейчас думаешь. И мы займемся любовью – так или иначе.
Я делаю глубокий, выгоняющий из легких весь воздух вдох. Я зажмуриваюсь.
Ксай здесь, мой, влюбленный, желанный, добрый и счастливый. Он хочет сделать счастливой и меня. Смею ли я мешать? Я люблю его не меньше. Я хочу, чтобы сзади был со мной только он. Я хочу, чтобы ему тоже стало спокойнее. Я дам ему попытаться. Он совершенно точно это заслуживает, сколько бы я ни трусила.
Да.
Да, я смогу.
- Сзади…
Алексайо ласково мне улыбается, снова превращаясь в человека, благодарного, как никто. Аметисты наливаются обещанием удовольствия, а у самого зрачка поселяется гордость мной. За это я на многое готова. Никто, никто и никогда, кроме Эдварда, мной не гордился (Роз не в счет, ибо ее гордость совершенно другое дело). Как же я это люблю…
Но все же, согласие – не последнее мое слово.
Я убеждаю себя, что сдержусь. Я приказываю себе ни о чем не думать и, надо отдать должное Ксаю, он здорово помогает мне, лаская так профессионально, что становится до самых звезд хорошо… я не кончаю от его рук, он держит меня на нужной грани, но близость, тепло, поцелуи… это то, что нужно. Это наша любовь.
Однако, сколько бы храбрости и сил ни пыталась накинуть себе сверху, стоит Алексайо оказаться действительно позади меня, стоит мне ощутить его член обнаженной кожей, паника просыпается.
Я чувствую себя ничтожеством.
- Пожалуйста, только не будь со мной Мастером, - сорванно молю, подавившись на последнем слове. Говорю быстро, говорю четко, но… тихо. Нет у меня сил сказать это с нормальной громкостью.
Алексайо останавливается.
Алексайо, бархатно поцеловав мою спину, прокладывает эту же дорожку из поцелуев к моей шее. К уху.
- Белла, существует множество чудесных поз для секса сзади. И я клянусь тебе, что ту, что собираюсь предложить, никогда не практиковал с Маргаритами. Ни с кем из них.
Я ежусь, хотя что в комнате, что рядом с Ксаем, тепло.
- Я знаю, я не имею права просить, но… это действительно меня пугает…
- И правильно, что ты говоришь, любимая, - утешает Эдвард, - говори мне обо всем, что тебя пугает и тревожит. Но поверь, в данном конкретном случае у меня и в мыслях не было быть с тобой, как одной из тех женщин. Честно.
Я не задумываюсь с ответом.
- Верю.
И, резко выдохнув, отдаюсь на волю мужа. Совсем недавно точно так же поступил он.
Аметистовый не торопится. Все те же поцелуи по самым чувствительным зонам, все те же трепетно-любовные касания, переходящие на грудь и живот, но в основном задевающие низ моей спины. Все та же осторожность, никакой грубости. И все та же, неисчерпаемая, непередаваемая, столь восхитительная любовь. В каждом прикосновении.
- Ты безупречна, Белла. Твои черты, твоя улыбка, твои движения, твое дыхание, - уткнувшись в изгиб моей спины, шепчет Эдвард, - я люблю в тебе каждую клеточку, я люблю в тебе каждую твою мысль. Я не разочарую тебя, мое сокровище. Я буду только радовать тебя, я клянусь.
Я тихонечко постанываю от его слов, помноженных на касания, а Эдвард движется дальше, говорит вкрадчивее и влюбленнее, все нежнее и нежнее.
В конце концов, потерявшись в его безграничной ласке, я внезапно замечаю, что нахожусь на боку, в нашей любимой для сна «позе ложки», а Ксай, чувственно сжимая мою грудь, посасывает кожу за ухом. Я боюсь той страшной сухости, от которой больно, но ее нет. Я ощущаю влагу. И в этой влаге спасение, удовольствие, что Ксай обещал.
Ровно на моем прерывистом вдохе, словно бы ждал его, муж оказывается внутри.
И я проваливаюсь вниз, поближе к нирване. Совсем скоро, я знаю, Ксай отворит мне двери в нее так широко, как только он умеет.
На это нам требуется около десяти минут. Распаленным, но не довольствующимся малым. Влюбленным.
Эдвард играет со мной так же, как недавно играла с ним, но, так как рот у Каллена относительно свободен, он говорит. Много, тихо, но такое… я парю между облаками уже давным-давно, с первой его фрикции. И каждое слово удовольствие лишь усиливает.
Но тот всплеск, та вспышка, что накрывает с долгожданной разрядкой…
Я стону с Ксаем в унисон, падая на самый низ, в самую глубокую пропасть.
Осмелевшая, я кладу руку на его бедра, стараясь вжать в себя как можно сильнее, я изгибаюсь, требуя, чтобы руки его гладили меня ощутимее. Я оборачиваюсь и ищу его губы, чтобы поцеловать. Я долго, до потери воздуха их целую. Я продам им душу за этот момент.
Довольный отрывшимся зрелищем, получивший второй оргазм с момента нашего пробуждения, Эдвард мягко посмеивается тому, как полностью удовлетворенная, осчастливленная преодоленным барьером своего же подсознания, нежусь на его груди, в желанных объятьях.
- Спасибо тебе…
- Ну что ты, золото, - его теплое дыхание касается моих волос. Отросшие, они радуют его глаз, я вижу. И вовсе это не извращение. Однажды я и это ему докажу.
- Ты был прав, это не страшно…
Смотрю на него как впервые, проникнувшись магией момента. Обнаженный, такой красивый и во всем – мой, Эдвард полулежит на подушке, обняв меня. Черные волосы запутались от секса, глаза горят, на лице видны морщинки, включая гусиные лапки, но они давно перестали смущать меня, тем более, сейчас проступают очень явно лишь тогда, когда Ксай улыбается. А еще – его тело. Полностью расслабленное. Нежащееся. Мягкое. Аромат клубники и того запаха Алексайо, что не услышать никогда больше, кроме как в момент близости, пьянит меня лучше любого алкоголя.
- Многое, что нас пугает, на деле – просто игры сознания, - тем временем, сообщает мне мистер Серые Перчатки, - ты мне доказала и не раз, котенок.
Я хихикаю.
- Только теперь эта поза для меня перестала быть целомудренной…
- Надеюсь, однажды многие из наших поз перестанут для тебя таковыми быть, - посмеивается Ксай. Он открыт экспериментам, я тоже. В конце концов, теперь, похоже, не глядя на то, что еще не все дела решены, у нас начинается истинная семейная жизнь.
Анта с Радой, отправленные в Питер на внеурочные каникулы, вернутся как минимум в июле. Благо, отпуск их детей подвернулся как раз на время приезда женщин.
А Эммет и Ника, забрав Карли с Тяуззи, теперь, хоть их дом недалеко, не в соседней комнате. Мы вольны делать все, что угодно.
Ох, предвкушаю…
- Ты выглядишь очень счастливой, - подмечает Эдвард.
- Я и есть очень счастливая, - мурлычу, прижимаясь к нему сильнее, - и снова – спасибо…
- Твои благодарности излишни, Белла. Я очень люблю тебя радовать.
- Вовсе не излишни. Ты всегда так нежен и внимателен, Ксай, - я рдеюсь, вздохнув, прежде чем поцеловать его грудь. Рисую по ней прозрачные узоры, с трудом вспоминая, когда последний раз это делала, - в тот раз, когда… в общем, я стала бояться этих поз как раз потому, что Хейл был груб. Может, просто я не могла возбудиться как следует, но сзади… к черту. Не важно. Я понимаю, как все это теперь звучит. Мне стыдно, Ксай.
Не удовлетворенный моим окончанием прежде зачем-то начатого разговора, Эдвард качает головой. Приподнимает лицо за подбородок, просит на себя посмотреть.
- Белла, мы договорились, что ты говоришь все, чего боишься – это раз. Стыдно тебе быть не должно, как и вины ты чувствовать не должна, потому что это только проблемы Джаспера – не убедиться, что ты готова – это два. А три… Бельчонок, что у тебя, что у меня уже были связи и нам придется, хотим или нет, с этим смириться. Мы оба знаем правду, мы оба эту правду приняли, а потому, мне кажется, нет ничего страшного в упоминании их имен. По крайней мере, я могу заверить, что слышу это спокойно, потому что ты здесь и никогда больше ни с кем не будешь. Не беспокойся. Говори. Все, все мне говори. И я буду самым счастливым.
Какая тирада…
Мне нечего на такое ответить. По крайней мере, не сразу.
Я просто обхватываю Эдварда и руками, и ногами, приникнув к нему как можно крепче, и с обожанием, с признательностью, что не выразить, целую шею, плечи, грудь. Все, что мое. Все, что передо мной.
- Как же я люблю тебя, Ксай…
Мужчина улыбается, не оспаривает. Он чмокает мой лоб, затем – макушку, а потом прижимает к себе, защищая, оберегая и любя. Ни с кем и никогда я не чувствовала себя в большей безопасности.
- Кажется, я теперь всегда буду хотеть сзади, - хмыкаю в его грудь, поцеловав левую ее часть, - все, напросился…
- У меня тоже есть теперь особые желания, - поддерживает Аметист, посмеиваясь, - это хорошо, мне кажется. Теперь все по-новому, Бельчонок.
- По-новому…
Довольная, я с не сходящей с губ улыбкой устраиваюсь в его руках. Не хочу не двигаться, не думать. Хочу быть здесь. Всю жизнь. Каждую ее секунду.
Но природа, неумолимая и неутомимая, все же берет свое.
- …Но по-старому все же кое-что осталось, - заслышав столь несвоевременное урчание моего живота, Алексайо бархатно гладит мою спину, - завтрак. Как насчет латте с оладушками, солнце?

Честно и без лишних слов – наблюдать в этом мире бесконечно можно всего за тремя вещами: как горит огонь, как течет вода и как мой Ксай жарит оладьи на своей большой и светлой кухне, надев цветастый передник Рады на голое тело. Будь моя воля, я бы, для полного любования зрелищем, попросила еще снять и пижамные штаны.
Сексуальность Алексайо для меня никогда не была неожиданностью и вопросом, но в эти дни она достигает пика. Получив на десерт дозу его любви, даже две, я подсаживаюсь. Я хочу его всегда, везде и постоянно. Даже с этой деревянной резной лопаткой в руках.
- Я чувствую твой взгляд затылком, Бельчонок, - хмыкает муж, не оборачиваясь. Переворачивает вторую партию блинчиков, с улыбкой встретив опустевшую от первой из них тарелку.
- Я любуюсь тобой. И, кажется, имею на то полное право.
- Ты вгоняешь меня в краску…
- А я люблю, когда ты краснеешь.
Усмехнувшись, откладываю вилку и нож, которыми орудовала на своей тарелке, гжелевой, но ныне выкрашенной в розово-алый цвет благодаря предложенному Ксаем клубничному варенью, и поднимаюсь на ноги. Обхватываю его талию обеими руками.
Эдвард оборачивается, чмокнув мои волосы. Он так и светится, не переставая, с самого нашего пробуждения. И, похоже, начавшееся со столь жаркой и приятной ноты утро лишь способствует улучшению его состояния. Во всех смыслах.
- Я рад, что ты сегодня хорошо кушаешь, малыш.
- Все, чтобы «папочка» был доволен, - смешливо мурлычу, пару раз легонечко поцеловав его обнаженное плечо, - тем более, ты невероятно вкусно готовишь.
Ксай, имитируя горделивость, вздергивает голову, водя в воздухе подбородком. Я прыскаю от смеха, и он поддерживает, веселясь вместе со мной.
- Обожаю твою улыбку, - под затихающую вибрацию его груди от смеха, тихо сообщаю я. Любовно оглаживаю плечи, едва ощутимо щекочу ребра – вырез фартука очень кстати.
- Она всегда была и будет твоей, радость моя, - не оставляет эту фразу без внимания мистер Каллен. И, поднимая сковороду с плиты, указывает мне на выбранное место за столом, - «папочка» приготовил еще блинчиков. А ну-ка садись.
Я послушно исполняю просьбу, не спуская улыбки с губ. Раньше бы на это прозвище Эдвард реагировал совершенно иначе. Он и реагировал, засыпая меня рассказами и тревогами о «папиках», ненужной кутерьме из-за разницы в возрасте и просто предрассудками, в которые тогда верил. Но сейчас… сейчас это моего Аметиста не трогает. Он принял и понял положение дел в нашей семье, осознал нашу любовь и то, что она несет в себе. Больше ему не страшно. Больше это не заставляет его погружаться в мрачные мысли. Кажется, Ксаю даже нравится отчасти эта, напитанная возможностью опеки, роль отца. Когда-то он обещал заменить мне всех. Когда-то я убедилась, что врать мужчина просто не умеет.
И тем лучше.
Я тоже не хочу.
Эдвард выкладывает оладушки с пылу с жару на тарелку посередине стола, предусмотрительно держа подальше от меня раскаленную сковородку. А затем ненадолго ставит ее на резиновую подставку на дереве, задумав вилкой поправить один из спавших с края блюда блинчик… и я ловлю момент, как часто призывают итальянцы. Вскакиваю со своего стула, по-захватнически выверенно дотянувшись до мужа. Кладу ладони на его лицо, притягивая к себе, и благодарно целую. Многообещающе, но нежно. До боли радостно, но умиротворенно.
- Спасибо, Ксай, - объясняя ему, мигом покрасневшему, но не скрывающему улыбки, свой поступок, пожимаю плечами. И с восторгом берусь за новые блинчики, щедро окуная их в клубничный конфитюр.
Эдвард жарит четыре порции оладий. Замешанное им тесто, делающее наш завтрак в меру пышным и мягким, так просто не израсходовать. Оно сладковатое и тягучее. Мне нравится.
Впрочем, рано или поздно, последняя партия блинов оказывается на общей тарелке. И возможность поесть появляется уже и Эдварда.
Мне совестно, уже сытой, это осознавать. Но наверстать упущенное я намерена за обедом – уже найдены в закромах домоправительниц сахар, мука и яблоки для шарлотки.
По словам Леонарда, в умеренных дозах что холестерин, что сахар Эдварду не противопоказаны. А значит, думаю, ему должно понравиться. И, что важнее всего, для его здоровья угрозы нет.
Я наливаю мужу зеленого чая, заварив его любимый, а сама вызываюсь помыть посуду.
Это длится не более десяти минут, но на кухне мгновенно повисает тишина. А я, закончив с делом, возвращаясь, нахожу Эдварда очень задумчивым. До тех пор, пока не сажусь прямо перед ним, он, не мигая, смотрит в определенную точку. Хмуро.
- Что?
- М-м? – обращая внимание на меня, Ксай выныривает из своих мыслей.
- Что тебя беспокоит? – кладу свою ладонь на его, нежно погладив кожу, - я вижу, Эдвард. Со вчерашнего вечера.
Аметисты оценивающе оглядывают меня.
- Ты правда хочешь знать?
- Меня удивляет, что ты это спрашиваешь, - с самым серьезным видом произношу я, - ты просил меня озвучивать все, что волнует. И я прошу у тебя того же. Мне ты можешь довериться, я надеюсь?
Эдвард тяжело вздыхает.
Я смотрю на него теплее.
- Ксай, пока ты не научишься делиться со мной не только хорошим, но и плохим, мы будем ходить по прежнему кругу. Ты же сам это понимаешь.
Тема нашей беседы мужу не нравится. Он мрачнеет.
- Мы так хорошо начали это утро, Белла. Давай не будем его портить.
- Замалчивая проблемы, ты усугубляешь их.
- И тем не менее… знаешь, мы с Эмметом договорились, что эти дни проведем в отрыве от работы и лишних дел. Проведем с вами. Неужели то, что ты хочешь обсудить со мной, только-только вернувшись домой – ненужные эмоции?
- Если тебе станет легче, то да, хочу, - непреклонно заявляю я.
Муж глядит на меня со снисходительностью.
- Моя ты решительная…
- Ты решительнее меня, мы оба это знаем. А я просто люблю тебя.
Мое столь легкое завершение просьбы, кажется, Эдварда подбадривает. Или ему действительно слишком тяжело держать все в тайне, или я уговариваю его-таки мне поверить.
Я вернулась. Больше я никуда не поеду. И отныне утаивать от меня Алексайо ничего не придется – это будет невозможно. Мы достигнем взаимопонимания, сколько бы это ни стоило. В такое время опасно даже из самых благих побуждений отгораживать друг друга от текущих событий.
- Мурад под арестом, но это не гарантирует окончание и благоприятный исход дела. Найденный тобой код был создан им, но не им одним…
Я изгибаю бровь в немом вопросе. Конкордовредителей несколько?
- То есть, кто-то еще хочет вас?..
- Не уверен, что это именно покушение, - Ксай прикрывает глаза, - им бредил Мазаффар, как сообщим нам Ольгерд. И именно в эти дни, по последним данным. Не отправить вас в Грецию было чревато бедой.
Холодные и чересчур быстрые мурашки пробегают по моей спине.
Покушение есть покушение. Речь шла об убийстве?!
- Четыре дня?..
- Четыре дня, - Каллен кивает, - а на пятый мы получили вести об его аресте. Но страшнее другое… - он отводит взгляд, словно черпая в изучении кромки оставшейся на столе тарелки силы, - вчера в пиццерии ты слышала про Ауранию… Мазаффар способен отобрать у нее ребенка без права даже ежегодных, не говоря уже о постоянных, визитов, а она выступила против него… это очень опрометчиво и, как по мне, неверно.
- Она сделала это, чтобы защитить тебя. Это тебе не по нраву?
- Бельчонок, защищать меня, во-первых, дело лишнее, а во-вторых – гиблое. Тем более для Рары в самом прямом смысле слова. И все же она не побоялась…
- Это удивляет тебя?
- По-твоему, не должно? – Эдвард смотрит на меня с изумлением и хмуростью. Морщинки стягивают его черты, а ведь совсем недавно мне удалось их разгладить. Но прежние слова были правдивы – чем больше Ксай молчит, тем вероятнее новые проблемы. Особенно что касается его сердца.
Я веду разговор спокойно. Я подавляю в себе любые лишние чувства по поводу первой «голубки» и всех ее семейных злоключений. Эдвард – моя цель. Главная и единственная. И только его чувства, размышления и состояние меня заботят.
- Эдвард… Мурад обвинял тебя в педофилии, - это слово дается мне не легко. Говорю его побыстрее, стараясь не отделять от всего предложения, зная, каково мужу это слышать. Впрочем, он сегодня не показывает, что расстраивается, реагируя лишь чуть потемневшими глазами, - это заявление смешно для любого здравомыслящего человека, кто тебя знает. Аурания относится к их числу. Она не могла молчать, ведь твоей вины здесь ни капли.
- Жертвовать дочерью ради меня? Белла, ты бы так поступила?
- Она выбрала свой путь действий сама. Не вини себя хотя бы в ее личном решении.
- Я не могу, - он сжимает левую ладонь, лежащую напротив моей, в крепкий кулак. Между бровями пролегает складочка, - просто потому, что… я этого не стою. Ничьей разбитой жизни.
Похоже, безопасный предел мы миновали. Аметистовый отпускает себя. Плюет на сдержанность. И начинает, наконец, говорить то, что действительно думает. Мне. Как и просила.
- Ты достоин лучшего, как никто, Эдвард. Аура сказала правду – все, что она сделала. Я бы поступила также.
Он хмуро вглядывается в мои глаза.
- Ты бы пожертвовала нашим ребенком? Во благо, предположим, Глеба?.. Это тоже самое.
Я делаю глубокий, заполняющий легкие вдох. Самоедство – не лучшая, но все же порой превалирующая черта мистера Каллена. Мне бы уже привыкнуть к ней и способам искоренения ее влияние, а все никак.
Я поднимаюсь со столового стула, медленно, но верно приблизившись к Ксаю. С моей немой просьбой, кажется, ставшей его потребностью, муж не спорит. Резко и быстро отодвигается от стола сам, давая присесть на свои колени. Придерживает меня за талию.
- Ты много на себя берешь, - терпеливо объясняю ему я, откинув со лба короткие черные волосы, - распоряжаться своей судьбой предоставь тому, кому она принадлежит. Аурания не пожертвовала дочкой, она жива-здорова, Аура – ее мама, это неизменно, что бы Мурад ни делал… и, возможно, все это лишь пойдет на пользу их семье. Рано или поздно.
- Или отольется кровью…
Уникального передергивает.
- Алексайо, это тебя не касается, правда, - я кладу руки на его плечи, поглаживая теплую кожу. Под пальцами бегут крошечные электрические разряды. – Постарайся мне поверить. У нас своя жизнь.
Эдвард пронзительно на меня смотрит. Мгновенье, второе… я стараюсь воплотить во взгляде, в позе, в своих легких прикосновениях все то, что желаю ему передать. Сделать ситуацию проще для него, с самим же собой его примирить. И, конечно же, избавить от ненужных сомнений. Ксай не был бы собой, не одолевай они его. Он даже теперь думает о судьбе Рары и ее дочери.
…Теплые губы накрывают мои. Требовательно и быстро. С желанием.
Удивленная, я с трудом убеждаюсь, что это поступок Ксая. Покончив с молчаливыми взглядами, он переходит к активным действиям. Пальцы уже на моей спине. Мнутся у молнии тонкого платьица.
Отвечая на поцелуй, все же не позволяю ему ни углубиться, ни зайти дальше положенного. Хитрый способ уйти от разговора, любовь моя. Но, к сожалению, проигрышный.
Я придерживаю его руки, чуть отодвинувшись на коленях мужа от его торса, обнаженного, а потому вызывающего во мне понятное желание, тем более, в ответ на такие активные действия со стороны мистера Серые Перчатки.
- Попытайся посмотреть на ситуацию со стороны, - советую ему, концентрируя на своих словах, - у тебя получится. Я верю.
- Слишком сильно веришь…
- Так сильно верить не умею, - качаю головой, целомудренно чмокнув его в щеку, - тем более, как ты заслуживаешь… но буду учиться. А ты помни, что я всегда рядом.
- Сложно забыть… - не отпуская уже ускользающего желания перевести все в новый постельный раунд, Ксай поглаживает мое бедро. Смело и решительно.
- Вот и хорошо, - останавливаю его и здесь, крепко сжав большую ладонь. – А пока можно мне один вопрос? В пиццерии Эммет сказал, что Патриция и София так же подтвердили твою непричастность. Мне показалось, или это правда тебя расстроило?
- Ты слишком приметлива, Белочка.
Отказавшись от попыток соблазнить меня, хоть и чертовски сложно было удержаться, Эдвард устало опирается о спинку стула. Его лицо выглядит мрачным и изможденным. Эти разговоры явно Ксаю не по нраву, но не говорить, все равно, что не обрабатывать огнестрельную рану Танатоса. Загноится – будет хуже.
- Ты их видел?
- Нет. Эммет опасался, я им помешаю.
- Не зря опасался…
- Еще как, - насупившись, Ксай прикрывает глаза. Я вижу на его лбу синеватую венку.
- Почему тебе это больно? – прикасаюсь к его руке, переплетя наши пальцы, - их помощь, Эдвард? Их желание тебя защитить?
- Потому что это все равно, что львята решат защищать льва, - презрительно фыркает муж, - тоже самое касается и тебя, Белла. Я должен защищать вас. Вас всех. И ничуть не наоборот.
- Ты и здесь мечтаешь отличиться…
- Это нормальное состояние – защищать себя, и тех, кого любишь, тех, за кого несешь ответственность, от бед. Никаких вопиющих заслуг.
- Из-за того, каким тоном ты произносишь это – точно. Но ты явно недооцениваешь степень проблемы.
- Белла, когда мои «голубки» начнут меня выгораживать, думаю, уже говорить не о чем.
Едва слышно вздохнув, я подаюсь вперед. Приникаю своим лбом ко лбу Ксая. Аметисты внимательно за мной следят, а руки Эдвард кладет мне на пояс.
- Знаешь, в чем твоя единственная проблема? Ты слишком идеален, любовь моя.
- Об идеальности можно говорить часами, - он закатывает глаза, снова фыркнув. Но так горько…
Я сажусь ровно. Я, уложив ладони на его щеки, легонько глажу кожу. Призываю смотреть только на себя. Какие же у него грустные глаза…
- Эдвард, они – не дети. И ты не обязан их опекать. Больше нет. Тем более, ты подарил им новую жизнь, дал второй шанс. Скажи, это что, делает тебя чудовищем?
Мужчина морщится. Его правая рука убирает мой локон мне же за ухо.
- Бельчонок, тебе больно говорить о них всех. Но ты говоришь. Зачем?
- Они – часть тебя и твоей жизни, Эдвард, хочу я того или нет, - надеюсь, достаточно мудро и исчерпывающе ему отвечаю, - я хочу знать и понимать тебя, я хочу быть для тебя надежным человеком, а без обсуждения пэристери тому не бывать.
- Ты себя мучаешь…
- Этим занимаешься ты, - отметаю, покачав головой. Нежнее касаюсь его лица, осторожно, с лаской целую лоб, - Ксай, пожалуйста, постарайся понять: ты не виновен. Ни в чем, что хотят на тебя повесить. Ни в чем, что происходит в жизни этих девушек… даже ни в чем из того, что происходит с нами сейчас. Так сложились обстоятельства – и точка.
Повторяя путь моей руки, Эдвард осторожно, словно растаю, проводит ответную линию по моей щеке. Краешком губ, устало, но бархатно мне улыбается.
- Я бесконечно благодарен тебе, моя девочка, за поддержку.
- Я говорю то, что думаю, Уникальный.
Он тронуто усмехается. Целомудренно, все так же осторожно, не переходя границ на сей раз, целует мои губы.
- Я это ценю. И я услышал все, что ты сказала. Мне полегчало, солнышко, правда, - добрые пальцы, соревнуясь с добрым тоном, очерчивают контур моего лица. Эдвард близко как никогда. Эдвард, весь мой, не скрывающий этого, меня… хочет. Я и знаю, я чувствую. Вполне явно. – Но теперь давай подумаем о чем-то другом. Вместе.
- Ты говоришь о сексе, чтобы уйти от разговора?..
Обида, колыхнувшая мой тон, ему не по нраву.
- Я говорю о сексе, - Эдвард, возвращая себе утраченные позиции, поглаживает низ моей спины, произнося слова мягче и вкрадчивее, - потому, что хочу, а главное, могу тебя любить. В этом плане мне всегда будет тебя мало…
А потом он мне, еще сомневающейся, вдруг… улыбается. Обезоруживающе-широко, обнадеживающе-нежно. По-фирменному. По-ксаевски.
…Ох, черт…
Конец разговору.

ПРОДОЛЖЕНИЕ