Даже в самой большой и полной бочке меда отыщется, рано или поздно, хоть и маленькая, но весомая ложка дегтя.
Как бы мне не хотелось, чтобы наша с Алексайо идиллия, перетекающая из спальни в столовую и из столовой в спальню длилась бесконечно, ему приходится вернуться к работе. Эдвард не уезжает в «ОКО», снова не намеренный оставлять меня в огромном и пустом доме одну, к тому же аргументируя это тем, что Эммет придерживается того же мнения – они оба организуют себе домашний офис, но все равно веселого здесь мало. «Мечта», которая почти собрана, сейчас уязвима как никогда. Стоит не уследить за одним-единственным болтиком… и весь самолет рухнет еще до демонстрационного полета. Эдвард, совместно со своими пилотами, как раз обсуждает его маршрут и выполняемую технику. Он очень переживает, я вижу. Как показать все технические достоинства и превосходства Конкорда, но при этом не ударить в грязь лицом, не справившись с некоторыми трюками? Пилоты – все профессиональные и все привыкшие к волнению, царящему на авиасалонах – но, так или иначе, риск есть. Конкорд под пристальным вниманием всего мира, не говоря уже о англо-французских конкурентах, в принципе создавших эту концепцию. Одно плохо сработанное движение… и крах всему. В том числе – карьере братьев. Так что, под грузом ответственности, хочет или нет, но Ксай вынужден держать ситуацию под контролем. А я вынуждена это обстоятельство принять.
Но терять время даром абсолютно не намерена.
Эдвард работает в кабинете, но плотно дверь никогда не закрывает – скорее прикрывает, чтобы минимизировать шум, а так он и дома хочет все контролировать и слышать, дабы в нужный момент оказаться рядом. Это выглядит немного комично – столь пристальное его внимание – потому что, задумав приготовить на обед нечто особенное, я со своим невысоким ростом едва-едва дотягиваюсь до нужной кастрюльки на полке Рады и Анты. А кастрюлька оказывается тем самым Титаном, что держит на себе весь мир – большую часть кухонной посуды подпирает. Все с треском и грохотом летит на пол, и, меньше чем через минуту после этого, на кухню вбегает испуганный Ксай. Облегчение заливает аметисты почти сразу же, но мягкий укор просматривается вполне явно.
- Я случайно, Уникальный…
Муж качает головой, помогая мне собрать кастрюли и расставить их на кухонном столе, все на виду. А затем, подумав еще мгновенье, с самой верхней полки он на всякий случай достает странного вида приправы и желатин.
- Я не хочу, чтобы и ты упала, - аргументирует он, когда интересуюсь, зачем мне вся эта прелесть.
Ну что же, для его спокойствия это невысокая цена. Напоследок я целую мужа, обещая, что если мне понадобится помощь, я позову его. И только после этого, кидая все расчеты и телефоны, он волен ко мне бежать.
- Бельчонок, ты – мое главное сокровище, - шепчет Эдвард, пригладив мои волосы, - я знаю, как все это выглядит, но поверь, мне бесконечно важно твое благополучие. Иначе просто нет смысла жить.
- Я понимаю. Мне так же важно твое, Ксай, - нежно пожав его ладонь, я даже не думаю юлить, - так что сегодня обед за мной. К часу я позову тебя.
Эдвард улыбается. Гусиные лапки у век делают его лицо таким… добрым. Для меня это слово уже синоним по отношению к Каллену. Он невозможно добрый человек.
- Буду ждать, котенок, - он защищающим поцелуем прикасается к моему лбу, а затем, скрепя сердце, возвращается в кабинет. Надеюсь, своим видом я могу убедить его, что не все так плохо? Мы пережили столько дней… до августа осталось чуть больше месяца. Справимся.
Другое дело, как будем справляться.
Благодаря освободившемуся времени и интернету, мне удалось не только глубже вникнуть в сложившуюся проблему Эдварда, но и ужаснуться тому, что едва все не усугубила. Холестерином.
Слова Норского как-то канули в лету, едва я решила испечь шарлотку… да и в принципе они, наверное, перестали иметь воздействие, едва Ксай предложил пожарить блинчики. О каком здоровом питании здесь могла идти речь?
Я невнимательная эгоистка. Но я исправлюсь. Я уже исправляюсь. С сегодняшним, надеюсь, обедом.
Наверное, о моих войнах с куриным филе и овощами, подготавливаемыми к запеканию, можно писать целые саги. Я много раз говорила Розмари, а потом еще и повторяла Эдварду, что совершенно не создана для готовки… но они оба так терпеливо учили меня, так верили, что пришло нечто вроде спортивного азарта, помноженного на смирение, а теперь еще и необходимости. Ксай поразительно ловко умеет оборачивать любую ситуацию в мою пользу. И если первые две недели он еще придерживался диеты Леонарда с помощью Рады и Анты, то с уездом домоправительниц окончательно забросил эту идею. Эдвард готовит и ест только то, что люблю я… и то, что делает он это в основном во вред себе, до дрожи меня раздражает. Приходится брать ситуацию в свои руки. Даже если руки эти дырявые…
Под руководством видео-уроков из интернета я все-таки разделываю куриное филе, нарезаю овощи, нахожу оливковое масло. И с таким чувством облегчения, чувством маленькой, но желанной победы, ставлю все это в духовку… Ксай бы мной гордился. Но сперва бы смеялся, даже при всей своей сдержанности, с процесса приготовления.
Я злюсь на себя. В недалеком, лелею надежды, будущем, мне предстоит кормить еще и Лисёнка… срочно нужно что-то делать с фатальным неумением готовить еду. Вернутся Рада и Анта, попрошу у них мастер-класс. А может, и у Розмари в Лас-Вегасе… только если при этом мы не будем обсуждать наши отношения с Рональдом. Их нет. Никогда не было. Не будет. В детстве отказался от меня он, мне не особо важно, по какой причине. Сегодня имею право отказаться от него я. Единственное, за что благодарна – он заставил меня выйти за Эдварда. Могу отписаться от своего наследства, чтобы отплатить. Но не более. Только с Ксаем и с ним одним, на моем горизонте взошло солнце. Как только оно сядет, вряд ли я тоже задержусь… если детей не будет. Я не стану Рональдом. Я никогда не брошу маленького Лисёнка на произвол судьбы. Я буду любить его. Я так сильно буду его любить… ведь он – Ксай. И иначе быть не может.
Последнее время я все чаще думаю о ребенке. Приснившийся сон тому причина, не иначе. Я видела эту картинку так ярко… может, сны все-таки могут сбываться? У тех, кто очень верит?
Ожидая приготовления обеда, я уделяю время Интернету. Эдвард все равно пока занят, курица во мне не нуждается ближайшие полчаса, а узнать еще больше о здоровом питании в целом и питании при сердечных делах в частности было бы неплохо. Я начинаю понимать Каролину, которая всегда хотела быть врачом – чтобы лечить папу и Эдди. Я склоняюсь к правильности такого утверждения, сейчас особенно.
Нежирное мясо, овощи и фрукты, исключить сладкое, не пить кофе, предпочесть зеленый чай, снизить содержание солей, горькие травяные настойки – вся информация снежным комом наваливается на меня, погребая под собой. Пытаясь понять, какое мнение имеет под собой больше оснований, я прокручиваю страницу ниже и ниже… и останавливаюсь в конце статьи. За мгновенье.
Потому что на ней, словно бы иллюстрируя собой все последствия несоблюдение вышеописанного, простая картинка. Минимализм в действии, не иначе, никаких выдающих талантов и живописных фонов.
Два человечка. Один, держа за руку другого, улыбается. В его сердце не хватает маленького кусочка, но еще на две трети оно полно жизнью, готово биться, бороться, любить. Он сидит и, со своим большим сердцем, еще полным, целым, глядит на того, кто тоже сидит… но на кровати, опираясь на подушку. Он улыбается, кладя свою руку на колени посетителя, он почти счастлив. А сердце его, уже опустевшее от многозначной красной наполненности, вот-вот потухнет… видимо, в нем затерялся тот кусочек, что вырван у первого… только и его не хватило.
Я смотрю на картинку не двигаясь и, наверное, не дыша. Как впервые увидев экран ноутбука, как впервые заметив какие-то рисунки, абсолютно выбитая из колеи, не могу перестать думать. И понимать. И принимать.
А внутри все начинает по страшному болеть…
Ощущаю себя по меньшей мере крайне глупым, излишне эмоциональным и совершенно несдержанным человеком, когда вдруг начинаю плакать. Ксай зовет меня мудрой, умной, сдержанной и собранной, взрослой, но вот так, вот здесь… нет. Совершенно точно нет.
Забыв и про курицу, и про заваривающийся чай, послав к черту интернет-страницы и поиск подходящего рациона, я по-детски горько плачу, глядя на эту картинку, и ничего не могу с собой поделать.
Это Ксай. В совсем недалеком прошлом, на такой же постели, в окружении чертовых пикающих приборов с кривыми линиями и шуршащими покрывалами, и капельницами, и таблетками… это Ксай, который всегда улыбается, не глядя на то, что происходит. Улыбается для меня. Я, это я сижу на маленьком стульчике рядом с его постелью и меня он держит за руку, разыгрывая такой спектакль. Он знает, что скоро совсем догорит… а я знаю? Я хотя бы догадываюсь?..
Накрыв лицо ладонями, окончательно расстроившись, насилу перебарываю всхлипы.
С виду это просто иллюстрация, это глупость, это шалость, это рисунок, боже! Но любой, кто хоть немного связан с творчеством, а так же любой, кто в состоянии представить себя на месте человечка, поймет… а может, сказалось то, как сильно я боюсь потерять бесконечно дорогого мне человека? Так или иначе, сумасшествие это или нет, а явственно вижу нас. Вижу себя.
И что бы я ни делала, как бы ни рвалась, как бы ни металась, ни молилась… у человечка слева в сердце две трети жизни, а у человечка справа – уже почти ничего. И никак нельзя поделиться даже самой маленькой частицей, не говоря уже о том, чтобы все сердце, целиком, отдать.
«Жестокость любви», гласит подпись картинки. Но я бы сказала точнее – «жестокость жизни».
Черт!..
Я закрываю ноутбук, поднимаюсь из-за стола. Утираю слезы и пытаюсь занять себя чем-нибудь – курицей, чаем, мытьем оставшейся посуды, в конце концов. Я себя не понимаю, потому что странным выглядит лить слезы, причем так горько, из-за одной-единственной картинки, подсмотренной на несчастном сайте о здоровом питании. Да и подписана она оптимистично – «пусть времени у Вас отныне будет больше!».
Но факт остается фактом – я плачу. И не стоит, наверное, удивляться, что по закону подлости именно плачущей, раскрасневшейся и подрагивающей от всхлипов, меня находит Ксай.
Я даже прихода его сперва не замечаю, а потому пугаю еще сильнее.
Эдвард поворачивает меня к себе лицом, стараясь поймать взгляд. И взволнованный, и сострадающий, и готовый к действиям одновременно, он не отпускает меня от себя, оглядывая кухню.
- Ты обожглась? Поранилась? Белла!
Быстрый осмотр моих ладоней исключает его подобные варианты. Ксай оглядывается в поисках моего телефона, видимо, считая, что опять позвонила Роз со своими просьбами о примирении, но его нет.
А я, не удержавшись, крепко Эдварда обнимаю. Все еще плача, естественно.
- Скажи, мне стоит знать, что случилось? – надежно накрывая ладонями мою спину, тихо зовет Каллен. Собранно, но, благо, малость успокоенно уже. Непоправимого не произошло.
- Это очень… глупо…
Мужчина нежно перебирает мои волосы, с чувством поцеловав их.
- Ну и что, Бельчонок? Если это тебя расстроило, оно уже не глупо, я уверен.
Я покрепче прижимаюсь к нему. Похожее ощущение, как после клиники – теплый, близкий, настоящий, он – олицетворение моих надежд, молитв и помыслов. Со мной.
На самом деле, когда Эдвард настолько рядом, обнимает меня и со мной говорит, нет этого безумного страха потери, какой свойственен лишь животным, наверное. Слишком силен для человека – уже болезнь. Я держу его, утыкаюсь в грудь лицом, слышу клубнику, чувствую мягкость рубашки… и кошмары, и плохие мысли улетучиваются. Нет им места.
Это очень, очень по-детски. Но такую свою ипостась, видимо, мне предстоит принять.
- Я покажу…
Алексайо присаживается на одинокий стул рядом с компьютером вместе со мной, уже по традиции не спуская со своих коленей. С хмурым, но интересом, глядит на экран.
Я зажмуриваюсь, поспешно отвернувшись. Слезы возвращаются с новыми силами, стоит только взглянуть на иллюстрацию, что отныне точно будет мне сниться.
Рука Ксая утешающе поглаживает мою спину. Он вздыхает.
- Это всего лишь скетч, κορίτσι μου (моя девочка).
- Просто он меня… задел.
- Я понимаю, - Ксай кивает, терпеливо пытаясь донести свою точку зрения, - но у нас так не будет. Бельчонок, ты переоцениваешь степень вероятности летального исхода. Да и инфаркта тоже. Поверь мне, вся современная медицина на нашей стороне и к нашим услугам. Я исполняю все требования Леонарда, он не оставляет ситуацию без внимания… я не думаю, что тебе стоит волноваться в принципе.
- Я вижу, Ксай, вижу… но я все равно буду переживать.
- Знаю, - мягко соглашается Эдвард, зарывшись носом в мои волосы, - но не надо так сильно расстраиваться, малыш. Это твоих слез не стоит.
От его слов мне чуть легче. Ксай умеет описать ситуацию так, что разом меняется о ней мнение. Все зависит от того, с какой стороны посмотреть. Мне уже немного стыдно за свою нежданную слезливость, но в груди еще все равно покалывает от горечи. Эта картинка… слишком яркий образ.
- Прости меня.
- Тебе не за что извиняться, Бельчонок, - Эдвард дозволяет мне как следует себя обнять, окончательно уверяя в преувеличенности проблемы, а сам, тем временем, вводит что-то в поисковую строку. Овившись вокруг него, я в который раз чувствую себя маленькой девочкой. С Рональдом я боялась этого ощущения так же, как сперва боялась и с Ксаем, но не теперь. Я счастлива в такие моменты находиться рядом с ним – я знаю, что он не воспользуется этим и сможет мне помочь. Даже словом.
Я задумчиво кладу подбородок на его плечо, приникнув к шее. За спиной Эдварда две арки, гостиная, лестница, коридор… наш дом. И мне интересно, по прошествии нескольких лет, я изменюсь? Может, с окончанием эпопеи «Мечты»? Может, когда мы посетим Лас-Вегас и расставим все точки над «i»? Может, с рождением, на которое так уповаю, ребенка?..
Перестану цепляться за Эдварда так, будто мне шесть, перестану рыдать в подушку при виде грозы, научусь сдерживать свои эмоции, как делает это так умело он, буду хорошей женой во всех смыслах, не стану расстраивать и заставлять стесняться своего поведения?.. Обрету ли я уверенность в себе, в завтрашнем дне? Стану ли я смелее и сильнее?
Или так и буду целую вечность, прижавшись к Ксаю, плача и дрожа, чувствовать себя слабым ребенком без него? Может, я зря придумываю и переживаю, все наладится само собой, просто со временем? Знать бы наверняка…
В любом случае, мне бесконечно повезло, что я замужем за Эдвардом. Совмещая в себе все те роли, что мне нужны, он никогда этим не попрекает. Он любит – безоговорочно и сильно. А приятнее этого ощущения на свете нет.
- Смотри-ка, - привлекая мое внимание, Аметистовый немного отодвигает от нас компьютер. Левую руку оставляет у тачпада, держа наготове. – В скетчах заинтересовавшего тебя художника, оказывается, есть целая наша история, Бельчонок.
Эдвард начинает с первой избранной картинки. На ней уже «полюбившиеся» мне два человечка, только один стоит на доске, а второй на ней сидит. И доска эта одна. Над пропастью. Стоит левому отойти или присесть, как просят, правый окунется с головой в бездну. Выбор за ним.
- Наша встреча выглядела примерно так, и, хотя ты упорно предлагала мне присесть рядом, - Ксай с нежностью приглаживает мои волосы, - я решил попытаться уговорить тебя встать рядом со мной. В тебе хватило смелости сделать это, моя девочка. Ты мне поверила.
- Не верить тебе это почти грех, Ксай…
Мое бормотание вызывает у Эдварда грустную слабую улыбку.
- А мне до встречи с тобой казалось, что верить нельзя в одну вещь: мое спасение.
Муж переходит к следующей картинке, все с теми же персонажами.
Они в глубокой яме, выбраться наружу не предоставляется возможным, земля тут же осыпается. Один стоит в ярком спасательном круге, второй – с кандалами. Они смотрят на небо, где, по воле жуткого случая, начинается дождь…
- Этим несчастным кругом ты спасла меня, Белла. Умудрилась натянуть его на нас обоих, хотя знала, что вполне можешь уйти со мной на дно. Но ты не побоялась, мой смелый Бельчонок. И благодаря тебе я здесь.
- В крайнем случае я бы отдала круг только тебе…
- Думаешь, я бы тебе это позволил?
К сожалению, я знаю, что нет. Сколько бы ни молила и ни сопротивлялась.
Я целую Эдварда в щеку, глубоко вздохнув.
- Пусть у нас не будет необходимости такого выбора…
Ксай возвращает мне поцелуй, ласково на такую фразу улыбнувшись.
- Так или иначе, мы оба выбрались на берег, Белла. И у нас еще много, много времени. Потому что когда сильно любишь, его становится все больше и больше. И никаких смертей.
Третья, завершающая картинка. Два человечка, тесно, прямо как мы сейчас, друг к другу прижавшись, на скамейке. В их сердцах, заключенных в стеклянные песочные часы, равное количество жизни. Часы опрокинуты, время утекает, но никто не остался обделен. Они будут счастливыми.
Я переплетаю наши с Эдвардом пальцы.
- Ты даже здесь умудрился создать хэппи-энд, - посмеиваюсь, прогоняя остатки слез.
- Я создам его для тебя где и как угодно, - сокровенно обещает муж, кивнув на мой кулон и на кольцо с аметистом, - это могу пообещать точно.
Какое-то время, глядя на последнюю, счастливую картинку, мы сидим в тишине. Эдвард все так же меня обнимает, я все так же обнимаю его. Сплетенные руки – лучшее доказательство близости, а от того, что я слышу, как размеренно Ксай дышит, восстанавливаю сбившееся прежде дыхание и сама. Но все равно, на каждом неровном вдохе – отголоске всхлипов – Ксай посильнее пожимает мои пальцы. Рядом.
Забылось.
- Я отвлекла тебя? То есть, ты спустился… потому что я плакала?
- К своему ужасу, я этого не слышал, Белла, - хмурится муж, - просто ты сказала в час, прошло минут десять, я решил проверить, все ли хорошо.
- Уже час? – ошарашенно оглядываюсь на экран ноутбука, где в нижнем углу так явно видно время.
- Больше, почти два, - Эдвард успокаивающе потирает мои плечи, - это не так важно.
- Важно, - не соглашаюсь, поднимаясь на ноги, - у меня готов обед, и я очень надеюсь, что он покажется тебя хотя бы съедобным.
- Я в этом не сомневаюсь, - сладко улыбаясь, глядя на меня с любовью, произносит Ксай.
Доставая из духовки курицу, я закатываю глаза. Мой неисправимый льстец, еще бы ты сказал иначе…
Я накладываю нам равные порции, подаю в красивых гжелевых кружках чай. Ксай так и светится, когда ставлю перед ним тарелку и протягиваю вилку.
- Я счастлив, что ты мне готовишь. Спасибо, сокровище.
- Приятного аппетита, Ксай.
Я пробую курицу, допеченную, но пресную, овощи, местами чуть недоваренные…
Надеюсь, очень надеюсь, однажды я действительно приготовлю то, что понравится Эдварду по-настоящему, а не чтобы не обидеть, и будет его достойно. Разницу в эмоциях он вряд ли позволит мне уловить, но, думаю, по особу блеску в глазах мы поймем друг друга. Ради него мне хочется становится лучше, в готовке в том числе.
А пока…
От не слишком вкусной пищи ведь никто еще не умирал, правда?..
* * *
Теплые, упругие струи воды касаются ее лица. По длинным греческим ресницам, тяжелыми капельками оседая на их концах, по густым, но таким очаровательным бровям, омывая красиво очерченные скулы и, конечно же, по волосам. Насыщенно-черного цвета, здоровым и длинным, не глядя на незапланированную весеннюю стрижку.
Вероника осторожно расчесывает их пальцами, освобождая от медово-ванильного шампуня.
Каролина смешно жмурится, когда вода попадает на лицо, даже фыркает, но голову наклоняет, облегчая девушке задачу. Ника благодарна ей – не глядя на кажущуюся легкость процесса, сделать все хорошо, не причинив неудобств, не так уж и просто.
Каролина в принципе стоит достаточно спокойно, если принимать во внимание ее дневную активность и буйство – этим в папу – характера. Послушно прислушиваясь к плеску воды, стараясь никак не реагировать на касания Вероники (прежде, стоя с закрытыми глазами, непроизвольно вздрагивала), девочка молчит. И вода, все стекающая, кажется, освобождает ее от тягот дня. Смывает и усталость, и напряжение, оставляя лишь требуемые для сна расслабление и покой.
По крайней мере, Вероника на это надеется.
- Еще немного, Карли, - обещает она, выжимая из черных волос излишки воды, - я не делаю тебе больно?
- Нет, Ника.
Голос девочки, немного напряженный, но в целом довольно повседневный, подсказывает, что она не лукавит. Каролина очень честный ребенок.
- Тогда запрокинь голову еще чуть-чуть. Мы почти закончили.
Терпеливая, спокойная, малышка никак не мешает процессу. Напротив, выполняет все по первому же требованию, видимо, ощущая некоторую нервозность происходящего. И она, и Вероника согласились на совместные ванные процедуры, но факта это не меняет. Любой новый этап дается через некое перешагивание себя.
В ванной комнате дома младшего Каллена чуть приглушен свет, создавая особенную атмосферу. Сама большая и удобная ванная, правда, без традиционных шторок, тоже производит наилучшее впечатление, еще и со специальной подставкой для душа и целой полочкой шампуней на выбор. И то, что в таком большом пространстве их всего двое, делает свое дело. Располагает.
Ника убеждается, что на теле юной гречанки шампуня больше нет. Проверяет волосы, опасаясь пропустить пену в их густоте. И лишь потом, своей ладонью аккуратно сполоснув детское лицо, разрешает Карли открыть глаза.
- Не щиплет?
Та часто моргает, находя лицо новоиспеченной миссис Каллен. От него так лучится тревога – видно, что Ника очень хочет все сделать как можно лучше, что девочке очень приятно.
- Нет…
Вероника перекрывает воду, откладывая душ в правильную выемку. Она достает с полки махровое розовое полотенце, чьего размера хватит, чтобы с головы до ног укутать двух Каролин, и укрывает им плечи малышки. Насухо вытирает ее волосы.
Все это время Каролина с робким интересом наблюдает за процессом из-под ресниц. Она словно бы приглядывает к Нике и тому, что та делает.
Медсестра теряется.
- Все в порядке?
Карли пожимает плечами, сама смутившись.
- Ты хорошая…
Тронутая улыбка касается губ девушки. Она с нежностью проводит краешком полотенца по щеке юной гречанки.
- Потому что вытираю тебе волосы?
- Потому что ты здесь.
Сведя оба конца полотенца на груди Карли, Ника подается вперед. Целует ее ровный лобик, не став себя сдерживать. Девочка рдеется, но не отстраняется назад. Ей этого… хотелось.
- Я надеюсь, я теперь всегда буду здесь, милая. И что точно неизменно, буду тебя любить.
Эти слова даются бывшей Фироновой без каких-либо усилий, как нечто само собой разумеющееся, простое. Выбранный момент тому причина, а может, просто не нуждающаяся в подтверждении правда сказанного, но признание не выглядит наигранным или ненужным, не говоря уже о том, чтобы не быть правдивым. Каролина не переспрашивает, она верит. И, тоже решив себя не сдерживать, протягивает Нике обе ладошки.
- Я тоже буду тебя любить, Никисветик.
А вот теперь на глаза медсетры все-таки наворачиваются прозрачные слезы. Она принимает объятья девочки, аккуратно прижав ее к себе и наградив за смелость еще одним теплым поцелуем, на сей раз в мокрую макушку. Гладит ее ровную спинку, скрытую махровой материей.
- Спасибо, моя хорошая.
Сколько всего произошло за эти дни! Казалось бы, срок мизерно малый, ничего необыкновенного, но эмоций – через край. Благодаря Эммету. Благодаря Каролине. Благодаря семье. Сейчас, обнимая малышку и чувствуя ее как подобает, Ника верит, что семья это ее – единственная, горячо любимая. И лишней она здесь, очень надеется, не будет.
- Я вас потерял, девчонки, - бас Эммет, традиционно стелясь по полу, заполняет пространство напаренной ванной комнаты. Нерешительно выглянув из-за дверного косяка, он пытается правильно оценить обстановку.
- Мы здесь, - улыбнувшись, Вероника кивает юной гречанке на отца, - и готовы отправиться в кроватку. Правда, Каролин?
Та весело хмыкает, отрывисто кивнув со своим фирменным «ага».
- Ну и где мой морской котик? – пристраиваясь к игре, Натос довольно быстро оказывается рядом с дочерью. Ника предусмотрительно отходит на шаг влево, освобождая Эммету место.
- Ты же моя рыбка, - любовно чмокнув дочку в нос, бормочет он, - хорошо покупались?
- Очень, - серо-голубые глаза, в которых мерцает благодарность, встречаются со взглядом Ники. И на сердце у нее становится теплее.
Карли вздыхает, когда папа забирает в свои объятья, прижимая к груди. Не пробует обнять крепче, не намерена спрятаться, как много раз делала прежде. Просто расслабленно и умиротворенно, как ребенку ее возраста и полагается, приникает к отцу. И все же, через плечо оглядывается на миссис Каллен.
- Пойдем все вместе, - успокаивает Натос, с любовью взглянув на Веронику, - будем по очереди читать сказку на ночь.
- Лучше рассказывать…
- Как скажешь, малыш, - не споря, Эммет выносит дочку из ванной в спальню, где уже заботливо разобрана им постель и даже взбита светлая подушка. Пижама Каролины наготове – с помощью Ники она облачается в нее крайне быстро. И вот, уже под легким одеялом, уже на уютных простынях и мягкой подушке, с ожиданием смотрит на папу и Веронику, присевших на краешек ее кровати.
Эммет со всей серьезностью прочищает горло.
- Сказка о царе Салтане, - деловито, тем самым голосом, что так любят ведущие и комментаторы, объявляя сказку, произносит Натос, - о сыне его славном и могучем богатыре Гвидоне, и о прекрасной царевне лебеди.
Карли хихикает, подавив зевок. С ожиданием кладет ладошки поверх покрывала, сонными, но довольными глазами оглядывая сидящих на ее постели людей. Родителей.
- Три девицы под окном пряли поздно вечерком, - Эммет одергивает свою пижамную кофту, склонившись ближе к дочери, - кабы я…
- Как бы я была царица, - вступает Ника, легонько коснувшись плеча мужа и с теплом поглядев на девочку.
Тот, с довольным любопытством оглянувшись на девушку, хмыкает.
- Говорит одна девица…
- То на весь крещенный мир, - продолжает миссис Каллен, заглядывая Карли в глаза, - приготовила б я пир.
Девочка слушает. Не перебивая, расслабленно и с улыбкой, развивающееся перед ней представление. Она с любовью смотрит на папу, смущенно улыбается Веронике, но так или иначе, радуется обещанной сказке в два голоса. Глаза не соврут.
Но все же, как бы хороша ни была интерпретация, время берет свое. И усталость, накрывающая в объятьях долгожданной постели, никак не прогнать.
У царской четы только-только рождается ребенок, а Каролина уже готова бежать к Морфею.
- Спокойной ночи, мой котенок, - Эммет целует лоб дочки, подоткнув ее покрывало, - сладких тебе снов.
- Я еще не сплю…
- Засыпай, Карли, - советует Ника, легко, но очень нежно погладив ее ладошки, все так же сложенные на покрывале, - сон – это хорошо.
Девочка несдержанно, признавая поражение, зевает.
- Мой маленький сонный малыш, - тепло бормочет Натос, гася прикроватный светильник и накидывая кусочек простыни на Тяуззи, по традиции примостившегося рядом с девочкой, - завтра будет не одна сказка. А сегодня пора спать.
Каролина утыкается носом в подушку.
- Спокойной ночи, папа… спокойной ночи, Ника.
И, без лишних уговоров, прекрасно зная, что любимые люди никуда не уйдут, пока она не заснет, закрывает глаза. Уставшая. Через семь минут действительно крепко спит.
Чуть позже, стоя у зеркала в их хозяйской спальне, Вероника, припомнив столь умиляющую картину, ласково улыбается. А когда руки мужа (одна из которых только что заботливо ей перебинтована) крепко, но все же бархатно обхватываю ее талию, уже смеется.
- Ты бесконечно прекрасна, моя нежность, - с истинным обожанием докладывает Каллен.
- Не была бы так уверена в этом рядом с тобой…
Мужчина прищуривается, снова приятно огорошенный ее комплиментом. Возможно, однажды он привыкнет к тому восхищенному взгляду, каким Ника смотрит на него с самого начала. Но явно не сейчас. При всей любви к ней, чувства накрывают как впервые. Погребают под собой.
- Ты прекрасна и внешне, и внутренне, - не отступает Эммет, стараясь отвести беседу от своей персоны – да и сейчас, с Каролиной…
- Я ее люблю, - стесняясь столь громких слов и пронзающего взгляда Медвежонка, в котором, по ее мнению, слишком много родительской благодарности, после своего ответа, бормочет она, - и мне понравился такой формат сказок.
- Я, наверное, никогда не смогу сполна отплатить тебе, Ника… за все это. За то, что выбрала нас.
Она вздыхает, поворачиваясь к Натосу лицом. Его грубые черты, ныне подернутые нежностью и любовью, с удовольствием оглаживает своими трепетными пальчиками. Такой долгожданный, желанный, большой (совершенно напрасно этого чурается), он – предел ее мечтаний. И потому Ника особенно наслаждается крепкими объятьями, еще вчерашней ночью предвещающими секс. Уже не терпится вернуться к нему.
- Тебе незачем, мой хороший. Ведь и ты меня выбрал.
- Это другое.
- Не говори так, - непреклонная Ника привстает на цыпочки, целомудренно поцеловав Медвежонка в губы, - это абсолютно то же. И потому большое тебе спасибо. Σ 'αγαπώ, Натос.
* * *
Порой некоторые вещи случаются спонтанно, независимо от нас. Изменения, как и всегда, бывают двух типов – хорошие и плохие. Плохие встречаются чаще. А на хорошие нам, как это не удивительно, но пока везет.
Двадцатого июня, в три часа дня, после закрытого заседания в назначенном московском суде, с Эдварда и Эммета, а так же с их компании, проектирующей первый русский Конкорд, снимаются все обвинения. Насколько мне понятно, за неимением достаточного количества доказательств дело прекращается.
Кубарев грозит подать не одну апелляцию, которая «не оставит и мокрого места» от нас всех, однако все это – неопределенное будущее, в котором нет страшного слова «тюрьма» и «лишение родительских прав».
Мы, чествуя Ольгерда как лучшего адвоката Москвы, все испытываем облегчение.
Но самый тяжелый камень, как мне кажется, падает с души Ксая. Возможность быть опекуном Каролины, жить свободным и обладать всеми правами на «Мечту», несомненно, важно для него… но то, что больше нигде и никто не упоминает его имя в контексте педофилии имеет куда больший вес. Ксай наконец дышит полной грудью.
Выходя из здания суда, братья крепко обнимают друг друга. Сейчас, когда счастье так ярко и тепло светит, особенно больно было думать, что все столь быстро закончится. А потом Эдвард обнимает меня. И до самой ночи уже практически не отпускает.
Мы направляемся в Целеево, в дом Натоса, где оставшаяся с Каролиной Вероника закатывает настоящий пир в честь принятого решения. Она уверяет, что не сомневалась ни секунды, что мы сможем победить. А Карли, хоть и не введенная в курс дела, вторит ей. Они отлично сработались как хозяйки, кажется, уже подруги… и близок, близок тот день, когда все встанет на свои места. Когда Каролина обретет маму.
Натос поднимает тост – за нашу счастливую, полную и, наконец, свободную семью. Последним, завершающим аккордом в канители этого года станет авиасалон Жуковский, в августе. И уж после него, он клянется, мы все как следует отдохнем. Хоть целый год.
Мы чокаемся полюбившимся Каролине квасом, а затем принимаемся за блюда, столь заботливо подготовленные Никой. Греческая кухня, перемежаясь с русской, особенно вкусна. А может, всему причиной общее настроение?
Так или иначе, глядя на радостного Алексайо, что подкидывает смеющуюся Карли на руках в саду после веселой игры, пока мы с Вероникой накрываем на стол для десерта, обращая внимание на Эммета, что так или иначе пытается коснуться жены, даже когда рядом я, мальчишеской ухмылкой отвечая на ее смущенные отнекивания, любуясь Когтяузэром, так живописно загорающем на июньском солнышке, я снова и снова проникаюсь мыслью: все будет хорошо.
В такой семье, похоже, по-другому и быть не может – величайшая гордость для меня быть ее частью.
В этом я и признаюсь Ксаю после вкуснейшего греческого пирога – теплого, мягкого, с шоколадом – сидя на веранде дома, в окружении невысоких березок, посаженных лично хозяином, и под неслышную мелодию ветра, играющего с нашими волосами.
- Во многом нас объединила ты, Бельчонок, - целует мою щеку Ксай, с удовольствием, так глубоко, как может, вдохнув воздух рядом с моей шее, - а еще, ты божественно пахнешь.
Я усмехаюсь. Я кладу голову ему на плечо, тесно обняв и с благодарностью поцеловав яремную впадинку, оголенную свободной футболкой.
Идеальная жизнь бывает разной, но вот такая, наверное, самая идеальная.
Завтра, я знаю, мы сделаем то, что давно собирались, переступив порог Центра планирования семьи.
Всего через неделю, что уже подтверждено заказанными билетами, на три дня отправимся в Лас-Вегас все вместе, на свадьбу Константы. Там Эдвард выступит для нее в той роли, которую всегда заслуживал и о которой всегда так заветно мечтал – будет отцом.
А я… я, чего бы мне это ни стоило, понимая, как такое необходимо, в первую очередь для моего морального состояния, встречусь с Рональдом. Даже если и последний раз в жизни.
Но это потом. До этого еще далеко.
А здесь и сейчас я рядом с самым замечательным человеком на свете в один из прекраснейших наших дней. И от того, как влюбленно Ксай смотрит на меня, на небе, я уверена, загораются новые звезды.
----------
На этой ноте "Русская" прощается со своими любимыми читателями до конца лета. Мы с бетой с нетерпением ждем вашего мнения о происходящих и грядущих для героев событиях. Что Танатос, что Алексайо вошли во вкус жизни с любимыми девочками, но так ли просто все на самом деле?
Будем очень благодарны за комментарии здесь и на форуме, а так же за вашу поддержку "яблочками". Это большая честь для автора, когда его читают такие люди. Я очень рада, что вы следите за обновлениями истории и ждете ее продолжения, а тем, кто носит баннеры и комплекты "La russo", отдельная благодарность!
Как думаете, возможно теперь, когда быт налажен, Каллены возьмут под контроль все оставшиеся проблемы? Ведь впереди еще свадьба Константы, новое обследование Ксая и неожиданный для Натоса сюрприз...
До встречи :)
Источник: http://robsten.ru/forum/67-2056-1
0
И начинать со здоровой пищи, с которой Белла ведет на кухне войну. 
Она не только поверила в свои силы, она активно борется, чтобы вера не была напрасной. Эдвард своим попущением собственному режиму питания Бельчонка разозлил. Теперь, дырявые руки или нет, она не отступится. Еще и Лисенок на горизонте... некуда отступать 
