Я тоже по-прежнему люблю тебя, Эдвард. Утром, когда я только просыпаюсь, моя первая мысль об этом сообщении, отправленном мною. Нет, это, наверное, вторая мысль. После осознания, что дверь в мою комнату приоткрыта, хотя я точно закрывала её на ночь. Может быть, заглядывала мама. Или отец. Если им что-нибудь понадобилось. Такое вполне могло быть. Я встаю с кровати, заправляю её и только потом подхожу взять телефон. Там ничего, новых сообщений нет. Но я чувствую, что Эдвард прочитал. Хочу в это верить. Правда, хочу. Время начало десятого. Точнее, 9:16. После уборки кровати и утреннего посещения ванной комнаты я спускаюсь вниз и при приближении к кухне слышу голоса родителей, что они говорят друг другу, сначала мама, а потом и отец.

- Ты его уже почти простил.

- Ему не так уж и нужно моё прощение, Рене. Он обойдётся и без этого, но занимается всем этим ради неё.

Я догадываюсь, о ком они говорят. О чём именно, нет, но про что Эдварда, да. Я вхожу на кухню.

- Доброе утро.

- Доброе утро, Белла.

- Доброе утро, дочь, - добавляет папа, когда я открываю дверь холодильника, чтобы взять молоко для хлопьев. - Как спалось? Снег шёл почти до восьми утра.

- Да? Я не знала. Я могу помочь почистить. Скажем, через час.

- Думаю, через час уже не понадобится.

Папа пожимает плечами, я поворачиваюсь уже с бутылкой в руке и моргаю. В качестве причины, почему не понадобится, мне трудно что-либо сообразить. Хотя я ведь умылась.

- Ты кого-то нанял снегоуборщиком?

- Нет. Он сам изъявил желание. Я решил, почему бы и нет. Он молодой, у него больше сил, и если ему не трудно, так и пусть. Для городского жителя он справляется очень даже неплохо.

Городской житель? Да вы шутите. Нет, не может быть. Эдвард не стал бы чистить снег у нашего дома вместо моего отца. И в такую рань.

- Пап, ты что? Ты говоришь про Эдварда?

- Я всегда знал, что ты вырастешь умной женщиной, - просто отвечает папа, а я чуть ли не краснею. Я всё ещё надеюсь, что, может быть, он, правда, шутит. Но нет, похоже, что нет. - Он приехал, мы заглянули к тебе, то есть только я, сказал ему, что ты ещё спишь, ну и он захотел подождать. Осмотрелся вокруг и предложил почистить снег оттуда, где я остановился. Он всё равно хотел ждать, Белла. Почему я должен был отказываться?

- Тебя не смущает, что это неправильно? - я отставляю молоко на разделочный стол. Поем позже. Аппетит фактически пропал. Сначала надо со всем разобраться. Я не хочу, чтобы Эдвард чистил снег для моего отца. Ему явно удобно, но мне нет. - Он уже там давно?

- Около получаса. Примерно.

Я выхожу из кухни и иду сразу к лестнице. Нужно одеться. У меня уходит минут десять на то, чтобы натянуть тёплые вещи, начиная с колготок. Я отказываюсь от шапки, ведь собираюсь выйти просто к дому и в любой момент смогу вернуться обратно внутрь. Я просто надеваю пуховик и, отпирая дверь, ступаю на уже очищенное крыльцо. Подъездная дорожка тоже почти избавлена от снега, но Эдвард чистит не её. Да, он действительно здесь. Убирает снег перед гаражом. Двигая его лопатой, но потом относя в сторону, когда лопата уже переполняется. Я представляю, сколько людей уже могло пройти мимо за то время, что Эдвард здесь, или просто видеть его от своих домов. Я совсем не понимаю отца. Раньше он бы никогда не допустил всего этого. Его всё бесило, особенно когда Эдвард всего лишь раз поцеловал меня на этом самом месте. Эдвард откидывает снег, и я подхожу ближе. Мне видно расстёгнутое пальто, сильно взлохмаченные волосы, дыхание, что паром вырывается изо рта Эдварда чаще, чем если бы он пребывал в покое и ничего не делал. Он красивый, такой красивый, что перехватывает дыхание. Я опускаю руки в карманы и подхожу к нему, как раз когда он собирается разровнять сделанный сугроб. Ну уж нет, достаточно, хватит.

- Эдвард. Отдай мне лопату.

Эдвард поворачивается ко мне, опирается на лопату или, если точнее, упирает её в тонкий слой снега под ногами правой рукой и не выглядит так, будто я напугала его своим появлением. Эдвард просто смотрит на меня, но таким всеобъемлющим, всепроникающим взглядом, что я едва не теряюсь только от него одного. На холоде глаза кажутся ярче по цвету, выразительнее и словно больше, когда кожа лица чуть покраснела на щеках, но только на них. Эдвард заговаривает со мной, снова выпуская облачко пара.

- И тебе доброе утро, колибри. Позавтракала?

- Нет. Что ты делаешь, Эдвард?

- Я чищу снег, - понятное дело, отвечает он. Какого иного ответа я ждала? Эдвард приподнимает воротник левой рукой, защищая шею от порыва ветра. Тот же самый ветер дует мне в лицо, но не особо он и сильный. - Почему ты не завтракала?

- Эдвард, это мой... наш снег. Ты не обязан этим заниматься.

- Тебе неприятно?

- Нет, я этого не говорю.

- Тогда мне можно продолжить помогать своей девушке? Я знаю тебя, Белла. Ты не останешься в стороне, когда твой отец пойдёт всё убирать, если я прекращу, - не колеблясь, говорит Эдвард твёрдым, настойчивым голосом, смотря на меня, не моргая и делая шаг ко мне. - Твой снег... Ваш снег. Какая разница. Это всего лишь снег.

- О, ну прекрати, - я почти подскакиваю к Эдварду и тянусь к его руке за лопатой. Моя ладонь смыкается вокруг рукоятки, я слегка дёргаю на себя, но тут Эдвард обнимает меня, стискивая пуховик на спине, заставляя меня фактически впечататься в мужское тело. Я ещё держусь за лопату, но правая нога внезапно проскальзывает по снегу, по открывшейся корке льда под ним, и я начинаю заваливаться назад. Подумать что-либо, кроме этого, просто нереально. Я падаю. Под спиной почему-то мягко. Не твёрдо. И я не ударюсь головой. Сугроб... Я рухнула прямо в сугроб. Я едва успеваю вдохнуть, как сверху на меня приземляется Эдвард. Ох, Боже. Я потянула его за собой. Какой ужас. Надо встать, пока не заметили. Неважно, кто. Кто угодно. - Эдвард, - я понимаю, что рядом с нами валяется ещё и лопата. Вот же чёрт. Я замечаю рукоятку, но не нижнюю часть. Я совсем не думала про лопату, но только до нынешнего момента. - Ты в порядке? Ты не ударился?

- Чем? Снегом? Он мягкий, - Эдвард склоняется ко мне, и я лежу под ним, словно заворожённая, потому что как будто вообще не хочу шевелиться. Но я же хотела. Да вот буквально только что, недавно. - Я не ударился. Ты вроде тоже. Или..? - его глаза бегло осматривают моё лицо. - Скажи, что не ударилась.

- Не ударилась.

Я смотрю на него, на его волосы, припорошенные снежной крупой. Солнце светит на нас за его спиной, я слегка щурюсь и, наверное, понимаю, почему Эдварда не испугало моё появление. Он мог увидеть мою тень. Скорее всего, так и было.

- Я серьёзно. Будешь снова моей девушкой? Я не хочу смотреть, что из этого получится, теперь не хочу. Я просто хочу быть с тобой. Если ты хочешь того же...

- Всё не будет так, как было тогда. Уже не будет так, как я себе представляла, или как ты говорил.

- Почему нет? Не всё будет так, но многое будет, Белла. Я не стану обещать, но именно сейчас всё зависит от тебя.

Я шевелюсь, слегка обхватывая руку Эдварда. От него исходит тепло, даже несмотря на низкую температуру воздуха и снег под нами и у наших ног. Согревающее тепло. Мне не так и зябко, как могло бы быть. Если бы это был Джереми или кто-то ещё, думала бы я, что это благодаря ему мне теплее? Думала бы я, что хочу задержаться в этом мгновении, продлить его на как можно больший срок и обнять ещё сильнее, вдохнуть, впитать в себя истинно мужской запах и забыть обо всём? Джереми ещё не мужчина. Не так, как Эдвард, и именно таким он никогда и не станет. Никогда. Действительно никогда в жизни.

- Я хочу, чтобы ты рассказывал мне всё. О своих мыслях тоже. Если ты думаешь о чём-то, что для тебя важно или беспокоит, но тебе кажется, что я не пойму или расстроюсь, то я хочу знать про них независимо ни от чего. Я не хочу гадать и предполагать. Я хочу знать. Если я далеко, если мы в разных городах, и ты ощутишь, что иногда это поглощает, и ты чувствуешь себя плохо в каком-либо смысле, то и об этом я тоже хочу знать.

- Ты многого хочешь, - шепчет Эдвард спокойно, не разочарованно. - Я хочу... чувствую желание исполнить всё это, быть с тобой искренним и открыться тебе, правда, чувствую, но, когда мы будем в разных местах, я не хочу, чтобы ты...

- Не хочешь, чтобы я что? Отвлекалась на тебя? Эдвард, я могу быть с кем-то, с кем общаюсь и дружу, проводить время вместе с этими людьми, но могу и не проводить и не считать при этом, что это из-за тебя, и что ты мне мешаешь. Если для тебя я важна, и ты желаешь всё исправить, то ты должен воспринимать всё так, как оно есть. Что моя занятость не означает, что я забываю о тебе, и что когда я тобой, то это потому, что в тот миг я этого хочу, а не мечтаю куда-то свалить.

- Я так рад это слышать, - Эдвард опускает прохладную руку мне на щёку. Он становится ближе, ощущается тяжелее, но я только совершаю вдох. - Давай уже встанем.

Эдвард поднимается и заботливо протягивает руку, я берусь за неё ответным прикосновением, чтобы он мог помочь, что он и делает в ту же секунду. Я отряхиваю снег с себя. Шаги Эдварда сопровождаются хрустом белого покрова при движении в сторону лопаты, за которой Эдвард легко наклоняется и подбирает. Он идёт обратно.

- Я её отнесу.

- Или я дочищу здесь, а потом мы куда-нибудь поедем, когда ты поешь. Предлагаю в парк. Элис сказала, что там заливают небольшой каток, и дала мне свои коньки для тебя. Какой у тебя размер ноги? Как у неё? Я не знаю.

- Такой же, но я не умею кататься, Эдвард.

- Зато умею я и могу тебя научить. Не в течение одного дня, конечно, но можно начать. Или тебе неинтересно?

- Нет. Мне интересно. Я думала об этом когда-то. Элис учила Джаспера, и я думала, что при жизни в одном городе она могла бы взяться и за меня. Но я боюсь упасть, - говорю я. Мне действительно нервно на этот счёт. Лёд твёрдый, скользкий, и удариться будет болезненно. Я даже коньки никогда не примеряла. Я не хочу падать. Хотя, скорее всего, никто не хочет. Но что-то неизбежно. - Может, лучше заняться чем-то ещё?

- Можно, если ты совсем не хочешь попробовать. Но я обещаю, я не дам тебе упасть. Я буду тебя держать.

- Обещаешь... Что это означает?

- Что я не отпущу твоих рук. У меня с собой тоже коньки, - Эдвард показывает на свою машину, стоящую неподалёку в конце запорошенной подъездной дорожки. - Можем хоть целый час провести практически на одном месте. Или можешь просто надеть коньки и ограничиться тем, что встать на ноги у какого-нибудь дерева. Но нужно одеться поудобнее.

- И это говоришь мне ты?

- А что не так?

- Твоё пальто, Эдвард. Думаю, тебе будет неудобно. Но пойдём пока в дом. Оставь уже лопату. Никто её здесь не украдёт.

- Ну ещё бы, - поворачивая голову, уже было направившись в сторону дома, я вижу, как Эдвард вонзает лопату в сугроб и при этом заметно ухмыляется. Я помню его ухмылку. Ещё одна часть его, оставшаяся в памяти вместе со всеми остальными. - Я бы посмотрел на то, как кто-то грабит шерифа средь бела дня. Раз такое дело, возможно, я мог и не ставить машину на сигнализацию.

- Но ты поставил?

- Да. Когда только приехал. Я делаю это автоматически. Как и другие повседневные вещи. Наверняка ты тоже запирала пикап, не задумываясь.

- У меня не было сигнализации, - отвечаю я, идя дальше. - Да и на ключ я не запирала. Кто бы стал грабить дочь шерифа, когда в машине и нет ничего ценного? У тебя-то точно есть.

- Но кто бы стал грабить чью-то машину под окнами шерифа, который частенько смотрит в окна?

- У него это прошло. Мне так кажется.

Я поднимаюсь по ступенькам крыльца и, толкая дверь, вхожу в дом. Эдвард переступает порог, и я уже хочу закрыть дверь, но он выходит обратно, наклоняется и пальцем в перчатке выталкивает снег из левого ботинка. Я не тороплю, потому что требуется засунуть палец и с другой стороны. Может, теперь у него мокрые носки. И холодные ноги. Не будет ничего прекрасного в том, чтобы простудиться под Новый год. И он не совсем дома. Зная его отношения с Карлайлом, как бы там всё совсем не превратилось в зону боевых действий. Сообщение Эдварда касается нас, но совсем не объясняет, поговорил ли он с отцом вечером. Эдвард снова заходит в прихожую и сам закрывает дверь.

- Чёрт. Тут так тепло.

- Замёрз?

- Немного.

- Нужно носить шапку. Если носки мокрые, я повешу их на батарею.

- Ну я не знаю, - говорит Эдвард более тихим голосом, чем изначально. - В чём я тогда буду ходить? Тут твои родители. Я не хочу быть босиком.

- Да, и мой отец тоже здесь. Я попрошу у него носки для тебя. Или тапочки. Снимай свои. Я сейчас вернусь.

Я снимаю верхнюю одежду и оставляю Эдварда раздеваться, а сама иду на кухню. Родители по-прежнему здесь, но только отец выбрасывает что-то в мусорное ведро и не видит меня, пока не выпрямляется, закрывая ящик.

- Ну что? Он закончил?

- Нет. Он здесь. Ты можешь одолжить носки и тапки? Знаю, у тебя есть новые. Я о тапочках. Эдварду в ботинки попал снег.

- Твоя мама их мне только подарила, а теперь что, дать их твоему... Эдварду?

- Ненадолго, - киваю я. - Мы скоро уйдём. Разве что носки потребуются на больший период. У Эдварда мокрые. Наверное.

- Ясно. Это будут мои вторые носки, которые ты просишь.

- Сейчас по-другому. Это не навсегда. И тогда ты дал мне их сам.

- Я помню, Белла. Пойдём.

Мама нажимает на кнопку разогреть чайник. Я и сама хотела попросить. Когда я возвращаюсь в прихожую к Эдварду, папа идёт позади меня и, просто взглянув на него, направляется к лестнице. Эдвард так и стоит в носках, но без ботинок и верхней одежды. Почему он всё ещё в носках? Я рассуждаю так, будто на его месте сама бы решила, куда повесить влажные вещи в чужом доме, а не дожидалась разрешения, что маловероятно. Действовать подобным образом у меня бы также не возникло и мысли.

- Ты ещё их не снял? Хочешь заболеть?

- Не хочу.

- Прекрасно. Значит, наши мысли сходятся. Тогда снимай и...

- Белла, - отец как раз спускается обратно. - Всё, что ты просила, в твоей комнате. Ты ещё не завтракала. Эдвард, ты будешь что-нибудь, кроме чая?

- Нет, Чар... Нет, мистер Свон. Я не закончил на улице.

- Да, я уже в курсе. Но ты замёрз. Как и Белла, я не хочу портить тебе праздники и превращать дом Карлайла в зону предновогоднего карантина. Вы двое, вероятно...

- Мы поднимемся в мою комнату, пап.

- Именно это я и собирался сказать. Чай будет готов через пару минут. Спускайтесь, пока не остыл.

Папа уходит в гостиную. Эдвард же смотрит на меня, и что-то подсказывает мне, что в ином случае он смотрел бы на свои ноги. Я ступаю на первую ступеньку лестницы, ожидая, что он пойдёт за мной. И он идёт. Его шаги по звуку кажутся приглушёнными, и, по-моему, даже я поднимаюсь громче. Я вхожу в комнату спустя секунд пятнадцать и чувствую облегчение, что заправила кровать. На покрывале лежат сложенные пополам серые носки, выглядящие тёплыми и с начёсом, а рядом с кроватью стоят тёмно-синие тапки. На них ещё оставалась бирка, но, скорее всего, отец отрезал или оторвал. Эдвард останавливается в дверном проёме, только слегка поставив правую ногу впереди левой, и ёжится то ли от прохлады, то ли просто потому, что находится здесь и думает о всяком.

- Ничего не изменилось, - Эдвард медленно проходит в комнату, к комоду, на котором лежит его книга. - Ты её прочтёшь?

- Я заглянула в конец. Он депрессивный. Не думаю, что я буду её читать. Ты можешь её забрать.

- Я не хочу её забирать. Мне приятно от знания того, что она у тебя и была у тебя всё это время, - качает головой Эдвард, его голос звучит не столько резко, сколько просто жёстко, но жёстко в хорошем смысле. Я не могу сказать, что мне неприятно от такого обращения. Всё нормально. Тон меня и не обижает, и не расстраивает. Двигаясь дальше, Эдвард останавливается у стола лицом ко мне, где лежит кулон Джереми. Эдвард видит его, но быстро поворачивает голову вновь в моём направлении. - Не хочешь, не читай, но, пожалуйста, не надо снова и снова заговаривать о ней в стремлении непременно вернуть её мне. Я хочу, чтобы она оставалась у тебя вместе с письмом. Для меня это важно, Белла. Я даже не могу объяснить, насколько именно, до какой степени сильно. - Эдвард садится на стул и, выждав мгновение, наклоняется к ногам, снимая носки. Сначала с левой ноги, потом с правой. Он поджимает пальцы, и я невольно смотрю вниз, на них, на его ногти, за которыми он явно своевременно ухаживает. По-моему, кожа выглядит слегка покрасневшей, но не сильно. Эдвард сворачивает свои носки. Один в другой. - Тебе сейчас грустно?

- Из-за чего?

- Из-за воспоминаний. Из-за того, о чём я говорю. Или из-за того, что тогда мы могли бы говорить на протяжении нескольких часов, а теперь ты смотришь на меня и не спрашиваешь о стольки вещах. Я не могу доподлинно знать, но я чувствую твоё молчание внутри тебя.

Я двигаюсь к Эдварду, босому и тоже молчащему о многом, не больше моего, но всё равно это так и есть. Он отодвигает ступни в сторону, когда я подхожу. Мне не грустно, скорее просто тоскливо. Теперь мне тоскливо от того, что его столько не было здесь, а теперь он прямо передо мной, и можно делать всё, что хочется. Ну почти всё. Я наклоняюсь к нему, едва ли задумываясь и анализируя. Как раз-таки анализировать мне совсем не хочется. Точно не сейчас. Эдвард опускает руки к себе на ноги и чуть отклоняется, после движения его глаза смотрят точно в мои, но неуверенно и робко. Будто на самом деле он бы смотрел куда угодно, лишь бы не на меня. Будто ему неловко. Тогда всё было по-другому, он ощущал себя, как дома, а теперь он сидит едва на краю стула, и чувство такое, что и это для него уже трудно. Я обхватываю его свободную от носок руку. Именно кожа к коже, не поверх его синего свитера, а всего лишь близко к нему. Кончиками пальцев я чувствую его мягкость, но больше обветренную кожу ладони. Губы Эдварда тоже кажутся нуждающимися в увлажнении, но сомневаюсь, что он оценит, если я предложу ему пользоваться помадой для ухода. Я прикасаюсь к его губам своими, немного помедлив. Эти несколько секунд позволяют осознать, действительно ли я этого хочу. Я хочу даже сильнее, чем в тот вечер на улице. Сейчас всё иначе. Это уже не просто имульс изнутри, это истинное, всеобъемлющее желание. Я обхватываю мужскую руку, протягиваю её к своей талии. Меня подчиняет необходимость, чтобы Эдвард коснулся, сжал и притянул к себе. Но он не прикасается. Он отвечает на поцелуй, и только. Тогда я обнимаю его за шею левой рукой, и наконец Эдвард пододвигается ко мне, его ноги соприкасаются с моими, и я наклоняюсь ещё ниже. Мои глаза открыты, как и его. Он смотрит на меня неотрывно. И в это мгновение прижимает руку к моему животу. Касание лишь через одежду, но и от него всё моё тело словно лихорадит. Эдвард целует меня чуть сильнее, слегка проводит языком по моей нижней губе, и я чувствую, что мы можем всё наладить. Вместе, не по отдельности. Только вместе. Эдвард слегка прихватывает мою кофту в момент окончания поцелуя с тихим выдохом.

- Белла.

- Да?

- Я написал то сообщение вчера не потому, что был расстроен после разговора с отцом. Я написал его, потому что после разговора захотел сказать только сильнее.

- Ты не обязан...

- Нет, я обязан объяснить. Это не из нужды в том, чтобы ты ответила как-то особенно, и я смог переключить своё внимание с отца.

- Но ты был расстроен?

- Не так, чтобы очень, - отвечает Эдвард. - Отец сказал, что не всё делал правильно для меня и тогда, когда это было просто связано со мной, в том числе. Он не считает возможным извиниться за моё детство по-настоящему лишь посредством слов. Если цитировать, то прошло много времени, но он извинился передо мной по поводу тебя. Он действительно обращался к тебе, рассчитывая, что ты мне позвонишь?

- Не думала, что он расскажет.

- Я горжусь тем, что ты, так сказать, его послала. Наверняка звучит неправильно, но так и есть.

- Я не посылала твоего отца, Эдвард, - я немного провожу вверх по его шее, по кончикам волос, чуть более длинным, чем я помню, что они были. Они слегка закручиваются наружу. - Мы не достигли согласия, но буквально я не говорила ничего подобного.

- Я знаю. Я использую переносный смысл. Ты хорошая для того, чтобы выразить всё буквально.

- Так как он? Ему что-нибудь нужно?

- По-моему, нет, - Эдвард медленно качает головой, отпуская моя кофту, но продолжая смотреть на неё и дышать скорее сбивчиво, чем ровно. - Ему не нужны лекарства, он сказал, что всё есть, и что всё под контролем, насколько это возможно. По-моему, ему в большей степени нужно лишь то, чтобы я не обсуждал что-либо с Элис. Я вроде понимаю это. Она тоже не сразу узнала, да?

- Всё было, как с тобой. Она узнала от меня, - я отхожу от Эдварда. - Иногда я кажусь себе похожей на отца всё больше и больше с каждым годом. Порой я просто не могу промолчать и не лезть куда-то, где могут разобраться и без меня.

- Это не самая ужасная человеческая черта, Белла. Итак, куда мне повесить свои носки?

- На батарею в ванной. Не забудь сухие носки.

Эдвард поднимается со стула и, подойдя, протягивает руку за ними. Я поворачиваю голову, как только Эдвард идёт в мою ванную и закрывает за собой дверь. Я не против. Может быть, ему нужно особенное уединение. Я просто ожидаю в комнате. Дверь ванной открывается немногим позже, Эдвард выходит в носках, и они сидят на нём вполне хорошо. Не идеально, не как влитые, но хорошо.

- Ну, что скажешь?

- Что у вас с моим отцом примерно одинаковый размер.

- Они мне маловаты.

- Да, это очевидно, но не слишком. У тебя сорок третий? У отца сорок первый.

- Сорок второй скорее, но ношу я сорок третий. Пойдём на кухню.

Эдвард просовывает ноги в тапки, когда я настаиваю. Из-за них его шаги на лестнице звучат по-другому, чем по пути наверх. Уже после последней ступени с ноги Эдварда слетает правая тапка и, отскочив от пола, ударяется об него же в сантиметрах тридцати от меня. Я переворачиваю её ступнёй и подталкиваю обратно к Эдварду, прежде чем пройти на кухню первой. Из тостера как раз выпрыгивают поджаренные кусочки хлеба, и мама вытаскивает их, рамещая их на той же тарелке, где уже лежат два тоста. Тарелку она переставляет на основной стол. Папа смотрит на Эдварда, когда он садится рядом с ним. Может быть, папа не очень и готов с этим мириться. Но он ничего не говорит, даже когда я наливаю Эдварду чай и ставлю бокал перед ним.

- Джем будешь?

- Нет, я ел.

- Ладно.

Я всё равно достаю банку персикового джема из ящика с консервацией и открываю крышку. Неловко находиться на кухне при родителях. Тем более что я отхожу и отворачиваюсь, чтобы пожарить себе яичницу, и не могу видеть, что происходит у меня за спиной. Как смотрит на Эдварда и моя мама, севшая за стол напротив отца и наискосок от моего уже вроде бы снова парня. Я только чётко слышу, как именно он отпивает чай, пока у меня на сковородке трещит растительное масло, разогреваясь и превращая сырые яйца в приготовленную еду. Я выкладываю их на тарелку и слегка солю из солонки, уже когда сажусь на стул.

- Ты пересолила, - вдохнув, Эдвард двигает левую руку к краю стола, чтобы отодвинуть локоть ещё дальше от столешницы. - Я точно знаю. Ты уже ничего не сделаешь, да, но это больше на будущее.

- Мне нравится солёное.

- Мне тоже, но соль не так уж и полезна. Как и сахар. Я не указываю тебе или кому-либо, как питаться, просто это вроде важно.

- Важно, Эдвард, - отец смотрит на меня мягко, но его выражение лица какое-то строгое. Отец, как обычно, не мастер светских бесед, и если со мной он ещё как-то старается, то с другими всё даётся сложнее, и вообще тогда у него едва ли есть желание реально шевелить мозгами, подбирая тему. - Карлайл мне это тоже говорил. И не раз. Извини, что я это сказал.

- Не извиняйтесь, мистер Свон.

Эдвард отвечает спокойно. Воцаряется молчание, и я доедаю свой завтрак в тишине, если не считать звука того, как я зачерпываю джем ложкой и наношу его на тост. Мне достаточно одного тоста, но их можно есть в любое время суток. Я не сомневаюсь, что к вечеру или даже к обеду их уже не останется. Я встаю помыть посуду и протягиваю руку за бокалом Эдварда.

- Ты всё? Или хочешь ещё?

- Нет, спасибо, Белла.

- Тогда мне собираться?

- Если ты хочешь. Я пригласил Беллу на каток. Просто попробовать. Обещаю привезти Беллу целой. С целыми руками и ногами, без сотрясения. Элис одолжила мне коньки для Беллы.

- Ты умеешь, Эдвард? - спрашивает мама. - Ты должен знать, что в детстве мы пытались поставить Беллу на коньки, мы купили ей их, но у нас ничего не вышло. Она почти расплакалась, что ей жмёт. Белла, я не пытаюсь тебя смутить. Просто эта информация, по-моему, не повредит.

- Ну хорошо, - отвечаю я, оборачиваясь, прежде вытерев руки и убрав посуду по местам. - Спасибо за экскурс в историю, но это было давно. Эдвард, ты идёшь?

- Да, пойдём. Но я подожду внизу, наверное.

Я одеваюсь более тепло, надеваю ещё две кофты и старую куртку вместо пуховика и спускаюсь к уже одетому Эдварду. Он только обувается, и, крикнув родителям про уход, я отпираю дверь. Эдвард выходит и идёт по ступеням с крыльца. Мама появляется за порогом, когда я уже тяну за дверную ручку для закрытия.

- Белла. Будь всё-таки осторожна. Скоро Новый год, но главным образом учёба. И напиши, если не вернёшься к обеду.

- До обеда ещё много времени. Что мне делать на катке столько времени? Я точно вернусь. Пока, мам.

Я притягиваю дверь и слышу, как её запирает мама. Эдвард уже у своей машины, из выхлопной трубы различимо струится дым, а Эдвард очищает лобовое стекло от местами налипших снежинок. Я подхожу и останавливаюсь, наблюдая, как он обходит автомобиль спереди, чтобы пройтись щёткой по второй половине стекла перед местом водителя.

- Яркая щётка. Отчего не чёрная?

- У неё черный ворс. Можно считать, что она чёрная.

- Она оранжевая.

- Да, если смотреть на ручку. Но я и не хотел чёрную щётку. Достаточно чёрной машины. Вообще я... - Эдвард перестаёт сметать снежную крупу. Он передёргивает плечами и концентрирует взгляд на мне после взгляда, брошенного вскользь на капот вольво. - Вообще я иногда жалею, что перекрасил её. Я не думал об этом полноценно, как о чём-то, что может перестать мне нравиться через сколько-то месяцев или лет.

- Можно и продать. Со временем. Когда перестанет нравиться. Не перекрашивая снова для себя. Кто-то наверняка любит тёмные машины.

- Ты права насчёт того, что можно продать, - Эдвард снова ведёт щёткой по стеклу от его середины к краю. - В машине уже должно было стать теплее, я её прогреваю. Садись, сейчас поедем.

Я открываю дверцу автомобиля. Сначала я сажусь на сидение, оставляя ноги снаружи, чтобы постучать сапогами друг о друга, часть снега слетает с подошв, и тогда я ставлю ноги на коврик. Пара секунд, и я захлопываю дверцу, которая закрывается легко и мягко. Эдвард ещё раз проводит по стеклу в самом низу, прежде чем потереть ворс о левую перчатку и сделать два шага до своей двери. Эдвард садится в машину, стягивает перчатки и левой рукой отправляет щётку в дверной карман. Эдвард собирается как будто уже поехать, он потирает руки о брюки, после чего опускает их на руль. Я двигаю ногой внутри сапога, ненадолго поджимая пальцы и снова расслабляя их.

- Ты не пристегнулся.

- Сейчас исправлюсь.

В подтверждение Эдвард защёлкивает ремень. После Эдвард переводит взгляд на фиксатор моего ремня и, проверив, как всё у меня, вновь обхватывает руль. Мы сворачиваем на дорогу под шум печки и двигателя, хотя печку, конечно, слышно сильнее. С минимальной скоростью Эдвард включает дворники. Те двигаются по стеклу туда-сюда, подняться, вернуться в исходное положение, и потом цикл повторяется. До парка ехать не меньше десяти минут.

- Так ты... Как прошло твоё сегодняшнее утро до того, как ты приехал? И как прошла ночь?

- Нормально. Вчера мы проговорили примерно час. В том числе и о матери, как у неё дела, - Эдвард так и едет прямо, но снижая скорость, потому что машина впереди не настолько быстрая. - Он не особо часто спрашивал у меня о ней. Я имею в виду, в последние годы. Я тоже не горел желанием, чтобы он расспрашивал про неё, но теперь кажется приятным то, что он помнит, что моя мать всё-таки где-то да есть. И сегодня мы позавтракали все вместе. В предыдущие дни я вставал не слишком рано, и либо Эсми, либо отца уже не было дома, да и Элис уже занималась своими делами. Она тебе не звонила?

- Нет. Она часто с Джаспером, ты и сам наверняка знаешь.

- Знаю. Это действительно так. Но я не сомневаюсь, что Новый год она встретит дома. Эсми уже сказала это ей. Что с Джаспером можно встретиться позже, но в полночь всё будет по-семейному.

- Эсми может быть строгой.

Я смотрю в боковое окно, скорость машины снижается ещё и ещё, пока Эдвард совсем не тормозит перед светофором. За окном я как раз вижу своих бывших одноклассников и одноклассниц. Они как раз идут неспешным шагом к переходу, и я отворачиваюсь от окна, чтобы не быть замеченной. Если меня и увидят, не хочу об этом знать. Чёртовы светофоры. Или всему виной каникулы. Не я единственная, кто приезжает на праздники из университета. Приезжают все, у кого есть возможность и желание. Компания пересекает дорогу спереди машины, стоящей первой на светофоре. Им всем явно весело. Они смеются над чем-то, чуть ли не останавливаясь при движении, но им сигналит автомобиль с другой полосы дороги. Мне кажется, что кто-то может и показать водителю средний палец. Однако они ускоряют шаг и убираются с проезжей части, поворачивая направо по тротуару. Я выдыхаю, и Эдвард спрашивает, когда смотрит на меня и одновременно нажимает на педаль газа.

- Если не готова, чтобы нас видели вместе, лучше поговорить об этом сейчас.

- Я уже не в школе, Эдвард. Но это не значит, что я бы хотела общаться с ними при встрече на улице.

- Прости, что сразу подумал вот так.

- Незачем извиняться за мысли. Передо мной точно не нужно.

Вскоре мы подъезжаем к парку. До катка нам предстоит идти пешком. Все территория огорожена, и нет ворот, через которые можно было бы заехать на машине. Я выбираюсь из автомобиля и поправляю куртку, одёргивая вниз. Эдвард направляется к багажнику наверняка за коньками. Так и есть. Он притаскивает две пары. Чёрные и белые. Чёрные заметно больше и массивнее. Даже не знай я, что коньки у Элис именно белого цвета, я бы сразу различила, что чёрные точно мужские. Просто исходя из размера. Эдвард щёлкает по кнопке на брелке. Фары мигают при активировании сигнализации.

- Пойдём?

- Пойдём, - я схожу с места и направляюсь в сторону входа в парк. Снег хрустит под ногами и проваливается под давлением моего веса, поблёскивая на солнце. Я поворачиваю голову к Эдварду, потому что не хочу говорить со снегом. - Ты давно умеешь кататься?

- Где-то с девятнадцати. Получается, что уже около пятнадцати лет. Это так давно.

- Кто тебя учил?

- Не отец, - Эдвард проводит левой рукой по лбу. - Это было на первом курсе. Зимой, конечно же. Меня научила девушка. Первая, с кем я встречался. Её как раз научили родители. Вдвоём.

- Значит, девушка.

- Да, - только и отвечает Эдвард. Он также смотрит на меня. Не на снег или утратившие листву деревья, или небо. - Она была просто первой девушкой. Не любовью всей жизни. Вероятно, нам стоит поговорить об этом. Необязательно сейчас. Но когда-нибудь.

- Я помню, сколько девушек у тебя было. Две. И про первую ты уже рассказывал. Ещё тогда. Что первоначально она приезжала к тебе в Нью-Йорк, но потом вы расстались. Она тебя и обучила всему?

- Чему всему?

- Кататься на коньках. Сексу. Ещё чему-то.

- Белла.

- Она была у тебя первой, может, и ты был у неё первым. После ты встречался с кем-то ещё. Потом со мной. А между кем-то ещё и мной... Я не четырнадцатилетняя девственница. Если ты просто занимался сексом ради удовольствия, мы можем поговорить и о тех женщинах, с кем ты делал это. Ты можешь...

- Ты не девственница, но ты и не женщина, которая согласилась бы на такое. Я знаю, что ты не хочешь, чтобы я рассказывал об этой стороне жизни.

- Это не вопрос моего желания, Эдвард. Это вопрос, насколько сильно... Насколько сильно ты стремишься ко мне, и насколько правда всё то, что ты говоришь. Если правда, то мне следует знать и остальное.

- Правда, - Эдвард останавливается на несколько мгновений, отчего приходится встать и мне. Я не могу идти, когда он прямо передо мной. - Я расскажу про них. Обо всех. Но не сегодня. Не сейчас. И никаких разговоров про секс. Не про то, каким он был с ними. Я... - Эдвард берёт паузу, в течение которой смотрит на коньки, но потом, собираясь продолжить, поднимает глаза и даже сокращает расстояние между нами на маленький шаг правой ногой. - В свою очередь я не хочу знать о тебе и том парне.

- Это что-то вроде условия? Что не спрашиваю я, и тогда не спрашиваешь и ты?

- Никакое это не условие, Белла.

- Тогда что это? Может, я хочу знать подробнее или задумаюсь, что хочу. Ты мне не ответишь, если так? Знать подробнее не про секс, а о том, как ты отличал, что является лишь им, а что серьёзнее.

Эдвард проводит рукой по пальто. Я наблюдаю за движением. Эти самые руки столько раз касались меня, обнимали, сжимали, изучающе двигались по изгибам моего тела. Через одежду и без. При самых разных обстоятельствах. Я любила каждую секунду этого. Я не могу не думать об этом прямо сейчас. Это происходило, и, несмотря на то, что у него это могло быть и с другими, это скорее отличалось от того, что было у нас. Я хочу верить.

- Я отвечу, если ты спросишь. Но я бы не желал говорить о подобном прямо сейчас, на этом самом месте. На катке. Я надеялся, мы проведём время иначе.

- И мы проведём его так, как ты запланировал. Пойдём.

Я располагаюсь на заснеженной лавочке близ катка. Там катаются не так и много людей, как это было бы в мегаполисе вроде того же Нью-Йорка. На первый взгляд, лично мне никто незнаком. Эдвард опускает коньки Элис у моих ног и отдаляется на шаг назад. Почему он не садится рядом со мной? Он может и должен сесть. Я хочу этого, его сидящим так близко, как только можно.

- Тебе помочь? - спрашивает Эдвард. - Вообще раньше я ни разу не зашнуровывал коньки кому-то другому. Наверное, потребуется сначала разобраться, как начать. Но это не должно быть очень трудно.

- Я скажу, если возникнут трудности. И я не кусаюсь. Эта лавочка вполне уместит и выдержит двоих. Мы проводили ночи в одной кровати, Эдвард.

Эдвард подходит обратно, секунда кажется минутой, но он садится и наклоняется снимать ботинки. Молча. Я тоже молчу, занятая правым сапогом. Снять его, застегнуть замок, хотя вряд ли это сохранит тепло обуви на холоде, просунуть правую ногу в коньки. Вроде не жмёт. И вполне комфортно. На первый взгляд. Полагаю, потом должно стать понятнее. Эдвард уже начинает шнуровку, когда я только продвигаю ступню дальше. Его рука в кратковременном случайном контакте соприкасается с моей ногой. Через брюки и сапоги всё не так, как было у нас раньше. Но и не напоминает мои ощущения с Джереми в отсутствие всякой одежды. Касание Эдварда иное. Эмоционально оно острее, чем с моим парнем-почти ровесником, но недостаточно потрясает меня. Оно не намеренное. Только в этом всё и дело. Я убеждена. Покачивание Эдвардом головой едва заметное. Однако я замечаю, вижу пар в воздухе и слышу предваряющий слова вдох.

- Иногда, как сейчас, мне непросто поддерживать разговор с тобой. Ты так часто говоришь что-то, чего я раньше и представить не мог. Используешь определённые выражения и не стесняешься.

- Секс. Кровать. Удовольствие. Ты об этих выражениях?

- Да, - Эдвард завязывает шнурки, с одним из коньков покончено, и он приступает ко второму. Я пока не справилась и наполовину. Всё так медленно. Я поднимаю голову, два или три человека, проезжая по катку, успевают взглянуть на нас, прежде чем покатиться дальше. Эдвард не видит. Он сосредоточен на шнуровке. Его пальцы действуют стремительно. - Ты стала более раскрепощённой. Ты...

- Не настолько, как ты себе представляешь.

Ещё несколько отверстий, и я добираюсь до крючков. И что теперь? Я не знаю. Эдвард тем временем уже оправляет брюки, вставая. Он стоит уверенно в идеальном равновесии, ставший ещё выше, и я сомневаюсь, что смогу так же. Что смогу сделать хотя бы шаг просто среди снега, не упав вперёд на руки. Эдвард вдруг присаживается прямо в коньках, и не проходит и мгновения, как он протягивает руку к моей правой ноге, обхватывая ниже брюк и сдвигая штанину чуть выше. Нога словно сокращается в ответ на прикосновение.

- Я помогу.

- Да, давай.