Мама уходит на кухню, а я расстёгиваю молнию на пуховике, хоть и думаю пойти обратно. Не стоило уходить и оставлять их наедине друг с другом. Может быть, они зашли за угол дома? Может быть, но пойти и попытаться подслушать не в моих правилах. Время идёт, и, взглянув на экран сотового спустя ещё несколько минут, я предполагаю, что прошло уже как минимум минут десять. О чём можно говорить столько времени? Мы что, в девятнадцатом веке? Это же невыносимо. Всё, хватит, пора выйти. Но дверь открывается раньше. Папа переступает порог с целой коробкой пива. Что это ещё за фигня? Он точно не мог сходить за ней в магазин. Остаётся только одно. Дал Эдвард. Замечательно. Теперь он возит с собой пиво. Элис необязательно права, считая или пребывая в уверенности, что он завязал с алкоголем. Мог и не завязать.

- О, Белла. Ты здесь, - размеренно начинает папа, скользнув взглядом по лестнице и увидев меня. - Ну, я закончил. Мы поговорили, и физически я его не трогал. Знаешь, по-моему, ему жаль. И, по-моему, он изменился.

- Да неужели? И с чего ты сделал такой вывод? Потому, что тебе подарили пиво?

- Не знаю, что теперь не так, если было плохо, когда я ударил его тогда, но и сейчас тоже плохо, хотя мы просто говорили без рукоприкладства, но если ты разлюбила, то всё это решается просто, - всё-таки поднявшись со ступенек, я делаю шаг, чтобы повесить пуховик на место. - Ты берёшь и говоришь это человеку лично. Лучше лично, а не сообщением или в ходе звонка, как теперь некоторые делают. Или если ты ещё любишь, то я не стану мешать, когда вы всё уладите и помиритесь. Белла, ты слышишь?

- Слышу.

- И что?

- И ничего. Я иду к себе, - повернувшись спиной, я наклоняюсь за мокрыми тапочками. - Эдвард уехал?

- Да, уехал. А что, не надо было ему уезжать?

- Нет. Надо было. Уехал, и хорошо.

Я поднимаюсь наверх и включаю ноутбук, чтобы посмотреть какой-нибудь фильм. Хватает меня на двадцать семь минут и тринадцать секунд. Тогда я жму на паузу, потому что не в силах полноценно сосредоточиться. Ты меня бросил и не думаю, что сам ни с кем за это время не переспал. Не переспал. У Эдварда никого не было. Предположительно не было. Он имел право так же, как и я. Я ведь не верю его словам столь легко и просто? Если поверить, то означает это то, что воспользовалась правом лишь я одна, а Эдвард нет. Я начала встречаться с Джереми, когда Эдвард, по словам Элис, был не в себе и гостил у неё, где ей пришлось заботиться о нём. Я не изменяла. Нет, это не измена. Я не делала ему ничего плохого. Он справился и сам. Я касаюсь телефона и думаю. Что может произойти, если я напишу одно сообщение? Всего лишь одно? Не случится ничего страшного. Никому не станет хуже. Не должно стать.

Ты дома?

Я отправляю, пока не передумала. Нажимаю кнопку, и сообщение уходит. Мне будет спокойнее знать, что он добрался благополучно. Ответит Эдвард или нет, дело уже сделано, но если не ответит... Он отвечает раньше, чем мысль получает развитие в моей голове.

Ещё нет. Но почти. Пока съехал с дороги. Не переживай, что я отвлёкся на телефон.

Я не переживаю.

Правда, не переживаешь? Тогда отчего ты написала, Белла? Не отвечай, если не хочешь, но я сказал тебе правду. За всё это время после тебя у меня никого не было. Никого и ни разу. Я не обо всём с тобой говорил, но никогда тебе не лгал, Белла. Можно увидеть тебя завтра? Во сколько пойдёшь гулять?

Не знаю. Я не всегда гуляю каждый день.

Или говоришь так, только чтобы я отвязался. Но от твоих слов ничего не изменится, колибри.

Я не спешу отвечать и не уверена, надо ли, и тогда Эдвард звонит мне. Цифры номера высвечиваются на экране телефона, начинает играть мелодия звонка, и рука сама тянется, чтобы принять вызов и ответить.

- Алло.

- Ты не сможешь избегать меня вечно, Белла.

- Я знаю. Как и ты не сможешь каждый раз привозить моему отцу пиво.

- Так вот в чём проблема. Думаешь, он простил меня за несколько банок, потому что взял упаковку? Это просто пиво, Белла. Это не пиво «я всё забыл, приходи в любое время, мы всегда тебе рады», - всё время, пока Эдвард говорит, его голос кажется незнакомым. Наверное, только так и может быть. Ведь я забыла, как звучит его голос. И вживую, и по телефону. Я бы не смогла помнить, как бы сильно ни хотела. - Мы не были друзьями, но, может быть, можно начать с этого. С обычного общения. Ты и я... Мы оба взрослые люди.

Он говорит так, что я невольно покрываюсь мурашками. Я чувствую их под кофтой и вижу там, где заканчивается рукав. Они чётко выделяются на коже у запястья, и я тихо выдыхаю, чуть отодвигая телефон от уха, будто выдох заставит их исчезнуть. Но и после него они всё ещё там, такие же очевидные, как и то, что я сижу здесь, и Эдвард также находится здесь, пусть и не совсем здесь, а просто в городе, и я могу слышать его дыхание в телефонной трубке. Я представляю его в темноте и тишине машины, может быть, там не так темно, если он не заглушил двигатель, и подсветка приборной панели осталась включённой, но если нет, то вокруг него лишь чернота, мрак и боль. Он там один, и есть только мой голос. Мой, а не чей-либо ещё. Прямо сейчас у него в каком-то смысле есть лишь я. Но в то же время меня у него и нет. А я хотела быть. Всё, что я делала, какие решения принимала, чем руководствовалась и о чём думала... Всё было лишь из желания быть с ним.

- Хорошо. Я выйду в семь.

- Я буду ждать у дома, - произносит Эдвард и делает паузу, прежде чем продолжить, - с наступающим тебя Рождеством, Белла.

- И тебя с Рождеством, Эдвард.

Он молчит, как и я. Или я молчу, потому что молчит он, а теперь его очередь говорить или не говорить. Мы молчим, и молчание вызывает ощущения, что я могла бы молчать так вечно. Но, если бы я оказалась с ним там, просто молчать стало бы труднее. И что бы я тогда делала? Прикоснулась? Поцеловала? Или...

- Спокойной ночи, колибри, - желает он мне, прервав молчание. - До встречи завтра.

- Спокойной ночи.

По случаю праздника родители дарят мне серый пуховик с мехом на капюшоне взамен старого синего, и я ощущаю, насколько тепло в новой одежде, ещё когда только просовываю руки в рукава вечером Рождества. Папа выходит в коридор с банкой пива, ещё закрытой, не открытой, но думаю, это только вопрос времени, когда он потянет за колечко на крышке. Эдвард приобрёл его любимое пиво, и у меня нет иного объяснения, кроме как того, что он мог видеть его в нашем холодильнике и запомнить с тех самых пор.

- Белла. Собираешься на улицу?

- Да.

- Подождёшь, пока и я оденусь? Прогуляемся вместе. Ты и я.

- Можно было бы, - медленно начинаю я, поворачиваясь к папе. - Но я иду с Эдвардом. Вот. Наверное. Если он приедет.

- Ясно, - отвечает папа, поднимая левую руку, свободную от пива, прикасаясь ею к задней части шеи. - Хотя на самом деле не ясно. Куда ты с ним едешь?

- Я не говорила, что куда-то еду. Мы пройдёмся, и больше ничего.

- Ладно. Когда тебя ждать?

- Может, в течение часа? - звучит, как вопрос, и я отдаю себе в этом отчёт. Правда, отдаю. Раньше я бы, может, и не вернулась через час. Раньше, понимая это, отец говорил, когда мне приехать, и ждал на диване, и я помню, как это было. Я помню всё об этом. Это тоже часть тех моих отношений. Одно связано с другим. - Или можем обсудить комендантский час, если хочешь.

- Совсем не хочу. Это было давно, Белла. Но не забудь взять с собой телефон на всякий случай.

- Уже, - я указываю на карман, прежде чем застегнуть молнию и все пуговицы. Остаётся только надеть сапоги, и я готова. - Пока, пап.

- Пока, дочь.

Я выхожу на улицу, спускаюсь по крыльцу, смотря себе под ноги, чтобы вдруг не поскользнуться, а когда поднимаю взгляд, то вижу лишь пустынную улицу. Никто не гуляет, не проходит мимо, и Эдварда также не видно. Ни его, ни его машины, ни признаков того, что он подъезжает. И потому холодной воздух наполнен исключительно тишиной и свежестью позднего вечера, ветер гоняет по земле и снегу конфетти из хлопушек, и все мои соседи явно сидят по домам, в окнах которых горит свет, или мелькают гирлянды на ёлках. И зачем я только поверила? Меня посещает мысль вернуться в дом, чтобы позвать отца, но нет, так он сразу поймёт, хотя, может быть, и так понимает, если вдруг следит за мной из окна. Я едва не оборачиваюсь посмотреть, но только качаю головой и поворачиваю вдоль дороги направо, поглубже засовывая руки в карманы. Как я тогда рассуждала? К бывшим девушкам не приезжают? Да, вроде бы так. Зачем только так издеваться? Хорошо, что я вовремя взяла себя в руки и не стала наносить макияж. Я бы считала себя ещё большей дурой, если бы сделала это, а он не появился. Но я не дура. И отказываюсь ею быть. Я прохожу так весь свой квартал, когда слышу хруст снега позади, приближающиеся шаги, и оборачиваюсь, как раз чтобы услышать собственное имя.

- Белла, - Эдвард выглядит так же, как вчера и позавчера. Он опять-таки в чёрном пальто и тёмных брюках, но вполне естественно, что у него одно пальто. - Я опоздал.

- Да.

- Прости. Я должен был написать.

- Вообще-то не должен. Я бы погуляла и одна, как уже бывало в другие вечера.

- Мне нужно было кое-что сделать, и только поэтому я и опоздал, - Эдвард смотрит в мои глаза, кивнув, будто с чем-то соглашаясь, но качает головой пару секунд спустя. - Я нашёл тебя, как ты видишь. Пойдём, если не передумала?

- Пойдём.

Я стою на месте ещё в течение нескольких секунд, пока не поворачиваюсь, чтобы продолжить идти в выбранном направлении. Эдвард просто идёт рядом, но молча, и я также сомневаюсь, что говорить. Я хочу знать, что ему нужно было сделать, с чем это связано, и сделал ли он это, но не хочу, чтобы он услышал мой голос, звучащий, возможно, с беспокойством. Мы делаем ещё несколько шагов, Эдвард задевает мою руку своей, что больше похоже на то, что его рукав просто соприкоснулся с моим, и произносит два слова, образующие короткий вопрос.

- Новый пуховик?

- Да. Подарок. А что получил ты?

- Соляную лампу, - говорит Эдвард, и от него в мою сторону движется едва заметное и быстро рассеивающееся облачко пара. - Вроде это полезно, да? Эсми так сказала. Индейка была вкусной, но атмосфера... Будто всё это не моя жизнь, и я просто влез в их. Тогда я не чувствовал такого. Тогда я был приглашён, а теперь...

Теперь он не приглашён. Теперь он просто приехал, и всё странно. Он словно исповедуется передо мной, но мне не нужно, чтобы он делал всё вот так, а как мне нужно, я и сама не знаю.

- Всё наладится, когда вы с Карлайлом поговорите. Спокойный конструктивный разговор. Вы оба взрослые люди, взрослее, чем... мы с тобой, - я смотрю себе под ноги. - Я желаю тебе именно этого, Эдвард.

- А себя ты мне не желаешь? Я уже дал тебе понять, ради кого приехал. И ты меня слышала. Когда мы сможем поговорить об этом? Сколько тебе времени необходимо?

Я поворачиваюсь против часовой стрелки, даже толком не поставив правую ногу на землю. Сколько времени мне необходимо? Столько, сколько нужно. Вот сколько. Я могу так и сказать, и какая разница, что почувствует Эдвард, но, открывая рот, я говорю совсем иное:

- Тебя не было полтора года, - он моргает, и в свете уличного фонаря, под которым я ненамеренно остановилась, зрачки его прекрасных глаз расширяются, а губы приоткрываются. Я снова вижу пар и ещё кончик языка, облизывающий верхнюю губу. - Я не считала возможным увидеть тебя хоть раз. Точнее, считала, но не так, как сейчас. В моих мыслях была свадьба Элис или, может быть, её материнство, или чьи-то похороны десятки лет спустя, - и ещё на мгновение или минуту я задумывалась, вдруг с Карлайлом всё повторится, но уже с менее счастливым исходом, и это будут его похороны, но Эдварду этого знать не нужно. Тем более если он так и не знает о здоровье отца. - Это не является ни тем, ни другим. Ты сказал не ждать.

- Я помню, что сказал, Белла, и у меня никогда не получится забыть, но если бы ты дала мне второй шанс... - второй шанс... А потом третий? Или четвёртый? Я вдыхаю, выдыхаю и иду дальше, не отвечая. Если я решусь, мне придётся признать, что я солгала о парне, а потом... Что потом? Всё сначала, вот что потом. Всё, что могло бы быть тогда, но не случилось. Я не хочу думать обо всём так сильно, воображать, как я приезжаю к Эдварду на выходные, и он, быть может, помогает мне с заданиями или просто не мешает, предоставляя пространство, но определённый образ всё равно складывается в голове. Я вытираю слезу, набухшую во внутреннем уголке левого глаза. Нет, я не стану плакать, нет. - Я не сделаю тебе больно снова. Я сделаю всё, чтобы на этот раз было иначе.

- Ты говорил, что мы встретимся лишь по-дружески. Лучше вернуться к этому.

- Тогда... Что ты выбрала? - Эдвард начинает говорить, делая паузы между словами. В окружающей тишине его голос звучит явственно, но теперь ещё и покорно. Покорность... Эдвард не был покорным. Не в такой степени, как сейчас. Чтобы согласиться со мной или для меня и сменить тему так сразу. Нравится ли мне? Нет. - Я про университет.

- Литературу.

- Я так и думал, что ты выберешь её. Ты и чтение неразделимы. Как тебе сам образовательный процесс?

- Нормально, - он может и имеет право спрашивать о моей учёбе. Это можно назвать способом проверить свои инвестиции. Используются ли они по прямому назначению. Но, если бы это было не так, Элис могла бы ему сказать, что в Сиэтл я не поехала. Если бы я не поехала, он бы вернулся защищать свой материальный вклад? - Окончательно пойму через пару лет.

- Почему через пару?

- Оттого, что, лишь найдя работу, я смогу понять, не зря ли всё это было. Именно этот университет. Если поиск затянется, то, может, и зря.

- Тогда станет ясно только через два с половиной года. Тебе учиться чуть дольше, чем ты говоришь.

- Я просто округлила. Не всё ли тебе равно? Я учусь достаточно хорошо, чтобы быть уверенной в своей способности сдавать экзамены.

- Я понимаю, почему ты считаешь, что мне всё равно, но это неправда. Мне не всё равно. Ты должна понять это, Белла.

Идя за мной, он отзывается голосом, от которого становится больно и тяжело внутри. Не только там, где, согласно распространённому мнению, у человека находится душа, но и в желудке. И ещё ощущения возникают совсем внизу живота. Ощущения, которых точно не должно быть, когда разговариваешь с бывшим, идёшь с ним по узкой тропинке, протоптанной в снегу чужими ногами, и вы едва не задеваете друг друга руками. Я точно не должна думать о губах Эдварда, о том, как он теперь целуется или как бы поцеловал меня, о текстуре его губ именно зимой, нежные они или сухие и обветренные, и возбудился бы он в первые же секунды от ощущения поцелуя с кем-либо. Если, по его собственным словам, после меня у него никого не было, отразился бы на нём обычный поцелуй особенно эмоционально? Можно проверить. Я могу проверить. Не спрашивая. Теперь я не та Белла, которая просила её поцеловать, или которую целовали, подловив на улице, и она ответила, как могла и умела на тот момент. Я могу повернуться, и всё может просто случиться. Мне повернуться?

- Я тебя слышу, но понимать и верить это разные вещи. Я не верю.

- Ты поверишь. Я всё для этого сделаю, Белла. Сходим в парк?

- Там мало кто ходит, и тропинки, как следует, не протоптаны. У тебя промокнут ноги.

- Приеду домой, приму горячий душ и надену сухие носки, - только и говорит Эдвард, и я представляю, как он приезжает, поднимается к себе и снимает с себя всю одежду, чтобы пойти в ванную, а я была в той ванной, и проводит там продолжительное время. Один, но, возможно, с мыслями обо мне. Или, быть может, нет. Я не думаю о нём, находясь в ванне. Если только немного и время от времени, но не всегда, не каждый раз. То, что я голая, не вызывает во мне желания касаться себя как-то по-особенному, пытаясь воссоздать те ощущения с Эдвардом. Я смотрю на него, и он спрашивает. - Так что? Пойдём?

- И что мы будем там делать?

- То же, что и тогда.

- Тогда мы... - тогда я могла держать его за руку, а он мог прикоснуться ко мне, прежде чем поцеловать. Физически мне и сейчас ничто не мешает подойти ближе, вытащить ладонь из кармана и обхватить ладонь Эдварда, но эмоционально мне мешает всё. - Тогда мы были... Тогда у нас...

- Тогда у нас была любовь, а теперь ты считаешь, что её нет? Ответь мне, Белла.

- Что тебе ответить? - продолжая стоять на месте, шепчу я и качаю головой. - Что мне сказать тебе, Эдвард? Что я писала тебе десятки сообщений, но не отправила ни одного? Это тебе сказать? Это ты хочешь услышать? - телефон словно обжигает меня через ткань и карман, стоит только заговорить. Кожу руки через перчатку, а ногу через пальто. - Об этом ты спрашиваешь? Или о том, что в моём шкафу есть коробка, запрятанная на дно, и это как ящик Пандоры? В этой коробке всё, что так или иначе связано с тобой, но не всё, а лишь то, что можно потрогать. Если бы я ещё могла убрать в неё всё остальное...

- Пришли мне их.

- Что?

- Пришли мне те сообщения, Белла, и я буду всё знать. Всё, через что ты прошла, что чувствовала, когда писала их, что с тобой происходило в определённое время, что побуждало тебя писать их. И ударь меня, полегчает, - повышает голос Эдвард. - Сделай хоть что-то, но только вымести всю свою боль. Вот он я, вымещай. Я стою здесь и не буду уворачиваться. Я всё приму.

- Я не...

- Я сделал больно, я знаю и думаю об этом и твоём лице с выражением боли на нём без преувеличения каждый день, но ещё большая боль это нынешняя ты. Твоя неприступность. Твоя осторожность. Ты закрылась и цепляешься за это, но лучше ударь меня.

Ударить... Я не могу ударить. Я не могу его ударить. Я не хочу. Это ничего не изменит. Я делаю шаг вперёд и поднимаю руку, но не для удара по телу или пощёчины, а только чтобы дотянуться, обхватить Эдварда за шею и прикоснуться губами к его холодным, нет, даже ледяным губам. Уверена, мои не лучше. Холодные губы ощущаются иначе, не то что тёплые, и я вздрагиваю, когда по коже устремляется озноб, но целую ещё, вдыхая и выдыхая, и снова вдыхая, и Эдвард отвечает мне. Медленно, холодно из-за погоды и непривычно по ощущениям из-за неё же, холодные у него не только губы, но и нос, но я больше знаю, что это так, чем чувствую. Мы одинаковой температуры. Он не холоднее меня, а я не холоднее его. Он наклоняется ко мне, я понимаю, когда больше не приходится тянуться, и возникает возможность обнять его обеими руками, но меня отрезвляют тяжесть руки, опускающейся мне на левое плечо, и выдох, стон у моего рта, отдающийся внутрь меня. Нет. Нет, что я делаю. Нет. Я отстраняюсь, насколько могу, насколько удаётся, пока Эдвард не обхватывает мою руку, скользнув ладонью вниз от плеча, пытаясь притянуть меня обратно. Он смотрит на меня, и теперь в его взгляде знание того, что я действительно не перестала любить, а я знаю, каким он бывает, когда в чём-то вот так уверен .

- Колибри. Ты... Зачем ты это сделала?

- Я не специально. Этого не должно было произойти. Я не должна была.

- Но ты хотела, - настойчиво и громко говорит Эдвард, не позволяя, чтобы я отвела взгляд. - Я почувствовал, как ты желаешь этого, Белла, так же, как и я. Ты не сможешь мне солгать.

- Да, я хотела этого. Вот чего я хотела, - кричу я. - Этого и только этого, а не ударить тебя. Но я...

- Не одна. Поцеловала меня и вспомнила теперь о нём, так, да? Я не собираюсь делить тебя с ним, когда ты поедешь обратно.

Услышав это, я смотрю на Эдварда наверняка в неверии и чувствую, как отодвигаю себя от него. Не может быть, чтобы он такое сказал. Но он сказал. Я слышала. И где-то глубоко в душе я осознаю, что если бы ситуация была обратной, если бы он был с кем-то на словах или в реальности, но поцеловал меня, я бы тоже не хотела быть второй после кого-то, но ситуация не обратная. Один лишь поцелуй не даёт ему права так говорить. Один поцелуй не перешивает всего, что я чувствовала много дней, неделей и месяцев, в результате сложившихся в целых полтора года. Я знаю, какой он, но говорить со мной так лишь потому, что мы поцеловались...

- Я тоже не собиралась расставаться с тобой, а теперь не собираюсь терпеть это. У тебя нет никаких прав так говорить. И нет никаких прав на меня. Я никуда не зову тебя, Эдвард. Ни приезжать ко мне там, ни в свою кровать. Я возвращаюсь домой. И не ходи за мной.

- Пожалуйста, Белла, не уходи, - Эдвард касается моей руки, обхватывая локоть и притягивая меня ближе. - Не так, не сейчас. Мне мало этого времени с тобой. Правда, мало. Если бы ты знала, как мне не хватало того, чтобы твоё имя просто всплывало на экране, когда ты пишешь мне сообщение, - губы Эдварда растягиваются в подобие улыбки, но это совсем не улыбка. И близко не похоже. Ему так далеко до неё, что становится тошно внутри, что он не может просто улыбнуться, как прежде. Что теперь у нас всё вот так. Через новую боль. Мою и его. Ему тоже больно, я чувствую.

- Эдвард.

- Позволь хотя бы тебя проводить. Я хочу быть уверенным, что ты дома и дошла нормально.

- Ладно, хорошо. Пойдём.

Путь обратно ощущается короче по времени, и вскоре я останавливаюсь у машины Эдварда, оставленной им на обочине напротив моего дома. Эдвард подходит к автомобилю, выключает сигнализацию и открывает водительскую дверь. Меня странным образом беспокоит, что он может уехать вот так, возможно, не сказав на прощание ни слова, но он тянется за чем-то, что лежит на заднем сидении, и обходит автомобиль спереди уже с ношей в правой руке. Ношей является букет пепельно-розовых роз, который Эдвард протягивает мне. Я даже не думаю о том, чтобы не брать и сказать, что не нужно. Роз точно больше семи, а считать точнее прямо сейчас было бы слишком очевидно.

- Это то, почему я опоздал. Я искал цветы, которые дарил тебе тогда, но так и не нашёл. Ни здесь, ни в Сиэтле, - я смотрю в глаза Эдварду, в его красивые и выразительные глаза, словно уцепившиеся за меня. - Если я позвоню тебе позже, ты захочешь ответить и разговаривать?

- Да, я отвечу. Ты её перекрасил или купил новую?

- Перекрасил. Не нравится?

- Мрачно.

- Но нравится?

- Нравится, - признаюсь я после короткого, но, может, и продолжительного раздумья. - Только тёмные автомобили вроде нагреваются сильнее.

- Знаю, но сейчас это не имеет значения. Сейчас зима. Да и летом в наших краях не так, чтобы пекло.

- Спокойной ночи, Эдвард.

- Пока, Белла.

Я стою напротив него ещё немного, прежде чем всё-таки повернуться и пойти в сторону дома. Когда я оборачиваюсь уже на крыльце, Эдвард смотрит на меня, наблюдая, и, вздохнув, я отпираю дверь, оказываясь внутрь и закрывая её.

- Я пришла.

- Хорошо, - говорят родители из гостиной. - Не замёрзла?

- Нет, - я раздеваюсь и прохожу в общую комнату. - Что смотрите?

- Всё то же самое, что смотрели и до твоего ухода, - отвечает папа, недовольно поглядывая в сторону телевизионного экрана, после чего я замечаю пульт лежащим справа от мамы на подлокотнике дивана. Сразу становится понятно, что она распоряжается им и не позволяет выключать идущий сейчас фильм. - Как... погуляли? - у папы не обходится без странной паузы между двумя словами, и я жду, что он скажет или спросит дальше, и чувство, испытываемое мною при этом, можно охарактеризовать как минимум как любопытство. - Он вёл себя хорошо?

- Пап.

- Это обычный вопрос.

- Он подарил цветы, и я пришла в течение часа. По-твоему, это хорошее поведение?

- Он подарил цветы? И где они? - мама почти сразу забывает про фильм. - Неужели ты оставила их в коридоре? Я пойду подберу им вазу.

Она уходит, и мы с папой остаёмся наедине в свете ёлки и разноцветного свечения, исходящего от телевизора. Отец смотрит на меня несколько долгих мгновений, прежде чем слегка передвинуться на месте и спросить:

- Что за цветы?

- Розы.

- Розы «прости меня, я тебя люблю» или розы «выходи за меня»?

- Это просто цветы, пап, - я качаю головой, - и, по-моему, я вообще не хочу замуж. Ни за кого. Зачем это в принципе?

- Ну… Как бы это сказать. Это необходимо, если люди хотят семью и детей, и чтобы он у них было всё общее. Раньше это и тем более было необходимо, делать всё правильно.

- И это твоё объяснение? Зачем нужен лист бумаги, если люди любят друг друга достаточно сильно, чтобы создать союз и без брака?

- Ты не хочешь замуж? - спрашивает отец, в задумчивости смотря на меня и поднося руку почесать заднюю часть шеи. - А как же красивое платье, много внимания к тебе одной и много подарков?

- Никак, наверное. Это слишком нервно и суетливо, и я, правда, не хочу. Да и если не заладится…

- Но брак это гарантии, Белла. В том числе и на случай, если не заладится. Можно подписать брачный контракт. Сейчас это уже общепринятая процедура.

- Ты бы подписал сейчас?

- Ну наверное. Просто для галочки, - отвечает папа, когда мама входит обратно в гостиную с вазой и цветами и размещает их на столике, отодвинув небольшую кипу газет в сторону. - Чтобы было спокойнее всем.

- В чём должно быть спокойнее и кому? - задаётся вопросом мама. - Что обсуждаете?

- Брак и то, что наша дочь не хочет свадьбу никогда. А я говорю, что для большей уверенности можно составить брачный договор.

- Спасибо, пап, за твоё мнение, но я действительно туда не стремлюсь. Мне кажется необязательным выходить замуж. Не то чтобы меня кто-либо зовёт, но я думаю так независимо от этого. И тем более я не стала бы выходить замуж вот здесь, в Форксе.

- Как так? - вопрошает мама и смотрит так, как будто я сказала, что больше к ним не приеду, и если они хотят видеться, то теперь должны будут приезжать ко мне лично. - Ты здесь родилась, где же ты гипотетически собралась выходить замуж, если не тут?

- Не знаю, мам, но мир велик. Люди и за границу ездят жениться от Европы и до далёких островов.

- Да, но ты представляешь, сколько денег потребуется, чтобы туда доехать, и кто из гостей на это согласится.

- К счастью, не менее современным явлением, чем заключить брачный контракт, является и свадьба без родных в присутствии лишь свидетелей, которых ты впервые увидел пару минут назад. И ехать никуда не нужно.

- Но как же даже без матери и отца? Белла, ты говоришь неправильные вещи.

- То, что ты воспринимаешь их вот так, не делает их действительно неправильными, мама. У меня есть своя голова на плечах, и, как я и сказала, замужество не мой приоритет.

- Ладно, но, если не в Форксе, где бы ты хотела выйти замуж в случае, если передумаешь?

- Я фактически живу в Сиэтле. Там бы, я думаю, мне было бы уже проще. Я не собираюсь возвращаться жить сюда после учёбы, мам.

- Ты категорична и, может быть, даже слишком, Белла, но мы поговорим обо всём, когда и если потребуется, - отвечает мама, - сейчас это несущественно. Ничего из этого.

- Именно.

Я встаю и, подумав пару мгновений, беру с собой вазу. Так или иначе в ней мои цветы, с которыми я поднимаюсь наверх, размещая вазу среди фотографий и прочих деталей интерьера на комоде. Роз насчитывается одиннадцать штук. Я наклоняюсь к ним в желании вдохнуть аромат, и, уловив его нежные, едва уловимые в воздухе нотки, трудно не думать о сказанных Эдвардом словах. О его почти оглушившем крике, которым он всё равно что просил ударить его и прислать все сообщения из моих черновиков. Сообщения, которые делали мне больно тогда, когда я только писала их, но обернувшиеся пользой для меня, оказавшие мне определённую помощь, чтобы теперь что, выворачивать сердце и эмоции наизнанку уже Эдварду? Я употребляла не только его имя, но и имя Джереми. И упоминала то, что мы расстались, опять-таки с указанием имени, точнее, обоих имён, потому что это и есть причина. С Джереми у меня официально всё. С сегодняшнего дня, а точнее, с вечера. Как ты думаешь, почему, Эдвард? Ты наверняка бы понял без особых расспросов. Он хороший, был, есть и, надеюсь, останется таковым, чтобы можно было встретить и обрести подлинное счастье, но он не ты. Он это он, а я люблю тебя. Я люблю тебя недолго, не всю свою жизнь и даже не пять лет, но кажется, что так долго, потому что столько всего произошло. Завтра я буду любить тебя во много раз больше, чем чувствую это внутри сейчас. Нет, не стану я ничего отправлять. Я и так его поцеловала, призналась, что мне всё равно нравится его машина, а расстались мы не из-за меня. Я не должна говорить ему первой те самые слова. Даже если они являются правдой, а всё так и есть. Я фотографирую цветы и, раздумывая, сажусь на кровать лицом к шкафу. Раздумываю я о том, чтобы достать коробку, которую не нужно доставать с целью предаться воспоминаниям. Они живучие, и всё. Может, мне просто нужно с кем-то поговорить. Не с родителями или Элис, а с тем, кто будет объективен. Рэйчел была бы объективна, но она уехала на праздники в Кёльн, встречать их там с семьёй и парнем. Звонить ей туда, может быть, не так уж и дёшево. Впрочем, одно сообщение вряд ли меня разорит.

Привет, Рэйчел. Можешь мне позвонить, когда будет время? Это не срочно, и ничего не случилось, но мне нужно спросить. Хотя скорее посоветоваться.

Привет. Через две минуты. Только расплачусь за шар.

Рэйчел примерно так и звонит. Я отвечаю, и мы повторно здороваемся друг с другом прежде, чем Рэйчел спрашивает, что стряслось. Именно с использованием этих слов, а не каких-либо иных.

- Так что стряслось? В чём дело? В Джереми?

- Нет, не в нём.

- А в ком? - продолжает Рэйчел. - Я уж подумала, не хотите ли вы попробовать заново.

- А ты бы не хотела? Если бы сложилось так, что вы с Диланом не вместе, но ты бы по нему скучала, ты бы дала отношениям второй шанс?

- Трудно сказать. Смотря, в чём состояла бы причина расставания. Но, кажется, я начинаю тебя понимать. Мы говорим о твоём таинственном бывшем, том, кого ты по-прежнему любишь?

- Может быть. Да, о нём, - всё же отвечаю я. - Ты бы решилась? С Диланом?

- Повторяю. Смотря, из-за чего мы бы расстались. Если в результате измены, то нет, никогда. Говорят, что если предал раз, то предаст снова. Но если дело в другом, то мы вроде любим их спасать, да? Особенно если всё помним. Так же пишут в книгах, хоть ты почти и не читаешь романтику. О, спасибо. Только осторожнее, Дилан, там шар. Извини, Белла, я отвлеклась, - говорит Рэйчел. - Я скажу так. Не попробуешь, не узнаешь. Если что, он ведь появится здесь? Я бы на него взглянула. Только взглянула, ничего больше.

- Я пока не уверена, Рэйчел, но спасибо, что быстро позвонила, и за совет.

- Ну, всегда пожалуйста, но ты собираешься ему последовать, или я говорила всё это просто так?

- Я пока не знаю.

- Ладно. Понимаю. Но он хоть красивый?

- Да.

- Что ж, удачи тебе в принятии решения. Как минимум я бы, возможно, переспала с бывшим. Иногда и это неплохо. Типа окончательного прощания. Но в твоём случае я не это имела в виду. Извини.

- Всё нормально, Рэйчел. Как там Кёльн и твои дела?

Рэйчел рассказывает, что родители слегка достали её тем, что повсюду рядом, но иногда им с Диланом удаётся уйти из отеля одним, как сейчас, и тогда они гуляют по улицам, а согреваются в кофейнях и горячим шоколадом. Мы говорим не особо долго, потому что это всё-таки дорого, и, закончив разговор, я ложусь на кровати и до входящего звонка лежу так, думаю, не более пяти минут. Звонит Эдвард.

- Алло.

- Привет. Ты с кем-то разговаривала? Я уже звонил, а звонок не прошёл.

- Привет. Разговаривала, да.

- Понятно. А с кем, не скажешь? - спрашивает Эдвард. - С ним?

- Ты позвонил, только чтобы поговорить о моём парне?

- А ты собираешься вернуться на учёбу и быть с ним, как будто у тебя не сохранились чувства ко мне?

- Чего ты хочешь? - прямо спрашиваю я, обхватывая корпус телефона немного иначе. - Чтобы я во всём призналась человеку, которого ты даже не знаешь, который был рядом, в отличие от тебя, и причинила ему боль, подобную той, что ты причинил мне?

- Не так, Белла. Конечно же, не так. Но я прошу тебя расстаться с ним. Всё будет иначе. Я стану рассказывать всё. Я пытаюсь стать лучше ради тебя. Всё это время я пытаюсь стать лучше ради тебя.

- И как это должно мне помочь? Как мне должны помочь эти слова? Ты не захотел переживать со мной трудный период в своей жизни. Какой бы ни была причина, а я помню причину, которую ты мне назвал, ты счёл, что мне не нужны твои проблемы, а значит, не нужен и ты. Ты ушёл, Эдвард.

- И у нас с тобой целая жизнь, чтобы я мог восполнить твою боль. Тебе надо только позволить мне, и я обещаю...

- Не давай обещаний. Я не хочу.

- Но поговорить-то мы можем? Давай встретимся в кафе или там, где скажешь.

- Я не пойду с тобой в людные места, после посещения которых все снова начнут говорить про тебя и меня.

- Не верю, что для тебя это проблема. Это перестало быть ею ещё тогда.

- Теперь это иная проблема, - даже не думая сдержаться и не говорить, чётко произношу я. - Тогда в головах многих я наверняка была просто девушкой, не ведающей, что она творит, в силу возраста, но я не желаю казаться дурой ещё и сейчас, всё это время спустя.

- Тогда это всё та же проблема. И проблема, скорее всего, актуальная только здесь. Уверен, в Сиэтле ты другая. Так поехали туда, поговорим там.

- Это несерьёзно, Эдвард.

- Да, не слишком серьёзно, я согласен. Сотни километров только в одну сторону. Но я готов на это пойти, если так мы поговорим. Может быть, за обедом?

- И куда поедем?

- Ты спрашиваешь, потому что согласна? Или просто так? Зачем ты спрашиваешь, Белла?

Он задаёт три вопроса подряд. Один за другим. Без как таковой паузы между ними. Я вдыхаю и шепчу, давая понимать всё, как оно есть на данный момент.

- Согласна. Но это не свидание.

- Конечно, нет. Я так и не думаю, и для этого есть больше одной причины. Я заеду в десять, хорошо?

- Лучше в половину одиннадцатого.

- Хорошо. Чем собираешься заняться вечером? После того, как мы договорим.

- А ты сам как думаешь?

- Читать.

- Да, - смотря на свои ноги в изножье кровати, шепчу я. - Ты что-нибудь сейчас читаешь?

- Прямо сейчас нет. И уже довольно давно. Не хочу.

- Понятно. А почему не хочешь?

- Такой период. Нет времени. Или нет человека, с которым я мог бы всё разделить. Свои впечатления и книгу. Ты прочла ту книгу, что я оставил?

- Нет, - честно говорю я. - Надеюсь, тебя это не удивляет. Я могу вернуть её тебе прямо завтра, если ты хочешь.

- Нет, не хочу. Я оставил её тебе. Пусть будет у тебя. Спокойной ночи?

Мне кажется, или он спрашивает, а не просто говорит? Его голос звучит вопросительно или нет? Я не уверена, потому что прошло много времени с тех пор, как мы общались. Я не могу утверждать, что знаю его и его эмоции и сейчас. Я знала или верила, что знаю, но я знала о нём недостаточно.

- Спокойной ночи.

- Пока, Белла.

- Пока, Эдвард.

Я кладу трубку раньше, чем это сделал бы он, и обдумываю, почему ему не нужна его же книга. Вроде он должен хотеть вернуть её обратно. Странно ли, что он этого не хочет? Или не слишком странно? Ему всё равно? Или неважно, потому что он её уже прочёл и никогда не собирается перечитывать повторно? Я поднимаюсь с кровати и иду к шкафу. Это просто книга. Я просто посмотрю, что там в ней. Загляну как минимум в начало. И, может быть, пойму, отчего она так явно ему не нужна.