Глава 5. Pov Эдвард 


 

Открываю свинцовые веки и вижу черноту, глубокую и манящую своей незримой бездной. Она стала моим постоянным спутником все эти … дни, месяцы? 

Я понятия не имею, движется ли это чертово время или нет. Да мне и наплевать. Меня вообще ничего не интересует. День... ночь… все равно. Все понятия стали далекими и размытыми, как и люди вокруг, словно тени, снующие возле меня. 

Они всегда чего-то хотят, не понимая, что я ничего не желаю, и меня, можно сказать, и нет! Как и моего сына… 

Разве я не пообещал, что когда не станет его, то не станет и меня? Так и есть… Эдварда Каллена больше нет и никогда не будет, осталась лишь пустая ненужная телесная оболочка, вот ее-то и никак не могут оставить в покое спасительной темноты. 

Вот и сейчас, стоило мне протянуть руку за очередной порцией небытия, как вспыхнул яркий свет и громовой голос ударил по воспаленному мозгу. 

- Немедленно поставь эту гадость туда, где ты ее взял, Эдвард Каллен, или я за себя не ручаюсь! 

Проигнорировав суровый приказ, пытаюсь поднести бутылку ближе к себе, но на полпути ее грубо выдергивают из моих слабых дрожащих рук и отбрасывают далеко в сторону, за пределы досягаемости. Черт! 

Надо мной нависает фигура, которая больше не безликая тень. Растрепанные черные волосы, зеленые глаза, горящие яростью. Кто же это? Поблуждав по полупустым лабиринтам своей памяти, нахожу ответ. Элис… 

Спорить с ней нет ни сил, ни желания, отворачиваюсь в сторону, пытаясь закрыться от слепящего привыкших к темноте глаз света. 

- Я с тобой разговариваю! – раздается прямо над ухом, и свет появляется вновь. Одновременно получаю хлопок по плечу, весьма ощутимый. 

- Отвяжись от меня, Элис! – приходится реагировать. 

- Ага! Наконец-то соизволил заговорить и даже имя мое вспомнил! – торжествующе объявила она. – А я уже думала, что ты не помнишь никого, кроме себя, чертов эгоист! 

- Я? Это я – эгоист? – взревел я в ответ, приходя в ярость, и развернулся к ней. 

- А кто же? Ты сосредоточился только на себе, наплевав на всех остальных! Ты думаешь, ты единственный, кто страдает? А как же твоя мать, которая потеряла внука и сейчас теряет своего сына? А я? Ты считаешь, что мне не больно, что я не любила своего племянника или что у меня нет сердца? О нас ты подумал? Ты знаешь, что ты делаешь с Эсми? – продолжала напирать Элис. 

Упоминание о матери пробудило что-то человеческое, еще остающееся во мне. Какие-то отголоски стыда или сожаления… 

- Мне жаль, Элис, но лучше вам забыть обо мне, как будто меня никогда и не существовало… 

- Забыть? Ты в своем уме? Хотя о чем я говорю, свой ум ты давно утопил в литрах виски, которым ты накачиваешь себя с самых похорон… 

Похорон… Это страшное слово обжигающей болью полоснуло по обледеневшему сердцу. И я вспомнил тот кошмарный день, вернее, те отрывки, которые остались в моей памяти. 

Серое небо, наполовину опустевшие деревья, кроваво-красные листья в черных лужах, пронзительный крик вороны, тоскливый дождь, море цветов, их удушающий аромат, смешавшийся с запахом горящих в церкви свечей, белая поверхность гроба, черная пасть раскрытой могилы, черные одежды людей, собравшихся вокруг, монотонный голос священника, плач Эсми, глухой стук комьев земли… 

Я словно со стороны наблюдал за происходящим, я не мог быть участником этого трагического действа, просто не мог, это не я, и не мой сын там… 

Я вернусь домой, и он выбежит ко мне навстречу, как и каждый вечер… А потом мы будем разглядывать новые созвездия в чернильной ночи… 

Но мое тело не желало слушаться и уходить, словно его держало сильнейшим магнитом в этом печальном месте. 

Я стоял и стоял, глядя в пустоту, не в силах сдвинуться с места. И даже не заметил, что никого вокруг не осталось. Мне никто и не нужен был… 

Дождь усилился и хлестал по щекам, а может, это был не дождь… Какая разница… Подошедшая Элис почти силой увела меня и усадила в машину. Что было дома, я не помнил. 

На следующее же утро я вновь был на том самом месте, я не мог оставить моего мальчика совсем одного. Глаза тут же выхватили предмет, которого вчера здесь не было. Букет из белых лилий лежал поверх остальных цветов. 

Здесь кто-то побывал, но кто? Ирина? Я даже не знаю, сообщил ли ей кто-нибудь об этом. Да и вряд ли это имеет для нее значение, для нее он никогда не существовал, так что ничего и не изменилось. Это мою жизнь вырвали с корнем и растерзали в клочья… 

И вот тогда, в то серое туманное утро, правда обрушилась на меня со всей своей устрашающей силой. 

Я четко осознал, где я нахожусь и почему, и весь погост содрогнулся от моего душераздирающего крика. Лилии, непонятно как оказавшиеся в моих руках, разлетелись на мелкие лоскутки. Деревья, небо, надгробия, все кружилось перед моими глазами, пока я переживал все муки ада. 

Мой сын… мой сын… мой сын… 

Я упал на колени и вцепился в мокрую после прошедшего дождя землю. Я плохо помню, как все те же Элис и Джаспер увезли меня к себе, но я сбежал от них в свою вторую квартиру, где нашел спасение в алкогольном небытие. 

Но и там, агония настигала меня в похмельных промежутках, и я крушил все, что попадалось под руку. Мне хотелось физической болью заглушить душевную - ту от которой невозможно было избавиться никаким лечением, ни таблетками, ни алкоголем. 

Но, ни сбитые в кровь руки, ни тяжелая голова в алкогольном дурмане - ничто не приносило мне хотя бы капли облегчения. 

- Эдвард! – голос Элис вернул меня к реальности. – Ты опять ушел в себя, но я тебе не позволю, слышишь! Посмотри на себя, во что ты превратился, от тебя воняет, а твой жуткий вид способен довести до инфаркта кого угодно. 

- Да какое это имеет значение? Меня нет! – заорал я. 

- Нет, ты жив, несмотря ни на что! Жизнь продолжается дальше, и если тебе не стыдно за себя перед нами, то вспомни о Джеффри, неужели ты думаешь, что он хотел бы видеть своего отца таким? - использовала она последний и самый главный аргумент. 

Упоминание о сыне вызвало нестерпимую боль, а также нестерпимый стыд. Она была права, Джеффри бы это не понравилось, он всегда ругал меня за малейшую оплошность во внешности, так как сам был аккуратен до педантичности. 

Но разве я имел право жить дальше, когда его нет и никогда больше не будет рядом со мной? Об этом я и сказал своей сестре. 

- Да, мне стыдно перед ним, но как я могу продолжать жить обычной жизнью, когда его жизнь оборвалась? Как, Элис? – соленая влага заструилась по моим небритым щекам. 

- Я тоже скорблю, все мы, но такова жизнь. Мы, живые, должны отпускать тех, кто ушел от нас в иной мир, и идти дальше по своему жизненному пути до конца, у каждого он свой, предначертанный только ему… - лицо Элис тоже блестело из-за пролитых слез. 

- Я понимаю это, но не могу смириться. Где взять сил, чтобы двигаться дальше, если больше нет ничего, никакого смысла в моей жизни? – спрашивал я. 

- Смысл есть всегда, и однажды ты поймешь его, и тогда все встанет на свои места, и силы вернутся к тебе, нужно только сейчас сделать усилие и попытаться! Пожалуйста, Эдвард, ради всех нас, ради себя, ради памяти сына… - она притянула меня в свои объятия, где я выплакивал всю свою боль и тоску. 

Элис заставила меня принять душ и переодеться, а позже выпить кружку кофе и съесть сэндвич. 

Когда она ушла, я взял ключи от машины и отправился навстречу своей боли, своему горю, своим воспоминаниям. 

Повернув ключ в замке и переступив порог темной квартиры, я замер от звенящей в ней тишины и пустоты. 

Это место больше не являлось моим домом. Дом – там, где твое сердце, где тебя любят и ждут. Когда-то, в недавнем прошлом все так и было. Звук включенных мультфильмов, компьютерных игр, смех - вот что доносилось мне навстречу, когда я возвращался домой. Нынешняя тишина оглушала, подавляла, делая квартиру похожей на склеп, безмолвный и мрачный. 

Первая волна боли окатила меня, царапая горло и сдавливая виски, но я упрямо сделал шаг, другой, с трудом переставляя одеревеневшие ноги, нащупал за спиной выключатель, и свет вспыхнул, озаряя все вокруг. 

Странно, но все осталось на своих местах, так же, как и в тот день, тот роковой день… Газета на столе, футбольный мяч в углу… Только тонкий слой пыль оповещал о том, что здесь уже некоторое время никого не было. 

Я шел практически вслепую, ведомый силой притяжения, и боль возрастала во мне с каждым шагом и каждой проведенной здесь секундой. Вот и она, конечная точка маршрута. 

Тихонько толкнув дверь, я оказался в самом эпицентре урагана боли, обрушившемся на меня шквалистым ветром и сбивая с ног. Я рухнул на колени возле такой родной кроватки, где теперь никогда никто не будет спать… Я сгреб синее одеяло со звездами руками, уткнувшись в него лицом… 

«Я люблю тебя, пап…» - эхо далекого родного голоса пронзило мою голову, возвращая меня в то утро. Если бы я только мог знать, что это его последние слова, сказанные мне… Если бы я только мог знать, что это было нашим прощанием… Я не ушел бы ни за что на свете, я держал бы его крепко-крепко и никогда не отпустил. 

- Джеффри, сынок, прости, что не смог уберечь тебя, не смог… 

Я думал, что с Элис выплакал все свои слезы, но они рвались из меня, из самой глубины моего разрушенного сердца. 

Синее одеяло еще хранило его запах, теплый детский аромат, а подушка была смята его головой. На столе лежали тетради, на полке стояли книжки и учебники. Я провел по ним слабой рукой, а затем встал и, пошатываясь, подошел к окну, где стоял мой подарок – телескоп. 

Сегодня на небе было много звезд, они светили своим серебристым светом, но ты больше никогда не сможешь их увидеть, сынок… Возможно, ты и сам стал одной из них… Может, вон той, самой маленькой и далекой, и смотришь теперь на меня оттуда, с высоты небес… 

Я перевел взгляд на стену, и улыбающийся Джеффри посмотрел на меня в упор. Боль взорвалась во мне тысячами игл, разрывая меня на части и терзая все мое тело и душу. Я снял рамку со стены и прижал к сердцу, если оно еще у меня осталось… 

Сынок, как же мне теперь быть без тебя? Как? Кто будет встречать меня дома? Кого я буду забирать после школы и водить на бейсбол? Кого обнимать по утрам и желать доброго утра? Кем я буду гордиться и кого любить? Что мне делать теперь? Как жить, а главное – зачем? 

Ты был всем для меня, всем моим миром. Все, что я делал, было ради тебя, чтобы дать тебе достойное будущее. Теперь моя жизнь потеряла всякий смысл, в ней только колющий холод и поглощающая темнота, и нет ни малейшего намека на свет. 

Я просидел в комнате сына всю ночь, вспоминая, наверное, каждый момент его такой короткой жизни с самого рождения. Вот он, семимесячный малыш, улыбается мне со своего стульчика в кухне, весь перемазанный фруктовым пюре; вот смешной крепыш, топающий по мощеной дорожке в саду за скачущим впереди воробьем; вот гордый ученик начальной школы… 

Там, в воспоминаниях, я находил утешение и даже улыбался сквозь слезы, но резкий звонок в дверь нагло выдернул меня оттуда. К черту всех, решил я и не сдвинулся места. Как они смеют беспокоить меня… 

Но звонящий все не унимался, и я тяжело встал на ноги. Элис, только она может быть так настойчива. Но это была не Элис, это был тот человек, которого я меньше всего хотел видеть сейчас. 

- Ты? Что тебе здесь надо? – рявкнул я. 

- Мне? Ты еще спрашиваешь? Джеффри был моим сыном, а ты даже не сказал мне, негодяй! – Ирина, а это была именно она, кинулась на меня с кулаками. Она нисколько не изменилась за те годы, что мы не виделись. Та же ослепительная блондинка в черном платье с массивным колье и высоких сапогах. 

- Сыном, говоришь? Ты даже не видела его ни разу с момента рождения! Лживая дрянь! Как ты смеешь называть его сыном? Ты даже имя его произносить недостойна! – я схватил ее за руки и отшвырнул от себя. Злость клокотала во мне. 

- Я доверила его тебе, а ты не сберег его, чем ты лучше меня? 

- Убирайся отсюда! – прорычал я, выставляя ее за дверь. 

Оттуда доносились угрозы и проклятья, но потом все стихло. Меня же всего трясло от встречи с этой стервой и от ее мерзких слов. Как она посмела обвинять меня в гибели сына? Она - та, которая без малейших колебаний отказалась от него и никогда не интересовалась его жизнью! 

Я долго приходил в себя после ухода этой женщины. За окном стало светать, небо приобрело более светлый оттенок. Свет отвоевывал свои позиции, а тьма отступала. Так и в моей душе боль сменялась холодной пустотой и смирением. 

Время двигалось несмотря ни на что, ему не было дела до чьей-то беды. И вот уже первый скромный луч утреннего солнца осветил улицу, давая начало новому дню. 

В моей голове звучал голос сестры: «Смысл есть всегда…однажды ты поймешь его…». И тут же появился другой голос, мужской и из размытых пеленой слез и боли воспоминаний: «Вы спасете жизнь ребенку, пусть и чужому, а часть Джеффри всегда будет жива в этой девочке…» 

Девочке… Впервые за это время я вспомнил о том, что сделал тогда в больнице. Я отдал сердце моего сына этой незнакомой девочке. Моего сына больше нет, но его сердце живо, оно до сих пор бьется в той малышке. Если ей сделали операцию, и она выжила. Это ведь очень сложно. 

И я почувствовал непреодолимое желание увидеть эту девочку, которой подарил жизнь. Решение было принято мгновенно, я сегодня же поеду в больницу. 

*******************************************************************************************************

В следующей главе ждем встречи Эдварда с Беллой и Викторией! Жду ваши предположения о том, как она пройдет! А также хочу поздравить моих читательниц с наступающим праздником 8 марта и пожелать всего самого наилучшего!