Фанфики
Главная » Статьи » Фанфики по Сумеречной саге "Все люди"

Уважаемый Читатель! Материалы, обозначенные рейтингом 18+, предназначены для чтения исключительно совершеннолетними пользователями. Обращайте внимание на категорию материала, указанную в верхнем левом углу страницы.


РУССКАЯ. Глава 11. Часть 1.
Capitola 11. Часть 1.


На ковре кусочки фольги. На полу, в полутора сантиметрах от них, кружка с горячей водой из-под крана - пар еще идет. Декоративная синяя вазочка, теперь расколотая надвое, пристроилась рядом с кружкой. Ее фарфоровую белую пустоту, опираясь на острый край осколка, заполонил серо-белый пессимистичный пепел. От каждого моего движения он взлетает в воздух, но послушно опускается обратно, не умудрившись сменить направления.

Я периодически добавляю к уже образовавшейся горочке новый, стряхивая его с сигареты. Ее дымок, точно как и от чашки, вьется вверх, переплетаясь с запахом шоколада, чуть подтаявшего от соседства с горячей водой.

«Зачем ты пишешь мне?»

Каждый раз, когда беру в руки расплавленный треугольник таблерона, на светлой кружке остаются некрасивые коричневые отпечатки. Но даже это не останавливает от поедания любимой сладости - с самого утра у меня во рту, помимо печенья Анты, не было ни крошки.

Вибрирует телефон. Здесь же, на ковре, возле оставшейся фольги, прячущей от меня шоколад. На дисплее высвечивается голубым огнем яркое уведомление о новом сообщении, и я, проведя пальцами по ковру, возвращаю к мобильнику свое внимание.

«У меня есть причина, и она оправдана» - гласит черным по белому набранный текст. В поле «от кого» номер телефона, не имя, которое я стерла, набравшись решимости. Но набор цифр настолько знаком, настолько режет, что особой разницы не чувствую. Просто стараюсь не смотреть на них.

Я делаю глоток из своей кружки, посильнее закутавшись в простыню. Она белая, мягкая и не издает неприятных звуков, если случайно провести ногтем по поверхности. Однако холодная. Вряд ли в ней можно согреться.

Я стянула ее с матраса, безбожно разворотив всю постель, ближе к четырем, когда достаточно наплакалась. Сейчас уже больше одиннадцати, за окном завывает ветер, а я только-только набралась смелости начать разговор с Бесподобным. Прежде при одной лишь мысли подобного хотелось зажмуриться и никогда, никогда больше не открывать глаз.

«Причины имеют следствия. Птица не обращала внимание на свою ценность, пока та не пропала».

Удивляюсь тому, с каким абсолютным спокойствием, с каким красноречием (в лучшем смысле этого слова!) и ничуть, ничуть не преуменьшенным наплевательством, набираю свой ответ. Глажу клавиши, а не вдавливаю внутрь корпуса. Сижу, молчаливо глядя в экран, а не орудую полупрозрачным платком, тщетно стараясь вытереть все слезы.

Наверное, отчасти такое поведение просто следствие закончившихся эмоций. Мне уже не страшно, не боязно, я не злюсь и не пылаю ненавистью, не хочу проклясть тех, кто вынудил реветь два часа подряд… я вполне довольна происходящим и принимаю его таким, какое есть. Со всей дрянью, что найдется.

Всегда бы так держаться.

Моя сигарета почти вдвое становится короче, перегорая затаенными в глубине под белой пленкой алыми узорами, и только к этому времени Джаспер дает ответ.

«Птицам свойственно ошибаться. И не менее, чем ценностям, свойственно любить».

Я громко усмехаюсь, прочитав один раз, потом второй, а затем и третий. Но при всем этом пальцы предательски сдавливают телефон, а внутри, в груди, что-то больно екает, ударяя о ключицу.

Прогоняя все ненужные реакции организма, обычно сопровождающие такое состояние: слезы, всхлипы, постанывания или вой - глубоко-глубоко затягиваюсь, как Константа на свадьбе. И уже тогда, закашлявшись, могу списать все на губительный едкий дым.

Еще кусочек шоколада. Еще глоток горячей, обжигающей все во рту воды. Две новых коричневых отметины.

«Любить тело?»

Серая дымка, заполнившая комнату, проскользнувшая в каждый ее уголок, очень комфортна. Мне здесь легко дышать, мне здесь знакомо и приятно, как у себя в комнате в резиденции, и в этой же дымке растворяются все неправильные с моей стороны чувства. Например, защищенности рядом с Калленом. Например, абсолютной веры ему.

Все это с недавнего времени напрасно. Если не нужно даже главному благодетелю, на что тогда мне? В конце концов, справедливый и честный выбор с его стороны - моя кровать исключительно для меня. Не будет необходимости пребывать в моем обществе. А у меня не будет лишнего искушения жаться к нему так же крепко и так же доверчиво.

Теперь нет повода ничего играть, придумывать и изображать. Каждый сам за себя.

…Он заходил сюда. Сегодня, в шесть. Через три часа после начала нашего разговора. Он тихо постучал, он поинтересовался, может ли войти, он приоткрыл дверь сначала нешироко, дабы убедиться, что я не против… и даже пытался как-то утешить меня, произнести нечто вроде извинений.

Но повторной беседы не получилось - я выгнала Эдварда. Я сжала руки в кулаки, придала взгляду решимости, одернула задравшийся край синей кофты - в жизни больше не надену синего - и четко, ровно произнесла, дрогнув лишь на последнем слове всей фразы:

- Это моя комната, вход воспрещен, и тебе следует это запомнить. Уходи немедленно.

Каллен не был настойчив, когда это не требовалось, и послушал меня. Не знаю, с какой целью и по какому убеждению, но, настоятельно попросив как следует отдохнуть и не принимать скоропостижных ненужных решений, все же вышел.

У меня закрались подозрения, что вернется - уже через час-два. А потому, использовав свои акриловые краски по назначению, я воплотила недавнюю задумку в жизнь: толстой кистью и четырьмя размашистыми движениями вывела на внешней части своей двери ромб. Красный. С четкими границами.

Объяснила наиболее просто и доходчиво.

И больше меня не беспокоили за сегодня…

Телефон опять вибрирует. Новое сообщение: разговор не окончен.

«Тело можно хотеть, Белла. А любить исключительно душу».

Ох Джас… на пару недель раньше, и я бы поверила всему этому. Я бы закрыла глаза, уши, прикинулась слабоумной и поверила. Даже если бы не следовало, если бы все говорило против тебя.

Но после того утра в твоем доме, после того, как проехала в грязном автобусе и прошла по изрытому полю без малого сорок километров, вера кончилась. Я уже себе не верю, не говоря о тебе. Я оборвала все нити, все мысли, когда отдала Розмари свое серебряное колечко с твоими инициалами на внутренней стороне.

Ты ведь меня бросил…

«Любовь кончается, это можно пережить. Не делай меня крайней, Джаспер».

Нажимаю «отправить» и быстро, резко выдыхаю. Опять затягиваюсь что есть мочи, до того, что щиплют глаза, уничтожив за раз почти половину второй сигареты, но даже кашель не помогает.

Я плачу. Я плачу, вспомнив эту фразу. И то, с каким лицом мне ее озвучили.

Соленая влага до жути прозаично падает на черепок с пеплом, разбавляя его количество и сгущая краски. От нее горчит шоколад и, хоть звучит невероятно, мутнеет вода в кружке.

Я слишком много думала о себе, затерявшись в фантазиях. На деле ни силы, ни решимости, ни даже простой сдержанности. Я уже сообщение не могу набрать, чтобы не разреветься.

…Хейл долго не отвечает, что не является особым сюрпризом. Я уже начинаю думать, что больше ни одно уведомление меня не потревожит.

Тру и без того вспухшие красные глаза, прижимаю простынь к носу, блокируя всхлипы, обнимаю рукой, свободной от никотиновой палочки, колени.

До сих пор до конца не верю, что и шоколад, и сигареты, и даже две маленькие бутылочки золотистой жидкости, серебристой меткой охваченные возле горлышка, припрятала как раз в этом чемодане: в одном из трех черных, с потайным кармашком снизу. И выбрала Роз именно его! Не знала, не могла знать, что внутри - я достойно конспирирую свои вещи. Но хотела того смотрительница или нет, она спасла меня. Придала сил в такой вот непростой во всех отношениях день.

Начинаю думать о том, что не плохо бы поспать, дав отдых чугунной голове, больно пронзающейся чем-то острым при каждом лишнем движении, как все-таки получаю ответ от Бесподобного. Краткий и по сути - как хотел бы быть он сам.

«Ты меня забыла?»

Господи, да за что же мне…

Зубы стучат друг об друга, когда пишу:

«Да».

«И ночи забыла? Я ведь единственный, кто готов слушать твои вопли под грозу».

И без того поганое дыхание пропадает. Я уже насилу, с хрипами, втягиваю в себя воздух. Чую приближение волны из слез и рыданий, она уже на подходе. Цунами, не меньше. Но все еще отчаянно терплю, отсрочивая приговор. Страшно становится лицом к лицу со страхом.

«Мои ночи здесь проходят не хуже», - высокомерно заявляю.

Ответ прилетает за полсекунды, словно набранный им заранее:

«Вылизываешь седые яйца?»

Всхлипнув, злорадно сквозь слезы улыбаюсь. Он толкает меня на шаг, на который, как наивно считала, никогда бы не согласилась. Безымянный палец левой руки все это время желала отдать только одному человеку. Кольцо, что наденет он, не снимать. И представить не могла чужого…

А теперь переступаю и эту грань. Активирую камеру, протираю, для лучшей видимости, объектив.

И, сделав заветный снимок, отправляю его Хейлу. С подписью, конечно. Куда нам без нее.

«Порой седые яйца, Джас, дают куда больше, чем любые другие. Поверь моему опыту»

Знаю, что он увидит на фото: кольцо. Мою голубку с изящным крылом, ее платиновый клюв, который идеально подходит под углубления в кольце Эдварда, а еще ободок, на котором она держится, который выполнен очень искусно, с затейливым переплетением маленьких драгоценных нитей.

Достойное Королевы украшение. Куда более достойное, чем серебряная безделушка.

«Минет за бриллианты это прозаично, Беллз».

«Минет за порошок еще прозаичнее».

И здесь же, через секунду, приписка:

«Не беспокойте меня, мистер Хейл. Я уже давно не про вашу честь».

И точка. Жирная, большая, черная. Достойный конец.

Даже если больно, даже если тянет и даже если при одном-единственном упоминании о том, как скользят медовые волосы по коже, как ласкают губы самые чувствительные места тела, как приятны на коже длинные музыкальные пальцы и как необходимы, до ужаса, до боли, в ночи объятья, все внутри заходится синим пламенем, испепеляющим душу.

При всех отрицательных чертах Эдварда к Джасперу я не вернусь… после последних слов понимаю, что Роз всегда говорила правду: не его я поля ягода, не для него живу.

И давно пора это было понять.

Потому я, кое-как успокоенная неожиданной истиной, поправляю волосы, соединяю вместе края простыни, допиваю остатки воды на дне кружки. Сигарета потушена, черепок полон пепла - сгоревшего пепла моей лживой привязанности, вынудившей напрасно потратить столько слез, - а упаковка шоколада кончена: восемьдесят пять грамм.

Хорошее начало новой жизни и нового стиля поведения.

Когда кончено с одним, можно браться и за второго.

Я больше никому не позволю доводить меня до слез, запугивать и делать больно - даже самыми мелкими, незначительными фразами.

Решение окончательное и обжалованию не подлежит.

* * *


Три часа, тридцать пять минут и, если быть точной, сорок семь секунд после полуночи. Солнце давно село, небо давно потемнело, метель навалилась на домишко среди леса с новой силой, а мои слезы высохли, растворившись в забытье.

Ни телефонов, ни экскизов, ни электронной почты. Час назад я удалила свои аккаунты везде, где только было можно. И особенно постаралась в нашей личной с Джаспером интернет-галерее. Ни одного общего снимка, любимый. Ни одного комментария с сердечками смайлов, Бесподобный.

Сейчас я там, где должна быть - а тебя здесь не будет. И делаю я то, что хочу. Без правил.

Например, теперь место моего нахождения: кухня, настоящее Эльдорадо. Ровный ряд бордовых тумб, современное техническое оснащение, мощная вытяжка и прекрасная плита на восемь электрических конфорок. А еще яркие лампы, многослойные римские шторы и достойный набор всей необходимой в доме посуды.

…Я замечаю Его, когда с любопытством поднимаю с длинной полки большую суповую тарелку. На ней причудливые витиеватые узоры, с искусностью мастера выведенные синими красками - акриловыми, насколько могу судить, - и одно крупное, вполне понятное изображение, разборчивое на глаз: Жар-Птица, хоть, судя по цвету, и затерявшаяся во льдах.

От ее хвоста волнообразными прикосновениями тончайшей кисточки отходят голубоватые блики… они идут к центру тарелки, сужаются и, в конце концов слившись в пестрый хоровод, обрисовывают кружочек, который первым заполнит ароматный бульон.

Я держу ее на весу, подмечая, что тяжеловата для стандартной посуды, и делаю вид, что абсолютно не слежу за выражением лица обладателя аметистов.

Игриво веду по тарелке двумя пальцами, подбираясь к краешку - трогаю краски, давно застывшие, будто пытаясь убедиться, настоящие они или нет. Теперь пробираюсь обратно - так же неспешно, с той же шаловливой улыбкой.

И как только ноготь указательного пальца проходится по клюву птицы, запертой в стеклянном изваянии так же, как и я в этом доме, широко улыбаюсь.

Раз - и тарелка на полу, с громким звоном и треском.

Раз - и на тысячи кусков, как уже миллион раз мое самообладание по вине этого мужчины.

Раз - и освободили птичку. Никто больше ее не заточит.

Серые Перчатки не хмурится, не морщится и даже не дергается от чересчур громкого в ночной тишине звука. Только глаза чуточку темнеют… но принимая во внимание тот полумрак возле арки, из-за которого он за мной наблюдает, мне вполне могло показаться.

С грацией, на которую, как всегда думала, не способна, переступаю через острое стекло. Стою теперь ближе к заветной полке, с презрением охотника к недостойным его трофея выбираю следующую жертву. Судя по всему, надо покрепче и потяжелее. Ударило об плитку не так громко, как мне бы хотелось.

Слева, надеясь спрятаться от меня, притулилась ваза. Не греческая подавно, скорее исконно-русская, все с тем же знакомым узором. Правда, здесь не Жар-Птица, а скорее парочка лебедей. Они выгнули свои длинные шеи в попытке уследить за медленно летящими вниз подобиями снежинок… чересчур больших и уж точно далеко не правильной, не шестиугольной формы.

Ну и чудно. Не должна несоответствующая хоть каким-то законам живописи вещь стоять на такой красивой и высокой полке. Гости не поймут, если зайдут на экскурсию.

Я бережно поднимаю вазу, обхватывая ее за удобно пристроенные ручки, и, взвесив, прикидываю, что как минимум килограмма два здесь будет. Жаль, конечно, стекло, но ведь переводят его на такую ерунду.

…БА-БАХ!

Синее море с пенистыми волнами - истинными барашками - расплескалось по серой плитке, укрыв всю ее собой, залив полностью. Кажется, какой-то из осколков даже полоснул меня по ноге, но не так сильно, дабы бросить свое развлечение и обратить на него внимание.

Рано.

Рано, потому что только сейчас возле арки заметно хоть какое-то шевеление. Прислонившись к ее косяку, Эдвард складывает руки на груди. Жест, подтверждающий мои догадки: недоволен. И плевать, что не показывает в открытую.

На мужчине пижамного вида темно-серые брюки и прекрасно запомненная мной еще со времен Лас-Вегаса подходящая к ним по оттенку трикотажная кофта. Синяя полоса на шее, переходящая на грудь, и крохотный кармашек слева, немногим выше сердца. Прямо-таки икона стиля. Даже в сонном виде.

Я вспоминаю про джасперовскую фразу о «седых яйцах» и фыркаю, задавив в себе даже мысль о чем-то подобном. Первый или последний мужчина Эдвард старше тридцати, которого я хочу, но в постели он окажется. Моей постели. И мне доставит удовольствие, уколов точно пущенным дротиком самолюбие Хейла.

Устало разминаюсь на кухне, лениво продолжая своеобразный осмотр особых ценностей в этой комнате. Старательно делаю вид, что занята исключительно своим делом.

Тянусь к вышестоящим изделиям, статуэткам вроде как, безмолвно раздумывая, какую лучше взять: здесь ящерица, турецкий дервиш и небольшой корабль, больше напоминающий галеру. Все в единой цветовой гамме, будто у них есть ведро с такой краской, куда окунаешь, вынимаешь и сразу имеешь готовый узор. Всегда одного цвета, но всегда разный. Символично русский.

- Ты порежешься, - тихо замечает Эдвард, когда я привстаю на цыпочки, выверяя расстояние до галеры. С тревогой, пусть и глубоко затаенной, смотрит на осколки внизу.

- Это навряд ли.

Благополучно миную опасную зону, сняв свою новую игрушку. Верчу ее в руках, не обращая внимания на то, что, как и на предыдущих предметах, по стенкам остаются желто-красные следы гуаши с моих ладоней. Специально искала ее битый час, дабы дополнить свой совершенный образ.

- Ногу можно здорово порезать, Изза. Я серьезно.

- Продемонстрируешь мне? - вызывающе интересуюсь.

Ответа не получаю, а потому со спокойной душой и совестью возвращаюсь к прежнему занятию. Советовать и предостерегать может тот, кто либо испытал нечто подобное, либо готов взять удар на себя. Но никогда в жизни не поверю, что в таком виде, в такое время и с таким выражением лица Эдвард крушил посуду в собственной кухне, выражая кому-нибудь протест.

Чтобы хоть как-то выделить сей раз из череды предыдущих, поднимаю корабль над головой. Замахиваюсь, так сказать. И потом со всей дури пускаю вниз, на волны, к уже трепещущим озерам стекла из вазы.

Такой грохот, конечно же, не остается без внимания. Только не со стороны Эдварда, что молча продолжает наблюдать за мной, глазами словно высчитывая расстояние до месива осколков, а со стороны экономок.

Я только-только снимаю с полки забавную ящерицу, поглаживая ее особо вымазанным в гуаши мизинцем, более-менее возвращая к здоровому цвету, и поворачиваюсь, чтобы продемонстрировать Каллену свои умения.

А натыкаюсь на две пары глаз вместо одной. Аметистовые и голубые. Достаточно неплохо смотрятся.

У Анты, облаченной в бледно-розовый махровый халат, с волосами, собранными в маленький пучок на затылке, вырывается ошеломленный вздох.

И мое самолюбие он тешит, вознося до небес. Потому что я знаю, что она видит. И знаю, насколько это удивляет.

Из одежды на мне только узкая черная комбинация, затейливо переплетенная на спине полупрозрачными кожаными нитками. Трусики и лифчик соединены лишь сзади, спереди абсолютно ничем не омраченные. К тому же они, как и все остальное мое тело, исключая лишь рассыпавшиеся по плечам волосы, что держала в заколке, пока наносила свой «макияж», густо перемазаны красками. Синей, желтой, красной… я впервые сделала холстом собственное тело, а потому постаралась на славу. И пусть ушло полтора часа, пусть краски щипались и от постоянного контакта с водой (дабы не высохли) кожа покраснела, результат того явно стоил. Одного лица Анты хватило. Оно для меня отражение того, что так невежливо спрятал внутри мистер Всемогущий.

- Изабелла…

Я очаровательно ей улыбаюсь - как улыбалась Рональду, тайком переводя по маленькой сумме с его кредитки на свой личный свет, - и, словно бы случайно, разжимаю пальцы.

Ящерица расползается острой пестрой лужицей по плитке.

- У тебя есть что-нибудь подороже? - как бы между прочим интересуюсь, оглядываясь вокруг.

- Изабелла, пожалуйста, - экономка явно намерена высказаться. На ее удивленно-расстроенном лице вполне четко изображено это желание, а в глазах поблескивают огоньки недоумения. Кажется, не выгляди я так реально, заморгала бы, чтобы прогнать сумасшедшее видение. - Прошу вас, не стоит…

Но ее останавливают. Эдвард, приподняв правую руку и едва заметно качнув головой. Даже не поворачивается, даже не смотрит на нее. Исключительно на меня.

Очень надеюсь, что туда, куда следует. Я устрою ему бессонную ночь и зарядку для пальцев. Если, конечно, не прибежит в мою комнату к рассвету самолично.

Ну а раз так, раз грехи нам неведомы и плотские утехи далеко не безразличны, какой смысл в монахах? Что есть силы замахнувшись, обрушиваю все обвинение в своих прежних неудачах на несчастного дервиша. Буквально размазываю по полу - второй осколок царапает ногу. Поглубже.

- Что случилось? Все живы? - встревоженный голос второй экономки, слава богу, не проспавшей все на свете, уже в коридоре. Мгновенье, и она передо мной. Она, проглотив свой язык вместе с истрепавшим его русским говором, во все глаза наблюдает за картиной в кухне. Явно не верит тому, что видит.

- Рада, тише… - прикусив губу, осаждает ее Анта. Краем глаза указывает на меня, а потом на Аметистового. Передает его повеление.

Растрепанная после сна женщина, поджав свои тонкие губы и чуть вздернув подбородок, с исполинским терпением наблюдает за тем, как я перемещаюсь по ее личной территории. И как безжалостно громлю посуду.

- Во втором шкафу много хороших тарелок, Изза, - тем временем дает мне ответ Эдвард, - посмотри там.

Этим советом, в отличие от всех предыдущих, не брезгую. Огибаю осколки, намеренно двигая бедрами больше нужного, и открываю деревянную бордовую дверцу.

Верно, тарелки достойные. Наверное, что-то типа подарочного набора, вроде сервиза. Здесь и супница, и соусница… раздолье. Только теперь не сине-белое, теперь прямо-таки белоснежное, выкалывающее глаза. Без узоров.

Он дает мне возможность порисовать пальцами?..

Весело хохотнув, принимаю дар. Забираю в руки целую россыпь блюдечек, предвкушая, с каким милым тонким звоном они украсят собой пол.

- Умом тронулась?.. - вполголоса спрашивает у Анты Рада. Нервно поправляет свою короткую прядку, пряча за ухо.

- Бедная девочка… - сожалеюще (наверняка о посуде, у меня нет других мыслей о переводе) бормочет та, - Эдвард, надо что-то сделать…

Ого, Каллен! Призывает его остановить меня? Как бы не так.

Осклабившись, вскидываю руку с блюдцами выше. Россыпью капель дождя, подаваясь порыву, выпускаю их вниз. К собратьям.

- Не троньте ее.

С места не двигается, что хорошо. Я ведь не боюсь порезаться… и порезать. Хотя на вас, Серые Перчатки, у меня сегодня совершенно другие планы.

По причине того, что с блюдцами покончено, беру с полки чашки. Три, шесть… восемь чашек. Кофейных, красивых, с приятными и удобными для пальцев золотистыми ручками. Прямо произведение искусства.

Раз - на пол.

Два - на пол.

Три, четыре, пять…

Шестую кидаю с особой улыбкой, адресованной исключительно Аметистовому. Предвкушая, как из маленького огонечка в его глазах вспыхнет пламя - и неважно, ненависти, интереса или похоти - я все равно выужу из него то, что требуется исключительно мне.

Чужие желания, как и чужие чувства, мысли сегодня в ауте. Я. Только я. Остальные пусть катятся.

- Вы всю посуду перебьете? - не удерживается одна из женщин. Мне даже не надо смотреть, какая, потому что голос и тон говорят сами за себя. Внутри них пламя - такое же рыжее, как волосы. И такое же темное.

Анта смотрит на подругу с хмуростью, негласно стоя за Эдвардом, возле косяка, и выпуская ее вперед своей неподвижностью.

Однако Рада, похоже, даже предостережения в глазах хозяина не видит. Она так самонадеянна? Или не считает намек сдерживаться подходящим? Я ведь ей никто. Я ведь уйду - через год, через два, максимум через четыре. Хотя не думаю, что до такого срока дотерплю.

- Ночь длинная, - хитро подмигнув, отзываюсь я, - можно и всю.

Заканчиваю с чашками - купят новых, не обеднеют. Скидываю с полки, даже не беря в руки, три креманки.

Потом тарелки - суповые. Бью как ребенок, с радостью, с восторгом. Начинаю смеяться, и мой смех смешивается со звоном в чудесную какофонию. Расчленяет органы слуха…

Ответом на мое поведение служит негромкое обращение Эдварда к своим помощницам. Просьба уйти.

Я недовольно морщусь, нервно облизав губы, и оставляю посуду в покое. Не интересно играть спектакль, когда совсем нет зрителей. Это уже извращение.

Так что выхожу из кухни, с радостью встретив наличие арки в гостиную, и уже там, обогнув дверной косяк и вызывающе взглянув на мужчину, бреду к гостиной. Краска еще не до конца высохла, я босиком и потому оставляю четкие цветные следы, подсказывающие, куда за мной следовать. Они не меняются ни на ковре, ни на плитке, ни на дорогом паркете. Наймет кого-нибудь из «Чистого Света», вытрут.

Краем глаза вижу, что, отправив экономок, Каллен тенью следует за мной. На расстоянии, конечно, но достаточно близко, дабы схватить за руку, если понадобится. Я даю ему такую возможность - расслабляюсь, грациозными движениями предлагая коснуться всего: и тела, и груди, и комбинации…

Но прежде чем додумывается это сделать, укладываюсь на диван. Не боюсь перепачкать его и потому свободно вожу руками, двигаю ногами и втираюсь спиной, постепенно принимая ту позу, которая кажется мне наиболее сексуальной.

- Иди сюда, - томно зову Эдварда, развратно выгнувшись, чтобы протянуть ему руку, - давай же, я же знаю, что ты в силе. Попробуй меня хоть раз - и не откажешься.

Столько хмурости на лице Каллена я еще не видела. Неужели абсолютно, совершенно не привлекаю? У меня ведь неплохая грудь, достаточно широкие бедра, талия имеется, какая-никакая, в конце концов. Неужели он приверженец крови с молоком, еще и старшего возраста? Поэтому смотрительницы две, и они ерошат его волосы с развратностью любовниц?

Интересный сюжет…

- Изза, ты понимаешь, насколько неправильно себя ведешь?

- Оставь ты эти правила! Тебе же не сто лет!

- Ради чего ты это делаешь? - он подступает на шаг ближе ко мне. Всего на шаг, но заметный. И это служит спусковым крючком к продолжению игры, потому что я на удивление быстро расправляюсь с хлипкой застежкой лифчика.

- Ради тебя.

- Вспомни о наших договоренностях, пожалуйста.

- Забудь о них, - переиначиваю я. Медленно следую пальцем, специально окунутым исключительно в синюю краску, к нижней части своего комплекта. Последней из оставшихся, - и насладишься.

Очаровательно улыбаюсь ему, терпеливо выждав момент, когда присаживается возле дивана, не спуская с меня встревоженных и недоуменных глаз. Всматривается в мои собственные так, будто ответ там прописан. Будто бы там причина моего поведения.

- Изз, поговори со мной, - трепетно просит он. С надеждой, что соглашусь. - Что случилось? Что с тобой произошло?

- Разговаривать будем позже, - деловито отвечаю. Не упускаю своего шанса и неожиданной близости Эдварда, отдающей сразу двумя ароматами: его одеколона и своего собственного запаха. Нечто вроде… бананово-клубничного? Я сейчас плохо различаю фруктовые оттенки.

Не дав ему одуматься, мгновенно обвиваюсь руками вокруг шеи, с нежностью проводя по синей полоске на вороте, сбегающей вниз и на спине. Глубоко вздыхаю, атакуя пухлые губы подобно тому, как в ту ночь, возле Макдональдса. Вкус почти тот же…

Плевать, что оставляю на нем мазки из красок. Плевать, что держу некрепко, а потому вынуждена отпустить, когда надоест.

Единственное, что важно, я беру себе причитающееся. И не дам даже ему самому мне помешать.

- Тебе понравится, - уверяю, встретив сопротивление, - ну же, Эдвард, отпусти себя.

Выгибаюсь, обнаженной грудью касаясь его груди, уговариваю. Стараюсь убедить.

- Изза! - гневается. О боже мой, гневается. Ну и хорошо. Можем сыграть в нежелание.

- Эдвард, - мило отзываюсь, цепляясь за его руки, когда отстраняется, - ну-ну…

- Ты что, выпила? - похоже, только теперь открыв истину, Серые Перчатки находит объяснение происходящему. В его глазах мелькает ужас, перемешанный в густой сироп с самой настоящей злостью, прогнавшей даже сонливость.

Может, в моем воспаленном мозгу так переиначивается картинка, но по всему видно, что близка к полному краху… пределов. Его.

А это веселит и добавляет жизни красок.

- Я много чего пью, - оптимистично отзываюсь, повалившись на подушки и с интересом наблюдая, что на его щеке - правой - остался синий отпечаток. Моих пальцев, разумеется. Я отметила свою территорию.

- Алкоголь? Откуда? - широкие брови взлетают вверх, зрачки суживаются, а челюсть напрягается. Он оглядывается в поисках экономок, видимо желая допросить их на эту тему. Но бессмысленно такое делать.

- Из неприкосновенных запасов.

Взгляд Эдварда становится таким ледяным, что у меня внутри волей-неволей все холодеет. В том числе стынет и желание сейчас же его… взять себе.

Вспоминаю, с каким восторгом откопала внутри своего чемодана бутылочки эксклюзивного виски Деметрия, что он вручил мне за особые заслуги перед Обителью (читай: за вложение чуть меньше миллиона за полтора года в ее развитие), а я не поленилась сохранить. На будущее тоже стоит делать запасы: как видно по моему опыту, бывает оно довольно туманным.

- Ну так что? - закатив глаза, зову, нетерпеливо поерзав на своем месте. Он не полон особого настроя, но и не таких уговаривали… одно прикосновение - и все будет чудесно.

- Ты курила. Курила и пила спиртное.

Ах да, запах… ну не отрицать же.

- Я снимала стресс. Но если станешь спать со мной, мне не придется прибегать к заменителям удовольствий.

Каллен смеряет меня взглядом, в котором можно отыскать все, что заблагорассудится. Каждый выберет что-то для себя, и я, наверное краем сознания отдавая себе отчет в неправильности своего поведения, нахожу раздражение. И усталость. И обиду. Обиду?..

- Иди в постель, Изза, - велит Эдвард. Впервые непререкаемым твердым тоном. Крайне недоволен всем увиденным, услышанным и почувствованным. Немудрено.

Стирает полоску синей краски со своего лица резким движением пальцев. На удивление, остается лишь крохотная отметина в виде голубой растушеванной линии. Под воду - и как не бывало. Он так вычеркнет и меня потом. Сотрет.

- В постель к тебе?

- К себе, - мужчина медленно качает головой, вставая передо мной и явственно демонстрируя, что с дивана надо подняться, - мы будем разговаривать завтра. Сейчас это бесполезно.

Индюк. Еще чего вздумал!

- Я готова сегодня.

- Изза, в постель. Немедленно.

Взгляд Ронни, опять. Оттуда, из детства, когда прогонял меня из гостиной, выкидывая кукол в коридор, или из своего кабинета, где искала мамины фотографии. Такой колючий, такой холодный… у меня больно щемит сердце от воспоминаний. Прошло столько лет, а они живы. Куда больше, чем позволено.

- Иди ты… - фыркаю, дернув свой лифчик из-под диванной подушки и прижав к груди. Злобно оглядываясь на горе-любовника, лишившего меня последнего шанса. Гребаного шанса.

От него даже в глазах щиплет - я ничего, черт подери, не могу сделать!

Во мне, похоже, начинает играть охотничий азарт. Кто он там, лев? Так вот я этого льва в капкан поймаю. Чего бы это мне ни стоило - теперь дело принципа. За всю сухость во рту и резь в глазах.

Так же, как и спустилась - бесшумно, - демонстративным гордым шагом покидаю гостиную. От выпитого ведет больше, чем в клубе, но на сей раз Эдвард не рвется меня держать, что вдохновляет. Он идет следом, но лишь для того, чтобы убедиться, что забреду в свою комнату.

На лестнице отталкиваю его, самостоятельно взбираясь наверх. За экономками даже не слежу, хотя о них того же и не скажешь: два взгляда впиваются в затылок.

- Идите вы… - второй раз повторяю, но теперь уже всем сразу, стиснув зубы. И, наконец, хватаюсь за ручку своей двери. Теперь второй в этом доме с красным ромбом.

И хозяин сей ромб наверняка видел, его сложно не заметить… но входит следом за мной. Очень по-свойски.

- Ты нарушаешь суверенитет Штатов…

Не слушая, с пола Каллен забирает осушенную на три четвертых бутылочку, брезгливо держа ее за горлышко. Морщится от аромата сигарет, повисшего здесь, и оттого его лицо впервые для меня становится совершенно ассиметричным. Как в фильме ужасов.

- Это все? - нетерпеливо зовет он.

Скрещиваю руки на груди, не скрывая враждебности.

- Обыщи.

Эдвард делает глубокий вдох, отчего хмурится больше. Похоже, мы близки к краю терпения.

- Если завтра с утра я найду что-то, тебе не поздоровится.

Нагло улыбаюсь, волевым жестом указав ему на дверь:

- Вон, мистер Каллен. Запретная зона, ромб на двери.

Перехватив бутылку, Аметистовый, мотнув головой, направляется к выходу. Но ясно дает понять мне, что делает это исключительно потому, что не считает целесообразным говорить со мной сейчас. Опьянение, по его меркам, превысило лимит. Я просто овощ сегодня.

- Ты меня очень разочаровала, Изза, - напоследок произносит, ступая в коридор.

И, не дожидаясь моей колкости в ответ, уходит.

Красиво, элегантно уходит. Ни чета нам, убогим - император, мать его.

Не постеснявшись послать Каллена куда следует, раз уже не удалось в лицо высказать то, что о нем думаю, захлопываю дверь. Да так, что стены вздрагивают.



Источник: http://robsten.ru/forum/67-2056-13#1428592
Категория: Фанфики по Сумеречной саге "Все люди" | Добавил: AlshBetta (23.01.2016) | Автор: AlshBetta
Просмотров: 1631 | Комментарии: 16 | Рейтинг: 4.7/15
Всего комментариев: 161 2 »
1
16   [Материал]
  М-да, Белла похоже коллекцию посуды Гжель разбила? Очень символично - посуда птицами - когда новая "птица" чувствует себя в клетке, ейеще и напоминают об этом с каждой тарелки.

0
15   [Материал]
 

1
14   [Материал]
  Джас скотина!!! Денежек снова захотел,что ли? Вот гад!

1
12   [Материал]
  я в шоке 12 что Джазу надо от нее от пристал 12 спасибо good

1
11   [Материал]
  Ох, не легко будет Эдварду.
Спасибо за главу. lovi06032

10   [Материал]
  Фееричное выступление, если бы ещё от этого представления у самой Беллы наступило облегчение, но ведь нет. Не особо ей это помогло, скорее даже наоборот.
Спасибо за главу! lovi06032

0
9   [Материал]
  Джаспер решил напомнить о себе...А цель? Унизить, пожалеть, притвориться или , действительно, рассчитывает на денежную компенсацию, как будто он ее заслуживал когда -то... Получается, что НЗ очень помог выпустить накопившийся пар ..., это как бомба замедленного действия - обиды, недопонимание, отчужденность, недосказанность накопились до критической массы... и взрыв! Этот взрыв неминуемо доложен был произойти. Пусть ее прошлое было жестоким, неправильным, несчастливым и разрушающим, но она жила в нем..., а теперь - казалось бы все есть:теплый , красивый дом, вкусная еда, принадлежности для творчества - только она опять чувствует себя обманутой - сплошь и рядом жесткие рамки навязанных Калленом правил и законов..., это красный ромб на двери говорит сам за себя - где же здесь доверие..., Эдвард так боится впустить ее в личное пространство, а ведь ей даже не секс был нужен, ей так хотелось чувствовать себя защищенной. Никаких компромиссов с его стороны, и почему он решил, что все его правила  будут работать для всех голубок одинаково... Сначала Бэлла выгоняет его из своей комнаты( хотя - "своей" можно сказать с натяжкой, там нет даже замка), а дальше -
Цитата
Я больше никому не позволю доводить меня до слез, запугивать и делать больно - даже самыми мелкими, незначительными фразами.
Горы битой посуды, обе экономки в шоке, а она идет дальше продолжать спектакль...

Цитата
Серые Перчатки не хмурится, не морщится и даже не дергается от чересчур громкого в ночной тишине звука. Только глаза чуточку темнеют…
 Реакция Эварда мне нравится..., может, именно, в этот момент он подумал ,то Бэлла не вписывается в его свод законов и пора их хоть немного, но реставрировать...Не думаю, что Бэлла надеялась соблазнить Каллена..., просто попыталась, но он же кремень! Зато заметил , что Бэлла нетрезва..., и начались снова нравоучения; но в данный момент его жесткий тон вызывает только сопротивление и неприятие.
Цитата
Если завтра с утра я найду что-то, тебе не поздоровится.

Понятно , что не сдержался..., а должен был. Угроза - это было уже лишним. Большое спасибо за чудесную главу - столько напряжения, эмоций и динамики.

0
13   [Материал]
  Ух, добралась...

1. Джаспер позвонил, потому что посчитал нужным это сделать. И не в последний раз позвонил, так что причины еще назовет. Все сразу, стоит полагать.
2. Взрыв. Да, он должен был случиться. И случился в подходящий момент, когда все более-менее были к нему готовы, пусть и не до конца. Обманутость Иззы, ее отчуждение, ее боль - все смешалось. И не выдержало сознание с душой. Выместило обиду на окружающих, размазав по полу посуду.
3. Рамки Эдварда ее очень тревожат и это объяснимо. Но теперь, после всего, что было, если поговорят и обсудят, можно найти компромиссы. И как-то подкорректировать правила.
4. Эдвард не знает, что ей нужна защита в постели. Она так усиленно соблазняет его, не называя цель, что явно мысль первая идет не о страхе... но другое дело, если она скажет. Они просто не понимают друг друга и не готовы объяснять .А придется. И да, правила не для всех одинаково работают... стоит признать ему, хотя не хочется girl_wacko
5. Его сдержанность, как и терпение, как и понимание - вещи, на самом деле, шаткие. Он их контролирует и тренирует, но тоже человек. А тут Белла взяла и раз - грубо попрала всего его правила, просьбы, рамки, намеки... его самого выкинула пинком под зад. Вот и не удержался... но утром реабилитируется hang1

terica, спасибо тебе за двойной отзыв к каждой части. Мне очень приятно их читать и отвечать))) Извини за краткость! girl_blush2

0
8   [Материал]
  Спасибо! lovi06015 Эх,а посуду как жаль...

0
7   [Материал]
  Огромное спасибо good good good good good

1
6   [Материал]
  Спасибо! lovi06032

1-10 11-15
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]