Capitolo 27.
Часть 2.
Часть 2.
От дождя узкая лесная тропинка размылась и хлюпала под ногами грязью, а из-за шедшего ночью снега еще и подмерзла по краям. Худшее время года – перекресток между зимой и весной, когда снег и лед еще в силе, хоть уже и тают, а дождь и солнце начинают наступления из своих уютных окопов.
Битвы происходят не на жизнь, а на смерть, и порой это приводит к подобным плачевным ситуациям: холод собачий, однако моросью идет дождь и зреют на небе грозовые тучи.
Константа благодарит Бога за три вещи, пока пытается ускользнуть из лагеря, в котором Деметрий велел оставаться до его возвращения.
Первое, это то, что ее шуба достаточно теплая. Она всегда ненавидела русскую долгую зиму и выбирала самую утепленную одежду, какую только могла найти, и сегодня, не поддавшись на провокацию весны, все-таки надела достойную вещь. Поджилки и тело дрожат не только от холода, но и от страха. И это весомый плюс, потому что двойную дрожь выдержать куда сложнее.
Второе, это то, что сапоги сегодня без каблуков. У Конти даже в голове не выстраивается фантазия, как бы она на шпильках бежала по такой грязи, еще и с утяжелителем на руках. Первая ледовая корочка, первое углубление – и носом в землю. А это, как доказывает опыт юной мисс Каллен, вариант далеко не лучший – она стерла себе до крови половину лица.
И третье, наиболее важное, хоть и невыполнимое без трех предыдущих составляющих – походы в спортзал. Там, где Конти поднимала гантели, занималась степом и плавала в бассейне, в надежде стать выносливее, терпеливее и занять чем-то огромное количество времени, сослужили ей добрую службу. Вряд ли бы она теперь смогла так резво уходить вглубь леса – Каролина хоть и маленькая девочка, хоть и легкая, но по ледовому болоту нетренированному человеку бегом ее не пронести.
Константа, притрагиваться к моей семье и тем более вредить ей чревато наказаниями.
Эти слова, произнесенные любимым бархатным баритоном, который не шутит никогда, а сейчас тем более, крепко въелись в подкорку.
Константа гнала их подальше, не собиралась слушать трезвый рассудок и была уверена, что сможет пойти на сделку с совестью и проигнорировать грядущую бурю. Закрыть на нее глаза.
Но потом, когда посмотрела на девочку, когда увидела весь ужас, творящийся с ее лицом и блеск серо-голубых глаз, подернутых слезами, разглядела свою судьбу как в волшебном зеркале диснеевских мультфильмов. Такого Эдвард ей не простит. Даже у всепрощения Алексайо есть придел. Вот он. В ребенке. Кто бы мог подумать!..
Ты больше никогда не сможешь обратиться ко мне за помощью или попросить совета, а так же вынуждена будешь покинуть Россию.
Самое страшное, что может случиться - потерять его. Окончательно потерять. Ни звонков, ни СМС, ни пятничного получасового разговора с ним, на который они условились. Ничего. Эдвард сдержит слово, он не вернется. И хоть можно попытаться сыграть на жалости, на его повышенном чувстве ответственности, но и тут высок риск провала. В конце концов, Каролина, как он сам признался, самое главное в его жизни. Она замахнулась на непомерную драгоценность. А за их похищение если не убивают физически, то расправляются морально. Не оставляют камня на камне.
В ту секунду, как это осознание пришло, ее передернуло. Деметрий вышел покурить и сделать какой-то важный звонок, а она осталась со своей пленницей один на один. И дрожь перепуганного, израненного ребенка будто по проводу передалась Конти. Она никогда не считала себя склонной к эмпатии. А тут вдруг сердце дрогнуло.
Каролина выглядела ужасно. Ее короткие волосы намокли от снега и дождя, сосульками свисая на лоб и щеки, вся ее челюсть покрылась ссадинами и порезами из-за «катания» по снегу, а внутренняя часть ладоней явно нуждалась в швах – изрезана слишком сильно.
Девочка не плакала, не говорила и ничего не требовала. Она только дрожала и глядела в глаза своей похитительнице. С ужасом и мольбой.
Поверь мне, я поступлю именно так. За эту девочку я не пожалею голов, Конти. Они полетят с плеч со свистом.
И она поняла, чьи головы полетят. Ее – в первую очередь. Деметрий не спасет. Ни себя, ни ее. Их затея провалилась, было видно. Их затея была слишком велика, дабы воплотить вдвоем. Еще и против человека, ради которого она была готова пойти по раскаленным углям.
Перспектива была заманчивой – Деметрий обещал ей кольцо на пальце и фамилию «Каллен», и Константа чуть не поддалась, последовав сиюминутной прихоти. Она звонила бывшему мужу вчера, и он обещал перезвонить, но не сделал этого. Он стал забывать ее, и ей хотелось отомстить той, из-за которой это происходило. Вернуть его себе. Заслуженно. Честно.
Но насколько велика была вероятность, что Эдвард послушал бы Деметрия? И что вообще посмотрел бы в ее сторону, когда увидел, что стало с ребенком?..
Она узнала о племяннице случайно – Дем рассказал. И все же, даже если это не дочь, любил ее, похоже, Алексайо очень сильно.
Потому, выждав благоприятный момент, когда брат отошел на достаточное расстояние и увлекся звонком, Конти не выдержала. Схватила девочку в охапку, собственной ладонью заткнув ей рот, и кинулась вон.
Направление дома Калленов она знала. Ровно как и то, что лучше послушать бывшего мужа. Тогда он, вероятнее всего, найдет в себе силы ее помиловать. Всегда находил. Всегда…
Так что теперь пути обратно нет. Вокруг девушки две неизвестности сразу – наказание от брата, если вернется, и наказание от Эдварда, если до него дойдет. Но Эдварду она верит больше. И назад не поворачивает только по этой причине.
Каролина сидит тихо. Ей больно говорить и так же больно лишний раз прикасаться к чему-то руками, поэтому оттолкнуть свою похитительницу – уже дважды – ей не удается. Остается смиряться с тем, что происходит. Девочкой явно владеет испуг. И пока это на руку Константе.
- Правильно, не кричи, - громким шепотом подбадривает пленницу она, с осторожностью переступая ледяную лужу, - не кричи и не дергайся, иначе ты упадешь и нас найдут. А так я верну тебя домой.
Она крепче перехватывает ребенка, прижав к себе, и молится о том, чтобы не было слишком поздно. Если они заблудятся в этом лесу, выхода не будет – телефон остался у Деметрия.
Я могу дать тебе слово, что если в течение сорока минут Каролина окажется дома, я не стану применять жесткие меры и мы не разорвем наши отношения окончательно.
Сорок минут. А двадцать пять уже прошло.
Константа толком не понимает, что она делает. Убегая с Карли по лесу, прижав к себе как самое дорогое, что есть, какого-то ребенка, не может объяснить происходящее по собственной логике. Но это вовсе не значит, что думает остановиться. Не допускает даже такой мысли. Голос Эдварда глубоко в голове, он звучит и звучит, как какофония. Он никогда не ценил то, какой властью обладает над людьми, он никогда не мог понять этого до конца. А Конти поняла с самого начала. Уже когда увидела его, она осознала, что вот тот мужчина, которому подчинится. До последней грани.
- Зачем я тебе? – тихий детский голос, до чертиков пугая, режет слух. Константа с трудом удерживает равновесие на очередной ледовой луже, услышав его. Внизу обрыв. Где-то здесь они и поймали девочку.
- Чтобы притащить тебя дяде Эду, - девушка напряженно смотрит на дорогу.
- Он тебя не знает… - она говорит и на губах видна свежая кровь. Ссадины хоть и покрылись запекшейся коркой, но при воздействии мышц с легкостью избавляются от нее. И все возвращается на круги своя.
- Знает, - Конти морщится, с опасением оглядев лицо пленницы и мимолетно подумав, что, возможно, не настаивай Дем, не ввязалась бы в эту игру. Не позволила себе. – И он будет рад, если я так сделаю.
- Дядя Эд меня не любит, - на глазах у Каролины слезы и они настолько крупные, что блестят хрусталем, - он меня накажет…
- Он нас обоих накажет, - девушка сглатывает, задрожав от одной мысли, что мужчина приведет свои обещания в действие, - но если не явимся, найдет и накажет еще сильнее.
Каролина обмякает, словно бы уверовав во что-то неотвратимое, и слезы катятся по ее лицу. Бледную кожу делают совсем белой, попадают в ранки и саднят от солености. Причиняют боль.
- Тебя тоже никто не любит?.. – на вздохе бормочет она.
Константу передергивает – никто не задавал ей этот вопрос. Но любой, и она в том числе, знает на него ответ.
- Полагаешь, кто-то не любит тебя? – пытается отвлечь себя. Боже, скажи кто-то хоть однажды, что будет вести задушевные беседы с ребенком, никогда бы не поверила. Еще и при таких обстоятельствах. Морось дождя усиливается, а тучи сгущаются. Не удивительно, если совсем скоро начнется буря. А буря в лесу – гиблое дело…
- Изза любит… и мама…
«Изза». Без труда ясно, какая «Изза». И внезапно, когда глаза Константы при упоминании этой отвратительной женщины заволакивает мстительным туманом, ей хочется бросить девочку на землю и уйти. И пусть сами ищут. Она скажет, что пленница сбежала…
Но вовремя приходит вторая, дельная мысль: Изза или нет любит Каролину (и как удалось ей привязать к себе ребенка за такое время? Шантажом? Почему она вообще знает о ее существовании, если даже Конти узнала два дня назад?), но ее любит Эдвард. И если раньше она собиралась этим воспользоваться в дурных целях, то теперь веру в подобные чувства вселяет себе с надеждой на добро. Он ведь святой. Он будет добр.
- Тогда Изза тебя и защитит, - скривившись на проклятом имени, девушка ускоряет шаг, торопясь успеть вовремя, - попросишь ее.
Карли замолкает. Она низко опускает голову, прячась от косых струй в узком вороте пальто своей похитительницы, и, по совместительству, спасительницы, тихонько вздыхая. С содроганием думает о том, что сделает дядя, когда увидит ее. А еще размышляет, послужит ли лицо смягчающим обстоятельством. Может, он все-таки сделает так, чтобы ей не было больно? А папа? Папа ее пожалеет?..
Каролине вдруг становится очень грустно и страшно. Хочется, чтобы обнял папочка, чтобы погладил по волосам, как в раннем детстве, дядя Эд. Хочется, чтобы Изза помогала ей умываться, сидя на краешке мраморной ванной, а мамочка присылала платья в подарок. Чтобы все было как прежде. И никто, никто не ругался. Каролина не перенесет их ругани.
Она крепче держится за шею девушки, несущей ее на руках, и часто-часто моргает, чтобы проснуться. Пусть это будет сон, пусть кошмар – она соскочит с постели, схватит Эдди и побежит к папе, как всегда. А папа прижмет ее к себе и согреет… папа никогда не прогоняет ее ночью. Папа ее любит…
- Не хлюпай носом, - с ноткой раздражения велит Константа, - я не слышу, есть ли кто сзади… нам нельзя попадаться.
Эти слова становятся для мисс Пирс самыми главными, ровно как и озвученная в них мысль.
Если Деметрий увидит, что она сделала, прежде, чем вернет ребенка, он ее не пощадит. Уж он-то точно не пощадит. Однозначно. Хорошо хоть она догадалась спрятать его пистолет – без оружия Дему придется туго.
Константа поворачивает налево, сходя со стежки. Знает, что здесь есть обход и знает, что так будет быстрее. Дем пойдет по тропке, он не знает леса. А у нее появится возможность скрыться между деревьями.
Константа перехватывает Каролину, даже не глядящую вперед, тревожно всматриваясь вдаль. Осталось не больше двух километров до дома Алексайо. Лес густой. Очень густой рядом с ним. Как особенность расположения дома – и это может спасти.
И в то же время Константа совершает непростительную ошибку, не посмотрев под ноги. Засыпанная снегом нора какого-то животного, возле странного углубления в чаще, которое девушка не помнит, оказывается слишком близко к носку ее сапога. И Конти просто не может не зацепиться. Сапог всей стопой уходит под землю, протаранив снег, и вертикальное положение без труда сменяется на горизонтальное.
Константа падает здесь же, прямо на твердую землю – сбивает костяшки пальцев. А вот Каролина не удерживается на своем месте, от испуга попытавшись оттолкнуться от девушки и избежать удара. Ее относит дальше – на полметра вперед.
И лишь услышав треск, который характерен для льда, Конти понимает, что случилось.
Девочка царапает лицо еще больше об острую ледяную корку. Ей больно, она вскрикивает и непроизвольно дергается, силясь подняться на ноги. Ладонями в крови упирается в снег. Хочет встать. Хочет избавиться от того, что режет кожу. Но руки проваливаются вниз. Под снегом, под «землей» неожиданно оказывается вода. Ледяная до того, что в глазах темнеет.
- НЕ ШЕВЕЛИСЬ! – громко выкрикивает ее похитительница. На три секунды позже нужного.
Тонкая корка весеннего льда под девочкой трескается, не выдержав ее веса, и кусками падает вниз. Со всплеском.
Ну конечно же, озеро! Чертово лесное озеро! Константа еще любовалась им, когда только приехала в Россию! И Эдвард предупреждал ее, что по льду ни в коем случае нельзя ходить. Особенно весной!
Вскочившая с земли, она из первого ряда, пальцами ухватив кустарник у берега, видит, как ее пленница проваливается под лед. С оглушающим вскриком.
В собственноручно прорубленную полынью Каролина окунается с головой, подавившись воздухом от ужаса. Холод сковывает движения, причиняет боль и не дает вдохнуть как следует. Девочка брыкается, силясь выбраться, но вокруг все неотвратимо проваливается следом. Дыра углубляется, вода заливает лед, тут же намокающий.
Не проходит и полминуты, как пространство вокруг Карли столь тонкое, что не приблизиться и на шаг.
- НЕ БАРАХТАЙСЯ, СЛЫШИШЬ? – срывающимся голосом велит Константа, тщетно оглядываясь по сторонам в поисках того, чем можно вытащить ребенка на берег, - ТЫ ЗАМЕРЗНЕШЬ! НИКАКИХ ЛИШНИХ ДВИЖЕНИЙ!
Правила спасения утопающих…
Правила помощи…
Хоть какие-нибудь правила!
Конти накрывает такой волной ужаса, что она с трудом шевелит руками, перебирая снег. Уже не холодно, уже – жарко. И невыносимо тянет в груди от вида бултыхающегося в отдалении ребенка. Задыхающегося.
- Я ТЕБЕ ПОМОГУ! – клянется она, находя подобие решения. В экстремальной ситуации и размышления становятся экстремально-насыщенными, и действия. У берега растет ни в чем не повинная молоденькая березка. Уснувшая зимним сном, она и предположить не может, как мало у нее осталось времени. Конти что есть силы налегает на деревце, пригибая его к земле и ломая. Хруст сначала тихий, потом громкий, потом – жалобный. И вместе с деревцем девушка снова оказывается на земле.
- СЛУШАЙ МЕНЯ, - перекрикивая мольбы девочки, призывает Константа, - ДЕРЖИСЬ ЗА ДЕРЕВО! НЕ ОТПУСКАЙ ЕГО ДАЖЕ ЕСЛИ БУДЕТ БОЛЬНО! Я ТЕБЯ ВЫТАЩУ!
И с этими словами, выверенными движениями опустившись на лед и умоляя кого-то свыше, чтобы не позволил им обеим оказаться в полынье, Константа подползает на максимально доступное расстояние – у берега мелко и лед твердый. Но мель быстро заканчивается. И все, что ей теперь под силу, тянуть деревце из-за всех сил.
Каролина хватается за него, все еще задыхаясь, и ее руки слишком слабые, еще и пораненные, чтобы его удержать. Она рыдает от боли, но следует совету своей спасительницы. Держится как в последний раз, пропустив ветки под мышки. Не отпускает.
- Хорошо, хорошо, - сосредоточенная, Конти что есть мочи тянет ствол, увлекая малышку на поверхность. Она ломает еще немного льда, проехавшись по воде и занырнув снова, но вскоре утыкается в достаточно твердую корку. И уже здесь, цепляясь ногами, не без труда вылезает на поверхность.
- Не двигайся, - обрадовавшись своему успеху, сорванным голосом молит Константа, - все. Почти все.
Тянет дерево из-за всех сил, протягивая Каролину по льду. К себе. Как можно ближе к себе. К самому берегу, где уже не страшно. Где максимум возможного – намочить ноги до щиколотки.
Константа ловит себя на мысли, что ей все равно, что было бы сейчас с ней, окажись лед не таким крепким. Единственная мысль, пульсирующая до сих пор – девочка. Девочку надо спасти. Ради Эдварда. И ради нее самой.
- Вот так, - вымокшую, по-крупному дрожащую от ледяной воды и не менее ледяного воздуха, Конти притягивает малышку к себе. Расчистив руками снег, стряхнув его с травы, кладет ее на землю. Насквозь промокшую куртку тут же снимает, промучавшись с молнией. Кто-то когда-то говорил ей, что самое главное – избавиться от мокрой одежды. Избежать переохлаждения.
Губы Каролины синие. Лицо – белее снега, а кровь самого алого из возможных цветов, хоть и смытая частично водой озера. Тело ребенка ритмично подрагивает, стараясь согреться, а взгляд теряет осмысленность. Карли лихорадочно вращает глазами, но не похоже, что видит что-то ясно. Небо над ней серое, морось уже не ощущается охладившейся кожей, а снег под собой отнюдь не добавляет тепла.
- К папе… хочу к папе…
Константа содрогается от такой картины. Немедля, не отдавая себе отчета, что делает, скидывает свою шубу, быстро-быстро кутая в нее малышку.
- Смотри на меня, смотри, - заклинает, садясь на землю и забирая пленницу в объятья. Прижимает к себе, не чувствуя холода, пытается растереть ледяные ладони, - не умирай… только не умирай, девочка!.. Господи!..
Ее волосы на мокрых волосах Каролины. Ее дыхание предпринимает попытку отогреть ребенка. Ее шуба, похоже, не особенно помогает, как и то, с какой силой Конти прижимает малышку к себе – еще теплой.
Она шепчет как мантру единственную просьбу. И к Каролине, и к Богу, если он есть:
- Не умирай!!! Только не умирай…
Знает, что этим будет все кончено. Вместе с Карли ей тоже придется распрощаться с жизнью…
* * *
Оно находится на лесной трассе в Целеево, примерно на двенадцатом километре – на перекрестке между домами Калленов. Возле дороги, чтобы не бежать к ней далеко, но за деревьями, дабы не привлекать лишнего внимания.
Оно, громко прозванное «лагерем», состоит из натянутой палатки защитного цвета и полугнилого пня рядом со входом.
Лес густой, пихты высокие и, наверное, не всматривайся я так отчаянно в пейзаж вокруг, не заметила бы черного проблеска среди шершавых стволов огромных деревьев. Не увидела бы блеска капота и выделяющихся среди снега, помявших его шин.
Машина. Машина под еловыми ветками. Спрятанная, но не до конца.
Эдвард тормозит сразу же, как видит ее. Сверяясь с данными, предоставленными полицией (у Эммета свои связи), понимает, что мы на месте. Паркуется на обочине, позволяя нам с Медвежонком разглядеть палатку.
- Ну все… - Каллен-младший напрягается, решительно поджав губы, и дергает ручку двери.
- Осторожно, - напутствует Эдвард, приглядевшись к «лагерю», - он может быть…
- Если у него пушка, он сейчас у меня сам ее сожрет, - не терпящий возражений, Эммет покидает салон автомобиля. Его тяжелые ботинки сминают снег без жалости и сожаления.
Эдвард хмурится, но не пытается удержать брата. Он тоже намерен выйти.
- Белла, пожалуйста, побудь здесь, - оборачивается ко мне, не устыдившись потратить на это несколько лишних секунд. Перехватывает мою ладонь, потянувшуюся к двери, притронувшись к кольцу, - я прошу тебя.
Я смотрю в глаза мужа и вижу в них беспокойство. Искреннее, настоящее. Как от человека, которому не все равно не потому, что попросту несет ответственность, а по той причине, что небезразлична. Бог знает, в каком плане, но уже прорыв. Это уже согревает мою душу в сегодняшнее лютое утро.
Я смотрю в глаза Эдварда и вижу там то, что заметила в особняке Эммета, когда согласилась на развод. Если это было условием для спасения Каролины… если это было единственным, чего хотел Деметрий… я бы не посмела отказать. Не глядя на все, что думаю.
Аметисты тогда вспыхнули, буквально ослепив. В них загорелась решимость, жаром полыхнуло сострадание. И от первой же моей слезинки голос стал тверже.
«Ничего подобного».
И вот теперь мы здесь. Выяснившие положение горе-похитителей, приехавшие все вместе, не разделяясь, на обочине перед их палаткой. Дело за малым – вернуть Каролину домой. Если она тут…
- Я пойду с тобой, - не задумываясь, отвечаю. Легонько сжав его пальцы, все же отстраняю их. И выхожу на холодную улицу.
Карли. Моя маленькая девочка. Как же они посмели?.. Я сама придушу эту Конти за то, что она заставила тебе пережить. И я не боюсь Деметрия. Больше он мне не страшен.
Сегодня я как никогда уверилась, что Эдвард меня не отдаст. Он так смотрел… я одновременно наотмашь ударила его своим предложением, но и вдохновила. Разом забылось все, все утерялось. Осталось только главное.
И если мне еще долго в кошмарах будет сниться сцена, как Эммет с налитыми кровью глазами душит брата… между ними все забыто. На сегодня точно.
Эдвард выходит следом за мной, хлопнув дверью. Его лицо тут же суровеет, глаза становятся ледяными глыбами.
- Тогда не отходи, - напутствует он, отводя меня себе за спину и крепко перехватывая правую руку.
Следы Эммета видны по направлению к палатке, и Алексайо, увлекая меня следом, не жалуясь на упрямство, идет за ним. Огромный силуэт Медвежонка прекрасно прорисовывается среди деревьев и белого снега. Его черное пальто ни с чем не сливается.
Хруст снега и мелких веток под ногами, глухие крики каких-то птиц над головой и серое небо наполняют атмосферу леса прекрасно ощутимым ужасом.
Я чувствую себя как в фильме ужасов, хотя рука Эдварда и придает уверенности. Одновременно и боюсь, и не чувствую страха.
Представляю перед собой лицо Карли – особенно вчерашней ночью. Когда она заглянула мне в глаза своим личиком с не смытым макияжем и сказала… призналась, что любит. И что не даст никому меня прогнать.
Эта девочка – ангел, я давно поняла. Эта девочка – свет, путеводная звезда. И очень надеюсь, что любой, кто покусился на это невинное создание, получит по заслугам. Братья не оставят его безнаказанным.
Эммет врывается в поставленную палатку с уверенностью, какой можно позавидовать. Эдвард ускоряется, заметив, что брат внутри, и мне приходится почти бежать по неожиданно высоким сугробам, дабы поспевать за ним.
Но к тому моменту, как достигаем «лагеря», Людоед (пока не стану утверждать, что бывший) уже снаружи. Лицо стянуто болью и ненавистью, а кулаки сминают толстую ткань укрытия.
- Пусто! – рявкает он, оглядевшись вокруг и глядя на деревья так, что мне удивительно, что они не трескаются как лед. Взгляд Эммета пронзает насквозь каленым железном заточенного ножа.
- Это верные координаты, - Эдвард подводит меня ближе к себе, вытаскивая из кармана мобильный. Сверяется с полученной информацией, - и палатку вряд ли разбили туристы…
- Они могли узнать, что мы едем? – спрашиваю я, пристально всматриваясь в пестрящие перед глазами деревья.
- Откуда? Не прошло и получаса, - Эммет зеркально повторяет мое движение.
Он зол, но больше всего – встревожен. Ему очень больно и очень страшно, но сегодня, как и Эдвард, не пускает это на первый план. Утаивает, маскируя за ненавистью и готовностью пришибить виновных сразу же, как увидит.
Я все еще не могу прогнать трепет испуга от его недавнего поведения, но готова признать, что это было неосознанным всплеском эмоций. Попытаться смириться. Но чуть позже – когда пройдет первый страх. Так что пока держусь Эдварда. Не будь в беде Каролина, я бы уже заставила его обратиться в больницу – на шее все четче проступают синяки, а голос так и не выравнивается. Ему больно. Но он никогда не скажет.
- Надо оглядеться. Ему некуда деваться, - Алексайо как никогда убежден в том, что говорит. Он прищуривается, поджав губы, и пальцы сдавливают мои крепче.
- Набирай Константу, - Эммет морщится от имени, которое произносит, но все же говорит его. Резким ударом коснувшись удерживающих палатку колышков, сносит «лагерь» к чертям. Он тряпичной куклой падает на снег. Намокает.
Эдвард нажимает на кнопку вызова.
Руины палатки оживают традиционным рингтоном айфона – только чересчур громким. Мы все синхронно поворачивает голову в его направлении и в то же мгновенье черная машина, привлекшая внимание Каллена-старшего, но прежде ко всему безучастная, срывается с места. С визгом шин выезжает из своего снежного гаража.
- Уйдет!.. – подавшись вперед, вскрикиваю я, ошарашенно наблюдая за происходящим.
- Ну уж нет, - Эммет мгновенно покидает место рядом с нами, бегом устремляясь за Рамсом. Он цепляется своими огромными медвежьими пальцами за боковое зеркало, едва не вырывая его с мясом, и ударяет по стеклу. Я не удивляюсь от того, что оно рассыпается на осколки.
- Я ТЕБЯ УБЬЮ! – ревет Людоед, пока Эдвард почему-то увлекает меня обратно к дороге. Почти тянет. – Я УНИЧТОЖУ ТЕБЯ, СКОТИНА! ГДЕ РЕБЕНОК? ГДЕ МОЯ ДОЧЬ?!
Черная машина не намерена останавливаться. Отклонившийся от разбитого стекла, вцепившийся в руль, Деметрий не говорит ни слова. Сдает назад что есть мочи и вынуждает Каллена-младшего отпустить зеркало. Едет слишком быстро.
- Садись назад, быстро, - Эдвард буквально загоняет меня в наш автомобиль. Активирует зажигание, подъезжая вперед, за подоспевшим Эмметом. Тот вламывается в салон еще быстрее, чем догонял Рамса.
Хаммер разгоняется, дыша в затылок ускользающему черному «фиату», насколько могу судить, Деметрия.
Погоня под стать плохо поставленным боевикам, и я пугаюсь того, что участвую в ней. Но не на настолько, насколько пугаюсь за Карли. И насколько боюсь излучающего готовность убивать Эммета, передающего Эдварду как по невидимому проводу свой запал. Пальцы старшего брата так удушающе-сильно впиваются в руль, а лицо настолько суровое, что у меня сбивает дыхание.
Лес пролетает за окном с бешенной скоростью. Деметрий явно использует все преимущества своего небольшого автомобиля, терзая спидометр, но Серые Перчатки не отстает. Он все время у него на хвосте. И все время контролирует ситуацию.
Я сглатываю на особо резком повороте между двумя могучими пихтами, и хватаюсь за ручку возле сидений.
Эдвард идет на обгон. Высчитав момент, расстояние, вероятность удачи – идет. И резко останавливается, завершая удачный маневр. Хаммеру нипочем удар «фиата», а вот водителя этого автомобиля он с легкостью способен остановить.
…Замершие пихты.
…Звук покореженного железа.
…Отголосок дымка из капота машины Рамса.
…И хлопок двери. Дверей. На этот раз мне не удается определить, кто из Калленов первым покидает машину.
Но вот того, кто наносит Рамсу первый удар, вижу. Как раз выскакиваю из хаммера обратно на асфальтированную лесную дорогу и потому вижу. По проблеску серого пальто. По волосам, отлившим бронзой. По покрасневшему слева лицу.
- Ублюдок… - срывается с губ Аметистового. Прежде такого выдержанного, спокойного и в крайней степени пацифиста. Его рука отводится назад и кулак, как смотрю, не хуже, чем у Эммета, хоть и меньше. Как закуска перед основным блюдом. Аперитив.
Удар достигает своей цели – Деметрий, толком и не успевший ничего сделать, на асфальте. Согнувшись в три погибели, он все равно слишком большой из-за своего роста. И на лице его, что я так давно не видела, кровь.
Это все слишком быстро, я понимаю. Как в ускоренной перемотке, как при просмотре надоевшего фильма. Герои, события, места – они меняются, а ты не улавливаешь сути. События чересчур ускорены.
Но они такие, какие есть. И мне приходится принять тот факт, что этот день далек от всех предыдущих. По любым параметрам.
Второй удар Дем получает уже от Людоеда. Он, словно бы отбирая у брата любимую игрушку, с обещанной яростью заезжает ему по губам.
Эдвард, часто дыша, стоит рядом. Я впервые вижу его таким и, если честно, не могу привыкнуть к подобному зрелищу: взъерошенные волосы, сбитые костяшки пальцев, жесткое выражение на лице и глаза. Глаза, в которых не просто огонь, а целое извержение вулкана. Эмоции не удерживаются внутри Серых Перчаток. Не сегодня.
- ГДЕ КАРОЛИНА? – ревет Эммет, склонившись над Рамсом, - Я ТЕБЯ СПРАШИВАЮ! ОТВЕЧАЙ!
- Не найдешь, - сплюнув кровь, фыркает тот.
Такого ответа не терпит уже Эдвард.
Он заставляет меня вжаться в бок машины, когда за грудки поднимает Деметрия с земли. Встряхивает, прожигая взглядом.
- Немедленно говори, где она, – сквозь стиснутые зубы, рычит. С нескрываемой угрозой. Не громко. Не до звона в ушах. Но куда, куда страшнее, чем с любым криком.
Мне почему-то впервые кажется, что Эдвард сейчас может убить. Без преувеличения.
- Так вот ты какой, Суровый, - Дем ухмыляется, разглядывая Каллена-старшего таким. Его взгляд касается Медвежонка, но затем возвращается к главному врагу, - человеческая падаль под маской праведника, извращенец в сутане…
- Я задал вопрос, - гневно повторяет Эдвард. Не смотрит на меня намеренно, я понимаю. И внимание не привлекает, и боится напугать. – Ответ!
Однако Деметрий все равно замечает меня, пусть и у машины. Его глаза распахиваются.
На искаженном вытянутом лице с голубыми глазами и черными волосами проскальзывает ухмылка и многообещающее выражение, затаенное в ней. Светящееся.
- «Голубка», - с презрением произносит он, - любовница? Жена? Ты на это рассчитываешь? ВЕЩЬ! Вещь НА ВЫБРОС!
Левая бровь Эдварда опускается к переносице, подсказав, что дела у Дема очень плохи. Я бы рассыпалась на кусочки уже от такого взгляда.
- Ты говорил ей? – облизывая кровоточащие губы, шепчет Рамс, - о своих девках и портретах? О том, что сделал с Конти? О том, кто такой АЛЕКСАЙО?!..
Кулак Эдварда обретает страшную силу. Я дергаюсь, когда он ударяет Деметрия. Без сомнений и без каких-либо размышления. За эти слова.
- Убийца! – выкрикивает Рамс, безумно смеясь и не обращая внимание на новые ссадины, - убийца и всегда им был! Сейчас он докажет тебе, Изабелла! Смотри внимательно! – он облизывает губы. Следующая фраза адресована уже конкретно Эдварду, с ухмылкой, - «Светлячки живут три ночи», так? Ты это ЕМУ сказал перед смертью?
Ошеломленный неожиданными словами, словно бы огретый ими по голове, Каллен вздрагивает. Его руки сами собой разжимаются, отпуская Деметрия, и тот торопится этим воспользоваться.
Правда, упускает из виду, что Эммет еще здесь. Он и укладывает его на холодный асфальт точным ударом.
Эдвард оглядывается на меня. Застывшими, в самое сердце пораженными аметистами смотрит глаза в глаза. И я не понимаю, что именно в них происходит.
Деметрий сказал ерунду. Он всегда говорит ерунду.
Или?..
Растерявшаяся, я отвожу от Алексайо взгляд. На какую-то секунду, просто чтобы обдумать увиденное и услышанное хотя бы поверхностно, хотя бы как-то – чтобы забыть. Пока Каролина не будет в безопасности, ничто не имеет смысла.
И под стать этому уверению, проникшись им, я вижу кое-что в просвете деревьев. Кое-что, чего не должно быть между ними – желтое платье. Темно-желтое, похожее на опавшую листву или древнее, с налетом пыли золото. Несусветное.
И это платье не стоит на месте, оно не мираж – движется. Достаточно далеко от дороги, чтобы заметить среди густых деревьев нас и дорожное полотно, но не так далеко, чтобы мы его не заметили. Я.
- Эдвард… - привлекаю его внимание, кивнув в ту сторону.
Каллен оборачивается. С надеждой, но и непониманием. Тут же забыв о произнесенных Рамсом словах.
По кронам деревьев, пугая птиц, летит крик. Женский крик. Отчаянный. Под стать проскользнувшим, было прозрачным мыслям.
И знакомый крик.
Эдварду.
Деметрию.
Мне.
- Константа… - одновременно звучат голоса в лесной тишине.
Эммет нокаутирует Дема ловким движением кулака, а я, не жалея ног, почти машинально кидаюсь в сугробы. Мне чудится нечто знакомое возле девушки. Мне чудятся черные, как смоль, волосы, в то время как у Конти они каштановые. Я выучила это лучше всего.
Оббегая деревья, перепрыгивая кусочки льда, игнорируя то и дело появляющиеся перед глазами еловые ветки, спешу к видению желтого цвета.
И останавливаюсь, задохнувшись, когда вижу картину целиком.
На руках Константы, раздетой до тонкого дизайнерского платья… Каролина. Бледная, с синевой щек и едва заметно подрагивающими губами, с мокрыми волосами, что я узнала, она завернута в темную шубу. И ни единого движения от нее нет.
Как я оказываюсь возле Константы, не помню. Помню лишь ее лицо – заплаканное, белое и дрожащее. Скованное истеричным отчаяньем, от которого даже сопротивление мне оказать не может. И не набрасывается на меня.
Она держит девочку на весу, не зная, что делать, а я перехватываю выбеленные детские ладошки, с ужасом встречая их холод. Пальцы тут же окрашиваются красным – кровь. Они… изрезаны.
- Каролина… - Эдвард позади меня оказывается более проворным и решительным. Его слабость при виде племянницы длится полсекунды – столько, сколько требуется, чтобы произнести имя своего сокровища, а затем на смену ей приходят нужные действия.
Все происходит за пару секунд.
Эдвард отбирает ребенка у Конти, не противящейся этому, тесно прижав к себе. Опускается коленями на снег, перехватив руку девочки. Ищет пульс.
- Она не должна умереть, не должна, - Константа садится там же, где стояла, повторяя одно и тоже несколько раз. По ее щекам бегут слезы, стертые руки дрожат.
Она похожа чем-то на Карли. Правда у малышки, к моему ужасу, раны не только на ладонях. Вся нижняя часть ее лица, от носика до подбородка… содрана. Живьем. Запекшиеся островки крови выделяются на фоне бледности слишком сильно.
- Жива… - резко выдохнув, сообщает Эдвард. С лицом, на котором ничего, кроме облегчения, касается теплыми ладонями лба ребенка. И, как и мы все, пугается его холоду.
Он ловко снимает пальто. Слишком ловко и слишком быстро. Поверх шубы Конти теперь и вещь Аметистового. И слава богу, цвет у нее не черный. Каролина сейчас лишком похожа на…
- Что случилось? – он с безумством смотрит на Константу. Руки дрожат.
- Она провалилась под лед… - девушка всхлипывает, сжав снег под пальцами, - я пыталась согреть, Эдвард, я думала…
- Какого черта вы делаете? – тяжелые шаги Эммета позади перебивают Константу. Она опускает голову, сжавшись, и отползает назад. Не утруждает себя тем, чтобы подняться.
Медвежонок смотрит на нее мгновенье – и за это мгновенье всерьез готов уничтожить.
- ВОТ ТЫ ГДЕ… - однако прежде, чем делает шаг навстречу девушке, замечает, что брат без пальто. И находит, куда он его дел. Без труда.
По лесу пролетает страшный медвежий рев… раненый… убитый…
За ним не слышно ни того, как взвизгивают шины скрывающегося на своей подбитой машине Деметрия, ни того, как рыдает в голос Константа, ни моих бормотаний-молитв о том, чтобы девочка была в порядке.
Эммет забирает все…
- Она жива? – все, что спрашивает Медвежонок. Его глаза слишком большие. Его лицо теряет все краски. А губы… его губы очень сильно дрожат. Почему-то мне кажется, что он готов к отрицательному ответу. Он и не надеется на другой.
- Жива, - Эдвард прижимает голову племянницы к себе, стремясь ее согреть, - но нужно в больницу. Срочно!..
Он пытается собраться. Он пытается заставить себя вернуться в прежнее состояние и быть сдержанным, правильным, уверенным.
Но не выходит. Ни при каких стараниях.
Моего Алексайо будто медленно убивают, не спеша вытаскивать из сердца проколовший его кинжал.
- Сейчас же! – Эммет нагибается за дочерью, вырывая ее у брата. Единственно-важное, единственно-нужное создание, устраивает у груди. Делает из своего пальто третью согревающую загородку. Плачет.
Эдвард поднимается со снега следом за убитым горем отцом. Выглядит из рук вон плохо – бледность под стать Каролине.
Я не совсем понимаю, что он хочет сделать – слежу за тем, как Эммет с малышкой бегом направляется к машине. Но чтобы это не было, Константа успевает первой. Взвизгивает, задохнувшись от всхлипа, и на коленях подползает к Серым Перчаткам.
- Не уходи!.. – молит, тщетно пытаясь схватить его руку, - я ради тебя! Я за тебя, Эдвард!.. Я не дала ей умереть!.. Я ее унесла!.. Ты меня… ты со мной…
Рыдает – откровенно. И очень, очень громко. Не достав до руки, цепляется за ногу Аметистового. Как брошенный котенок.
- Я покончу с собой, если ты уйдешь, Алексайо… прямо сейчас… у меня нож… у меня есть нож!..
Мне хочется выдрать клок волос из головы этой женщины, когда вижу, чем ее слова отражаются на лице мужа. И чем оно наливается, заслышав их.
Не надо.
Пожалуйста, не надо.
Из него второй раз за последние десять минут высасывают душу.
Его имя. Ее вид. Сказанное.
Он же не сможет…
- Эдвард, - делаю шаг вперед, намеренная разрубить этот узел. Не позволить Константе сделать ему больно, не дав растоптать своим поведением и заставить мучиться по ночам так же, как вчера вынудила Мадлен. Мое сердце обливается кровью за Каролину, но двух жертв для этого дня будет слишком много. Непозволительно.
Но сказать нечто большее, чем имя, попросту не успеваю.
Эдвард выставляет ладонь вперед, призывая остановиться. Меня. Резко.
- Поезжай с Эмметом, - тихим голосом велит он. Без права на отрицание.
- Но я…
Оглядывается на меня, больно резанув глазами. Чужими. Выцветшими. Почти мертвыми.
- Я тебя не брошу, - упорствую, с отвращением посмотрев на Конти, - нет. Не проси.
- Ты нужна ей, - сквозь стиснутые зубы он не оборачиваясь указывает на машину, - помоги Каролине. Ради меня. Эммет не справится в одиночку… Все будет хорошо.
Что чувствую люди, когда сердце разрывают на две части?
Когда одна половина стремится остаться здесь, где ей нужно быть, а вторая стремится в иное место, где ее тоже ждут?
Каково это – резать по живому? И даже не сожалеть?
Я смотрю на мужа и мечусь между двумя противоположными желаниями… и не знаю, не имею представления, что выбрать.
- Если она умрет, - Эдвард помогает. Он всегда чувствует момент, когда надо помочь и находит нужные слова, - я не переживу, Белла.
Конти заходится новыми рыданиями, крепче к нему прижавшись, а я вздрагиваю. Всем телом.
Господи… за что же такое?..
Эммет у машины. Он открывает дверь – мое время тикает как никогда громко.
Метаюсь до последнего. Убеждаю себя, что нужнее здесь, хотя это непосильная задача.
И только тогда, когда вижу в аметистах ни с чем не сравнимое, невозможное к передаче по своей силе моление, сдаюсь.
Душа Эдварда у Каролины. Его сердце принадлежит ей. Если девочка… если моя девочка не сможет… ему правда не жить. Это сейчас как никогда очевидно.
И потому я соглашаюсь. Мне приходится.
- Береги себя, - умоляю напоследок, бросив убийственный взгляд на Константу. Однажды я с ней поквитаюсь. За это не страшно даже умереть.
И кидаюсь к дороге, где уже след простыл Деметрия, а Эммет заводит машину.
Эдвард и прежняя «пэристери» остаются позади – снега надежно укрывают их от посторонних глаз.
И все, что я слышу, отдаляясь в сторону автомобиля, это четыре слова. Четыре моих слова, сокровенных – от Константы. В этом лесу, в эту секунду, переступая эту черту.
- Я люблю тебя, Алексайо.
Источник: http://robsten.ru/forum/67-2056-1
спасибо)) 
Большое спасибо !
